Текст книги "Караул под "ёлочкой""

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Я! – офицер пружинисто вскочил со стула и вытянулся.

«С младшего по званию начал, – мысленно вздохнул капитан Чекмаев. – Совсем плохо. Значит, разборка пойдет по нарастающей».

– Доложите о результатах осмотра места происшествия! – грозно рыкнул Контрразведчик.

– Сразу после того, как лейтенант Макарьев был увезен в госпиталь, мы со старшим лейтенантом Светловым под видом инспекторов группы по обеспечению безопасности труда осмотрели электрическое оборудование на испытательном стенде. Осмотр показал, что имеет место повреждение кабеля подвода питания к высоковольтной розетке...

– «Имеет место повреждение кабеля!» – зло передразнил Контрразведчик. – Вы что по памяти протокол читаете? Оставьте этот суконный язык для нашей канцелярии, товарищ старший лейтенант! А мне и своим коллегам просто и понятно извольте объяснить, почему на поверхности металлической розетки оказалась электрическая фаза?

– На кабеле подвода питания была повреждена пластиковая оплетка, Вадим Алексеевич, – сообщил Смородин. Чекмаев заметил, что уши старшего лейтенанта стали пунцово-красного цвета. – Когда Макарьев коснулся вилкой розетки, произошло короткое замыкание. Если бы он в этот момент держался руками за вилку, а не за оплетку кабеля, смерть от поражения электрическим током была бы практически неизбежна...

– Раз уж вы действуете под вывеской инспекции по охране труда, – с едва заметной издевкой в голосе произнес Контрразведчик, пожирая взглядом стоявшего перед ним офицера, – объясните мне, почему в испытательном зале используются металлические вилки и розетки?

– Это стандартные вилки и розетки для высоковольтных линий, – снова не растерялся Смородин. – Внутри них имеются специальные керамические проставки. В целом, соединение получается очень надежным. Если, конечно, вставки исправны и кабель не поврежден...

«А молодец наш старлей, – отметил про себя Чекмаев. – Шеф – вопрос, он – ответ. Новый вопрос – новый ответ. Молодчина!»

– Когда последний раз выполнялся осмотр проводки?

– Двадцать четвертого августа, Вадим Алексеевич, – уши старлея предательски пылали, выдавая его волнение, но отвечал он по-прежнему четко и без запинки. – Перед прибытием космонавтов для последних тренировок на корабле. Имеются все записи в журнале контроля...

– Записями в журнале контроля очень удобно прикрывать задницу, – резко прервал Смородина Контрразведчик. – Иногда это удается, даже если записи делаются задним числом. Вы уверены, что кабель был в исправном состоянии и двадцать четвертого, и в последующие дни?

– Нами взяты объяснения у всех сотрудников ремонтно-эксплуатационной группы, – старший лейтенант достал из лежавшей перед ним рабочей папки несколько исписанных разными почерками листов. – Объяснения взяты через полчаса после осмотра места происшествия. Поэтому вероятность сговора сотрудников группы для дачи ложных показаний можно практически исключить.

– Хорошо, – Контрразведчик немного смягчился. – Значит, двадцать четвертого проводка была исправна?

– Так точно! – без тени сомнения в голосе ответил Смородин. – Кроме того, старший сержант Борискин, непосредственно ответственный за этот электроразъем, утверждает, что осматривал кабель вчера после полудня. Повреждения не было, Вадим Алексеевич.

– Ладно, пока примем на веру показания старшего сержанта Борискина, – голос Контрразведчика звучал теперь почти спокойно. «Шторм» явно шел на убыль. – Значит, проводка была повреждена в интервале времени от вчерашнего полудня до сегодняшнего утра. Так получается, Смородин?

– Да, Вадим Алексеевич.

– Характер повреждения?

– Мы со старшим лейтенантом Светловым сняли соскоб с поврежденной проводки. Пробы самолетом отправлены в Москву на экспертизу.

