Текст книги "Поиск-86: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Другаль

Соавторы: Игорь Халымбаджа,Сергей Георгиев,Герман Дробиз,Дмитрий Надеждин,Эрнст Бутин,Виталий Бугров,Феликс Сузин,Александр Чуманов,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Огибая толкучку, жеребец перешел на шаг, и Егорушка спрыгнул, опасаясь, что его увидят Танька, или Манька, или – упаси бог! – тетка; а может, кто-нибудь, кому до всего есть дело, начнет указывать на него, Егорушку, пальцем, кричать кучеру, что у него сзади жиганенок прицепился. Егорушка не отставал от коляски и, когда экипаж выехал уже на улицу, в конце которой стоял дом тетки, когда только редкие прохожие остались по сторонам, увидел он вдруг, как слева и справа вскочили в коляску извозчик, уходивший в чайную, и тот, усатый.

Тиунов, как только шатнулась и слегка осела под сообщниками пролетка, гикнул, ожег концами вожжей коня. Жеребец, оскорбленный ударом, бросился вперед так, что чуть гужи не порвал. Свистнул ветер, мелькнула смазанным пятном пролетка мимо не успевших ничего ни заметить, ни сообразить прохожих, и – только рассыпался, затухая, слитный перестук копыт, только заклубилась, удаляясь, пыль.

В ворота Дома водников жеребец влетел на полном скаку, чуть не зацепив оглоблей кирпичную тумбу. Тиунов, упав назад, натянул вожжи. Конь захрипел, но прыть умерил, заприплясывал, виляя крупом и высоко поднимая передние ноги.

Около флигеля Тиунов развернул пролетку так, чтобы из «Мадрида» видна была только задняя часть кузова.

Их ждали. Не успел Тиунов соскочить на землю, как дверь распахнулась. Коля Бык выдернул из пролетки безжизненно обмякшую девушку. Тиунов схватил ее в охапку, передал капитану и Арчеву и тут же принял от Козыря мальчика. Коля Бык уже сидел на козлах, а Козырь уже шибанул в сторону Тиунова, прорываясь в сени. Дверь захлопнулась, звякнул крюк, зачастил снаружи мягкий топот копыт.

– Финита! – Тиунов снял фуражку, отер ладонью лысину. – Полдела провернули… – и осекся, увидев бешеное лицо Арчева.

Тот жуткими, остекленевшими глазами смотрел на Козыря.

– Ты кого привез, кретин?! – губы его задергались. Толкнул вялого, с закрытыми глазами Антошку в руки растерянно улыбающемуся капитану. Схватил Козыря за грудки: – Куда смотрел, идиот?! Ведь это не Еремейка!

Не Еремейка… Козырь-то понял это сразу, едва они с Быком запрыгнули в пролетку. Но говорить не стал: что толку, назад не повернешь… «А я при чем?! – хотел сейчас оправдаться. – Я точную наводочку дал. Гриша перепутал, с него и спрос…» Хотел – а промолчал. Лучше будет, если оба на него окрысятся? Все равно все провалилось, рвать когти надо…

– Куда смотрел?! – тряхнув Козыря, повторил Арчев.

– Сами же этого шкета показали на пароходе, – Козырь судорожно проглотил слюну. – Я это мурло намертво запомнил, гадом буду!

– Ты уже давно гад! – Арчев коротко ударил его в зубы.

– Господа, тише, пожалуйста, – ровным голосом попросила Ирина-Аглая. – Нас могут услышать… – Открыла дверь в кухню. – Прошу! Обсудим ситуацию спокойно, без истерики.

Капитан, поддернув за подмышки Антошку, мелко перебирая ногами, устремился за ней.

– М-да… промах, – Тиунов наморщил лоб, почесал его мизинцем. Надел фуражку. – Помогите кто-нибудь втащить эту… – кивнул на Люсю, которая, уронив голову к плечу, сидела на полу.

