Текст книги "Страх падения (ЛП)"
Автор книги: Сайрита Л. Дженнингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Меня добил третий удар, пришедшийся по лицу. Он затянул меня в глубокое море онемения и отрешенности. В то место, где больше не чувствовалась боль, страх не был моим тюремщиком, а любовь моего отца не рвала меня на части и не рассеивала каждый кусочек меня, пресекая любые возможности стать когда-либо цельной вновь.
Однажды, когда мне было пять, я почти почувствовала этот покой. Он ждал меня, заманивая на дно бассейна.
А теперь... теперь я его обрела. Я нашла успокоение, которое приходит со смертью. И в этот раз я с ним не боролась. Я бежала к нему на встречу с распростертыми объятиями.
Глава 30. Блейн.
– Ты можешь ехать быстрее?
– Если тебя не устраивает мое вождение, то, может быть, тебе самому следовало бы вести автомобиль? Ой! Ты же не можешь, не так ли? Потому что ты чертовски пьян. Поэтому просто сядь обратно и заткнись, – усмехнулась мне через плечо Анжела.
В какой-нибудь другой раз я бы выдал в ответ один из идиотских комментариев, но сейчас она была права. Я был пиздец как пьян. Однако почти пятнадцать минут назад я каким-то чудом немного протрезвел, когда увидел, что именно лежало среди мешанины из рюмок и шелухи от арахиса.
Я хотел отделаться от поклонниц Си Джея и, как минимум, избежать необходимости брать губами рюмку текилы из огромного бюста Венди. Ее сиськи были хороши, я не мог с этим поспорить. Но это была не грудь Ками. У нее была классная грудь. Упругая и мягкая, с острыми сладенькими сосочками и самого правильного размера. Идеальная для моих ладоней...
Блядь. Даже мои мысли были пьяными и глупыми.
Я откинулся назад и снова попытался ей позвонить, в надежде, что повторный звонок прочистит затуманенный алкоголем разум. Я облажался. Я знал это. Но у меня на самом деле ничего не было с теми цыпочками. Я ничего не захотел с ними делать.
Я собирался вызвать такси до дома и прихватить с собой бутылку воды, но на барной стойке увидел его. Маленькое красное бумажное сердечко. На мою голову словно вылили ведро ледяной воды, и я сразу же очухался. Ками была здесь. По крайней мере, она сюда приходила. И если она увидела, что происходило за столиком Си Джея, то, я знал, мне предстоит серьезно поунижаться, чтобы она захотела иметь со мной что-то общее.
Я не мог допустить, чтобы она поверила, будто я был парнем, который напивается и тупеет каждый раз, когда сталкивается с неприятностями. Трахающийся с любой девушкой, у которой теплая киска и влажный ротик. Хорошо, возможно сейчас я и был именно таким пьяным тупицей. Но что касается случайных перепихонов? Это не обо мне. Больше нет, с тех пор, как в моей жизни появилась Ками.
Не знаю, как долго я простоял посреди переполненного бара, держа в руке это красное сердечко. Наверное, я выглядел так, словно получил по яйцам разряд электрошока. Но я знал, что облажался знатно.
– Где ты это взял? – спросил я у Кори, как только он подошел ближе, чтобы взять бутылку водки.
Он нахмурился и пожал плечами.
– О, ну, я не уверен, но думаю, что оно было в руках у Ками, когда она...
– Ками была здесь?
– Да. Всего секунду. Потом она просто ушла.
– Когда? – спросил я, вторгаясь в его личное пространство.
Меня так и подмывало схватить его за воротник, чтобы, в стиле дешевой мыльной оперы, вытрясти из него все дерьмо. В таком состоянии я вполне мог бы прибегнуть и к драматичной оплеухе.
– Где-то пять-десять минут назад.
– И ты не подумал мне об этом сообщить? – заорал я, привлекая внимание каждого клиента в баре.
