Текст книги "Статьи"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

III

Итак, мы согласились с тезисом, что лучше победить, не сражаясь. Теперь желательно определить, как достичь этого? Ответ на это дает следующая

Теорема Сунь-Цзы: "самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска. Самое худшее – осаждать крепости".

Отметим, что первые два способа ведения войны являются идеалом. Тем более, что разрушение замыслов и союзов противника задача не только армии, но и политического руководства страны. Очень хороший пример показал Бисмарк в Датской, Австро-прусской и Франко-прусских войнах. Пруссия, справедливо воспринимающаяся всеми как страна-милитарист, Пруссия, которая ставила целью создание Германии, как великой державы и единого государства с ведущей ролью Бранденбургского дома, умудрилась организовать три последовательно-оборонительных войны. На мирную маленькую Пруссию поочередно (по видимому, чтобы не помешать друг другу) напали "воинственная" Дания, "экспансивная" Австро-Венгрия и "милитаристская" Франция.

История Второй Мировой войны дает нам пример разрушения замыслов противника. И этот пример – операция "Зеелеве". В 1940 году Англия была на грани поражения. Практически, от победоносного Вермахта ее отделял только пролив, о котором Гальдер в своих дневниках написал: "Характер операции – форсирование большой реки". Противопоставить немецкому десанту англичане могли флот, авиацию и ополчение. Английская армия, только что с большим трудом избежавшая окружения под Дюнкерком, не могла восприниматься как существенная угроза "покорителям Европы". Авиация была большей проблемой. Анализу "Битвы над Британией" посвящены целые работы, но нам достаточно будет заметить, что немцы могли обеспечить господство в воздухе над проливом. Единственным серьезным аргументом Англии мог стать ее флот. Но английский флот 1940 года был слаб. По сравнению с 1914 годом количество кораблей основных классов уменьшилось почти вдвое. Норвежская десантная операция показала, что английский флот не успевает перехватить десант. А угроза рейдеров отвлекала силы англичан на второстепенные ТВД.

Реально, в проливе могло оказаться лишь соединение из двух-трех крейсеров и нескольких десятков эсминцев. Даже несмотря на потери и серьезные повреждения, полученные немецким флотом, его сил было достаточно для противодействия подобной крайне небольшой английской эскадре.

Таким образом, десант в Англию был возможен. И, скорее всего, он был бы удачным. (Заметим в скобках, что командиры на местах, например, Э.Манштейн, который тогда командовал армейским корпусом, относились к операции очень спокойно и считали ее вполне реальной.) Подготовка к десанту шла достаточно успешно. Десантных средств было сосредоточено даже больше, чем было предусмотрено по плану. Война в воздухе "медленно и методично" выигрывалась немцами. Но вот угроза английского флота висела дамокловым мечем над немецким десантом. Проявлением этой угрозы были споры между Вермахтом и флотом о ширине полосе высадки. Армия настаивала на широкой полосе, более удобной для дальнейших действий, а флот – на узкой, которую проще прикрыть. Решение было за политическим руководством страны. И решение не было принято. "Мощь" английского флота, в сочетании с упорным сопротивлением английской авиации, сделали свое дело. Немецкое вторжение не состоялось. Несуществующая угроза оказалась причиной разрушения планов противника.

К сожалению, самая лучшая (то есть, бескровная) победа не приносит полководцу "ни славы ума, ни подвигов мужества". Поэтому очень часто у командующего появляется желание разрешить проблемы прямым способом – битвой.

Написав, "самое худшее – осаждать крепости", Сунь-Цзы остался на уровне знаний своего времени. С тех пор мы существенно продвинулись вперед в определении "самого худшего".

Поправка 1: самое худшее – бомбить неприятельские города.

Поправка 2: еще хуже – расстреливать мирное население.

Легко видеть, что эти принципы следуют из аксиомы Лиддел Гарта, а также из следующего утверждения:

Аксиома Христа: жизнь человека обладает ценностью – в том числе и на войне.

Принципиальное уточнение: противника всегда следует считать человеком.

