Текст книги "Статьи"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

Земной шар глазами геополитика: климат

В настоящее время повсеместно предсказывается глобальное потепление, но представляется, что основания для такого прогноза недостаточны. Попытки экстраполировать среднедлительные климатические кривые приводят к неоднозначным результатам. Похоже, что на рубеже II и III тысячелетия н.э. климат находится в неустойчивом равновесии и может измениться как в ту, так и в другую сторону

В рамках геополитического подхода нас будут интересовать только глобальные климатические факторы, смещающие границы субконтинентов и тем провоцирующие экспансию в форме торговли или войны. Таких факторов всего два. Это режим Гольфстрима (обусловленный океанскими регрессиями и трансгрессиями, то есть температурной динамикой современного межледниковья) и режим центрально-азиатского антициклона[1]. Ни тот, ни другой не поддается управлению со стороны человека.

Историю глобальных изменений погоды в Европе за последнюю тысячу лет мы можем уверенно проследить, выделив «климатический оптимум» (IX – XIII века) и «малый ледниковый период» (конец XVI – начало XIX века)[2]. Резкое потепление, сделавшие Гренландию «зеленым островом» и превратившее побережье Ньюфаундленда в «Винланд», сопровождалось экспансией викингов на севере Европы и монгольскими завоеваниями по всему евроазиатскому суперконтиненту. К той же эпохе относится столь ключевой момент истории, как Крестовые походы, что вряд ли случайно.

Малый ледниковый период характеризуется снижением численности населения европейского субконтинента (по другим геополитическим регионам нет надежной статистики) и внутренней политической нестабильностью, сменой парадигм духовной и социальной жизни.

В настоящее время повсеместно предсказывается глобальное потепление, но представляется, что основания для такого прогноза недостаточны[3]. Попытки экстраполировать среднедлительные (порядка сотен лет) климатические кривые приводят к неоднозначным результатам. Похоже, что на рубеже II и III тысячелетия н.э. климат находится в неустойчивом равновесии и может измениться как в ту, так и в другую сторону.

Представляет значительный геополитический интерес современное поведение азиатского антициклона. В течение последних лет над Центральной Азией, Индией и Индийским океаном возникло так называемое «бурое облако» – двухкилометровый слой, состоящий из продуктов сгорания.

«Бурое облако» снижает количество солнечной энергии, достигающей земной поверхности, на 10-15%, одновременно перегревая нижние слои атмосферы. В результате центрально-азиатский антициклон расширился, что привело к перманентным засухам в Афганистане, Пакистане, на севере Индии. Напротив, окраины Евроазиатского суперконтинента (Западная Европа, Китай, южная Индия и Бангладеш) подверглись крупнейшему за последние сто пятьдесят лет наводнению.

Если новые очертания центрально-азиатского антициклона обретут стабильность (что представляется весьма вероятным), подобная «карта погоды»: засуха в центре Евразии и летний «сезон дождей» на ее периферии, – будет повторяться из года в год.

Понятно, что такое глобальное изменение погоды, даже если оно не будет сопровождаться общим потеплением или похолоданием, приведет к изменению равновесия между геополитическими структурами. Это вновь заставляет нас предсказать затяжной вооруженный конфликт в Центральной Азии, где сталкиваются интересы ряда крупных «игроков» на «мировой шахматной доске».

[1] В последние годы была выдвинута модель, объясняющая крупномасштабную структуру погоды на земном шаре особенностью поведения течения Эль-Ниньо. Пока не удалось получить сколько-нибудь достоверных подтверждений данной гипотезы.

[2] В разных источниках цифры несколько варьируются, что связано с различием статистических методов, применяемых исследователями для выделения климатических эпох.

[3] Концепция «глобального потепления» заслуживает более подробного рассмотрения, поскольку сама по себе является геополитическим оружием. В настоящее время речь идет, чаще всего, об антропогенном потеплении, вызванном выбросом в атмосферу так называемых «парниковых газов» (СО, СО2 и некоторые другие). «Киотский протокол» регламентирует выброс этих газов различными государствами и тем самым устанавливает неявный, но действенный контроль над развитием их промышленности.