Меня не волновало, что они могут подумать о моем поведении. Мне на все было насрать, если Ками могла быть расстроенной.
– Что, черт возьми, происходит? – спросила Анжела, неторопливо подходя к бару, с Домом на буксире, который выглядел так, словно готов был проломить чей-то череп. Вероятно, мой.
– Сюда приходила Ками.
В доказательство своих слов, я поднял бумажное сердечко, но не отдал его. Оно было мое. Оно предназначалось мне.
– Что? Я не видела, чтобы она входила, – нахмурилась Анжела.
– Наверное, потому, что ей хватило и одного взгляда на тебя, сидящего за столиком рядом с пергидрольными блондинками – мусорками спермы, чтобы уйти, – почти прорычал Доминик, делая ко мне шаг. – Клянусь Богом, если ты ее обидел, если из-за тебя она прольет хоть одну гребаную слезинку, я...
– Я ни черта не сделал, и ты это знаешь, – вставил я до того, как рот Дома начал бы выдавать такое, за что потом его задница не смогла бы ответить.
Да, он был коренастым, но я был на добрых пять-семь сантиметром выше и был известен своими быстрыми кулаками. Кроме того, если за кого и стоило сражаться, так это за Ками.
Дерьмо.
Мне следовало за нее бороться. Мне нужно было остаться и заставить ее увидеть, что ей нечего бояться. Что моя любовь и привязанность никогда не причинят ей боли.
ДЕРЬМО!
Я ее обидел. Вместо того, чтобы остаться с ней рядом, игнорируя ту ерунду, которую она бросила мне в лицо, чтобы оттолкнуть, я напился и позволил ей увидеть пару доступных телок, почти, блядь, трущихся о мою ногу. Я подвел ее. Я показал себя мужчиной, которому нельзя доверять. Что я не стою доверия. Мне нужно поменять ее мнение. Я лишь надеялся, что она захочет меня выслушать, чтобы я смог ее убедить.
Не успели мы припарковаться, как я сразу же рванул в квартиру, но одернул себя: мне нужно было проявить достаточно терпения, чтобы пройти мимо швейцара. Однако его не было на месте. Возле входа, в ожидании, пока их впустят, столпились несколько парней из доставки еды на дом. Это должно было меня насторожить. Мне следовало почувствовать, что то-то было не так, но я стремился как можно быстрее добраться до Ками, чтобы начать перед ней оправдываться. Да и просто оказаться рядом с ней снова.
Когда мы подошли к их двери, мой живот скрутило от непонятного чувства тревоги. Оно должно было стать вторым сигналом. Привести меня в состояние повышенной готовности и заставить ворваться в квартиру, сверкая воображаемым оружием. Но я списал это ощущение на алкоголь и нервы. Я должен был сделать все правильно. Осознание того, что в данной ситуации у меня оставалось очень мало места для маневров, заставляло меня чертовски волноваться.
– Ну, бабник, вот и настали твои похороны, – захихикала Анжела, кладя руку на дверную ручку. – Я вернусь только после того, как Кам закончит делать серьги из твоих яиц. Уверена, она захочет пройтись по магазинам, чтобы подобрать к ним соответствующую сумочку.
То что мы увидели, войдя в комнату, было просто непостижимо. Не из-за того, что сцена в гостиной походила на фильм ужасов. Не из-за того, что мужчина, с грязными штанами вокруг щиколоток, возвышался над Ками, тогда как она, безжизненная, лежала на полу в луже собственной крови. И не из-за того, что нашу одежду мгновенно пропитало зловоние смерти, пробираясь под кожу.
А из-за того, что я не мог этого осознать. Я даже не в состоянии описать, что я сделал с тем больным хреном, который ее мучил. Не могу выразить свои ощущения, когда я держал ее неподвижное, безвольное тело в своих руках, и рыдал, уткнувшись в ее слипшиеся от крови волосы. Я извинялся за то, что оставил ее. Не уберег.
