Текст книги "Страх падения (ЛП)"

Автор книги: Сайрита Л. Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Полуприглушенная музыка сменилась на жизнерадостный мотив, но я не позволил Ками уйти. Просто не мог. Увидев ее слезы, я все для себя решил. Они дали мне цель, заставили понять, насколько важно мне быть в жизни этой девушки. И насколько мне необходимо, чтобы она была в моей, независимо от того, как сильно она пыталась бороться с притяжением между нами.

Последние несколько дней остались в далеком прошлом. Ее холодность ко мне было прощена и забыта. Сейчас мне было наплевать на это все. Только девушка в моих руках имела значение.

Я бормотал успокаивающие слова, целуя ее в макушку, и не отпускал из объятий, даже когда она вылила все слезы на мою рубашку.

Пусть я не знал демонов Ками, но, так или иначе, они стали и моими тоже. Я поклялся своей жизнью, что сражусь с каждым из них. Я буду бороться за нее.

Глава 15. Ками

Дерьмо случается.

Я никогда не понимала, что это означает. Да, бывают иногда дерьмовые ситуации, но такова жизнь. Они не дерьмовые, просто хреновые. Это жизнь.

В жизни может случиться что угодно – так, наверное, будет правильнее.

К сожалению, многие, и я в том числе, столкнулись с этой аксиомой раньше, чем другие. Мы узнали, что жизнь может быть по-настоящему ужасной. Мы выяснили, что монстры действительно существуют. Они находились среди нас. Они выглядели так же, как вы или я. Они принимали облик людей, которых мы больше всего любили и доверяли. Людей, единственной задачей которых было любить нас и защищать.

Смешно, но в жизни никогда не выходит по-твоему. Она никогда не бывает справедливой. Она сурова и жестока. Дает пинка, когда ты уже на коленях, чем вынуждает тебя сдаться. У тебя возникает желание расстаться с ней для того лишь, чтобы иметь хоть какое-то подобие спокойствия.

Не желая того, я практически окунулась в этот мир. И я бы сдалась, если бы знала, кто мой враг. Я бы обменяла свою молодую дерьмовую жизнь на умиротворение, даруемое смертью.

Мне надо было на это решиться. Я могла бы стать свободной.

Однажды, когда мне едва исполнилось пять лет, отец взял меня на вечеринку. Он сказал, что там будет много детей, с которыми я смогу поиграть. Я была взволнована, ведь он никогда раньше не брал меня с собой. Я всегда оставалась дома с мамой и, когда он уезжал, вздыхала с облегчением. К тому же, я получала возможность смотреть телевизор. Нам не надо было прятаться в моей комнате как в тех случаях, когда у него было «игривое» настроение. И только во время его отлучек я видела маму не в слезах.

Тем не менее, по какой-то непонятной причине, отец взял меня с собой. Я помню громкую музыку и разноцветные бутылки с резким запахом алкоголя, обжигающим мой маленький носик. Помню людей, шатающихся вокруг в пьяном дурмане и полуобнаженных женщин, извивающихся на мужских коленях. А еще помню бассейн. Я никогда такого не видела и была в огромном восторге.

Большинство взрослых заходили в дом и исчезали в задней комнате, а назад возвращались вялые, с остекленевшими глазами. Отец сказал мне, что ему тоже надо сходить в эту комнату, «поговорить» кое с кем. Я ответила, что хочу с ним поплавать.

– Подожди меня здесь, а я скоро вернусь, – ответил он мне.

Потом он бросил меня, полностью одетую, в бассейн и велел держаться за бортик. Я была слишком маленькой, чтобы достать до дна, но отец сказал, что если я не удержусь, то окажусь в большой беде. Я очень старалась быть послушной. Я хотела быть умницей. Не хотела что-то испортить и провалить мое испытание. Я была по-настоящему счастлива.

Но мне было пять лет. И любопытство пятилетнего ребенка одержало верх над послушанием.

Я отпустила бортик и почти утонула, найдя маленький кусочек покоя на дне бассейна.