Существование «парникового эффекта», строго говоря, не доказано. Такой эффект наблюдается в теплицах, но там ключевую роль играет не газовый состав атмосферы парника, а эффекты отражения/преломления света на границе парника. Связь высокой температуры поверхности Венеры с парниковым эффектом, по крайней мере, неочевидна. С другой стороны, данные палеонтологии в целом подтверждают концепцию, согласно которой на земле тем холоднее, чем больше свободного кислорода в ее атмосфере, и с этой точки зрения «парниковые газы», связывающие кислород в оксидах углерода и азота, действительно способствуют нагреву земного шара. Но характерные для палеонтологии темпы изменения температуры составляют единицы градусов в миллиарды лет.

В рамках гляциологического подхода современность – это последняя четверть довольно холодного межледниковья, разделяющего два последовательных катастрофических оледенения. Поскольку сохраняются не только ледниковые щиты Антарктиды и Гренландии, но и морские льды Арктики (во время предыдущего межледниковья Северный Ледовитый Океан был открыт), ни о каком «глобальном потеплении» не может быть и речи.

Для климатолога ситуация выглядит несколько иной. Действительно, последние сто – сто пятьдесят лет Земля теплеет (примерно на полтора градуса в столетие), но этот процесс никак не связан с антропогенной деятельностью и просто свидетельствует о том, что «малый ледниковый период» сменяется очередным «климатическим оптимумом».

Геологи замечают, что ледниковые периоды связаны с дрейфом континентов: необходимо, чтобы географический полюс находился на материке, но в достаточной близости от моря. В нашем случае роль «холодного континента» играет Антарктида, а подпитка ледникового щита влагой осуществляется за счет цуркульантарктического течения. Для того, чтобы началось «глобальное потепление» необходимо либо переместить Антарктиду, либо закрыть против Дрейка. Ни то, ни другое не в человеческих силах.

Для биолога непонятна сама проблема «глобального потепления»: в теплые «термоэры» биологическая продуктивность Земли выше, чем в современную эпоху, тем самым повышение среднеземной температуры полезно для человечества.

Наконец, с точки зрения физика самое быстрое, катастрофическое, таяние ледяных щитов потребует нескольких тысяч лет. Таким образом, в самом худшем случае подъем уровня мирового океана не будет превышать 0,5-0,7 сантиметров в год. Такая опасность не выглядит актуальной.

В этой ситуации понятно нежелание ряда стран, в т.ч. США и России, компрометировать себя подписанием Киотского протокола и ставить развитие своей индустрии в зависимости от доброй воли европейских государств.

Земной шар глазами геополитика: народы и государства

Россия имела все отличительные признаки Империи, по крайней мере, последние двести лет. Даже если сейчас она утратила некоторые из них, она должна учитываться в среднесрочном геополитическом реестре

Следующим важным элементом геополитического планирования являются этносы, рассматриваемые как источник демографического ресурса. Вслед за Л.Гумилевым современная геополитика характеризует этнические группы их пассионарностью. На данном уровне исследования учитывается также общая численность населения и его плотность, половозрастная структура населения, знак и величина прироста, средневзвешенный уровень образованности.

Существование этносов структурируется национальными государствами, большинство из которых, однако, не являются субъектами геополитического планирования. Вообще говоря, современная геополитика принимает положение теории глобализации, согласно которому на смену «политэкономии стран» приходит интегральная «политэкономия макрорегионов».

Игроками на «мировой шахматной доске» являются только Империи – государства, для которых выполняются следующие условия:

есть осознанная и отрефлектированная населением иили элитами ассоциированность с одной из самостоятельных геополитических структур («Америка для американцев»);

существует один или несколько этносов, соотносящих себя с данным государством;

хотя бы одним из этих этносов проявлена пассионарность в форме господствующей идеологии;

у государства наличествует определенное место в мировой системе разделения труда;

государство смогло сформировать собственную уникальную цивилизационную миссию, иными словами, оно способно ответить на вопрос, зачем оно существует?

