Текст книги "Небо остается чистым. Записки военного летчика."

Автор книги: Сергей Луганский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

НА БЕРЕГУ ВОЛГИ

Битва за Сталинград началась примерно с середины июля 1942 года.

После тяжелых боев 6-я пехотная и 4-я танковая немецкие армии вошли в излучину Дона и стали развивать наступление к Волге. На реке Чир немецкие полчища встретились с подразделениями нашей 62 армии. Начались затяжные бои. Советские войска отходили к Сталинграду.

Ожесточенные сражения разгорелись не только на земле, но и в воздухе. На поддержку своих наземных войск гитлеровцы бросили лучшие силы своей авиации, в частности 4-й воздушный флот Рихтгофена. На этом направлении немцы сосредоточили более 1200 самолетов. Они превосходили в количественном отношении нашу авиацию в три-четыре раза.

Массированными ударами сотен самолетов враг рассчитывал полностью уничтожить нашу авиацию на сталинградском направлении, подавить волю к сопротивлению защитников города-героя. Немецкое командование использовало все виды своей авиации. Но главным его воздушным оружием были бомбардировочные части. Чтобы обеспечить безнаказанную работу своих бомбардировщиков в районе Волги, подавить нашу авиацию и удержать господство в воздухе, были переброшены из Германии части, укомплектованные лучшими летчиками-истребителями.

Нужно сказать, что немецкие асы нанесли большой урон нашей истребительной авиации. Положение под Сталинградом создавалось чрезвычайно тяжелое.

В один из жарких дней начала осени, когда Сталинградское сражение разворачивалось в полную силу, мы подучили приказ прибыть в штаб фронта.

Маленький кургузый автобус везет нас по разбитой пыльной дороге. Окна в автобусе открыты, и в лицо пышет жаром раскаленной степи, пылью. По обе стороны дороги простирается степь, раздольное русское Заволжье. Война дошла и сюда. Глаз привычно скользит по примелькавшимся приметам военного времени.

Приказ явиться в штаб фронта прибыл неожиданно. У летчиков в те дни было по горло работы, и вызов к большому начальству породил массу предположений. Но толком никто ничего не знал.

По дорогам тянулась техника, автобус то и дело обгонял усталые колонны войск. Солдаты, запыленные, почерневшие от солнца, с постоянной настороженностью посматривали на небо. Чем ближе к Волге, тем явственней нарастал гул канонады. Солдаты при звуках недалекого боя подтягивались, у них словно пропадала усталость. Мы же, летчики, к этому гулу уже привыкли: он не прекращался ни днем, ни ночью.

Пыль, постоянный полог пыли висел над степными дорогами. Дождей давно не было, и, кажется, все вокруг стало однообразно серым: колонны танков, пожухлая трава, лица людей. Даже постоянный гул канонады сделался каким-то уныло надоевшим.

Третий месяц продолжалась беспримерная в истории войн битва на Волге. Третий месяц у стен героического города на великой русской реке перемалываются отборные войска гитлеровского рейха. «Этот город,– писал впоследствии западногерманский историк В. Герлиц,– впитал потоки лучшей немецкой крови и превратился постепенно в Верден восточного похода».

От пыли нет спасения и в автобусе. Она незаметно покрывает всех серым налетом, начинает скрипеть на зубах. От нечего делать пытаемся угадать, зачем нас вызывают в штаб фронта. Кто-то высказывает предположение, что будут вручаться награды. Но ему тут же возражают – в такое горячее время едва ли будут отрывать от дела столько людей. Нет, причина в чем-то другом.

А время действительно горячее. Намного уступая противнику в качестве самолетов, советская авиация вела неравную борьбу. Летчикам нашей 8-й воздушной армии приходилось действовать с невероятным напряжением. Мы вступали в бой часто в невыгодных для себя условиях, несли потери, но причиняли чувствительный урон и фашистской авиации.

Советское командование делало все, чтобы усилить группировку нашей авиации. Благодаря героическим усилиям тружеников тыла, авиационная промышленность наращивала выпуск боевых самолетов. Новые авиационные части, подготовленные в запасных полках, немедленно направлялись на фронт. Так прибыла на Волгу и сразу же включилась в сражение 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.

Штаб фронта помещался в просторном, хорошо оборудованном блиндаже. Нас поторапливали. Мы на ходу почистились,– стряхнули пыль с гимнастерок, об колено выхлопали пилотки.