– А ваши предварительные соображения, товарищ старший лейтенант? – по иезуитски ввернул вопрос полковник. – Характер повреждений механический?

– Никак нет. Создается впечатление, что на кабель была пролита кислота, которая и расплавила пластиковую изоляцию, – без запинки ответил старлей.

– Кислота? – густые седые брови Контрразведчика удивленно изогнулись. – Откуда в монтажном корпусе могла появиться кислота?

– С растворами серной и соляной кислоты в испытательном зале работает только отделение обслуживания наземной техники. Командир капитан Пажитнов. На балконе второго этажа испытательного корпуса, как раз над поврежденным кабелем, особистом части старшим лейтенантом Бубениным был найден поврежденный кислотный прибор. Рядом с корпусом прибора – лужица кислоты. Сквозь щели балкона кислота могла протечь вниз и прожечь оплетку кабеля.

– Почему на балконе оказался неисправный кислотный прибор?

– Вот это самое странное, Вадим Алексеевич… По документам капитана Пажитнова этот прибор проходит как списанный. Более того, около недели назад он был вывезен на свалку.

– Чудеса, да и только! – Контрразведчик развел руками. – Что же этот кислотный прибор своим ходом вернулся в испытательный корпус?

Он повернул голову к сидевшему слева от него крепышу с густой черной шевелюрой:

– Капитан Никитенко, что дала дактилоскопическая экспертиза места происшествия? Вы, Смородин, можете сесть. Пока...

Никитенко поднялся с места. Роста он был невысокого, полноват, над ремнем под рубашкой уже угадывались очертания округлого живота.

– Дактилоскопия, Вадим Алексеевич, пока не дала конкретных результатов. На кабеле, розетке и кислотном приборе поверх многочисленных отпечатков пальцев нами обнаружены свежие смазанные следы. Такое впечатление, что со всеми тремя предметами не далее, как сегодня утром работал кто-то в легких матерчатых перчатках. С поверхности прибора мы даже сняли микроворсинки материала этих перчаток...

– О, а вот это очень интересно! – на лице Контрразведчика впервые за все время разговора мелькнуло подобие легкой улыбки. – Если я вас правильно понял, товарищ капитан, нынче утром чьи-то руки в перчатках касались и электрокабеля, и розетки, и списанного прибора на балконе второго этажа? Так?

– Так, Вадим Алексеевич, – кивком подтвердил Никитенко. – Более того, у меня есть основания полагать, что оплетка кабеля, перед тем как на нее была пролита кислота, все-таки была механически повреждена. Разрез на оплетке был замаскирован разлитой позднее кислотой.

– Вот даже как... – Контрразведчик задумался. – Гм, а ведь любопытная вырисовывается картина... Некто в матерчатых перчатках берет со свалки кислотный прибор и заносит его на второй этаж балкона в зале испытаний. Вскрывает прибор... Так вскрывает, чтобы из раскуроченного корпуса натекла лужица кислоты. Потом в какую-то емкость сливает остатки кислотного раствора и спускается вниз, в зал. Ножом разрезает пластиковую оплетку электрокабеля и поливает разрез кислотой. Вот и все – готовы все предпосылки для несчастного случая!

– Именно так, Вадим Алексеевич, – поддакнул Никитенко. – Экспертиза в Москве, конечно, скажет последнее слово, но, по-моему, имитация несчастного случая очевидна.

– Хорошо, Николай, присаживайся, – взгляд Контрразведчика еще более потеплел.

«Ну, если шеф начинает обращаться по имени, значит, буря точно миновала», – с облегчением подумал Чекмаев.

– Если лейтенанта Макарьева с помощью имитации несчастного случая пытались вывести из игры, – Контрразведчик ухмыльнулся, – значит, он где-то наступил на мозоль человеку, которого мы с вами ищем.

Он повернул голову к капитану Чекмаеву:

– Костя, а что это за девушка была около Макарьева сегодня в зале? Черноволосая, худенькая...