Из национальных государств такими «обобщенными Империями» являются сегодня только Соединенные Штаты Америки, Япония и Китай. Заметим, что, играй мы на карте двадцатого столетия – игроком был бы Советский Союз, а на карте девятнадцатого – Великобритания. Региональные объединения также способны создавать имперские структуры, и не подлежит сомнению, что Европейский Союз должен рассматриваться как один из ведущих мировых игроков. Внесем в этот весьма привилегированный список также Россию, несмотря на ее крайне низкий экономический и политический статус в современном мире. Хотя бы по традиции: Россия имела все отличительные признаки Империи, по крайней мере, последние двести лет. Даже если сейчас она утратила некоторые из них (что неочевидно), она должна учитываться в среднесрочном геополитическом реестре[1].

Весьма интересная ситуация сложилась в афразийском регионе. Ни одно из государств этой геополитической общности не имеет ни собственного места в мировом разделении труда, ни уникальной миссии. Но все вместе – страны Афразии обладают и тем, и другим! Можно с уверенностью прогнозировать в этом регионе напряженную борьбу за субъектность, в ходе которой выделится сила (государство, группа стран либо социальная структура внегосударственного типа, например, династия), способная «возглавить регион», утилизировав его ресурсы под свои задачи. Одной из таких задач станет, несомненно, ассимиляция Центрально-азиатского субконтинента.

Недавнее решение ряда африканских лидеров о создании собственного Союза вряд ли приведет (по крайней мере, в рассматриваемой нами среднесрочной перспективе) к появлению нового мирового «игрока». Весьма вероятно, однако, что изменится стратегический статус центральной и южной Африки, где возникнет новый геополитический субконтинент[2].

[1] Крупнейшие западные геополитики, в т.ч. З.Бжезинский и С.Хантингтон признают за Россией статус «игрока», хотя это обстоятельство вовсе их не радует.

[2] В значительной мере это будет определяться позицией Кении, единственной африканской страны, утвердившей свои собственные жизненные форматы

Земной шар глазами геополитика: океаны и материки

Виртуальность текущих цивилизаций все еще пренебрежимо мала по сравнению с их материальностью, поэтому традиционные географические императивы сохраняют ведущую роль в системе геополитических обусловленностей

Понимая геополитику, как превращенную (деятельную) форму географии, мы приходим к необходимости рассмотреть под этим углом зрения «мировую шахматную доску», выделив ее «центральные поля», «вертикали», «горизонтали», «диагонали», обозначив априори сильные пункты «позиции» и ее потенциальные слабости.

Сразу же отметим, что современное прочтение дискурса геополитики подразумевает исследование не только географических, но и любых иных пространственных отношений. Во второй половине XX столетия коммуникативные линии начали отрываться от поверхности земного шара, проникая в околоземный космос и виртуальные миры. Современная геополитика опирается на представление об «обобщенной географии», как об описании Земли вместе с присоединенными ею пространствами. Необходимо вместе с тем учитывать, что виртуальность текущих цивилизаций все еще пренебрежимо мала по сравнению с их материальностью, поэтому традиционные географические императивы сохраняют ведущую роль в системе геополитических обусловленностей.

Первый же взгляд на глобус позволяет определить важнейшую геополитическую константу, а именно соотношение воды и суши на земном шаре. В том обстоятельстве, что 70,8% поверхности нашей планеты занимает океан, уже заключается «влияние морской силы на историю». Априори, то есть «при прочих равных», стратегия, оперирующая морем, будет эффективнее сухопутной в 2,4 раза[1].

Преимущество «владения морем» может быть реализовано в сугубо экономической области, иначе говоря, на «мировой шахматной доске» оно простыми способами превращается в «материал». Английский пират эпохи Елизаветы I Релей писал: «Тот, кто владеет морем, владеет мировой торговлей. А кто владеет мировой торговлей, владеет богатствами земли и ею самой». Иначе говоря, держава, преобладающая на море, всегда может вынудить своего континентального противника сражаться против ресурсов всего мира. Это было убедительно продемонстрировано Франции при Людовике XIV и Наполеоне, Германии при Вильгельме II и Гитлере, России при Николае I, Советскому Союзу в годы «холодной войны».

Господство на море есть также важнейшая форма преимущества в пространстве. Почти всегда сторона, владеющая морем, может построить коммуникационные линии под ту или иную конкретную тактическую задачу, обеспечив развертывание и снабжение войск в любой области любого театра военных действий (и при необходимости – быструю эвакуацию этих войск).

