Текст книги "Аллергия на убийства"
Автор книги: Сельма Эйчлер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
*
Снова заснуть я даже не пыталась, не то настроение, и потом, уже девятый час. Так что я направилась на кухню.
Приготовила себе чашечку чудесного горячего кофе (правда, чудесного в нём было только то, что он горячий, ибо я варю наимерзейший кофе, какой вы только способны вообразить). И, прихлёбывая отвратное пойло, стала размышлять о миссис Корвин.
Её мольба всерьёз тревожила меня. Учитывая все обстоятельства, скажите на милость, как мне ей угодить? Постой, ответила я себе, расследование продолжается, и надо постараться проявить гибкость ума.
Но что там она сказала: дескать, жить ей осталось недолго? Вот это меня заинтриговало! Конечно, я могла понять её превратно. Не исключено, что она всего лишь имела в виду свой возраст, ведь юной её никак не назовёшь. Да, скорей всего так и есть, решила я. Во всяком случае, понадеялась.
Но самое главное было в другом: хотя Эвелина Корвин и отличалась редким упрямством и властностью, она вызывала у меня огромное восхищение. Я преклонялась перед её силой духа, решимостью и прямотой. И уж впредь я, ей-богу, стану держать её в курсе событий. И не только потому, что обязана. Согласитесь, это куда лучше, нежели просыпаться спозаранок в выходные дни от её звонков. Похоже, с ухмылкой подумала я, именно на это и рассчитывала пожилая леди.
*
В десять я начала одеваться, готовясь к полуденному свиданию со Стюартом Мейсоном, моим бухгалтером, другом и – временами – любовником. Когда настают эти самые времена (как сейчас, например), физическая близость – которая возникла в период, когда мы очень нуждались друг в друге, – придаёт нашим отношениям дополнительные и очень приятные нюансы. Однако это вовсе не значит, что мы влюблены, как бы мне того ни хотелось. На свете не так много людей, которых я ценю больше, чем Стюарта, но беда в том, что высокие, белокурые, привлекательные, добрые, внимательные и хорошо обеспеченные мужчины… не совсем в моём вкусе. Я предпочитаю маленьких, тощих и неустроенных. (Да знаю, знаю, благоразумием я не блещу. Но скажите, многие ли могут похвастаться здравым смыслом, когда речь идёт о любви?) Так или иначе, особой беды в том не было, ибо Стюарта я тоже не интересовала. В этом смысле.
Словом, собираться я начала заблаговременно, поскольку Стюарт очень просил не опаздывать.
– Может, пунктуальность противоречит твоим религиозным убеждениям, – заметил он почти всерьёз, – но сделай милость, постарайся быть внизу ровно в двенадцать. Рядом с твоим домом нелегко отыскать место для парковки, а учитывая, что вокруг сплошные стройки, потребуется не меньше пятнадцати минут, чтобы объехать квартал.
Что и говорить, последние два-три раза, когда мы куда-либо намыливались вместе, я не давала Стюарту повода восхититься моей пунктуальностью, но мне хватило наглости обидеться на упрёк.
– Расслабься и не забивай голову, – заносчиво заявила я. – В субботу буду как штык, можешь не сомневаться.
Таких копуш, как я, поискать. А уж если особенно стараюсь хорошо выглядеть, лишь в редких случаях со мной не происходит какая-нибудь катастрофа – зачастую вселенского масштаба. Посему я выделила целых два часа, чтобы привести себя в порядок.
Однако оказалось, сегодня выдался тот самый, редкий случай. Приготовления я начала с пенистой ванны, в которой нежилась двадцать минут, вслед за чем успешно, без накладок (извините за каламбур), наложила макияж. Даже тушь, разнообразия ради, гладко легла на ресницы, а не под глазами. И, влезая в платье – синее, шерстяное, чуть расклёшенное (к которому только что купила замечательный сине-жёлто-розовый шарфик), – я не запуталась в подоле, не разорвала шов и не застряла в молнии. Но главное – о чудо из чудес! – волосы мои тоже вели себя прилично. Каких-то десять минут болезненных процедур – и они готовы к привычной лошадиной дозе лака, благодаря которому ни единая прядочка не отобьётся от стада, даже если мне вдруг вздумается сунуть голову в вентилятор.
