Текст книги "Аллергия на убийства"
Автор книги: Сельма Эйчлер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– Ничего страшного, – великодушно заявила я. – В конце концов, он подросток, а в этом возрасте…
– Ох, я так рада, что вы не сердитесь! – благодарно отозвалась Барри. – В последнее время с Тоддом трудновато, но сердце у него доброе. Честное слово.
Мне показалось, что она убеждает в этом не столько меня, сколько себя.
– Не сомневаюсь.
– Послушайте, я знаю, что вы хотите поговорить со мной о смерти сестры, но, боюсь, сегодня я тоже по уши в делах до самого вечера. Завтра утром рекламное агентство, на которое я работаю, проводит презентацию нового проекта, и последние три недели мы буквально без передышки над этим трудимся.
– Когда вы рассчитываете освободиться?
– Завтра к полудню всё должно закончиться – так или иначе. Если вам удобно, вечером можем встретиться.
Я заверила Барри, что завтрашний вечер меня вполне устраивает, и мы договорились о времени.
Повесив трубку, я задумалась о Тодде и его «секретной информации». Любопытно, мальчишка и впрямь что-то знает или попросту дразнил меня? Скорее всего, конечно, дразнил. Видимо, таким манером он возвысился в своих глазах и одновременно осложнил жизнь мне – как говорится, сочетал приятное с полезным. Тут я сообразила, что, отвлекшись на боевые пляски, забыла спросить, считает ли Тодд, что Кэтрин была убита.
Само собой, я бы нарвалась на очередной выпендрёж этого умника. Да если бы он и сказал, что на самом деле думает, – грош цена его словам. И всё же, непонятно с чего, я ела себя поедом за то, что не расспросила мальчишку. Ладно, может, завтра наверстаю упущенное.
Чуть позже я позвонила Сондре Кинг по номеру, оставленному Эвелиной Корвин.
– Сондра Кинг, связи с общественностью, – ответила секретарша, или менеджер, или неважно кто. Ага, теперь ясно, каким бизнесом занимается эта женщина. Едва я представилась и сообщила о цели своего звонка, как меня тут же соединили.
– Чем могу помочь, миссис Шапиро? – раздался в трубке голос Сондры Кинг, отрывистый и деловитый, но отнюдь не враждебный.
Я спросила, можно ли навестить её вечером, на что Сондра сообщила: поздно вечером она ужинает с клиентом.
– Но если вас устроит, могу уделить вам около получаса в обед.
Ужасно не люблю приставать с расспросами к людям, у которых день расписан по минутам. Невольно чувствуешь прессинг, а мои мыслительные процессы, как известно, в таких случаях едва волочат ноги. Посему я соврала, что в обед буду занята, и справилась, не сможет ли она повидаться со мной вечером в пятницу. Однако, как выяснилось, на выходные Сондра уезжает, так что в итоге мы сошлись на вечере понедельника.
*
Четверг начался с разочарований. Первым делом, с утра пораньше, я позвонила сержанту Якобовичу, как он и предлагал. (Сначала я, правда, в короткой схватке поборола искушение свалиться на него как снег на голову без предупреждения.)
– Боюсь, встречу нам придётся отложить на несколько дней, – торопливо произнёс Якобович. – Тут у нас неподалёку двойное убийство; если честно, я уже бегу на место преступления. Давайте так: где-нибудь на следующей неделе я с вами свяжусь, о’кей? Если, конечно, не будет такой запарки.
Знаем мы эти басни: «Вы мне не звоните, я сам вам позвоню». Чёрта с два!
– Ой, что вы, не хочу причинять вам такие неудобства, – лживо заверещала я. – Что, если я позвоню вам на следующей неделе? Не возражаете?
– Ради бога. И честное слово, мне очень жаль, что так сложилось.
– Ничего страш… – Тут я выяснила, что разговариваю с мёртвой трубкой.
*
Барри Лундквист внешне совсем не походила на обычную бизнес-леди. Среднего роста, худая как карандаш (видимо, это у них семейное), с короткими, тёмными, гладко зачёсанными волосами, она являла собой не менее живописное зрелище, чем её отпрыск, хоть и на свой лад.