На моих руках была кровь. Она была везде: на кремовом ковровом покрытии, на покрывале с кожаного дивана. Я посмотрел на Дома, который был с ног до головы покрыт красной, липкой субстанцией, разговаривающим с офицером полиции. Его охваченные ужасом глаза были красными и опухшими. Я не знал, почему он с ним общается. Просто не мог вспомнить.
– Она быстро угасает. Мы должны забрать ее в больницу.
– Я еду с ней! – заплакала Анжела.
Ее всю трясло от неконтролируемых рыданий. И она тоже была покрыта кровью. Ее руки, одежда, даже ее... колени? Как будто она там ползала. Стояла на коленях в луже крови. Укачивала ее, умоляя очнуться. Выкрикивая ее имя снова и снова.
– Хорошо, но с нами может поехать только один из вас. Нам нужно торопиться.
Я хотел пойти с ними. Хотел быть тем единственным, который мог поехать в машине скорой помощи, но я не мог произнести ни слова. Не мог ничего сделать. Я двигался будто в замедленной съемке, в то время как остальной мир проносился мимо меня на гиперскорости. Я посмотрел вниз, на кровь, покрывающую мои руки. Согнул пальцы, и почувствовал боль в костяшках.
Я был рад ощущать эту боль. Как напоминание о ней.
– Сэр, мне нужно получить ваше заявление.
Посмотрев наверх, я увидел, что теперь офицер находится передо мной. Рядом с ним стоял Доминик, опустив по бокам свои дрожащие руки.
– Сэр? Ваше заявление?
– Конечно. – Я кивнул.
– Итак, ваше имя?
– Блейн. Блейн Якобс.
– В каких отношениях вы состоите с жертвой?
Жертва. Жертва.
Ками.
Моя жизнь с грохотом разрушилась. В меня словно попало ядро для разрушения зданий и уничтожило единственный, остававшийся у меня кусочек здравомыслия. Опухоль из сдерживаемых эмоций, которая постепенно разрасталась в моем горле, наконец прорвалась, изливаясь желчью в мой желудок. Я почувствовал себя больным. Ошеломленным. Неуправляемым и неспособным контролировать действительность.
– Она его девушка, – ответил за меня Дом, сжав мое плечо, чтобы привести меня в чувство. Он ободряюще мне кивнул и беззвучно произнес одними губами: – Дыши.
Я подчинился. В тот момент я мог только дышать, и ничего более.
– Эй, а можем мы проделать все это в больнице? Нам нужно попасть туда как можно быстрее, – спросил Дом у офицера полиции.
Он окинул нас обоих сочувствующим взглядом и кивнул.
– Конечно, парни. Я встречу вас там.
Через двадцать минут мы пересекли вход в отделение скорой помощи, и потребовали, чтобы медсестра, врач, техник или хоть кто-нибудь направил нас к Ками.
– Она в хирургии, – сказали нам вскоре после того, как мы нашли Анжелу, меряющую шагами комнату ожидания.
И это было все, что нам сообщили. Мы не были членами ее семьи. Нет. Один из них, благодаря нашим с Домом стараниям, был прикован наручниками к больничной кровати. Семья Ками покинула ее, когда она нуждалась в них больше всего на свете.
Теперь мы были ее семьей. Проклятье, во всяком случае, Ками была нашей.
– Нам следует позвонить ее маме, – сказала Анжела, вылавливая свой телефон из сумочки.
– Нафига? Эта женщина не будет знать, что делать. Ты считаешь, что ей не все равно? – насмехался Дом.
– Но она ее мать, – попыталась привести аргументы Анжела. – Конечно же она хотела бы знать, что случилось с ее дочерью.
