Текст книги "Путаный след"

Автор книги: Сергей Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава III
СВЕРЛИЛКИН

В самом начале весны, когда только-только сошел снег, а шоссе пятнали частые темные окружья луж, новенький «оппель-капитан» коменданта Штубе поравнялся с каким-то мужиком, остановившимся на обочине, чтобы пропустить машину.

Одет он был не по-деревенски, и вид его показался Штубе подозрительным.

– Отто, – коротко приказал комендант. Машина остановилась. – Подзови его!

Шофер выскочил на шоссе и жестом подозвал мужика. Штубе через стекло внимательно оглядел его. Мужик был маленького роста, седая щетина покрывала всё лицо, брови, тоже седые и косматые, срослись у переносицы. Лет ему можно было дать и пятьдесят и семьдесят: глаза (очень не понравившиеся Штубе) смотрели молодо, без всякой боязни, скорее вызывающе, а лицо, все в глубоких морщинах, с провалами щек, было совсем старческим.

Штубе увидел, что мужик держит в руке еловую ветку с нежной мягкой вершинкой. Похоже было, что он жевал или сосал эту вершинку, потому что коротенькие светло-зеленые иголки прилипли к его губам.

– Ти кто есть? – спросил Штубе, приоткрыв дверцу.

– Беженец. Иду вон в то село в комендатуру, – с охотой ответил мужик. – Говорят, здесь механики требуются. А я всю жизнь по моторам вкалываю!

Механик! Штубе еще раз оглядел мужика.

– Еврей?

– Русский. Из Ново-Сокольников. В МТС работал.

– В армии был? Коммунист?

– Куда мне! У меня легкие застужены.

– Откуда у тебя солдатский брюк? Этот ватник – тоже военный!

– Рвань эта… это ж я на хлеб выменял! Давно ещё. Я всё иду, иду. Мне сказали, что в этом селе механики нужны. Комендант здесь, говорят, хороший. За работу деньги платит. Я сразу в комендатуру подамся. На работу определяться. Оголодал совсем! Только, может, уже набрали и не принимают?

Положительно его глаза не нравились Штубе. Какие-то сверлящие, дерзкие.

– Немедленно явишься комендатура! Надо тебя проверяй! Поняль?!

– Да чего проверять, – заторопился мужик. – Мне бы только поесть разок, а там хоть молотобойцем, хоть токарем, могу и фрезеровать и строгать…

– Много болтай! Посмотрим! – Штубе закрыл дверцу, и машина рванула с места.

Штубе вызвал в кабинет Соколова и приказал позвать беженца, дожидавшегося допроса уже несколько часов.

– Как твой фамилий?

– Светилкин. Андрей Михалыч.

– Откуда ти шел? Отвечай шнель! Бистро!

– С Ново-Сокольников. А вообще-то из Пустошки. В МТС там вкалывал. Я и токарем могу и слесарем. Мне это проще, чем сверло заточить!

– Почему нет документ?! Без документ расстреливать на месте!

– Украли. Заснул на станции, всё украли. И документы и деньги…

– Врешь! Ти – партизан!

– Простите, господин комендант. Можно мне? Я его сразу проверю!

– Пожалуйста, господин Соколов. Если он врёт, мы его расстреляй!

– Не боишься испытания? – спросил Соколов.

Светилкин, усмехнувшись, смело поглядел на высокого человека в дорогом синем костюме с толстым золотым кольцом на пальце и сказал:

– Мне бы поесть разок, а? Потом испытывайте.

– Ну-ну! – прикрикнул Штубе. – Наглец!

– Разрешите его в мастерской проверить? – повернулся Соколов к коменданту.

– Яволь! Конечно!

Соколов привел беженца в мастерскую и сказал:

– Подожди у меня, сейчас я тебя испытаю!

– Ого, ну и мастерские. Это ж завод настоящий. Куда нашей МТС! – удивленно протянул беженец, окидывая взглядом станки.

– Иди сюда. Это что, знаешь?

– Ну, наждак. Точило.

– Вот тебе резцы, сверла, фрезы… А ну-ка заточи, если ты механик. Мне тебя долго испытывать не к чему. Посмотрю, как резец заточишь, с меня и достаточно.

– Пожалуйста, – пожал плечами беженец. – Очки бы. Наждак крупноват – глаза засорю. Да ладно. Крупноват наждак всё же! – ворчливо повторил он.

Он снял ватник и подступил к наждаку.

