Текст книги "На поверхности (ЛП)"

Автор книги: Серена Акероид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Ты познакомилась с кем-то в бассейне?

Интерес Эммы ошеломил меня, потому что она не задавала мне личных вопросов, и да, для меня это был личный вопрос.

– Почему ты спрашиваешь об этом? – удивилась я.

Она улыбнулась, посмотрев на меня через плечо.

– Я просто узнаю этот взгляд в твоих глазах. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я встретила Джона, но думаю, я была под впечатлением так же, как и ты.

– Он был там для сбора средств, – призналась я. – Я, наверное, больше его не увижу.

Эмма нахмурилась, поставив передо мной миску с супом. Затем на моей тарелке появились два поджаренных сырных сэндвича и большой стакан молока.

Боже, мне нравилось жить у Мейеров. Еда была простой, но всегда вкусной, и нас никогда не обделяли. Эмма всегда следила за тем, чтобы мы были сыты.

Когда я взяла ложку и помешала ею суп, она спросила:

– Если он был там сегодня, почему бы ему не появиться снова?

– Он был там только из-за пиар-кампании сенатора.

– Он ребенок сенатора? – голос Эммы повысился на октаву. – Один из близнецов?

Мои губы изогнулись.

– Ага. Адам.

– Я видела их по телевизору. Сенатор делает все возможное для своей кампании по переизбранию.

Я пожала плечами – меня не интересовала политика, я ничего не знала, кроме своих школьных занятий.

– Она мне не нравится, – заявила Эмма, и, поскольку приговор был неожиданным, я посмотрела на нее.

– Почему? – это не было похоже на Эмму, которая была сосредоточена исключительно на здоровье дочери. Она ела, спала и дышала Луизой.

Эмма скривилась.

– Она нахальная.

Это заставило меня хихикнуть.

– Нахальная? Что это означает?

– Ты знаешь, что она уроженка Лоуренса?

Я приподняла бровь.

– Правда?

– Ага. Правда.

Все знали, что это худшая часть города – та часть, через которую я проходила, возвращаясь домой.

– Но она притворяется тем, кем не является. Она пройдет на выборах только потому, что Лоуренс большой. Люди думают, что голосуют за одного из своих, но это не так.

– Я не встречалась с ней, – призналась я, – но ее сын казался милым. Добрым.

Эмма пожала плечами, но я могла видеть, о чем она думала – какая мать, такой и сын.

Я хотела возразить, что Адам не добивался моего расположения из-за кампании своей мамы – я не была избирателем, – но я никогда не объясняла другим свой дар видения ауры. Если бы я это сделала, Эмма все равно бы мне не поверила.

Мейеры были христианами. Они думали, что выполняют свой христианский долг, принимая к себе девушку-цыганку, и, вероятно, просили своего доброго Господа простить их за то, что под их крышей находится неверующий.

Насколько я могла видеть, их молитвы не приносили Луизе особой пользы, но я никогда не причиняла им боль, говоря это.

Мы все должны были верить, не так ли?

И если их религия была утешением, то я была благодарна. Они заслуживали большего, чем тот удел, который был им дан.

Но и я тоже.

Вся радость в ее глазах от моей влюбленности исчезла, когда я упомянула, кем была мама Адама. Эмма убрала кухню и оставила меня есть в одиночестве, что меня вполне устраивало.

Часы тикали, отражаясь эхом в тишине кухни. На заднем плане я слышала грохот стиральной машины и вздохнула, наслаждаясь этим, зная, что мирный гул будет нарушен радостным возбуждением вернувшегося домой Кенни.

Я получу отчет о том, насколько чертовски хороша была тренировка по борьбе, а потом он сойдет с ума, когда я заставлю его сесть за учебу.

Весело.

Но в тот момент, когда я захочу, словно бык, удариться головой об стол, а затем боднуть Кенни, я знала, что буду думать об Адаме.

И я улыбнулась.

Глава 5

Адам

Тогда

Городской общественный бассейн находился в сорока минутах от моего дома, и сказать, что он находился в плохом районе, было преуменьшением.

Пока мы учились, упорно тренировались и не раскачивали лодку, у нас с Каином было много свободы. Конечно, у меня ее обычно было меньше, чем у брата, из-за дерьма, которое он устраивал, а наказывали меня, но это было такой же частью моей жизни, как и плавание.