Заметим, что неочевидность данного вывода привела к появлению "метода устрашения" (который ошибочно приписывается Клаузевицу). Эта военная "теория" предполагала использовать террор по отношению к мирному населению противника для его запугивания. На деле же подобные действия неизменно приводили к появлению у мирных жителей противника причины к оказанию сопротивления. Таким образом можно считать доказанным принцип:

Принцип гуманности: из двух альтернатив имеет смысл выбирать самую гуманную.

Применение этого принципа Юлием Цезарем в Гражданской войне в Риме неоднократно критиковалось с точки зрения успешности операции. Однако расчет оказался верен – именно гуманность действий позволила Цезарю решить основную задачу – сохранить римское государство единым. Из этого принципа уже несложно получить следующие утверждения:

Вторая теорема Сунь-Цзы: Наилучше – сохранить государство противника, на втором месте – сокрушить это государство. Наилучшее – сохранить армию противника в целости, на втором месте – разбить ее.

Комментарий Ли-Вэй-Гуна: убитый солдат противника – всего лишь один мертвый враг. Живой, но зараженный паникой, может подорвать боеспособность всей его армии.

Еще один комментарий: нет человека – нет возможности его использовать.

И этому есть множество примеров. В историю вошли триста спартанцев, погибших при обороне перевала Фермопил. Они стали символом стойкости перед лицом численно превосходящего неприятеля.

Итак, наблюдается противоречие – война есть конфликт, а наилучшее ее решение – бесконфликтное. Мы должны признать, что:

Третья теорема Сунь-Цзы: "война – это путь обмана".

Однако есть еще один принцип, понимание которого могло бы прекратить множество ненужных потерь:

Четвертая теорема Сунь-Цзы: "война любит победу и не любит продолжительности".

Строго говоря, это вытекает из определения социальной энтропии, как меры нереализованной на личное или общественное благо, но затраченной работы. Всякая война увеличивает социальную энтропию (и, как следствие, меру страдания людей) тем больше, чем она продолжительнее. А потому:

Следствие: если нет возможности быстро выиграть войну, следует найти способ быстро проиграть ее, иными словами – быстрый проигрыш приводит к цели войны вернее, чем медленный выигрыш.

Данное утверждение совершенно неочевидно. Даже наоборот, большинство людей привыкло считать, что поражение есть синоним гибели. А это не так.

Следствие: поскольку своевременный мир может быть заключен только при сохранении нормальных психологических отношений между воюющими сторонами, эмоциональная пропаганда враждебности к противнику недопустима.

IV

Подобно тому, как логика войны завязана на металогику принятия решения, этика войны также допускает выход в надсистему. И эти две надсистемы – этическая и логическая – оказываются совпадающими.

Собственно, в этом нет ничего удивительного. И этика, и логика – лишь стороны одного и того же процесса познания. Обе эти дисциплины изобретены для того, чтобы дать человеку четкие ориентиры поведения в мире. Решая одну и ту же задачу, они не могут не приводить в схожих ситуациях к схожим ответам. Именно поэтому в этически неоднозначной ситуации следует поступать, исходя из логического анализа; в ситуации, неоднозначной логически, правильным будет самое нравственное решение.

Следствием этого можно считать некую разновидность закона кармы: всякие неэтичные действия (на войне) не могут привести к полезному результату, поскольку у противника обязательно найдется опровержение. Сам факт нарушения законов этики означает, что такое опровержение существует. Дело командира – его найти. К примеру, Помпей, убегая из Италии во время Гражданской войны, объявил, что всякого, кто останется в Риме, он будет считать своим врагом, этим он пытался вовлечь в войну всех граждан Рима. Цезарь смог найти опровержение – он, в свою очередь, объявил, что всякий, кто останется в Италии будет рассматриваться им (Цезарем), как союзник. Нужно ли говорить, что количество оставшихся намного превышало количество ушедших с Помпеем.

Отметим, что закон кармы обратим – этичные действия могут привести к полезным результатам. Так, к примеру, разумное решение вопроса убиев и свебов Юлием Цезарем помогло ему в дальнейшем – германские племена охотно сдавали ему внаем свою конницу, которая была для него очень важна особенно во время общегальского восстания 52 года до н.э. А переход на сторону Цезаря общин в Гражданской войне во многом был связан именно с политикой "милосердия" по отношению к врагу.

