Текст книги "Караул под "ёлочкой""

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Третье. Место, где было спрятано тело Ушакова. Цистерна с азотом около компрессорной станции. У Макарьева – тоже цистерна, и стоит она тоже около компрессорной».

«Нет, все это, конечно же, не случайность! – Агент пришел в ужас. – Это не простое совпадение! Он все-таки что-то знает, этот желторотый птенец!»

«Погоди-ка, но ведь труп Ушакова пока не нашли... – его лоб покрылся холодной испариной, а скулы свело нервным напряжением. – Точно, не нашли. Иначе об этом гудела бы вся площадка... Тогда что же получается? Макарьев сам все узнал? Но откуда?»

«Следы... Лейтенант что-то говорил о следах. Которые всегда остаются. Может, я и вправду где-то наследил? Наследил и сам не заметил, что наследил?»

«Хорошо, допустим, что Макарьев с самого начала меня заподозрил. Потом случайно наткнулся на кого-то, кто действительно видел, как в ту проклятую ночь перед стартом корабля я садился в „газик“. Или, наоборот, как ставил машину на место. А тут еще у „газика“ левое колесо оказалось с дефектом. И, наверное, действительно хорошо отпечаталось на грунтовке, – там, около цистерны. Прямо как опознавательный знак, так его и растак!»

«Дорог – грунтовок в округе не так уж и много. И все ведут к малолюдным местам, где как раз и можно спрятать труп. Предположим, что узнав о моей поездке на „газике“, Макарьев стал осматривать все грунтовки в ближайших окрестностях. И на той из них, которая ведет к компрессорной, и в самом деле обнаружил след колеса с глубоким порезом. А потом нашел и тело Ушакова в цистерне. С-сволочь!»

«Так, спокойно... Это еще не все. Как сказал Макарьев, есть еще что-то, что я обронил в самом „газике“. Какая-то мелочь, какая-то вещица, на которой могут оказаться мои отпечатки пальцев».

«Получается, что он сейчас лупит меня по трем позициям. Свидетель, который меня видел и, наверное, сможет опознать. След колеса на грунтовке около цистерны с трупом. Какая-то штуковина с моими отпечатками пальцев. По отдельности все это – чепуха, но взятое вместе, в целом...»

«Хорошо, а зачем он рассказал обо всем этом сейчас? При всех, но в то же время не называя имен. Странно... Очень странно...»

«А вдруг Макарьев блефует? Рассчитывает на то, что я занервничаю и где-нибудь засвечусь, выдам себя? Может быть, лейтенант вообще работает по заданию контрразведки?»

«Нет, не получается, – сразу же возразил себе Агент. – Во-первых, Макарьев рассказал все очень точно. Слишком точно для простого блефа. Рассказал так, как все и было на самом деле. Как будто он, сволочь, стоял где-нибудь за углом и подсматривал! Во-вторых, вряд ли он работает на контрразведку. Если бы он был связан со спецслужбами и выложил им все те факты, о которых сейчас рассказал, я бы уже здесь не сидел. Они бы наверняка меня уже сцапали. Как же иначе при таких-то фактах? Какой смысл было бы со мной играть в прятки? Да никакого!»

«Что, если рассказ Макарьева попробовать проверить? Но вот только как? Имени свидетеля он не назвал. Что я мог потерять в машине, он тоже не сказал. Остается только колесо с дефектом. Если на колесе есть порез, значит, он не блефует. Значит, ему действительно удалось каким-то образом выйти на меня».

«Поэтому нужно срочно и очень внимательно осмотреть левое переднее колесо на том „газике“. И тогда сразу все станет ясно».

«Нет! А вот этого делать как раз и нельзя! Может быть, Макарьев и рассчитывает на то, что я сейчас побегу к машине, смотреть на это распроклятое колесо? Факт моего появления в гараже и будет окончательным доказательством в его пользу. И я сам, как последний дурак, залезу в петлю!»

