Текст книги "Он погиб до полета Гагарина"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

«Уже на второй день (после начала эксперимента в сурдобарокамере – С.Ч.) я понял всю тягость женского бытия. Обед варить – дело приятное, еще приятнее уничтожать его с аппетитом, но мыть посуду! Я против такого порядка и для того, чтобы раз и навсегда покончить с этим занятием, выдумал новый способ приготовления пищи. Запас еды нам выдавали в консервированном виде. Были разные бульоны, супы, гуляши и прочая снедь, запакованная в жестяные банки. Я наливал в кастрюлю воду, ставил ее на электроплитку, кипятил, а потом в кастрюлю опускал консервную банку. Миг – и кипяток доводил полуфабрикат до «полной кондиции». Оставалось открыть банку, съесть очередной завтрак, обед, ужин и выбросить пустую тару в герметический мусороприемник».

После Германа Титова все кандидаты в космонавты в ходе экспериментов в сурдобарокамере пользовались именно таким способом быстрого приготовления еды.

Но почему в СКБ-48 использована система обеспечения пищей испытателей, которая требует подогрева пищи с помощью электрической плиты? Нельзя ли было предусмотреть иное устройство, которое бы обеспечивало безопасность в воздушных средах с повышенным содержанием кислорода?

6) Система отопления СКБ-48.

На фотографиях нельзя обнаружить никакой системы отопления внутри сурдобарокамеры. Если в холодное время года потребность в отоплении возникала, испытатель действительно мог использовать электроплитку для отопления, переставив ее с рабочего столика на пол, практически вплотную к своим ногам.

Почему в сурдобарокамере СКБ-48 не предусмотрена система отопления, исключающая использование электроплитки?

7) Системы пожаротушения и тревожного оповещения.

Ни на одной фотографии СКБ-48 не видно никаких средств пожаротушения. Видимо, большая красная кнопка над рабочим столиком испытателя является частью системы экстренного оповещения.

Каким образом предполагалось тушить пожар, если он возникнет в герметично закрытой камере во время проведения эксперимента? Как быстро выполнить эвакуацию пострадавшего испытателя из СКБ-48 при значительном перепаде внутреннего и внешнего давления?

Вот такие вопросы возникают, когда задумываешься над тем, насколько безопасно для испытателя были организованы эксперименты в сурдобарокамере СКБ-48.

Впрочем, мы не «открыли Америку». Американский журналист и исследователь истории космонавтики Джеймс Оберг еще лет двадцать назад пришел к выводу, что трагедия весной 1961 года произошла, в частности, еще и потому, что в сурдобарокамере СКБ-48:

– были использованы материалы, которые, как оказалось, становятся очень огнеопасными в атмосфере, обогащенной кислородом;

– не было люка для аварийного покидания помещения;

– не было никакого эффективного противопожарного оборудования.

Аналогичные проблемы, по мнению Оберга, имели место и при пожаре на космическом корабле «Аполлон-1», которой привел к гибели астронавтов Вирджила Гриссома, Эдварда Уайта и Роджера Чаффи.

Есть вопросы и по самой эвакуации пострадавшего в день трагедии весной 1961 года.

Во многих информационных источниках утверждается, что «дежурный врач (он что, был один? – С.Ч.) не смог сразу открыть герметическую дверь сурдобарокамеры из-за перепада давления – требовалось время, чтобы выровнять внутреннее и внешнее давление».

А вот в фильме о первом полете в космос («Первый рейс к звездам», Центральная студия документальных фильмов, режиссер И.Копалин, авторы сценария Г.Кублицкий и Е.Рябчиков), выпущенном еще в 1961 году, есть кадры, когда испытателя, которому стало плохо в сурдобарокамере, «опускают на землю» буквально за несколько секунд. Фильм – не фантастика, в него включены реальные кадры тренировок кандидатов в космонавты, в том числе и второй, не лидирующей группы, в которую входил и Валентин Бондаренко (есть там и кадры, на которых запечатлен сам Валентин).

Вот и космонавт Георгий Шонин вспоминал, что особенно неприятным для него и его друзей по космическому отряду оказалось «испытание с «подъемом» на пять километров, а потом с быстрым «спуском» до земли (именно на той самой СКБ-48 – С.Ч.). У некоторых космонавтов после этого «полета» были отмечены сильные головные боли».