Таким образом, непрямое действие, которое призвано прежде всего избежать прямого столкновения, и как следствие, сохранить в целости как свои силы, так и силы противника, является наиболее предпочтительным.

Источник: "Конструирование Будущего", 2002 г.

Комментарии к работам профессора Сэмюэля Хантингтона

Оставаясь последовательным, Хантингтон должен предсказать серию гражданских войн, которая положит конец западной цивилизации. Этот вывод сделал за него Умберто Эко

…От усердья, с каким интеллекты,

Измеряют миры близоруко,

До завидной манеры мерзавца

Что угодно считать чем угодно…

М. Щербаков

Доктрина «in action»

Как известно, в основу внешнеполитической доктрины администрации Дж.Буша положена статья «Война цивилизаций» профессора С.Хантингтона, директора Института стратегических исследований им. Ж.Олина при Гарвардском университете. После крушения небоскребов Всемирного торгового центра мы получили возможность наблюдать эту доктрину «in action»: война цивилизаций началась.

Едва ли не в «День Д», 11 сентября, президентом США была выдвинута «исламская версия» и названо имя «террориста № 1». Было произведено несколько арестов, которые не дали «следственных результатов»: спецслужбы США так и не смогли добиться от задержанных нужных показаний. Средний американец, может быть, и поверит в легенду о «несгибаемых воинах Аллаха», но люди, осведомленные о возможностях современной химии, объясняют молчание подследственных тем, что им не о чем говорить.

Версии терактов, альтернативные «исламской», даже не были рассмотрены, хотя многие из них аргументированы не хуже официальной. Простой вопрос «кому выгодно?» заставляет подозревать в причастности к случившемуся тех деловых людей, которые нажились на трагедии (список их был представлен Ассоциацией американских банков). С другой стороны, технологичность действий террористов указывает на евро-атлантический стиль планирования операции и заставляет вспомнить о перманентном конфликте между долларом и евро. Есть еще Югославия, есть заинтересованный в разгроме талибов Северный альянс. Есть, наконец, колумбийские наркобароны, которые также имели и возможности, и мотив для нападения на США.

То, что американский истэблишмент игнорировал все эти версии (с точки зрения долговременных интересов Соединенных Штатов адекватная отработка некоторых из них куда предпочтительнее нынешней затяжной афганской компании), – во многом заслуга теоретика С.Хантингтона.

Вас повесят не как испанцев…

Основой «модели Хантингтона» является понятие «цивилизации». Указывается, что евро-атлантическая фаза истории подошла к концу, и что отныне ход истории будет определяться конфликтами между «западом» и «не-западом».

Цивилизаций Хантингтон выделяет восемь:

западную;

конфуцианскую (китайскую);

японскую;

исламскую;

индуистскую;

славяно-православную;

латиноамериканскую;

африканскую (последняя находится под вопросом).

Этот список вызывает серьезные сомнения. Китай оказывал индуктивное воздействие на Японию на протяжении целых исторических эпох, японская культура определена многими исследователями как островное Представление китайской. «Расстояние» в цивилизационном пространстве между Японией и Китаем меньше, нежели между Великобританией и материковой Европой. Поневоле приходишь к выводу, что Япония выделена в отдельную «цивилизацию» лишь потому, что эта страна с начала ХХ столетия рассматривается американскими промышленными кругами как конкурент.

Так же трудно оправдать вычленение Латинской Америки: ее связь со средиземноморскими культурами Европы столь же очевидна, как связь между САСШ/США и Великобританией. О «славяно-православной» цивилизации пока умолчим.

С.Хантингтон не дает определения цивилизации, но предлагает описательную форму такого определения.

По С.Хантингтону под объективными признаками цивилизации следует понимать «культурную общность»: язык, историю, религию, обычаи. В рамках такого подхода решительно невозможно объяснить, почему между Испанией и Ирландией есть «культурная общность», а между Россией и Польшей ее нет. Чтобы защититься от подобных возражений, автор выкладывает на стол следующую карту: принадлежность к цивилизации определяется самоидентификацией людей или, как говорят методологи, вытекает из рамки идентичности.

