Текст книги "Он погиб до полета Гагарина"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

В этой связи журналист и исследователь истории космонавтики Джеймс Оберг писал:

«Трагедия Бондаренко в 1961 году очень похожа на катастрофу в Мысе Кеннеди в январе 1967 года, когда три американских астронавта тоже погибли во время пожара в насыщенной кислородом атмосфере. Не имея сведений о советской катастрофе, инженеры НАСА проявили небрежность при использовании чисто кислородной атмосферы. На «Аполлоне-1» (как и в советской барокамере) были использованы материалы, которые, как оказалось, становятся очень огнеопасными в атмосфере, обогащенной кислородом, на «Аполлоне-1» (как и в советской барокамере) не было люка для аварийного покидания кабины; на «Аполлоне-1» (как и в советской барокамере), не было никакого эффективного противопожарного оборудования.

Могло ли знание о гибели в огне Бондаренко предотвратить пожар на «Аполлоне-1» и тем самым спасти Вирджила «Гаса» Гриссома (Virgil «Gus» Grissom), Эдварда Уайта (Edward White) и Роджера Чаффи (Roger Chaffee)? Сведения о том, что в обогащенной кислородом атмосфере из-за пожара погиб советский космонавт могло предотвратить повторение этой трагедии в Америке.

Во время трагедии Бондаренко советским лидером был Хрущев, и спустя десятилетия, в мемуарах, написанных им в отставке, на пенсии, он отметил, что, по его мнению, информация о таких происшествиях должна быть общедоступна».

К сходным выводам пришел и известный исследователь истории космонавтики Юрий Караш. В своей книге «Тайны лунной гонки» он писал:

«К сожалению, нет сведений о том, насколько подвигли трагедии руководителей советского государства и, в частности, космической программы СССР, к мысли о том, что, объединив усилия с другой космической державой – США, подобные инциденты можно было бы предотвращать в будущем. Но у руководства НАСА подобные мысли возникли. Свидетельство тому – слова Уэбба (Джеймс Эдвин Уэбб руководил НАСА в период с 14 февраля 1961 года по 7 октября 1968 года – С.Ч.), которые он произнес на пресс-конференции через три дня после пожара на «Аполлоне-1»:

«Мы в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства стремимся сделать каждое реальное усилие [чтобы обеспечить безопасность астронавтов]. Могли бы жизни, которые уже нельзя вернуть, быть спасены, если б мы знали надежды, устремления и планы друг друга? Или могло бы их спасти полноценное [советско-американское] сотрудничество, будь оно в наличии на тот момент?

…Я очень надеюсь, что драматические события, случившиеся в 1967 году, наполнят реальным содержанием многочисленные заявления руководителей обеих стран о необходимости установления взаимодействия [в космосе] между двумя государствами».

Увы, предположение Уэбба о том, что знание «надежд, устремлений и планов друг друга» могло бы спасти жизни американских астронавтов, не лишено оснований. 23 марта 1961 года первый отряд космонавтов, или как его еще называли – «гагаринский» (все его члены были набраны туда вместе с Гагариным) понес первую утрату. В ходе проведения сурдобарокамерных испытаний погиб старший лейтенант Валентин Бондаренко. Сурдобарокамера – это изолированное от окружающей среды, замкнутое и герметичное пространство, где созданы условия абсолютной тишины, а внутренняя атмосфера отличается от обычной земной. До начала космических полетов считалось, что в корабле на орбите космонавта будет окружать абсолютное беззвучие, а потому требовалось проверить, как он будет реагировать на окружающую его невольную немоту.

