Текст книги "Статьи"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 48 страниц)

Однако предложить разумную альтернативу «интеграции по-русски» не в состоянии никто, и меньше всех – лидер Белоруссии. Конечно, несколько лет назад, в период максимального ослабления России, в польской прессе всерьез обсуждалась тема воссоздания древней Речи Посполитой – от Одера до Смоленска. Но, во-первых, сейчас эта политическая химера «несколько утратила актуальность», а во-вторых, статус Белоруссии в объединенном Польско-Литовском государстве будет даже ниже, нежели в Российской Федерации. Можно, конечно, замкнуться в своих границах, провозгласить автаркию, придумать что-то вроде идей Чучхе и какое-то время «строить социализм в одной отдельно взятой стране», но перспектив у такой стратегии нет, и рано или поздно Беларуси придется снова обратиться к России и реанимировать концепцию Союзного государства.

Это вполне очевидно, и резкие протесты А.Лукашенко не произвели особого впечатления на Президента В.Путина. Кремлю ясно, что Белоруссия не может избежать присоединения к РФ, и что обсуждению со стороны Минска подлежат только детали «интеграционного процесса». Вопрос, требующий стратегического анализа, заключается совсем в другом.

Может ли Россия избежать присоединения к себе Республики Беларусь?

В действительности, те экономические ресурсы, которыми владеет Белоруссия, уже находятся в полном распоряжении России. Интеграция, конечно, упростит оформление транзакций и ускорит товарооборот, но с позиции крупного российского бизнеса такой результат вряд ли окупит вложения.

Присоединение Белоруссии – это очень большие затраты. Речь идет о реструктуризации развитой, но старомодной экономики (причем, далеко не только тех ее отраслей, в которых нуждаются российские производители), о приведении в порядок белорусских финансов, об упорядочивании банковской системы, о переходе к единой денежной единице. Последнее может быть чревато серьезными последствиями ввиду растущей неустойчивости мировой валютной системы. Вероятно, российский ЦБ, сравнительно благополучно выпутавшийся из такой сложной ситуации, как дефолт, сумеет правильно организовать обмен «зайчиков» на рубли, но это опять-таки потребует ресурсов, по крайней мере, организационных.

Следующей проблемой являются люди. Население Белоруссии составляет почти десять миллионов человек: это дешевая, но весьма квалифицированная рабочая сила. Поскольку уровень жизни в республике ниже, чем в Российской Федерации, придется либо поднимать его, либо смириться с возникновением значительного антропотока, направленного из Полесья в Москву и Московскую область. Такой антропоток приведет к росту социальной напряженности (что несущественно) и вызовет долговременный экономический спад на всей белорусской территории. Это означает, что поставки машиностроительной продукции из Белоруссии в Россию могут упасть, а не возрасти.

Следует также учитывать существование белорусского национализма – тому, что сейчас проявления этой социальной болезни видны только под микроскопом западных СМИ, мы обязаны исключительно авторитарности режима А.Лукашенко.

Наконец, присоединение Белоруссии обострит международные отношения, поскольку немедленно «всплывет» проблема восточной границы Польши.

Все эти трудности разрешимы, но не видно ради чего их разрешать. Что выиграет Россия, взяв на себя груз социальных, экономических и политических проблем Республики Беларусь?

Подразумевается ответ: «престиж». Ближайшей задачей российской государственности считается новое «собирание русских земель», и с этой позиции присоединение Белоруссии станет крупным политическим успехом правительства В.Путина. В ряде источников указывается даже, что российско-белорусская интеграция создаст политическое давление на Украину и государства Прибалтики, способствуя облегчению положения русского/русскоязычного населения в этих странах.

Отрицать наличие у России такой цели было бы странно. Можно согласиться и с тем, что присоединение Белоруссии будет (при правильных действиях со стороны российского руководства) стимулировать интеграционные процессы по всему «ближнему зарубежью». Однако с моей точки зрения подобное развитие событий преждевременно и потому не отвечает стратегическим интересам России.