Наконец, господство на море позволяет выигрывать любое количество темпов в «счетной игре». В эпоху парусного флота это преимущество было разительным: при легком бризе суточный пробег транспортного корабля составлял более 300 километров, тогда как дневной переход сухопутной армии редко превышал 30 километров. Изобретение железных дорог изменило ситуацию, но не кардинально[2].

С геополитической точки зрения особое значение имеют водные пространства, разделяющие/соединяющие наиболее развитые в экономическом и военном отношении страны.

Исторически первым таким пространством было Средиземное море. Даже сегодня его геополитическое значение соответствует центральным полям обычной шахматной доски: исход Первой и Второй мировых войн в значительной мере был предопределен «преобладанием союзников в центре».

В течение трех тысячелетий борьбы за Средиземное море ценность отдельных его пунктов менялось в зависимости от уровня развития техники, но неизменно особое оперативное напряжение возникало вокруг четырех критических областей: Гибралтарского пролива, Суэцкого перешейка, Туниса (Карфагена) и, наконец, острова Сицилия, оперативного центра региона[3].

В эпоху Реформации резко возросло значение Северного моря и соответствующей группы проливов: Большой и Малый Бельт, Тэ-Хол, Пентленд-Ферт, Ла-Манш. В течение четырех столетий после разгрома «Непобедимой Армады» Англии удавалось удерживать эти жизненно важные для нее ключевые позиции. В этот период геополитические ориентиры Великобритании были очень просты:

безусловное господство в Северном море;

оспаривание контроля над Средиземным морем у любой континентальной державы (для чего в обязательном порядке сохранять за собой Гибралтар, а после 1869 года и Суэц);

развитие колониальной системы и мировой океанской торговли.

Последнее привело к тому, что с начала XIX века статус «средиземного моря» переходит к Атлантическому океану, ставшему столетием позже главной оперативной магистралью «мировой шахматной доски», ее «открытой вертикалью».

Поскольку борьба за Атлантику развернулась уже в эпоху пара и электричества, особую ценность обрели крупные порты (прежде всего, Лондон и Нью-Йорк), что, отнюдь, не обесценило «критические» острова и островные группы: Исландию, Вест-Индию и Азоры[4].

Бурное развитие стран Азиатско-Тихоокеанского региона и перенос «камбийной» зоны экономики США с Восточного на Западное побережье страны обуславливают ожесточенную борьбу за Тихий океан, оказавшийся последним «Средиземноморьем» индустриальной цивилизации. В связи с огромными размерами этого океана и слабой заселенностью его территорий эта борьба далеко еще не закончена, и соответствующая «вертикаль» мировой шахматной доски остается в лучшем случае «полуоткрытой»[5]. И, конечно, почти полностью геополитически «закрыты», невзирая на современные ледоколы и атомный подводный флот, покрытые льдом полярные моря.

Если Океан представляет собой мировое «пространство коммуникации», то производство, в том числе демографическое носит почти исключительно континентальный характер. Геополитический потенциал («материал») лишь перераспределяется на морских просторах. Создается он на материках.

Геополитический чертеж земного шара несколько отличается от географической карты.

Прежде всего, Антарктида, где пока нет ни постоянного населения, ни промышленности на этом чертеже вообще отсутствует. Это в значительной степени относится и к Африке. Далее, граница между Азией и Австралией проходит не по побережью Зеленого континента и даже не по зоогеографической линии Уоллеса. Сложнейшее переплетение островов и морей в районе Зондского и Соломонова архипелага издавна выделяется геополитиками в самостоятельную геополитическую общность – Австралазию. Несколько неожиданным может показаться то обстоятельство, что к Австралазии следует отнести также Малаккский полуостров и сопровождающие его островные дуги, а также северное побережье самой Австралии. Заметим в этой связи, что Тихоокеанская война 1941 – 1945 гг. включила в свою орбиту всю Австралазию и совершенно не коснулась Австралийского материка: геополитические границы охраняются значительно лучше, нежели государственные.

Обе Америки – Северная и Южная объединяются в единый суперконтинент, в границы которого попадают также Огненная Земля и острова Канадского архипелага.