Начать с того, что макияж она, безусловно, накладывала не скупясь. А уж зелёные тени и чёрную тушь отмеряла столь щедро, что, по моим прикидкам, пополнять запасы ей приходилось чуть ли не еженедельно. Более того, её помада – кричаще-лилового цвета – существенно заползала за естественные контуры губ, а для пущего эффекта была покрыта незнамо сколькими слоями блеска. На щеках ярко алели два больших пятна – слишком больших и слишком ярких. Совокупный эффект был таков: поглядев на это лицо больше двух секунд, вы всерьёз рисковали своим зрением.
Что до остального, нижняя часть Барри была упакована в тесные джинсы, а верхняя прикрыта (по крайней мере частично) пурпурной шёлковой блузкой с о-очень глубоким вырезом. На ногах – бежевые босоножки на высоченной платформе, из которых торчали ногти того же визгливо-лилового цвета, что и помада. Довершали сногсшибательную картину восемь разнокалиберных браслетов на руках и шесть колец – если я не просчиталась – на пальцах. И тем не менее, несмотря на столь чудный облик, миссис Лундквист к себе безусловно располагала. А может, я просто прониклась сочувствием к ней. Из-за Тодда.
Мы уселись в гостиной, и начала я с вопроса о том, чем Барри занимается в агентстве. (Эллен какое-то время, очень недолго, подвизалась в рекламе, но сама я почти ничего не знаю об этом бизнесе, вот и разобрало любопытство.)
– Я главный художник, – сообщила Барри.
– Вы рисуете?
– Нее, совсем не рисую. – Она улыбнулась.
– А-а. Значит, чертите?
– Немножко. – Улыбка стала ещё шире.
– Хм, так что же вы делаете?
– Заведую художественным отделом. – Барри рассмеялась и, выдержав паузу, пояснила: – У всех сложилось превратное впечатление о работе главного художника. В общем, мы работаем с авторами над концепциями – ну, другими словами, идеями – для рекламных плакатов и роликов и, кроме того, отвечаем за графическое решение.
– Ага, поняла. – Ничего я не поняла, но кому приятно выглядеть идиоткой?
Затем мы заговорили о Кэтрин. Я выразила соболезнования, Барри Лундквист поблагодарила, и глаза её увлажнились. В отличие от своего сыночка, она явно питала к девочке глубокую привязанность.
– Как вы считаете, причиной смерти Кэтрин была её болезнь? – забросила я удочку.
– Разумеется. Все мы знали, как она больна. А моя бабушка… в общем, из-за этой истории с автомобилем она всё видит в искажённом свете. Вбила себе в голову: дескать, если б тогда она поверила, что на жизнь Кэтрин покушались, то приняла бы необходимые меры, чтобы её уберечь.
– Ваш сын считает, что насчёт мчавшегося на неё автомобиля Кэтрин сказала правду.
– Тодд? – Барри усмехнулась. – Да он что угодно скажет или сделает, лишь бы произвести впечатление. Это его конёк. – Нелестную ремарку она смягчила виноватой улыбкой.
– Он и ещё кое на что намекал. И мне хотелось бы уточнить с вами некоторые вещи – на всякий случай.
– Да, пожалуйста. – И после паузы, нерешительно: – А что он вам сказал?
– Ну, во-первых… надеюсь, вы не сочтёте меня бестактной… он обмолвился, что знает истинную причину вашего развода.
– Моего развода? Да тут и знать нечего. Два года назад, когда мне было тридцать четыре, муж оставил меня ради двадцатипятилетней красотки. – Она снова усмехнулась: – не очень оригинально, верно?
– Именно тогда вы с Тоддом перебрались в этот дом – после разрыва?
– Да, но только на время. Хотя я уже начинаю чувствовать себя, как тот тип, Уайтсайд, в «Человеке, который пришёл на ужин». На сколько он там загостился? – Она не ждала, что я подскажу ответ (и то спасибо – где б я его взяла?). – Как бы то ни было, – продолжала Барри, – недавно адвокаты разобрались наконец с папиным наследством, и, кажется, я смогу подыскать себе приличную квартиру – если, конечно, найду время на поиски. Но Донна молодец, спасибо ей. Всё время повторяет, что дом большой, и мы можем жить здесь сколько угодно, и мой отец, мол, сказал бы то же самое. И всё же я жду не дождусь, когда мы наконец съедем.