«Новая Российская Империя» может возникнуть, только если предварительно будут выполнены следующие «непременные условия»:

создана международная обстановка, при которой ресурсы США и стран Европейского Союза ни при каких условиях не могут быть обращены против России;

российская экономика растет настолько быстро и устойчиво, что прибыли от включения в состав государства новых территорий заведомо превосходят издержки на освоение этих земель;

существует осмысленное и содержательное целеполагание такой Империи.

В среднесрочной перспективе эти задачи будут решены, но на сегодняшний день ни одно из перечисленных условий не выполнено.

Мы вновь приходим к сформулированному выше общему правилу: для России выгодно всячески тормозить развитие Союзного государства, препятствуя его трансформации в федеративную структуру. На данном этапе, конечно.

Очень похоже, что именно такими соображениями руководствовуется Президент В.Путин. «Мяч» находится на белорусской стороне, и А.Лукашенко сейчас очень непросто отбить его. По внутриполитическим соображениям он не может ни отказаться от идеи интеграции ни принять условия Москвы. Это значит, что решение будет отложено, хотя это отвечает только интересам России.

Это значит также, что Белоруссии все-таки придется создавать собственную позитивную стратегию.

Всякая национальная стратегия есть способ утилизации уникальных ресурсов страны для достижения государственной цели. Эти два фактора – цель и уникальный ресурс – образуют ту ось, вокруг которой вращается процедура планирования.

В нашем случае ситуация вырождена, поскольку единственной приемлемой государственной целью республики Беларусь является объединение с Россией. Само по себе это означает, что провозглашение белорусского суверенитета было стратегической ошибкой: стоило ли добиваться независимости, если через двенадцать лет приходится решать задачу, как бы эту независимость отдать или при особо благоприятных обстоятельствах продать?

Что же касается уникальных ресурсов, то, по крайней мере, один такой ресурс у страны имеется. Речь идет о ее географическом положении. Белоруссия представляет собой, по терминологии Сунь-Цзы, типичную «местность-перекресток».

Территория «белорусского балкона» необходима для развертывания давления запада на Россию. Это суждение, впервые сформулированное полководцами Речи Посполитой, было блестяще аргументировано в 1941 году танками Г.Гота и Г.Гудериана.

Территория «белорусского балкона» может также быть использована Россией для оказания воздействия на Европу. В 1944 году эта геополитическая истина была продемонстрирована К.Рокоссовским в ходе блестящей операции «Багратион».

Хотя почти все белорусские дороги вытянуты в широтном направлении, территория «белорусского балкона» предоставляет возможность быстрого и неожиданного маневра вдоль меридиана. Примерами подобных операций служат сосредоточение 2-й (неманской) русской армии против Восточной Пруссии в августе 1914 г., поворот 2-й танковой армии Г.Гудериана на Киев летом – осенью 1941 г., развертывание войск И.Баграмяна и И.Черняховского против Прибалтики в 1944 г. Можно сформулировать общее правило, согласно которому при любом конфликте России и Европы стороне, захватившей инициативу, выгодно владение Белоруссией. Понятно, что хотя здесь приведены военные примеры, как более наглядные, это правило выполняется также при торговых, конфессиональных, идеологических и цивилизационных конфликтах.

Тем самым оказывается, что маленькая Белоруссия, лишенная природных ресурсов и обладающая совершенно недостаточной дорожной сетью (к тому же сильно поляризованной) имеет отчетливое геополитическое значение. По крайней мере, так обстоит дело сейчас, когда мир в значительной мере потерял стабильность, а создание новых региональных государственных объединений находится в зачаточном состоянии. Сегодня минская автострада – ключ к Москве, Вильнюсу и Киеву. Но, прежде всего, она – ключ к Польше.

Стратегическое планирование за любые страны Восточной Европы (в том числе, за Россию) неизменно сталкивается с «проблемой Польши». Эта страна, образующая самостоятельную культурную страту Евро-Атлантической цивилизации[3], связывает западную и восточную ветви христианства, что определяет выдающуюся роль Варшавы в современном многополюсном мире. К сожалению, исторический опыт Польши делает ее враждебной России, что может привести к ряду проблем и даже поставить под сомнение русский национальный проект. В этой связи значение для России территории Республики Беларусь, возможно, придется переоценить.