Я не помню, как оказалась на поверхности. Не имею понятия, как долго пробыла под водой. Но, когда я, наконец, я пришла в себя, то осознала, что меня выворачивает на бетон, пока кислород пытается вытеснить воду из моих легких. Я тупо боролась за жизнь. Боролась за каждый вдох, надеясь, что моя дальнейшая жизнь будет лучше, чем нынешняя.

Я боялась смерти, в то время как должна была бояться жизни.

*****

Я уселась на кровати, скрестив ноги. Мои босые ступни щекотали множество маленьких звездочек, которые я складывала обратно в банку, одну за другой. После срыва в «Глубине» в четверг вечером, я пересчитывала их снова и снова. Я чувствовала, как маленькие трещины в моей маске постепенно превращаются в расщелины и показывают скрывающуюся под ней маленькую девочку. Девочку, изувеченную своим бесконечным страхом. Девочку, боящуюся того, что кто-нибудь выяснит, насколько она бракована и потому недостойна любви.

– Тук-тук.

Я обернулась и увидела Дома, стоящего в дверях моей комнаты со своей обычной, полной озорства, мальчишеской улыбкой на лице. Я – одна из немногих, кому довелось лицезреть эту его улыбку. Такой мой друг был на самом деле. Сорвавший маску, свободный и настоящий. Без боли или обмана. И без злости.

– Эй! Почему ты уже на ногах в такую рань, да еще в субботу? Я думала у тебя свидание, – сказала я, сгребая звезды в руку и намереваясь их убрать.

Дом, конечно, видел мою коллекцию и раньше, но пересчитывание звездочек – это очень личный процесс для меня. Никто не сможет понять до конца, почему мне необходимо делать это раз за разом.

Дом плюхнулся на мою кровать и сложил руки за голову.

– Да. Но вчера ночью я отправил ее домой. Захотелось поспать в одиночестве.

Я заметила огорчение в его голосе и прервала свое занятие.

– Кошмар?

– Да.

– Тот же, что и всегда?

Он кивнул:

– Ага.

Я притронулась к его щеке, надеясь, что мое тепло его успокоит.

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет.

Я не обиделась. Я знала, что он откажется, он всегда так делал. Если бы мне приходилось ежедневно сражаться со всей болью и злостью, которые выпали на его долю, то я бы тоже предпочитала скрывать свои эмоции.

Вскоре после нашего знакомства, я осознала, насколько плачевно состояние Доминика. В нашем кампусе он был известен как знаменитый потаскун, и, как только мы поняли, что нам комфортно рядом друг с другом, он попытался со мной переспать. Я отказала, и его это ранило. Глубоко. Он думал, что секс означает привязанность, как дружескую, так и романтическую, и таким образом хотел обо мне позаботиться.

– Просто... ты мой лучший друг, Кам, – сказал он после моего отказа, с печатью страдания на красивом лице. – Я люблю тебя больше, чем кого-либо другого в этом мире. И это единственный способ, с помощью которого я могу показать, как много ты для меня значишь.

– Дом, ты любишь меня как мужчина любит женщину? Не по-дружески? – спросила я, взяв его за руку. Это было нашей фишкой. Дом нуждался в постоянном проявлении привязанности, а я почувствовала потребность в этом только рядом с ним.

– Ну… нет. Я имею в виду, ты же знаешь, что я люблю тебя, но если честно – нет. Не так.

– Значит, ты не хочешь спать со мной.

На его лице промелькнуло настоящее замешательство.

– Я не понимаю.

Я знала, что в прошлом Доминика произошло что-то грязное и отвратительное, а сейчас окончательно в этом убедилась. Я бы никогда не оставила его. Он, остроумный и сообразительный мужчина, в эмоциональном плане был младенцем. Мой друг, действительно, не имел ни малейшего понятия о том, что секс и любовь – это две абсолютно разные вещи.

В тот день он, расслабившись после нескольких бутылок вина, не выдержал и рассказал, что с ним произошло. Я плакала за него. Рыдания практически выворачивали меня наизнанку, я едва могла дышать, мутило от абсолютного отвращения к рассказанному. Мой красивый, мой дорогой друг заслуживал каждую из тех, пролитых в мучении, слезинок.