Перед тем как спуститься в блиндаж, мы обратили внимание, что по дороге, ведущей к штабу, бешено мчится военная машина. Густой шлейф пыли тянулся следом и долго висел в воздухе. Какой-то военный, привстав с сиденья, держался за плечо шофера и с нетерпением приготовился выскочить. Не сбавляя скорости, машина неслась прямо на штабной блиндаж. Военный спрыгнул на ходу, и не успела машина затормозить, как он скрылся в штабе. В его поспешности было что-то тревожное. Во всяком случае, ясно было, что привез он какие-то срочные вести.

Мы замешкались у входа, давая возможность приехавшему сообщить свои вести. Однако аккуратный, с иголочки одетый штабной работник заторопил нас:

– Проходите, проходите, товарищи. Вас ждут. Сдержанно входим в большую комнату. Несколько накатов укрытия над головой создают впечатление полного покоя и безопасности. Деловито суетятся адъютанты, не обращая на нас внимания. У стола, сплошь заваленного картами, стоит группа военных со знаками различия самых высших степеней. В этой комнате мозг фронта, здесь находятся командующие и представители Ставки.

Этот день, 14 сентября, был одним из наиболее тяжелых в обороне города.

Введя в бой на узком участке фронта шесть дивизий, поддержанных с воздуха сотнями самолетов, противник прорвал нашу оборону, захватил вокзал и вышел к Волге. Наши части на правом берегу оказались отрезанными с севера и с юга. Враг пытался заблокировать их: воспрепятствовать подвозу с левого берега боеприпасов и продовольствия, не допустить переброски через Волгу свежих резервов.

Положение в городе создалось критическое. Оно осложнялось еще и тем, что Сталинград был переполнен эвакуированным населением и с приближением боев не всем удалось уйти за Волгу. На улицах скопилось огромное количество машин с различными грузами, с домашним скарбом. Кое-где принялись орудовать темные личности.

Органы госбезопасности очищали город от враждебных элементов.

Враг не гнушался любыми средствами, чтобы посеять панику, сломить боевой дух защитников волжской твердыни.

Нашим войскам, закрепившимся на правом берегу, необходимы были систематические подкрепления. И для переброски их оставался один единственный путь – через Волгу. На левом берегу реки скопилось множество подкреплений, боеприпасов. Все это следовало переправить водным путем. А как достичь правого берега, если в воздухе постоянно висело множество вражеских самолетов? Они бомбили переправы, набрасывались на лодки и пароходы. Враг всеми силами старался оборвать эту ниточку, которая еще связывала зацепившиеся в Сталинграде войска с левым берегом. Поддерживать, охранять эту связь должны были мы. Поэтому-то представители всех авиационных полков фронта и вызывались в штаб. Сейчас судьба Сталинграда во многом зависела от нас.

И летчики в эти дни почти не сидели на земле. На аэродром прилетали только заправиться.

Нашей первоочередной задачей, поставленной нам в штабе фронта, было прикрыть переправу дивизии генерала А. И. Родимцева. Она пришла под Сталинград пешим ходом и сразу же направлялась на правый берег на помощь защитникам города.

Ужасную картину представлял собой разбитый Сталинград. Громадный цветущий город, в котором до войны проживало около 600 тысяч человек, превратился в сплошные развалины. Разрушены были промышленные предприятия, коммунальные учреждения, речной порт, нефтехранилища, жилые кварталы, больницы и детские учреждения. Из строя были выведены водопровод, электростанция и городской транспорт. Город горел, и зарево гигантского костра было видно на много километров.

«Ни шагу назад!»– гласил знаменитый приказ № 227.-…Пора кончить отступление,– говорилось в приказе.– Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».

Наша разведка перехватила приказ командующего 6-й немецко-фашистской армией генерала Паулюса о решающем наступлении. Немцы подтягивают свежие силы. Создана ударная группа войск в составе шести пехотных, двух моторизованных и одной танковой дивизии.

Кроме того поставлена решительная задача четвертой танковой армии противника: силами шести пехотных, двух танковых и одной моторизованной дивизий ворваться в Сталинград с юга.

До двадцати полнокровных немецких дивизий штурмуют укрепления Сталинграда.

В связи с угрожающим положением в городе создана оперативная тройка. На нее возложена ответственность за разрушение важнейших промышленных объектов в случае непосредственной угрозы. Но это – на крайний случай. А пока задача другая: сделать все, чтобы удержать оборону.