– Где у вас тут включают? Так. Ну, сперва сверло. Эх-ма, поехали с орехами!

По тому, как он подступил к наждаку, по ловкой ухватке, с которой он стал затачивать сверло, время от времени отрывая его от наждака и опуская в воду, чтобы не сжечь кромку, Соколов сразу узнал в нем металлиста. Вот он еще раз оторвал сверло от наждака и, подняв его к свету, придирчиво оглядел.

– Кажется, ровно. Пожалуйста. Сейчас только остужу, а то руки обожжете. Так, теперь резец…

Сверло было заточено идеально! Вскоре точно так же были заточены резцы и фрезы. «Да ты волшебник, – оценил его в уме Соколов. – Иной ведь десять лет на заводе, а заставь сверло заточить – и ни к чёрту!»

– Всё! Что ещё прикажете?

– Пойдем ко мне в контору. У меня там хлеб есть и сало, – ответил Соколов, и голос его дрогнул. – Ну, живей!

В конторе он сразу снял трубку телефона и вызвал коменданта.

– Господин комендант! – сказал он по-немецки. – Неужели вы его нашли на дороге? Такие мастера, как говорят у русских, на дороге не валяются! Я его беру! Да, да. Спасибо, господин комендант. Одну минутку! Его надо поставить к кому-нибудь, где посытнее. Он очень голоден. К кому? К конюху Шашкину? Совершенно верно, господин комендант!

– Поешь и иди к наждаку. Надо весь инструмент заточить. Собрались у меня тут горе-мастера. Ломать все могут, а заправлять мне самому приходится.

– Слушаю. Это мне – как сверло заточить! Мигом!

– А вечером пойдешь на постой к Шашкину. Его дом найти просто, сразу за колодцем. Самый большой здесь дом.

– А пустит?

– Куда он денется! Ему сейчас передадут приказ коменданта. Так тебя Михалычем кличут?

– Сверлилкиным прозвали. Я всё сверлю, сверлю…

Вечером Сверлилкин переступил порог дома Шашкина, и ему сразу показалось, что никакой войны нет и не было! Настолько богатым показался ему чисто прибранный с белыми занавесками на окнах, с новыми цветными половиками на полу пятистенок, что у него непроизвольно вырвалось:

– Живут же люди!

В глубине комнаты за столом сидел кряжистый мужик и ел блины, макая их в чашку со сметаной. У мужика была крупная квадратная голова на крепкой короткой шее, светлые короткие волосы колюче топорщились, не то мокрые от пота, не то смазанные чем-то. Услышав восклицание, мужик повернул голову и лениво оглядел пришедшего с ног до головы.

– А мне давеча сказали, что мастер ко мне на постой придет. Я думал какой-такой мастер… Я думал, телеги ворочать будет! А тут – соплей перешибить в одну минуту! Ты, что ли, мастер? Откуда ты такой выискался?

За ситцевой занавеской в углу кто-то громко всхлипнул несколько раз.

– Шёл и шёл, – со вздохом ответил Сверлилкин, надоели ему эти допросы. – Искал, где лучше.

– Искал, – презрительно передразнил Шашкин, отправляя в рот новый блин. – Мм… он искал! Искал дед маму, да угодил в яму! Ты небось думаешь, что я тебя даром столовать начну? – он еще раз оглядел Сверлилкина с ног до головы, так и не предлагая ему сесть. – Не знаю, что ты за птица. Приказали проверить, – сказал он, и Сверлилкин сразу понял, что за птица сам Шашкин. – Самовары чинить могешь? Ну? А машины швейные? Тоже? Тогда… тогда другие пряники! Я тебе найду заработки!

– Мне же за работу в мастерской платить станут. Я рассчитаюсь.

Снова кто-то всхлипнул за занавеской.

Шашкин презрительно усмехнулся.

– Возьми себе такую плату! Мне эти бумажки даже в сортир не надо! Ладно, если ты швейные машины чинить могешь, то дело пойдет… Эй, Ласточка! Будя тебе выть-то. Подумаешь, обиделась. Подай мужику щей. Слышь, Ласточка! Я што говорю! Будя реветь-то!

Высокая, тощая, как жердь, старуха с заплаканным лицом появилась из-за перегородки и, глядя в пол, быстро поставила на стол миску.

– Садись сюда, – показал Шашкин на лавку возле себя. – Спать здесь будешь. По избе не болтайся зря. И чтоб все время у меня на глазах. Придешь с работы – и никуда. Понял? Куда ты ему сегодняшних из печи-то прешь! Есть у тебя вчерашние? Он и холодные сожрет! – прикрикнул Шашкин на старуху, видя, что она достает из печи чугунок.