– Тодд также намекнул, что владеет какой-то секретной информацией относительно Донны.
Ответом мне был тяжкий вздох.
– Миссис Шапиро, моего сына можно охарактеризовать одним-единственным словом – неисправимый.
– То есть вы не имеете понятия, что он хотел сказать?
– Ни малейшего. Его хлебом не корми, лишь бы замутить воду.
– Похоже, вы неплохо уживаетесь со второй женой вашего отца.
– Чудесно. Только Донна – папина третья жена. Вы забыли о Фелиции – маме Кэтрин.
Утверждать не берусь, но, кажется, я громко ахнула.
– Вы хотите сказать, что Донна не мать Кэтрин?
– Чёрт! – Барри прикрыла ладонью рот и покачала головой, явно досадуя на себя за оплошность. – Порой мне хочется повесить себе на язык замок, – пробормотала она, опуская руку. – Но, честное слово, я думала, вы знаете; мне казалось, все знают. – Барри поспешно взялась за аварийный ремонт: – Но ведь Донна была матерью Кэтрин больше девяти лет. И уж конечно, как мать она куда лучше Фелиции. Донна и Кэтрин обожали друг друга.
– Наверняка мне не сообщили об этом всего лишь по чистой случайности, – заметила я. – Но уж коли пришлось к слову, расскажите об этой Фелиции.
– Хорошо, раз уж я раскрыла свой поганый рот. – Барри поморщилась. – Отец женился на этой штучке через несколько лет после смерти моей матери. А она бросила его, когда Кэтрин было всего три недели от роду! Видите ли, пожелала вернуться в шоу-бизнес. Вернуться! – передразнила Барри, фыркнув.
– Она актриса?
– Певица. Была – она уже умерла. Вроде бы она профессионально занималась пением – совсем немножко, – до того как познакомилась с отцом. И тут вдруг, едва родилась Кэтрин, мадам возомнила, что упускает шанс стать второй Стрейзанд. Но, по-моему, не последнюю роль в её уходе сыграло здоровье Кэтрин: Фелиции совсем не улыбалось растить больного ребёнка. Так или иначе, она подалась в Лос-Анджелес за славой и богатством, а в итоге спилась и умерла в преклонном возрасте тридцати одного года.
– Ваш отец женился на Донне меньше чем через год после ухода Фелиции?
– Примерно через полгода. Но они с Фелицией уже давно не ладили, так что он женился вовсе не с горя. Папа по-настоящему любил Донну.
– Между ними немалая разница в возрасте…
– Папе, когда он умер, было под семьдесят, а Донне тридцать три. Но они были очень счастливы.
На мой взгляд, я ничем не выдала своего скепсиса. Тем не менее Барри сочла нужным добавить:
– Можете не сомневаться.
Я уже хотела перейти к главному вопросу, когда она попросила:
– Пожалуйста, не говорите никому, что я вам сказала. Насчёт того, что Донна не родная мать Кэтрин. Не то чтобы тут было что скрывать, – поспешила она вставить, – просто мы с Донной друзья и она была очень добра ко мне. И мне бы не хотелось, чтобы она подумала, будто я отплатила ей чёрной неблагодарностью, сплетничая про неё. Тем более в такой момент.
Я заверила Барри, что, хотя мне и придётся упомянуть полученные от неё сведения, их источник я разглашать не стану. Уладив таким образом проблему, я перешла к главному:
– Насколько я поняла, в день смерти Кэтрин вы были на работе.
– Да. Во всяком случае, в тот момент, когда она… когда это случилось.
– С вами ещё кто-то был?
– Автор проекта, над которым я сейчас работаю, пробыла до начала двенадцатого, потом ушла домой. А мне надо было ещё немножко потрудиться.
– Значит, с одиннадцати вы были в офисе одна?
– Ну да.
– Кто-то может подтвердить ваше присутствие там? Например, уборщица? Или охранник?
– Нет, мы арендуем особняк. Охранника вообще нет, а уборщицы я не видела.
– Пока вы там сидели, вам кто-нибудь звонил?