К счастью, мама никогда не наказывала меня запретом на тренировки.

Пока за мной «следили» из-за получения «В» по биологии, и мама выбивала из меня дерьмо за этот конкретный провал, все равно разрешили тренироваться. Так что поэтому, ни у кого не возникло вопросов, когда я в шесть утра следующего дня поехал на велосипеде в общественный бассейн. (Прим.: в США пятибальная система оценок, но оценки обозначаются цифрами от «А» – пятерка, до «F» – двойка. Оценка «В» соответствует четверке). Было холодно, и чем ближе я подъезжал, тем больше замечал, насколько это дерьмовый район. Когда какие-то уроды начали освистывать меня из переулка, я, не сбавляя скорости продолжил быстро крутить педали, пока не доехал до спортивного центра. Небольшой страх скользнул по моему позвоночнику. Благодаря Каину я привык к проявлениям зла, но сам брат никогда не был жесток со мной.

По крайней мере, пока.

Эти уроды? Да, они бы затащили меня в переулок, просто чтобы угнать мой велосипед и обчистить карманы. Одному богу известно, что бы они сделали еще.

Парковка была пуста, но освещение, включенное на полную мощность, своим ярким светом рассеивало предрассветный сумрак, наполняя меня небольшим облегчением от того, что я выбрался из темноты. Однако наличие у самого входа в Центр всего нескольких уличных фонарей заставило меня разозлится от понимания того, что Теодозия должна ходить сюда, что, по ее словам, она делала каждый день. Иногда два раза в день. Это был уровень самоотверженности, делающий понятным ее мастерские умения в плавании.

Это место было в лучшем случае функциональным, в худшем – уродливым. Построенное в семидесятых годах, поэтому неудивительно, что оно разваливалось, но местные жители его любили – это было очевидно.

Вчера на доске объявлений я видел, сколько мероприятий проходило в центре. Большинство кружков уже не принимали участников из-за переполненности. Расписание центра соответствовало расписанию загородного клуба, потому что люди хотели приходить сюда и заниматься чем-нибудь, будь то сальса или аквафитнес.

Место, хоть и небольшое, но находилось в Лоуренсе, на главном избирательном участке моей матери. Она только вчера узнала о сборе средств, но я подумал, что для нее это был шанс лишний раз напомнить о себе.

Пока она вытаскивала себя из сточной канавы во властные структуры, – и я гордился мамой за это, – она перестала общаться с людьми. Лаура, женщина, ответственная за ее кампанию по переизбранию, настояла на том, чтобы мы пришли на сбор средств всей семьей, чтобы показать людям, что мама по-прежнему заботится о сообществе, в котором она выросла.

Судя по ее восторгу прошлым вечером за ужином, я понял, что это сработало.

Маме было плевать на всех, кроме себя. Затем стоял Каин. Потом папа. Ну и напоследок я. Я был последним, потому что был «проблемным» ребенком. По крайней мере, в ее глазах.

Эта мысль заставила меня напрячься от раздражения. Я закрепил свой велосипед на стойке, расстегнул пальто, потому что, несмотря на холод, я вспотел во время поездки, и направился к Центру.

У нас рядом с домом находился хороший спортзал с длинным бассейном, но я забыл об этом месте, с тех пор как вчера ночью положил голову на подушку и проснулся сегодня.

Теодозия.

Она была всем, о чем я мог думать, и да, эта девушка была странной, но одновременно и безобидной.

Она заставила меня улыбаться. Я ценил то, что она разглядела порочность моего брата, но, кроме этого, наблюдение за ней в воде доставляло радость.

Итак, я заплатил за абонемент, который позволял мне пользоваться бассейном следующие три месяца, зевающему дежурному в странной кабинке, заставившей меня задуматься о том, бывают ли тут проблемы с вооруженными ограблениями, и направился в мужскую раздевалку.

Все вокруг было из эпохи девяностых, что говорило о том, что в какой-то момент после постройки здесь проводился ремонт. Тем не менее, все было устаревшим. Ничего особенного. Никакого шикарного мыла и мягких полотенец у раковин, никаких динамиков с успокаивающей музыкой. Ничего этого не было.