Арчев выпустил Козыря, нагнулся к девушке, выдернул наган из ее кобуры, сунул в карман.

– Зачем вы привезли эту мерзавку?

– Затем, чтобы она не привезла меня к Фролову, – раздраженно ответил Тиунов, подхватывая девушку за плечи. – Хорошо, что у меня хватило ума не называть остячонка Еремейкой, а то бы…

Они внесли Люсю в кухню, усадили на стул.

– Что же теперь делать будем? – Капитан посмотрел панически на Арчева.

– Как что? – Тот достал из кармана портсигар, вынул папиросу. – Будем искать Еремейку, что ж еще?

– Засыплемся, – Козырь ощупывал вспухшую, кровоточащую губу. – Сработано чисто, но все равно наследили.

Арчев презрительно полоснул его взглядом. Прикурил, посмотрел вопросительно на Тиунова.

– Сложно теперь, – подтвердил тот. Кивнул на Люсю. – К концу субботника этой девки хватятся. И тогда…

Что «тогда» – никто уточнять не стал.

– Мне кажется, господа, еще не все потеряно, – после долгого молчания тихим голосом сказала Ирина-Аглая, появившись в двери гостиной с веревками в руках. – Заставьте этого мальчика сейчас же привести сюда Еремейку. Сделайте мальчику больно. Сделайте на его глазах больно тете. Скажите, что если он не согласится, тетя умрет.

«Идиотка, – насмешливо и зло подумал Арчев. – Не Еремейку он тебе приведет, а Фролова… Но это шанс, который нельзя упускать. Похоже, твой последний шанс, мсье Эжен. Пойти с мальчишкой – и испариться… Бежать, пока еще не поздно. Затаиться и через пару месяцев начать все сначала… А вся эта орава пусть как знает… Вот Козыря хорошо бы сохранить…»

– Я сам пойду с мальчишкой за Еремеем, – Арчев выдержал эффектную паузу и добавил: – Вдвоем с Козырем.

– Слава богу, есть еще настоящие мужчины, – Ирина-Аглая критически глянула на Тиунова.

Подошла к Люсе, которую поддерживал Козырь. Завела ее руки за спинку стула, принялась деловито и умело связывать. Сорвала красную косынку с головы пленницы, завязала ею рот.

Арчев и капитан подхватили Антошку, посадили на другой стул лицом к Люсе, привязали к спинке.

– Вот теперь хорошо, – Ирина-Аглая вынула из-под пелерины стеклянный пузырек, отвинтила пробку.

Ткнула горлышко пузырька под нос девушке. Люся дернула головой, застонала, замычала, веки ее шевельнулись. И тут же широко распахнулись – она увидела связанного Антошку, а рядом с ним Арчева – гладко выбритого, причесанного. Дернулась, пытаясь освободиться.

– Спокойно, глупенькая, – посоветовала Ирина-Аглая. – Не будьте смешной.

Люся посмотрела на эту незнакомую, затянутую в черное женщину, увидела около себя усатого и обмякла – узнала в нем Козыря.

Ирина-Аглая сделала шажок к Антошке, поднесла к его носу пузырек. А когда мальчик, вскрикнув, вытаращив глаза, жадно стал хватать ртом воздух, отошла под киот. Опустилась на табуретку, застыла смиренная, скромная.

– Ну вот и встретились, проводничок, – Арчев наклонился к Антошке. – Слушай внимательно: сейчас мы пойдем с тобой за Еремейкой. Поможешь – и все будет хорошо. А иначе придется убить тетю Люсю. Понял? – И посмотрел через плечо на Козыря.

Тот левой рукой вцепился в горло девушки, наотмашь ударил ее по щеке.

Антошка заизвивался, задергался.

– Ну как, пожалеем тетю? – спросил Арчев. – Сейчас тебя развяжут, и мы отправимся. И помни, что тетя Люся просит тебя быть послушным: ей очень хочется еще пожить. Договорились?