«Тогда что же получается? Получается, что решающего доказательства моей вины у Макарьева нет. И этот его рассказ о найденном в цистерне теле должен спровоцировать какие-то мои действия…»

«Вот оно что! Он знает очень многое, он нашел „газик“, на котором я вывез мертвого Ушакова, нашел следы на грунтовке и какую-то вещь с моими отпечатками в машине. Но у него нет решающего доказательства! Того самого доказательства, с которым он мог бы спокойно пойти в контрразведку и сдать меня с потрохами. И сейчас эта сволочь хочет, чтобы я запаниковал и добровольно полез в ловушку, которую он подготовил мне в гараже!»

«Ах, ты сопляк! – Агент уставился на Антона, едва сдерживая клокотавшую в груди злость. – Так ты решил поиграть со мной в прятки, дрянь? Хорошо, мы с тобой сыграем! До кровавой юшки из носа сыграем!»

Ненависть накатила на него черным валом, заставив гулко биться сердце.

Агент попытался взять себя в руки и часто задышал, успокаивая нервы. Сейчас он больше всего опасался, что кто-нибудь из присутствующих в комнате офицеров и гражданских специалистов заметит его внезапное волнение, перехватит его напряженный и полный ненависти взгляд. Но все были увлечены общей беседой. На помалкивавшего за столом Агента никто не обратил внимания.

«При любом раскладе, Макарьев узнал слишком много, – подумал Агент, чуть успокоившись. – Непростительно много. С таким количеством опасных знаний на свете долго не живут. Поэтому Макарьева нужно убирать и убирать срочно. Он сегодня идет в наряд по испытательному корпусу. Контрразведка, конечно же, снимет наблюдение – нет смысла „пасти“ лейтенанта в пустом монтажном зале… Значит, убирать Макарьева нужно сегодня же вечером. И не тянуть! Пока он действительно не успел кому-нибудь проболтаться или не пошел в контрразведку. А заодно нужно попробовать выяснить у него, кто мог меня видеть около „газика“ в ночь перед стартом и что я обронил в машине».

Приняв решение, Агент несколько расслабился. Ему нужно было собраться с духом и морально подготовиться к предстоящей сегодняшним вечером работе, лишние негативные эмоции были сейчас совершенно ни к чему. И он, уже почти полностью успокоившись, стал выпивать вместе со всеми, пьяно хохотать над застольными шутками, и даже сам рассказал парочку пикантных анекдотов.

 

 

37.

6 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

 

«Вот это номер! – сказать, что Резидент был потрясен, значило, не сказать ничего. – Ай да лейтенант Макарьев! У этого мальчишки и в самом деле есть голова на плечах!»

Резидент слушал рассказ Макарьева о найденном в цистерне трупе с замиранием сердца. Самая обычная застольная байка, если бы не одно «но».

Эта лейтенантская байка, рассказанная только что в хмельной мужской компании, как две капли воды была похожа на отчет Агента, который Резидент получил в начале недели через «почтовый ящик» – тайник и на днях по каналу курьерской связи переправил в разведывательный Центр. Совпадала до мельчайших деталей. Смертельная ножевая рана под левую лопатку, украденный и тайно возвращенный «газик», цистерна, как место для сокрытия трупа. Полный комплект совпадений. По всем пунктам.

Слушая рассказ Антона, Резидент отчетливо понимал, что случайных совпадений двух разных событий до таких мелочей в реальной жизни просто не бывает. Следовательно, и в рассказе лейтенанта, и в докладе Агента речь идет об одном и том же событии. А это значит, что лейтенанту Макарьеву каким-то образом стало известно об убийстве инженера Кирилла Ушакова и о том, где спрятан его труп. И вполне возможно, что Макарьев знает имя убийцы. То есть знает имя Агента.