Если это так, то почему Валентина Бондаренко не смогли быстро эвакуировать из горящей сурдобарокамеры? Почему, по свидетельству врача-хирурга Боткинской больницы Владимира Голяховского процесс эвакуации занял целых полчаса, в результате чего кандидат в космонавты получил глубокие и обширные ожоги?

Очевидно, что при проведении «отсидки» в сурдобарокамере СКБ-48 кандидата в космонавты Валентина Бондаренко имели место и плохая организация проведения всего эксперимента, и серьезные нарушения правил техники безопасности.

И ведь это не «новорожденный» научно-исследовательский институт. Он долгие годы существовал в качестве Научно-исследовательского института авиационной медицины, а в 1959 году был преобразован в Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной и космической медицины Министерства обороны СССР (ГНИИИАиКМ).

А начальником этого замечательного института в 1960-1969 годах был генерал-лейтенант медицинской службы Ювеналий Михайлович Волынкин. Его характеризуют как «крупного организатора военной медицины, специалиста, хорошо знакомого с летной деятельностью, дипломированного летчика.

У генерала Волынкина было целых два (!) заместителя по научной работе: полковник медицинской службы профессор, лауреат Государственной премии Петр Кузьмич Исаков (по авиационной тематике) и полковник медицинской службы профессор, лауреат Государственной премии Владимир Иванович Яздовский (по космической тематике).

«Основные научно-исследовательские подразделения института также объединены в два Управления: 1-е – «Авиационная медицина» и 2-е – «Космическая медицина». Во Второе управление входят отделы:

– замкнутых систем круговорота веществ в кабинах космических кораблей (начальник – Е.Я.Шепелев);

– физико-химических методов регенерации воздуха (начальник – А.Д.Серяпин);

– исследования условий обитаемости космических кораблей (начальник – А.Г. Кузнецов);

– индивидуальных средств обеспечения безопасности космических полетов (начальник – С.А.Гозулов);

– космической физиологии (начальник – О.Г.Газенко);

– радиобиологических исследований (начальник – П.П.Саксонов);

– космических тренажеров (начальник – А.П.Кузьминов);

– расшифровки и научного анализа радиотелеметрической информации (начальник Г.В.Алтухов)» (8.17).

Мощнейшая научно-исследовательская структура, не правда ли?

Генерал Бабийчук отмечал в своих воспоминаниях, что «всем военным руководителям и их преемникам неоднократно приходилось брать на свои плечи груз ответственности за принятие решений по вопросам, аналогов которым не было ни у них за годы предшествующей службы, ни у их предшественников на этих постах. Для участия в этой работе нередко приходилось жертвовать свободным временем, отпусками, так как считалось недопустимым, чтобы «страдала служба». Иными словами, груз ответственности за принятие правильных решений по вопросам, связанным с подготовкой первых космических полетов человека, для военных руководителей являлся дополнительным к их основным обязанностям».

Чем же конкретно занимаются все вышеозначенные товарищи?

«Коллектив ИАиКМ, руководимый полковником медицинской службы Е.Я. Шепелевым, разрабатывает системы биологической регенерации газовой среды в замкнутых объектах, осуществляет (совместно с отделом питания ИАиКМ) практическую деятельность по обеспечению пищей и водой экипажа корабля «Восток».

Научный коллектив отдела физико-химических методов регенерации атмосферы (начальник – лауреат Государственной премии СССР, полковник медицинской службы А.Д.Серяпин) работает над созданием принципиальных схем и технологий с использованием обратимых сорбентов углекислого газа, систем с утилизацией углекислоты на основе реакций Боша и Сабатье, а также бортовых методов получения кислорода путем электролиза воды.

Вопросами нормирования искусственной газовой среды занимается отдел, руководимый профессором полковником медицинской службы А.Г. Кузнецовым.

Проводятся многочисленные исследования в барокамерах продолжительностью до 2 месяцев (С.Г.Жаров, Н.А.Агаджанян), в процессе которых регламентируются допустимые величины снижения барометрического давления, повышения концентрации углекислого газа, обосновывается возможность замены азота гелием (А.Г.Дианов, B.C.Кузнецов)» (8.17).

Кстати, именно на основе экспериментов в 1960-1961 годах – то есть, в годы, когда в институте проходили 10-15 суточные испытания кандидаты в космонавты из первого, «гагаринского» отряда, Н.А.Агаджанян в 1967 году защитил докторскую диссертацию по теме «Физиологическое обоснование общего давления и кислородного режима в обитаемых кабинах летательных аппаратов». Интересно, был ли упомянут на страницах этого научного труда погибший в марте 1961 года кандидат в космонавты Валентин Бондаренко?

