Текст книги "Поиск-86: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Другаль

Соавторы: Игорь Халымбаджа,Сергей Георгиев,Герман Дробиз,Дмитрий Надеждин,Эрнст Бутин,Виталий Бугров,Феликс Сузин,Александр Чуманов,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

ФЕЛИКС СУЗИН
Опоздание

1

Марвич отвернулся, сделал шаг к забору. Никак не мог он привыкнуть к виду и запаху крови. А тут еще эти мухи, с деловитой торопливостью сновавшие по темно-красной загустевшей луже…

– Ну, девочка, ну, детский сад, – пробурчал Фатеев. Рубашка на его мощном теле была расстегнута, волосатая грудь блестела от пота. – Поискать водички?

– Ничего, – проговорил Марвич. – Обойдется.

– Ну, как хочешь… Слушай, Валера, давно хочу тебе сказать, бросил бы ты это дело, а? Не подходишь ты для нашей работы. Пойми меня правильно, парень ты смелый, ничего не скажу, на задержании бандита в Вороновке работал классно, но, понимаешь, мы ассенизаторы, имеем дело с подонками, а ты больно уж деликатен… Так и кажется, что скажешь: «Извините, пожалуйста, вынужден вас задержать». В нашем деле надо быть жестче, хватка должна быть, азарт.

– Азарт погони?

– А как же! Догнать, схватить, обезвредить…

– Древний инстинкт, – Марвич вздохнул. – Человек охотится за человеком… Но что поделаешь, мне их жалко.

– Кого? Преступников?

– Людей, Володя. В первую очередь людей.

– Терпеть не могу философии, – Фатеев поморщился. – Эта штука не про нас… А тебе, Валера, прямой путь в НТО. Или в архив. Там любят гуманитариев.

– Спасибо, – сказал Марвич. – Превосходная идея. А пока пошли работать, начальник.

Они вернулись к невысокой насыпи, по которой когда-то, очевидно, был переезд через пути. Слева повторялись одна за другой одинаковые слепые туши складов с зарешеченными оконцами под самой крышей, с намертво задвинутыми дверями. Рядом с пакгаузами бежали ржавые нити рельсов, по которым давно, видно, не прокатывалось колесо. Рядом с рельсами тянулся бесконечный забор, увенчанный грозными кудрями колючей проволоки. И, словно подчеркивая мрачное уныние этого заброшенного клочка земли, сквозь залитый мазутом гравий пробивалась чахлая травка.

– Веселенькое местечко, ничего не скажешь, – в раздумье произнес Марвич. – Поистине: полоса отчуждения.

– Ну, ну, тещенька, не отвлекайтесь, – сказал Фатеев, – Вернемся к баранам, то бишь к протоколу. Итак, что мы имеем на сегодняшний день?

– Портфель из свиной кожи, поношенный, лет пятнадцать ему, не меньше.

– Последнее утверждение относится к разряду домыслов. Я ж говорил, тебе надо переходить в НТО.

– Сие утверждение тоже относится к домыслам… В портфеле папка с какими-то бумагами, набор шариковых ручек, книги – «Полярографическое определение кислорода в биологических объектах» и «Очистка промышленных стоков», бумажник. В бумажнике квитанция на подписку, заводской пропуск и шесть рублей двумя трешками… Похоже, в портфель никто не лазил.

– Это было ясно с самого начала.

– Почему?

– Потому. Дай-ка пропуск.

С крошечной фотографии в пропуске глядело умное лицо немолодого человека… Лукашин Иван Семенович, начальник ЦЗЛ – центральной заводской лаборатории химфармзавода. Солидный человек, солидная должность. Что могло побудить его ранним утром оказаться в таком диком месте? Любовь? Страх? Корысть?

– Да-а, – сказал Фатеев, захлопывая пропуск. – Глухое дело.

Марвич с уважением посмотрел на него.

– И сразу ясно?

Фатеев помолчал, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет, щелкнул по донышку.

– Кури.

– Спасибо, не научился.

– Ты, Валерочка, который год в милиции?

– Второй.