Совершенно не важно, чем Макарьев руководствовался, рассказывая своим сослуживцам эту историю о якобы найденном в цистерне трупе, и на какую их реакцию рассчитывал. Может быть, он хотел вынудить Агента начать активные действия…

Гораздо важнее сейчас другое: можно с полной на то уверенностью утверждать, что Агент провалился. Это, к сожалению, уже бесспорный и объективный факт.

Агент никогда непосредственно не был связан с Резидентом. Они очень хорошо знали друг друга, виделись здесь, на космодроме, едва ли не ежедневно, но Агент никогда и не подозревал, что человек, иногда оказывающийся в буквальном смысле рядом с ним, – это его руководитель по разведывательной деятельности, его Резидент. Их деловое взаимное общение шло исключительно посредством нескольких тайников, «почтовых ящиков», умело выбранных в самых, казалось бы, неожиданных местах и на второй площадке, и в Ленинске.

Если Макарьеву действительно стало известно имя Агента, и он сегодня или завтра сдаст его контрразведке, ниточка расследования вряд ли потянется к Резиденту. Если, конечно, он, Резидент, вдруг не захочет покончить жизнь самоубийством и не полезет в один из «почтовых ящиков», которые контрразведчики после провала Агента несомненно возьмут под контроль. Но Резидент вовсе не собирался кончать жизнь самоубийством. Значит, даже при полном провале и аресте Агента, он по-прежнему останется вне поля зрения контрразведки.

Все это, конечно, замечательно, но... Но был еще сам факт вербовки Агента полтора года назад, к которому Резидент, увы, оказался причастен самым непосредственным образом. Если Агент сейчас попадет в руки контрразведки и начнет говорить, то рано или поздно встанет вопрос о том, как он был завербован. Кем и когда. На чем сломался и почему согласился работать на зарубежную разведку. А поэтому нечего и думать, что контрразведка не сможет умножить два на два и получить в результате искомую четверку. То есть ту самую ниточку, которая и протянется прямо к Резиденту.

Значит, если он не хочет в не столь уж отдаленной перспективе свести близкое знакомство с сотрудниками контрразведки, эту потенциальную ниточку нужно перерезать. Решительно и однозначно отсечь. Вместе с болтающимся на ее конце и пока еще не проглоченным контрразведкой Агентом. Тем более что Агент уже сделал свое дело и теперь, в общем-то, больше не нужен.

Разумеется, никто в Центре никогда и не собирался платить Агенту реальные деньги за выполненную им работу, а тем более, вывозить его за границу. Обещания, обещания, сладкие иллюзии и красивые миражи…

Сейчас, после выполнения поставленных перед ним задач, Агент стал больше не нужен. Более того, даже опасен. Значит, его следовало тем или иным способом убрать.

Один из вариантов завершения операции, разработанной в Центре, предусматривал, что убирать Агента будет поручено именно Резиденту.

«Будем считать, что этот вариант начал реализовываться, – Резидент принял окончательное решение. – Пусть спонтанно, пусть на один или два дня раньше вероятного срока – это сейчас уже совершенно не важно».

Важно, чтобы Агент замолчал раз и навсегда. И ведущая от него к Резиденту пока еще никому не заметная ниточка оказалась оборванной. Тоже раз и навсегда.

 

 

38.

6 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

 

Когда все стали расходиться, Агент, махнув на прощание рукой Лопатину, нетвердой походкой вышел в коридор и мигом стряхнул с себя и легкое опьянение, и ненужную больше показную улыбку.

На лестничной клетке он нос к носу столкнулся с Ульяной Сорониной и Зинаидой Кислицкой. Девушки шли в сторону командного пункта и о чем-то весело болтали.

– О, привет! – обрадовалась Зинка и сходу чмокнула Агента в щеку. – Ты куда это собрался, ежик?

– Ежик… – Ульяна удивленно фыркнула и окинула его оценивающим взглядом. – А что, Зин, если смотреть в профиль – похож! Только мрачноватый какой-то… Что, неприятности?