– А эти куда? Выливать все одно, – зло сказала старуха, в голосе ее слышались слезы.

– Делай, как сказано, – вскипел Шашкин. – Не то я опять…

– Мать? – спросил Сверлилкин.

– Какая мать! Жена! Сорок лет ей, а рожа как у ведьмы стала! – грубо отрезал Шашкин. – Жри давай да почини-ка вон то ведро попервости.

– Не сегодня бы. Еле на ногах стою.

– Ты меня на жалость не приклеишь, – сыто икнув, ответил Шашкин и, подвинув к себе стоящий на краю стола жбан с молоком, подул в него и принялся жадно пить. – Уф… завтра я тебе настоящую работенку подыщу! Только поворачивайся!

На следующий день Сверлилкин явился из мастерских затемно.

Шашкин встретил его недовольным окриком:

– Чего поздно-то? Работать не могешь? Другие давно явились!

– Силенок ещё кот наплакал. Вот и ковыряюсь.

– Видел, что в сенях?

– Самовары какие-то.

– Ну! А вон ещё на лавке машина швейная. Это я тебе приволок. Заработки! Починишь – ещё приволоку. Половина мне, остальное твоё, надо ж тебе жизню поправить. Машину-то швейную смогешь обратать? Попробуй, а то за самовар-то много ли дадут? Вот машина или часы – другое дело!

– Да всё я могу, – нехотя буркнул Сверлилкин, присаживаясь на край лавки. – Самовары не самовары, часы не часы – все могу! Только силёнок ещё мало, а так – проще, чем сверло заточить!

Шашкин полез в сундук и, покопавшись в нём, достал какой-то узелок.

– Часы мои, – сказал он, бережно развертывая узелок. – За коней в районе премировали. «Кировские». Семь камней! Еще и в починке ни разу не были, а стоят! Вот тебе и «Кировские»! Сообразишь – так и быть, фунт ржи с меня!

– Дай сюда, – Сверлилкин взял часы и втиснул толстый ноготь между крышками, – так их открывают!

– Ловко! – восхитился Шашкин, заглядывая из-за плеча беженца в раскрытые часы. – Где ж тут семь камней этих, на которых они бегают-то? Подумай, лошадь на четырех подковах бежит, а эти сразу на семи!

– Да вон они. Вот, вот и вон ещё. Ну и запустил ты их! В чистку не мог снести, что ли? Да тут, брат, ещё двух камней не хватает!

– Двух? Зачем, они ж и так тикали?

– На один положить, а другим шарнуть! Запущенные больно. Ладно, посмотрю. Пожрать бы дал сперва.

– Пожрать! Видели его! Сперва дедушки, а потом денюжки, так у нас водится, беженец!

Шашкин исподлобья стрельнул в него коричневыми зрачками и как бы между прочим, спросил вкрадчиво:

– Из каких ты местов, беженец-то, а? Слышь, Сверлилкин?

Тот, не поднимая головы, спокойно ответил:

– Ты это брось! Меня в комендатуре очень грамотно допрашивали!

Шашкин сразу нахмурился, сердито засопел:

– Мало ли… а может, ты всё-таки…

– Партизан?

– Ну.

– Куда уж мне дохлому! А ты-то что партизан боишься? Ты ж не немец! – подковырнул Сверлилкин.

– К черту! Партизан нам не надо! – хватил кулаком по столу Шашкин. – У нас здесь тихо, немец у нас неплохой, и жизня при нём идет. А партизаны можут тут всю обедню нарушить, как на Домовщине.

Беженец заинтересованно поднял голову, но тут же, спохватившись, снова принялся за часы.

– На Домовщине? – равнодушным тоном переспросил он. – Недалеко, что ли?

– Ну! Из-за этих партизан немцы шесть домов пожгли! Кому гореть-то охота? А, Сверлилкин, гореть-то кому охота?

– Да-а… – неопределенно протянул тот. – Вся Россия в огне. А мы разве не русские, прости господи…

– Смотри у меня, Сверлилкин, – погрозился конюх. – За эдакие речи… весь ты в моих руках, как этот жбан!

У Сверлилкина оказались воистину золотые руки.

Шашкин был доволен: все село теперь сносило к нему в избу самовары и чугунки, швейные машины, дырявые кастрюли и ведра. Вся плата шла Шашкину. От своей доли Сверлилкин наотрез отказался.