Но это все – начальники отделов. А вот кто дежурил около сурдобарокамеры в день, когда случилась беда?

Из книг о космонавте Владимире Михайловиче Комарове известно, что во время его «отсидки» в сурдобарокамере СКБ-48 дежурным врачом был Борис Борисович Егоров – с 26 января 1961 года он работал младшим научным сотрудником 16-й лаборатории 16-го отдела 2-го управления ИАиКМ. Через три с половиной года судьба снова сведет вместе Комарова и Егорова в экипаже космического корабля «Восход».

Но из этого факта вовсе не следует, что Борис Егоров был тем самым «дежурным врачом» в день гибели Валентина Бондаренко. В дежурство около сурдобарокамеры обычно заступали на сутки, то есть в течение всей «отсидки» Валентина Бондаренко с ним работало поочередно несколько врачей-наблюдателей.

Также имеется информация, что «ответственными врачами за проведение обследований в сурдокамере, необходимыми для определения нервно-психической устойчивости человека к условиям космического полета, были врачи психологи Ф.Д.Горбов, Г.В.Изосимов, И.А.Колосов и ведущий инженер М.И.Клевцов» (8.18).

Но и этими людьми список работников дежурных смен, несших вахту около сурдобарокамеры СКБ-48 в период с 13 по 22 марта 1961 года, не исчерпывается. Вероятно, в архиве ИАиКМ, где-то в пыльных толстых папках, можно найти приказ по лаборатории с конкретными фамилиями тех, кто непосредственно был у сурдобарокамеры в день разыгравшейся трагедии.

Кстати, печальный опыт, полученный в марте 1961 года, сотрудники института все-таки учли, хотя и не в полной мере. Вернемся к воспоминаниям кандидата в космонавты Валентины Пономаревой, которые выше мы цитировали достаточно подробно. Валентина Пономарева проходила «отсидку» в сурдобарокамере в мае 1962 года, то есть более чем через два года после гибели Валентина Бондаренко. Читаем и комментируем:

1) «Вначале была сурдобарокамера с кислородной атмосферой, потом просто сурдокамера».

То есть в 1962-1963 годах, когда тренировался женский отряд космонавтов, работать в атмосфере с повышенным содержанием кислорода уже не требовалось. Почему эта необходимость существовала в 1960-1961 годах не ясно – на космическом корабле «Восток» используется обычный воздух с обычным процентным содержанием кислорода в нем, в перспективе в СССР никто не собирался создавать космические корабли с «кислородной атмосферой»;

2) «Заперли. Верней, я сама себя заперла – долго крутила здоровенный вентиль на двери, а дверь очень толстая и железная, как на подводной лодке (наверное). Да, крепко меня закрыли...»

Видимо, после трагедии в марте 1961 года появилась возможность для испытуемого самостоятельно закрывать и открывать входную дверь в сурдокамеру. И опять вопрос: почему до гибели Валентина Бондаренко никто не додумался до этого простого шага в обеспечении безопасности кандидата в космонавты?

3) «Справа и слева над столом – объективы телекамер, впереди – иллюминатор. Только почему-то они в этот иллюминатор меня видели, а я их – нет! Было окошко, скорее, небольшой лючок, через который можно было что-то передать в случае необходимости. Через этот лючок ко мне поступали чай – горячий! – и горячие эмоции.

Скорее всего, и телекамеры системы наблюдения, и маленький люк для обмена с внешней средой появились в сурдобарокамере тоже уже после гибели Валентина Бондаренко в марте 1961 года. Напомним, что до этого продукты разогревались в кастрюле с водой на электроплитке, а чай приготавливался самим космонавтом в чайнике. Почему понадобилась гибель кандидата в космонавты, чтобы понять, что при экспериментах в сурдобарокамере нужна постоянно работающая система теленаблюдения и вполне можно обойтись без электроплиты, которой во время орбитального полета на корабле «Восток» точно не будет?

4) «Интересно, а как будет с туалетом? Стоит в углу, прошу прощения, параша, правда, в очень цивилизованном и пристойном виде. Но все равно – параша. И никакого закутка, ни ширмочки, спрятаться некуда, разве что под стол залезть... А я совсем забыла спросить, как подать сигнал «туалет», а они забыли, наверное, мне сказать. Передо мной тут всякие кнопочки и тумблерчики, но все «при деле». Только одна непонятная – «Латр. на 60».