Агент вяло отмахнулся:

– Черная полоса в жизни…

– Не унывайте, ежик, – бодро посоветовала Ульяна и достала из сумочки шоколадную конфету. – Вот вам, чтобы скрасить горести…

– Так, Ульяна, – с наигранной строгостью произнесла Зинаида, – ты чего это моего кавалера конфетами прикармливаешь?

– Убегаю, убегаю, – рассмеялась Соронина. – Зин, так мы с тобой договорились?

– Ага, – тряхнула черноволосой головой Зинаида. – Заметано!

– Тогда пока, – Ульяна коснулась губами щеки Кислицкой и вприпрыжку поскакала вниз по лестнице.

– Стрекоза, – неодобрительно проворчал Агент, сверля взглядом спину Ульяну.

– Счастливая и влюбленная девчонка, – Кислицкая усмехнулась и взяла его за руку. – Ты домой?

– Пока еще нет, Зинуль, – Агент отрицательно покачал головой. – Есть еще кое-какие делишки здесь на площадке...

– А то заглянул бы вечерком, – Зинаида кокетливо улыбнулась и захихикала. – Ульянка сегодня зачем-то напросилась на дежурство. Так что я до утра буду одна. Имей в виду, Ежик!

«А почему бы и нет? Прекрасное будет алиби на всю ночь!» – подумал Агент и снова растянул губы в ухмылке:

– Обязательно зайду, Зинчик! Часиков в девять – десять буду, о'кей?

– Хоккей, – передразнила его Кислицкая и погрозила наманикюренным пальчиком. – Только чур, не опаздывать! Я к твоему приходу прическу новую сделаю. Смотри, какой гель я купила!

Она достала из маленькой дамской сумочки небольшую круглую коробочку, открыла крышку и показала Агенту светло-зеленую, похожую на густой кисель, субстанцию.

– Ой, ежик, а хочешь, я и тебе укладку сделаю? – Зинаида обмакнула в гель указательный палец и быстро провела им по волосам Агента. – Прямо сейчас!

– С ума сошла, Зин! – Агент дернул головой, отстраняясь, и довольно засмеялся. – Подожди уж до вечера!

– Подожду, подожду, – многозначительно подмигнула ему Зинка, спрятала коробочку в сумку и легко сбежала по лестнице. Внизу, уже на первом этаже, она на секунду обернулась и послала Агенту воздушный поцелуй. – Пока, ежик!

«Вот ведь дура-баба, – с легким презрением подумал Агент, глядя вслед удаляющейся Зинаиде. – Одно только на уме!»

Он повертел в руках конфету, которую ему дала Ульяна, развернул обертку и сунул конфету в рот.

В конце коридора его окликнул майор Михайленко:

– Ты как насчет кофейка попить? Я вчера в магазине бразильский купил…

Агент взглянул на часы. До возвращения Макарьева с развода дежурных смен в испытательный корпус есть еще минут сорок.

– А почему бы и нет? – Агент изобразил на лице дружескую улыбку. – Пошли!

 

 

39.

6 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Комнаты отделения систем жизнеобеспечения.

 

После общего построения дежурной группы на нижнем плацу Антон вернулся в монтажно-испытательный корпус.

Макарьев разбил свою смену – четырех солдат и двух сержантов – на две подгруппы и определил, кому и когда дежурить и отдыхать в предстоящие сутки. Сам же через все испытательные залы неторопливо направился в комнаты отделения систем жизнеобеспечения.

Близился вечер, испытания техники в монтажном зале уже практически завершились. Правда, еще копались около стоявшего на стапеле «Прогресса» телеметрические группы капитанов Гоголева и Блиняева, но, судя по интенсивности их передвижений вокруг корабля, испытательные работы этих расчетов тоже успешно шли к завершению, и где-нибудь через полтора-два часа монтажный зал можно будет закрыть и опечатать до завтрашнего утра.

«Вот и ладненько, – с удовлетворением отметил Макарьев. – Если я все рассчитал верно, пары часов мне будет достаточно. Тут уж, как говорится, или пан, или пропал. Или ловушка сработает, или останется пустой. Третьего варианта попросту нет».

