Текст книги "На поверхности (ЛП)"

Автор книги: Серена Акероид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 28

Тея

Сейчас

– Как вы себя чувствуете, Теодозия?

Улыбка на моем лице была слишком широкой, пока я обдумывала вопрос репортера.

– Такое ощущение, что все годы тренировок, все годы жертвоприношений стоили того. – Подняв одну из медалей, висящих у меня на шее, я поцеловала ее и добавила: – Более того, мне кажется, что я, наконец, нашла свое место.

– Хорошо, мне интересно… – Рене Лизетт, журналистка, с которой я согласилась поговорить, склонила голову набок, и я приподняла бровь. – Почему вы согласились на это интервью?

– Выбрала из двух зол меньшее, – улыбнулась я. – Я предпочитаю иметь дело с людьми, с которыми, по крайней мере, знакома, пусть даже немного, а вы мне всегда нравились.

Более того, Рене никогда не задавала мне на пресс-конференциях глупых вопросов.

Я ценила это больше, чем она могла подумать.

Рене кивнула.

– Вы уже участвовали в соревнованиях несколько раз и имели отличные результаты, верно?

– Верно, – улыбнулась я, подняв медали над головой.

Фотограф настоял на том, чтобы я надела их, и хотя чувствовала себя идиоткой, сидя за столиком в кофейне со своими шестью золотыми медалями, Рене согласилась, что это выглядело впечатляюще.

Была ли она права или нет, я узнаю только тогда, когда она опубликует свою статью.

Разложив свои медали, которые так много значили для меня, на столе я поправила их, глядя на золотые лицевые стороны. Контракты, которые мне предлагали раньше, уже тогда были безумными. Я имею в виду, что и раньше была счастлива, но с таким количеством контрактов всего лишь после одного соревнования я получала все больше утверждений, что являюсь женским прототипом Майкла Фелпса.

Глупо, но не для моего банковского баланса.

– Чему вы обязаны своим успехом, Теодозия?

– Тея, пожалуйста, – попросила я ее.

Было время, когда я была Теей только для одного человека, но этого времени больше не было. Теперь я была Теей для всех. В основном потому, что это останавливало вопросы. Я не считала свое имя странным, но, видимо, я была единственной, кто так считал.

– Тея, – поправилась Рене, поднимая свою чашку кофе и делая глоток. Она выбрала тот, который слегка пах карамелью, и хотя аромат был едва слышным, он был достаточно сладким, чтобы у меня в животе заурчало.

На самом деле, пошло оно все.

Я повернула голову в сторону, чтобы найти официантку и, увидев ее, подняла руку.

– Чизкейк, пожалуйста.

В витрине стояла тарелка с «Джигли», и мне очень захотелось его попробовать.(Прим. перев.: «Джигли» – нежный японский чизкейк).

– С малиновым соусом или без?

– С малиновым соусом, пожалуйста.

Женщина, поклонившись, исчезла.

– Смерти, – сказала я, повернувшись к Рене.

– Что? – спросила она, удивленно раскрыв глаза.

– Я обязана своим успехом смерти.

– Это возможно?

– Ну, зависит от обстоятельств, – начала я, пожав плечами. – Если бы мой отец не умер, мне бы никогда не разрешили участвовать в соревнованиях. В этом возрасте я была бы уже замужем и, вероятно, имела пару детей.

– Вы цыганка, верно?

– Как будто вы этого не знали, – ответила я, улыбнувшись. Все, несмотря на то, что это было невероятно обидно, называли мой успех «цыганским везением».

Как будто такое вообще существует.

Во всяком случае, оно работало наоборот.

Проклятие.

Вот как я себя чувствовала. Но ты же не можешь признаться в этом вслух, когда только что выиграла шесть золотых медалей на самом важном спортивном мероприятии в цивилизованном мире, не так ли?

– Ваш отец умер, когда вы были совсем маленькой, не так ли? – осторожно спросила Рене.

– Да. Моя бабушка сказала, что вскоре после этого мама покончила с собой.

– Вы так спокойно говорите об этом, – сказала она, моргнув.

– А вы бы предпочли, чтобы я начала рыдать в свой кофе? – На моих губах появилась улыбка. – Это было очень давно. В течение многих лет я думала, что она дура.

– Вы несправедливы… – она отпрянула от моих слов.

Я осторожно описала то, что мне рассказывали большую часть моей жизни, историю, которую Роберт давным-давно продал прессе, чтобы помешать им выискивать подробности – правду. Каким-то образом у меня возникло ощущение, что теперь, когда я сделала себе имя, правда будет раскрыта… и это изменит ситуацию.