После чего я придирчиво оглядела себя в огромное зеркало на предмет пятен, затяжек и морщинок.
Видите ли, опрятность – мой пунктик. Вероятно, эта своего рода одержимость связана с моим весом. Сейчас поясню. Я понимаю, что, если кому-то вздумается назвать меня жирной, я ни черта не смогу с этим поделать (хотя мне гораздо больше нравится слово «пышная»). Но никому не дам повода назвать меня жирной неряхой.
В общем, убедившись, что всё в порядке, я пристально вгляделась в собственное отражение: ну-с, удалось ли мне превратиться в невысокую, но неотразимую красавицу, к чему я, собственно, и стремилась?
И тут зазвонил телефон.
– Тётя Дез?
– Привет, Эллен. – Я покосилась на часы: всего-то 11:35. Времени вагон, так что можно и поболтать чуток. – Как дела?
– Знаешь, ещё никогда в жизни я не была так счастлива, – промурлыкала Эллен.
Слова племянницы согрели мне душу. До недавних пор в любви её преследовали сплошные неудачи.
– С Майком всё нормально?
– Просто замечательно! Он такой… такой чудесный! И вообще… лучше не бывает! Как тебе моё беспристрастное мнение? – Мы рассмеялись (вернее, я рассмеялась, а Эллен захихикала), после чего она спросила: – Ну а у тебя как?
– Да в общем неплохо. Мы со Стюартом едем в Нью-Хоуп. Знаешь, такой маленький городок в округе Бакс, штат Пенсильвания, где торгуют всякими изделиями ручного промысла.
– Кому ты рассказываешь. Я этот Нью-Хоуп знаю как свои пять пальцев. Там очень красиво, и сегодня чудесный день. А на завтра какие планы? Майк все выходные работает, вот я и подумала, как насчёт совместного завтрака?
Право же, мне чертовски неловко затрагивать тему своей сексуальной жизни, пусть даже косвенно и пусть даже в разговоре с Эллен (хотя мои отношения со Стюартом для неё отнюдь не секрет), но надо ведь было ей что-то ответить.
– Возможно, мы там переночуем, – пробормотала я.
– Что-что? Не слышу.
Я заставила себя прибавить громкости:
– Я сказала: «Возможно, мы там переночуем».
Вы не поверите – сама не верю! – но меня бросило в жар! Видимо, слишком сильно топят в квартире.
– Ей-богу, не пойму, из-за чего ты так смущаешься. – Эллен снова хихикнула.
– Я вовсе не сму…
– Ещё как смущаешься! И по-моему, это очень мило!
Вот нахалка! Чья бы корова мычала! Стоит кому-нибудь задать ей интимный вопрос, Эллен становится пунцовой.
– Кстати, как продвигается расследование? – тут же поинтересовалась она.
– Ой, не знаю. И думать об этом сегодня не хочу.
– Ну и молодец. Ладно, желаю повеселиться, позвоню тебе на днях.
*
Не прошло и пяти минут, как позвонили в дверь. Припав к глазку, я узрела Папика Гулда.
– Вы ещё не уехали к себе во Флориду? – буркнула я, открыв дверь.
– Собирался, но детки… – так он именовал сорокалетнюю Харриет и пятидесятилетнего Стива… – уговорили меня погостить ещё пару деньков. – Могу себе представить! – Ничего, если я на минутку зайду? – Не успела я открыть рот, чтобы возразить, как он добавил: – На минуточку, не больше. Честное слово.
Что я могла сказать?
Папик прошёл в гостиную и так долго устраивался на софе, будто зимовать здесь собрался. А я между тем места себе не находила. Наконец он поднял голову и осмотрелся.
– Очень мило, – похвалил старичок, но, подозреваю, это была всего лишь увертюра к последующим воспоминаниям. – А у нас с Эдит, когда мы поженились, был стульчик точно такого же цвета. А какой у нас был гарнитурчик! Вы не поверите… – И он принялся взахлёб описывать все предметы меблировки своей квартиры, не давая мне и слова вставить.
– Извините, что перебиваю, – наконец исхитрилась я, елозя по краю стула, – однако у меня назначена встреча, и я уже опаздываю. – Произнесла я это по возможности учтиво, но демонстративно глянула на часы и, к своему ужасу, обнаружила, что уже почти четверть первого! Я вскочила на ноги.