– Не то время, чтобы с людей шкуру драть!

– Ладно, ладно, – отвечал Шашкин. – Я тебя кормлю, да ещё и речи твои иудские терплю!

– Какие, какие?!

– А такие! Стоит только сообщить куда следует…

– Валяй! Заодно сообщи, что я у немцев паяльник стибрил, да и весь инструмент. Чем бы я тебе тут ремонтировал, если бы ты стибрить не заставил?

Шашкин промолчал.

– Вот что. Переведи-ка ты меня из избы в сарай лучше. Я тебе тут дымлю да стучу, а по-настоящему всё одно дело развернуть не могу. А там я маленький горн устрою – и пойдёт дело. Да и спать там буду. А? Да не бойся ты! Что я в твоем сарае – пушки, что ли, делать начну? Тут же сообразить проще, чем сверло заточить!

– Прыткий больно. Я еще подумаю, – неохотно ответил Шашкин, но, видимо сообразив, что ему дело говорят, махнул рукой. – А, валяй! Я за тобой все одно угляжу как-нито! Сколоти себе топчан, да и спи уж там. Заодно утварь почини там, седла да хомуты.

В сарае Сверлилкину стало жить свободней. Постепенно он набрался сил и быстрее стал справляться в автомастерской, так что возвращался с работы пораньше.

Шашкин поджидал его на крыльце. И всегда с новым заданием.

– Сходи к Тимохиной, вон видишь, третья изба. Ткать баба собралась, а станок ни к лешему! Развалился, что ли. Давай иди, а то плату я с неё уже три дня, как получил.

– Сейчас, – Сверлилкин зашел в сарай взять сумку с инструментом.

Тимохина встретила его не очень-то ласково. Она была еще молодой, русые волосы, не убранные под платок, рассыпались по плечам, темно-карие глаза в упор глядели на низкорослого мастера.

– Добрый вечер. Что у вас там со станком?

Не ответив, она молча повернулась и пошла в избу. Пожав плечами, он последовал за ней в горницу, где на полу были разложены деревянные станины.

– Был бы мужик дома! – не оборачиваясь, яростно проговорила Тимохина. – Последнее сало вы с Шашкиным унесли, а мне Митьку чем кормить, а? – Она повернулась и, смерив мастера злыми глазами, крикнула: – Эх вы… мужики! Собаки, вот кто вы! Настоящие мужики-то знаешь где? Сказать, да? А вы здесь притаились, да по углам, как клопы, попрятались, да со своих три шкуры сдираете! Был бы здесь мой мужик…

– Мамка! – громко, на всю избу закричал небольшой, тоже русоволосый глазастый парнишка, вбегая в избу. – Мамка, перестань, слышь! – Парнишка обхватил мать за плечи и стал трясти ее, быстро приговаривая: – Мамка, мамушка, ну перестань! Он же у немцев работает, слышь! Да будет у нас сало, я ж пастушу теперь!

– Бог с ним, мне не сала жалко совсем, Митенька! Мне жизни жалко, – она всхлипнула и выбежала из избы. Митька бросился за ней.

– Мамка!

Сверлилкин закрыл глаза.

– Шашкин! – заскрипел он зубами. – Ну подожди ж!

Вернувшись к себе в сарай, Сверлилкин дождался ночи и пробрался к погребу, в котором Шашкин хранил, видимо, все припасы. На погребе всегда висел громадный амбарный замок, но такому мастеру, как Сверлилкин, это была не помеха. Он сунул в замок отмычку, покрутил, повертел, и замок открылся.

«Это нам проще, чем сверло заточить, – думал Сверлилкин, опускаясь по шаткой лестничке под землю. – Так, теперь спичку зажжем. Ишь ты! Вот оно где!»

Неровный свет спички выхватил из темноты большие белые бидоны, какие-то ящики и сундуки.

«И не прячет, гад. Уверен, что немцы не тронут его».

Он зажег еще спичку и увидел несколько свертков, лежащих на сундуке. Пощупал свертки – во всех было сало. Вот она, плата за его ремонты!

Взяв самый большой свёрток, Сверлилкин быстро поднялся наверх, запер замок и пробрался огородами к Тимохиным.

– Кто тут? – услышал он тревожный оклик, узнал голос Митьки. – Чего надо-то?

– Где ты, Митя? Чего не спишь? На-ка, парень, и помалкивай в тряпочку! – положил Сверлилкин сало в Митькины колени. – За мамкой получше приглядывай! Больно она у тебя горячая, не натворила бы чего!