Хорошее свидетельство сохранившегося несмотря на трагедию в марте 1961 года недостаточного уровня организационно-методической подготовки испытателей к тестам в сурдокамере: кандидат в космонавты готовится без выхода наружу провести внутри закрытого помещения десять суток, а ему толком не рассказали, как пользоваться туалетом, и для чего предназначены некоторые «кнопочки и тумблерчики»;

5) «Случилось два Непредвиденных События – вчера сломался проводник от энцефалограмы, сегодня – стеклянная трубка от «дыхания». Когда обнаружила, что запчастей нет, первое движение было – сообщить «на Землю». А на фанерке написано – «Вызов производится в исключительном случае». Вот и сидела я грустно, и решала проблему – исключительный это случай или нет? Решила, что нет, и принялась чинить. Ничего, справилась. Запишут мне где-нибудь плюсик за эти подвиги?»

И опять вопрос: почему у испытателя нет инструкции, какие случаи и какие неисправности оборудования допускают экстренную связь с наблюдателями за экспериментом?

6) «Не знаю, кто сегодня в той комнате, и от этого немножко неуютно – у разных смен разные почерки. Сегодня забыла сообщить, что проснулась, а сразу зажгла «Латр. на 60», так они, вредные, не почесались, пока я не проделала все по порядку. Как будто не ясно – раз я что-то зажигаю, значит, проснулась! В общем, я была сконфужена».

Тоже хороший вопрос: если испытуемый в сурдобарокамере вдруг начнет вести себя «нестандартно», дежурная смена тоже будет молча ожидать от него адекватной реакции? Или в данном случае все вообще много проще: вопреки всем правилам и инструкциям дежурная смена просто проспала пробуждение испытуемого?

7) «Чрезвычайное происшествие! Мой большой друг Миша прислал записку! Трудно передать, как я обрадовалась.

А дело вот в чем: передала в отчетном сообщении, что траектория моего полета искривилась, а они испугались и решили, что что-то не в порядке. Ну, как они не понимают, я же лечу к Эридану! Мало ли что может в пути случиться! А если все благополучно и ничего не происходит, то зачем тогда и лететь! Теперь и не знаю, лететь ли мне дальше – вдруг сочтут мою шутку за сдвиги в психике?»

Вот этот факт тоже свидетельствует, что нет четко определенной терминологии в общении между наблюдателями за экспериментом и испытуемым: шутку едва не приняли за сигнал тревоги;

8) «Сегодня мне плохо, состояние совершенно угнетенное. Сижу неподвижно в кресле, в камере гробовое молчание. Не знаю, в чем дело. Неужели меня сбила с панталыку моя нелепая выдумка с Эриданом и их реакция? Немного же мне надо...»

Это еще один пример, что схема общения между испытуемым и дежурной сменой продумано не до конца: простое молчание наблюдателей вызывает у испытуемого серьезный психологический дискомфорт. Можно, конечно, сослаться на то, что именно испытания должны выяснить степень устойчивости испытуемого к дискомфортным состояниям, но зачем искусственно создавать двусмысленные ситуации?

Из приведенного выше анализа видно, что эксперимент в сурдобарокамере после гибели Валентина Бондаренко в техническом плане был явно усовершенствован, но организационно-методические недостатки по-прежнему продолжали существовать.

(Казалось бы, отношения по линии «дежурная смена – испытуемый» – пустяк, сущая мелочь. Но восприятие даже таких казалось бы «мелочей» человеком, находящимся в сурдобарокамере обострено до крайности. Владимир Иванович Лебедев в своей книге «Личность в экстремальных условиях» приводит следующий пример:

«В создании подобной логически стройной, устойчивой системы представлений и суждений, исходя из которой испытуемые ориентируются и строят свое поведение в эксперименте, большое значение имеет аффективность. Психологи на большом экспериментальном материале убедительно показали теснейшую связь мышления с эмоциями.