Дом фыркнул и продолжил свое непрерывное хождение. А я возобновил разглядывание своих рук. Как бы сильно я их не тер, убрать кровь не получалось. Она проникла в мельчайшие трещинки моих кутикул и окрасила ногти. Я все еще чувствовал ее на себе. Все еще слышал металлический запах, исходящий от моей одежды и кожи.
Кровь Ками. Его кровь.
И хотя я знал, что у них были одни гены, я был в ужасе из-за того, что его кровь смешалась с ее. Что он прикоснулся к ней. Осквернил ее.
И я это допустил.
Если бы я не покинул ее квартиру, то он бы никогда не смог до нее добраться. Если бы я не напился в обществе барных шлюх, Ками никогда бы не ушла из «Глубины» и не отправилась домой в одиночестве.
Это была моя вина. Я подвел Ками, хотя поклялся ее защищать. Пообещал никогда не причинять ей боли. Никогда не покидать ее. Я подвел еще одну женщину, о которой заботился.
Я не спас свою мать от болезни, пожирающей ее рассудок. Я не спас Аманду от ее слабости. И я не спас Ками – женщину, которую люблю больше, чем самого себя.
Я подвел.
Я не заслужил ее. Теперь я это понял. Если бы наши отношения получили дальнейшее развитие, я бы просто продолжал причинять ей боль. Лажал бы дальше. Ками заслужила быть рядом с тем, кто сможет ее защитить. Кто будет любить ее достаточно сильно, чтобы исцелить ее душу. И своими поступками я доказал, что не способен выполнить ни одного из этих требований.
Я поднялся и, не проронив ни слова и не глядя в сторону Анжелы и Дома, пошел на выход из больницы. Прочь от женщины, которую любил. Прочь от женщины, которую подвел. Без оглядки.
Глава 31. Ками.
– Юная леди, что это, черт возьми, такое?
Я прошла через переднюю дверь, пытаясь заставить свои ноги нести меня прямо. Вот же ж, блядь, меня штормило. Дерьмо! Но я, по крайней мере, не нарушила комендантский час.
Передо мной, с мрачным выражением лица, стояла мама, уперев одну руку в бедро, а второй держа маленькую белую самокрутку.
– Ну? Не хочешь мне объяснить, что в твоей комнате делает марихуана?
Я прошла в комнату, сначала убедившись, что скинула туфли. Это было обязательным. Мама не беспокоилась о кошмарах, мучающих меня каждую ночь, зато если бы я прошлась по дому в обуви, то, похоже, преисподняя бы замерзла.
Я пожала плечами и бросила свою сумочку на диван.
– Вообще-то, нет.
– Прости, что?
– Я сказала: не очень. Я не чувствую, что мне нужно тебе что-то объяснять. Все равно тебя это не волнует.
– Лэнгга, ты же знаешь, что это не правда, – невозмутимо произнесла она ровным голосом.
Но я знала, что она называла меня этим ласковым прозвищем просто по привычке, не более. За этим не стояло никаких эмоций, не было искренности.
– Мама, брось этот цирк. Ты не обязана делать вид, что тебе не все равно. Ты же на самом деле не беспокоишься.
Она закатила глаза и раздраженно вздохнула.
– О чем ты говоришь? Конечно же, я беспокоюсь.
– В самом деле, мама? Волновало ли тебя, что мой средний балл вот уже на протяжении последних шести семестров составляет четыре? Или письма из половины университетов, куда я обращалась, о предварительном зачислении? А как на счет того факта, что я пропустила поездку в аквапарк со своим классом из-за того, что я до ужаса боюсь того, что там может случиться. Беспокоило ли тебя из этого хоть что-нибудь?
– Не пытайся перевести беседу на меня. Ты по-прежнему не объяснила, почему я нашла косяк в твоем ящике для носков.
– Он не мой, – солгала я.
Я была очень рада, что она не обнаружила остальную часть моего тайника. В последнее время только это помогало мне проспать всю ночь, не вскакивая от очередного кошмара.