– Так, так… Значит, для критики созрел, но ничего своего предложить не можешь. Стадия перехода. От восторга к критике и отрицанию основ. Следующий шаг – реальное понимание действительности.

– То есть?

– Все мы преодолеваем какой-то барьер. После института вдруг оказывается, что в жизни все не так, как учили, – грубее, жестче и… скучнее. И блеска в нашей работе нет, и удовлетворение от нее не часто получаешь, одно дело труднее другого, сверху нажимают, требуют соблюдать сроки – бежишь, бежишь, как марафонец, а конца не видно. Вот пройдет еще несколько лет, и поймешь… В общем, бывают дела неудобные, трудные, с ними приходится долго возиться, и не всегда добиваешься успеха. И это дело, как подсказывает мой горбом заработанный опыт, именно такое.

Марвич разозлился. Еще стояло перед глазами запрокинутое, застывшее в неподвижности бледное лицо Лукашина, еще не выветрился запах его крови, а тут уже как бы программируется вероятность безнаказанности. Конечно, такую возможность исключить нельзя, но когда чуть не погиб человек, разве можно рассуждать отвлеченно?..

– Извини, Володя, но это… Философия дешевого прагматика – вот что я могу сказать.

– У-тю-тю! – усмехнулся Фатеев, не обижаясь. Он взял Марвича под руку, и они пошли к стоявшей неподалеку машине. – Философом меня еще никто не обзывал, даже интересно… Прагматик – это кто? Жулик или порядочный человек?

– Отстань! – буркнул Марвич.

– Да ты не кипятись, тещенька, не кипятись. Что ж, мы искать не будем преступника, что ли? И старания все приложим, и ночами, может, спать не будем… Только… – Он остановился и посмотрел Марвичу в глаза. – Знаешь, бери это дело на себя. Под моим контролем, с моей помощью. С начальником отдела договоримся. И, честное слово, я первый пожму тебе руку, если все пойдет гладко.

Вмешался шедший сзади следователь прокуратуры:

– Правильно, пусть хлебнет наших щей полной ложкой. Не мешало бы и помочь мне в следствии. Отпуска, людей не хватает.

2

Кабинет подполковника Пряхина был похож на многие такие кабинеты – сейф, стол для заседаний, десятка полтора дешевых стульев, на стене большой портрет Дзержинского. Ощущение официальности отчасти смягчалось яркими красными, в оранжевых разводах шторами.

– Проходи, Валерий Сергеевич, садись, – сказал Пряхин, проводя ладонью по гладко выбритому затылку. Несмотря на жару, рубашка застегнута на все пуговицы, узел галстука строго посередине. – Тут вот какое дело получается: приходил Фатеев, предлагает дело с покушением на убийство, на Омской которое, оставить за тобой. Что ж, я не возражаю, хотя, конечно, выглядишь ты молодо… Усы отпустил бы, что ли. А то ведь со стороны граждан, поди, никакого доверия и даже внутреннее недовольство. Врачей и следователей все почему-то предпочитают постарше… Ограбление магазина на Пролетарской ты, молодец, хорошо раскрутил, кражу автомашины тоже. Говорят, правда, что больно деликатничаешь, но… Так что, если уверен, что потянешь, берись, если нет – скажи честно.

Марвич поднялся.

– Я постараюсь, товарищ подполковник. Когда приступить?

– Немедленно, – сказал Пряхин. – На три часа вы уже опоздали. О ходе розыска докладывать мне ежедневно.

Когда Марвич вышел, Пряхин долго еще сидел, тихонько насвистывая.

Не ошибся ли он, поручив очень непростое дело этому молодому лейтенанту? Странный парень. В его годы Пряхин был резче и, пожалуй, ярче. Да он бы на дыбы взвился от восторга, если бы ему предложили такое дело! Зубами бы в него вцепился. А этот какой-то тихий, застегнутый, азарта не чувствуется…

Вернувшись к себе в кабинет, Марвич поставил на стол потертый портфель Лукашина, открыл его и задумался. Вещи незримо отражают характер и привычки своих владельцев, надо только понять их молчаливый язык.