– Телефонистка узла связи командного пункта ефрейтор Ульяна Соронина. В ночь перед стартом она дежурила на смотровой площадке, откуда на КПП стартовой позиции якобы звонил майор Бехтерев.

– Гм, смотровая площадка, говоришь? Вот, значит, куда наш Макарьев уже добрался. Я так понимаю, Константин, что с этой девицей они раньше знакомы не были?

– Не были, Вадим Алексеевич. Скорее всего, поводом для их знакомства и послужило присутствие Сорониной на смотровой площадке. Но в последние двое суток Макарьев с Сорониной почти все свободное время проводят вместе. По-моему, у них роман...

– Павел Викторович, – взор Контрразведчика обратился к майору Казинцеву, – ты сопровождал Макарьева в госпиталь? Что говорят врачи?

– В общем-то, ничего страшного с Макарьевым не случилось, – с едва заметным пренебрежением взмахнул рукой сухощавый и длинный, как жердь, майор. – У нашего героя легкий ушиб головы и большая ссадина на затылке. Вечером его отпустят из госпиталя. Пару дней побудет дома, полежит, отдохнет.

– Так... И чем он сейчас занимается?

– Развлекается, – Чекмаев ухмыльнулся. – Тайком выбрался из палаты и вместе с Сорониной гуляет по городу. Наши ребята его по-прежнему ведут.

– Глаз с Макарьева не спускать, – распорядился Контрразведчик. – Ни днем, ни ночью. Возможно, вражеский агент попытается повторить покушение. И вот что, Константин…

Лед в словах Контрразведчика окончательно растаял, бесследно сгинул и холод в строгих серых глазах:

– Подготовь-ка мне подробную сводку обо всех происшествиях, которые произошли на космодроме двадцать девятого августа.

Контрразведчик замолчал, замер, о чем-то размышляя, и поднял взгляд на сидевших перед ним офицеров:

– Подведем некоторые итоги. Конечно, подготовку покушения на Макарьева мы с вами проворонили. Это очень плохо… Но нет худа без добра. Где-то наш лейтенант зацепил важную ниточку и затаившийся на площадке враг задергался. Наша с вами задача, товарищи офицеры, чтобы он продолжал нервничать. Чем больше он будет терять над собой контроль, тем скорее начнет ошибаться по-крупному и обнаружит себя. Что нам сейчас и нужно!

 

29.

4 сентября 1988 года,

Космодром Байконур, Ленинск.

Корпус женского общежития.

 

Все получилось как-то само собой…

Они снова долго бродили по городу. Прошлись вдоль Сырдарьи от кинотеатра «Сатурн», мимо стадиона к обзорной беседке на берегу реки – той самой, в которой любил бывать академик Сергей Павлович Королев и космонавты перед полетами. Прокатились на «чертовом колесе» в парке отдыха, дошли по бульвару имени Гагарина до самой городской окраины и снова вернулись в центр Ленинска.

Говорили и целовались. Обнимая хрупкие плечики Ульяны, касаясь пальцами ее нежной кожи, Макарьев чувствовал, как что-то невидимое, теплое, ласковое и бесконечно доброе входит в его тело, добирается до каждой клеточки, сладко останавливает и снова заставляет биться сердце.

«Ульяна, Уля, Уленька… Каким плоским и серым был мир до нашей встречи! Господи, как же я мог жить без нее? Нет, не жить… Существовать! Как же я мог?»

Уже совсем стемнело, когда они оказались у порога женского общежития.

– До завтра? – Ульяна вопросительно взглянула в глаза Макарьеву.

– Тебя опять караулит твоя дуэнья Зинаида? – Антон вздохнул.

– Зинка сегодня на работе, – усмехнулась Ульяна. – Ладно, заходи… Давай выпьем чаю. Ты не против?

– Я по д-д-дороге с-с-страшно з-з-замерз! – Антон шутливо задрожал. – Очень хочется горяченького чайку!