Теория идентичности/аутентичности еще только создается, причем ее развитие наталкивается на почти непреодолимые методологические трудности. (Так, до сих пор не удалось четко показать, что идентичность бытийна, а не проектна.) Но, «если бы Великий комбинатор знал, что играет такую мудреную партию и сталкивается со столь испытанной защитой, он очень бы удивился»…

Далее речь заходит о процессах глобализации, о разрушении национальных государств, о десекуляризации и, в конце концов, делается вывод о примате «конфликта идентичностей» (прежде всего, конфессиональных) перед классовыми, национальными, расовыми и любыми другими конфликтами. «Можно быть наполовину арабом и наполовину французом, сложнее быть наполовину католиком и мусульманином», – говорит Хантингтон.

Но почему? В эпохи Халифата или реконкисты такая самоидентификация была устоявшейся и довольно распространенной практикой. Да и позднее конфессиональные различия отступали перед опасностью или выгодой. Как известно, отец Мушкетона из бессмертного романа А.Дюма «избрал для себя смешанную протестанстко-католическую веру». В те же времена, но в другом романе, на островах Карибского моря произошло столкновение идентичностей, и ответом на фразу: «мы повесили их не как французов, а как еретиков», – было: «вас повесят не как испанцев и католиков, а как бандитов и убийц».

Границы цивилизаций: обратная задача

Важнейшей цивилизационной границей С.Хантингтон считает восточную границу западного христианства, которая проходит между Россией и Финляндией, Россией и Белоруссией, Россией и Польшей (имеется в виду, скорее, административная граница Царства Польского в составе Российской Империи), между Австро-Венгрией и Оттоманской Империей. (Украина и Белоруссия разрезаются примерно в отношении 2:1, от Румынии отделяется Трансильвания, Югославия пересекается «границей раздела» сложным образом.) По одну сторону от этой условной линии – люди, приобщенные к европейской культуре, по другую – экономически слаборазвитые народы, «без энтузиазма принимающие перспективы создания стабильных демократических систем».

Кровавую границу «межцивилизационного поверхностного натяжения» рисует «мусульманский полумесяц». Китай объявил США «новую холодную войну» и одновременно начал вести активную ассимиляционную политику в Тибете. Нарастают японо-американские противоречия. («В то время как, – поучает С.Хантингтон, – противоречия между Америкой и Европой не имеют такой политической отчетливости и эмоциональной интенсивности») Короче говоря, именно границы цивилизаций структурируют мировые конфликты.

Понятно, что если цивилизации определены совершенно произвольно, то столь же произвольными являются их границы. Возникает устойчивое впечатление, что С.Хантингтон решает «обратную задачу». Вместо дедуктивного пути: структурное определение цивилизации – классификация цивилизаций – границы этих цивилизаций – характер трансграничного взаимодействия, он использует индуктивный подход: ищем «зоны разломов», называем их границами цивилизаций, отсюда выводим спектроскопию и пытаемся сконструировать отвечающее этой спектроскопии определение. Такая методология, конечно же, возможна, но она, во-первых, не имеет предсказательной силы и, во-вторых, не фальсифицируема (принципиально не может быть опровергнута опытным путем), то есть, не является научной.

Впрочем, она, по крайней мере, может быть объективной. Увы, доктрина С.Хантингтона создавалась в рамках исследовательского проекта «Изменения в глобальной безопасности и американские национальные интересы». Таким образом, даже тот невысокий уровень научности, который задан рамками индуктивного подхода, выдержать не удалось.

Доктрина Хантингтона отрицает трансцивилизационные государственные образования: неоднородные страны, вроде СССР и Югославии, обречены на распад. Империи в самом деле смертны, как и все на этом свете, но они столетиями существуют в статусе Текущей Реальности, отбрасывая Тени на будущие тысячелетия. Нет никаких оснований считать Австро-Венгерскую империю образованием более эфемерным, нежели США, не так давно отметившие двухсотлетнюю годовщину.