– Дак я смотрю, – проронил из темноты Митька. – Когда смотреть-то, – добавил он, пошевелившись. – С коровами я целый день. А мамка из-за чего больше-то убивается, что, говорят немцы, как аэродром построют, так всех отсюда выгонют нас. В Германию, что ли. Дяденька Сверлилкин, ты у них работаешь, дак, может, слыхал: точно это или нет?

«Вон оно что… вот тебе и «неплохой немец», как Шашкин говорит! Конечно, всех выселят, у аэродрома не оставят!» – понял Сверлилкин.

– Да не волнуйся ты! Когда ещё аэродром готов будет. Это же не сверло заточить! Береги мамку! А чего это ты не спишь, а? – Он повернулся было уходить, но вдруг спросил: – Где у вас тут Домовщина? Далеко?

– Километров эдак с десять, даже поболе. Леса там большие. А что?

– С десять, значит? Ну ладно. Про сало никому, слышишь!

Не мог он никак угомониться в своем сарае, вертелся на топчане, задремывал ненадолго, но тут же вскакивал и выходил наружу.

Село спало так крепко и тихо, будто не было никакой войны, словно на земле покой да благодать.

Спали русские избы. Спали в них немецкие солдаты.

На всё село один часовой у комендатуры, да и тот, наверное, дрыхнет!

Утром, точно в семь выйдут на шоссе немецкие машины. Цепочкой потянутся к аэродрому сельчане, и он сам пойдет в автомастерскую, станет там промывать коленные валы да чистить и чинить немецкие маслопроводы. Вечером все придут домой. Немцы отправятся в кино, кинотеатр для них открыт в комендатуре, а сельчане начнут заниматься своими домашними делами.

Среди сельчан немало мужиков. Есть и такие здоровые, как Шашкин. Неужели их души примирились? У некоторых – да. Но не у всех же! Вон Митькина мать, дай такой винтовку только! И другие найдутся.

«Село сожгут», – вспомнились ему слова Шашкина. Может, и сожгут. Но и так не помилуют! Только аэродром закончат и начнут.

«Дети тут и женщины», – говорил Шашкин. А в Ленинграде? И женщины и дети в ополчение идут, все, кто может винтовку держать. Где же партизаны? Если всего в десяти километрах, то должны они знать про аэродром. Чего же тогда ждут? Давно пора навести тут панику, сорвать строительство! Да тут можно такое натворить… Всех немцев ночью в плен забрать, они и не встрепенутся! Непуганые ведь! Ни одного выстрела не слышали.

Не может быть, чтобы партизаны не знали об аэродроме. Наверняка их разведка следит за строительством. А что, если попробовать понаблюдать. Все равно он плохо спит.

И он стал по ночам забираться на крышу сарая или прятаться в кустах на берегу Безымянки.

Однажды ночью он заметил, как к немецкой машине прокрался какой-то человек…

Они доползли до бани, и незнакомец втолкнул Митьку в дверь.

– Все, – тяжело дыша, сказал он и зажег спичку, прикрывая её свет ладонью. Митька сразу узнал его. Сверлилкин, вот кто это!

Сверлилкин вытащил мину из мешка.

– Так я и думал! – проворчал он, разглядывая мину, пока догорала спичка. – Так я и думал. Где ты ее стибрил, а?

Митька решил молчать. Мало он знал этого Сверлилкина.

– Молчишь? Вдруг я немцам стукну, да? На такого дурака доносить!

Митька обиженно засопел, но снова смолчал.

– Сопи, сопи! Теленок! Во-первых, кто же огромную минищу возле самых домов устанавливает?! Если б она долбанула, все вон те избы к черту на рога улетели б. Во-вторых, такую штуковину надо ставить на шоссе, понял? Рвануть – так целую колонну. Ну и ещё… смотри сюда, так и быть, еще спичку, немцы-то у вас непуганые, спят без задних ног, как в своей Германии! – Он зажег спичку и наклонился над миной. – Вот здесь, под колпаком, взрыватель должен быть, а его нет! Нет, и все! А ты её закапываешь! Минер-самоучка! Она же без взрывателя ни к черту!

– Врёте вы, – буркнул не выдержавший Митька. – Все равно бы рванула. Машина-то здоровущая!