Это заставило меня захотеть контролировать, как информация будет выпущена в мир.

– Бабушка рассказала мне историю этой сильной любви. Она говорила, что мама не представляла своей жизни без отца. Но для меня это не было романтично. Это было просто глупо. Если бы она была в депрессии, я бы поняла это. Если бы заболела и нуждалась в психологической помощи, я бы поняла это, но самоубийство… Это ужасно. Я сотрудничаю со многими благотворительными организациями, которые стремятся предотвратить самоубийства, особенно среди детей, заставляя их открываться и рассказывать о своих проблемах. Но мама? Как сказала бабушка, она покончила с собой потому, что не могла продолжать жить без отца. Я думаю, что это была в некотором роде депрессия, но для меня тогдашней это была токсическая зависимость. Особенно после того, как это описывала моя бабушка. Как будто это была сказка. Как будто она смирилась с самоубийством моей мамы, потому что оно имело смысл.

Официантка принесла чизкейк, и, хотя мой аппетит немного угас, я пообещала себе, что, как только Игры закончатся, я попробую этот десерт – вот почему в первую очередь я выбрала именно это кафе.

Итак, пуская слюни, я отломила вилкой кусочек нежного бисквита, наколола его и отправила в рот, предварительно обмакнув в малиновый соус, чашечку с которым поставили рядом со мной.

Пирог был странным на вкус. Он был вкусным, но со слишком ярко выраженным вкусом яиц. А вот с сахарной пудрой и ягодным соусом было здорово.

Все это место, целое кафе было посвящено кошкам.

Мне это очень понравилось.

Кошки были повсюду, и меня особенно позабавило то, как одна полосатая кошка настойчиво желала посидеть у меня на коленях в половине попыток фотографа запечатлеть меня. Мне нравилось, что первые мои фотографии после Олимпиады будут такими неформальными. Я не была занудой, поэтому эти фотографии показали бы настоящую меня.

Если я нравлюсь кошкам, значит, я должна быть хорошим человеком, не так ли?

Кошка больше не запрыгивала ко мне на колени, но определенно продолжала наблюдать за мной, взгромоздившись на полку книжного шкафа, стоящего рядом со столиком. Ее живот был достаточно большим, чтобы предположить, что она беременна, поэтому то, что она не падала с этой полки, было чудом, свойственным только кошкам.

Было приятно, когда она сидела у меня на коленях, и мне понравилось, как она сейчас наблюдала за мной, настолько, что это заставило меня задуматься, смогу ли я завести такую же, когда вернусь домой. У меня не было такой жизни, когда бы я часто бывала в своей квартире, но кошки независимы, верно? Они много времени проводят на улице.

Было бы не слишком жестоко иметь кошку при моем плотном графике, не так ли?

– Тея? – Рене, протянув руку, слегка похлопала меня по руке. – Вы в порядке? Я знаю, что мы говорим о тяжелых вещах.

– Я думала о том, чтобы завести кошку, – ответила я, пожав плечами.

– Кошку? – переспросила она, нахмурившись, и мне показалось, что интервью идет совсем не так, как она ожидала.

Возможно, она думала, что я буду типичной спортсменкой, рассказывающей об американской мечте и своей цели выиграть еще двадцать медалей до того, как уйти на пенсию. Но это была не я.

Это была не Теодозия Кинкейд.

– Ага. Кошку. Я довольно одинока. Кошка пойдет мне на пользу.

– Вы одинока, потому что…

– Потому что моя жизнь – это сплошные тренировки, – фыркнула я. – Все просто. Вам не рассказывают об этом, когда показывают, как мы все хорошо выглядим. Не рассказывают вам о жертве, крови, поте и слезах. – На моих губах возникла улыбка, когда я провела большим пальцем по аверсу медали, над получением которой трудилась годами. – Я имею в виду, для меня это того стоило. У меня есть они, но большинство людей не приходят домой с медалью, не так ли? Они тоже победители. Мы все добрались до этого события, мы все достигли достаточного успеха, чтобы попасть сюда. Мы заслуживаем аплодисментов.

Рене улыбнулась мне, хотя я чувствовала, что удивила ее.

– Есть ли у вас сожаления?

– Да, – ответила я, отправив в рот еще один кусочек чизкейка.

– И что же это?