– Сондра – моя подруга Сондра Кинг – звонила примерно без двадцати два, чтобы сообщить о Кэтрин. Но я к тому времени уже ушла, в полвторого или около того. – Она в упор посмотрела на меня. – Послушайте, я не убивала Кэтрин. Её никто не убивал. Моя бабушка весьма эксцентричная особа, и вы это скоро поймёте, если уже не поняли. Но навязчивая идея, что Кэтрин убили, – это уже чересчур, даже для неё. Лучше бы оставила мою бедную сестричку в покое.
С этими словами Барри Лундквист закрыла лицо руками и разрыдалась.
*
Я заручилась разрешением Барри ещё раз поговорить с Тоддом.
– Только не надо верить всему, что он вам наболтает, – предостерегла она.
Вскоре деточка, с мрачной миной, нехотя притащился в малую гостиную.
– Луиза сказала, вы хотите о чём-то меня спросить.
– Разговор займёт всего несколько минут.
– И не вздумай нести околесицу, Тодд, – предупредила его Барри. – Отвечай честно. – Она повернулась ко мне: – Оставлю вас наедине.
И прежде чем я успела завопить: «Нет! Избави бог!» – она вышла. Едва за ней закрылась дверь, Тодд прошипел:
– Мне из-за вас вчера здорово влетело, между прочим.
– Из-за меня? Слушай, приятель, ты уже достаточно большой, чтобы отвечать за свои поступки. А вчера ты вёл себя как злобный придурок.
– Да бросьте, уж и повеселиться нельзя! Вы чё, никогда ребёнком не были, толстуха?
Нет, я, конечно, отлично знакома с пословицей «Хоть горшком назови…», но всё равно обидно.
– Была, не сомневайся, прошипела я в ответ, – и не пай-девочкой. Но к счастью, такой… такой, как ты, я уж точно никогда не была. – Пока он переваривал ответ, я пыталась взять себя в руки, в очередной раз вспоминая о нежном возрасте Тодда. И надо было затеять словесную дуэль с юнцом, у которого ещё голос ломается! Я вдруг ощутила себя круглой дурой. И потом, чего добьёшься от этого чудовища, если он будет считать меня своим заклятым врагом? Так что, упрятав подальше своё ядовитое жало, я сказала, что, дескать, огорчена, если у него были неприятности, – правда, каяться и бить себя кулаком в грудь не стала.
Выдержав паузу. он наконец смилостивился:
– Ну ладно, чё надо-то?
– Я только хотела спросить. Как ты думаешь: возможно, чтобы Кэтрин убили?
– Возможно, – самодовольно изрёк Тодд.
– Почему ты так считаешь?
– Ха, вроде бы это вы у нас сыщица – так, во всяком случае, на вашей бумажонке написано, – вот и разнюхайте, что к чему!
– Послушай, твоя мама велела тебе отвечать на мои вопросы. Сейчас я выйду и скажу ей, что ты…
– Да ну? А я скажу ей, что имел в виду, мол, всё в этой жизни возможно. – И со сладчайшей улыбочкой добавил: – Ну что, скушали? А теперь проваливайте на фиг!
Глава 10
Первое, что я сделала, едва добралась до конторы в пятницу (точнее, второе, но потребление кофе и круассана трудно назвать деятельностью), – привела в порядок свои записи, присовокупив недавно полученные сведения. После чего внимательно их просмотрела. А просмотрев, задумалась, есть ли у меня улики, указывающие хотя бы косвенно на убийство.
Начать с двери – помните, Луиза утверждала, что дверь в библиотеку была открыта, когда она уходила в магазин, и закрыта, когда она отправилась звать Кэтрин к обеду. Но экономка объяснила это просто: Кэтрин сама закрыла дверь, потому что из холла сквозило. Что ж, вполне возможно.
Перейдём к жалкой коллекции инсинуаций паршивца Тодда. Любопытно, эти его намёки на тайну Донны Корвин связаны с тем, что она не была родной матерью Кэтрин, или имеют под собой какую-то иную причину – реальную или вымышленную, – засевшую в его вывихнутых мозгах? И это его утверждение, что по поводу инцидента с автомобилем Кэтрин говорила правду. Стоит разузнать обо всём этом побольше, хотя… принимая во внимание источник информации, сомнительно, есть ли там что разузнавать. По словам матери Тодда, мальчишке доверять нельзя.
Едва я подумала о Барри Лундквист, как сразу вспомнила настойчивые намёки Тодда на тайную причину развода родителей. Но каким боком увязать это со смертью девочки, ума не приложу.