– Здоровущая! – передразнил Сверлилкин. – Да она же сейчас, как… как этот коробок без спичек! На нее хоть паровоз накати – не взорвется. Это ж сообразить проще, чем сверло заточить! С мешком еще закапывает! Завтра бы тебя немцы по мешку сыскали! Да, да! Машина колесами бы выворотила – и пожалуйте бриться! О матери бы подумал!

– Ничего бы не выворотила… ничего бы не выворотила… – вдруг всхлипнул Митька, понимая, что Сверлилкин прав. – Я этого краснорожего все равно жахну!

– Жахнешь… гнилой репой! Где это ты немецкую мину свистнул, а?

– На-кось, немецкую! Наша это.

– Немецкая, говорят. Где взял?

– На-кось, немецкая!.. Ничего не скажу.

– Ну и дурак! Физия-то у тебя вся в синяках чего? Aa… неужели тебя этот шофер разукрасил… Понимаю теперь… Можно бы этого краснорожего на тот свет отправить, теперь-то проще, чем сверло заточить, да такое дело одному не сделать!

– Я сам, – начал было Митька, но Сверлилкин опять передразнил:

– «Сам», – он покрутил пальцем возле Митькиного виска. – Довольно. Как у нас когда-то говорили: беги, пока трамваи ходят! Забирай свой мешок и валяй отсюда. И запомни: я тебя не видел, ясно? А ты – меня. Ну, – он приоткрыл дверь бани и шепотом приказал: – Валяй!

– А мину?

– Беги, говорю! Никакой мины вообще не было. Понял? Не бы-ло!

Сверлилкин с силой вытолкнул Митьку из бани.

Глава IV
НЕМЕЦКИЙ МЕХАНИК СОКОЛОВ

Мина теперь у него была. Не хватало только взрывателя.

Работая у тисков в мастерской, он ломал голову: где мог Митька раздобыть немецкую мину? Неужели обнаружил лазейку на склад? Эх, раздобыть бы ещё и пару гранат – их взрыватели вполне сгодятся…

Надо, снова надо потолковать с пастушонком, но вряд ли он признается, да, и, если по совести, грех его в такие дела впутывать!

– Михалыч! – неожиданно окликнули его. – К механику. К Соколову!

Снова к Соколову… Нервничает что-то механик. Сегодня третий раз вызывает, да и вчера столько же. Главное, никаких особых поручений, все по мелочи. И разговаривает, разговаривает. О том, о сём. И смотрит так, словно прямо в печенки залезть хочет! А потом снова велит за работу приниматься.

Следить ему, что ли, поручили… А вдруг узнал каким-нибудь образом всю правду про него? Тогда – беда: одно слово – и расстрел. Стоит только немцам узнать, что он конвоира пристукнул да из эшелона бежал…

Но откуда механик может знать про это! Нечего психовать зря. Никто ничего не знает, и всё!

– Михалыч! Ты что, не слышишь! Во дворе механик-то.

Сверлилкин поспешил во двор. Там небольшой юркий тягач тащил на прицепе самоходку с высоко задранной, невиданно длинной трубой орудия.

Соколов жестами показывал водителю, молодому немцу-солдату, куда ставить самоходку. Солдат, видно, был неважным водителем: самоходка подцепила боком стоящий на домкратах «Форд» и поволокла его за собой, чуть не перевернув.

– Олух! – заорал Соколов и, что-то добавив по-немецки, забрался на тягач и оттолкнув немца: – Убирайся вон! – сам взялся за руль и, ловко маневрируя, развернул самоходку, поставив её в самый конец двора.

Легко соскочив на землю, механик кругом обошел самоходку, покачивая головой.

– Ты такую видел? – спросил он Сверлилкина и, не дожидаясь ответа, вытащил из кармана пиджака маленький молоточек и постучал по тракам. Раздался сухой легкий звон – характерный звон отличной стали.

– Ого! – вырвалось у Сверлилкина. – Сталь!

– Да уж. Что скажешь?

– Умеют работать. Этого у них не отнимешь. Мощная бандура!

– Ну, ну. Таких пока немного, я в первый раз вижу.

Три немецких солдата, развернув огромный темно-зеленый брезент, начали старательно укрывать им самоходку.

– Пошли со мной, Михалыч. В мастерские.

Механик прошел к фрезерному полуатомату, всё ещё стоящему в бездействии, и, показав на него, безнадёжным голосом спросил:

– Может, сумеешь? Шестерни позарез нужны.