И вдруг кто-то изо всех сил заколошматил кулаками в дверь.

– Эй, открой! – громко потребовал снаружи ломкий мальчишеский голос. – Это я, Еремей Сатар! Открывай скорей! Я пришел.

Еремей проснулся сразу – не успело еще отзвучать протяжное Люсино: «Подъе-е-ем!» Огляделся – спальня ожила, загалдела: детдомовцы в одинаковых коротких штанах, которые называются «трусы», вскакивали как подброшенные с кроватей. Вскочил и Антошка. А Еремей поднялся не торопясь, негоже охотнику прыгать и орать, точно маленькому. Надо оставаться невозмутимым.

Когда Еремей стал проситься со всеми на субботник, Люся повела его к старичку-фельдшеру, который вчера осматривал их с Антошкой.

– Ни о каком субботнике не может быть и речи, товарищ Медведева, – решительно заявил фельдшер. – Разрешаю на кухне. Но чтобы никаких работ, связанных с физическим напряжением. Ясно?!

После завтрака – желтое варево под названием «горох», красный чай под названием «морковный», кусок хлеба потоньше, чем вчера, – детдомовцы высыпали на улицу. Быстро и привычно построились в тесные ряды. Тоненько и чисто запела труба Пашки, рассыпался громкий, уверенный рокот барабана – колонна качнулась и двинулась через сад к улице.

Оставшиеся на крыльце зашевелились и, посматривая в дальний конец аллеи, нехотя потянулись в дом.

Еще с порога кухни увидел Еремей на длинном столе штабелек серых буханок, а рядом – внушительную кучку коричневых, слегка изогнувшихся сухарей. Пошел было к этой горке хлеба, который начали собирать ребята для голодных детей русики, но повар подвел его к ящику, в котором лежали какие-то округлые, похожие на серые камни клубни, показал на табурет. Когда Еремей сел, повар нагнулся к ящику, взял клубенек покрупней и, тяжело посапывая, быстро ободрал его ножом до ровной белизны.

– Понял, как надо? – спросил мальчика.

Еремей кивнул. Выбрал картофелину побольше и смело врезался в нее – отвалился толстый шматок. Мальчишки, искоса наблюдавшие за новеньким, хихикнули, а повар ахнул.

– Да ты нас разоришь с такой работой! Всех ребятишек голодными оставишь!.. Не-е-ет, так дело не пойдет!

– Не сердитесь, – вмешался оказавшийся тут же Алексей, сочувственно поглядывая на Еремея. – Для него это внове. Дайте ему что-нибудь полегче.

– А что полегче? – огрызнулся повар. – Белки для суфле взбивать? Фаршировать пулярок? Изюм промывать? Так ведь нет ни яиц, ни кур, ни изюма… Хотя… – Показал Еремею на большой таз со свежей рыбой. – Вот, рабочие с крупорушки прислали на ушицу. Сможешь почистить?

Еремей с невозмутимым лицом схватил небольшого язя. Небрежно швырнул его на широкую дощечку, несколькими точными взмахами ножа соскоблил чешую, перебросил тушку на другой бок. Еще несколько взмахов и… очищенная, выпотрошенная рыба плюхнулась в кастрюлю. Повар восхищенно крякнул.

– Вижу мастера, – заметил уважительно. – Работай, не буду мешать, – и отошел к другому краю стола.

В тазу остались только два подлещика и щуренок, когда Егорушка, проскочив мимо окна, заметил Еремея – вернее, догадался, что это он. И обрадовался, что не надо разыскивать его по всему детдому. Развернулся, сунул взлохмаченную голову в дверь черного хода кухни.

– Еремейка! – окликнул быстрым шепотом. – Айда-ка, скажу чегой-то!