Диктофон рядом с ней издавал тихий жужжащий звук, и я на секунду посмотрела на него, думая, насколько откровенной могу быть, ведь последствия такого откровения могут затронуть не только меня, поэтому решила начать с малого.

– Я бы хотела, чтобы пара, которая помогла мне пережить трудные времена, была в зале и смотрела мои соревнования.

– Кто эти люди? – спросила она, удивленно раскрыв глаза.

– Водитель и экономка Рамсденов. Они погибли в автокатастрофе за несколько месяцев до того, как я окончила школу. – Мои губы сжались от горя – я все еще скучала по Питеру и Дженис. – В туннеле О’Нила образовалась пробка. Это была ужасная авария. Больше никто не пострадал.(Прим. перев.: туннель О’Нила – автомобильный внутригородской туннель в Бостоне, штат Массачусетс).

– Мне очень жаль, – сочувственно сказала Рене. – Я вижу, что вы все еще переживаете их уход.

Так и было.

– Они были первыми добрыми людьми, которые помогли пережить трудное время, – с трудом сказала я, потому что мое горло сжалось. – Они верили в меня, и мне бы хотелось, чтобы они увидели, как я стала победительницей, понимаете?

Более того, мне бы хотелось, чтобы они ушли на пенсию, и чтобы я помогла им добиться того, чего они всегда хотели, – открыть свой отель на побережье штата Мэн. Я могла позволить это сейчас, но было уже слишком поздно.

Смерть, как обычно, опередила меня, и сейчас слишком поздно, чтобы помочь людям, которых я любила.

– В этом есть смысл, – мягко согласилась Рене, и меня почти позабавило, насколько мягко она себя вела со мной, но я была безмерно благодарна ей за это.

– Я стала жертвой травли, – осторожно сказала я, желая сменить тему разговора и не теребить еще открытую рану.

– Я помню. Это хорошо задокументировано на вашем пути к успеху.

Это означало, что многие журналисты из кожи вон лезли, занимаясь сбором грязи на меня после того, как я выиграла свою третью золотую медаль. По мере того, как увеличивалось количество моих побед, они находили все больше и больше компрометирующей информации, а поскольку мое прошлое было таким сочным, найти было можно много чего.

Одна из причин, по которой я давала это интервью, заключалась в том, чтобы высказать свое мнение. Вчера вечером, уточняя время встречи с Рене, Роберт сказал, что это является умным способом контролировать то, что выйдет в свет. Интервью один на один, в котором я рассказываю о том, чего хочу в этом мире.

В этом было много ответственности. Я могла облажаться, изменить впечатление общественности обо мне и моем народе, и я много думала о том, как лучше всего подойти ко многим аспектам моей истории.

– Ну, травля оказалась скорее шуткой, которая зашла слишком далеко. Это испортило жизни многим людям. Я сожалею об этом.

– Но вы не сделали ничего плохого. Вы были жертвой!

Шок Рене заставил меня пожал плечами.

– Моя жизнь показала, что жертвы бывают самых разных форм и размеров. – Я отломила еще один кусочек десерта. – Итак, когда мама покончила с собой, я подумала, что она это сделала потому, что так сильно любила моего отца, что больше ни дня не могла прожить без него, помните? Так вот, бабушка сказала мне это для того, чтобы я почувствовала себя лучше.

– Не знаю, каким образом от этого вам должно было стать лучше, – нахмурилась Рене.

Я улыбнулась.

– Бабушка была реалисткой. Я всегда думала, что мы переехали из-за этого. Самоубийство в моей культуре – это грех, который оскверняет дом. Это осквернило бы меня. На мне нельзя было бы жениться. Но когда я стала достаточно взрослой, чтобы разузнать о себе, я вернулась туда, где это произошло, и поспрашивала.

– Зачем?

– Потому что мои воспоминания отличались от того, что мне рассказывала бабушка.

И я была достаточно несчастна, чтобы задаться вопросом, была ли я такой же безвольной, как она. Такой же слабой. Было время после свадьбы Адама, когда…

Что ж, мне не хотелось сейчас думать об этом.

– Вы что-то узнали? – мягко спросила она.

– Я узнала, что мой отец, который избивал мою мать, был убит. Вот почему для меня жертвы бывают самых разных форм и размеров. Он бил ее. Я так отчетливо это помню. Он избивал ее до тех пор, пока она не могла больше этого терпеть.

Наши взгляды встретились, и Рене вздрогнула.

– Она… убила его?

Я кивнула.

– Вау.