– А что ты искала в моем ящике с носками? – Я пристально на нее уставилась.
– Не важно, – сказала она. Ее акцент прозвучал сильнее, чем обычно. – Ты не можешь уходить от этого разговора, Лэнгга. Ты не имеешь права манипулировать мною так, как остальными.
– Манипулировать тобой? – Я сердито на нее посмотрела. – Как остальными? О чем, ты черт подери, толкуешь?
– М-м-м, хм-м-м. Ты принуждаешь каждого поверить в твою ложь. Хочешь, чтобы они думали, будто я плохая мать. А теперь ты подсела на наркотики? Думаешь, я не чувствую запах алкоголя, исходящий от тебя каждые выходные?
Я закатила глаза. Вот, опять. Ей снова мерещились всякие параноидальные вещи. Иногда мне казалось, что она бредила наяву.
– О какой лжи ты говоришь? В твоих словах нет никакого смысла.
– Я же вижу, как они на меня смотрят. Замечаю, как обо мне шепчутся матери твоих друзей. Ты рассказала им. Ты говорила им обо мне, не так ли? Ты не можешь выбалтывать такие вещи. Мы снова вынуждены переезжать. Ты этого добиваешься?
Я шагнула к ней, намереваясь успокоить. Она действительно запуталась.
– Мама, клянусь. Я ничего никому не говорила.
Она отвернулась от меня и пошла обратно к своей спальне. Она возвращалась в свою часть квартиры, в которой могла барахтаться в своем горе и забыть о бремени моего существования. Прежде чем добраться до дверного проема своей комнаты, она оглянулась и покачала головой, глядя на меня с отвращением и жалостью, застывших в ее раскосых карих глазах.
– Ты совсем как он, Лэнгга. Такая же, как твой отец.
По моему телу медленно распространялась концентрированная боль, обступая меня со всех сторон. Я не могла ее отключить. Она держала меня в плену и отказывалась отпускать, постепенно заполняя собой каждый сантиметр моего тела. Эта фигня прочно укоренилась внутри и не желала уходить. Продолжая углубляться в мой мозг, она делала такую простую задачу как открыть глаза совершенно невыполнимой.
– Она очнулась! – услышала я изумленный возглас Анжелы. – Дом, иди приведи медсестру. Быстро!
Мои глаза резанул свет, словно острыми кинжалами пройдясь по моей сетчатке. Мне захотелось заплакать или хотя бы съежиться, но даже это причиняло боль.
– Свет, – прошептала я хрипло. Боже, мое горло было ужасно воспаленным. – Выключите свет, пожалуйста.
После того, как свет притушили до комфортного уровня, я медленно открыла глаза. Комната, в которой я находилась, была простой. Стерильной. Холодной. Я была в больнице.
Анжела смотрела на меня с обнадеживающей улыбкой на губах. Выглядела она ужасно, словно не спала сутками и все это время не приводила себя в порядок. Если так выглядела она, то я, должно быть, напоминала смерть с ПМС в понедельник.
– Что случилось? – удалось мне прохрипеть. Что, черт подери, было не так с моим горлом? Оно не просто першило, а болело, и я не могла управлять голосовыми связками.
– Ты не помнишь? – спросила Анжела, шокированно на меня посмотрев.
Я слегка качнула головой, почувствовав при этом дискомфорт, словно я только что травмировала себе шею.
– Я помню... что случилось. Но... что он со мной сделал? Что он...
– Вот она, – сказал вошедший Дом, радостно улыбаясь. За ним следовал мужчина в медицинской одежде. Замыкала шествие молодая женщина, тоже одетая в медицинский костюм, но с нарисованными на ней пингвинами.
– Мисс Дюваль, как вы себя чувствуете? – спросил мужчина, по моим предположениям – врач, подхватывая у подножия кровати таблицы с моими данными.
– Думаю, хорошо.