Еремей с рыбешкой в одной руке и с ножом в другой направился к двери. Алексей, искоса наблюдая за ним, нагнулся, схватился за ручку бака с водой – помочь повару поставить на плиту. Когда, хакнув, взметнули тяжеленный бак, сдвинули его на конфорку, Алексей оглянулся, – мальчишек не было. Через минуту-другую он, обеспокоенный, выглянул за порог – никого!..

Сначала Егорушка хотел бежать к начальнику Фролову, чтобы ему рассказать про Люсю и Антошку, которых увезли подозрительные дядьки, но… где его искать, Фролова-то? И решил: надо бежать к Еремею, уж он-то знает, где найти Фролова!.. А может, Еремей что-нито другое придумает: на пароходе сказал, что хочет сам словить Арча. Нет, – к Еремею, только к Еремею!.. И Егорушка помчался в детдом. Хорошо, еще повезло – прицепился сзади к пролетке…

И вот теперь они были уже у цели.

Егорушка выскочил из проходного двора, пересек рысцой улицу, остановился в воротах Дома водников.

– Вона тама, наверно, Люсю с Антошкой спрятали! – показал на флигель. – А я тута живу, – махнул рукой в сторону бывшего «Мадрида». – Военный со звездочкой и вчерась, и нынче сюда приходил, я видел…

– Иди домой! – приказал Еремей. – Теперь я сам.

Быстрым, летящим шагом побежал к флигелю. Около двери задержался, дернул за ручку – заперто. Принялся колошматить кулаками.

– Эй, открой! – закричал срывающимся голосом, запаленно дыша. – Это я, Еремей Сатар! Открывай скорей! Я пришел!

За дверью было тихо. Потом послышался шумок в сенях. И опять стихло.

– Открывай, я один.

Дверь приотворилась, он скользнул внутрь. И споткнулся на пороге: связанные Люся и Антошка сидели друг против друга на стульях; у Люси рот затянут красным платком, волосы растрепались, залепили лицо, глаза смотрят сквозь них страшно, словно неживые.

– Ермей, ма чулкэм[22]22
  Я сплоховал (хант.).


[Закрыть], – рванулся Антошка к другу, но Еремей вскинул ладонь, чтобы помолчал.

– Что с Люсей сделали? Убили?! – спросил, резко повернувшись к женщине в черном.

– Нет, мальчик, – та мягко подтолкнула Еремея вперед. – Тетя Люся жива. Это она от страха… За тебя боится. Проходи, мы рады, что ты пришел.

Еремей метнулся к Люсе, выхватил нож, сунул его под веревку.

– А вот этого делать не стоит! – Арчев, выскользнув из-за прикрывавшей вторую дверь завесы, сжал Еремею запястье, вывернул руку. – Не спеши, шаманенок. Мы еще не договорились с тобой о выкупе тети Люси.

– Я покажу тебе Сорни Най, – твердо сказал Еремей, глядя в глаза Арчеву. – Только сперва отпусти Люсю и Антошку.

– Согласился, значит?.. Допустим, я отпущу их. Но ведь они сразу помчатся к дорогому товарищу Фролову…

– Фролов скоро сам сюда придет, – перебил Еремей. – Ему скажут, что я убежал. Они станут меня искать. Быстро найдут.

– Вы меня простите, товарищ Фролов, но репродукция дрянь, – Апельбаум, полоскавший в ванночке снимок, вздохнул. – Потому что гипосульфит – дрянь невообразимейшая. Это не работа! За такую работу любой фотограф рассмеется мне в спину, если из деликатности не осмелится рассмеяться в лицо…

– Я понял, Яков Ароныч, что надеяться на чудо не приходится, – прервал Фролов этот журчащий ручеек стенаний. – Но все же давайте посмотрим, что получилось.

– Посмотрим так посмотрим, – согласился Апельбаум. – Только что мы увидим, спрашиваю я вас? А увидим мы, скорей всего, мой позор. Хорошо, что при таком свете не видно, как я краснею от стыда, – он плавно вытянул из ванночки карточку.