Это в какой-то мере подытожило мою реакцию на узнанную мной правду. Правду, которую Роберт скрывал от масс тщательно продуманными пресс-релизами и редкими стандартными интервью, в котором не раскрывалось мое прошлое.

– Так кто же жертва? – спросила я. – Моя мама? Вышедшая замуж в шестнадцать, беременная мной в семнадцать, а в девятнадцать – убийца? Три года жестокого обращения, агрессии и злобы. Или мой папа – злобный, жестокий, агрессивный. Втянувший свою молодую жену в то, чего она никогда бы не сделала, не будучи спровоцированной на это.

Рене опустила подбородок, обводя пальцем края чашки.

– Не бывает черного или белого, – сказала она.

– Точно. В тот момент зародилось мое будущее. Бабушка увезла меня, чтобы пощадить. Мамин грех теперь стал еще хуже. Должна предположить, что бабушка сказала, что мама покончила с собой потому, что знала, что та попадет в тюрьму и большую часть жизни проведет там. Я бы поняла это лучше, чем альтернативный вариант.

– Почему?

– Потому что, если бы я не имела возможности каждый день плавать, точно так же, как мамане имела возможности каждый день быть вне помещения, я бы чувствовала, что умираю внутри.

Я отодвинула от себя тарелку с наполовину съеденным чизкейком.

– Та шутка вышла неудачной и безрассудной, – вернулась я к теме. – Чтобы стать тем, кем я являюсь сегодня, я сместила кое-кого с ее места в команде. Мое время было впечатляющим, и я продолжала выигрывать…

– Это правда, что вы не проиграли ни одного соревнования, в котором принимали участие?

– Да, – кивнула я. – Безумие, но это правда. Даже эстафеты. Вот почему меня всегда ставят последней. Я стараюсь исправить плохое время других спортсменов.

– Определенно безумие, но это свидетельство вашего мастерства.

– Возможно. – Я сжала губы. – Мария завидовала, и ее предполагаемый друг, заставил ее сделать глупое.

– Это правда, что они пытались утопить вас?

– Да. Ну, Мария пыталась, а Каин преуспел.

– Вы могли умереть?

– Вполне вероятно, если бы в тот момент в бассейне внезапно не появился тренер. – Моя улыбка была натянутой. – Каин и Мария были исключены из школы, Марии было предъявлено обвинение в нападении, а Каин…

– Отбыл срок за покушение на убийство. Это тоже хорошо задокументировано, – с сожалением сказала Рене.

– У меня были синяки между лопатками в том месте, где он уперся коленом.

– Как вы думаете, он хотел вас убить?

– Я думаю, он злился.

– Почему?

– Потому что он был лучшим в команде, а я заняла его место, – я вздохнула. – Это действительно трагедия. Такая неоправданная. Я просто пыталась выбраться из ямы бедности, в которой жила. Меня не волновало, что они творили. Я просто хотела чего-то достичь.

– Но они не позволили вам этого.

– Нет. – Печаль наполнила меня. – Я встречалась с Каином всего лишь несколько раз.

– Но при этом вы хорошо знали его брата, не так ли?

– Да. Знала.

Прошедшее время.

– Правда ли, что он помог вам попасть в сборную по плаванию?

– Да, он это сделал. Он увидел во мне то, чего не видел никто другой.

Скептицизм заставил ее нахмуриться.

– Почему Каин так сильно хотел причинить вам вред? – спросила она.

– Злость, – повторила я, прекрасно понимая по напряжению лица Рене, что моя короткий ответ лишь раззадорил ее журналистское любопытство.

В глупой выходке Каина было нечто большее, чем то, что бросалось в глаза на первый взгляд и, да, сформировалось оно из злости. Только не из-за того, что я заняла его место в команде.

Адам.

Такая патологическая ненависть к Адаму, такая неспособность понять, почему он мне не нравился. Я видела его насквозь. Каин хотел причинить мне вред… просто чтобы добраться до Адама. Просто чтобы создать проблемы. Просто чтобы посмеяться.

Жалко.

Так жалко, и это разрушило его жизнь, жизнь Адама и мою.

У меня в голове не укладывалось, что кто-то мог совершить такое, но люди были мелочными, а Каин? Ну, он был психом. Адам уже давно осудил его за это, а когда псих был мелочным, это выводило все на совершенно другой уровень.

– Почему его семья взяла вас к себе?

Здесь я должна была быть осторожной, потому что Анна все еще занималась политикой. Ия не могла просто сказать: «Чтобы хорошо выглядеть для прессы», не так ли?

– Они удочерили меня, – поправила я.