Весьма отчетливо проявилась эта связь в наших исследованиях у космонавта К. в условиях сурдокамеры. На десятый день испытаний, который приходился на воскресенье, К. имел разговор через радиопереговорное устройство с Сергеем Павловичем Королевым. В этот день в Звездном городке праздновали свадьбу одного из космонавтов, на которую был приглашен Королев. О намечавшейся свадьбе К. ничего не знал. По условиям эксперимента передача какой-либо информации в сурдокамеру была запрещена. Сергей Павлович, узнав, что один из космонавтов находится в сурдокамере, пришел к стенду. Начальник Центра подготовки космонавтов, включив переговорное устройство, сообщил космонавту К., что с ним хочет беседовать Главный конструктор. К. ответил, что готов к этому, но предпочел бы вести разговор не из сурдокамеры. С. П. Королев поздравил его с успешным проведением эксперимента и пожелал благополучного окончания опыта. К. поблагодарил Сергея Павловича за поздравление.

Информация, полученная К. в сурдокамере, сама по себе не содержала ложных данных, но была истолкована им ошибочно. В своем докладе после эксперимента К. рассказывал: «Разговор навел меня на такие мысли. Во-первых, воскресенье; во-вторых, вечер, и вдруг в аппаратной сурдокамеры оказывается Главный конструктор Королев. Когда начался разговор, я решил, что уже все – меня выпустят. Затем появилась другая мысль: «Значит, меня незачем выпускать. Просто показывают. А зачем он здесь?» Изоляция привела меня к странным домыслам. Я решил, что, видимо, дано какое-нибудь срочное задание на срочный внеочередной полет, если даже в воскресенье вечером Королев здесь находится и обсуждает этот вопрос. Появилась мысль о возможности личного участия в предстоящем полете».

Неправильно интерпретированная информация вызвала эмоциональное возбуждение космонавта, продолжавшееся до конца эксперимента и отразившееся на глубине сна. Неосведомленность об обстоятельствах жизни в Звездном городке и случайное совпадение (разговор с Королевым в вечерние часы выходного дня) привели испытуемого к умозаключению наиболее субъективно-вероятному, тесно связанному с его личностной устремленностью и профессиональными интересами» (8.19).).

Однако прошло чуть более двух лет после мартовской трагедии 1961 года, и в стенах ИАиКМ появилось новое научно-исследовательское оборудование:

«Параллельно с проведением указанных экспериментов была изготовлена, смонтирована, прошла пробные испытания со штатными испытателями и в мае 1963 года вступила в строй специально сконструированная уникальная сурдокамера, соответствовавшая всем требованиям исследователей того времени. Ведущий инженер монтажа и испытаний М.И.Клевцов был непосредственным участником всех предыдущих экспериментов с изоляцией, что позволило в полной мере учесть их опыт. Камера имеет объем двадцать кубических метров и состоит из трех отсеков: рабочего, бытового и санузла. В рабочем помещении смонтированы пульты испытуемых, позволяющие работать как одному, так и одновременно двум-трем человекам, шесть приемных камер телевизионной установки для наблюдения за испытуемыми, фотофоностимулятор для подачи световых и звуковых раздражений. В бытовом помещении находится кухонный стол с духовым шкафом, в который вмонтирована электроплитка для подогрева воды и пищи. Пищевые продукты хранятся в «кладовой», а скоропортящиеся – в холодильнике. Для сна и отдыха имеются диван-кровать и два раскладывающихся кресла. Смонтированная под кроватью и креслом колодка с набором клемм позволяет производить запись физиологических функций во время сна. Для непрерывного наблюдения за испытуемым в бытовом помещении имеются две приемные телекамеры. В помещении санузла предусмотрено все необходимое как для поддержания личной гигиены испытуемых в течение длительного времени (горячая и холодная вода, душевая установка), так и для отправления физиологических потребностей.

Поддержание на заданном уровне парциального давления кислорода и углекислоты, температуры и влажности обеспечивается автоматической системой вентиляции и охлаждения воздуха. Иллюминаторы с односторонней видимостью обеспечивают визуальное наблюдение за состоянием испытуемых в любое время суток. На случай аварийных условий предусмотрено автоматическое открывание дверей сурдокамеры с помощью пневмосистемы за десятые доли секунды» (8.20).

Где же вы были за два года до этого со своими новаторскими идеями и их техническим воплощением, товарищи военные врачи и инженеры?

И еще обращает на себя внимание вот эта фраза из приведенной выше цитаты:

«Ведущий инженер монтажа и испытаний М.И.Клевцов был непосредственным участником всех предыдущих экспериментов с изоляцией».

