Текст книги "Статьи"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Вызов со стороны Реального Будущего был практически одновременно воспринят экспертными элитами ведущих мировых культур. Осознание проблемы привело в Японии к конструированию концепции «Конца истории», а в США – к логике «Войны цивилизаций». Россия отрефлектировала вызов созданием социомеханики, социальной термодинамики и теории когнитивной фазы развития.

Необходимо, однако, иметь в виду, что, в отличие от Японии, Россия не оформила свою когнитивную проектную деятельность в виде обязывающего официального документа, в отличие от США – не создала в стране сферу бесспорного и беспрецедентного процветания, в отличие от Германии – не сумела эффективно реорганизовать окружающее геополитическое пространство.

Проектируемая сейчас транспортная система России – лучшая в мире, но пока она существует только на бумаге. Российский инновационный проект носит все черты когнитивного, но сейчас он лишь очень осторожно обсуждается на уровне экспертных сообществ. Потребуется время – и огромное везение – чтобы продвинуть эти и подобные им проекты на уровень властных структур. И понадобятся усилия всей страны, чтобы реализовать когнитивные проекты «в правовых нормах», «в земле», «в камне и металле».

Впрочем, с точки зрения классической стратегии, задача, для решения которой нужны лишь время, силы и везение, не представляет серьезных трудностей.

[1] В рамках модели социальных тепловых двигателей Россию в целом можно рассматривать как изолированную перегретую социосистему. Поскольку о внешней экспансии при сложившемся соотношении сил не может быть и речи (кроме сугубо частных интегративных операций в пространстве СНГ, в районе Прикаспия, на Дальнем Востоке), когнитивный переход оказывается предпочтительным направлением когерентной деятельности.

Пространство глобальных когнитивных проектов: Европа

Само создание ЕС не слишком впечатляет: и правовая, и административная система Союза подчеркнуто ортодоксальны и, в конечном итоге, мало пригодны для практической эксплуатации. Однако в воспитании социальной коммуникабельности архитекторы Единой Европы добились впечатляющих результатов

Хотя глубина и всеобщность кризиса индустриальной фазы развития в полном объеме не осознана мировыми элитами, демографическая, экономическая и социальная динамика последней четверти XX столетия внушает им серьезное беспокойство. Рефлексия возникших и возникающих проблем была положена в основу нескольких альтернативных стратегических замыслов, которые ныне и определяют положение на мировой шахматной доске. Эти замыслы удобно рассматривать в проектном пространстве[1].

Будем называть проект одной из национальных элит[2] глобальным, если он оперирует не только с собственными (национальными) ресурсами и смыслами, но и с заимствованными.

Будем называть проект когнитивным, если он работает с экзистенцией (трансцендентными смыслами, уникальностями). При этом локальные когнитивные проекты работают только с собственной экзистенцией – пример еврейский национальный когнитивный проект, в то время как глобальные «втягивают» в себя и преобразовывают чужие трансценденции.

Поскольку работа с чужими трансценденциями подразумевает рефлективное отношение к собственным, разумно предположить, что глобальный когнитивный проект подразумевает тензорную[3] трансценденцию.

Практически невозможно регистрировать локальные когнитивные проекты. Глобальных же, насколько можно судить, всего четыре, причем два из них носят, скорее, постиндустриальный характер.

Строго в рамках «индустриального когнитивизма» действует геоэкономический «запад». Для лидеров ЕС содержанием происходящих в мире изменений является переход от государств к негосударственным, региональным структурам, преобразование высших форм индустриальной экономики («хайтек») в первичные формы экономики постиндустриальной («хайесттек»), отказ от идентичности в пользу социальной коммунабельности. Эти задачи Германия, являющаяся сердцем и двигателем глобального европейского проекта, выполняет последовательно и методично.

Немецкие конструкторы Единой Европы, разумеется, понимают, что ЕС экономически неэффективен в долговременном масштабе и политически неустойчив. Но эта геополитическая структура позволяет Германии выиграть время и усиливает ресурсную базу глобального проекта. Распад ЕС, когда он произойдет, также будет утилизирован и использован во благо постиндустриализации.