– Да. Почему?

– Они хотели исправить ошибку Каина.

Хотя я могла видеть, что любопытство вернулось в глаза Рене, я также видела, что она знала, что я не отвечу на любой вопрос, который она хотела бы мне задать. Здесь все контролировала я. Не она.

Я знала, что она хотела спросить: «Как они могли исправить ошибку своего сына?»

Но я не могла ответить: «Удочерив меня, они вернули Анне ее рейтинги, обрушенные выходкой ее сына-психопата», не так ли? Правда определенно была неприемлемым ответом.

Рене прочистила горло с грустной улыбкой, и я подумала, знает ли она, о чем я думаю.

– Вы все еще близки с Адамом, не так ли? Мне кажется, что я видела вашу совместную фотографию после вашей первой победы, – спросила она.

– Все видели эту фотографию, – ответила я, закатив глаза, поскольку это было преуменьшением.

– Вы очень фотогеничны, – улыбнулась она застенчиво.

– Едва ли, – усмехнулась я.

– Вместе с ним даже в большей степени. Ходили слухи, что вы с Адамом встречались. Это правда?

– Нет, не правда. Мы просто друзья.

Боже, эта ложь встала у меня комом в горле.

Рене недоверчиво хмыкнула, но я не могла ее за это винить.

– Камера не врет. Химии между вами было достаточно, чтобы фотография стала популярной.

– Я не могу контролировать то, что происходит в социальных сетях, – ответила я, пожав плечами. Хотя я знала, что Рене была права. Черт, силы этой фотографии было достаточно, чтобы Адам пришел в мою спальню в Олимпийской Деревне…

– Верно, – улыбнулась Рене. – Каков ваш следующий шаг?

– Я собираюсь в отпуск. Не могу дождаться.

Это было не по расписанию. Я должна была вернуться домой, но после последних двух дней мне требовался перерыв. Меня даже не волновало, вызовет ли мое отсутствие во время возвращения домой в числе чемпионов скандал. Мне нужно было немного побыть наедине с собой.

Мне нужно было обрести покой.

– Куда вы направляетесь?

Я осторожно посмотрела на диктофон и Рене, засмеявшись, выключила его.

– Не для записи.

– Золотой Берег. Я всегда хотела поехать туда.(Прим. перев.: Золотой Берег – всемирно известный курорт в Австралии).

– Ну, желаю вам хорошо провести время. Вы определенно заслужили это.

– Мой тренер еще не знает, – сказала я со смехом. – Он хотел, чтобы я сразу вернулась к тренировкам, но я просто нуждаюсь в перерыве. Мне нужно разобраться в себе. Я возлагала на Олимпиаду большие надежды, но надежды имеют свойство разбиваться. Странно думать, что на этот раз все сложилось так, как я мечтала.

Рене улыбнулась мне – как ни странно, это была искренняя улыбка.

– Я думаю, вы это заслужили. И еще… – вытащив визитку из кармана, она положила ее на стол и подтолкнула ко мне, – это мой номер. Я знаю, что значит выйти из неблагополучной семьи. Если вы когда-нибудь захотите поговорить, не для записи, – уточнила она еще раз, – мне хотелось бы думать, что я хороший слушатель.

– Но мои страдания могли бы стать хорошей историей, – нахмурившись, сказала я.

Она фыркнула.

– Вы выбрали меня не просто так, Тея. – Она была права. – Я не остервенелая и не крайне нуждающаяся в сенсации. Я люблю писать новости так, как считаю нужным.

– Верно.

– О чем бы мы с вами ни поговорили, мы можем говорить об этом конфиденциально. Половина из того, что вы мне рассказали сегодня, не будет включена в интервью.

– Почему? Я думала, что это будет сочно. Многое из того, что я сказала, широко известно.

– Верно, и, возможно, кто-то другой обнажит это, но не я буду этим человеком.

Я нахмурилась.

– Почему вы так хорошо ко мне относитесь?

– Потому что я хороший человек в целом. Совершенно не подходящее качество для журналистики, – призналась Рене, усмехнувшись. – У меня нет того безжалостного отношения к людям, которое проявляют многие репортеры для того, чтобы написать статью. Но вы? Ваша история? Она находит отклик во мне.

– Почему?

– Потому что я была похожа на вашу маму. Только я выбралась.

Мои глаза удивленно расширились.

– Как?