– Я не понимаю, Кам, – восклицал он, уткнувшись лицом мне в шею, в то время как я крепко его обнимала. – Он был моим дядей, и он говорил, что любит меня. Он говорил, что если я его люблю, то должен это доказать. Говорил, чтобы я был хорошим мальчиком и показал, насколько я его люблю. Он пригласил своих друзей и... и... твою мать! Когда он позволил своим друзьям насиловать меня снова и снова, он говорил, что это потому, что он любит меня так сильно, что должен был поделиться мной с кем-то еще. Он должен был разделить свою любовь, позволив им меня трахать!

Он рассказывал мне, как это продолжалось в течение нескольких лет и не прекращалось до тех пор, пока Доминик не был госпитализирован из-за тяжелого повреждения прямой кишки. Дядя был его опекуном с тех пор, как родители Дома погибли в автокатастрофе, когда он был еще совсем малышом. Полиция провела расследование и арестовала всех тех больных педофилов, в том числе и его дядю – единственного члена семьи, которого Дом когда-либо знал.

После того, как Доминик поправился, его отправили жить к родственнице в Северную Каролину. Тогда ему было четырнадцать. Родственницей оказалась двоюродная сестра, но мальчик был для нее чужим, и она приняла его только из чувства долга. Она никогда не помогала ему исцелиться от эмоциональной травмы и особо не заботилась о том, чтобы как-то с этим помочь. Поэтому Дом справлялся с последствиями насилия единственным способом, который знал – сексом. Он спал с каждой девушкой, отчаянно пытаясь доказать себе, что он традиционной сексуальной ориентации и ненавидит все, что сотворил с ним дядя. Но он не мог отрицать, что все еще его любит. Дядя был единственным родителем, которого Дом когда-либо знал. Противоречивые чувства, плохое обращение. Он думал, что познал все грани человеческих отношений, как нормальных, так и уродливых.

Мужчина, лежащий сейчас рядом со мной, был в растерянности и в яростном возмущении до сих пор, но он начал исцеляться. Он знал, что интимная близость не заменит любовь, но все равно, так или иначе, искал ее. Он нуждался в постоянном подтверждении, в физическом напоминании о том, что он – мужчина, что никакие извращения не смогли лишить его мужественности. Мне было по-прежнему очень больно за него. И я была горда тем, что люблю его. Он как никто другой, заслуживал быть любимым.

– Кам? – позвал он, щипая меня за бедро и прерывая мои болезненные воспоминания. – Ты не хочешь мне рассказать, почему пропустила встречу с доктором Коул?

Я покачала головой и продолжила складывать оригами обратно в стеклянную банку.

– Потому что я не собираюсь возвращаться. Это не помогает. К тому же, она думает, что я веду себя иррационально.

Дом раздраженно выдохнул:

– Ты должна с кем-то об этом разговаривать, Кам. Я серьезно.

– Я говорю с тобой.

Я встала, поставив банку на место, на подоконник, а потом взяла свою гитару. Мне нужно было отвлечься.

– Ерунда. Это не разговор. Боюсь, когда ты, наконец, захочешь со мной поговорить, меня не окажется рядом. Пожалуйста, Кам, дай доктору Коул еще один шанс.

– Проклятье, почему она звонит тебе по поводу меня? Ты не мой папочка. И разве это не является своего рода разглашением тайны пациента?

– Она не говорила мне, о чем идет речь во время консультаций, – ответил он, закатывая свои красивые глаза. – Звонили из ее офиса, чтобы выяснить, что происходит.

– М-м-м, г-м-м, – ответила я, тихонько перебирая струны.

Для меня разговор был окончен. Ничего из сказанного не могло заставить меня вернуться к терапии. Это была пустая трата времени и денег.

Дом понял намек и, разгневанный, сел. Он знал, что я не сдвинусь с места.

– Хорошо. Но, если ты поймешь, что теряешь контроль, приходи ко мне. Ладно? Только не повторяй мне всю эту чушь а-ля все в порядке. На следующей неделе поищем другого терапевта.