Следует иметь в виду, что, хотя Германия и считает себя единственным субъектом проекта, ситуация в Европе достаточно сложная, и в развивающейся игре все имеют свои шансы. Ирландия создала лучшую в Европе инновационную систему и ввела у себя законодательство, практически освобождающее от налогов когнитивные формы деятельности. Великобритания дальше всех продвинулась в биоинженерии. Франция и страны Бенилюкса сосредоточили в своих руках управленческие технологии ЕС, Германия имеет наиболее развитую экономику и наиболее пассионарное население. Одна из этих стран реализует постиндустриальный проект, присвоив ресурсы остальных.

Само создание ЕС не слишком впечатляет: и правовая, и административная система Союза подчеркнуто ортодоксальны и, в конечном итоге, мало пригодны для практической эксплуатации. Однако в воспитании социальной коммуникабельности архитекторы Единой Европы добились впечатляющих результатов. Им, например, удалось естественно включить инвалидов в социальную ткань. «Определенный социальный шок у меня вызвала картина, когда компания молодежи гуляла в обществе двух девушек в колясках, причем нормально себя чувствовали и сопровождающие, и инвалиды. Проблема инвалидов решается их полной интеграцией в общество и деятельность, и наличием удобных способов передвижения на колясках во все пространства, куда обычные люди могут зайти на своих ногах. Дети-инвалиды не чувствуют себя одинокими и брошенными, напротив они «вынуждены» участвовать в жизни общества, потому что для них все условия созданы, и никто не воспринимает их неполноценными»[4].

Другим достижением европейцев может считаться компетентность и доброжелательность властей, довольно высокий уровень доверия к гражданам., стремление полиции решать проблему, а не наказывать виновных.

В рамках теоретической стратегии глобальные проекты отличаются очень высокой нагрузкой на операцию и, следовательно, содержат в себе огромный риск. Для Германии – это риск утраты национальной идентичности вследствие прогрессирующего демографического спада, нарастающей стихийной миграции, острой нехватки специалистов, вынуждающей плановую миграцию. Стремление ограничить хотя бы плановую миграцию приводит к необходимости спроектировать и осуществить реформу в среднем и высшем образовании. В более или менее отчетливой форме этот вопрос сейчас встает перед любой страной, являющейся геопланетарным субъектом.

[1] Проект есть аналитическая система, включающая совокупность ресурсов, рамок и оценочную функцию заданную на множестве позиций.

[2] Напомню, что игроками за мировой шахматной доской являются на сегодняшний день национальные государства и их управляющие корпорации. Транснациональные Корпорации (ТНК) функционируют на противоречиях между ними. Будучи «по построению» коммерческими структурами, ТНК не может брать на себя столь затратное мероприятие, как преодоление фазового барьера.

[3] Тензорная трансценденция – то же самое, что тензорная форма этно-конфессиональной идентичности.

[4] Из доклада на семинаре Санкт-Петербургской школы сценирования 13.09.2003 г.

Пространство глобальных когнитивных проектов: США

В условиях векового экзистенциального голода, вызванного жизнью среди примитивных информационных структур, американский народ оказался обреченным на свободу и попал в условия теоремы Айзека Бромберга, в соответствии с которой социум неизбежно расслаивается на две подгруппы – большую и меньшую, причем меньшая группа необратимо опережает большую по уровню развития

Государственный бюджет ничем принципиально не отличается от семейного. Доходная часть его определяется тем, как вы работаете (для страны – это уровень производительности труда). Расходная состоит из необходимых затрат, желательных затрат и «затрат на развлечения». Остаток, если он есть, идет в фонд накопления. Тратить больше, чем зарабатываешь, можно лишь взяв кредит, что чревато. (Для государства, правда, есть возможность «нарисовать» внутренний кредит, который можно и не отдавать – напечатать дополнительные деньги и взвинтить инфляцию. Последствия – за свой счет.) Ну, еще можно поторговать. Однако невосполнимые ресурсы рано или поздно кончаются, а торговый баланс при обмене продуктами труда в конечном счете опять-таки определяется производительностью этого труда. Короче, экономического «вечного двигателя» в природе не существует.