Но вернемся к Бондаренко. Он погиб из-за нелепой случайности. В тот день Валентин работал при пониженном давлении, а это компенсировалось избытком кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Бондаренко протер места их установки на теле ваткой и не глядя, бросил ее в сторону. Она упала на спираль включенной электроплитки, которая использовалась для подогрева пищи. В перенасыщенной кислородом атмосфере мгновенно возникло пламя, охватившее практически все пространство камеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не сразу подал сигнал тревоги, пытаясь самостоятельно ликвидировать пламя. Дежурный врач сразу открыть герметичную дверь, не выровняв давления снаружи и внутри, не мог. На это требовались лишние секунды, которые, в конечном итоге, и решили судьбу Бондаренко. Когда его вытащили, он был еще в сознании, повторяя: «Я сам виноват, никого не вините…» Врачи сделали все, что могли, но через восемь часов Валентин умер от ожогового шока.

Разумеется, информация о гибели Бондаренко была скрыта властями. О трагедии широкая публика узнала только в 1986 году, когда об этом на страницах газеты «Известия», получив поддержку на уровне членов Политбюро и преодолев сопротивление всевозможных цензур, рассказал Ярослав Голованов. Но если бы о том, что произошло с одним из членов гагаринского отряда, а главное – о причинах произошедшего, стало известно тогда же, как знать – не спасло бы это жизни Гриссому, Уайту и Чаффи? Ведь пожар на «Аполлоне-1» случился почти при тех же обстоятельствах, что и в сурдобарокамере – в замкнутой среде, в атмосфере, насыщенной кислородом. Быть может, зная о трагедии Бондаренко, американские специалисты предприняли бы особые меры безопасности для астронавтов, находящихся в аналогичных условиях, и экипаж первого «Аполлона» остался бы жив?» (7.2).

Но в Советском Союзе решили, как мы уже отмечали выше, скрыть информацию о гибели кандидата в космонавты Валентина Бондаренко. Уж очень эта трагедия портила радужную картину триумфального шествия по просторам Вселенной советской космонавтики. Более того, некоторые авторы уже после трагедии на мысе Канаверал 27 января 1967 года и гибели астронавтов Вирджила Гриссома, Эдварда Уайта и Роджера Чаффи позволяли себе злословить по поводу неуспехов американской космонавтики. Так, Александр Алексимов в книге «4 октября 1957 года. Спутник и США» писал:

«После серии успешных полетов по программе «Джемини» самонадеянность и сверхуверенность достигли таких масштабов, что, по мнению многих, это обстоятельство в сильной степени способствовало возникновению той опасной ситуации, в которой произошла катастрофа 27 января 1967 года, унесшая жизни трех космонавтов: В. Гриссома, Э. Уайта, Р. Чаффи.

Организованное конгрессом расследование показало, что пожар, в результате которого погибли три космонавта при наземных испытаниях командного отсека «Аполлон», был следствием безобразного недосмотра. Далеко не идеально работала фирма «Норд Америкэн Авиэйшн», главный подрядчик, строивший отсек. Установлено также, что НАСА знало о многих недостатках, но не приняло действенных мер для исправления положения.

«Пожар возник из-за небрежности, которую мог бы заметить даже школьник, – констатирует журнал «Форчун», – ведь это был космический корабль, полный горючих материалов, с массой недостаточно изолированных электропроводов и с атмосферой из 100-процент-ного кислорода под давлением».

Дорогой ценой решили заплатить в США за престиж, бросившись «вдогонку за русскими»!» (7.3).

Однако не все эксперты в области космонавтики разделяют изложенную выше точку зрения Джеймса Оберга и Юрия Караша о том, что открытие информации о гибели кандидата в космонавты Валентина Бондаренко могло бы предотвратить трагедию на «Аполлоне-1». С мнениями Джеймса Оберга и Юрия Караша не согласен, к примеру, Вадим Молчанов. В книге «О тех, кто не вышел на орбиты» он пишет:

«Кое-кто утверждает, что если бы американцам своевременно сообщили о гибели Валентина Бондаренко, то это предотвратило бы гибель экипажа «Аполлона-1» при пожаре 27 января 1967 года на мысе Кеннеди. Вряд ли.