Я кивнула и продолжила бренчать дальше, растворяясь в мелодии, засевшей в моей голове и крутившейся там на протяжении нескольких дней. По некоторым причинам я не играла уже несколько недель, но чувствовала необходимость выплеснуть эмоции через песню. Она лилась легко, и даже прежде, чем я это осознала, я начала напевать мелодию. История, рассказанная в песне, медленно завладела моим вниманием.

Песня была о надежде и стремлении. О мечте иметь больше, чем уже есть и боязни это признать. О борьбе между страхом и освобождением, уступившими место неизвесности. Мелодия нарастала и раскрывалась, а картинка под моими закрытыми веками становилась ярче и понятней. Бессловесный напев превратился в текст, и мелодия зажила своей собственной жизнью, используя меня как сосуд. Как только развитие сюжета достигло кульминации, картинка для меня полностью собралась, и я чуть не заплакала.

Блейн. Все, что я могла видеть – это Блейн. Он был музой для каждой песни, для каждой фантазии, каждой мечты. Он занимал потайные уголки моих самых интимных желаний, и одним своим прикосновением не позволял боли из прошлого меня уничтожить.

Это всегда был Блейн. Просто я не была готова это признать.

*****

Я не была уверена в том, что именно ему скажу, но понимала, что время для разговора пришло. Я не могла продолжать сражение с тем, в ком так отчаянно нуждалась моя душа. В нем. В его присутствии, улыбке, словах. Для меня все это превратилось в необходимость. Только представив, что этого может не быть, у меня начиналась паника. Она была сильнее чем тревога, обуявшая меня после принятия решения подпустить Блейна к себе поближе.

Но, конечно, у жизни были другие планы. Как обычно. Она никогда не придерживается твоего, отрепетированного в голове десятки раз, сценария. Ей насрать на крушение твоих надежд. Она толкает тебя к очередному приступу сомнений в правильности принятого решения, в котором ты была так уверена минуту назад.

Когда жизнь решила напомнить мне, какой стервой она может быть, мы работали уже пару часов. Начиная с четверга, находиться здесь было спокойнее. Приятнее. После моего срыва в четверг, Блейн настоял на том, чтобы я взяла выходной в пятницу, а я была слишком унижена, чтобы с ним спорить. Нет, он не заставлял меня чувствовать себя неловко из-за того случая за барной стойкой. На самом деле, все было в точности наоборот. Он был милым, нежным, терпеливым. Он был именно таким, как нужно. Как я и хотела.

«Анжел Даст» только начали свое выступление с новой заводной песни, когда к бару подошли Кеннет с приятелями. Я покачивала бедрами и, порхая за барной стойкой, со спокойной улыбкой обслуживала клиентов, одновременно с этим напевая вызывающий мотив. Мгновение, и наши глаза встретились. Я замерла и едва не уронила стакан виски с содовой и льдом на пол. Кеннет удивленно на меня посмотрел, а затем его губы растянулись в самодовольной улыбке.

– Так вот, значит, к какому берегу ты причалила, Камилла, – холодно сказал он.

Сколько бы раз я его не поправляла, он все равно отказывался называть меня Ками.

– Да, – прохрипела я, сглатывая комок в горле.

Я была уверена, что он мог видеть сквозь тонкую футболку, как бешено колотится мое сердце.

– Должен сказать, разочарован. Женщина с... такими навыками, работает в баре? Хм.

Я была зла. На него, за надменную насмешку, и на себя, за нежелание видеть, что он всегда был таким. Кеннет Уолтерс был партнером в одной из самых известных юридических фирм в Шарлотт. Десятилетия назад его отец поднял фирму с нуля, и сейчас его семья была известна так же хорошо, как и королевская.

Когда агентство по персоналу направило меня работать в его офис, я надеялась переосмыслить там свои жизненные цели. Когда-то давно я хотела сделать карьеру юриста. Я специализировалась в области уголовного судопроизводства, но надеялась сосредоточиться на семейном праве. Но, как говорится «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Роберт Бернс получил памятку о том, насколько хреновой может быть жизнь.