Доктор Ловетт тот, кто два дня назад провел операцию по восстановлению маленького, но все еще вызывающего беспокойство перелома черепа, выполнил ряд простых тестов, чтобы гарантировать отсутствие каких-либо дефектов в функциях мозга. Мою голову так же, как и лицо, крепко опутывали бинты. Кожа под ними чесалась адски, но он настоял, чтобы их не трогали.
– Доктор Рамини, наш штатный пластический хирург, расскажет, какие варианты у вас есть.
– Пластический хирург? Варианты? – Я попыталась нахмуриться, но медицинская лента стянула мою кожу так, словно мне вкололи дешевый нелегальный ботокс.
– Мисс Дюваль, вследствие нападения на вашем лице появилось небольшое повреждение косметического характера. Поскольку опухоль, вызванная травмой головы, уже спала, то думаю, нам вполне безопасно двигаться дальше. Так что, как только мы проведем соответствующие исследования, мы можем перейти к следующему этапу, которым займется доктор Рамини. Уверяю вас, в этой области она лучшая в стране.
Я сидела, уставившись на него так, будто он говорил на другом языке, не в состоянии переварить его слова. Мое лицо? Он... испортил мое лицо?
– Полиция уже довольно долго ожидает, когда вы сможете давать показания. Они вскоре прибудут. А вы, тем временем, постарайтесь расслабиться. Я вернусь в ближайшее время, чтобы начать забор необходимых анализов. Медсестра Клэр даст вам обезболивающее, – сказал доктор Ловетт, нежно похлопав меня по голени, прежде чем выйти из палаты. Ну, по крайней мере, это не было больно.
Как только мы остались одни, мой взгляд заметался между Домом и Анжелой.
– Что со мной случилось? Что не так?
– Ничего не случилось, дорогая, – мягко произнес Дом, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в лоб.
Я хотела его оттолкнуть, но одна моя рука была на перевязи, а в другую был воткнут внутривенный катетер.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Что он сделал с моим лицом?
Мои соседи посмотрели друг на друга, а затем обратили свои мрачные взгляды на меня. Я видела, как их глаза заволакивает сочувствие.
– Ну? Кто-нибудь собирается мне рассказать?
Дом прочистил горло.
– Кам, детка... он... ну… – Он сделал глубокий вдох и взял меня за руку. – Твой отец использовал против тебя ремень. И, эм, металлическая пряжка сорвала с твоего лица, шеи и плеча несколькоучастков кожи.
Он смотрел на меня, ожидая моей реакции, и из его глаз лились слезы.
– Понятно, – все, что я сумела произнести. А что еще я могла сказать, услышав эту новость?
– Еще тебе оторвало часть уха. И на скуле есть несколько синяков.
Я кивнула. В мой пьяный, пропитанный морфием мозг, постепенно просачивался весь ужас ситуации. Мой отец наконец-то это сделал. Он забрал у меня все. Все...
– Он изнасиловал меня? – спросила я безразлично, без следа эмоций в голосе.
– Эм, Кам, – вмешалась Анжела. – К тебе в ближайшее время прийдет психиатр, чтобы поговорить о нападении. Мы смогли убедить здешний персонал сообщать нам известия обо всем остальном, из-за того на сколько... ты ранима...
– Ранима? – я фыркнула. – Я не ранима. Чтобы быть ранимой, нужно быть хрупкой. Но очевидно ведь, что поломанное не может сломаться повторно.
– Кам, ты не сломана, – вставил Дом.
– Да неужели? Посмотри на меня.
Дом и Анжела опустили свои глаза в пол.
– Я сказала, посмотри на меня, черт подери! – кричать было больно, но мне было все равно. Меня не заботило уже ничего. Ни боль, ни мое лицо, ни что-либо еще. Я ничего не чувствовала. Я сама была никем.
Друзья перевели свои взгляды на мое ободранное лицо и одновременно съежились, подтверждая мои подозрения. Я была уродцем, выставленным напоказ.