К сожалению, сама Белоруссия не является и в ближайшее время не станет субъектом проектирования мирового пространства. Поэтому Минск не может самостоятельно сконструировать такую международную обстановку, в которой Россия будет отчаянно нуждаться в белорусских коммуникациях. Но, насколько можно судить, эта обстановка сложится «естественно» – в силу уже сформировавшейся политической инерции. Белорусское руководство обязано грамотно распорядиться этим шансом.

Следует еще раз подчеркнуть: военные аналогии используются здесь только для наглядности построений. Современная стратегия подразумевает торговую экспансию, информационное давление, семантическую блокаду, юридическую дискриминацию. Война XXI столетия есть столкновение проектов, а не армий.

Но если информационно-проектное взаимодействие есть «сознание» современной стратегии, то «вещественная война» – танковые рейды, воздушные удары, пехотные прорывы – образует ее «подсознание». Необходимо в обязательном порядке учитывать, что «географическое место точек»: плацдарм, пригодный для физического развертывания материальных армий, всегда можно использовать для виртуального развертывания информационных армий.

Таким образом, геополитический ресурс Республики Беларусь есть в то же время и ее информационный ресурс.

Мы пришли к выводу, что основой стратегического планирования за Белоруссию, СГ или за те круги в России, которые заинтересованы не только в самом союзе с Белоруссией, но и в тех шагах, которые логически вытекают из такого союза (а речь может идти только о создании русского цивилизационного проекта, как альтернативы ЕС, и включении Польши в орбиту этого проекта) должна быть концепция виртуальной геополитики.

Эта концепция использует такие семантические конструкты, как «собирание русских земель», «новая Империя», «естественные границы России», «возрождение сверхдержавы», но лишь в качестве информационного прикрытия подлинной русской проектности. Разворачивая в мировом проектном пространстве виртуальные геополитические смыслы, Россия отвлекает внимание Запада от своих действий по конструированию на евразийском континенте новой геоэкономической и геокультурной общности, имея в виду в подходящий момент «обменять» согласие дезавуировать свои «имперские амбиции» в Европе на признание «де-юре» сложившего положения вещей в Азии.

Стратегия «виртуализации геополитики» требует от Минска быстро насытить свое информационное пространство новыми смыслами. Поскольку русский (наряду с белорусским) является государственным языком Белоруссии, эта задача не вызывает трудностей. Более того, она позволяет придать Беларуси государственную уникальность и определить место страны в мировом/федеральном разделении труда.

Белоруссия должна приобрести статус страны – испытателя социальных технологий. Прежде всего, речь идет о российских социальных технологиях[4]. Для подобных экспериментов государство с небольшой плотностью и значительной однородностью населения, с полностью зависимой экономикой и централизованной политической системой подходит как нельзя лучше.

Практически речь идет об использовании Белоруссии как «вынесенной площадки» социальных (постиндустриальных) производств. Аналогичным образом, Индия и страны Юго-Восточной Азии использовались как площадка индустриальных производств. При всей опасности соответствующих предприятий для природной и культурной среды такая политика привела к быстрому экономическому подъему и превратила Индию в третью военную державу мира, а азиатских «тигров» – в самые динамически развивающиеся страны Ойкумены.

Предоставив свою территорию для российского социального экспериментирования, Белоруссия извлечет тройную прибыль:

во-первых, подобные эксперименты, разумеется, оплачиваются, если не в мировой валюте, то в форме тех или иных преференций;

во-вторых, Белоруссия займет определенное место на формирующемся рынке социальных (постиндустриальных) технологий;

в-третьих, те технологии, которые окажутся успешными, будут бесплатно развернуты на территории Республики.

Следует также учесть, что подобная «концессионная практика» насыщает белорусское информационное пространство русскими смыслами, притом – инновационными смыслами, а также «привязывает» Россию к Белоруссии, что является, как отмечалось выше, основной целью любой разумной стратегии за Беларусь.