Я стряхнула с себя шок от встречи и бросила на Кеннета тяжелый взгляд.

– Навыки? Я отвечала на телефонные звонки и приносила твой кофе, Кеннет. В этом нет ничего такого, из-за чего нужно было бы расстраиваться. Мне на самом деле здесь нравится.

– Мило, – с издевкой ответил он. – Но если передумаешь на счет своего будущего, знай, что я могу найти для тебя местечко в фирме. Только скажи. Я серьезно, Камилла, ты не должна прозябать в каком-то захудалом баре только из-за того, что сторонишься меня.

– Кто это прозябает? – раздался гладкий как шелк мужской голос позади меня.

Из-за напряжения, клубящегося словно ядовитый дым между мной и Кеннетом, я даже не почувствовала его приближения. Обычно мое тело знало, что он близко еще до того, как я это понимала.

На губах Кеннета заиграла еще одна самодовольная улыбка.

– Ну, надо же, неужели это Блейн Якобс. Вижу, не многое изменилось со средней школы. Все так же работаешь в семейном баре?

– Что ты здесь делаешь, Уолтерс? – чуть ли не рыча, спросил Блейн, сквозь плотно сжатые от злости губы. Он явно не был фанатом Кеннета.

Тот лишь пожал плечами.

– Слышал, что здесь по выходным играет самая горячая группа в городе. Мы с ребятами решили проверить, так ли это. Я не знал, что и персонал здесь настолько же соблазнителен, – произнес он, припечатывая меня своими темно-синими глазами. Я не могла поверить, что когда-то находила их великолепными и притягательными. Теперь они казались просто льдисто-холодными.

– Убедился? – решительно спросил Блейн.

– Да, – резко бросил Кеннет, хотя это прозвучало скорее как «пошел ты». Он оглядел Блейна оценивающим взглядом сверху вниз. – Поздравляю со снятием обвинений, Блейн. Слышал, это было не просто, но Эдвард Марен один из лучших наших адвокатов. Надеюсь, тебе больше не потребуются его услуги.

Я вопрошающе посмотрела на Блейна, но не стала ничего спрашивать.

Кеннет провоцировал его и, будь я проклята, если поспособствую раздуванию его чрезмерного самомнения. Но я знала, что что-то происходит. Я никогда не видела, чтобы Блейн смотрел на кого-то с такой угрозой во взгляде, это выражение обеспокоило и одновременно возбудило меня. Неожиданно мне понравилась эта черта его характера. Сейчас он был опасен, но, несомненно, сексуален.

Блейн сердито посмотрел на Кеннета, а потом перевел свой взгляд на меня, моментально смягчив выражение своих глаз, и они приобрели оттенок растопленного шоколада. Я видела, как в беспокойстве он перекатывал металл во рту, и невольно сосредоточила свое внимание на его губах, борясь с желанием унять его раздражение своим языком.

– Кхм.

Мы резко повернули свои головы в сторону Кеннета, который выглядел так словно ему вставили клизму.

– Хм, интересно, – усмехнулся он.

– Похоже, те… специальные навыки… в конце концов, не пропадут впустую, хотя должен сказать, что ты могла бы найти им применение и получше. Все остается в силе, ты знаешь, где меня найти, если передумаешь, Камилла.

Произнеся это, он ударил ладонью по барной стойке, оставляя на ней стодолларовую купюру вместе со своей визитной карточкой, а затем подозвал своих дружков и отвернулся.

Я знала, что если не вмешаюсь, то Блейн выскочит и закатает Кеннета в паркет. Он сжал кулаки, а губы сомкнул настолько плотно, что они побелели. Я могла чувствовать как он дрожит, буквально излучая волны ярости. Он был вне себя, и если бы я не начала действовать быстро, Кеннет уехал бы отсюда на скорой, а Блейн – в полицейской машине.

Так что я сделала то, что сделала бы любая нормальная девушка, когда ее возбудил своим обаянием плохого парня чрезвычайно горячий мужчина. Я положила руки ему на грудь, приподнялась на цыпочки и, черт возьми, поцеловала его.