– А теперь скажи мне, неужели я выгляжу как цельный человек? Как восстановленный человек? Неужели я выгляжу так, будто я в порядке?
Оба ничего не ответили. Они и не должны были. Их лица, выражающие ужас, говорили сами за себя.
– И я спрашиваю снова... он меня изнасиловал?
После долгой, мучительной паузы, Анжела покачала головой.
– Он пытался, но не успел, эм-м... дойти до конца. Мы нашли тебя прежде.
Меня волной захлестнуло облегчение, но я этого не показала. Я стоически сдерживала свои эмоции. Я была беспристрастной. Неприветливой.
– Хорошо, что вы появились вовремя, чтобы его остановить.
– На самом деле, за это мы должны благодарить Блейна.
Блейна?
О нет. Блейн.
– Он знает? – взвизгнула я. От ужаса я попыталась широко распахнуть глаза, но мне снова помешала эта лента на лбу. Блядь.
– Именно из-за него мы и нашли тебя вовремя. Он настоял, чтобы мы привезли его обратно к нам домой, чтобы...
– Он видел меня в таком виде? – я почти кричала. – Он видел, что отец со мной сделал?
– Кам, – мягко произнес Дом, погладив мою руку. Это был единственный не закрытый бинтами участок моего тела. – Именно Блейн оторвал его от тебя. То есть, да, я тоже участвовал, но Блейн... он просто сошел с ума. Он был похож на невменяемого безумца. Опасаясь, что он прикончит ублюдка, мне пришлось буквально его оттаскивать. Тем не менее, он почти успел это сделать.
– Он скоро прийдет, чтобы тебя увидеть. Мы отправили его домой. Ему было необходимо принять душ и привести себя в порядок, – добавила Анжела с ободряющей улыбкой.
Я отвернулась настолько далеко, насколько позволяли бинты. Я совсем не горела желанием, чтобы они увидели навернувшиеся на мои глаза слезы. Я не хотела, чтобы они поняли, что я чувствую на самом деле.
– Я не хочу, чтобы он видел меня в таком виде.
– Милая, он уже тебя видел. Он был здесь все время, пока ты была без сознания. Он даже не позволил себе хоть немного подремать. Мне практически пришлось заставить его сделать перерыв.
Я повернулась обратно к своим друзьям.
– Он был здесь все время?
– Ну, он уходил в начале, – ответил Дом. Анжела бросила на него гневный взгляд и шепотом приказала заткнуться, будто я не находилась там же. – Короче, он ушел. Просто ему нужно было привести мысли в порядок. Для него всего этого было слишком много, но на следующее утро он вернулся.
Я кивнула, просто для того, чтобы хоть что-то сделать. Все, что угодно, кроме того, чего мне действительно хотелось. Плакать.
– Хорошо... Я не хочу, чтобы он меня видел, – сказала я прерывающимся голосом. – Не в таком виде. Не сейчас.
– Слишком поздно.
Мы повернули головы к двери, туда, где улыбаясь, стоял Блейн. Он выглядел еще более совершенным, чем я помнила. В его руках была цветочная композиция, которую он поставил на столик возле моей кровати. Только тогда я осознала, что вся комната была заставлена большим количеством букетов, плюшевых мишек и открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления. Но я не могла на них сосредоточиться. Я снова повернулась к Блейну, и на меня тут же нахлынул успокаивающий аромат мяты со специями и самого Блейна.
Он подошел и встал рядом с кроватью, глядя на меня сверху вниз. Его красивое лицо по-прежнему освещала улыбка.
– Привет, малыш, – произнес он полушепотом.
Я словно онемела, слишком потрясенная, чтобы говорить. Где-то глубоко внутри я хотела упасть в его объятия и поблагодарить за спасение. За то, что остановил моего гребанного больного отца от кражи того крошечного кусочка моей души, который я все еще контролировала. За то, что любил меня так же яростно, как и я его.