[1] А также свыше 10.000 озер и 20.800 рек и ручьев.

[2] Значительный ущерб земельному фонду Белоруссии был нанесен плохо продуманной мелиорацией в 1970-е годы.

[3] Для сравнения: Франция, например, вообще не смогла образовать собственную страту. Германия сумела сформировать уникальную культуру, но потеряла ее в ходе мировых войн.

[4] Так, российскую (Грефовскую) реформу среднего образования просто необходимо проверить на «стране, которую не жалко». (с) О. фон Бисмарк

Теорема Мэхена

Россия/Советский Союз никогда не имели экономических или географических предпосылок для перехода к «океанической стратегии». Единственная попытка, предпринятая при Николае II, закончилась национальной катастрофой. Однако, определенное давление на мировые торговые пути Россия, с ее традиционно высоким геополитическим потенциалом, оказывала, оказывает и должна оказывать в будущем

На поверхности материка транспортные операции осуществляются только по дорогам, соединяющим транспортные узлы, что позволяет точно считать инфраструктурное сопротивление и рассматривать позицию как конечную сумму узлов. На море практически через любую точку поверхности можно провести коммуникационную линию. При этом средняя скорость движения грузов на море, обычно, выше, чем на суше[1].

Таким образом, море следует понимать как «континуум узлов»: инфраструктурную сеть с пренебрежимо малым транспортным сопротивлением. В рамках геополитического «близкодействия» страны, разделенные судоходным морем, должны рассматриваться в качестве региональных соседей.

Соответственно, геополитическая позиция, опирающаяся на морские коммуникации, всегда имеет преимущество над чисто материковой позицией. Это утверждение было обосновано А.Мэхеном в его трудах: «О влиянии морской силы на историю» и «О влиянии морской силы на французскую революцию и империю».

«Океаническая стратегия» является слишком привлекательной, чтобы не быть соответственно очень дорогой. Морские позиции тоже имеют свои центры связности, потеря или блокада которых обесценивает всю систему коммуникаций. Создание подобных инфраструктурных узлов и их содержание очень ресурсоемко, да и не в любом месте побережья может быть создан коммерческий порт или военно-морская база.

Кроме портов, «океаническая стратегия» требует флота, причем, не только гражданского, который всегда рентабелен, но и сугубо затратного – военного. Практически, затраты на постройку и содержание боевых кораблей и средств их базирования необходимо включать в оценку коммерческой эффективности морской торговли.

Россия/Советский Союз никогда не имели экономических или географических предпосылок для перехода к «океанической стратегии». Единственная попытка, предпринятая при Николае II, закончилась национальной катастрофой. Однако, определенное давление на мировые торговые пути Россия, с ее традиционно высоким геополитическим потенциалом, оказывала, оказывает и должна оказывать в будущем.

Все, что говорилось о море справедливо и для «Пятого океана», причем в гипертрофированной форме. Скорость самолета более чем на порядок превосходит скорость поезда или океанского лайнера. Любая точка неба обладает высокой связностью… для страны, имеющей достаточный авиационный парк и средства его базирования.

Увы, стоимость современных аэродромных комплексов столь же велика, как и у океанских портов, и точно так же их нельзя разместить в произвольной местности. Авиалайнеры дороги в производстве и эксплуатации: практически, они рентабельны лишь при перевозке жизненно важных товаров. И, разумеется, – людей, которые во все эпохи остаются наиболее дорогим и ценным грузом.

Самолеты весьма уязвимы от атак с неба и земли, от террористических актов, погодных условий, наконец, просто от несчастных случаев. Это обусловило крайнюю нестабильность рынка авиаперевозок[2].

Тем не менее, сегодня «воздушная связность» вносит значительный вклад в обеспечение общей региональной и государственной связности. В первую очередь это касается стран с большой территорией, таких как США, Канада, Австралия, Россия. Заметим, что Соединенные Штаты, имея превосходную дорожную сеть и огромное количество автотранспорта, широко пользуются среднемагистральными авиалайнерами для переброски людей и дорогих грузов на расстояние порядка 1.000 километров.