Принято считать, что государственная валюта обеспечивается «всем достоянием» нации, однако, кто и когда видел и считал это достояние? Наверное, только в фильмах о Джеймсе Бонде всерьез утверждается, что в подвалах Форт Нокса действительно лежат золотые слитки…

Современные финансы – динамическая категория, устойчивая лишь при детальном равновесии производства и потребления. Как интуитивные построения, так и конкретный анализ наводит на мысль, что данное равновесие в экономике США давно и необратимо нарушено.

Заметим, прежде всего, что производительность труда в США сегодня заведомо уступает японской и, скажем так, не превосходит западноевропейскую. Так что, уровень государственных доходов в США и, скажем, Великобритании, должен быть сравним (хотя бы по порядку величины). Разберемся в расходах.

Флот США отвечает «мультидержавному стандарту»: он превосходит флота всех остальных государств земного шара, вместе взятые. Только одних ядерных авианосцев в этом флоте десять штук. С полными авиагруппами, с системой базирования по всему миру, с высокооплачиваемыми наемными экипажами. Причем, что характерно, последняя серия из пяти экземпляров строилась уже после распада Союза, когда стало ясно, что реального боевого применения этим авианосцам не найдется. Строили «с жиру». По уровню затрат (с учетом технического и экономического прогресса) такой спурт – что-то вроде «дредноутной гонки» начала столетия. «Дредноутная гонка», однако, была обусловлена по крайней мере наличием реального противника. И она привела, сейчас это более или менее очевидно, к разорению и упадку Великобритании.[1]

Кроме надводного флота американцы полностью переоснащают подводный. Одновременно авиация переходит на новые типы боевых самолетов, созданных по стеллс-технологии. Резко меняется техническое обеспечение сухопутных сил. Ведутся колоссальные «антитеррористические» операции по всему миру. В 2001 – 2003 гг. эти операции вылились в две большие войны. Все это требует денег и – с учетом очень высокого уровня жизни в США и обусловленной этим значительной доли заработной платы в общем объеме расходов – денег немалых.

Но военными расходами дело не ограничивается.

США немало тратят на космос. В США очень дорогое (и, если верить исследователям ЮНЕСКО поразительно неэффективное) школьное образование. Кто-нибудь подсчитает доллары, валящиеся в эту финансовую «черную дыру»? Наконец. дешевый бензин в Америке. Это притом, что привозная нефть стоит столько же, сколько она стоит в Западной Европе, переработка в США – дороже (все тот же высокий уровень жизни), а сверх того США часть нефти добывает у себя дома, и эта нефть стоит заметно больше привозной. Иными словами, сырая нефть в США дороже, переработка тоже, а вот очищенный бензин оказывается дешевле.

Заметим, что дешевый бензин Штатам необходим, поскольку вся их транспортная система основана на автомобильном транспорте. Но даже страны-экспортеры нефти разорялись, когда пытались поддерживать у себя цены на бензин много ниже мировых. Пример СССР достаточно показателен.

Может быть, американцы экономят деньги на сверхэффективности своей экономики? Любая страна тратит часть своего труда совершенно непроизводительно, поэтому КПД экономики всегда меньше единицы. (Например, реальный продукт изготавливает рабочий, вытачивающий детали. Но предприятие не может обойтись без более или менее раздутого штата администрации, которая деталей не делает, но необходима для регулирования процесса производства. В данном примере КПД завода определяется долей затрат на содержание администрации в общей стоимости продукта. Для страны неизбежные, но непроизводительные – то есть, не удовлетворяющие никаких, даже самых извращенных человеческих потребностей затраты – связаны с содержанием государственных органов и налоговой службы.)

Так вот, США имеет высокие прямые налоги, и ее фискальная система весьма развита. Что же до администрации, то с учетом дублирования всех управляющих органов на уровнях Штатов и Федерации она просто безобразно раздута.

Сверх того, в США очень и очень высокие и совершенно непроизводительные расходы на медицинское обслуживание и на поддержание безбедного существования «паразитических» сословий юристов и психоаналитиков.[2]

(Понятно, что я не призываю вернуться в каменный век и вообще отказаться от психологического и медицинского обслуживания или от правового обеспечения общественной жизни. Речь идет о выходе за рамки здравого смысла, когда, обратившись к врачу по поводу элементарной ангины, получаешь назначение на рентген позвоночника или операцию аппендицита.)