Судя по содержимому портфеля и по тому, как все уложено, Лукашин человек в высшей степени педантичный. Каждый предмет имел свое определенное место. В большом среднем отделении лежали книги, обернутые в прозрачную пленку, и там же в порыжелой от времени пластмассовой коробочке – два бутерброда, один с вареной колбасой, другой с сыром; в узком кармашке – заправленная черными чернилами авторучка с золотым пером; в боковом отделении – бумажник, начатый блокнот и перетянутая резинкой пухлая записная книжка, на первой странице которой каллиграфическим мелким почерком были выписаны фамилия, имя и отчество владельца, служебный и домашний телефоны, служебный телефон жены. Все предусмотрено на случай потери.

Надо было позвонить жене Лукашина, но Марвич медлил.

Тяжко быть вестником несчастья.

Он вздохнул с облегчением, когда звонкий девичий голос ответил, что Вера Александровна в больнице, у мужа.

Марвич позвонил в больницу и узнал, что Лукашин пока без сознания.

На сегодня как будто было сделано все. Поудобнее устроившись в кресле, Марвич прикрыл глаза, пытаясь разложить по полочкам известные факты. Полочек было много, а фактов очень мало. И никакой связи. Почти никакой…

В шесть вечера в дверь заглянул подполковник Пряхин.

– Что, лейтенант, есть что-нибудь новенькое?

– Нет, Николай Павлович, – вытянулся Марвич. – Ничего нового нет. Сижу… думаю.

– Полезное занятие, но на службе без необходимости задерживаться не следует. Дурная привычка, лейтенант, приучает к бесполезной трате времени.

3

Марвич не заметил, как троллейбус дотащился до Советской, – все пытался найти ускользающую зацепку. Как, зачем попал Лукашин в «полосу отчуждения»?

Не успел он вставить ключ в замок, как дверь напротив заскрипела и тоненький голосок пропел:

– Валерочка, а я тебе борщ сварила. Сейчас разогрею и принесу.

Марвич улыбнулся. Неплохо все же иметь младшую сестру.

Катерина не была его сестрой, но так уж получилось, что он заменил ей старшего брата. Родители ее всю жизнь выясняли отношения: то целовались, то били посуду, сегодня разъезжались и делили имущество, призывая соседей в свидетели, а назавтра покупали новый телевизор и три дня сидели перед ним в обнимку, как ангелочки, чтобы на четвертый, ругаясь, уже везти этот телевизор в комиссионный магазин. Заниматься дочерью им было некогда, времени еле хватало на себя, и серьезный соседский мальчик, на которого можно было положиться, пришелся как нельзя кстати. Валера водил маленькую Катерину в детский сад, забирал оттуда, в скандальные периоды Катюша неделями жила у Марвичей, и все школьные годы ее уроки были на Валериных плечах, он даже дважды под видом брата ходил на родительские собрания. Правда, последнее время на Катерину находили какие-то приступы раздражения, могла неожиданно вспылить, ответить грубостью, но он понимал, что десятый класс не шутка, забот хватает.

Узнав, что Марвичи-старшие уезжают на полгода на стройку, Катерина сама вызвалась «приглядеть за Валерочкой» и, надо сказать, выполняла свои обязанности хозяйки весьма пунктуально. Настолько, что Марвич, чтобы не вызывать ее справедливого гнева, даже перестал расшвыривать книги по всей квартире, чего мама не могла добиться за двадцать лет. И теперь, открыв дверь, он первым делом снял туфли и на цыпочках прошел в ванную… Только успел помыться, как появилась Катерина с кастрюлей.

Борщ пахнул восхитительно. Марвич сразу вспомнил, что весь день ничего не ел, Катерина уселась напротив, уставилась большущими зелеными глазами.

– Ну, как борщ?

– Уммм! – ответил Марвич, не в силах оторваться от тарелки.

Катерина встала, обошла стол и села рядом.

– Не жадничай. Будет еще жаркое и компот.

– Приветствую!

– А у нас начальника убили, – сказала она вдруг.

– То есть как? – кусок встал у Марвича поперек горла. – Директора школы?