– В основном благодаря помощи кризисных центров помощи женщинам по всей стране. – Покачав головой, она пару раз судорожно сглотнула, словно заново переживала воспоминания. – Это было тяжело, и хотя закон был на моей стороне, он все равно игнорировал запретительные судебные приказы. Сначала я поменяла город, затем города, затем штаты, но он не оставлял меня в покое. – Дрожащее дыхание вырвалось из нее, и тень страха в ее глазах говорила больше, чем слова. – Я действительно вздохнула с облегчением только тогда, когда он умер.

– Как он умер? – мягко спросил я.

– Автомобильная авария. Нет, за его смертью стояла не я, – улыбнулась она. – Но мне жаль, что это не я его убила. Иногда мне действительно очень жаль.

Тени наполнили Рене, и я отшатнулась, увидев, как они, словно кровь, вытекают из ее черт, из выражения ее лица и трансформируются в воздухе вокруг нее до тех пор, пока она не стала полностью окружена ими.

Слабая пульсация начала пробиваться сквозь тени, и я поняла, что это ее сердце подоспело вовремя.

Это был не первый раз, когда после неудачного исцеления Луизы я видела ауры, но я никогда не видела их так часто, как раньше.

Увидев ауру сейчас, у этой женщины, я занервничала.

Это знак?

Предупреждение?

Доверять ей или не доверять? Вот в чем был вопрос.

Именно потому в случае с Чарльзом Линденом, исполнительным директором Nike, я думала о том, чтобы принять их предложение, а не кого-то другого. Я должна была верить, что для того, что я увидела ауру сейчас, была причина.

Я сглотнула.

– Ради вас я рада, что он умер без вашей крови на своих руках. – Я поморщилась. – И наоборот.

– Я тоже, – согласилась Рене. – Оранжевый – не мой цвет. – Судорожно вздохнув, она улыбнулась. – Ну, у вас есть мой номер телефона. Я делаю это нечасто, но если вы дадите мне адрес своей электронной почты, я пришлю вам копию статьи до того, как она попадет в редакцию. На самом деле я не хотела бы публиковать ничего, что могло бы вам навредить.

Ошеломленная этим щедрым предложением, я уставилась на нее.

– Вы действительно так сделаете?

– Действительно. – она включила диктофон, и я продиктовала свой электронный адрес. – Спасибо, что согласились поговорить со мной, Тея.

– Не за что. С нетерпением буду ждать статьи.

Поскольку Рене выглядела так, будто собиралась остаться в кафе, я выбралась из кабинки, которую мы заняли. Полосатая кошка, мурлыча, набросилась на мои ноги, появившись из ниоткуда. Подпрыгнув от неожиданности, я засмеялась и принялась собирать медали.

– Вы ей нравитесь, – прокомментировала Рене.

– Похоже, что так. – Положив свои медали в рюкзак, я наклонилась и погладила кошку. – Пока, дорогая. – Выпрямившись, я обратилась уже к Рене: – До встречи.

И, как ни странно, я это и имела в виду.

– До встречи, – улыбнулась она.

Кошка следовала за мной до самой двери, и я чувствовала себя виноватой, оставляя ее. Однако, когда ступила на тротуар, мысли о кошке исчезли, когда я увидела Адама.

– Что ты здесь делаешь? – потребовала я, ненавидя то, как каждая часть моего тела вспыхнула, словно объятая пламенем.

– Хотел тебя увидеть, – прохрипел Адам.

– Зачем? Нам нечего сказать друг другу.

– Потому что папа рассказал мне о твоем расписании.

– И что с ним?

– Твой отпуск. – Он вздернул подбородок. – Мы едем вместе.

– Возьми свой собственный отпуск, ты не испортишь мой, – фыркнула я.

– Давным-давно я бы сделал это.

– Да, давным-давно. – Я протиснулась мимо Адама, злясь на то, что он подумал, что может просто появиться, и я буду приветствовать его с распростертыми объятиями. – Задолго до того, как ты женился, – прорычала я, справедливо, на мой взгляд, возмущенная его чертовым упрямством.

– Мы разводимся, Тея. – Схватив меня за руку, когда я проходила мимо него, Адам заставил меня остановиться. – Я привел процесс в движение. Вот почему мне пришлось вернуться в Штаты. Я отправил Марии первую повестку… Я делаю это две недели подряд, и все – развод можно будет считать свершившимся фактом.

Мой рот приоткрылся, когда я смотрела на Адама, но я не могла поверить в то, что он говорил. Я не могла позволить себе надеяться, потому что его брак был не единственной вещью, стоявшей на нашем пути, поэтому я выдернула руку из его хватки и ушла.