В этом разделе навязчиво повторяются слова «большие», «огромные», «значительные», «недостаточные» и им подобные эпитеты, хотя говорят, что финансы любят конкретный счет, а не общие рассуждения.

С этим не приходится спорить, но у меня никаких оснований доверять официально публикуемым бюджетным цифрам больше, нежели представленному в российскую налоговую инспекцию балансу очередного мертворожденного общества с ограниченной ответственностью. Определить сколько-нибудь точно совокупный общественный доход весьма трудно. На этом основано само существование современной мировой финансовой системы, которая вся держится на необеспеченных ничем, кроме доброго имени того или иного государства, кредитах.

В общем, мы не можем подтвердить цифрами интуитивный вывод, согласно которому Штаты не могут сводить концы с концами в экономике. Зато мы может подтвердить это фактами. Фактами реального существования десяти ядерных авианосцев, дешевого бензина и сотен тысяч никому не нужных юристов.

Для того чтобы быть гегемоном мира индустриальной экономики достаточно иметь в своем распоряжении совсем небольшие производительные мощности экономики насыщающей. Внешний наблюдатель, рассматривающий ситуацию на индустриальном уровне, вообще ничего не заметит, кроме бьющего в глаза процветания. По сути вся традиционная экономика оказывается призраком, фата-морганой, «муляжом для публики и иностранных разведок», и США может строить не несчастные девять или десять, а все девятьсот ядерных авианосцев только они никому не нужны (как впрочем, не нужны и десять, но по инерции мышления этого еще не заметили.)

Но – откуда в Штатах насыщающая экономика?

Есть основания предполагать, что в условиях векового экзистенциального голода, вызванного жизнью среди примитивных информационных структур, американский народ оказался обреченным на свободу и попал в условия теоремы Айзека Бромберга, персонажа романа А. И Б.Стругацких «Волны гасят ветер». В соответствии с этой теоремой социум неизбежно расслаивается на две подгруппы – большую и меньшую, причем меньшая группа необратимо опережает большую по уровню развития. Иными словами, в Соединенных Штатах Америки реальная власть принадлежит люденам, субъектам когнитивной фазы развития, использующим плоды высоких психологических технологий для обеспечения функционирования насыщающей экономики.

В шестидесятые годы США пережили тот психологический бум, который сейчас только начинается в России. Разумеется, тогда Россию/СССР это не интересовало: коммунистический эгрегор решал проблемы межличностной коммуникации автоматически и в целом лучше, чем первые американские психотерапевты и конфликтологи начала шестидесятых. Так первые пароходы безоговорочно проигрывали парусникам и признавались годными лишь в качестве буксировщиков в портах. Но возможности эгрегориальной регуляции оказались все-таки ограниченными…

Отдельные когнитивные личности появлялись с той или иной частотой всегда, но лишь в Америке конца пятидесятых (или начала шестидесятых) они осознали себя: АУМ либо какая-то иная группа сумела разрешить «проблему скачка».

Усвоение человеком новых умений происходит только скачкообразно. Имеет место переход между двумя психическими состояниями: «я никогда не пойму, как это делается, и не смогу этого делать» и «это настолько очевидно, что я не могу понять, что здесь можно объяснять». Если не говорить о первых годах жизни ребенка, скачки данного типа происходят:

– при овладении чтением;

– при овладении письмом;

– при всех стандартных расширениях множества чисел (дробные, отрицательные, рациональные числа, но не комплексные числа);

– при овладении понятием бесконечно-малой величины и следствий из него (пределы);

– при овладении дифференцированием:

– при овладении интегрированием;

– при овладении комплексом специфических умений, образующих специальность;

– при овладении комплексом специфических умений, образующих явление информационного генерирования (иначе говоря, при переходе от изучения науки или искусства к осознанному профессиональному творчеству).