– Да нет! Школа окончена, и вспоминать о ней не хочу, надоело! Фу, какой ты невнимательный: я вторую неделю лаборант на химфармзаводе, с чем ты, кстати, меня поздравлял.

– Ах, да, да. Извини… Все правильно. Ищем свое место в жизни.

– И нечего ехидничать. Да, ищем!.. Так вот, нашего начальника ЦЗЛ сегодня утром прикончили. Симпатичный был дядечка.

– Так уж сразу и прикончили, – сказал он, отодвинув пустую тарелку. – За последний месяц в городе убийств не было. Это я вам, Катрин, заявляю официально.

– А я говорю, убили! Ну, может, не совсем убили, но подстрелили точно. Нам директорская секретарша звонила.

– Ну, это другое дело, – согласился Марвич. – Такое происшествие зарегистрировано. Ничего, разберемся. Важно установить причину…

– Какая может быть причина! – затараторила возмущенно Катерина. – Такой приличный человек, обходительный, вежливый, никогда резкого слова не скажет.

– Иногда ящик имеет второе дно. За красивым фасадом могут скрываться развалины, за приличной внешностью – темное прошлое…

– Может, хотели ограбить, – предположила Катерина.

– Вроде бы нет. Вещи все при нем.

– А ты откуда знаешь? Тебе поручили это дело?

– Да нет, что ты! – не очень натурально отнекивался Марвич. – Просто ребята рассказали.

Очень хотелось похвастаться, просто невозможно было удержаться, и в то же время надо было поддержать марку Мэтра.

– Ну, дали мне это дело, – пробурчал он. – Ну и что? Хорошего мало. Сплошной туман.

– Урра! – Катерина вскочила, поцеловала его в лоб. – Наконец нам дали самостоятельное серьезное дело! – Она сделала грациозный реверанс, вспрыгнула на табуретку и поклонилась.

– Поздравляю вас, граждане! Дело ведет великий сыщик, следователь экстра-класса, гроза преступников – Валерий Марвич! Злодеи, трепещите. – И, спрыгнув на пол, она изобразила умирающего лебедя.

– Катерина, перестань паясничать! – возмутился Марвич. – И вообще, где жаркое?

Катерина уселась на табурет.

– Ладно, ладно, сейчас принесу… А где вы его нашли? Он очень тяжело ранен?

– Посторонним вмешиваться запрещено.

– А я не посторонняя. Все-таки как ты думаешь, за что его так?

– Нам фантазировать не положено, нам положено знать. Не исключено, что кто-то свел старые счеты. За что – неизвестно. Может быть, какой-нибудь пацан баловался с оружием и произошла нелепая случайность. Может, еще какая-нибудь причина, которая не пришла мне в голову. Все может быть… А сейчас рыцарь просит у прекрасной дамы прощения, рыцарь хочет завершить обед.

Катерина шлепнула его ладонью по плечу.

– Ладно, сэр Марвич, на сегодня я вас прощаю! Так и быть, принесу вам второе и компот.

Уже засыпая, Марвич вдруг ярко представил себе начало этого долгого дня: глухой тупик, уходящие в бесконечность обшарпанные стены пакгаузов, распростертая фигура на черном от мазута гравии.

4

С женой Лукашина договорились на девять, и ровно в девять ноль-ноль Марвич звонил в квартиру номер сорок четыре. Солидная, обитая толстым, под кожу, пластиком дверь не шелохнулась. Ничего не поделаешь, приходилось ждать, а Марвич, как взведенный курок, весь был нацелен на действие: собирался с утра побывать на заводе, потом в больнице, на Лукашину отводилось минут двадцать, от силы сорок – почему-то был уверен, что она вряд ли сможет чем-нибудь помочь розыску. По логике если бы были у нее какие-либо подозрения, давно бы прибежала в милицию, в крайнем случае позвонила.

Приходилось, однако, ждать, и Марвич решил пока что побеседовать с соседями: все равно без этого не обойтись. Соседи – народ не всегда добрый, но наблюдательный: почти в каждом доме есть скучающая у окна бабуся, которая с точностью отмечает время прихода и ухода каждого жильца, а уж если молодой блондин из третьего подъезда с мусорным ведром в руках остановился перемолвиться словечком с брюнеткой из пятого подъезда, это событие будет обсуждаться на совете кумушек не меньше двух дней.