Но и после распада СССР и уничтожения Югославии остались страны, рассеченные цивилизационными границами С.Хантингтона. Их автор называет «разорванными» (torn country). Эта ситуация интерпретируется как социальная неоднородность страны, где руководство занимает прозападную позицию, которая не находит опоры в истории и культуре страны. К таким государствам относятся Турция, Мексика, Россия (но не Польша и Саудовская Аравия). Судьба «разорванных государств» незавидна – в наступающей «войне цивилизаций» они будут не субъектами политики, но полем боя. Впрочем, С.Хантингтон считает важным присоединение России (желательно, ценой раскола этой страны) к западной коалиции.

Выводы на будущее: Запад против всех

Далее С.Хантингтон рисует динамический сценарий развития событий и делает выводы на будущее. Прогнозируется мировой конфликт: Запад против всех остальных, причем ударной силой этих «остальных» является конфуцианско-мусульманский блок, от которого необходимо оторвать Россию. В рамках предложенных автором построений невозможно объяснить, как вообще может возникнуть (и сколько-нибудь разумное время существовать) «трансцивилизационный блок». Вполне понятно все же, что интересы США требуют обязательного втягивания Китая (или, по крайней мере, Индии) в развертывающуюся войну с «исламскими террористами». С этой точки зрения построения автора вполне логичны.

Более интересен, однако, другой вопрос. На сегодняшний день ни одна из спроектированных автором цивилизаций, за исключением японской, не сосредоточена внутри своих цивилизационных границ. В каждой европейской стране (и в США) проживают сотни тысяч мусульман, значительна китайская диаспора. Так что, в географическом пространстве межцивилизационные границы имеют, скорее, фрактальный характер. А это возвращает нас к концепции «разделенных» (ТВ-так или см.выше «разорванных»?) и даже «трансцивилизационных» стран.

Оставаясь последовательным, С.Хантингтон должен предсказать серию гражданских войн, которая положит конец западной цивилизации. Этот вывод сделал за него У.Эко в статье «Несколько сценариев глобальной войны».

Источник: "Конструирование Будущего", 2002 г.

Сергей Градировский, Сергей Переслегин

Версия для печати

География нового освоения

Москва перегружена не только государственными функциями, но и смыслами. Она превратилась в совершенно отдельный мир, не столько возглавляющий Россию, сколько противопоставленный ей

Иногда совмещение вполне традиционных и даже очевидных утверждений приводит к нетривиальному результату.

Великая Французская Революция поставила в основу политической жизни народов принцип разделения властей, оформленный конституционно. Собственно, вся история демократии – это эпизоды войны властей за свой суверенитет…

Другой интересующий нас принцип носит еще более древний характер. По-видимому, на интуитивном уровне он был ясен политикам энеолитического Иерихона, хотя точная всеобъемлющая формулировка принадлежит Древнему Риму и прописана в структуре Вечного Города: полис существует одновременно в двух мирах – реальном и идеальном, дольнем и горнем, – соединяя их. Так, Храм (Церковь, Собор) соединяет пространство города с трансценденцией данной культуры, Университет проектирует на местность Вселенную универсальных смыслов, а Столица является материальным выражением идеи государства, будь то замкнутое национальное образование или открытая Космосу Империя.

Тем самым принцип разделения властей подразумевает и такое следствие: у государства должно быть несколько столиц.

Многостоличье

Эту социо-географическую схему Россия уже опробовала.

На заре века Просвещения Петр Великий возводит Петербург, мечтая создать вторую Венецию или Амстердам, но строит государь третью Александрию. Подобно городу, основанному македонским завоевателем, подобно полису, план которого, образующий крест, приснился некогда императору Константину, Санкт-Петербург был воздвигнут на самой границе освоенной Ойкумены и варварской (в смысле иноверной) Окраины, воздвигнут, чтобы впитывать в себя культуру окружающего мира и преобразовывать его. Александрия Египетская, Константинополь, Санкт-Петербург – новые столицы древних государств – создавались как проводники смыслов Империи во внешний мир. И наоборот: они распаковывали для Империи темные смыслы Периферии, с неизбежностью попадая под очарование внеимперского культурного окружения, в результате чего незаметно менялись сами и меняли душу Империи, привнося в нее иные идеи и образы.

Такие города несут в себе Будущее, но за это не имеют прошлого, так как именно разрыв с традицией и приводит к их появлению. В действительности они даже не имеют настоящего, существуя "здесь и сейчас" только как проекция динамического сюжета[1].