– Шут гороховый! – весело фыркнула Ульяна и поцеловала его в губы. – Пойдем, бедный странничек!

Они поднялись в Ульянину комнату. Девушка сунула Макарьеву в руки чайник и спички:

– Вперед на кухню. А я сейчас что-нибудь сооружу перекусить…

Антон задержал ее пальцы в своей ладони, властно притянул к себе и поцеловал. Ульяна, чуть откинув назад голову, ответила на его поцелуй.

– Уля, я тебя люблю, – прошептал Макарьев, заглядывая в бесконечную голубизну ее глаз.

– Антошка, – Ульяна провела пальцами по его лицу. – Милый мой Антошка… Боже мой, да поставь же, наконец, куда-нибудь этот чайник!

…Они любили друг друга. Не существовало больше комнаты, здания общежития, города за окном. Вокруг была только огромная, усеянная золотыми булавками звезд и планет Вселенная, необозримая и бесконечная. И все это Мироздание, состоящее из несчетного количества галактик, туманностей и планетных систем, в ту летнюю жаркую ночь вращалось вокруг оси, образованной двумя слившимися в единое целое страстными телами…

 

 

30.

5 – 6 сентября 1988 года.

Околоземная орбита,

орбитальный комплекс «Мир» – космический корабль «СоюзТМ-5»

 

– Присядем, что ли, «на дорожку»? – Лахов пристроился в небольшой нише рядом с люком стыковочного узла. Пакет с почтой и бортжурналами он положил к себе на колени.

– Сейчас бы по бокальчику пива, а? – мечтательно вздохнул Тутов, висевший под потолком. – Да еще если с тараночкой!

– Автоинспекция не поймет, – прыснул в кулак Полинов. – Представляете картину, ребята? Афанасьич собирается включить двигатель, но вдруг слышит стук в люк. Открывает, а там – инспектор ГАИ. С полосатым жезлом и в скафандре. «Товарищ Лахов? Предъявите водительские права и дыхните в трубочку!»

Все дружно захохотали.

– Ладно, мужики, – Лахов пальцем вытер навернувшуюся от смеха на глаза слезу. – Посидели – и хватит. Нам пора отчаливать.

Они по очереди с Моумандом обнялись с остающимися на орбите космонавтами и пожали им руки.

– До встречи! – Абдул помахал рукой на прощание и нырнул в орбитальный отсек «Союза».

– Володя, Муса, буду встречать вас на Земле, – заверил Лахов, полуобернувшись в проеме люка.

– Вот и замечательно, – улыбнулся в ответ Тутов. – Заодно и Новый год вместе встретим!

– Ты, Афанасьич, самое главное Снегурочек с собой взять не забудь, – подхватил Монарев и придал своему лицу растроганно мечтательное выражение. – Я, знаешь ли, страшно люблю встречать Новый год с длинноногими и симпатичными Снегурочками!

Все снова засмеялись. Лахов взмахнул рукой, прощаясь, и перебрался в корабль. Округлая выпуклая крышка повернулась вполоборота, и люк стыковочного устройства с глухим стуком закрылся. Лахов несколькими оборотами небольшого круглого штурвальчика запер замки. Извлек из-за резинового фиксатора на стене мягкий шлем с ларингофоном и наушниками, неуклюже натянул его на голову и доложил:

– «Заря», я – «Протон». Двадцать три часа сорок пять минут по московскому времени. Переходной люк закрыт.

– Принято, «Протон», – отозвался с Земли заместитель руководителя полетом Виктор Благинов. Сегодня ночью в подмосковном Центре управления полетами дежурила его смена. – Готовьтесь к расстыковке.

Следующие два с половиной часа у Лахова и Моуманда ушли на то, чтобы надеть скафандры и еще раз проверить бортовые системы корабля. До трех пополуночи оставалось ровно десять минут, когда раскрылись замки стыковочного узла и пружинные толкатели мягко оттолкнули «Союз» прочь от переходного отсека орбитального комплекса «Мир».