Для России с ее крайне низкой плотностью дорожной сети (особенно на северо-востоке) гражданская авиация представляет собой не столько транспортную систему, сколько инструмент национальной безопасности, и понятно то внимание, которое уделяло авиатранспорту имперское коммунистическое правительство.

В 1960-х годах Н.Хрущев предпринял интересную в геополитическом отношении попытку ответить на преимущество противника на море и в воздухе захватом господства в космосе. Вероятность реализации такой «космической стратегии» в условиях экономического, научного и технического отставания СССР от Западных держав была минимальна, тем не менее, замысел Н.Хрущева следует признать правильным, ибо при использовании стандартных геополитических приемов никаких шансов не было вообще.

[1] Разумеется, суточный пробег железнодорожного вагона много выше, нежели самого быстроходного коммерческого судна. Но если пассажирские составы действительно следуют со скоростью 60 км/час и выше, то грузовой железнодорожный транспорт «застревает» на всех узловых станциях, в результате чего реальная средняя скорость перемещения грузов редко превышает 20 км/час.

[2] Несмотря на помощь со стороны государства, крупные американские авиакомпании так и не оправились от удара, который был нанесен им террористическим актом 11 сентября 2001 г. Их убытки за 2001 г. и три квартала 2002 года носят катастрофический характер и исчисляются миллиардами долларов.

Теорема о "естественных границах"

Вопреки установившемуся мнению, глобализация не отменяет "теоремы о естественных границах". Просто с развитием индустриализма "естественные границы" некоторых держав расширились до пределов земного шара, и этим империям удалось навязать мировому сообществу свою концепцию "ограничения государственных суверенитетов"

Назовем «геополитической позицией» систему взаимодействия региональных экономик (локальный рынок) вместе со средствами инфраструктурного обеспечения.

Задачей геополитической стратегии является анализ позиции и определение методов ее преобразования в желательную для Пользователя[1] сторону.

Позиции называются «эквивалентными», если при переходе между ними структура региональной экономики не меняется. Позиция является «выигрышной», если она эквивалентна конечной позиции, в которой реализуется поставленная Пользователем текущая цель. Позиция оказывается «проигрышной», если любое ее преобразование приводит к «фатальной воронке»[2]. Поскольку геополитика есть игра с ненулевой суммой, позиция, выигрышная для одной из сторон, не обязательно является проигрышной для другой.

Позиции, не принадлежащие к классу выигрышных или проигрышных, называются «неопределенными». Неопределенная позиция является равной, если для нескольких конфликтующих сторон[3] мощности пространства решений, не ухудшающих позицию, совпадают. В противном случае можно говорить о преимуществе одного или нескольких участников конфликта.

При оценке позиции исходным фактором является сравнение геополитических потенциалов[4] взаимодействующих регионов. Следует иметь в виду, что, во-первых, мир пока еще остается индустриальным и материальным: тем самым, речь идет о контактном трансграничном взаимодействии, – и, во-вторых, что учитывается потенциал региона, а не всей, стоящей за ним государственной системы.

Геополитическое взаимодействие носит характер близкодействия.

Следующим по важности фактором является связность геополитического региона s. Позиция является тем более связной, чем выше отношение стоимостного эквивалента грузовых/информационных/пассажирских потоков внутри региона к стоимостному эквиваленту произведенных товаров/услуг/информации/рабочей силы внутри региона. (Иными словами, связность определяется отношением перемещаемого внутри региона геополитического потенциала к производимому).

Степень открытости региона w вычисляется через отношение геополитического потенциала, переносимого через границу региона, к внутрирегиональным трансакциям. Разумеется, может быть измерена дифференциальная открытость – вдоль того или иного пространственного вектора[5].

Конкретный региональный геополитический анализ включает, прежде всего, вычисление внутренней связности региона и его степени открытости. Далее следует изменить масштаб стратегирования, имея в виду построение новой региональной «карты». Понятны требования к этой «карте», изображающей геополитически преобразованный регион:

степень открытости w стремится к единице;

открытость анизотропна, она максимальна в направлении на центр государства и минимальна в направлении зарубежных стран;

связность s максимальна при условии соблюдения предыдущих правил.