Командующий фронтом А. И. Еременко получил приказ Ставки, в котором говорится, что оборона Сталинграда и разгром врага, наступающего с запада и юга, имеют решающее значение для исхода войны.

В Сталинграде не прекращается жизнь. Строители срочно прокладывают железнодорожную магистраль Сталинград– Саратов-Ульяновск (кстати сказать, гитлеровская разведка так и не узнала о проведении этой жизненно важной для нашего фронта ветки). С конвейера Сталинградского тракторного завода продолжают сходить новенькие танки. Завершается строительство наплавного моста через Волгу.

В своих послевоенных мемуарах гитлеровские генералы, пытаясь оправдать поражение под Сталинградом, обычно ссылаются на то, что Сталинград был сильной крепостью, опоясанной мощными инженерными сооружениями.

Однако справедливости ради следует отметить, что Сталинград никогда не был крепостью. Вокруг него не имелось ни фортов, ни крепостных стен, ни мощных оборонительных рубежей. Захватив гряду пологих высот с песчаными холмами на южной окраине и цепь курганов, обступающих город амфитеатром с запада, враг получил возможность насквозь просматривать город и переправы на реке.

Поэтому если уж говорить о Сталинграде как о крепости, то следует сказать, что настоящими фортами и бастионами города были мужественные сердца советских людей, героически защищавших Сталинград, их непреклонная воля к победе. Именно об эту крепость и разбилась лавина войск, огня и стали, обрушенная гитлеровцами на Сталинград.

Все великое лучше видится на расстоянии. И сейчас, после стольких лет, вспоминая те горькие, незабываемые дни, поражаешься героизму, самоотверженности, великой живучей силе защитников славного города. Ведь немцы триумфально прошли по всей Европе. Мы потеряли Украину, Белоруссию. Враг лез на Москву, обложил Ленинград. Немцы были в центре России, на Волге. И все-таки обреченность гитлеровских захватчиков чувствовалась уже тогда.

Именно у стен Сталинграда начались перебои в чудовищной военной машине гитлеровцев. Прежде всего немцы столкнулись с тем, чего боялись, начиная войну: с нехваткой резервов. «Блицкриг» не удался, а затяжная война поставила гитлеровцев перед непреодолимыми трудностями.

Нам стало известно – потери фашистов были настолько велики, что им пришлось перебросить в район боев авиационные части с острова Сицилии, с Ленинградского и Центрального фронтов.

Но и это им не помогло. Небо Сталинграда превратилось в гигантскую мясорубку для фашистской авиации. Овладев мастерством, наши славные летчики сбили спесь с хваленых немецких асов. Наша летная молодежь убедилась в том, что советская техника в руках умелых бесспорно превосходит технику врага.

Воздушная битва над Волгой принимала небывалые размеры. Она дорого обходилась гитлеровцам. У наших истребителей с каждым днем увеличивался счет сбитых вражеских машин.

Большинство гитлеровских асов нашло смерть в сталинградских воздушных боях.

Каждый день обороны города укреплял наши силы, нашу веру в окончательную победу. Ибо таких героических защитников, такой народ не сломить никакому врагу, как бы ни был он силен.

Вот что писала 27 сентября 1942 года американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн»:

«В необозримом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий, мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами для себя, своих друзей, своего города. Такие бои не поддаются стратегическому расчету: они ведутся с жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войну».

Трудно передать, что творилось в небе Сталинграда. На позиции, занимаемые нашими бойцами в разрушенном городе, десятками пикировали вражеские бомбардировщики. Сотни, тысячи бомб, казалось, перемололи не только каждый камень развалин, но и самую землю. Над бомбардировщиками кружилась карусель истребителей. То и дело завязывались ожесточенные схватки, и тогда небо чертили трассирующие очереди, а сбитые машины чадными факелами падали на землю, вздымая фонтаны грязи, гари и обломков.