А что там я раскопала касательно Донны? О’кей, согласна: мачеха порой бывает не хуже, а то и лучше родной матери. Но сказать по правде, когда читаю в газете о каком-нибудь гнусном преступлении, совершённым родителями по отношению к собственному ребёнку, мне куда легче принять это, если злодей оказывается отчимом или мачехой. И не стоит забывать, Донна унаследует долю Кэтрин, которая составляет более трёхсот тысяч долларов.
И всё же не могла я представить эту женщину в роли убийцы. Её горе казалось таким глубоким, таким неподдельным. Не может она быть столь хорошей актрисой. Но тут внутренний голосок любезно напомнил: «Сама знаешь, ты и раньше ошибалась».
Так, минутку. Но ведь и у Тодда имелся мотив, верно? Не нужно быть миссис Фрейд, чтобы определить, как он ревновал всех подряд к своей юной родственнице. Допустим, Сондра Кинг выходила из комнаты Тодда в тот самый момент, когда экономка крикнула Кэтрин, что она, мол, идёт в магазин. При открытой двери парень запросто мог её услышать. И что помешало бы ему прокрасться вниз и разделаться с ненавистной девчонкой?
Хм… с трудом как-то верится. Пусть этот ребёнок невыносим, но ведь ему всего двенадцать. И не говорите мне, что детки и помоложе становятся хладнокровными убийцами. Разумом я понимаю, что так бывает, но переварить сложновато.
Кроме того, всякий раз, стоило мне углубиться в умозрительные заключения по поводу этого дела, суть, будто тина, поднималась со дна и плескала мне в лицо: полиция отвергла возможность убийства.
Ох, как же мне хочется поскорей встретиться с сержантом Якобовичем!
*
Вечер пятницы у меня был расписан по минутам. По дороге с работы зайду в прокат и возьму видеокассету. И не абы какую. Что-нибудь этакое добротное, старенькое и душещипательное вроде «Пародии на жизнь» (которую я и видела-то раза три-четыре, не больше), или «Задворки» (на сей раз версию с Сьюзен Хейуорд), или «Незабвенный роман» (любую версию). Определённо, я была настроена всласть поплакать. Почему? А бог его знает.
Так или иначе, наведаться в видеопрокат мне в тот вечер было не суждено – благодаря звонку от Харриет Гулд, моей соседки из квартиры напротив.
– Я хотела узнать, – робко начала она, – занята ли ты сегодня вечером, а если нет, то не пообедаешь ли со мной и Папиком?
– Попиком? – едва не задохнулась я.
– Да нет, Папиком, моим свёкром. Помнишь его?
Разве такое забудешь?
– А он снова приехал из Флориды? – глупо спросила я. И поёжилась.
– Только до завтрашнего утра! – захлёбываясь словами, поспешно ответила Харриет. – А у Стива вечером собрание, вот я и решила пригласить Папика поужинать и надеялась… что ты к нам присоединишься.
Ясное дело, рано или поздно всем нам придётся помереть, верно? Так вот, если б можно было выбирать, я бы предпочла, чтобы причиной моей смерти стали закупоренные холестерином сосуды как результат неумеренного потребления – в первоклассном кафе – чудесного, толстенького и горяченького сандвича с пастрами.[2] Ну а если у них кончится пастрами, сойдёт и солонинка. Но при всём том, что у меня буквально слюнки текли от одной мысли о вкусной еде, ничто не могло вернее отбить аппетит, нежели встреча с Папиком Харриет.
С Папиком Гулдом (он же Гус, он же Яйцечёс – особенно в кругу ближайших родственников) я познакомилась, когда он навещал сына и невестку в апреле и Харриет уговорила составить им компанию за ланчем. Поверьте, такую ошибку дважды не совершают.
– Нет, спасибо, поспешно отклонила и предложение. Объяснения, на мой взгляд, не требовалось.
– По-моему, он стал гораздо мягче со времени последнего приезда, – сообщила Харриет чуть ли не шёпотом.
– Рада за него. Но я всё равно пас.
– Пожалуйста, Дезире! Мне нужна моральная поддержка! – не отставала Харриет. – Умоляю тебя! – В её голосе сквозило отчаяние.