Здесь стоял запах дешевого дезинфицирующего средства, и все вокруг было одного цвета авокадо. Шкафчики выглядели в лучшем случае подозрительно, но я не брал с собой ничего ценного, поэтому решил, что можно не беспокоиться о их надежности.

Переодевшись, я засунул вещи внутрь. Пройдя душевую, вошел в маленький зал, в котором был детский бассейн, соединенный с большим. Плитка была не самой лучшей, тусклой, но она была чистой.

Подойдя к бассейну, я осмотрелся. Свет мне понравился – он был не слишком ярким, в самый раз чтобы не ненавидеть просыпаться так рано ради тренировки, и мне понравилось, что здесь было тихо.

Спортивный центр, в котором я обычно занимался, в это время был уже переполнен. Многие люди, желающие потренироваться перед работой, начинают свой день правильно. Здесь же находился только один человек.

Я узнал ее шапочку.

Ярко-красный цвет каким-то непонятным образом передавал суть Теодозии. Она вся была приглушенных цветов золота, темной бронзы и меди. Но красный цвет все компенсировал, показывая, насколько яркой она была под этой приглушенной маской, которую демонстрировала остальному миру.

Наблюдение за тем, как Тея скользит в воде, приносило удовольствие. Я никогда не думал, что чье-то плаванье может восхищать, но то как это делала Теодозия было прекрасно.

Движения, положение рук, стоп, как слегка поворачивает голову в воде для вдоха, как двигает ногами.

Поэзия в движении.

Когда я задавался вопросом, каково это будет танцевать с ней, Тея резко остановилась посреди дорожки и высунула голову из воды. Внезапность этого движения заставила меня задуматься, не почувствовала ли она недомогание или что-то в этом роде, но затем она развернулась, вынырнула и уставилась на меня.

И я уставился в ответ.

Мое тело испытало потрясение, не зная, возбуждено оно или напугано, поскольку я просто стоял и глядел, как она смотрит на меня.

Теодозия прервала момент, уйдя под воду. Нырнула русалкой, красиво изогнув спину, мелькнув ногами словно хвостом, и следующее, что я увидел, как Тея стоит на мелководье и смотрит на меня.

Ее скорость была безумной.

Склонив голову набок, Тея изучала меня, как будто я был тем, кто мог дать все ответы.

– Почему ты здесь?

Я мог бы солгать. Возможно, должен был.

– Из-за тебя.

Тея сглотнула и сняла свои очки. Вокруг ее глаз образовались небольшие вмятинки, и я захотел потереть их большими пальцами, чтобы облегчить зуд, который, как я знал, возник от этого движения.

– Я тренируюсь, – ответила она, и ее хриплый голос нанес по мне серьезный удар. Она была поражена мною так же, как и я ею.

– Я тоже. – сказал я, соскользнув в воду на соседнюю дорожку. – Нет причин, по которым мы не можем тренироваться вместе, не так ли?

Я не стал ждать ответа, просто ушел под воду и, оттолкнувшись от стены, поплыл вольным стилем, и тут же почувствовал будто лечу.

Знать, что она была рядом со мной? Что одна и та же вода объединяла нас? Приводило в восторг.

Я не облегчал себе тренировки – не мог. Если бы сделал это, Каин бы принялся издевался надо мной, и я бы покинул команду по плаванию быстрее, чем он показал мне средний палец. Но после часа изнуряющего плавания я успокоился, и подняв голову увидел, что Тея сидит на бортике бассейна, как я вчера.

Во время тренировки я заметил, что в помещении становится все более оживлённее, но игнорировал других посетителей, сосредоточившись на том, для чего я здесь.

Теперь я мог расслабиться и, нырнув под качающийся разделительный канат, поплыл к Теодозии.

Мне хотелось быть ближе и прижаться грудью к ее ногам, но вместо этого я лег на воду на спину, ногами к стенке бассейна.

– Ты быстрый.

Я пожал плечами на это замечание.

– Как и ты. – И это было преуменьшением. Хотя Тея очень сильно зацепила меня, я смотрел на ее стройные ноги и руки, силу в них, ширину плеч, которую могло сформировать только плавание, не как мужчина, а как спортсмен. Теодезия была силой, собранной в маленькой оболочке. – Ты, наверное, самая быстрая, кого я видел.