Еще в 1962 году во время эксперимента в исследовательском центре (Филадельфия) в наполненной кислородом барокамере возник пожар. Четыре испытателя получили серьезные ожоги. Чуть позже, во время тренировки в школе космической медицины на военно-воздушной базе Брукс пожар возник в кислородной атмосфере тренажера космического корабля. В этот раз пострадали двое. Американцы из случившегося серьезных выводов не сделали. И только гибель Гриссома, Уайта и Чаффи в кабине «Аполлона-1» вынудила их принять максимальные меры по обеспечению безопасности астронавтов. Так что вряд ли информация о гибели Валентина Бондаренко что-нибудь бы изменила. От «голой» информации пользы не так уж много. Для предотвращения аварий и катастроф, как локальных, так и глобальных, требуются помимо информации еще доверие и сотрудничество».

К сожалению, и в Советском Союзе только частично сделали выводы из трагедии, случившейся в марте 1961 года. Конечно, в 1963 году в Институте авиационной и космической медицины ввели в строй новую сурдобарокамеру, в которой уже были предусмотрены многие организационные и технические новшества, позволяющие избежать аварийных ситуаций. Но никто и предположить не мог, что аналогичные проблемы возникнут не на Земле, а в космосе – в феврале 1965 года во время полета космического корабля «Восход-2» и выхода в космос Алексея Леонова. В книге Владимира Касьянова, «Скрытый космос» читаем:

«Сам космонавт (Алексей Леонов – С.Ч.) об этой ситуации вспоминает следующим образом:

– Самое страшное было, когда я вернулся в корабль: начало расти парциальное давление кислорода (в кабине), которое дошло до 460 миллиметров и продолжало расти. Но ведь 460 миллиметров – это гремучий газ, ведь Бондаренко сгорел на этом... Вначале мы в оцепенении сидели. Все понимали, но сделать почти ничего не могли... А давление растет... Малейшая искра – и все превратилось бы в молекулярное состояние, и мы это понимали. Семь часов в таком состоянии, а потом заснули – видимо, от стресса. Потом мы разобрались, что я шлангом от скафандра задел тумблер наддува...» (7.4).

Эту же ситуацию, только куда более живописно, описал и журналист Михаил Ребров в книге «Космические катастрофы. Странички из секретного досье»:

«В народе говорят: «Одна беда не приходит». Или «Пришла беда – открывай ворота». Им (космонавтам Павлу Беляеву и Алексею Леонову – С.Ч.) на себе довелось испытать правоту этих слов. В какой-то момент «Алмазы» (полетный позывной экипажа космического корабля «Восход-2» – С.Ч.) заметили, что началось «закислораживание» атмосферы в корабле. Прибор показывал – парциальное давление кислорода поднялось до 460 миллиметров. Им стало не по себе. Они понимали, сколь это опасно. Малейшее искрение в контактах и реле автоматики или при переключении тумблеров могло вызвать пожар и взрыв. В памяти всплыл трагический случай, происшедший с их товарищем Валентином Бондаренко в барокамере, еще до старта первого «Востока». Тогда парциальное давление было много меньше – 436.

Хотелось не думать ни о Бондаренко, ни о давлении кислорода, ни о чем плохом.

Алексей (Леонов – С.Ч.) записал в бортжурнал время и показания приборов: «Пригодится для будущего, если что». Им повезло: ничего не искрило, не коротало» (7.5).

Более семи часов космонавты Павел Беляев и Алексей Леонов летели, по сути, внутри металлической пороховой бочки, на которую стал похож их корабль. Постепенно атмосфера внутри кабины пилотов стабилизировалась. Уже потом, на Земле, определили причину изменения давления. Оказалось, что входной люк после возвращения Алексея Леонова из открытого космоса закрылся не полностью, негерметично – в нем была микрощель между крышкой и обрезом люка. Через нее воздух сочился наружу. Бортовые системы зафиксировали падение давления внутри корабля и начали усиленно нагнетать кислород, чтобы восстановить потери воздуха. Когда давление внутри корабля повысилось, крышку «поддавило» и она точно встала на свое место, микроскопическая щель закрылась.