Уж и не знаю, тронули меня мольбы Харриет или удивительно зримый образ великолепного сандвича с пастрами и капустным салатом, картошечкой фри и солёным помидорчиком, но неожиданно я услышала собственный голос: – Так и быть, сдаюсь. – И, проклиная себя за мягкотелость, добавила: – Но ты у меня в долгу. Вечном.
*
Харриет и паскуда Папик поджидали меня перед конторой в шесть часов. Едва Папик узрел меня, его физиономия расползлась в широченной ухмылке, а вставные зубы ярко засияли на фоне золотистого флоридского загара. Этот старичок, разменявший девятый десяток, был одет очень опрятно: ладно сидящее коричневое твидовое пальто, отполированные до блеска тёмно-красные ботинки и коричневая шляпа. Шляпку он поспешно сорвал с убелённой сединами головы и учтиво поклонился. Глядя на него, такого маленького, субтильного – при росте в метр шестьдесят он весил не больше пятидесяти кило, – трудно было поверить, что за столь кротким фасадом прячется монстр.
– Ну-с, миссис Шапиро, – радостно заговорил он, – как же я рад вас видеть! Хорошо выглядите, между прочим. Особливо для девушки ваших лет. – Он игриво подмигнул и ткнул мне под рёбра скрюченным подагрой пальцем.
Харриет съёжилась.
На такси мы добрались до большого, запруженного посетителями ресторана на Нижнем Ист-Сайде, где Папик причащался в свои прошлые визиты в Нью-Йорк.
Неприятности начались с супа и продолжались до самого десерта.
– Хочу грибной суп с перловкой, – объявил он угрюмому официанту; высокий и тощий, тот выглядел не намного моложе Папика.
– Грибы и перловка у нас кончились. Сегодня очень хороша похлёбка из моллюсков, – бесстрастно сообщил официант.
– Я что, спрашивал вас про похлёбку из моллюсков? Не хочу никакой похлёбки. Я пришёл сюда ради грибного супа с перловкой.
– Послушайте, мистер, – громко парировал выведенный из себя официант, – если б у меня был грибной с перловкой, вы бы получили грибной с перловкой. Но я же не могу дать вам то, чего у меня нет, верно?
– Вот-вот, то же самое говорили здесь и в прошлый раз, – проворчал Папик.
– По-вашему, мы приберегаем его для особых клиентов, так, что ли?
– Откуда мне знать? С вас станется.
Официант, казалось, был на гране апоплексического удара.
– Я… вам… сказал… – медленно, с расстановкой, произнёс он, – у нас… больше… нет… грибов… и… перловки. – Тут его, наверное, сатана за язык дёрнул. – Хотите пойти на кухню и лично убедиться?
Папик, очевидно не ведавший о существовании риторических вопросов, с готовностью вскочил.
– Пошли, – подбодрил он изумлённого официанта, который только что сам посадил себя в лужу, предложив худшему в мире клиенту совершить экскурсию на кухню.
– Извини, Дез, – прошептала Харриет, едва свёкор оказался за пределами слышимости. – Мне и вправду показалось, что он стал немножко поприличнее.
– Что тут скажешь?
– Ты не виновата, – хмуро буркнула я, схватила меню и трусливо спряталась за ним.
Через несколько минут вернулся удручённый Папик, за ним шагал обозлённый официант.
– Ну? – сердито вопросила Харриет, едва свёкор снова уселся.
– Я не нашёл ни перловки, ни грибов, – признался въедливый старик. И тут же, в жалкой попытке спасти лицо, добавил: – Но это незаконно – указывать в меню то, чего у вас нет.
– О’кей, мистер Майами, так что изволите кушать? – прорычал официант. – Желаете отведать похлёбку из моллюсков или нет? – На лбу у него выступили капельки пота, а губы были сжаты так плотно, что слова с трудом пробивались.
– Я же сказал вам, что не хочу никакой похлёбки, разве нет? – последовал визгливый ответ. – Слушайте, принесите мне сандвич с пастрами и ржаным хлебом. Но чтоб постненький. Принесёте жирный, отправлю вас с ним обратно, ясно? А хлеб чтоб был свежий и мягкий. Будет чёрствый, платить не стану. И картофеля фри мне принесите. Только чтоб жир не капал, а иначе – сами знаете, ясно?