Мое признание было правдой. Ради бога, я был на Олимпиаде. Я видел, как спортсмены выигрывали золото, но никто из них не плавал так, как она.

– У меня хорошее время, – все, что сказала она.

– Ты не кажешься обеспокоенной. – И на такой не была.

– Время – это средство достижения цели.

Загадочный комментарий заставил меня нахмуриться.

– Что?

– Это означает, что я должна быть в воде. Это мой дом.

Что ж, это было странно, но затем я подумал, что Теодозия была странной. По крайней мере, немного.

Не то чтобы я жаловался.

Вчера вечером, когда Тея увидела Каина таким мудаком, каким он был, я решил, что она святая.

– Почему это твой дом?

– Разве для тебя это не так?

Я покачал головой.

– Это средство для достижения цели – говоря твоими словами.

– Скажи своими.

Задорная улыбка на ее губах заставила мой живот сжаться. Не в смысле беги-в-туалет-тебе-нужно-поблевать, а словно перед экзаменом, к которому ты не готовился.

В принципе, это были одинаковые ощущения, но сейчас я просто почувствовал, что внутри все скрутило. Как будто это Теодозия делала со мной, как будто это было вне моего контроля, но мне было плевать.

Если она и дальше будет так смотреть на меня, продолжать говорить со мной…

Я сделал глубокий вдох, стараясь сейчас не прыгать выше головы. Мне нужно держать себя в руках.

– Мама и папа ясно дали понять, что мы не можем полагаться на них в колледже.

Ее брови удивленно приподнялись.

– Почему? Разве твой отец не богат?

Любопытный поворот, я усмехнулся.

– Мой папа? Не моя мама? Кое-кто вчера меня погуглил?

Ее щеки порозовели, давая ответ, но она ворчливо пробормотала:

– Замолчи.

Моя ухмылка превратилась в усмешку, которая переросла в смех.

– Ага. Мой папа богат. Хотя мама сейчас тоже.

– Так почему они не заплатят за колледж?

– Мама сделала свое состояние, и хотя папа родился богатым, ему приходилось полагаться на себя, а не на семью. – Я пожал плечами. – Они хотят передать нам ту же этику.

Теодозия фыркнула.

– Они хотят, чтобы ты тоже боролся?

– Да. Это звучит правильно.

Она нахмурилась.

– Я не понимаю.

– Выживание сильнейшего. Справедливости ради надо сказать, это единственный способ, которым Каин поступит в колледж. Половину времени он не занимается, больше сосредоточившись на плавании. – А также трахает учителей, чтобы получать пятерки.

– Он хорош?

Я кивнул.

– Лучше меня.

Теодозия присвистнула.

– Ты быстрый.

– Он быстрее. – Я скривил губы. – Жизнь несправедлива.

– Да, это так, – мягко согласилась она. – Но ведь ты собираешься получить стипендию?

Я снова кивнул.

– Если ничего не изменится в ближайшие пару лет. – Угроза травмы преследовала всех спортсменов.

Теодозия нахмурилась, затем пожала плечами.

– Ты горгер, я никогда тебя не пойму.

Я склонил голову набок.

– Горгер? Меня по-всякому называли, но так никогда. (Прим.: горгер – сленговое слово, у американских цыган обозначает человека, который не является цыганом, «не цыган»).

Теодозия снова пожала плечами, и это движение привлекло внимание к ее ключицам. Никогда не знал, что ключицы могут быть сексуальными – до сегодняшнего дня.

– Справедливости ради стоит заметить, что я не та, кто будет осуждать.

Я нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Я цыганка.

Ну, это объяснило цвет ее кожи. И, как ни странно, мне пришла в голову мысль, что, возможно, именно поэтому она смогла почувствовать, каким на самом деле мудаком был Каин.

Цыгане видели будущее, не так ли? Читали по картам? Верили в вещи, которые большинство людей считали безумными?

– Семья – это все для моего народа. Даже я не могу забыть это правило.

– Думаю, тебе нужно начать с самого начала.

– Горгер – это тот, кто не цыган. Например, ты. Твоя семья. Я не понимаю вашей логики, потому что в моем мире мы сделаем все для своей семьи. – Печаль мелькнула на ее лице. – Даже бросим все, что нам знакомо, чтобы спасти кого-то от статуса изгоя.