– А-а. Ну что ж, нет проблем, – отозвался Папик. – Я только хотел спросить, как вы насчёт того, чтобы попозже со мной перекусить? Вдвоём. Ничего такого, можем даже каждый за себя платить, если хотите, чтоб вы не чувствовали себя обязанной, и вообще… если вы меня понимаете.
Бог мой! Кажется, за мной решил приударить восьмидесятилетний кавалер!
– Ох, мистер Гулд, на выходные я уезжаю, а так бы с радостью. Честное слово!
Зачем обижать старика, правда? И потом, по-своему он даже ничего, забавный. Скорее, конечно, несносный.
– Как же я не додумался! – огорчился старик. – Вы же вон какая разодетая…
Язык мой – враг мой. У него был такой несчастный вид, что я машинально ляпнула, лишь бы подбодрить Папика:
– Можем сходить куда-нибудь, когда вы в следующий раз сюда приедете.
Он расплылся в широкой улыбке:
– Обещаете?
Нет, ну никак меня жизнь не научит!
– Обещаю, – со вздохом ответила я.
*
К подъезду я спустилась только в половине первого. Но ведь не по своей же вине! Как бы то ни было, Стюарт на малой скорости колесил вокруг здания. Он заметил меня и нахмурился, что для него крайне нетипично, поскольку в принципе человек он на редкость миролюбивый.
– Ты знаешь, сколько кругов почёта я тут намотал? – На меня он едва глянул; видно было, каких трудов ему стоит не сорваться. – Обещала ведь не опаздывать.
– Ну пожалуйста, Стюарт, прости, мне очень стыдно, – чистосердечно покаялась я, захлопывая дверцу и хватаясь за ремень безопасности. – Но зашёл старичок, который гостит у соседей по этажу, и я не знала, как от него отделаться.
– Могла бы, к примеру, сказать, что договорилась о встрече на двенадцать, и вежливо его выставить.
Разумеется, он был прав. Тем не менее я вдруг разозлилась и лихорадочно обдумывала, как бы поязвительнее ответить. Но Стюарт накрыл мою руку своей и миролюбиво произнёс:
– Извини, Дез, не обращай внимания. Почти не спал ночью, вот и веду себя как тупой осёл.
Ах вот оно что, тогда понятно, но всё равно поведение Стюарта было настолько необычным, что я не вполне удовлетворилась.
– Тебя правда ничего не беспокоит? Кроме моего бессовестного опоздания, разумеется?
– Конечно, нет. – Он обернулся ко мне и тепло улыбнулся.
Мне показалось или он действительно замялся, прежде чем ответить?
– Точно? – не унималась я.
– Абсолютно.
*
Мы чудесно провели время, бродя по мощённым булыжником улочкам Нью-Хоуп. Не прошло и десяти минут, как Стюарт купил акварель – женщина, сидящая в саду с большой рыжей кошкой на коленях. Вещица была просто замечательной, и остаток дня я провела в неистовых поисках чего-нибудь миленького и для себя. Уже ближе к вечеру, лишь бы не возвращаться с пустыми руками, я приобрела ожерелье, которое не вызывало у меня особого восторга, и две пары серёжек, без которых легко могла бы прожить.
Вечером мы поужинали в маленьком уютном трактире. За едой мило и непринуждённо болтали, но пару раз я улавливала в поведении Стюарта что-то не то, какое-то напряжение. Однако уже в следующий миг он становился прежним, и я пеняла себе за мнительность.
Ночью, в мотеле, лёжа рядом с ним, я решила, что зря фантазирую и сама себя накручиваю. На следующее утро мы не спеша позавтракали и отправились в обратный путь, на Манхэттен. По дороге болтали и шутили как добрые друзья. И тем не менее было несколько мимолётных мгновений, когда меня вновь посещало чувство, что не всё в порядке. Не могу даже объяснить толком… как будто Стюарту было не совсем комфортно со мной.
Он довёз меня до дома в начале третьего и откланялся, пояснив, что обещал сводить племянника на хоккей по случаю дня рождения. Остаток дня и весь вечер я гнала прочь мысли о том, что не всё между нами гладко.
И уже когда засыпала, вдруг подумала: что бы ни тревожило моего милого друга – если его действительно что-то тревожит, – обязательно само выяснится. Зачем ломать голову?