Исландия и острова Вест-Индии (Багамы, Бермуды, Большие и Малые Антильские острова, Ямайка), географически и геологически, несомненно, принадлежащие к американскому суперконтиненту, образуют геополитическую структуру, которую по аналогии с Австралазией можно назвать Еврамерикой. Близость Еврамерики к американскому материку предопределяют ее роль в будущей системе мировых противоречий.

Американский континент с геополитической точки зрения совершенно однороден, и выделение С.Хантингтоном латиноамериканских государств в отдельную структуру вызывает удивление. Единство обеих Америк было понято в самом начале XIX столетия; это обстоятельство было положено в основу известной «доктрины Монро», неизменно – вплоть до наших дней – контролирующей внешнюю и внутреннюю политику США.

Взаимодействие американского суперконтинента и Атлантического океана определило геополитическую роль США – «ладьи» на «мировой шахматной доске». На протяжении всей истории страны в ее стратегии переплетались две линии: «меридиональная» – обеспечение избыточного контроля над материком и замыкание в его границах, и «широтная» – экспансия американских товаров и смыслов в Европу и в Азиатско-Тихоокеанский регион.

Сложнее всего обстоит дело с Евроазиатским суперконтинентом, распадающимся на несколько геополитических «блоков», которые местами накладываются друг на друга, а иногда разделены стратегическими «пустошами».

Наиболее устойчивой сущностью Евразии является длящийся «из вечности в вечность» Китай. Вне всякой зависимости от того, в руках какого государства находится цивилизационный приоритет (Монголии, Манчжурии, Японии, России, Поднебесной Империи, США), именно территория Китая структурирует важнейший Азиатско-Тихоокеанский регион. Зона влияния АТР включает в себя Алеутские острова, Аляску (которая в некоторых историко-стратегических «вариантах» оказывается «Русской Америкой»), Филиппинские острова, Вьетнам и Таиланд.

Следующим «блоком» является Индийский субконтинент, включающий также остров Цейлон (Шри-Ланка). Сегодня, как и во время Второй Мировой войны, территория Бангладеш, Бирмы, Лаоса и Камбоджи представляет собой геополитическую «пустыню», непригодную для развертывания крупных операций – неважно военных или инвестиционных.

При всей важности Европейского субконтинента, а он представляет собой «расширенный центр» «мировой шахматной доски», вопрос о его геополитических границах далеко не очевиден. Так, неясно, следует ли понимать Ирландию как часть Европы, или она должна – вместе с Фарерскими островами и Исландией – быть отнесена к Еврамерике? Рассматривая в качестве «протоевропы» территорию Римской Республики, мы приходим к выводу, что вся Северная Африка: Египет, Ливия, Тунис, Марокко, – должна быть отнесена к Европе[6]. Что же касается «восточной границы Европы», то эта проблема уже столетиями обсуждается публицистами и политиками. Сегодня с легкой руки С.Хантингтона принято проводить ее по линии раздела между восточным и западным христианством, то есть по границе Польши.

Заметим здесь, что, во-первых, непонятно какая именно граница (и какой именно Польши) имеется в виду. Во-вторых, расхождения между католицизмом и православием носят в основном догматический характер, то есть они касаются, прежде всего, ритуальной стороны христианства. Соответственно, они намного менее существенны, нежели этическая пропасть между католичеством и протестантизмом. Наконец, в третьих, с геополитической точки зрения конфессиональные «разломы» вторичны по отношению к географическим.

Естественным геополитическим барьером, замыкающим с востока европейский субконтинент, является линия Западная Двина – Днепр, стратегическое значение которой проявилось во всех войнах между Россией и европейскими государствами. Необходимо, однако, иметь в виду, что территория между меридианами Днепра и Одера прорезана крупными реками (Висла, Сан, Неман) и труднопроходимой горной системой Карпатских гор. Иными словами, она представляет собой типичный «слабый пункт», владение которым может оспариваться. Здесь русский и европейский субконтиненты накладываются друг на друга, и, подобно тому, как граница столкновения литосферных плит обозначена землетрясениями и вулканическими извержениями, зона взаимодействия геополитических субконтинентов отличается крайней нестабильностью. Здесь появляются и исчезают не только государства, но и сами народы.