Значит ли это, что Михаил Иванович Клевцов лично участвовал и в том эксперименте, в котором погиб Валентин Бондаренко? Вполне вероятно. Но вовсе не факт, что именно он дежурил в день гибели кандидата в космонавты – как мы уже писали выше, смены дежурных операторов менялись ежесуточно.

А вообще Михаил Иванович Клевцов – любопытнейшая личность. И не зря о нем написал статью известный исследователь истории космонавтики Александр Железняков (8.21).

Михаил Иванович Клевцов родился 21 октября 1929 года. После окончания школы поступил на факультет электрификации сельского хозяйства Тимирязевской сельскохозяйственной академии в Москве, но был отчислен за двойку по физике уже с первого курса. Восстановился в академии и очень скоро перебрался из числа отстающих в категорию отличников. Спустя два года он круто изменил свою жизнь и перевелся из Тимирязевской академии в Рижское высшее военно-командное училище, которое впоследствии окончил с отличием.

С 1960 года Михаил Клевцов служил в Институте авиационной и космической медицины, где прошел путь от младшего научного сотрудника до главного инженера.

Начало службы Михаила в Институте авиационной и космической медицины совпало по времени с началом подготовки первого («гагаринского») отряда советских космонавтов. Михаил Иванович много работал с будущими космонавтами, тренировал их на невесомость на Чкаловском аэродроме в Подмосковье. Им также была сконструирована и под его руководством смонтирована «сурдобарокамера» – один из основных элементов предполетной подготовки.

«Условия пребывания космонавтов в космосе, значительно отличавшиеся от земных, поставили перед специалистами ряд важных задач, среди которых не последнее место занимали возможности человека по использованию в космическом полете привычных предметов, таких как карандаш, ручка, шахматы. Одним из первых исследователей, занимавшихся этими вопросами, был Клевцов.

Необходимость делать записи во время полета стояла перед космонавтами, начиная с первого полета. Обилие впечатлений, с которыми сталкивается человек, оказавшийся в необычных для себя условиях, столь велико, что нельзя положиться лишь на память. Гораздо полезнее зафиксировать то, что неподвластно приборам, а находится в психологической сфере, на бумаге.

Клевцовым была разработана космическая шариковая ручка, в которой специальная паста подавалась к пишущему шарику под давлением в 3 атмосферы при помощи поршня, вмонтированного внутрь герметического стержня» (8.21).

Кроме того, он сконструировал шахматы для игры в невесомости. Клевцов так закрепил на доске пластмассовые фигурки, чтоб передвигались они по специальным пазам. И в июне 1970-го состоялся уникальный матч «Космос – Земля». Экипажу корабля «Союз-9» Андрияну Николаеву и Виталию Севастьянову противостояли в Центре управления полетами их коллега-космонавт Виктор Горбатко и руководитель подготовки космонавтов Николай Каманин. Партия длилась около шести часов. Корабль за это время совершил четыре оборота вокруг Земли, с 141-го по 144-й виток. Первый ход был сделан из космоса, а дальше все развивалось как в обычной шахматной партии. Дважды ее пришлось прерывать для «домашнего анализа» на то время, когда корабль находился вне зоны радиовидимости с территории Советского Союза. А завершилось все, как и следовало ожидать, боевой ничьей на 35-м ходу. История получила продолжение годы спустя. Севастьянов, покинув отряд космонавтов, стал председателем шахматной федерации СССР. А Клевцову вручили медаль «За успехи в народном хозяйстве».

«Михаил Клевцов также является одним из основоположников отечественной электронной хронорефлексометрии (зрительно-моторная реакция). По этой проблеме им написаны более 60 работ, в том числе три монографии, а в 1965 году присвоена ученая степень «кандидат биологических наук».

В 1973 году Михаилом Клевцовым была написана книга «Раскрытие тайн мироустройства». Любопытен отзыв, который дал работе Клевцова известный ученый в области радиолокации академик Аксель Иванович Берг: «Вы подошли, казалось бы, к известным вещам совсем с другой стороны. Но вас академики не поймут». Эти слова во многом предопределили судьбу книги. Она увидела свет лишь в 1995 году, а ее содержание еще ждет своего осмысления.

«Не менее интересна и еще одна книга Михаила Клевцова «Похищение света», которую он охарактеризовал как научно-фантастический детектив. Когда Михаил Иванович закончил работу над повестью, он даже испугался – а вдруг кто-нибудь попытается действительно создать «излучатель темноты»? У вдовы ученого до сих пор хранятся отзывы из Правительства и института Министерства обороны, где дается разрешение на печать произведения. Основной вывод, который сделали эксперты: «Технической возможности создать «антилампочку» в настоящее время нет» (8.21).