То и дело на городских улицах завывают сирены воздушной тревоги. Сотни тяжелых бомбардировщиков застилают небо. Одна волна сменяет другую. Гитлеровцы методически сбрасывают то зажигательные, то тяжелые фугасные бомбы. Кромешный ад. Дым пожарищ скрывает полуденное солнце. Взрывы страшной силы сотрясают воздух. Горят жилые кварталы, рушатся здания школ, превращенные в госпитали, культурно-бытовые учреждения. Отовсюду доносятся стоны, крики раненых. Пожарные и бойцы противовоздушной обороны делают все возможное, чтобы не допустить распространения пожара на уцелевшие объекты, они растаскивают горящие крыши, извлекают людей из-под обломков. А с почерневшего от дыма неба продолжают падать бомбы. Все основные коммуникации города – водопровод, электросеть, телеграф, телефонные линии давно выведены из строя. Разрушены крупные здания, госбанк, гостиницы, вокзал, театр, многие больницы и школы. Вся центральная часть города постоянно объята пламенем. От невероятного перегрева воздуха и сотрясений поднимается небывалой силы ветер. Он, как свечу, раздувает огонь.

Наши истребители мужественно бросаются в бой, но их мало, чтобы одолеть такую армаду бомбардировщиков. Например, в нашем полку осталось всего 18 самолетов.

Полк уже не мог называться полком, но кто учтет нашу решимость, наше беззаветное желание остановить ненавистного врага? Эти качества советских летчиков с лихвой покрывали недостачу в материальной части. Наши две эскадрильи успешно дрались за целый полк.

В штабе фронта перед летчиками поставили задачу – надежно прикрыть переправу. Вернувшись, мы тут же отправились по машинам. Восемь самолетов пошли на взлет. Я повел их к Волге. Там началась переправа гвардейцев генерала Родимцева.

В небе над Волгой самолеты врага висели почти беспрерывно. Уничтожая переправы через реку, они пытались разрушить и наше воздушное прикрытие. В эти дни им казалось, что еще немного, еще одно усилие – и цель будет достигнута: город перейдет в их руки. Рассказывали, что немецкие танки и мотопехота видны из окон тракторного завода. В бой против танков были брошены зенитные установки.

В эти напряженные, выматывающие все силы дни не обошлось и без курьезов. Во время одного из налетов вражеской авиации на город из зоопарка вырвалась и убежала любимица сталинградской детворы слониха Нелли. Оглушенная взрывами, не понимающая, что творится на земле, Нелли слонялась по горящим разбитым улицам. Все попытки увести ее к Волге и переправить на ту сторону ни к чему не привели. Вначале, правда, удалось успокоить и привязать к пятитонной грузовой машине. Но когда пытались погрузить ее на паром, раздались завывающие звуки воздушной тревоги, захлопали зенитки, стали рваться фугаски,– слониха взбунтовалась, оборвала привязь и убежала.

Несколько дней ее видели в самых различных районах. Близко к себе слониха никого не подпускала. Бродячая жизнь Нелли в пылающем разрушенном городе закончилась печально: ее убило взрывом фугаски.

…Враг встретил нас над Волгой. Не обращая внимания на вакханалию, которая творилась над самим городом, нам навстречу литым хищным строем неслась группа «мессершмиттов», а чуть выше – «хейнкелей».

У каждого летчика существует свой своеобразный «почерк», и бывает, что достаточно одного взгляда, чтобы определить, что за человек управляет самолетом.

По «почерку» было видно, что перед нами опытные летчики. На «хейнкелях», как правило, летали старшие офицеры, нередко вплоть до полковников. Это были асы 4-го воздушного флота под командованием генерал-полковника Рихтгофена.

Наша восьмерка истребителей выглядела обреченной перед этой стаей стервятников. Но выхода не было – мы тоже устремились навстречу.

Враги были настолько близко, что времени для маневра не оставалось. Я успел отдать короткую команду и, выбрав ведущего вражеской группы, пошел на сближение. Сходились мы на лобовых атаках. Советские летчики уже успели узнать как сильные, так и слабые стороны противника.

Нервы немца не выдержали. Когда до столкновения остались какие-то секунды, он ловко нырнул вниз.

Однако, проведя этот умелый и четкий маневр, немецкий летчик не учел одного – тарана. Он рассчитывал, что в последний миг я тоже постараюсь избежать столкновения. Однако я крепко держал штурвал машины. Мой тяжелый самолет на полной скорости с такой силой ударил немца левой плоскостью, что начисто снес стабилизатор. Потеряв управление, вражеская машина свалилась и завертелась.

Смотреть – выбросился ли летчик на парашюте – не было времени. Вокруг кипел бой, и секунды промедления могли дорого стоить.

Восемь наших истребителей смело врезались в литой строй немецких самолетов. Бой превратился в какое-то немыслимое переплетение «свечей» и пике, виражей и еще чего-то такого, чему нет названия. В такие ответственные, опасные минуты каждый летчик неизбежно что-то импровизирует. Иначе трудно уцелеть.