Нелепая секретность скрывала имя погибшего кандидата в космонавты Валентина Бондаренко. Но слухи о «космонавте, который погиб до полета Юрия Гагарина» все равно расползались. И часто в этих слухах утверждалось, что этот таинственный космонавт погиб не на испытаниях в сурдобарокамере, а во время тайного космического полета.

Джеймс Оберг писал в книге «Красная звезда на орбите»:

«В 1977 году в книге Георгия Шонина («Самые первые» – С.Ч.) было признано наличие восьми «отчисленных» из первого набора космонавтов. Были названы только имена этих космонавтов (через десять лет Голованов назвал и их фамилии). Книга Шонина (и некоторые другие, более поздние книги космонавтов), дала очень скудную информацию по поводу их отчисления, упоминая медицинские, дисциплинарные и прочие причины, давая тем не менее ясно понять, что все они покинули отряд живыми. Шонин даже рассказал на двух страницах про «молодого Валентина» (Бондаренко, как мы позже узнали), правда, без всякого упоминания о происшедшей трагедии. Эти частичные объяснения и обманы были предприняты в ответ на продолжение западного интереса к тайне исчезнувших советских космонавтов.

(Увы, Джеймс Оберг ошибается относительно того, что имена нелетавших космонавтов впервые были названы в 1977 году в книге Георгия Шонина «Самые первые». Еще в 1965 году в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» вышла книга записок корреспондента ТАСС Бориса Борисовича Лукьянова «Мы верим, друзья, караваны ракет…», в которой имена (без указания фамилий!) некоторых еще не летавших в космос кандидатов в космонавты были действительно названы впервые – С.Ч.).

Даже во время гласности старая и резкая русская паранойя на иностранное любопытство относительно своих неудач все ещё очень заметна.

Примером такой реакции является история Денниса Огдена, британского корреспондента в Москве в 1961 году. Как раз перед полетом Гагарина Огден написал о том, что летчик по имени Владимир Илюшин полетел в космос за неделю до Гагарина, но возвратился тяжело раненый и был спрятан в больнице. Голованов писал в «Известиях»: «Сначала я отнесся к этой истории [о полете Ильюшина] с иронией и отвращением. Это хорошо продуманная антисоветская кампания, авторы которой в течение многих лет обманывали миллионы людей и умаляли научно-технические достижения нашей страны... Мы могли ожидать и того, что наши враги будут стараться подорвать значение полета Гагарина тем или иным способом .... Такие сообщения предназначены для крайне неосведомленных читателей. Я повторяю: это – целая кампания».

Иронический аспект выпада Голованова против «врагов» и использования истории Ильюшина как примера состоит в том, что история это исходила не от врагов СССР. Она исходила от его друзей. Автором был Деннис Огден, московский корреспондент Daily World, официальной газеты Британской Коммунистической партии.

Огден жил в Москве в 1961 году и, возможно, получил сильно искаженную версию смерти Бондаренко, которая, как мы теперь знаем, действительно произошла за двадцать дней до полета Гагарина. Или он, зная (так как он жил в одном доме с Ильюшиным), что Ильюшин получил сильные ранения (во время автокатастрофы), мог связать их со слухами относительно раненых космонавтов, которые циркулировали в Москве в то время. Он высказал правдоподобную версию, которая, как оказалось, была ложной, вовсе не пытаясь выступить против «рабочего рая», который он фактически обожал».

Более подробно и с указанием дополнительных нюансов останавливается на истории фальшивки корреспондента Дениса Огдена Леонид Владимиров в книге «Советский космический блеф»:

«Королев решил ограничиться самым элементарным запуском – на один виток; и если этот запуск дважды будет удачным, то повторить его абсолютно так же в третий раз – но уже с космонавтом на борту. Первые четыре таких корабля запускались на сутки каждый – к семнадцатому витку они выходили снова в позицию для посадки на территорию СССР. После третьего витка посадка на советскую территорию становилась невозможной, и нужно было ждать семнадцатого оборота, наступавшего через сутки.