Пробурчав себе под нос что-то приличествующее случаю, официант принял заказы у нас с Харриет и заковылял на кухню, качая головой. Но надо отдать ему должное – от физической расправы он удержался.
Еду доставили буквально через несколько минут, и всё было по-настоящему вкусным, а уж пожелания Папика учтены до мельчайших подробностей. Казалось, он наслаждается трапезой, однако стоило официанту неосторожно пройти мимо нашего столика, как Папик схватил его за руку.
– Не будь я столь покладистым, – сообщила старая ядовитая поганка бедняге, – непременно отправил бы назад пастрами. Парфюмерией отдаёт.
О перебранке по поводу яблочного струделя не стану и распространяться. Скажу только, что покинули мы ресторан по просьбе трудящихся.
*
– Ты сможешь когда-нибудь меня простить? – жалобно пробормотала Харриет, прощаясь со мной у двери моей квартиры. Вид у подружки был столь виноватый, что мне стало её почти жаль. Почти.
Прежде чем я подыскала нелюбезный ответ. Папик обернулся.
– Когда в следующий раз приеду в Нью-Йорк, – сообщил он мне, – оторвёмся на целый вечерок. Наберём деликатесов и двинем в кино. Как вам затея? – Тут он склонил голову набок и на секунду задумался. – А знаете, пожалуй, я даже попробую похлёбку из моллюсков. Надо же узнать, что это за гадость!
Глава 11
Настойчивое треньканье разбудило меня в половине восьмого. Поистине неприлично звонить в такой час субботним утром, вам не кажется?
В полубессознательном состоянии я потянулась к телефону – и свалила его с тумбочки. С жутким грохотом аппарат рухнул на пол. «Вот и отлично, – мстительно подумала я, – надеюсь, кто бы ни звонил, у него лопнут барабанные перепонки».
– Дезире?
У неё. Это оказалась она.
– Да?
– Это миссис Корвин – ваша клиентка, помните?
О-о. Сон как рукой сняло.
– Да-да, как поживаете, миссис Корвин? А я как раз собиралась позвонить вам после завтрака. – В общем-то я не так чтобы соврала. В смысле, оттягивай не оттягивай этот момент, всё равно понятно, что когда-нибудь позвонить придётся. И совершенно не исключено, что именно после завтрака…
– Надеюсь, я вас не разбудила, – с ложным участием спросила она.
Что ж, враньё за враньё.
– Нет-нет, что вы, я уже давно встала.
– Целую неделю от вас ничего не слышно, – ровным голосом заметила Эвелина. Но это было явное обвинение.
– Да, вы правы. Мне самой неловко. – Хоть тут не соврала. Беда в том, что я попросту не знала, что сказать этой женщине. Вряд ли стоило делиться с ней фактами, которые на мой взгляд, подкрепляли версию убийства. Тем более что, по трезвом размышлении, все они были несущественными. Вот я и рассудила: разве справедливо будет поддерживать её ожидания зазря? – Я не звонила вам, потому что не могла сообщить ничего конкретного.
– Стало быть, теперь у вас что-то появилось.
– Нет, боюсь, что нет. Я…
– Но ведь вы только что сказали, что собирались мне сегодня позвонить, не так ли? – наступала Эвелина.
– Ну да. Но лишь потому, что считала себя не вправе дольше молчать.
– Насколько мне известно, вы поговорили со всеми членами моей семьи. Неужели не сумели выяснить ничего полезного?
– Да нет, в общем-то. – И тут, после секундного колебания, я решила показать, что не от отметаю бездумно всё подряд, и обсудить то, что узнала о невестке Эвелины. – Вряд ли это имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин, но я узнала, что Донна не была ей родной матерью.
– Ну и что?
– Вы об этом не упомянули, и мне интересно почему.
– Потому что это здесь абсолютно ни при чём, вот почему. К убийству это не имеет ровным счётом никакого отношения. Донна была предана Кэтрин всей душой, она была замечательной матерью.
– Вероятно, вы правы. Но тот факт, что она приходилась мачехой, несколько меняет дело, особенно если учесть, что у Донны был мотив.
– Мотив? Какой ещё мотив?