Глава 12
«Старая сучка» Тодда оказалась женщиной сорока с небольшим. Старой она точно не была – во всяком случае, по моим меркам. Ну а насчёт сучки предстояло выяснить.
Я более-менее комфортно устроилась на видавшем виды кожаном диванчике в квартире, служившей Сондре Кинг жильём и одновременно офисом. В комнате, где я сидела, – вероятно, самой большой в квартире (а не такая уж она большая), – очевидно, и вершились все дела. Свидетельством тому были стены, практически полностью обвешанные рекламными статьями в простеньких рамках и фотографиями всяких-разных знаменитостей. Некоторые, правда, были столь незначительны, что неведомы рядовым гражданам, к коим я и себя отношу. Миссис Кинг присела в одно из двух одинаковых кожаных кресел, расположившихся под прямыми углами к дивану. Но прежде она поставила на деревянный столик перед нами поднос с двумя чашками ароматного кофе и кексами.
За кофе я была по-настоящему благодарна – вообще-то я непременно выпиваю чашечку за ужином, но в тот вечер не хватило времени. Однако, когда Сондра протянула мне тарелочку с кексами, вежливо отказалась:
– Они ужасно аппетитные, но я только что плотно поела, больше ни крошки не влезет.
Секунды три спустя, борясь со смущением, я всё же угостилась абрикосовым кексиком. Он ведь такой маленький, много ли ему надо места?
– Пожалуйста, не обращайте внимания на беспорядок, – деловито (а по-другому она, похоже, и не умела разговаривать) извинилась миссис Кинг, жестом указав на противоположный конец комнаты, где стояли две деревянные конторки, целая шеренга шкафов, различная офисная техника и повсюду валялись конверты и папки. – Всё собираюсь прибрать тут, но в последнее время столько дел, слава богу, – с улыбкой сообщила она.
Сондра Кинг была крупной женщиной, с короткими вьющимися рыжеватыми волосами и широко посаженными синими глазами в обрамлении длинных ресниц. Красавицей, конечно, не назовёшь – слишком широкое лицо, крупноватый нос и не слишком хороший цвет лица, – но было в ней что-то привлекательное. И одежду носить умела. Я с первого взгляда оценила отлично сшитые тёмно-синие брюки и светло-голубой свитерок, чудесно оттенявший синеву её глаз.
Чуть нагнувшись, Сондра отхлебнула кофе. Пока она не смотрела, я тайком угостилась ещё одним кексиком. На сей раз сырным.
– О чём вы хотели меня спросить? – справилась она, опуская чашку на стол.
Так, надо скорей глотать!
– Я хотела поговорить с вами о том дне, когда умерла Кэтрин.
– Такая трагедия… Милая девочка, Барри очень тяжело переживает её смерть.
– Они были близки?
– Да, особенно когда стали жить в одном доме. Барри стала для неё второй матерью.
– Полагаю, вам известно, что Донна не была родной матерью Кэтрин.
– Конечно. По-моему, из этого никто и не делал секрета.
– Случалось ли вам наблюдать их вместе? Я говорю о Донне и Кэтрин.
– Много раз. Я же часто у них бываю. На мой взгляд, они очень хорошо ладили. Донна производила впечатление чрезвычайно заботливой матери. Вы именно это хотели узнать?
– Да. Но боюсь, я немножко отвлеклась. Итак, поговорим о том дне, когда Кэтрин умерла. Как я поняла, вы с миссис… мисс… Лундквист в то утро завтракали вместе.
– Да. С Барри и Тоддом – втроём.
– А затем мисс Лундквист уехала на работу?
– Угу. А я поднялась наверх заниматься с Тоддом. Он неважно учится, а я в прошлой жизни была учительницей, вот Барри и упросила меня помочь.
– Вы с Тоддом провели вместе всё утро?
– Всё утро, начиная где-то с половины одиннадцатого. И поверьте на слово, удовольствие ниже среднего. Этот ребёнок – фрукт ещё тот. – Надо же, как тактично выразилась, подумала я.
– И вы не выходили из его комнаты, пока не услышали крики Луизы?
– Соверше… Ой, нет. Я один раз выходила в туалет.
– Не помните, в котором часу? Хотя бы приблизительно.