Комнаты отделения систем жизнеобеспечения находились на первом этаже монтажно-испытательного корпуса номер 1. Это был самый старый испытательный корпус, построенный на Байконуре еще в середине пятидесятых годов. Его стены видели первый спутник, собаку Лайку, надевающего скафандр Гагарина, подготовку «Востоков», «Восходов» и первых «Союзов». Комнаты отделения, в котором служил Антон Макарьев, располагались в правом крыле зала.

Антон открыл ключом входную дверь и зашел внутрь помещения. Правая дверь из узкой прихожей вела в небольшую комнату отдыха, в которой офицеры отделения обычно собирались посовещаться или перекусить, переодеться в рабочие комбинезоны и подготовиться к политзанятиям. Прямо из прихожей полутемный коридорчик вел в ближнюю и дальнюю рабочие комнаты. Здесь на установленных вдоль стен металлических шкафах было аккуратно разложено оборудование, используемое для проведения испытательных работ на космической технике, запасные части приборов и слесарные инструменты.

Входную дверь Макарьев решил не запирать и оставить приоткрытой. Наклонившись, он внимательно осмотрел металлическую плиту на полу у входа. Полтора десятка таких плит прикрывали сверху проложенный через все комнаты канал прямоугольного сечения для размещения электрических и пневмокабелей. Плиту около входной двери Антон чуть сдвинул вбок, так, чтобы она приподнялась над уровнем пола примерно на полсантиметра и легла основанием на ребро следующей прямоугольной плиты. Теперь, если перешагнуть порог, плита ударялась торцом в следующую плиту и издавала почти неслышный для входящего человека металлический звук. Волна деформации бежала дальше по положенным с нахлестом друг на друга плитам, и даже за столом в дальней рабочей комнате по легкому позвякиванию металлических плит было слышно, что в дверь кто-то вошел.

Закончив возиться с установкой плиты, Антон зашел в комнату отдыха, снял портупею и ремень с воронено блеснувшим из кобуры «макаровым» и повесил их на спинку стула – так, чтобы портупею и ремень хорошо было видно из распахнутой в прихожую двери. Отправился в дальнюю рабочую комнату, достал с полки похожий очертаниями на старинный однозарядный пистолет клапан выдачи высокого давления и соединил его с выходящим из стены шлангом системы продувки, заправленной сжатым воздухом. Клапан Антон положил на стол прямо перед собой. Раскрыл кожаную папку-портфель с инструментами, вытащил из подсобки давно пришедший в негодность прибор для проверки герметичности люков, похожий на полуметровый серебристый металлический бублик, и принялся без спешки разбирать его на запчасти. Все приготовления к предстоящей встрече с вражеским агентом были закончены. Ловушки расставлены. Теперь охотнику оставалось только ждать зверя в засаде, попутно, для окончательного успокоения нервов, разбирая на части отслуживший свой срок прибор.

Долго ждать не пришлось. Минут через пять в коридоре послышались чьи-то уверенные шаги, скрипнула, открываясь настежь, входная дверь и металлическое позвякивание плиты под ногами сообщило, что к Макарьеву пожаловал гость. Мгновением позже на пороге большой комнаты нарисовалась щуплая фигура Виталия Кузина.

«Вот так-так! Неужели вражеский агент – это Виталька Кузин? – Макарьев мысленно усмехнулся. – Хотя почему бы и нет? Остряк, затейник и балагур Виталик Кузин вполне может оказаться тем самым убийцей Бехтерева и Ушакова, встречи с которым я сейчас ищу».

Антон ощутил какую-то противную пустоту под диафрагмой. По спине пополз ледяной холодок. Сердце учащенно забилось.

«Игра начинается! – Макарьев облизал пересохшие от волнения губы. – Что же, добро пожаловать, господин шпион!»

– Добрый вечер, Антошка! – Виталий остановился в дверях комнаты. – К тебе Симонов не заходил?