Я сделал вывод, что именно ей угрожали изгнанием. Эти горькие слова заставили меня спросить:

– Почему ты могла оказаться изгоем?

Теодозия облизнула губы.

– Это длинная история.

– У меня есть как минимум два часа до того, как нужно будет появиться в школе.

– И ты собираешься потратить на мой рассказ все сто двадцать минут, не так ли? А что насчет душа? И сборов в школу? Я не заметила, чтобы твоя школа находилась рядом с моей.

– Нет, но ты можешь поведать сокращенную версию.

– В моем наследии нет ничего сокращенного. – Тея улыбнулась, и мне понравилось, что сделала ее улыбка – превратила орехово-коричневый цвет ее глаз в янтарный. – Моя семья жила по простому набору правил. Они спрашивали себя, было ли что-то чистым – узо, или нечистым – махриме. – Втянув воздух, она резко выдохнула. – Мой отец умер, упав с лошади. Мама, решив, что не может жить без него, покончила с собой. Это тяжкий грех. Моя бабушка, зная, что меня сочтут махриме из-за того, что мать испортила мне жизнь, и зная, что я буду изгоем среди наших людей, уехала. Она привезла меня сюда. Мы жили вместе до тех пор, пока она не умерла, а затем я попала в систему.

Я выпучил удивленно раскрыл глаза. Какая-то часть меня хотела спросить, не шутит ли она, но понимал, что нет.

Это было реально.

Это была ее жизнь.

– Почему тебя винили в том, что сделала твоя мать? – Я изо всех сил пытался понять, что она имела в виду. Разве это была вина Теи, что ее родители покончили с собой?

– Наши грехи ложатся на всю семью, и ее члены – махриме, нечисты. – Теодозия безразлично пожала плечами, словно это неважно, хотя по теням в ее глазах я понял, что это значило все. – Мама сделала меня нечистой. Да и в любом случае женщин считают таковыми. Особенно ниже талии. – Она фыркнула. – Короче говоря, от некоторых грехов можно очиститься, но от этого нельзя. А если меня нельзя очистить, я должна стать изгоем, потому что ни один мужчина не женится на мне. Ни один мужчина не захочет иметь жену-махриме. Это принесет невезение.

– Ты просто взорвала мой мозг.

– Я же говорила тебе, что это длинная история, – хрипло ответила Теодозия, сгорбившись.

Я покачал головой.

– Но подожди, как ты можешь называть мою семью странной, когда твоя…

– Моя бабушка отказалась от всего ради меня. Она оставила друзей, чтобы дать мне шанс на новую жизнь. Оставила нашу культуру позади, и она…

Когда ее слова оборвались, я мягко спросил:

– Она что?

– Мы не доверяем врачам. Мы определенно не доверяем больницам. – Теодозия вздернула подбородок. – Бабушка заболела. Но ради меня она пошла лечиться, потому что не хотела расставаться со мной. Вот что семья делает друг для друга. Она не заставляет экономить каждый цент без надобности. Тебе повезло родиться в богатстве. Почему бы не поделиться им с тобой? Его родители не смогут взять с собой, когда умрут.

– Я думаю, это должно привить нам чувство трудовой этики. – Я поморщился. – Не могу сказать, что это не работает. Знание того, что наше высшее образование зависит напрямую от нас, заставляет нас делать то, чего мы могли бы не делать, если бы все сложилось иначе.

– Разве ты не плавал бы?

– Возможно, нет. – На секунду я ушел под воду. Затем, когда вода сняла зуд от хлора, что означало, что мне нужно принять душ, я пробормотал: – Для удовольствия – конечно, но не для участия в соревнованиях. Я начинаю волноваться. Вот почему…

– Что почему?

– Почему Каин всегда меня опережает. Он акула. Я же…

– Дельфин?

У меня вырвался смех.

– Ага. Я хорошо с этим справляюсь. Дельфины могут отражать нападение акул, не так ли? Мне нравится эта идея.

– Каин очень хищный, – согласилась Теодозия и вздрогнула. – Он мне не нравится.

Музыка для моих ушей.