Сондра Кинг с сожалением покачала головой:
– Не помню.
– Это было вскоре после того, как вы с Тоддом поднялись наверх?
– Да, кажется, но точное время не скажу. Может Тодд вспомнит – если, конечно, захочет сказать правду.
– Я с ним уже говорила. Он не имеет представления. Во всяком случае, так утверждает. Как долго вас не было в комнате?
– Недолго. Не больше пяти минут.
– По вашим прикидкам, через какое время после вашего возвращения вы услышали крик экономки?
– Прошло больше часа, а то и два.
– А что насчёт Тодда? Он выходил из комнаты?
– Нет, разве что пока я была в ванной.
– Расскажите. пожалуйста, как именно развивались события, после того, как вы услышали крик.
– Ну, мы с Тоддом оба ринулись вниз – крик был такой жуткий, что кровь в жилах стыла, – и я побежала в библиотеку. Увидела лежащую на полу Кэтрин и бросилась к ней. Она не шевелилась, и я взяла её за руку, пытаясь прощупать пульс. Как вам известно, пульса не было. А потом Луиза позвонила в «Скорую помощь». Вот, пожалуй, и всё, – подытожила Сондра, качая головой. Но через две-три секунды встрепенулась: – Я кое-что забыла. Не нащупав пульса, я стала было переворачивать Кэтрин – она лежала на животе. Я хотела проверить, бьётся ли сердце, но Луиза остановила меня. Возможно, она была права. Ведь мы не имели понятия, что случилось с девочкой. Вдруг она упала, сломала что-то и всего лишь потеряла сознание? Тогда я, наверное, могла бы ей навредить.
– Где всё это время находился Тодд?
– Насколько я помню, стоял в дверях. Вероятно, трясся от страха. Он только на словах такой смелый.
Я ухмыльнулась:
– Очевидно, вы немало времени проводите с Тоддом. Что вы о нём думаете?
Она тоже улыбнулась:
– Не раз и не два – а ох как часто! – мне хотелось убить этого злобного хорька. Но, знаете, в каком-то смысле мне он даже нравится. Возможно, вам трудно в это поверить – и я вас не виню: Барри рассказала мне, как он над вами издевался, – но парнишка настолько мерзкий, настолько целеустремлённо творит гадости, что порой я нахожу его даже забавным. Уж и не знаю, откуда он берёт свои байки! Может, у меня извращённое чувство юмора, но я получаю удовольствие, наблюдая, с каким упорством Тодд пытается довести всех и каждого до белого каления.
Если она получает удовольствие от этого маленького чудовища, с чувством юмора у неё и впрямь нелады.
– Не представляю, как его выносит родная мать, – не без ехидцы заметила я.
– Да, Барри несладко приходится, – согласилась Сондра. – Я-то могу себе позволить развлекаться, поскольку принимаю Тодда в малых дозах. – Тут, заметив, что я опустила на поднос свою пустую чашку, она привстала: – Ещё кофе?
– Нет-нет, спасибо.
– Но с кексами вы должны мне помочь. Я их специально для вас купила. Сама никогда не ем сладости. – В её голосе мне почудились нотки самодовольства.
Ну и что ты за это хочешь, медаль? – огрызнулась я – но про себя. Меня такими штучками не проймёшь. Тем более что я ещё не отведала кексик с черносливом.
– Спасибо, – пробормотала я, поспешно навёрстывая упущенное, – но только ради вас.
– И я это ценю, – откликнулась миссис Кинг, от души рассмеявшись.
Я откусила чуточку. (Неплохо. Но с сыром был лучше.) Ещё кусочек – и кекса нет. Теперь можно снова отдаться делам.
– Судя по всему, Тодд относился к Кэтрин с ревностью и завистью.
– Уж это точно. Девочку любили гораздо больше, и было за что. А хрупкое здоровье только делало её дороже для всех. В семье она, безусловно, была любимицей.
– Как по-вашему, мог ли Тодд желать ей зла?
– Ещё бы! Только он ничего не сделал. – Далее последовали новые вариации на известную тему: – Послушайте, Дезире (кстати, можно мне вас так называть?), никто не питал иллюзий, что Кэтрин доживёт до старости. Она была больна с самого рождения – серьёзно больна.