Тут бы Сверлилкину сообразить и сказать: мол, я такого станка никогда и в глаза не видел, откуда мне его видеть, но он, не подумав, выпалил:

– Проще, чем сверло заточить! Работали и на таких. – Он тут же спохватился, заметив, что механик вдруг вздрогнул и уставился на него, словно впервые видел. Его худое лицо с большими мешками под глазами на мгновение осветила тень желчной улыбки.

– Вот что… работали, говоришь! А ну-ка, зайди в контору!

Придя в контору, механик уселся на свой стул и, внимательно глядя на Сверлилкина и что-то раздумывая, машинально достал портсигар, долго разминал тонкими пальцами сигарету, потом прикурил от потайной зажигалки, вделанной в портсигар.

– Ишь ты! Никогда такой не видел!

– Да неужели! Не видел, значит. А полуавтомат видел, говоришь? Где же это? В МТС?

Только тут Сверлилкин понял, что попался. Ну и башка у этого механика! В МТС же одно старье, а не станки…

– Хочешь, я тебе скажу, откуда ты, – почему-то вздохнул механик. – Из Ленинграда. Да, да! Нечего головой мотать! Эти полуавтоматы были закуплены в Бельгии. Всего одна партия. Она вся была направлена в Ленинград, я это отлично знаю. Так почему ты врал про МТС? С какой целью? Молчишь, да?

Механик аккуратно загасил сигарету, придавив её о край пепельницы и взялся за трубку телефона.

«Пропал», – понял Сверлилкин

– Комендатуру мне, – сказал механик, глядя куда-то через голову Сверлилкина. – Это еще что за представление! – кинул он трубку и, встав, подошел к окну.

За секунду до этого Сверлилкин, лихорадочно думающий, как бы спастись от беды, приметил на подоконнике большой разводной ключ. Он уже собирался схватить его, но тут невольно взглянул в окно и чуть не вскрикнул от неожиданности.

По улице, вздымая пыль кривыми, как колесо, ногами, вразвалку двигался конюх Шашкин. Рука его цепко держала за воротник упирающегося, нахохленного, как воробей, Митьку. В другой руке конюх тащил знаменитый Митькин мешок, чем-то набитый.

«Опять мина! – мелькнуло в голове у Сверлилкина. – Пропал Митька!» И в ту же секунду, не соображая, что делает, он схватил с подоконника разводной ключ и опрометью кинулся на улицу.

Сам он, уже не раз прощавшийся с жизнью и встречавший смерть лицом к лицу, еще каких-нибудь два месяца назад бывший там, где стоило только на секунду приподнять голову – и целый рой вражеских пуль молниеносно вылетал, чтобы убить тебя, и в то же время, стоило только врагу приподнять голову, как он тут же всаживал в него автоматную очередь, – сам он всё ещё не мог привыкнуть к тому, что живым ходит среди немецких солдат и каждый раз внутренне дрожал от неистового клокотавшего в нем желания броситься на горло любому из фашистов, и пусть потом с ним делают что угодно – он уже не раз простился с жизнью, но только бы не видеть, как они тут хозяевами расхаживают по русской земле и никто не заставляет их распластаться от страха в придорожной канаве, свалиться прямо в грязь и ползти под огнем, спасая жизнь, ползти наподобие мерзких червей!

Но еще страшнее было ему видеть предателя, ибо тут уж он никогда и никак не мог себе объяснить: что же это за русская душа, способная предать другие русские души… Этого он не мог себе объяснить!

Разводной ключ был новым, завернутым в промасленную бумагу, – Сверлилкин спрятал его за спину, подбегая сзади к толстому Шашкину. Ничего! Сейчас он спасет пацана, да ещё, может, успеет и того провокатора трахнуть, пока он звонит по немецкому телефону!

Но не успел он добежать, как с треском распахнулось окно, и механик Соколов закричал:

– Шашкин! Подойдите к окну! Немедленно!

«Вот сволочь! – выругался про себя Сверлилкин. – И тут успел!» Нападать на конюха было поздно, ибо тот послушно подошел к самому окну и стоял теперь не задом, а лицом к Сверлилкину.

– Куда тащишь мальчишку? – высокомерным тоном спросил механик, стоя в раме окна, словно в раме картины, и глядя совсем не на Шашкина, а внимательно наблюдая за Сверлилкиным.

– В комендатуру, господин инженер! Куды ж его ещё! – быстро отвечал упарившийся Шашкин, оттирая от пота раскрасневшееся толстое лицо. – Фу, не идёт, скотина, всё упирается, упирается, да я всё одно дотащу! От Шашкина-то не уйдешь! Поглядите-ка, что у него здесь, – тряхнул он мешком.