Девятого и двадцать пятого марта 1961 года каждая из ракет сделала по витку вокруг земли. Помещенные в них собаки и манекены космонавта благополучно приземлились на парашютах, причем собаки прикреплялись к манекенам, и для их катапультирования применялась точно такая же система, как для будущего космонавта. Вообще эти два полета были выполнены с повторением самых мельчайших деталей, без каких-либо изменений. Тем временем шел монтаж следующей, абсолютно такой же ракеты для запуска следующего, совершенно такого же корабля-спутника. Только вместо манекена с привязанной к нему собакой в кресле должен был сидеть космонавт.

Об успехе мартовских запусков было широко объявлено в советских газетах. Это привело в возбуждение аккредитованных в Москве иностранных журналистов – они понимали, что Советский Союз постарается запустить человека на орбиту раньше американцев, и ждали, что это произойдет со дня на день. Корреспонденты приставали по телефону ко всем известным им ученым – вплоть до тогдашнего президента Академии наук А. Н. Несмеянова, по профессии химика, не имевшего никакого отношения к космическим полетам и часто ничего не знавшего о предстоящем запуске. Но, видимо, кто-то из советских специалистов, то ли шутки ради, то ли «по поручению», дал какому-то иностранцу «информацию». Журналист бросился к телефону – и последствия оказались печальными.

Утром 12 апреля 1961 года (то есть в день запуска Юрия Гагарина – С.Ч.), по дороге в редакцию, я купил в московском уличном киоске единственную доступную советским гражданам иностранную газету на английском языке – лондонскую «Дейли уоркер» (ныне «Морнинг стар»). На первой странице в глаза бросался огромный заголовок, сообщавший о том, что в Советском Союзе запущен в космос человек.

Вокруг меня сейчас же собралась толпа, потребовали переводить. Я с большим трудом стал пересказывать длинное сообщение корреспондента «Дейли уоркер» Денниса Огдена из… Москвы.

Г-н Огден писал, что космический корабль с человеком на борту сделал три оборота вокруг земли и совершил посадку на советской территории; что космонавтом был «сын известного советского авиаконструктора»; что он вернулся из космоса тяжело больным, и лучшие кремлевские врачи собраны у его изголовья.

«Вранье?», «Не может быть!» – кричали вокруг. В советских газетах за этот день не было никакого сообщения. Я пожал плечами и спустился в метро, предпочитая не ввязываться в разговор на столь опасную тему, как оперативность и достоверность информации в СССР и странах Запада. Размышляя над сообщением, я все же приходил к выводу, что оно было неправдой. И первое, что меня насторожило, было упоминание «сына известного советского авиаконструктора». Речь могла идти только об одном человеке – Владимире Ильюшине, сыне Сергея Ильюшина, создателя советских самолетов «ИЛ». Владимир Ильюшин, молодой летчик-испытатель самой высокой квалификации, мог быть космонавтом. Он очень невысок ростом, легок и в то же время физически крепок. Но все дело в том, что Ильюшина я знал лично, бывал у него в доме. Насколько мне известно, он космонавтом не был. А кроме того, я припомнил, что Владимир Ильюшин и корреспондент «Дейли уоркер» Деннис Огден живут рядом, в одном и том же квартале на Ленинградском проспекте. Огден мог знать Владимира Ильюшина. Он мог позвонить ему для проверки попавшей ему в руки «сенсации». И выяснить, что Ильюшин болен и находится в госпитале. А в госпитале он и вправду был: врезался в столб на своем автомобиле и сломал ногу.