Если перейти от регионального к национальному уровню, третье требование сохранит свою форму, а первые два редуцируются: всякое государство стремится к позиции, при которой его геополитическая связность максимальна, а открытость минимальна.

Данная геополитическая теорема служит идеологической основой стратегии борьбы за «естественные экономические границы». На практике указанная стратегия весьма агрессивна: ни этнические, ни государственные границы, как правило, не совпадают с естественными, что порождает понятное желание их исправить[6].

Вопреки установившемуся мнению, глобализация (неважно, понимаем ли мы этот термин как обозначение проекта или явления) не отменяет «теоремы о естественных границах». Просто, с развитием индустриализма «естественные границы» некоторых держав расширились до пределов земного шара, и этим империям удалось навязать мировому сообществу свою концепцию «ограничения государственных суверенитетов».

Поскольку, несмотря на развитие различных эфирных сетей, мир остается индустриальным и материальным, геополитические связности, подобно топологическим, в значительной мере определяются инфраструктурной насыщенностью территорий. В этой связи можно говорить об «узлах геополитической позиции», владение которыми резко меняет связность территории.

Для сугубо сухопутных трансакций общий оборот геополитического потенциала внутри региона может быть представлен в виде суммы оборота узлов. Тогда общая (интегральная) связность региона аддитивна и определяется только конфигурацией узлов.

Некоторые области лишь уменьшают связность территории, заставляя государство прикладывать огромные и (в средне– и долгосрочной перспективе) бесполезные усилия, для того чтобы включить эти области в общий экономический оборот[7]. В большинстве случаев выгодно избавляться от таких геополитических «черных дыр».

[1] Здесь и далее под «Пользователем» понимается позиция лица или группы лиц, ассоциирующих себя с некоторой социальной системой, например, национальным государством, и осуществляющих явное или скрытое, прямое, интерпретационное или контекстное управление этой социальной системой.

[2] «Воронкой» называется ситуация, в которой каждый шаг развития уменьшает размерность пространства решений. Если в пределе какое-либо решение, отвечающее исходной цели, отсутствует, воронка называется фатальной.

[3] Речь может идти как о внутреннем конфликте: различные внутренние силы, представленные в руководстве страны, видят будущее региона по-разному, – так и о трансграничном межнациональном конфликте.

[4] Геополитический потенциал можно определить как суммарную капитализацию региона (с учетом человеческого, социального капитала и иных виртуальных форм капитализации).

[5] Можно ввести также степень автаркии региона a, как отношение производимого геополитического потенциала к потенциалу, переносимому через границу. Понятно, что по построению swa=1.

[6] Если применение «теоремы о геополитической связности» в международных отношениях не всегда желательно и возможно, то внутренние, региональные границы государств должны при всех обстоятельствах отвечать ее требованиям. Рационально выбранное областное деление минимизирует издержки на существование государства. Практически совершенным в этом отношении является устройство Соединенных Штатов Америки. Заметим здесь, что известная теорема Кристаллера, описывающая идеальную иерархию коммуникационных узлов на бесконечной плоскости, является частным случаем «теоремы о естественных границах».

[7] Иногда говорят, что такие области имеют отрицательную связность. Это выражение имеет простой физический смысл: включение их в общую инфраструктурную сеть повышает суммарное транспортное сопротивление, вызывает задержку грузов в узлах и, следовательно, снижает общие оборот и связность. Можно интерпретировать эту ситуацию, представив, что исходная сеть осталась неизменной, но к ней подсоединились «отрицательные» узлы.

"Закон серии" и сражение у атолла Мидуэй

Американский континент, очевидно, неуязвим для вторжения. Набеговые операции против метрополии США также нереальны: слишком велик риск попасть под сокрушительный удар базовой авиации. С другой стороны, американцы не могут прикрыть район Панамского канала, возникают некоторые трудности и с обороной Аляски. Гавайские острова удержать вообще невозможно: даже если японцы не пойдут на прямой штурм Перл-Харбора, поддержание коммуникационной линии Сан-Диего – Гонолулу будет стоить непозволительно долго

Анализируя сражение у атолла Мидуэй, принято адресовать адмиралу Ямамото упреки в «чрезмерном рассредоточении сил», недооценке противника и плохо организованной разведке. Рассмотрим эти обвинения вне характерного для официальной и официозной истории контекста предопределенности свершившихся событий.