– Сверлилкин! – закричал механик. – Немедленно прекратите! А ну-ка, ко мне в кабинет! – и он угрожающе положил руку в карман пиджака.

«Пистолет у него там», – понял Сверлилкин. Ничего не оставалось делать. Надо было идти назад.

Механик Соколов, подождав, пока он вернется в контору, всё с тем же высокомерным выражением лица спросил у Шашкина:

– Так что у него в мешке? – и, повернувшись к Сверлилкину, приказал: – Ключ дай сюда! Вот так-то лучше. Сейчас и с тобой разберёмся! Ну! Что ты там мямлишь! – крикнул он Шашкину. – Спички? Какие еще спички?

– Простые спички, – Шашкин, придавив Митьку к стене плечом, начал развязывать мешок. – Сейчас, сейчас… ну ты! Стой у меня, не дергайся! – Он развязал мешок и вывалил прямо в пыль груду спичечных коробков. – Видали? Те самые, которыми поджигают! Говори! – встряхнул он Митьку. – Чего поджигать намерен?

– Зачем тебе столько спичек, парень? – спросил механик.

– Мерину и то ясно, зачем! – крикнул Шашкин. – Поджигать собрался!

Механик, поморщившись, усмехнулся.

– Поджигать и одной коробки хватит. Что-то ты путаешь, конюх!

– Ничего я не путаю, – заскреб затылок Шашкин. – Для чего ж тады ему спички-то? Смотрю – скупает, скупает… – Тряхнув Митьку, конюх спросил: – Куды тебе они? Чё молчишь? На сало, что ли, менять задумал, а! По деревням идти задумал?

– Вот это верней будет! – снова усмехнулся механик.

– Всё одно надо бы в комендатуру. Не лишне. Там проверят… – проворчал Шашкин, но механик холодно перебил его:

– Зря в комендатуру ходить не рекомендую. Там хватает дел и без твоих подозрений. Отпусти мальчишку, пусть идёт менять свои спички!

– Ладно, – раздосадованный Шашкин пнул Митьку ногой. – Убирайся! А ты, – заглянул он через окна на Сверлилкина, – смотри у меня! Ещё кормлю такого беса!

– Кормишь! Кожа да кости! – коротко сказал механик, отходя от окна и снова берясь за трубку телефона.

Он быстро что-то проговорил по-немецки, потом, подождав немного, уже по-русски поздоровался с комендантом:

– Добрый день, господин комендант! Прошу одну минуту.

Видя, что Сверлилкин зашевелился, механик снова сунул руку в карман.

– Господин комендант! – не сводя глаз со Сверлилкина, продолжал механик. – Мне нужен новый шофер! Да, да! Этот сегодня чуть не угробил новую самоходку. Ясно, господин комендант. Я его вам пришлю. Только прошу шофёра получше! Спасибо, господин комендант. Ещё одна маленькая просьба. У меня работает мастер Светилкин. Тот самый, да, да. Отличный мастер, господин комендант! Пре-крас-ный! Только очень голодает. Он живет у конюха Шашкина, а тот мог бы его столовать получше! По моим сведениям мог бы! Большое спасибо, господин комендант. До свидания, господин комендант!

Сверлилкин ничего не понимал. Кто же он, немецкий механик Соколов?!

– Ступай, становись на полуавтомат! Я тебя по разговору ещё тогда в комендатуре мог бы разоблачить! Такой выговор только у ленинградцев бывает! – хмуро заключил Соколов. – Тоже – конспиратор! Иди к станку. Иди, иди.

Сверлилкин уже заканчивал шестерни, когда из конторы вышел механик Соколов.

– Ишь ты! Ловко управляешься, – похвалил механик. – Жаль, я тебя раньше не знал, взял бы в экспериментальную лабораторию. У тебя спички есть? Барахлит зажигалочка, хоть и берлинская. – Прикурив, механик вдруг спросил: – Смешной пацаненок, верно? Кто ему морду так разукрасил?

– Немец.

– Неужели! А за что же?

– Ни за что!

– Совсем ни за что? Не верю.

– За машину его прицепился.

– Вон что… так-так… – механик Соколов задумался, потом, покачав головой, сказал: – Дело-то совсем не такое простое, каким я его себе представлял. Этому пацану лучше палец в рот не класть! С костью откусит! – он подумал ещё немного и неожиданно попросил: – Найди-ка мне два болта и гайку. Живо!