Было бы чрезвычайно любопытно выяснить, знал ли Деннис Огден (ныне живущий в Англии) Владимира Ильюшина, звонил ли ему 11 апреля 1961 года и вообще, откуда он взял версию о «сыне известного советского авиаконструктора», облетевшем землю три раза и вернувшемся больным. Боюсь только, что г-н Огден вряд ли захочет отвечать на такие вопросы. Журналисты на Западе вообще не любят отвечать на вопросы об источниках информации, а коммунистические журналисты – в особенности.

Неверным выглядело в сообщении «Дейли уоркер» и другое – количество витков. От друзей, работавших с Королевым, я знал, что предполагается точная копия мартовских «собачьих» запусков – то есть один виток и посадка в районе старого ракетного полигона Капустин Яр. Как могло быть три витка?

Приехав в редакцию, я показал газету товарищам, и мы дружно решили, что сообщение Денниса Огдена – чепуха. А через десять минут после разговора в редакционную комнату ворвался сотрудник, крича: «Скорее к радио! Космический полет с человеком!»

Действительно, по радио передавали, вперемешку с торжественными фанфарами, сообщение о том, что сегодня, то есть 12 апреля 1961 года, в 9 часов утра с минутами, запущен космический корабль «Восток» с космонавтом Юрием Гагариным на борту. Через некоторое время последовало столь же торжественное сообщение, что космонавт благополучно приземлился.

Мы были потрясены совпадением. Кто-то пошутил на тему об оперативности западной прессы, сообщающей о событиях в СССР за сутки до того, как события происходили. Кто-то вспомнил о брандмейстере, бравшемся мгновенно ликвидировать любой пожар при условии, что ему сообщат о пожаре за пятнадцать минут до того как загорится. Но все чувствовали какое-то смущение – тем более, что газета «Дейли уоркер» ведь считалась нашей, она коммунистическая. Мы удивлялись и тому, что бдительная советская цензура пропустила этот номер «Дейли уоркер» в продажу за два часа до того, как было объявлено о полете Юрия Гагарина.

Мне не терпелось выяснить, что же на самом деле случилось. Начал звонить друзьям, работающим у Королева. Никого из них в Москве не было.

Впоследствии эти друзья в один голос уверяли меня, что сообщение в западной прессе (не только в «Дейли уоркер») было вымыслом, что оно просочилось через кого-то, кто мог знать о подготовке запуска в те дни, но в то же время не был осведомлен о деталях. Как и следовало ожидать, слухи о «догагаринском» полете распространились в стране очень широко и обогатились самыми невероятными подробностями. Властям даже пришлось выпустить особое сообщение, что эти слухи неверны и что летчик Ильюшин, будто бы совершивший полет в космическом корабле, на самом деле попал в автомобильную аварию и лечится на китайском курорте Ханчжоу. Последнее, подтверждаю от себя, было чистой правдой.

Анализируя все тогдашние события, я и сегодня склоняюсь к тому, что никакого «догагаринского» полета с человеком – с Ильюшиным или еще кем-либо – не было. И не только потому, что доверяю моим друзьям-специалистам, но и по ряду других обстоятельств.

Например, не подлежит сомнению, что Юрий Гагарин летал именно в то время, когда полет был объявлен. Иными словами, Королев настоял, чтобы объявление по радио было сделано сразу после выхода «Востока» на орбиту, а не после приземления.

Можно понять, почему власти пошли на предложение Королева сразу объявить о вылете Гагарина. Ведь если бы о нем объявили постфактум, было бы трудно доказать, что полет вообще имел место. А так зарубежные радиоустановки могли принимать сообщения Гагарина, могли подтвердить всему миру, что человек говорил действительно из космоса. Если бы кто-то летал до Гагарина, то об этом опять-таки было бы объявлено по выходе на орбиту. Наконец, если допустить, что полет почему-либо не был объявлен, и его неудачный исход привел к решению умолчать о нем, то уж о вылете Гагарина, во всяком случае, не сообщили бы до его приземления!