Хотел окунуть ее в соседнюю ванночку с водой, но Фролов выдернул из его пальцев снимок, поднес к глазам. Обрадованно заулыбался.

– Вы прямо чудодей, Яков Ароныч. – Протянул, возвращая, фотографическую карточку. – Спасибо! Теперь – побыстрей и побольше!

– Вам, правда, понрави…

Эксперт не договорил: в дверь забарабанили с такой яростью, что хлипкий крючок задребезжал, подпрыгивая.

– Товарищ Фролов, Еремей Сатаров сбежал!.. – ворвался в лабораторию смятенный голос Алексея.

Фролов ударом ладони подбросил крючок, выскочил в коридор.

– С ума сошли? Вы же все засветите! – ахнул за спиной Яков Аронович.

– Как сбежал?! – Фролов, захлопывая дверь, увидел, что эксперт, опрокидывая склянки, упал на ванночку с проявителем.

– Я ни на шаг не отходил от него, – прижимая руки к груди, начал Алексей. – Охранял мальчишку, а он – сам…

– Десять суток ареста! – объявил Фролов, выслушав сбивчивый рассказ Алексея. – Отсидишь, когда поймаем… – Крикнул через дверь: – Яков Ароныч, портреты Арчева и Шмякина – в дежурку! Срочно!

Побежал к выходу. Около барьерчика, за которым сидел у стола пожилой чекист, приказал:

– Первый взвод чоновцев по тревоге – сюда!.. Направьте в город верховых патрульных. Задерживать всех, кто будет сопровождать черноволосого четырнадцатилетнего остячонка. – Развернулся к Алексею: – Старуху из детдома, о которой упомянул, разыскать и немедленно сюда!

– Надо уходить! – метался по кухне капитан. – Сейчас же! По одному, по двое…

– Днем? С этим? – Арчев кивнул на Еремея, которого крепко держал за руку Козырь. – До ночи нечего и думать…

– До ночи чекисты весь город прочешут!

– Точно, – хмуро поддержал капитана Козырь. – Прочешут гребешком, а улов – через ситечко…

– Вылезем сейчас – крышка, – отрезал Арчев. Посмотрел на связанную Люсю, на Антошку, которому опять завязали рот. Перевел взгляд на стоящего у окна Тиунова: – Верно, взводный?

Лысый неопределенно пожал плечами, переглянулся с Ириной-Аглаей. Та подошла к нему, шепнула что-то.

– Сепаратные переговоры? – Арчев криво усмехнулся. – Попрошу без тайн, сударыня.

Женщина повернулась к нему. Чеканя слова, сказала сухо:

– Можем выйти незаметно. Прямо сейчас. К реке.

Капитан, петлявший из угла в угол, замер на месте. Козырь, вскинув голову, уставился на женщину. Еремей непонимающе глянул на нее исподлобья.

– Подземный ход, – пояснила Ирина-Аглая в ответ на недоверчиво-вопросительный взгляд Арчева. – Верные люди прокопали еще деду… Тут, – слегка поморщилась брезгливо, повела рукой в сторону комнат, – были подсадные курочки для загулявших на ярмарке купцов. Те засыпали здесь, а просыпались…

– Полагаю, что иные и вовсе не просыпались, – договорил Тиунов.

– Так что же мы стоим?! – выдохнул капитан. Схватил кузину за руку. – Где он, ход этот? Показывай!

– Почему молчали? – отрывисто спросил Арчев, уже все понимая и без ответа: ну ясно же – хотели незаметно исчезнуть вдвоем… Вспыхнуло в памяти вчерашнее: Ирина почти силой уводит его от зеркала; Тиунов, которого не было в спальне, появляется из-за портьеры. Так вот почему эта парочка так уверенно чувствовала себя в доме, стоящем почти в центре города…

Лысый шагнул к Арчеву. Показывая глазами на Люсю с Антошкой, незаметно для Еремея чиркнул ладонью по горлу. Арчев кивнул. Сказал нарочито громко:

– Сначала выводим шаманенка, а уж потом… – Повернулся к окну на внезапный звук.