Такие города всегда лежат у моря. Империя не мыслима без морского могущества и Герой, создавая новую столицу, неизменно строит ее на границе Тверди и Хляби, на границе Будущего и Прошлого, на границе Ойкумены и Окраины[2]. Петербург обрел граничный статус и в этих измерениях, стал переводчиком между языками Континента и Океана, постоянным напоминанием об атлантизме, метафорой внешней Вселенной. России, никогда не имевшей заморских колоний, подобный посредник был особенно необходим. Как ни удалена была Сибирь, до нее можно было дойти пешком (что время от времени и происходило). Питер же был окном в тот мир, до которого "дойти" было нельзя. И "окно в Европу" становилось гаванью внешней Вселенной. "Нет другого места в России, где бы воображение отрывалось с такой же легкостью от действительности".

Столица выполняет множество ролей, среди которых одна из важнейших – роль посредника между властью и страной. Власть почти всегда воспринимает страну через ближайшее окружение, через столичных жителей. Но и провинция воспринимает столицу как ядро, которое организует все бытие Империи. То есть столица является одновременным отражением государственности и народа[3].

Весьма важным является тот факт, что, хотя Санкт-Петербург и создавался Петром как столичный город, прежняя столица – Москва – также сохранила свой статус. Управление Империей осуществлялось с берегов Невы, но отдельные важнейшие государственные акты (в частности династические) по-прежнему свершались в Белокаменной.

Планируя кампанию 1812 года, Наполеон определяет Москву "сердцем России", а Санкт-Петербург ее "головой". Позднее Бисмарк обращает внимание на ту устойчивость, которую придает Империи наличие двух равновеликих управленческих центров. В действительности, конечно, центры не были равновеликими и система управления страной была резко поляризована.

Скорее всего, первоначально невская столица мыслилась Петром достаточно утилитарно: как вынесенная вперед "ставка верховного главнокомандования". В конце концов, наступательные операции Империи велись в то время в Латвии, Эстонии и Финляндии, и управлять ими из Петербурга просто было удобнее, чем из Москвы. Кроме того, в новом, еще не обустроенном городе легче принимать "нетрадиционные решения" и иметь дело с неожиданными последствиями. Московские бюрократы стали слишком тяжелы на подъем, слишком "толстозады", чтобы последовать за царем-плотником в дельту Невы; в результате "птенцы гнезда Петрова" обрели власть не только "де юре", но и "де факто". В целом, это дало хорошие результаты, хотя период "учебы" реформаторов обошелся стране недешево.

К концу Северной войны окончательно сложилась система разделения властей, которую по аналогии с радиотехническими схемами можно назвать "пушпульной"[4]. На северо-западе Санкт-Петербург исполнял роль "центра развития" (push). В центре тяжести русского геополитического субконтинента располагалась альтернативная столица – Москва, средоточие традиции, "выя" тяглового государства.

Этот механизм успешно проработал два столетия, хотя со временем инновационная идентичность Санкт-Петербурга истончилась.

Можно предположить, что к началу XX столетия функции центра развития должны были перейти к самому западному из великих городов Империи – Варшаве. Этого, к сожалению, не произошло[5]. В ходе революции и последующей Гражданской войны границы страны изменились и царство Польское оказалось за их пределами.

Возможен был и другой сценарий развития: перенос столичных функций в юго-западные пределы, в Севастополь, и тогда Проливы – болезнь и мечта русской геополитической мысли – становились следующим рубежом Империи.

Пришло новое время. Разворачивая Проект в рамках новой мировой идеи, большевики отчаянно нуждались в новой столице. Такой столицей должен был стать новый Град, расположенный на границе государства. Альтернативой было придание принципиально нового смысла уже существующему городу, но как раз для этой цели Москва была совершенно не пригодна.

До сих пор страна ощущает последствия совершенной в двадцатые годы ошибки. "Двухтактный механизм", созданный Петром, продолжает работать, но в совершенно "нештатном режиме". Москва вынуждена исполнять одновременно две взаимоисключающие функции – привнесение инноваций и сохранение традиций. Такое "совмещение ролей" приводит Москву к ожесточенной борьбе с собой: мегаполис преодолевает возникающее противоречие либо путем вооруженных столкновений, либо с помощью грандиозного монументального строительства (ведь строительство памятника – одна из метаморфоз, превращающих новацию в традицию).