Русский субконтинент продолжается на восток вплоть до Уральских гор и далее. Где-то между долинами Оби и Енисея он переходит в пустошь, простирающуюся до побережья Тихого океана. Вопрос о естественной восточной границе Руси весьма важен с исторической и этнографической точек зрения, но не представляет никакого политического интереса.

Район генезиса исламской цивилизации, включающий Аравийский полуостров, Малую Азию, Переднюю Азию, Иранское нагорье, а также Сомали и Судан является самостоятельной геополитической структурой – Афразией. В настоящее время Афразия не только достигла своих естественных границ (Инд, Нил, Южное побережье Черного, Каспийского, Мраморного морей), но и проникла на территорию геополитической Европы, закрепившись в зоне Проливов и установив контроль над Северной Африкой.

Наконец, уже в наши дни формируется, как геополитическая общность, Центрально-азиатский субконтинент, включающий район Памира, территорию Афганистана и так называемые «прикаспийские страны». Вполне понятно, что эта «зона разлома» и ее непосредственное окружение обречено стать в первой половине XXI столетия полем политических и военных конфликтов.

Завершая наш беглый обзор мировой геополитической карты, заметим, что при всей неоднородности Евроазиатского суперконтинента его объединение вполне возможно. В этом случае совокупный потенциал Евразии значительно превысит возможности обеих Америк, поэтому в интересах США любыми средствами воспрепятствовать такому повороту событий[7].

[1] Для северного полушария этот показатель составляет 1.56, для южного – 4,26.

[2] Для железнодорожных перебросок характерно высокое транспортное сопротивление узлов (точек пересечения нескольких магистральных узлов). Грузы, в том числе войска, застревают в узлах. Несколько упрощенно время переброски воинского соединения железными дорогами можно определить как T (сутки) = N 2 [L/v 1], где N – количество узлов, через которые проходит эшелон, L – расстояние переброски, v – среднесуточный пробег эшелона, квадратными скобками обозначается целая часть. В сущности, речь идет о том, что сутки уходят на погрузку войск, сутки на разгрузку и сутки эшелон проводит в каждом узле.

[3] Меньшей ценностью обладали Мальта, Кипр и Родос. Крит играл важную роль только на раннем этапе формирования греческой цивилизации, поэтому проведение операции «Меркурий» невыгодно аттестует понимание штабом ОКВ тонкостей игры на «мировой шахматной доске». Что же касается значения Сицилии, то оно было полностью осознано и отрефлектировано еще до первой Пунической войны (содержание которой, собственно, и заключалось в борьбе за остров Деметры). В этой связи забавно читать о дезинформационных мероприятиях союзников в 1943 году, когда была поставлена задача убедить противника в неизбежности вторжения крупных сил англо-американской коалиции на остров Сардинию, являющуюся стратегическим «зазеркальем» Средиземноморского ТВД.

[4] К сожалению (для искусства стратегии) переход господства на море от Великобритании к Соединенным Штатам Америки произошел мирным путем, поэтому значение этих ключевых пунктов не было в должной мере проявлено.

[5] О ключевых точках тихоокеанской «позиции» смотри С. и Е. Переслегины. «Тихоокеанская премьера». М., АСТ, Terra Fantastica, 2001.

[6] Этой точки зрения придерживается известный историк Ф.Бродель (во всяком случае, в отношении Западной Африки и Средиземноморского Ла-Манша: «Можно считать катастрофой в истории Испании тот факт, что после взятия Мелильи в 1497 году. Мерс-эль-Кабира в 1505-м, Пеньон де Велеса в 1508-м, Орана в 1509-м, Мостагенема, Тлемсена, Тенеса и алжирского Пеньона в 1510-м эта новая гранадская война не была продолжена со всей решительностью, и что итальянские химеры и относительная легкость захвата Америки заслонили собой эту малопривлекательную, но важнейшую цель. (…) Как отмечал один эссеист, Испания, которая наполовину принадлежит Европе, а наполовину – Африке, уклонилась таким образом от своей географической миссии, и впервые в истории по Гибралтарскому проливу «прошла политическая граница». Ф.Бродель. «Средиземное море и средиземноморской мир в эпоху Филиппа II». М. 2002.