Испуг холодным кулаком ударил под ложечку, сдавил сердце: во двор галопом влетали, разворачиваясь веером, конники; на холке первого жеребца подпрыгивал мальчишка, которого прижимал к себе, придерживая, всадник. «Мать честная, щенок из Сатарова!..» – Арчев отпрыгнул от окна. Схватил Еремея за плечо, толкнул к двери с портьерами.

– Где твой лаз?! – выдохнул в лицо Ирине-Аглае. – Скорей!..

Козырь, выпустив руку Еремея, глянул в окно, ахнул, оттолкнул стол и кинулся вслед за капитаном, который уже шмыгнул в гостиную. Ирина-Аглая, слегка изогнувшись вбок, тоже стрельнула взглядом в окно, юркнула в дверь. Тиунов – за ней, нервно выдергивая зацепившийся в кармане револьвер; во двор даже и смотреть не стал. А там уже рассыпался вокруг флигеля частый постук копыт, уже слышалось, как спрыгивают на землю чекисты, уже различался среди конского всхрапа, фырканья возбужденный мальчишеский голос, взахлеб объясняющий что-то.

Еремей, не оглянувшись на Люсю с Антошкой, чтобы не привлечь к ним внимания, не напомнить о них, трусцой побежал за портьеры, чувствуя, как дрожат пальцы Арча, вцепившегося в плечо: значит, Арч забыл пока о связанных пленниках и надо поскорей увести его отсюда.

А снаружи донеслось властное:

– Эй, во флигеле! Сдавайтесь! Вы окружены!

Когда Еремей уже влезал в черную квадратную дыру, образовавшуюся на месте боком стоящего зеркала, – даже представить не мог, что есть такие большие зеркала; когда ему вдруг стало жутко: ведь из живых в подземный мир никто и никогда не спускался, а из уходивших туда по закону смерти никто не возвращался, – со двора опять крикнули:

– Сдавайтесь! – И добавили новое: – Если отпустите детей и девушку, обещаем сохранить жизнь!

Еремей благодарно выдохнул. «Значит, из-за нас спешили, значит, не дадут пропасть…» – и смело вошел в прохладный затхлый полумрак, где уже слабо мерцал фонарь в руках лысого. Сзади хлопнуло, щелкнуло свет за спиной исчез.

– Прикрывайтесь, прячьтесь за остячонком… – обернувшись, пробормотал Тиунов, глотая слова. – Кричите этим… чтоб не палили, а то, мол, пришьют мальца… Я разведать…

Согнулся, побежал в узком и низком лазе, догоняя ушедших вперед. Заметался бледный отсвет фонаря, прикрытый широкой тенью Тиунова, стал удаляться.

Арчев отпустил плечо Еремея, толкнул его в спину. Мальчик выгнулся было от хлестнувшей по телу боли, но ударился головой в свод.

– Быстрей, быстрей, – прохрипел Арчев. – Без света останемся!

И снова толкнул, уже злее. И снова в спину. Еремей, скрючившись, прикусив губу, чтобы не застонать, плелся за уплывающим тускло-желтым пятном: бился плечами, затылком о выступы, шатался, спотыкался, лишь бы продвигаться помедленней, но за спиной поторапливал кулаками, скрипел зубами Арч: быстрей, быстрей!

Вдруг сзади – словно ветер прошумел; Еремей оглянулся – вдали посветлело. И сразу – яркая, на весь подземный мир вспышка, сразу – грохот, заложивший уши: Арчев выстрелил. Сбил Еремея, торопливо перелез через него, рывком поднял. Заорал:

– Эй вы, чекушники! Последним идет Еремейка. Первая ваша пуля – его! Поняли?!