В этот день мы надежно прикрыли переправу. Из наших ребят не был сбит никто, но трое еле дотянули до аэродрома. Их машины были так изрешечены, что казалось чудом, как они не развалились в воздухе.

Прикрыть переправу и уцелеть всем,– такое случалось не часто.

А переправа через Волгу шла своим чередом. Батальоны 13 гвардейской дивизии прямо с марша грузились в речные трамваи и на суда Волжской флотилии, в лодки и на плоты. По наведенному саперами мосту перетаскивали легкую технику.

Воздушные бои над Сталинградом продолжаются весь световой день. Несмотря на численное преимущество фашистских самолетов, наши летчики бесстрашно атакуют гитлеровцев.

Помимо бомб враг засыпал город листовками, в которых пытался убедить население, что сопротивление бессмысленно, что дни Сталинграда сочтены. В конце листовки обычная фраза: «Лучше всего сдаться».

Эти листовки вызывают еще большую ненависть к фашистам.

Городской комитет обороны отпечатал обращение ко всем защитникам Сталинграда.

«Дорогие товарищи! Родные сталинградцы!– говорится в нем.– Снова, как и 24 года назад, наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью… Защитники Сталинграда! В грозный 1918 год наши отцы отстояли красный Царицын от банд немецких наемников. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград. Отстоим, чтобы отбросить, а затем разгромить кровавую банду немецких захватчиков… Все, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!»

Это воззвание нашло горячий отклик в сердцах защитников. С удвоенным мужеством отбивали бойцы бешеные атаки осатаневшего врага.

Видя, что подкрепления с левого берега непрерывно поступают, враг обрушил на Волгу артиллерийский и минометный огонь.

Сдавая смену в воздухе своим товарищам и отправляясь на аэродром, я бросил взгляд на переправу. Волга, казалось, кипела от разрывов снарядов и мин. Нередко от прямых попаданий лодка с бойцами взлетала высоко в воздух. Но гвардейцы упрямо стремились на правый берег. К утру следующего дня в Сталинград переправились два полка дивизии. Они с ходу атаковали врага и выбили его из центра города. А еще через день гвардейцы дивизии А. И. Родимцева штурмом взяли Мамаев курган.

Оговорюсь сразу. В масштабах всей войны такие, на первый взгляд, незначительные успехи могут показаться мелочью. Но в Сталинградской битве решающее значение имели буквально метры оставленной и отвоеванной территории. Так было на земле, так было и в воздухе.

Переправа войск гвардейской дивизии генерала Родимцева проходит в исключительно тяжелых условиях. Вражеские самолеты все время висят над рекой.

Вернувшиеся с правого берега баржи доставляют раненых. Их много,– баржи набиты битком. Кто сходит сам, кого выносят. Один из раненых, бородатый, с забинтованной головой, едва сошел, попросил закурить. Бойцы, ожидавшие команды на посадку, протянули ему несколько кисетов.

– Ну, что там делается?– спросил кто-то.

Раненый, скручивая цигарку, не торопится с ответом.

– Сам черт не разберет,– говорит он наконец.– Видите – весь город горит.

– Чему же там гореть так долго? – удивленно спрашивает молоденький боец, с испугом вглядываясь в дымный правый берег.

– Все горит,– мрачно поясняет раненый.– Все: дома, заводы, сама земля.

– Как же люди там?

– А что люди? Люди стоят. Насмерть стоят.

Раздается команда на посадку, бойцы подхватывают оружие и устремляются на сходни. Скоро нагруженная баржа медленно отходит от берега.

На переправе – ад кромешный. Огонь немецкой артиллерии не прекращается ни на минуту. Хотя вражеские наблюдатели из-за темноты густой осенней ночи не видят цели, но снарядов они не жалеют и стреляют без передышки. Огненные вспышки разрывов на миг освещают мокрый песок, обрубки деревьев, прибрежные лозы, темные силуэты барж на воде и фигуры людей.

Никто не обращает внимания ни на вой снарядов, ни на скрежет разлетающихся вокруг осколков. То и дело из темноты подъезжают грузовики с пехотой, и бойцы торопливо переносят на баржи ящики со снарядами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью, мешки и пакеты с продовольствием. Все торопятся, потому что многое нужно успеть до наступления холодного осеннего рассвета.