Разумеется, не составляло никакого труда захватить Мидуэй, собрав в центральном секторе Тихого океана весь Объединенный флот. Но даже в шахматах «принцип сосредоточения сил» не следует понимать, как скучивание всех фигур в одном углу доски.

С.Далл и С.Моррисон[1] строят свою критику на утверждении, что командующий японским флотом был обязан исходить в своих планах из возможности наличия у атолла Мидуэй всех американских "Task Forces". Рассуждение выглядит методологически безупречным, но из него определенно вытекает необходимость прикрывать Объединенным флотом любую, сколь угодно мелкую десантную операцию. Ведь если следовало опасаться заблаговременного развертывания авианосцев Нимица в окрестностях Мидуэя, то почему не ожидать подобного сюрприза при атаке Гуама, Уэйка, Кваджелейна, Андамантских островов, не говоря уже о Филиппинах, Индонезии или Рабауле? Соблазнительно для военачальника любой школы постоянно держать флот сосредоточенным, чтобы всегда быть готовым к генеральному сражению, но размеры Тихого океана и размах задач как первого, так и второго этапа войны такую стратегию начисто исключали.

У Ямамото не было оснований предполагать наличие в районе Мидуэя сколько-нибудь значительных неприятельских сил. Представим на секунду, что Нимиц не получил бы исчерпывающей информации от службы криптоанализа. До середины мая все внимание штаба Тихоокеанского флота США было привлечено к Южным морям, оборона Мидуэя рассматривалась как задача третьестепенной важности. И вот к острову, где дежурит батальон морских пехотинцев и в самом лучшем случае стоит дюжина "уайлдкетов", подходит "спроектированный" уважаемыми историками флот: пять тяжелых авианосцев, включая "Дзуйкаку", четыре легких, в том числе "Дзуйхо" и "Рюхо", четыре гидроавиатранспорта, одиннадцать линкоров, двадцать тяжелых крейсеров, около ста эсминцев и миноносцев и очень много эскадренных танкеров и судов снабжения…

В сущности, С.Далл и С.Моррисон предлагают отказаться от непрямых действий, которые подразумевает многофакторное развертывание с его тончайшим рисунком вспомогательных, промежуточных, отвлекающих и главных ударов, в пользу совершенно прямого наступления "соединенными силами". Между тем Ямамото, за спиной которого не было американской индустриальной империи, не мог позволить себе стратегию, в лучшем случае приводящую к массовому "размену фигур".

При несоизмеримости ресурсов противников трудно предложить позитивный план за слабейшую сторону. Замысел операции MI был, по-видимому, некорректным – равным образом, опровергались (при правильных действиях англо-американских союзников) и схема кампании в Южных морях, и геометрия удара по Перл-Харбору, и вся стратегия Тихоокеанской войны вообще. Операции Объединенного флота с первого и до последнего дня этой войны напоминали попытки разыграть "дырявый" мизер; захват атолла Мидуэй не был исключением из общего правила. В такой интерпретации критические замечания Далла и других историков воспринимаются набором "полезных" советов на тему: как лучше всего играть оный мизер, если твои карты подсмотрел противник.

"Чувство опасности" подсказало Ямамото сосредоточить против Мидуэя избыточные силы. В центральном секторе Тихого океана была собрано все, что Объединенный флот мог выделить, не компрометируя операции на других направлениях. Самый неприятный для японской стороны сценарий, предусмотренный при моделировании операции MI, допускал появление в районе Мидуэя двух-трех американских авианосцев. Против них могли действовать 1-я и 2-я дивизии соединения Нагумо – четыре авианосца с несколько меньшими, чем у кораблей противника авиагруппами. То есть, даже в этом гипотетическом и маловероятном случае силы сторон были бы примерно равны.