– Привет, Виталя, – кивнул в ответ Макарьев, стараясь успокоить нервы, и указал рукой на стул около рабочего стола. – Проходи, присаживайся.

Кузин шагнул вперед и послушно уселся, забросив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула.

– Никак не могу найти нашего Артура Семеновича, – пожаловался инженер. – Половину корпуса обошел, а его нигде нет. Решил вот к тебе забежать. Может, ты его видел...

– Не встречал, – пожал плечами Антон и поинтересовался:

– А почему ты в город на мотовозе не уехал?

– Ребята из экспедиции через полчасика на автобусе отвезти пообещали. Сказали, что весь наш расчет заберут, и даже прямо по домам развезут. Вот только нашего Артура я что-то отыскать не могу...

– Чайку попить не желаешь?

– Почему бы и нет? – лицо Кузина расцвело доброй улыбкой. – Угощай!

Он производил впечатление человека, который выпил на вечеринке чуть больше обычного и, видимо по этой причине, был расположен поболтать.

Макарьев сходил в комнату отдыха за электрочайником, стаканами, заваркой и банкой с сахаром. Сунул вилку чайника в розетку и поставил его закипать на выложенный керамической плиткой стол в углу комнаты.

Антон чувствовал, что у него напряжен каждый нерв. Поединок начался. Борьба сегодня пойдет до конца и будет беспощадной…

– Жаль, что ты с нами у Лопатина до конца не остался, – сказал Кузин, позевывая. – Хорошо посидели.

– Служба есть служба, – ухмыльнулся в усы Антон. – От наряда, брат, не отмажешься. А потом, согласись, не слишком веселые в этот раз были наши «посиделки»...

– Да... Жаль Трофимыча... Никак в толк не возьму, как он мог решиться на самоубийство? И зачем?

– Я могу тебе совершенно точно доказать, что смерть Бехтерева не была самоубийством, – Макарьев бросил изучающий взгляд на собеседника. Но на лице Виталия не мелькнуло даже тени напряжения или страха.

«Либо он очень хорошо владеет собой, либо Кузин – не агент и зашел ко мне действительно случайно, – отметил про себя Антон. – Неужели весь наш с Улькой план летит к чертям? Скверно... Ну, ладно, посмотрим».

– Смерть Бехтерева не была самоубийством, – уверенно повторил Макарьев. – Его убили.

– Убили? – теперь на лице Кузина ясно читалось удивление. – А ты откуда знаешь?

– Предполагаю.

– Ах, предполагаешь... – немного разочаровано протянул Кузин. – Версий сейчас можно выдвигать много, но вот есть ли доказательства? Вот в чем вопрос...

«Неужели все-таки он? – Макарьев внутренне напрягся. – С чего бы это он вспомнил о доказательствах? А как держится! На лице ни следа волнения! Что же, говори, дорогой мой, говори...»

– Доказательств насильственной смерти майора, как я понимаю, – продолжал абсолютно спокойным тоном Кузин, – у следствия как раз и нет.

Металлическая плита у ног Макарьева тихонько звякнула. Антон выжидательно посмотрел на входную дверь комнаты, но в проеме дверей никто не появился.

«Ах, вот значит как! Еще один гость? И тайком... Ладно, ребята, работаем дальше!»

Напряжение и страх сменились азартом. Драться – так драться. На полную катушку.

– Доказательств, может быть, пока и недостаточно, – Макарьев чуть повысил голос. Он хотел, чтобы из прихожей его было хорошо слышно. – Но есть логика. Железная логика, против которой не попрешь!

– И какая же логика в смерти Бехтерева? – Кузин не скрывал своего скептического отношения к словам лейтенанта.

– Да почти элементарная, – Антон широко улыбнулся, стараясь скрыть чувство тревоги. Кто-то стоял в прихожей и явно не собирался афишировать своего присутствия. – Можно сказать, простейшая. Ну, вот смотри. Почему считают, что Бехтерев покончил с собой?