– Есть отделение корабля от базового блока, – раздался в наушниках голос Тутова. – Вижу, как «Союз» немного закручивается вокруг продольной оси.

– Все нормально, – успокоил его с Земли голос оператора. – Закрутка идет в пределах нормы.

Абдул прильнул стеклом гермошлема к иллюминатору. Орбитальный комплекс постепенно удалялся, разворачиваясь и заваливаясь куда-то влево. Лучи выглянувшего из-за горизонта Солнца яркими бликами играли на фиолетовых фасеточных покрытиях солнечных батарей, похожих на огромные крылья.

– Володя, смотри как красиво, – в голосе Моуманда послышался восторг. Он даже на мгновение выронил из пальцев гибкую нить с шариками-четками.

– Красиво, – подтвердил Лахов, оторвав озабоченный взгляд от рабочего пульта. – Смотри пока. Программа спуска включится минут через сорок. Там уж, брат, будет не до зрелищ...

В половине четвертого утра автоматика задействовала пиропатроны и отшвырнула в сторону от корабля орбитальный отсек. В небольшое окошко в боку спускаемого аппарата Лахову хорошо было видно, как похожий на огромное зеленое яблоко отсек, беспорядочно вращаясь, уходит прочь, уволакивая за собой змеящиеся кабели расстыкованной электропроводки.

– Сейчас мы будем садиться, – Лахов повернул голову к Моуманду. Сгруппируйся в кресле. Будет толчок, но не очень сильный.

– Угу, – афганец поерзал спиной в кресле, устраиваясь поудобнее. – Я готов, командир.

«Союз» летел над серо-синими водами Атлантики, огибая южную оконечность Южной Америки. Там, внизу, недалеко от берегов Аргентины, качалось на волнах научно-исследовательское судно «Невель». На него для оперативного контроля поступали сейчас все доклады экипажа и бортовая телеметрическая информация.

– Двигатель проработает двести четырнадцать секунд, – напомнил афганцу Лахов. – Где-то над Северной Африкой мы войдем в плотные слои атмосферы и начнется перегрузка...

– Десять секунд до момента включения тормозной двигательной установки, – в наушниках сквозь треск и завывание радиопомех пробился голос оператора с «Невеля». – Экипаж, внимание!

– «Невель», я – «Протон», – отозвался Лахов. – Вас понял. Ждем включения двигателя.

– ...Семь, шесть, пять... – Моуманд шепотом начал обратный отсчет. – Четыре, три, два, один...

Лахов сгруппировался и закрыл глаза. Сейчас будет толчок и даже сквозь днище спускаемого аппарата они ощутят вибрацию от включившегося двигателя.

– Ноль, – произнес Абдул, сделал паузу и снова повторил:

– Ноль!

Оба космонавта замерли в напряженном ожидании, но ни толчка, ни вибрации не почувствовали. Секундная стрелка на часах в уголке рабочего пульта стремительно перепрыгивала с деления на деление, а корабль все так же спокойно продолжал свой орбитальный полет. В эфире стояла тишина, нарушаемая только легким потрескиванием атмосферных помех.

– Ничего нет, – громко прошептал Моуманд сдавленным и напряженным голосом. – Тишина, командир!

Лахов открыл глаза и усмехнулся:

– Это бывает. Автоматика – она, брат, штука тонкая. Наверное, пошла какая-то задержка...

Он посмотрел на часы. Секундная стрелка успела проскакать почти круг после расчетного момента включения двигателя.

– Н-да, вот еще приключение на мою голову, – озабоченно протянул Лахов. – Мы, дружище, с тобой уже километров на пятьдесят вышли за расчетную точку приземления.

– То есть как это? – растерянно заморгал ресницами Моуманд.

– Если движок сейчас включится, мы с тобой приземлимся в полусотне километров от расчетного места посадки, – с готовностью пояснил Лахов. – Сам понимаешь, нас там никто ждать не будет. И чем дольше длится сейчас задержка, тем дальше мы уходим от района, где нас должны встречать спасательные службы.