– Вы думаете, её не могли убить?
– Никто не думает, что её убили. Ни полиция, ни врачи, ни родственники. Никто! Только её бабушка. И ещё – но я вам этого не говорила, – по-моему, после смерти Кэтрин у бедной старушки совсем разладились нервы. Я не хочу сказать, что она начисто лишилась разума. Просто совсем недавно умер её сын, а теперь она и внучку потеряла. Такое нелегко пережить, тем более в её возрасте. Неудивительно, что её заклинило на этой теме.
– Да ещё и собственная болезнь, – поддакнула я, бросив пробный шар, но в душе надеясь встретить недоумение.
– Так вы знаете насчёт рака? Да, конечно, это тоже сказалось. Такое не может не угнетать.
Я кивнула, сражённая новостью.
– А когда обнаружили?
– Всего за месяц или два до смерти Кэтрин. Понимаете теперь, к чему я? Весь её мир словно разом рухнул.
– И сколько ей ещё осталось? Какие прогнозы?
Сондра Кинг пожала плечами:
– Точно никто не скажет. Может, полгода, от силы год.
– Давно вы дружите с мисс Лундквист? – спросила я, пытаясь стряхнуть овладевшую мною грусть.
– Года четыре. Познакомились в одном рекламном агентстве. Мы там вместе трудились.
– Вы тоже были главным художником? – Что бы это не значило. Единственное, что я уразумела из объяснения Барри: главные художники не пишут картин.
– Нет, я составляла рекламные объявления. Мы с Барри работали в тандеме.
– Надеюсь, вы не обидитесь, но вы с ней такие разные. – А уж учитывая скромный макияж и консервативную одежду Сондры, замечание было вполне естественным.
– У нас больше общего, чем вы думаете. Наверное, вы заметили, как активно Барри поддерживает косметическую индустрию. Но пусть вас не вводят в заблуждение это обилие румян, теней и её экстравагантные наряды. Знаете, у Барри был не самый внимательный муженёк. Я не психоаналитик, но, думаю, таким образом она хотела ему сказать: «Посмотри же на меня! Это я».
Я улыбнулась:
– Ну, теперь-то её трудно не заметить. – Тут я решила бросить ещё один пробный шар: – Мне сказали, что развелась она не только потому, что её муж завёл другую женщину, было там кое-что ещё.
Сондра вроде бы искренне изумилась. Но в следующее мгновение глаза её понимающе блеснули.
– Кто вам сказал – Тодд? – Она фыркнула. (Я промолчала.) – Ну кто же ещё! Мальчишка обожает плести интриги. Послушайте, Пол Лундквист был невнимательным, обращался с Барри как с мебелью. А когда встретил кого-то помоложе и посимпатичнее, собрал вещички и был таков. Но Барри молодец. Сумела встряхнуться, взять себя в руки и продолжать жить. Много лет назад со мной случилось то же самое, но я до сих пор не оправилась.
Вероятно, на лице моём отразилось сочувствие – я вообще очень чуткая, – потому что Сандра поспешно добавила:
– Только не поймите меня превратно: этого сукина сына я давно забыла. Но ощущение, что тебя отвергли, осталось. Не то чтобы я на нём зациклилась, но окончательно избавиться не могу. Наверное, поэтому и не вышла больше замуж. – Она засмеялась: – А за сто долларов в час я и вас могу проанализировать.
– Буду иметь в виду, – с напускной серьёзностью ответила я. – Скажите, бывший муж Барри женился на той женщине?
– Нет, они потом расстались. И вроде бы она его бросила, чему я очень рада.
– Недаром говорят: отольются кошке мышкины слёзки. – Возможно, я не самый блестящий оратор, но что касается штампов – тут мне нет равных. – И последний вопрос. Не произошло ли в ту субботу сто-нибудь необычное? Что угодно.
Поразмыслив, Сондра ответила:
– Ничего. День как день, похож на любой другой. Конечно, не считая того, что бедняжка Кэтрин умерла.
Глава 13
Той ночью, ворочаясь с боку на бок, я решила: пришла пора снова потревожить сержанта Якобовича. И наутро, едва добралась до работы, попыталась связаться с ним, а далее продолжала пытаться, то и дело настукивая его номер, до шести часов вечера.