Далее. В 1961 году отношения между Хрущевым и Мао Цзэдуном были уже далеко не блестящими. Совершенно исключается, чтобы Хрущев принял решение «спрятать» больного космонавта в Китае, тем самым открыв именно китайцам такую важную тайну, как неуспех первого космического полета. Одно это соображение, вместе с тем неоспоримым фактом, что Владимир Ильюшин действительно лечился на китайском курорте, начисто опровергает часть версии, относящуюся к нему.

Весь конфуз с заграничными сообщениями о каком-то неудачном полете проистекает из советской секретности, порождающей и слухи, и газетные «утки». Причем виноватыми в таких случаях всегда оказываются в СССР «стрелочники». В данном случае вина была возложена на тех нерадивых цензоров, которые пропустили в продажу тот злосчастный номер «Дейли уоркер». По слухам, в почтовой цензуре был устроен настоящий погром. А вскоре после этого покинул Москву и корреспондент «Дейли уоркер» Деннис Огден. Советское начальство стало относиться к нему холодно…»

Казалось бы, все ясно, поставлена точка. Увы, но слухи о том, что был «догагаринский» пилотируемый полет, который закончился аварийно, циркулируют и сегодня. И в этих слухах нет-нет да и всплывает фамилия кандидата в космонавты Валентина Бондаренко – мол, именно он был «космонавтом № 0», то есть полетел в космос до Юрия Гагарина и во время полета получил ожоги, от которых скончался. Читаем посты в социальных сетях и на форумах различных сайтов в интернете:

«Олег Мел-к: «Первым был Бондаренко, у которого Гагарин был вторым номером. Бондаренко похоронен на Филипповском кладбище, третий ряд, шестой слева. Весь первый отряд космонавтов неоднократно возлагал цветы, кроме Гагарина. «Первый космонавт планеты» там никогда не был. НИКОГДА».

Виталий М-ев: «Говорят, что именно после гибели Бондаренко Гагарин и начал злоупотреблять алкоголем».

Анна С-ко: «Бондаренко сгорел в ракете».

Валерий П-ский: «Сергей Павлович Королёв прямым текстом Хрущёву докладывал: «У меня на примете замечательный лётчик из Прибалтики, любимец отряда. Трудолюбив. Авиацию любит, в полётах не устаёт… Летает смело, грамотно, уверенно. Честный и преданный коммунист». Бондаренко и был бы первым, если бы не трагическая случайность».

Алексей Бен-ц: «В судьбе Бондаренко много политики. Ведь, по сути, он считался первым кандидатом на полёт в космос. Скромно и без претензий Бондаренко именуют в нашей печати «одним из кандидатов», забывая упомянуть, что шансы быть первым у Валентина были стопроцентными. Об этом буквально кричит вся мемуарная литература о космосе».

Как там у Владимира Высоцкого?

«Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам,

А беззубые старухи их разносят по умам».

«Отметились» на поле слухов о «догагаринском» полете и современные писатели. Так, в шпионско-детективном романе Анны и Сергея Литвиновых «Сердце Бога» читаем:

«Москва

Агент Сапфир

Мы с американкой Лаурой – Ларой часто разговариваем о космосе. Не думаю, что потому, что тема интересует ее хозяев из конторы. Все, что им было действительно нужно, они узнали от меня и безо всяких разговоров – из подробнейших опросников, что передавали мне другие связники, предшественники Лауры (и последователи Марии).

История космонавтики, похоже, волнует девушку сама по себе – и я, насколько могу (и насколько позволяет мой английский), удовлетворяю ее любопытство.

– Скажи, почему, – спрашивает она меня, – российские космонавты гибли только при посадке? Почему они не терпели катастрофы при взлете – как наш «Челленджер» в 1986 году?

– Королев сделал надежную ракету, – пытаюсь отшутиться я. – Самую надежную в мире. До сих пор летает.

– Может, дело в другом? – Лара смотрит на меня как прокурор.

– В чем?