Скончался Михаил Иванович Клевцов 6 июня 2001 года, прожив достойную жизнь изобретателя и творческого человека.

Однако вернемся к рассмотрению версий гибели кандидата в космонавты Валентина Васильевича Бондаренко. Конечно, нельзя полностью исключать и его собственную вину в происшедшей трагедии. Ведь испытание в сурдобарокамере только кажется простым – сел, мол, и сидишь десять-пятнадцать суток. На деле же это «просто сидение» – сложнейшее испытание для психики человека.

Есть в экспозиции Смоленского областного государственного учреждения культуры «Объединенный мемориальный музей имени Ю.А.Гагарина» (Музей «Первого полета человека в космос») в городе Гагарине Смоленской области Российской Федерации документ, о котором мы уже упоминали выше, – в нем перечислены кандидаты в космонавты и сроки их «отсидок» в сурдобарокамере. Перечислены и условия проведения экспериментов: «о» – обычные (деятельность испытателя днем, сон – ночью) и «с» – сдвинутый (деятельность в ночное время, сон с 14 до 23 часов). Например, Валерий Быковский, Борис Волынов, Павел Попович и Алексей Леонов прошли испытания в обычном режиме, а Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Георгий Шонин, Григорий Нелюбов, Владимир Комаров, Марс Рафиков и Павел Беляев – в сдвинутом. А напротив имени и фамилии кандидата в космонавты Валентина Бондаренко – пометка «с/д?». Что такое это «с» – понятно, это сдвинутый режим, спишь днем, работаешь ночью. А что такое «д»? Это еще один режим испытаний – дробный, при котором кандидат в космонавты работает в сурдобарокамере с многократным чередованием периодов сна и бодрствования в течение суток. Если судить исходя из рассматриваемого документа, Валентин Бондаренко был первым из кандидатов в космонавты, в отношении которого был выбран не просто сдвинутый, но одновременно еще и дробный режим работы. Что, разумеется, могло привести к десятым суткам эксперимента к значительной усталости кандидата в космонавты.

В этом документе есть еще одна весьма интересная загадка. Напротив фамилий каждого из участвовавших в «отсидке» в СКБ-48 кандидатов в космонавты указано наличие соответствующих экспериментальных материалов по результатам работ: дневников, которые вели испытуемые во время нахождения в сурдобарокамере, журнала дежурной бригады, графиков черно-красной числовой экспериментальной таблицы, графиков суточных мероприятий, фотографий обработки физиологических данных, записей электрокардиограмм. А вот напротив фамилии Валентина Бондаренко значится прочерк. Что, во время его «отсидки» не было получено никаких экспериментальных материалов? Нет, даже по видеофильмам и фотографиям, которые имеются в сети интернет, очевидно, что, по крайней мере, дневник своего пребывания в СКБ-48 кандидат в космонавты Валентин Бондаренко вел. Видимо, должны быть и другие материалы. Вполне возможно, что в свое время они были изъяты для изучения комиссией по расследования происшедшей трагедии во главе с генералом Александром Бабийчуком. Но почему же не возвращены обратно? Может быть, в тех экспериментальных материалах было нечто, что кое-кому из организаторов эксперимента очень хотелось бы скрыть?

Раздражение и усталость действительно могли стать причиной роковых ошибок Валентина Бондаренко в тот мартовский день. Однако точно узнать, что на самом деле случилось внутри сурдобарокамеры примерно в полдень 22 марта 1961 года, увы, уже не представляется возможным.

А обе главные версии – и официальная (из доклада генерал-майора Александра Бабийчука), и самая распространенная (из статей журналиста Ярослава Голованова) – базируются только на информации о событии, полученной от сотрудников Института авиационной и космической медицины. Насколько полна эта информация? Можно ли ей полностью доверять? Не являются ли вымыслом некоторые «общеизвестные факты» о гибели Валентина Бондаренко – вымыслом, чтобы прикрыть чью-то неорганизованность и халатность? На эти вопросы нет точных ответов.

Ну, и раз уж обе версии базируются на рассказах сотрудников Института авиационной и космической медицины, то позволим себе привести еще один рассказ тоже сотрудника ИАиКМ – Сергея Павловича Нефедова.