Приказом по Сталинградскому фронту оборона города возложена на 62-ю армию. Командует этой армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков. Это боевой генерал, имеющий за плечами опыт современной войны, человек решительный, энергичный, волевой. Он без всякой рисовки заявил командующему фронтом:

– На левый берег меня немцы не выгонят. Или грудь в крестах или голова в кустах.

А гитлеровцы нагло требуют сдачи города. Они сбрасывают с самолетов тысячи листовок с изображением кольца окружения, в которое якобы попали защитники Сталинграда. На город непрерывно падают бомбы, пикируют самолеты с воющими сиренами, сбрасываются дырявые бочки и обрубки рельсов, издающие при падении душераздирающие звуки. Но все, кто остался в Сталинграде, кто его защищает, уже привыкли ко многому: и к курлыкающим минам и бомбам, к ревущим снарядам, к воющим сиренам и к ослепительным ракетам.

Город живет и борется. Город стоит насмерть.

Нас, фронтовиков, поражает мужество тех, кто работает на тракторном заводе. Фронт совсем рядом, рукой подать, а цехи работают, люди трудятся с удвоенной энергией, выпуская все больше и больше продукции для нужд фронта. То и дело из заводских ворот, грохоча гусеницами по асфальту, выезжают грозные танки. Навстречу им тягачи волокут к проходным подбитые, почерневшие от дыма машины. Их подхватывают умелые руки слесарей, токарей, военных ремонтников. Стало правилом, что ремонт, на который полагается сутки, рабочие делают за три-четыре часа. И боевые машины снова отправляются на фронт. Отправляются своим ходом, благо, что идти совсем недалеко.

Вчера вечером я дольше обычного задержался в штабе полка. Узнал интересные новости. Оказывается, в занятую часть Сталинграда на днях из города Калача прибыла немецкая комендатура. Возглавляет ее генерал Лонинг. В помощь гитлеровцам переброшены с запада две роты полиции из бывших петлюровцев, которые приданы немецкой жандармерии. Фашисты приготовились хозяйничать в городе. Они ждут, когда падет Сталинград. Но не дождутся! Один Севастополь боролся дольше, чем вся французская армия, а Сталинград уже сейчас стоит немцам больше, чем все их победы в Европе. Не дождутся!

Дни и недели были удивительно однообразны: бои, длительные и ожесточенные бои. Казалось, им не будет конца.

Вернувшись из полета, я остановил машину у своего обычного места и отстегнул ремни парашюта. Стояла поздняя осень. Несколько раз выпадал снег, но его быстро сдувало резким степным ветром. Сегодня, однако, выдался тихий погожий день. Я снял шлемофон, разгоряченную голову приятно обдувал прохладный ветерок. Кое-где лежали нетоптаные полянки набившегося в траву снега.

Техник Иван Лавриненко с мрачным выражением лица неторопливо принялся осматривать машину. Сейчас он не спешил,– мне еще нужно сходить в столовую, значит, времени более чем достаточно.

– Почты не было?– спросил я сверху.

Вместо ответа неразговорчивый техник лишь махнул рукой. Я знал, что Иван тоже ждет известий из дому. Почта не приходила уже много дней. Не получая весточек от родных, ребята переживали, ходили туча – тучей. Здесь, на фронте, письмо из дому – великий праздник.

Задержка почты была, конечно, связана с трудностями сообщения. Фронту в первую очередь доставляли то, что было необходимо. И хоть каждый из нас понимал это, все же на душе скребли кошки.

– Завтра будет,– успокоил я техника.– Вот увидишь.

– Примету знаете?– иронические прищурился Иван.

– А что ты думаешь? И знаю.

– Ну… поглядим.

Я спрыгнул с плоскости на землю.

Аэродром жил своей обычной фронтовой жизнью. Вот, оставляя за собой шлейф мерзлой пыли и снега, разогнался и круто пошел в небо истребитель. Скоро к нему пристроились еще два. Тройка самолетов ушла к Волге. В просвет между облаками проглянуло солнце. Заблестели плоскости самолетов. Техник, готовивший неподалеку машину, выглянул из-под крыла и засмотрелся на небо. Здесь, над аэродромом, оно было поразительно мирным, не то что над Волгой. Спокойно катились грудастые кучевые облака, рябая тень скользила по земле,

По дороге в столовую я обратил внимание на новенький самолет, стоявший в сторонке. На хвосте у него красовалась крупная цифра «9». Это был Ла-5 – новая модель истребителя. В последнее время в нашу воздушную армию непрерывно прибывали только самолеты нового типа: ЯК-7, Ла-5 и Пе-2.