– В Советском Союзе не извещали о предстоящих ракетных запусках. О них никто не знал. Однако о состоявшихся пусках уведомляли. Поэтому, когда космический аппарат садился, деваться было некуда, приходилось рапортовать о неполадках. Так что делаем вывод: когда ваши космонавты гибли на старте, они умирали втайне. О них никто не знал.

– Старая песня! – усмехаюсь я. – Об этом желтая пресса (ваша, буржуазная, в СССР не было никакой желтой прессы) стала писать еще в конце пятидесятых. И знаешь что? Ни одного факта не подтвердилось. Ни единого! Даю тебе гарантию сто процентов. Нет никаких сведений о том, что в Союзе летали какие-то астронавты, кроме тех, о которых было объявлено.

– А Бондаренко? – наносит она удар.

– О, Лара, – вздыхаю я, – ты знаешь о Бондаренко. Ты хорошо подготовилась.

– О нем никто не знал, до тех пор пока у вас не началась пе-ре-строй-ка, – это слово она произносит по-русски, – и ваш журналист Го-ло-ва-нов не обнародовал о нем информацию. Но это случилось в конце восьмидесятых. А Бондаренко погиб в шестидесятом.

– В шестьдесят первом, – поправляю я. – В марте шестьдесят первого года. Кстати, в доме, куда заселили первых космонавтов – в районе платформы Чкаловская, Валентин Бондаренко жил на последнем, пятом этаже. Обычная, кстати, была хрущоба. – Лара кивает. Она знает это русское слово. – Перед тренировкой он сбегал со своего этажа и звонил во все квартиры подряд, подгонял товарищей. Поэтому ему дали прозвище Звоночек – не знаю, как перевести, маленький колокол, что ли? Так вот, старший лейтенант Валентин Звоночек Бондаренко проходил тренировку в сурдокамере. Камера была наполнена практически чистым кислородом. Он брал сам у себя анализ крови, отбросил ватку, она упала на спираль электроплитки. И воздух в камере запылал. Кислород хорошо горит, я думаю, ты знаешь. Примерно так, из-за пожара в атмосфере из чистого кислорода, погибли трое ваших астронавтов – в шестьдесят седьмом году, если я не ошибаюсь.

– Не переводи стрелки, – хмурится она. – Ты точно знаешь, что все именно так и было? Не много ли деталей? Не слишком ли хорошо проработана легенда? Электроплитка, анализ крови, ватка, смоченная спиртом? Может, все было не так? И Бондаренко на самом деле сидел на вершине ракеты? И она взорвалась? Дело было как раз меньше чем за месяц до полета Гагарина. Может, первым в космос собирались послать Валентина? Да не получилось? Запуск, как все у вас, засекретили. А потом придумали байку про сурдокамеру для отвода глаз.

– Исключено, – отрезаю я. – В те дни, в марте шестьдесят первого, не было никаких запусков. Это и вы, штатовцы, могли знать, несмотря на всю нашу секретность. Над Байконуром ваши самолеты-шпионы вовсю шныряли. А в шестьдесят первом – и ваши спутники.

– А кто говорит, что несчастный Бондаренко погиб именно в марте шестьдесят первого? – наносит она новый удар. – Про март шестьдесят первого придумали позже, чтобы замести следы. А он взорвался вместе с ракетой, например – дай вспомнить – в октябре шестидесятого. Тогда на вашем полигоне Байконур была страшнейшая ракетная авария – о которой тоже стало известно только четверть века спустя, во время пере-строй-ка.

– Ты имеешь в виду катастрофу с ракетой Р-16? – вопрошаю я. – Когда погиб маршал Неделин?

– Именно.

– И в ней, по-твоему, находился Бондаренко?

– Да.

– Какая чушь! – убежденно восклицаю я.

– Почему? – невозмутимо спрашивает Лара.

– Да по многим причинам! Хотя бы потому, что взорвавшаяся ракета принадлежала совершенно другому КБ, находившемуся в Днепропетровске. Они конкурировали с Королевым, и он никогда не дал бы своего космонавта, чтобы его использовали в чужой ракете! Это исключено!