Один – это уже слишком!

Итак, Москва перегружена не только государственными функциями, но и смыслами. Она превратилась в совершенно отдельный мир, не столько возглавляющий Россию, сколько противопоставленный ей. Культурный, финансовый, экономический, образовательный потенциал столицы превосходит возможности любого федерального округа и сопоставим с ресурсами страны в целом.

Исторически сложилось так, что и транспортные сети России, и государственные земли организовывались по иерархическому принципу. В результате информационные и материальные потоки страны оказались централизованными (однополярными): почти любая трансакция с неизбежностью проходила через региональный, областной, окружной или государственный центр. Понятно, что это обстоятельство резко повышало издержки, делая российское хозяйствование неэффективным.

По мере развития средств транспорта и связи степень централизации только нарастала, сейчас она дошла до инфраструктурного предела: Москва перестала справляться с тем количеством транспорта, который необходим, чтобы обеспечить исполнение городом взваленных им на себя столичных функций[6]. Помимо того, что централизация власти обременительна для городских служб, она также противоречит дискурсу развития. Система "одного центра" была хороша для классических имперских структур XIX – начала XX веков (и то не всегда), сегодня она уже не является адекватным ответом на обращенные к России вызовы. В сущности, эта система сама стала таким вызовом.

Колоссальный "властный центр" – Москва – играет роль всероссийского "кадрового пылесоса"; причем, отбирая "человеческий ресурс" у провинций, столица не может его корректно использовать и в результате обесценивает[7]. При этом отдаленные округа оказываются в условиях жесточайшего кадрового, финансового и инфраструктурного голода, что затрудняет развертывание на их территории любых форм проектности. В Москве же подобное развертывание также невозможно из-за избыточной плотности проектного пространства, вызывающей острую конкуренцию и взаимную блокировку путей развития.

В политическом пространстве большая часть энергии Москвы направлена на нейтрализацию сепаратистских импульсов. Последние же неизбежны как форма протеста, обращенного против чудовищной централизации[8].

Система разделения властей

Осмысление логики развития российской государственности приводит нас к концепции нескольких центров власти (и тем самым – нескольких "точек роста"), разделенных не только функционально, но и разнесенных географически. Такое решение позволяет, с одной стороны, развернуть и противопоставить информационные, финансовые и кадровые потоки, а с другой – получить дополнительные ресурсы для нового освоения страны за счет возникновения неизбежной конкуренции между новыми центрами аккреции.

Очертим контуры возможной альтернативной политической географии Российской Федерации.

В настоящее время в стране сложилась достаточно разветвленная структура власти. С некоторых пор Россия "позиционирует себя" как правовое государство и помимо традиционных законодательной и исполнительной ветвей власти инсталлирует действительно самостоятельную судебную власть. Пока эта власть имеет малый авторитет, но она активно наращивает свое влияние.

Подобно Соединенным Штатам Америки, с их "не вполне государственной" Федеральной резервной системой, Россия рассматривает свой Центральный банк как самостоятельную властную структуру, практически не зависимую и обладающую весьма значительными реальными полномочиями (финансовая власть).

Российская традиция самодержавия (авторитарности) нашла отражение в самостоятельном характере президентской власти. На сегодняшний день эта ветвь воспринимается как ведущая населением страны, промышленниками и зарубежными политическими деятелями, являя собой образ российской государственности.

В чем логика дееспособности власти?

Мы исходим из гипотезы существования мирового проектного пространства [9]. Поэтому перед каждой страной и ее элитой встает вопрос о власти, оспособленной к стратегированию, в смысле умения прорисовать страну и нацию на карте нового миропорядка, указав Путь и цивилизационную миссию (то есть ответить на вопрос: для чего это государство существует и во имя чего эта нация живет?). Следующим шагом, полученные ответы необходимо увязать с доступными ресурсами, новыми типами вызовов и угроз и новыми формами институциализации мышления.