Марвич поднялся на этаж выше и нажал кнопку звонка у ближайшей двери. Никто не откликнулся. Понятное дело, все на работе. Он перешел площадку и позвонил в другую квартиру. Девица в обтягивающих джинсах, не переставая расчесывать длинные волосы, чуть разжала манерно изогнутые губы.

– Соседи? Слева – какие-то зачуханные инженеры, а справа – чуваки что надо. Маг – стерео, «Жигули», финская стенка, куртка на нем – французское шевро, высший класс, мужик-экстра. А жена – мымра в золоте, птичка-чечевичка и, надо же, отхватила мужика!.. Что? Лукашины из сорок четвертой? Первый раз слышу.

На следующем этаже взгляд невольно останавливают блещущие никелем пластины, оковывающие дверь. Сразу ясно: за такой дверью есть что хранить. После звонка стучат каблучки, в узкой щели показывается перечеркнутое цепочкой холеное женское лицо, волосы накручены на бигуди.

– Насчет соседей?

Дальше передней Марвича не пустили. Резко пахло кремом, пудрой, какими-то притираниями, и он невольно чихнул. Женщина привычно растянула губы в улыбке, но глаза остались холодными, оценивающими.

– Давно пора милиции заинтересоваться нашими соседями. В сорок девятой две взрослые девки, накрашенные, намазанные, мало того, что к себе водят, так еще на площадке чуть не до утра с парнями милуются, и все с разными.

– Наблюдательная вы женщина.

– Слава богу, глазами не обижена! Вижу, что творится!.. В пятидесятой тихони да капризули, все им не так, телевизор, еще одиннадцати нет, мешает, магнитофон – хоть вообще выкинь, а у самих как суббота-воскресенье, так полон дом гостей. Ручку ей целуют: «Здрасьте, Серафима Петровна». А потом запрутся и тишина-а-а… Это чем же, спрашивается, они там занимаются, а? Милиция, конечно, ничего не ведает, жуликов мелких ловит, а здесь, может, куда серьезнее…

– Учтем… – поддакивает Марвич. – Ну а ниже, под вами, – там кто?

– В сорок четвертой?.. Про тех ничего не скажу, не знаю…

Чай в чашке подернулся матовой пленкой, но Марвич, хотя ему и хотелось пить, не решился сделать глоток. Непонятно почему возникло и не исчезало ощущение скованности. Все в этой комнате говорило о раз и навсегда установленном порядке. Темная штора прикрывает окно. Стеллажи вдоль стен заполнены старинными фолиантами, отблескивающими тусклой золотой вязью. На зеленом сукне письменного стола ни пылинки, бронзовая арфа в приборе из серого мрамора сияет, как бляха моряка-первогодка. И дама, сидящая напротив, – именно дама, иначе ее не назовешь – неотделима от этой комнаты. Синь седых волос сливается с голубизной прикрывающих мебель чехлов, неброский шелк бежевой кофточки – с багетом стен.

– Я еще раз прошу извинить меня, лейтенант. Выскочила в магазин, думала, успею, а там очередь…

– Ну, что вы!.. Извините, если мои вопросы покажутся бесцеремонными. Может быть, у вашего мужа были враги?

– Нет, нет, никаких врагов. – Лукашина прижала пальцами виски. – Это исключено. Я бы знала… Да, да, не смотрите на меня так. У нас никогда не было секретов друг от друга. Даже, когда Иван Семенович в пятьдесят восьмом году, будучи на курорте… увлекся, он приехал и все мне рассказал. Да… Это несчастье, ужасное несчастье. Спрашивается, что и с кем мог не поделить начальник ЦЗЛ? Ну подумайте, что?! Реактивы? Пробирки? Пипетки? Абсурд какой-то!

– Скажите, Иван Семенович не увлекался картами?

Бледное лицо Лукашиной порозовело.