Но эта было глупое желание. Безвольное. Наивное.
Если раньше я предполагала, что мы не можем продолжать наши отношения, то теперь я знала это без малейшей тени сомнения. Мой отец убил любую надежду на светлое будущее с Блейном. Он убил меня. Точно так же, как и мою мать.
Я не смогу держать его пленником хаоса, под названием «моя жизнь». Он был хорошим парнем и остался бы вместе со мной, только потому, что чувствует себя обязанным. Потому что именно так и поступают хорошие парни. Они остаются и сражаются за вас, не смотря ни на что.
Блейн уже достаточно за меня боролся. И я больше не позволю ему тратить свою жизнь на человека, который сам не желает, чтобы его спасали.
– Блейн...
Его имя словно ужалило мой язык. В тот день, когда мы встретились впервые, я перекатывала его на языке, словно гладкую шелковистую бусину. Теперь же оно причиняло лишь боль. Оно ранило, потому что я знала – у меня больше нет прав его произносить.
– Думаю, тебе нужно уйти, – прошептала я.
– Что? – Он сделал маленький шаг назад, словно я его ударила. – Почему?
Я проглотила слова, которые хотела сказать. Заперла их и спрятала на хранение в темные, пустые уголки своего разума, надеясь заново отстроить упорядоченные отсеки. Мой отец разрушил их, когда протащил меня обратно в мое детство. Но больше никогда. Больше никогда я не позволю кому-либо приблизиться туда вновь.
– Ничего не изменилось, Блейн. Мои чувства... не изменились. Спасибо за то, что пришел туда ради меня. Но это не значит, что между нами что-то изменилось.
Я заглянула в его ошеломленные, полные боли глаза, и ответила ему холодной бесстрастностью. Сейчас мне было намного легче натянуть свою неизменную маску. Мой отец добился того, что я больше никогда не смогу снять ее снова. Она навсегда въелась в мою разодранную, избитую кожу.
Дом и Анжела потихоньку выскользнули из комнаты, оставляя нас наедине. Однако в этом не было необходимости. Я не собиралась продолжать представление дальше.
Я отвернулась от боли, выгравированной на его лице. Я не могла на него смотреть. Мне было достаточно собственных страданий.
– Смотри... давай просто считать это моей отставкой. Знаю, что это довольно неожиданно, но думаю, что при нынешних обстоятельствах, это самое лучшее, что я могу сделать. Извини за неудобства.
– Извини за неудобства? Что? Ками... малыш... поговори со мной.
Блейн прикоснулся своим теплым пальцем к моему подбородку, заставляя меня вздрогнуть. Я посмотрела на него. Почему он просто не может остаться в стороне? Зачем он вынуждает меня причинять ему боль?
Видишь, что ты заставляешь меня делать, Камилла? Я должен. Я должен сделать тебе больно, потому что люблю тебя.
У меня в горле застрял вдох – мой самый сильный страх стал реальностью. Мама оказалась права. Она была права во всем. Это еще больше уверило меня в правильности принятого решения.
Я прикрыла свое израненное лицо единственной свободной рукой и отвернулась в сторону.
– Убирайся.
– Что?
Смятение, прозвучавшее в его голосе, утяжелило это короткое, незначительное слово.
– Я сказала, убирайся! – крикнула я громче, чем это было необходимо.
Мне нужно было заставить его увидеть, насколько нелепа вся эта ситуация. Насколько уродлива была я.
В комнату, как я и надеялась, вбежали Дом, Анжела, полицейский и медсестра, с различной степенью тревоги на лицах. Блейн бросил на меня последний, полный боли взгляд, и опустил глаза в пол. Он был побежден. Я сломила его. Я была истинной дочерью своего отца.
Я не смотрела на него до тех пор, пока он не ушел. Правда была достаточно безобразной.