– «Протон», я – «Невель», – позвал голос с Земли. – Команда на включение двигателя прошла. Доложите о срабатывании систем.

– «Невель», двигатель не включился, – произнес Лахов в микрофон. Голос его по-прежнему звучал спокойно. – Повторяю, двигатель на торможение корабля не включился.

Пауза длилась почти минуту. Наконец, оператор из телеметрического центра опять вышел на связь:

– «Протон», мы анализируем телеметрию. Прошу вас до входа в зону прямой связи с Центром управления полетами ничего не предпринимать.

– Понял, «Невель». До начала сеанса прямой связи ничего... – Лахов не успел договорить. Кресло мягко, но ощутимо ткнуло его в спину. Подлокотники и стенки спускаемого аппарата вздрогнули и завибрировали в лихорадочном ритме. Двигатель корабля, наконец, включился на торможение.

– Ах, ты твою мать! – Лахов ругнулся и бросил на часы быстрый взгляд. – Черт побери, только этого нам еще и не хватало!

Он протянул руку и с силой вдавил в пульт тумблер отсечки двигателя. Через секунду за спинками их кресел что-то глухо хлопнуло, вибрация прекратилась и снова наступила тишина.

– Володя, ты выключил двигатель? – в голосе Абдул звучали недоумение и страх. – Но зачем?

– Задержка была уже свыше семи минут, – Лахов повел подбородком в сторону циферблата часов на пульте. – Ты хочешь приземлиться где-нибудь в Западном Китае?

– Нет, в Китай я не хочу, – Моуманд отрицательно покачал головой. – И что мы теперь будем делать?

– Прежде всего, доложим о наших проблемах в Центр управления полетом. А уже потом – посмотрим по обстоятельствам.

Афганский космонавт, успокоившись, прикрыл лаза и принялся перебирать деревянные шарики четок.

В зону радиовидимости из подмосковного Центра «Союз» вошел минут через пятнадцать.

– «Протон», на связь! Володя, как меня слышишь? – Лахов узнал встревоженный голос Валерия Рюминова. С Валерием он почти десять лет назад полгода работал в космосе на станции «Салют». Сейчас Рюминов был руководителем их полета. – Что там у тебя стряслось?

– Валера, задержка включения двигателя была больше семи минут, – Лахов старался говорить спокойно и уверенно. «Паникеров, наверное, сейчас и без меня хватает, – решил он. – Хотя бы в том же Центре управления». – Перелет места посадки был больше восьмисот километров. Мы бы сели вместо Аркалыка где-то в Китае. Поэтому я выключил движок примерно на шестой секунде работы.

– Ясно, Володя, – отозвался Рюминов. – Попробуем повторить посадку на следующем витке. Вы с Абдулом пока отдохните, а мы займемся анализом ситуации.

«Легко сказать – отдохните, – Лахов сложил руки на коленях. – А если всякая чертовщина так и лезет в голову?»

– Что будем делать, командир? – напомнил о себе Абдул.

– Ждать, – довольно резко отрезал Лахов. – И отдыхать. Можешь немного поспать. Или в иллюминатор посмотреть.

– Я лучше подремлю, – сказал Моуманд и зевнул. – Совершенно не выспался сегодня...

«Хорошо, хоть Абдул не паникует, – Лахов осторожно скосил глаза в сторону напарника. – А может просто еще не понимает всю сложность ситуации, в которую мы вляпались?»

Ничего хорошего в отказе двигательной установки, разумеется, не было. Даже при постоянном пассивном торможении в разреженных слоях атмосферы, без включения двигателей «Союз» в ближайшие десять – двенадцать суток не сможет вернуться на Землю. А запасы системы жизнеобеспечения – воздух, вода, пища, – рассчитаны только на трехсуточный полет.

...На следующем витке, примерно через полтора часа, программу автоматической посадки запустили снова. Двигатель где-то глубоко под днищем спускаемого аппарата опять глухо чихнул, проработал около трех секунд и самопроизвольно выключился.