«Он ещё не пришёл», – сообщили мне при попытке номер один. Затем час спустя: «Он разговаривает по другому телефону». То же самое и ещё час спустя. На сей раз я решила подождать у аппарата, но через десять минут сдалась. Потом его не было на месте – дважды. В три часа он отошёл на ланч (ланч – в три часа?), далее опять разговаривал по другому телефону (я снова попробовала дождаться и дождалась, что меня разъединили), ну а затем он ушёл домой.
Я уже собиралась последовать его примеру, когда в мой кабинет просунулась пёстрая шевелюра Джеки.
– Что ты до сих пор здесь делаешь? – удивилась я.
– Забавно – именно об этом я собиралась тебя спросить. Мистер Салливан завтра с утра выступает в суде, и ему потребовалось внести срочные изменения в речь, над которой он корпел последние две недели. А ты что скажешь в своё оправдание?
Я проворчала, что никак не могу дозвониться до сержанта Якобовича.
– Добиться аудиенции у этого парня труднее, чем у Папы Римского.
– Думаешь, он тебя избегает и нарочно не подходит к телефону?
– Подумала бы, вот только я не представлялась.
– Надеюсь, ты догадалась оставить сообщение?
– Конечно, догадалась, – возмутилась я. – Но если он не перезвонит, мне придётся снова ему названивать. А я терпеть не могу назойничать.
– Ну да, – кивнула Джеки. И при этом так ехидно на меня посмотрела!
*
В среду, ровно в девять утра, я снова взялась за своё. Любопытно, где Якобович будет теперь скрываться от меня – в сортире? Ворча под нос, я набрала номер и, стиснув зубы (а коронки на них очень даже не дёшевы), принялась маниакально постукивать карандашом по столу. После четвёртого гудка Якобович снял трубку.
Судя по голосу, он пребывал в ещё большей запарке, чем во время нашего последнего разговора. Я обречённо спросила, сможет ли он когда-нибудь со мной встретиться, и тут сержант меня огорошил:
– А что, если сейчас?
Порой мне нелегко поверить в удачу.
– Вы имеете в виду – прямо сейчас? – тупо отозвалась я, но, к счастью, быстро успела прийти в себя. – Уже еду.
*
Франк Якобович оказался невысоким, крепко сбитым парнем лет тридцати, с рельефным задом и без талии. Более того, без особой радости должна признать, что он очень напоминал мужскую версию меня самой (за исключением некоторых мест, естественно). Однако сходство заканчивалось там, где начинались волосы: не считая едва заметного рыжеватого пушка, венчавшего макушку сержанта, лоб у Якобовича простирался до самого затылка. Как ни странно, в моих глазах лысина только делала его моложе, ибо напоминала о столь похожих на эту головёнках, покоящихся сейчас на кружевных подушечках в уютных детских по всей Америке.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – произнёс Якобович своим юным голосом и приветливо улыбнулся. – Итак, что мне вам рассказать?
– Ну, во-первых, мне известно, что, по заключению патологоанатома, смерть наступила в результате острой респираторной недостаточности, – начала я, плюхаясь на неудобный жёсткий деревянный стул возле сержанта. – Но что, если Кэтрин отравили? Разве нет ядов, которые вызвали бы такие же симптомы?
– Послушайте, я обсуждал это с медэкспертом. Они провели очень тщательную токсикологическую экспертизу. Кровь отправляли на анализ даже в лабораторию другого штата. Нет никаких свидетельств в пользу отравления.
– А если это был яд, который невозможно обнаружить? – спросила я скорее себя, чем Якобовича.
Однако сержант всё равно ответил:
– Но ведь мы разговаривали с экономкой, которая готовила еду для девочки, и она божится, что никто не мог ничего подбросить в пищу.
– Ну а, допустим…
– Естественно, эксперт предположил, что девочке могли сделать какую-то инъекцию, – предвосхитил он мой вопрос. – В поисках следа от укола он осмотрел тело бедняжки чуть ли не под микроскопом – проверил даже под волосами и под ногтями. – Тут я невольно поёжилась. Понадеявшись, что сержант Якобович не заметит, но он заметил. – Однако наш эксперт не нашёл никаких подозрительных отметин, никаких следов насилия. Ровным счётом ничего.
– Можно мне взглянуть на фотографии места преступ… то есть места, где разыгралась трагедия? – попросила я.