Заметим, что на любой из этих стадий по причинам, которые нам не вполне ясны, скачка может не произойти. Это означает, что некоторое умение не перешло в стадию неосознаваемого профессионального применения и не может произвольно использоваться личностью для решения возникающих перед ней проблем. При этом необходимый алгоритм вполне может быть известен. Иными словами, человек знает буквы. Он знает, как их писать. Он может складывать из них слова. Он может написать предложение. Но! Эта работа потребует от него напряжения всех умственных и большей части физических сил. В связи с тем, что все ресурсы мозга расходуются на процедуру письма, неизбежны ошибки. Очевидно, что, несмотря на формальную грамотность (знание алгоритма есть), человек не может заниматься какой бы то ни было деятельностью, для которой одним из базовых или хотя бы значимых навыков является умение писать. Подобное состояние личности широко известно в современной педагогике и называется функциональной неграмотностью. Точно так же можно говорить о функциональном неумении интегрировать (весьма частая причина отчисления студентов с 1-х, 2-х курсов физико-математических специальностей).

Любопытно, что на более высоких ступенях скачок не происходит настолько часто, что это даже считается нормальным. Формула: «Отличный студент, но неудачно выбрал себе призвание. Ну, не физик он по мышлению – что тут поделать?» (не произошел скачок, позволяющий автоматически применять определенный – в данном случае физический – стиль мышления). Что же касается автоматического творчества, то эти понятия вообще считаются несоединимыми, а людей, для которых процесс создания новых сущностей в науке и культуре есть обыденная профессиональная работа, не требующая особого напряжения сил, называют гениями. Однако же, ребенку, больному функциональной неграмотностью, сверстник, овладевший письмом настолько, что он даже в состоянии писать, не глядя в тетрадь, тоже покажется гением!

Тем самым, мы приходим к выводу, что творчество на уровне простой гениальности в принципе доступно каждому.

Современное образование транслирует учащемуся знания (90% которых, как показали исследования, благополучно и почти немедленно забываются) и очень ограниченное количество навыков, скачкообразно переводящих личность на следующую ступень интеллектуального или физического развития. Следует четко осознать, что бесконечные школьные упражнения и домашние задания, изнуряющие спортивные тренировки – все это не более чем бесконечные «броски кубика» в надежде на выпадение счастливой цифры – в надежде на «щелчок». А «щелчок» может произойти с первой попытки. Может не произойти никогда. Соответственно, принцип «повторенье – мать ученья» (или, что ближе к истине: «если зайца долго бить, он научится курить») в сущности сводится к давно и справедливо заклейменному ТРИЗовцами «методу проб и ошибок». В общем, хочется вспомнить группенфюрера Мюллера: «Разведчик или ломается сразу, или не ломается никогда – за исключением довольно редких случаев, когда его удается расколоть, используя специальные методы». Те 3-5%, на которые удается повысить характеристики обучаемого за счет долгих тренировок, как правило, не стоят и десятой доли затраченных усилий.

По сути, скачкообразный характер перехода между ин– и аут– состояниями при «щелчке» наводит на мысль, что речь идет о структурном преобразовании психики. То есть, «щелчок» требует разрушения структуры (образа мышления, картины мира) и создании другой, в которую новый навык включен “аппаратно”, чтобы использоваться автоматически. Отсюда вытекает педагогическое значение процедур временной смерти (инициационные процедуры), помещения в обедненнуюобогащеннуюрегулируемую информационную среду, приема лекарственных средств, снижающих входное сопротивление психики. Другой вопрос, что все эти приемы в лучшем случае относятся к низким технологиям, в худшем – лежат на дотехнологической стадии…

Если не отбросить гипотезу американских метагомов по разряду «Бога из машины», придется признать, что она довольно легко объясняет все отмеченные противоречия.

Низкая эффективность образования? Люденам оно вообще не нужно. Огромные затраты на образование? Скорее всего, в реальности это – затраты на механизм отсева. И с точки зрения возможностей люденов – умеренные.

Сверхэффективная экономика? Да, насыщающая, базирующая на технологии «скачка» и, наверное, не на ней одной.

Противоречие между слоем люденов и остальной Америкой обеспечивает развитие и самое существование этого социума. За это нация платит катастрофическим оглуплением основной части населения и неспособностью выжить в отсутствие контроля и помощи со стороны люденов. Зато «народ» является носителем идеи величия Америки, которое не им создана и не за его счет существует (строго говоря, люденам – а они и есть Америка, основная масса только мешает, но существование их необходимо для процветания самих люденов, а их деградация – для дальнейшей эволюции люденов) Вместе людены и народ образуют два полюса социального двигателя.