[7] Мало известно, что Наполеону I удалось-таки нанести смертельный удар Великобритании. Это произошло в 1803 году, когда Первый Консул продал Северо-Американским Соединенным Штатам Луизиану. Вместе с междуречьем Миссури и Арканзаса (оперативным центром Североамериканского континента), САСШ приобрели реальную возможность установления гегемонии над обеими Америками. В перспективе это приводило к утрате Британской Империей цивилизационного лидерства. Так оно и случилось, хотя реализация достигнутого геополитического преимущества заняла у американцев 150 лет.

Кольца и мосты: евроазиатские транспортные коридоры 2004-2025 гг.

«Идеальная» геоэкономическая карта Евразии насчитывает пять транспортных колец, и представляется достойным удивления и сожаления то обстоятельство, что лишь одно из них сейчас как-то функционирует

Хотя это кажется парадоксальным, в ближайшие десятилетия азиатский континент будет меняться менее ощутимо, чем европейский. Быстрое развитие экономики Китая с неизбежностью приведет к распаду страны на промышленный Восток, переходной Север и аграрный Центр, но этот, обусловленный «транспортной теоремой» процесс будет развиваться медленно, и в течение 2000-10-х годов не вступит в стадию лавинообразного распада. В Центральной Азии и Закавказье практически вся социальная энергия будет затрачена на формирование новых этнокультурных плит. Русская плита, потерявшая свою прочность, находится в очень сложном положении, но наличие сразу нескольких каналов сбыта излишней пассионарности, видимо, позволит сохранить ее неизменной (если только экономика российского Дальнего Востока не начнет развиваться слишком быстро).

Сегодня глобализационные и постглобализационные процессы на евроазиатском суперконтиненте требуют постоянной «подпитки» финансовым, административным и, наконец, чисто военным ресурсом. Изыскать такой ресурс в необходимом количестве достаточно трудно. Альтернативой является создание сбалансированной и симметризованной единой евразийской коммуникационной системы, способной к развитию.

Не будет преувеличением сказать, что все евразийские геополитические конфликты ближайших десятилетий будут «привязаны» к этой формирующейся системе.

Коммуникационные сети должны решать две задачи, на первый взгляд, взаимоисключающие. Во-первых, согласно «транспортной теореме» для государства транспортные «коридоры» суть механизмы, обеспечивающие экономическое и культурное единство некой территории и сохранение ее господствующих идентичностей. Во-вторых, с позиций здравого смысла для суперконтинента, насчитывающего несколько цивилизаций/культур/этносов, коммуникации представляют собой обобщенную систему обмена (сырьем, технологиями, смыслами…).

Двум задачам соответствуют две различные формы коммуникационных сетей. Для сохранения организующих структур, «размываемых» транспортной теоремой, наиболее адекватными являются замкнутые кольцевые структуры, прорезанные сравнительно короткими радиальными ветвями: «колесо и спицы».

«Идеальная» геоэкономическая карта Евразии насчитывает пять транспортных колец, и представляется достойным удивления и сожаления то обстоятельство, что лишь одно из них сейчас как-то функционирует. Таким «условно действующим» кольцом является «центрально-европейское», включающее в свою орбиту страны Европейского Союза. Точкой «подключения» этого кольца к системе мировой торговли является крупнейший узел Роттердама-Европорта. Интересно, что фокус центрально-европейского кольца находится в Швейцарии, стране, не входящей в ЕС. Заметим, что одного этого обстоятельства достаточно, чтобы с юмором отнестись к ряду ультиматумов, направленных Швейцарии со стороны ЕС.

Если наши предположения о предстоящем распаде ЕС верны, то центрально-европейское кольцо в ближайшие десятилетия редуцируется в западноевропейское.

Для правильного распределения информационных/материальных/человеческих потоков центрально-европейское кольцо необходимо дополнить североевропейским (Янтарным), включающим Прибалтийские республики, Калининградскую область, Германию, Данию, Швецию, Норвегию, Финляндию, Северо-Запад России. Это кольцо также должно иметь свою точку «подключения» к мировым транспортным сетям, но, по различным причинам, ни один из существующих ныне портов для этой цели не подходит, что заставляет предложить концепцию выносного «свайного порта» в устье Финского залива.