– Ну, вообще-то… – замялся Якобович. И вдруг улыбнулся: – О’кей. Почему нет? И потом, если меня выгонят с работы, всегда могу податься в порнокино.
Определённо, с чувством юмора у этого парня порядок!
Он вышел, а мне предоставилась возможность поёрзать на стуле, тщетно пытаясь размять тыл, занемевший от деревянного садиста. Через пару минут сержант вернулся с папкой, достал из неё несколько снимков и положил передо мной.
– Вот, изучайте. Только не очень явно, ладно? – А сам уселся за стол и потянулся к телефону.
Пока Якобович был занят беседой, я склонилась над фотографиями. Вновь и вновь у меня сжималось сердце при виде хрупкой фигурки, распростёртой на полу.
На верхнем снимке (крупный план тела) Кэтрин лежала ничком на ковре, длинные белокурые волосы разметались вокруг головы. Правая рука выброшена вперёд, а левая, со сжатыми в кулачок пальцами, вытянута вдоль тела.
Были там и другие снимки Кэтрин, сделанные с разных ракурсов, а также фотографии отдельных частей библиотеки и общий план комнаты. На одной фотографии я заметила перевёрнутый стул возле карточного столика. На другой была хорошо видна бронзовая лампа, о которой говорила Луиза, – валялась на полу, прямо перед круглым вишнёвым столом, рядом с телом. А на третьем снимке в углу коричневого диванчика виднелась книжка – я даже разобрала часть названия: «Мальчик с планеты…».
Я ещё раз поочерёдно просмотрела все снимки, теперь уже более внимательно. Тут-то меня и осенило!
Вот крупный план вишнёвого стола. На нём, само собой, телефон, до которого, по мнению большинства, пыталась дотянуться покойная. Телефон стоял на самом дальнем от дивана краю стола. А с той стороны, что ближе к дивану, почти напротив телефона лежала метёлка из перьев для смахивания пыли. Так вот, справа от метёлки стояла рамка с коллажем из маленьких фотографий.
Любопытно, когда я осматривала библиотеку и спросила Луизу, всё ли в комнате на своих местах, как в день смерти Кэтрин, экономка не сказала об этой рамке. Но при мне-то её там точно не было!
Ну и не было, дальше что, великая сыщица! – осадила я себя. О чём собственно, речь? Какая-то рамка с какими-то фотками, а отнюдь не бесценное фамильное сокровище! Какое значение может иметь эта штуковина?
Но проверить-то не повредит. В конце концов, больше мне пока зацепиться не за что.
Тут сержант Якобович повесил трубку и, повернувшись ко мне, внимательно вгляделся, будто пытаясь прочесть мои мысли.
– Возможно, я ошибаюсь, – заметил он, – но сдаётся мне, вы по-прежнему сомневаетесь, что девочка умерла от своей болезни.
– Не в этом дело. Просто пытаюсь исключить все другие варианты. Я ведь сказала вам это по телефону, помните?
– Помню, но по-моему… – Якобович повёл плечами. – Ладно, неважно. – Он подался ко мне: – Слушайте, я не утверждаю, что девочку не могли убить, мало ли – всякое бывает. Но в данном случае это более чем сомнительно. Повторяю, вскрытие было проведено тщательно, и всё указывало на одну причину смерти: бедняжка, к несчастью, уродилась очень больной. Вот и всё. И если откровенно, меня удивляет ваша клиентка. Ей бы радоваться, что ничего не нашли и что её внучка умерла своей смертью.
Я уже раскрыла рот, чтобы разъяснить ход мыслей миссис Корвин, но поспешно закрыла, поскольку Якобович озвучил мои собственные мысли.
– Знаете, – заметил он нарочито бесстрастно, меж тем как щёки порозовели от волнения, – я могу понять, как она винит себя за то, что не поверила внучке насчёт автомобиля. Думает, наверное, что если б поверила, то приняла бы какие-то меры и ничего бы не случилось. И если бы установили, что Кэтрин убита, у миссис Корвин появился бы серьёзный повод для самобичевания. Но дело в том, что, вздумай кто-то прикончить девочку – а я готов поклясться, что это не так, – убийца нашёл бы способ, даже если бы бабушка наняла телохранителя.