– Он оставил записку... – Кузин наморщил лоб, припоминая. – И в записке, кажется, было что-то о причинах самоубийства...

– В записке ничего толком сказано не было, – решительным образом возразил Макарьев. – Трофимыч только написал, что он совершенно запутался. Заметь, записка написана на оторванном неизвестно откуда клочке тетрадного листа, хотя в столе у Бехтерева было много чистых листов писчей бумаги. С чего бы это вдруг ему вздумалось писать на обрывке?

– Не знаю... – Кузин почесал затылок. – Гм, а ведь действительно...

– Все дело в том, что Бехтерев не писал предсмертную записку. Слова на этом клочке тетрадного листа были написаны совсем в другое время и в другой обстановке. Я, конечно, не знаю, в чем и где запутался Бехтерев. Может быть, в каких-то расчетах. Он же готовился поступать в академию, так? Но только не в жизни он запутался, наш Трофимыч. Не такой он был человек!

Макарьев несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями, и продолжал:

– Убийца где-то нашел эту запись, оторвал ту часть, которая его интересовала, и после убийства оставил на месте преступления. Вот и получилась предсмертная записка.

– Но зачем кому-то было убивать Бехтерева? – на лице Кузина читалось искреннее недоумение.

«Да он просто гениальный актер, если все это игра, – восхитился Макарьев. – Ладно, там будет видно. Поехали дальше».

– Знаешь, как наш караул навели на диверсантов в ночь перед стартом? Очень просто! На КПП кто-то позвонил и голосом Бехтерева отдал мне приказ проверить ограждение по всему периметру стартового комплекса.

– Тогда получается, что позвонивший тебе знал о налете диверсантов заранее? Заранее знал их маршрут? – на лице Виталия появилась скептическая ухмылка. – Он что же, получается, имел связь с диверсантами?

– Вот именно, что имел связь, – подтвердил Антон. – И, заметь, очень надежную связь – маршрут и время появления диверсионной группы звонивший знал точно.

Чайник выпустил из носика струйку пара и засвистел. Макарьев выдернул вилку из розетки, плеснул в стаканы заварку из фарфорового заварника и долил кипятка:

– Держи, сахар клади сам, по вкусу.

– Спасибо, – Кузин пододвинул к себе мигом покрывшийся испариной стакан и потянулся к сахарнице:

– Если следовать, твоей логике, Антон, то мы имеем дело не просто со злоумышленником, а с настоящим шпионом.

– Я, дружище Штирлиц, пришел к такому же выводу, – рассмеялся Макарьев.

– Гипотеза, конечно, интересная, – Виталий помешивал ложечкой быстро растворяющийся в чае сахар. – Но у нее есть и слабая сторона. Зачем шпиону потребовалось звонить к тебе на КПП? Зачем ему фактически сдавать своих же? Так что, группенфюрер Мюллер, – он весело подмигнул Антону, – ваше предположение несколько прихрамывает...

– Выстрел из «Стингера» не решал задачу уничтожения космонавтов со стопроцентной вероятностью. Если бы диверсанты даже попали в ракету-носитель, на космическом корабле есть система аварийного спасения. Она бы утащила в сторону от взорвавшейся ракеты спускаемый аппарат с космонавтами. Террористический акт должен быть рассчитан так, чтобы у космонавтов не было ни малейших шансов на спасение.

– Тогда какой смысл был посылать эту диверсионную группу?

– Чтобы замаскировать настоящую диверсию. Я, Виталя, думаю, что неполадки с двигателем на «Союзе» перед посадкой – это и есть диверсия. А тройка диверсантов должна была только прикрыть эту настоящую акцию против советско-афганского экипажа.