– Триста тысяч долларов, если мои сведения верны. Я говорю только о доле Кэтрин в имуществе вашего сына.
– Но… право, это же смешно! – фыркнула Эвелина Корвин. Но не рассмеялась.
– Почему?
– Донна унаследует во много раз больше, когда умру я, – как и все остальные члены семьи. И ей это известно.
– Что ж, будем надеяться, это случится ещё не скоро.
– Скоро. И это Донне тоже известно. – Не успела я переварить зловещее объявление, а старушка, предвосхищая мой вопрос, продолжила: – Кроме того, я совершенно уверена, что Донна даже не знала о том, что доля Кэтрин перейдёт к ней. Насколько я понимаю, сын внёс дополнение в своё завещание, ничего ей не сказав.
Разумеется, у меня язык не повернулся спросить миссис Корвин, что она имела в виду, говоря о собственной близкой кончине. (Может, другой сыщик и полюбопытствовал бы запросто, но только не я.)
– Кажется, вы очень любите Донну.
– Так и есть. Она – самая лучшая из трёх жён моего сына. Диана – мать Барри – была неплохая, но не совсем ровня Кларку. Понимаю, что выгляжу жуткой снобкой, но она была… неотёсанной. Добрая, хорошая, но несколько вульгарная. А уж Фелиция – это вообще дурная шутка. Я предупредила Кларка, что если он женится на этой потаскушке, я вычеркну его из завещания. И, между прочим, вычеркнула. – Это было сказано с нескрываемым удовлетворением. Помолчав, она добавила: – Понимаете, Дезире, во многих отношениях я старомодна. И когда мне что-то не нравится, не стоит ждать от меня награды. А я считала неправильным, чтобы Фелиция становилась матерью детей моего сына – да и чьих бы то ни было вообще детей, если уж начистоту.
– Позднее вы вновь включили сына в завещание?
– Как только Фелиция сошла со сцены.
– По условиям завещания что происходит, когда наследника вычёркивают или он умирает?
– Его доля делится между оставшимися наследниками.
– А эти наследники…
– Донна, моя внучка Барри и мой правнук Тодд, причём доля Тодда остаётся в доверительной собственности, пока ему не исполнится двадцать один год. Теперь, когда Кэтрин нет, им достанется всё, за исключением, разумеется, небольших сумм, которые получат слуги – экономка Франсис, прожившая со мной долгие годы; Стелла – это кухарка – и мой шофёр, Карл.
– Понятно. Позвольте спросить вас, миссис Корвин. На мой взгляд, вы совершенно уверены, что Донна не убивала Кэтрин, – я права?
– Безусловно.
– А кого вы подозреваете?
– Никого. Никаких подозрений. Уверена в одном: это не был член моей семьи. Просто я надеялась, что они наведут вас на какой-то след… Думала, вдруг кто-то из них что-то знает, сам того не ведая.
Как вам это нравится! Рассуждает в точности как я! То же самое я твердила себе, наверное, раз сто. Но кое-что мы сейчас уточним…
– А если вдруг окажется, что Кэтрин убил кто-то из членов семьи? – прямо спросила я, не желая скрывать от Эвелины побочные эффекты расследования убийства.
– Это невозможно.
– Ну а если? Мне ведь тогда придётся сообщить в полицию.
Повисло молчание.
– Что ж, по крайней мере мы получим ответ, не так ли? – наконец отозвалась она.
Прежде чем закончить разговор, я ещё раз попыталась внушить Эвелине, что, вполне возможно, её внучку никто не убивал.
– Кстати, на днях я разговаривала по телефону с одним из детективов, занимавшихся этим делом, – неким сержантом Якобовичем. Он пока не смог со мной встретиться, но надеюсь пообщаться с ним на следующей неделе. – Я сделала глубокий вдох. – Поверьте, миссис Корвин, я непременно продолжу детальное изучение этого дела, но, судя по словам сержанта, полиция провела тщательное расследование и…
– Это их версия. Послушайте, Дезире. Мне хорошо известно, что после смерти Кэтрин все смотрят на меня как на выжившую из ума старуху. Может, я и правда не в себе – но только не в этом смысле. Для меня ясно как божий день, что мою Кэтрин убили. И я очень надеюсь, что вы это докажете. – И жалобно добавила: – Пожалуйста, не подведите меня.