– Попробуем включить вручную, – Лахов подмигнул напряженно сжавшемуся в кресле Абдулу, протянул руку к пульту управления и щелкнул тумблером включения двигательной установки. – Хрен с ней, с автоматикой!

– Хрен с ней! – поспешно согласился Моуманд. Лахов отметил про себя, что лицо его было непривычно бледным. Наверное, афганец уже осознал всю серьезность происшедшей аварии. – Я тоже никогда полностью не доверяю автоматике, Володя!

Почти незаметная вибрация стенок корабля сообщила о включении тормозного двигателя.

– Работает! – облегченно выдохнул Абдул и принялся считать. – Один, два, три, четыре, пять, шесть...

Снова глухой хлопок где-то за спиной. И тишина.

– Вот такая чертовщина получается, дружище, – бесцветным голосом констатировал Лахов и выглянул в боковой иллюминатор. Земной шар поворачивался и уплывал из-под корабля куда-то в бок. Это означало, что «Союз» потерял ориентацию.

– «Протоны», Центр управления на связи, – взволнованный голос оператора прорвался сквозь эфир. – Доложите, как включился двигатель.

– Включился вовремя, но работал всего три секунды, – ответил в микрофон Лахов. – После ручного включения двигатель работал еще около шести секунд и снова выключился. Кроме того, визуально наблюдаю потерю стабилизации корабля.

– Володя, – в наушниках снова зазвучал голос Рюминова, – следующую попытку посадить корабль будем делать завтра. На сегодня – отбой.

– Понял, Валера, переходим в дежурный режим, – Лахов отключил микрофон и повернулся к Моуманду. – Придется нам с тобой, дружище Абдул, вспомнить забытое детское искусство писать в собственные штаны.

– Не понимаю, – афганец искоса недоуменно зыркнул на него и возмущенно тряхнул головой.

– А тут и понимать нечего, – Лахов невесело усмехнулся и пояснил:

– Туалет и умывальник у нас где были? В орбитальном отсеке. А что мы с тобой отстрелили три часа назад, а?

Моуманд несколько секунд сидел молча, переваривая услышанное, а потом спросил:

– Володя, но где же теперь я буду делать омовение?

 

 

31.

5 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Монтажно-испытательный корпус 1А.

 

– И это все? – Контрразведчик разочаровано пробежал взглядом по листу бумаги. – Это все происшествия за двадцать девятое августа? Больше вы ничего не накопали?

– Ничего, Вадим Алексеевич, – капитан Чекмаев развел руками. – Только вот эти четыре позиции. И все они включены в сводку.

– Вижу, – Контрразведчик разочаровано вздохнул, надел очки и углубился в чтение. – Так... Трое солдат из роты технического контроля выясняли отношения около солдатской столовой... Кто-то разбил окно в музее воинской части... В отделении термостатирования не вышел на работу инженер-стажер Ушаков. Гм... «Газик» испытательной службы стоял не на месте... Костя, у тебя этот пункт в перечне помечен галочкой. Это как понимать?

– По-видимому, это самый любопытный случай из всего, что мы смогли отыскать, – капитан, казалось, обрадовался, что Контрразведчик, наконец, добрался до четвертого по счету пункта в сводке. – Вам вкратце доложить или с подробностями?

– Давай с подробностями... – оживился полковник. – Спешить нам с тобой пока особо некуда...

– За каждой группой гражданских испытателей закреплен свой автомобиль, – приступил к объяснениям Чекмаев. – «Газик» – тот, о котором идет речь в сводке происшествий, – и водитель Железняк Михаил Федотович работают с расчетом подготовки систем управления ракеты-носителя. В ночь перед стартом, где-то около половины четвертого, Железняк подъехал на «газике» к административному зданию заводской экспедиции. Это то строение, которое находится около шоссе, на самом краю жилого городка...