Макарьев сделал глоток чая и продолжил:

– Диверсанты при любом раскладе должны были умереть. Поэтому тот, кто планировал это прикрытие, подстраховался троекратно. Во-первых, диверсанты были настоящими фанатиками, которым годами вбивалось в голову, что плен – это позор, что главная цель их жизни – умереть во славу Аллаха. Так что сдаваться живыми они явно не собирались. Во-вторых, – как я полагаю, – все гранаты в их боекомплекте были с дефектом. Дергаешь за кольцо – и сразу взрыв. Так, кстати, и получилось в той ночной перестрелке. Ну, и третье. На диверсантов буквально навели наш караул. Это и для того, чтобы создать условия, когда дефектные гранаты придется применить, и для того, чтобы была еще одна гарантия гибели диверсантов – в открытом бою, который неминуемо бы завязался.

– Да, фантазия у тебя, Антошка, замечательная! – восхищенно покачал головой Кузин. – Надо же, как туго связал все события в один клубок! Из всего сказанного следует, что Бехтерев был шпионом?

– Гм, а с чего ты взял? – не понял Макарьев.

– Но ведь именно он звонил тебе на КПП?

– Нет, – Антон покачал головой. – Бехтерев – не шпион. Звонил другой человек. Но говорил он голосом нашего Трофимыча.

– Шпион и голоса умеет подделывать? – удивившись, хохотнул Кузин. – Слушай, ну он прямо Джеймс Бонд какой-то!

– Увы, голоса шпион подделывать не умеет, – Макарьев с горечью вздохнул. – Если бы умел, Кирилл Ушаков, может быть, остался бы в живых.

– Кирилл Ушаков? Погоди, это тот инженер из отделения термостатирования, который неделю назад пропал? А он тут причем?

– Сейчас объясню. Но сначала вернемся к смерти Бехтерева. Зачем потребовалось убивать майора? Шпион не был уверен, что я, – единственный, кто слышал голос Трофимыча, отдающий приказ проверить периметр ограждения, – погибну в стычке с диверсантами. Случись это, и никто бы не узнал, что кто-то вел разговор по телефону голосом Бехтерева. Но могло быть – и случилось! – иначе: я остался в живых. Знаешь, какой первый вопрос мне задали особисты на следствии? Их очень интересовало, как и почему наш караул оказался около ограждения. По чьему приказу. Я ответил, что по приказу Бехтерева. Если бы Трофимыч был жив, он бы, конечно, на допросе заявил, что не звонил мне и не посылал караул на проверку. У следствия сразу бы возникли три версии: лгу я, лжет Бехтерев и третье – правду говорим мы оба. Можешь мне поверить, первые две версии из-за отсутствия мотивов отпали бы достаточно быстро, а по третьей выходило бы, что телефонный звонок был сделан не Бехтеревым, а кем-то еще, кто умеет имитировать чужие голоса. Кирилл Ушаков как раз и умел это делать. За что и был убит.

– Убит?! Кирилл Ушаков убит?! – лицо Кузина исказила гримаса удивления и ужаса.

– Да, убит. Убит тем же человеком, который отравил Бехтерева.

– Складно у тебя все получается... – хмуро констатировал Кузин. – Диверсанты прикрывают настоящего шпиона. Бехтерев и Ушаков убиты, чтобы ниточка от них не потянулась все к тому же шпиону. Гм, и вправду все выглядит вполне логично!

– Очень уж все замечательно получилось у этого шпиона, – увлеченно продолжал излагать свою версию лейтенант. – Ушаков пропал, и никто теперь не догадается, что звонок Бехтерева был фальшивкой. Кирилла Ушакова вообще не будут связывать с событиями той предстартовой ночи, пока не найдут его труп. Бехтерев будет считаться самоубийцей. По тексту его предсмертной записки нельзя точно сказать, был ли он связан с диверсантами, так ведь? Значит, ни один след теперь не ведет к настоящему убийце и шпиону!

– Н-да... Чистая работа!

– Не совсем, – Макарьев покачал головой. – Следы убийца все-таки оставил. А я эти следы нашел. Следы четкие, ясные и неоспоримые.