– Мы, кажется, даром тратим с вами время, юноша. Карты, вино и прочие низменные страсти исключаются полностью. Не было у него времени для подобной ерунды! Не было, потому что еще в молодости Иван Семенович отдал свое сердце двум музам – мне и химии. Так он всегда говорил и очень, представьте, гордился своей ортодоксальностью. Вам понятно?

Марвич невольно улыбнулся.

– Конечно, теперь вам это кажется странным, – отреагировала на его улыбку Лукашина. – Но, если бы вы видели меня лет двадцать назад, вы бы не улыбались, может быть, вы даже позавидовали бы Ивану Семеновичу! Впрочем, и теперь многие женщины могут мне позавидовать. Иван Семенович неизменно вежлив, внимателен, никогда не забудет к празднику преподнести цветы и подарок: я для него – жена и соратник, а этим не каждый может похвастать. У меня только одна соперница в его сердце – химия, и, знаете, какая? Химия сточных вод!

– Какой странный выбор! – не сдержал удивления Марвич. – А что в сточных водах может быть интересного?

Она снисходительно улыбнулась, словно бы забыв на миг о своем горе.

– Без очистки сточных вод человечество в короткий срок захлебнется в собственных отбросах. Да, в сущности, это уже происходит, особенно в странах Запада. А возьмите наш город… Известный вам завод «Каустик» превратил речку Голубинку в сточную канаву. Даже камыш в ней не растет. А стоки эти, между прочим, почти чистый раствор пиперазина – известного средства для лечения гельминтозов у животных; кроме того, он входит в состав некоторых лекарств. Чуть-чуть инициативы, и была бы огромная польза и людям, и всему живому. Вам понятно?

Марвич кивнул.

– И вот Иван Семенович… Дорогой мой Ванюша… – Лицо Лукашиной застыло в привычной маске холодной учтивости, и лишь скорбное выражение глаз выдавало боль. – Это когда еще было… Никто об этой окружающей среде и не думал. Вроде ее и не существовало… А Иван Семенович уже тогда… В молодости он очень резкий был. Непримиримый. Они с директором вместе институт окончили, вместе работали в Омске, вместе сюда приехали. Принимать завод… Директора тоже можно понять: завод пущен, есть план, нужно давать продукцию. А Иван Семенович уперся и ни в какую – вплоть до обкома: пока не будет фильтров, нельзя выпускать антибиотики… Потом он с огромным трудом раздобыл импортные фильтры, наладил методику полярографии, но тут как раз стали выпускать другую продукцию, и они с директором помирились. А то, смешно сказать, даже не разрешал мне встречаться с Сашей, директорской женой, а мы подруги с институтских лет.

– Так что можно считать, что ваш муж, Вера Александровна, был целиком поглощен наукой?

– Вот именно! Он писал книгу, и все в нашем доме было подчинено его вечерним занятиям. Встаем, завтракаем, обедаем – всегда в одно и то же время. После обеда ровно сорок минут сна, и он садится за письменный стол. И так много лет.

– При такой исключительной пунктуальности, вероятно, и на работу он выходил всегда в одно и то же время? И ездил, наверное, по одному и тому же маршруту?

– Да, вы правы. Что бы ни случилось, – а у нас, в сущности, ничего не случалось, – так вот, что бы ни случилось, ровно в восемь часов и пять минут Иван Семенович стоял на пороге с портфелем в руках, целовал меня в лоб и уходил, обязательно проверив, на месте ли ключи. До Советской он доходил пешком, не спеша, за десять минут, потому что в восемь пятнадцать по графику должен подойти тридцать четвертый автобус. На Челюскина пересадка на семерку – и без десяти девять он уже натягивал халат. Он и сам был твердо убежден, и внушал своим сотрудникам, что хороший работник должен быть на рабочем месте за десять – пятнадцать минут до начала трудового дня.

– Что же могло привести его на Омскую, туда, где его нашли?

– Не знаю, друг мой, не знаю. Ничего не могу придумать. – Она прикрыла глаза и вздохнула. – Страшно разболелась голова… Да, кажется, в этот злосчастный день в девять пятнадцать у них в ЦЗЛ должна была состояться конференция. Иван Семенович специально к ней готовился.