– Я знаю, где это, – нетерпеливо перебил Контрразведчик. – Давай подробнее о деталях происшествия...

– Так вот, Железняка вызвали, чтобы срочно отвезти в Ленинск какие-то протоколы технических испытаний. Он оставил машину на стоянке слева от административного здания и поднялся в приемную на второй этаж, где ему и нужно было забрать бумаги. Но в приемной никого не оказалось. Дверь вообще была заперта. Железняк прождал около получаса, но никто так и не появился. Ну, водитель и решил, что пока он ехал, планы у начальства изменились, и его услуги больше не требуются. Железняк спустился на первый этаж и решил вернуться обратно в гостиницу. Но не обнаружил свою машину на стоянке. Его «газик» стоял за воротами экспедиции. Вот, собственно, и все.

– Вот и все... – задумчиво протянул Контрразведчик. – А этот Железняк не мог сам оставить машину за воротами. Оставить и попросту забыть, а?

– Клянется и божится, что нет, – покачал головой Чекмаев. – Я, кстати, посмотрел его личное дело. Водителем на предприятии работает более двадцати лет, и за все время нет ни одного взыскания. А вот поощрялся и премировался многократно.

– Ну, и почему же машина оказалась за воротами? – Контрразведчик поверх очков вопросительно взглянул на капитана. – Ты сам-то как считаешь?

– Тут вот какое дело, Вадим Алексеевич, – с готовностью откликнулся Чекмаев. – Когда Железняк подъезжал к административному зданию экспедиции, стоянка была пустой. А когда вышел – на месте его машины стояли два грузовика, которые только что пришли со складской базы на тридцать второй площадке. Железняк и решил, что его «газик», скорее всего, мешал разгрузке и его просто отогнали за ворота. Ну, и немного повоспитывал водителей грузовиков. По матушке, так сказать. Едва до драки не дошло!

– Железняк что же, ключи зажигания оставляет в машине? – поразился Контрразведчик.

– У испытательских расчетов так принято: если за машиной закреплены несколько водителей, ключи оставлять в замке зажигания, – пояснил Чекмаев. – Угонов автотранспорта за все годы существования космодрома практически не было. Да и куда угонять-то? До первого КПП?

– Интересные порядки, – Контрразведчик развеселился. – Нам бы такие завести, а, Костя? Где-нибудь в центре Москвы, представляешь? Чтобы выходить из машины, оставлять в замке ключи и не бояться угона! Сказка! Ладно... Так что же получается, кто-то из водителей грузовиков без спроса отогнал за ворота железняковский «газик»?

– В том-то и дело, что нет, – капитан ухмыльнулся. – Вот тут-то как раз и начинается чертовщина, Вадим Алексеевич... Я лично опросил обоих водителей грузовиков и их экспедиторов. Никто из них даже не прикасался к машине Железняка. Они в один голос утверждают, что когда подъехали к зданию экспедиции, на стоянке вообще не было машин. Ни одной.

– То есть ты хочешь сказать, что пока Железняк сидел около приемной, кто-то взял его машину попользоваться? Напрокат?

– Получается, что так, Вадим Алексеевич, – Чекмаев кивнул, помолчал, собираясь с мыслями, и добавил:

– А потом этот кто-то захотел поставить машину на место, но стоянка уже была занята грузовиками. Поэтому «газик» Железняка и был оставлен за воротами.

– Одну минуточку, Костя, – жестом руки остановил его Контрразведчик. – А что стоянка такая маленькая, что три машины там не поместятся?

– Напротив, стоянка как раз достаточно просторная. «Газик» легко бы уместился на ней вместе с грузовиками. И еще бы место для других машин осталось... Но стоянка ночью освещается фонарями, а вот пространство за воротами экспедиции – нет. Я думаю, что кто-то не захотел, чтобы его увидели выходящим из машины Железняка. Его и не увидели – ни шоферы, ни экспедиторы не обратили никакого внимания на то, когда за воротами появился «газик» и кто из него вышел.