Если эта модель верна, то Соединенные Штаты Америки уже осуществили важнейшее звено когнитивного проекта, выстроив «общество со скрытой когнитивностью». Сейчас в этой стране идет речь об изменении масштаба преобразования, о переходе через определенный масштабный порог, за которым фазовое преобразование станет неустранимым и начнет лавинообразный рост.

Следует заметить, что «платой» за возникновение очень тонкого (сотни, едва ли первые тысячи людей) когнитивного слоя оказалось «вытеснение» остальной «белой Америки» в пространство еще более жестокого, нежели в колониальную эпоху экзистенциального голода. Поэтому американский глобальный когнитивный проект не столько работает сейчас со своей трансценденцией, сколько пытается ограничивать чужие трансценденции.

[1] Пример Великобритании характерен, поскольку в начале столетия она находилась точно в таких же условиях, что и нынешние США: фунт был резервной валютой, Лондон – центром мировой торговли, и страна получала сверхприбыли, положенные гаранту системы мировой морской торговли.

[2] Наверное, хочется возразить, что медицина и юридические услуги в США платные, а затраты на образование большей частью несут конкретные штаты, а не федеральный бюджет. Так оно и есть, и ничего это не меняет. Мы же считаем интегральный баланс расходов с доходами в масштабах всей страны – составляем баланс общества, а не государства. Поэтому нам не принципиально, кто именно непроизводительно тратит деньги: федерация, штат или отдельный гражданин. В любом случае они выбрасывают на ветер превращенный в деньги труд – свой или чужой.

Страна в отсутствие любви

События на Украине вновь, со все нарастающей остротой, ставят перед нами проклятые вопросы, на которые у России никак не отыщется ответа: кто мы такие, где наше место в мировой цивилизации, как оценивать нашу историю и что нас ждет в будущем? Не пора ли нам перестать посыпать голову пеплом по поводу развала СССР или, напротив, следует смиренно готовиться к распаду России? Свои варианты ответов предлагает политолог, военный историк, гендиректор фонда "Энциклопедия" Сергей Переслегин.

– Россия еще не оформилась как цивилизация, и не очевидно, удастся ли ей это. Дело в том, что наше развитие базируется не на причинной логике, как это происходит на Востоке, и не на антипричинной, какой руководствуется Запад. Первая выглядит так: я не иду грабить банки, потому что в детстве меня учили, что это нехорошо. А вот вторая: если я ограблю банк, меня посадят в тюрьму, а мне не хочется там сидеть. Для России же характерно спонтанное действие: я делаю это потому, что делаю, – других объяснений нет. Это одна из гипотез российского бытия. Если она верна, то развитие страны действительно происходит спонтанно, а по ходу дела лишь оформляется проектно – проект Петра, проект Третьего Рима, коммуно-социалистический проект.

– То есть власть улавливает тенденцию и пытается придать ей какую-то форму?

– Не совсем так. Эти проекты заимствованы либо у Европы, либо у Византии, либо еще у кого-то. И, как правило, они оказываются неадекватны русскому мышлению. То есть развитие происходит не в рамках проектности, а до нее, а затем упаковывается в формы, понятные Западу. Или Востоку – как это было, когда мы теснее общались с ним. Интересно в этом смысле разъяснение одного влиятельного лица из ОАЭ, сделанное в частном разговоре: "Наш министр иностранных дел на самом деле не столько министр, сколько племянник эмира. И как элемент этой структуры он определенным образом позиционируется, имеет особые полномочия и возможности. А министром мы его назвали для того, чтобы Западу было легче с нами общаться". Но если элита Эмиратов, как мы видим, способна отрефлектировать ситуацию, то у нас с этим хуже. Мы создаем министерства, Думу, выбираем президента – тоже отчасти для того, чтобы нас понимали. И это хорошо. Однако сами не отдаем себе отчет в том, что эти европейские придумки означают в российской цивилизационной парадигме.

– Михаил Гефтер так представлял себе Россию: необъятное пространство, которому власть сверху пытается навязать некую форму, неадекватную ему. Попытки, естественно, терпят крах. Властная надстройка – верхушечная, живет сама по себе, а российское пространство – само по себе.