Прочистив горло, я пробормотал:

– Мне тоже. Но он чертовски хороший пловец, и, как я уже говорил, у него сердце акулы, когда дело доходит до соревнований.

– Что бы ты делал вместо плавания? – спросила Тея, склонив голову набок. – Я имею в виду, если бы ты не плавал.

– Моя семья хочет, чтобы мы поступили в колледж.

– Да, твоя семья. А чего хочешь ты?

Я скривился.

– Это глупо.

– Нет ничего глупого, если это то, чего ты хочешь. Если это сделает тебя счастливым.

Не знаю почему, но ее вопрос заставил почувствовать себя обнаженным. Было труднее, чем следовало бы признать:

– Я люблю чинить вещи. – Черт, почему у меня было такое чувство, будто я признался, что у меня фут-фетиш или что-то подобное? (Прим.: фут-фетишизм – сексуальное влечение к ступням).

– Какие вещи?

– Вещи. Просто… вещи. – Я ссутулил плечи от смущения, и, откашлявшись, быстро сменил тему. – А теперь мы можем остаться здесь до конца утра или тебе хочется чего-нибудь съесть? – Из того немногого, что рассказала Теодозия, а также из состояния центра, в котором она плавала, я понимал, что у нее мало денег, поэтому на всякий случай добавил: – Я угощаю?

– Если хочешь, – небрежно ответила Тея, но я не обиделся.

Мне понравилось, как она поглядела мне в лицо, а потом быстро отвела взгляд, когда увидела, что я на нее смотрю.

Теперь, когда я немного знал о ее прошлом, сегодня вечером займусь поиском информации о народности рома. Их традициях, их обычаях. Даже если Тея больше не воспитывалась так, возможно, это объяснит ее энергетику, которая притягивала меня к ней. Возможно, это позволит понять, кем была Теодозия и почему она была такой.

Спустя пятнадцать минут, выйдя из бассейна и приняв душ – это был самый быстрый душ, который я когда-либо принимал, потому что я хотел провести больше времени с Теей, а не терять его под гребаным душем, – мы встретились в кофейне в Центре, которая только что открылась.

Я привык, что восторженный услужливый персонал предлагал мне на завтрак смузи и протеиновые коктейли. Пытаясь уговорить меня потратить тридцать долларов на первую еду дня.

Здесь же? Это были зевающие, безразличные официанты, и мне повезло получить банан и кофе.

– На следующий день рождения я получу машину.

Теодозия села, поставив перед собой поднос с чаем и яблоком, и приподняла бровь.

– Здорово.

Мои губы дернулись.

– Я не имел в виду то, как это прозвучало.

– Нет? А что ты имел в виду?

– Я имел в виду, что смогу отвезти нас куда угодно.

Она нахмурилась.

– Адам, ты почти меня не знаешь.

Я прищурился.

– Мы оба знаем, что это ложь. Я не понимаю, что, черт возьми, между нами происходит, и, честно говоря, не хочу понимать, но, проклятье, я не собираюсь…

– Не собираешься что? – нажала она, когда я замолчал.

Теодозия вздрогнула от удивления, когда я резко дернулся вперед и схватил ее руку, крепко сжав пальцами, но сразу успокоилась.

– Это странно, но хорошо, – выдохнул я. – Ладно, это совсем не романтично.

Смех Теи сказал мне правду – она была согласна. Искренне.

– Да, это не так. Но я знаю, что ты имеешь в виду.

– Знаешь?

От облегчения я едва не упал со стула.

– Знаю. – Улыбка Теодозии была слабой, а взгляд, как ни странно, был направлен не на меня, а казалось, скользил вокруг меня. Над головой, сбоку. Что бы она ни видела, она улыбалась и, ревнуя, я повернулся, пытаясь понять, на кого она смотрит. Но кофейня была пуста. Даже скучающий официант куда-то пропал.

– В чем дело? – спросил я хрипло.

– Ты счастлив, – просто сказала она.

Я моргнул. Она не ошибалась.

Я был счастлив.

Теодозия потянулась к своему яблоку и откусила его, другая ее рука сжалась вокруг моей. В ее движениях была оживленность, своего рода нетерпеливое подпрыгивание, заставившее меня понять, что она тоже счастлива.

И это было как вишенка на торте.