Любопытно было посмотреть на новую модель вблизи.

Остановившись рядом, я стал разглядывать самолет. Летать на нем мне еще не доводилось. Новенький истребитель, однако, уже успел побывать в серьезной потасовке. На его плоскостях зияли огромные пробоины.

– Ого!– удивился я, измеряя пробоины.– Где это тебя так?

Возившийся у самолета летчик выпрямился и повернул ко мне смуглое, с необычайно густыми выразительными бровями лицо.

– Да понимаешь,– с едва заметным акцентом заговорил он, осторожно вытирая испачканной рукой лицо.– Навалились со всех сторон. Дыхнуть не давали.

Я покачал головой. В пробоины свободно пролезал кулак. Природа пробоин мне была ясна: пушечная очередь. Там, где снаряды попали в машину, курчавились острые края разодранного дюраля.

– Что же,– сказал я,– еще удачно все получилось.

– Могло быть хуже,– скупо согласился чернобровый летчик, критическим взглядом осматривая изрешеченную машину.

– В столовую?– спросил я.

– Да, сейчас. Одну минутку. Подожди, вместе пойдем.

Или тебе некогда?

– Ничего, подожду.

Летчик быстро закончил свои дела, и мы отправились в столовую. Так состоялось мое знакомство с Володей Микояном, летчиком соседнего истребительного полка, который базировался на нашем же аэродроме.

Микоян уже слышал обо мне от своих товарищей и принялся расспрашивать о последних боях. Из его вопросов я сделал вывод, что сам он на фронте недавно. Так оно и оказалось.

– Месяц как из школы. Едва настоял, чтобы на фронт… Но летал мало, очень мало. Учились по сокращенной программе.

– Не в Оренбурге кончал?

– Нет, в Каче. Качинскую школу.

Выпускников этой школы я знал, приходилось летать. Репутация школы была высокой. Но в такое тяжелое время обучение летчиков велось ускоренными темпами, зачастую в ущерб летной практике. Фронт ежедневно требовал пополнений.

Первые бои для Володи прошли удачно. Он даже сумел открыть личный счет сбитых вражеских машин. Но с немецкими асами встречаться ему еще не приходилось, поэтому его интересовали тактические новинки немецких летчиков. Я как мог удовлетворил его любопытство.

Разговаривая, мы шли по узенькой тропинке. Планшеты, едва не задевая землю, привычно хлопали по ногам.

В столовой было пусто,– многие летчики еще не вернулись из полета. Мы сели за длинный стол.

За стенкой, на кухне, гремели посудой. Чей-то тонкий печальный голос негромко выводил песню без слов, одну лишь мелодию. Мы невольно заслушались. Голос поющей девушки напоминал тихий летний вечер в мирное время. Уже смеркается, прошло с поля стадо, в воздухе оседает пыль… Заметив мое мечтательное настроение, Володя улыбнулся, но ничего не сказал. Я даже головой потряс, чтобы стряхнуть неожиданное оцепенение.

Принесли обед, Володя положил с собой рядом шлемофон и решительно придвинул тарелку.

За обедом я стал расспрашивать Володю о последнем бое. Как и все летчики, он оживился и начал отчаянно жестикулировать, передавая подробности недавнего воздушного боя. Ложка у него изображала вражеский самолет. Рассказывая, он успевал черпать из тарелки и показывать, как немец заходил для атаки.

– Понимаешь, по глупости чуть не пропал. Мальчишество! Сбил одного и, видишь ли, захотелось посмотреть, как он горит. Вот тут-то мне и дали! Как только живой остался!

О новом истребителе он отзывался похвально, однако и эта машина была тяжеловата. На вертикальном маневре она проигрывала «мессершмиттам». Я посоветовал применять вираж. Это был мой излюбленный маневр, он оправдал себя уже десятки раз. Переняли его у меня и мои товарищи. Однако Володя относительно боя на виражах высказался, что это все-таки оборонительный маневр. Надо преследовать врага и на вертикалях, лишить его собственной излюбленной манеры. Я заспорил – бой на виражах отнюдь не оборонительный, если только навязать врагу свою волю. Конечно, желательно, чтобы мы не отказывались и от боя на вертикалях, но пока что, с такими тяжелыми самолетами…