Издалека докатился неожиданно громкий, но какой-то качающийся, будто обрубленный крик:

– …о-оняли, …олочь…

Арчев схватил Еремея за руку, стиснув так, что мальчик чуть не взвыл. Побежал, яростно дергая пленника, если тот замедлял шаги…

И вот впереди стало светлеть, и было понятно, что свет этот – свет дня, свет воли. Значит, вышел все-таки, вырвался из нижнего мира. Жив! Значит, надо делать то, за чем пришел… Еремей оглянулся – сзади неотступно плыло желтое пятно. А впереди, уже совсем близко, светлое-пресветлое после подземелья небо над зеленью зарослей… в которых ждут Арча его люди. Пора! Сзади – свои. Надо только ненадолго, совсем ненадолго задержать Арча, этого йимпесиота – чудище, не подвластное ни богам, ни людям, убийцу дедушки, отца, Микульки, Аринэ, матери, Дашки, убийцу Сардаковых, убийцу многих-многих русики, врага Люси, Фролова, – врага всех!

Еремей прыгнул вперед, и еще в полете захлестнув правой рукой горло врага, резко согнул ее в локте, дернул на себя. Арчев, с хрипом падая назад, но все-таки успев развернуться вполоборота, нажал курок…

Во тьме узкого, тесного подземелья, душный, плотный мрак которого сдавил тело, йимпесиот-Арч, с белым длинным лицом, с белыми длинными клыками, тянул к Еремею синеватые острые когти, вытаращив немигающие красные, как у щуки, глаза. Все ближе кривые когти, все ближе злобная улыбка; кровавые глаза надвигаются, растут. И уже остались в подземелье только эти остановившиеся глаза, эти белые волчьи клыки, эти кривые когти. Еремей, онемев от страха, хотел попятиться и не сумел – ноги не слушались, не шевелились. Да и нельзя было отступать, нельзя убегать – Арч может скрыться, исчезнуть: где тогда его искать, как задержишь? И, чувствуя, что сердце вот-вот разорвется от ужаса на кусочки, Еремей поднял руки – ну почему, почему они так медленно поднимаются? – схватил скрюченные пальцы Арча и… поймал воздух. Арч злорадно захохотал, отплыл немного назад. Еремей потянулся за ним, опять попытался схватить и опять цапнул пустоту. А Арч все удалялся, уменьшаясь, хотя его злобный хохот, гулко перекатываясь по нижнему миру, становился, наоборот, все громче. И Еремей от обиды, что враг уходит, что теперь его не поймать, закричал так, что зазвенело в голове, – впервые в жизни позвал на помощь. И тогда в плотной, вязкой черноте родилось светлое, золотистое облачко, в котором увидел Еремей чье-то смутное лицо. Вгляделся – к нему наклонилась Люся, сестра из рода пупи. Она была серьезной, как тогда, когда ребята, дружно шагая, уходили с красным флагом на праздник, который зовется «субботник». Но вот Люсино лицо стало удаляться, растворяться в поднимающемся солнце. А солнце, разрастаясь, разливаясь перед глазами ярким сиянием, золотым огнем, вдруг стало обретать очертания женской фигуры в длинном складчатом одеянии. Женщина эта, вся из огненного золота, невесомо скользя над землей, приближалась, и Еремей узнал ее – Сорни Най Ангки! Та, которую так любил дедушка, которую показывал ему на имынг тахи Нум Торыма, когда открывал внуку самый большой, самый священный имынг л’опас. Великую тайну тебе, Ермейка, вручаю, говорил, береги, охраняй Сорни Най пуще жизни своей, говорил… Все ближе Сорни Най Ангки, все отчетливей видна она, но всегда суровое и властное лицо ее на этот раз было ласковым, приветливым, и Еремей, проваливаясь в темноту, понял, что она довольна им, сыном Демьяна Сатара, внуком Большого Ефрема-ики.