– Отчасти я согласен: в России есть мощный нижний слой, который неподвижен, и сверху – власть, подверженная внешним влияниям. Но не все так просто. Скажем, через все русские сказки проходит такой персонаж, как "надежа-царь", который есть часть народа. Между властью и народом, несмотря ни на что, существует сильная и неразрывная связь. В Ялте Сталин обсуждал с Черчиллем восточную границу Польши, Черчилль просил ее отодвинуть на восток, обещая компенсировать в другом месте. "Я не могу этого сделать, – отвечал Сталин, – у меня будут проблемы с моими избирателями". Полновластный правитель чувствовал, что он может сделать, а что – нет.

– А не будет в таком случае проблем с избирателями у Путина по поводу намерения отдать Курилы?

– Если Путин это сделает, он перечеркнет себя как правителя навеки: перед лицом угрозы присоединения к Японии Приморье готово отделиться от России. Мало кто знает, что месторождения Сахалин-1 и Сахалин-2 развиваются совместно не с японцами, что было бы логично, а с американцами. Японцев жители Сахалина туда просто не допустили. "Нельзя", – говорят на Сахалине и объясняют свою позицию. Во-первых, чисто практически: это лучшее место в Тихом океане для ловли рыбы: невероятная биологическая продуктивность Южных Курил остается научной загадкой. Дальше: на островах чего только нет – начиная с водопадов, самых крупных в нашей стране, и заканчивая залежами рения, практически единственными в мире. Я объездил почти всю Россию и скажу: нет у нас более красивой земли, чем Приморье. Более богатой и более желающей хозяина. И более чистой. Там никогда не было цивилизации – это наш дальний Запад. Вот в Америке вы можете не вытирать подоконники, и они будут чистыми – там нет пыли. И не потому, что убирают хорошо (хотя убирают хорошо), просто там не было четырех тысяч лет цивилизации с ее огнем, бумагой и так далее. Так вот: на Сахалине тоже нет пыли. Зато там есть местный олигарх Александр Верховский, который обустраивает острова: построил порт, рыбокомбинат европейского уровня, прокладывает дороги. И время от времени спрашивает у нас: может, из центра стратегию какую-нибудь предложат? То Фрадкова пригласит туда рыбу половить, то еще что-то придумает.

– В реальности никаких серьезных документов о том, что мы должны отдать Курилы, в природе нет. Но кто-то этот вопрос раз за разом поднимает.

– В чем главная проблема России сегодня? Нелегко пережить поражение, подобное тому, что мы получили в третьей мировой войне: утрачивается представление о развитии. Возникает ощущение (совершенно ложное), что все, что мы делали до сих пор – и при Петре, и при большевиках, – ошибка и надо вернуться на путь цивилизованных государств. Те, кто так думает, упускают из виду, что каждое государство шло к сегодняшнему итогу своим путем: и Голландия, и Великобритания, не говоря уж о США. И что история Германии более похоже на нашу, чем на историю Голландии или Франции. Разнообразие – важнейший фактор выживания системы, это вам скажет любой биолог. Поэтому стремление к глобализации, то есть к однообразию внутри системы, с позиций интересов человечества катастрофично.

– Русские философы писали об этом более ста лет назад.

– Это вещь очевидная. Но сегодня у нас не осталось ничего своего – все скомпрометировано. Значит, надо брать у других. Я всегда говорил, что у нас страна литературная: как социализм строили по литературным произведениям, так и капитализм строим. А между тем Запад (да и Восток тоже) видит, что в России наблюдается проектный вакуум. Идея рынка, как выяснилось, на самом деле ничего не заполняет: вещь важная, но не более того. Имеется огромное пространство, полное невероятных богатств, часто даже неисследованных. Больше таких мест в мире не осталось, не исключая и дельту Амазонки. Естественно, возникает желание прибрать все к рукам – мы бы вели себя так же. Не секрет, что уже принят проект демонтажа России и ее раздела на три-четыре государства, каждое из которых можно будет спокойно осваивать. При этом не надо думать, что там воцарится полный кошмар и русских загонят в резервации. Мы будем нормально существовать, но свое независимое место в истории потеряем. Мы перестанем быть исторической нацией, хотя жить, возможно, будем лучше, чем сейчас.