Блейн не сразу ответил мне взаимностью, потому что я застала его врасплох. Но как только его губы начали двигаться вместе с моими, и он притянул меня вплотную к своему телу, я могла бы поклясться, что Кеннет, его мудаки-приятели и остальные посетители бара исчезли, а мы вновь вернулись на наш маленький остров у побережья «Глубины». Сколько так продолжалось, я не знаю, но пока мы там находились, я ни за что не хотела покидать то место.

Блейн приласкал мой язык своим, и я почувствовала, как таю в его руках. Но я не волновалась. Он покорил меня. Блейн всегда мною обладал, независимо от того, как сильно я противилась этому факту.

– Что это было? – спросил он возле самых моих губ, поскольку наши лбы все еще соприкасались.

Я еще раз быстро его поцеловала.

– Ты так горяч, когда злишься.

Он прижал меня к себе еще крепче, легко пристраивая свою большую руку чуть выше моих ягодиц. Я могла почувствовать, как передняя часть его джинсов с каждой секундой натягивается все больше.

– Только когда я злюсь?

Я хихикнула. Ничего не могла с собой поделать. Этот парень знал, что он офигительно вкусный, и, находясь рядом с ним я, по непонятной причине, чувствовала себя проклятой школьницей.

Блейн выпрямился и посмотрел через плечо. Теперь была его очередь самодовольно улыбаться, и я не была против его минутки славы. Со мной в обнимку, он схватил сто долларов с барной стойки и поднял их вверх.

– Выпьем за этого засранца! – воскликнул он, указывая на Кеннета, закипающего от злости. Но он не был идиотом. Прекрасно зная, что за спиной у него есть деньги и власть папочки, он, тем не менее, не спешил пользоваться своими преимуществами, потому что не хотел пострадать от последствий драки.

Постоянные клиенты, сидящие за барной стойкой, разразились аплодисментами, и мы с Блейном неохотно отдалились друг от друга, чтобы раздать бутылки с пивом. Многие одаривали нас понимающими улыбками и подмигивали, в то время как фанатки Блейна бросали на меня злобные взгляды. Я привыкла к ним. Они были подобны комарам: ничтожны, чертовски надоедливы и неистребимы. Они появлялись снова и снова, независимо от того, скольких Блейн уже прихлопнул.

После того, как мы раздали выпивку, а Кеннет убежал, поджав хвост, Блейн повернулся ко мне, испепеляя своими карими глазами. Огонь, вспыхнувший между нами в момент соприкосновения наших губ, все еще тлел, и выражение, с которым смотрел Блейн, только раздувало пламя внутри меня.

Он шагнул вперед, и наклонил ко мне свою голову. Я вздрогнула, когда его губы прикоснулись к моему уху.

– Не хочешь рассказать, откуда ты знаешь Кеннета?

– А может, это ты хочешь рассказать мне, откуда его знаешь?

Он поднял голову и слегка нахмурил брови. Я видела внутреннюю борьбу, отражающуюся в его глазах. Наконец, он покорно вздохнул и кивнул.

– Да. Сегодня вечером. Я отвезу тебя к себе домой.

– Прости? – Бабочки в моем животе взлетели и закружились в радостном флешмобе.

– Не волнуйся. Это не значит, что я уступаю, независимо от того, насколько сильно ты бы этого хотела, – поддразнил он. – Я просто хочу поговорить. И хочу показать тебе кое-что. Хорошо?

Я закивала еще до того, как он закончил предложение.

– Хорошо. Я тоже хотела с тобой поговорить.

Вот он. Это был мой шанс рассказать ему, что я чувствовала. Но как ему сказать? Как такие вещи происходят? Как правило, это я все выслушивала и заканчивала такие щекотливые разговоры снисходительным согласием. О, черт, а если Блейн рассмеется мне в лицо? Смогу ли я пережить такую сокрушительную неудачу в наших отношениях, особенно, если учитывать мою зацикленность на каждой ненормальной вещи?

– Дыши, малыш, – пробормотал он мне на ухо, и его теплое дыхание затянуло дымкой все мои горькие мысли. – Дыши, Ками. Все нормально.

Я прислушалась к его словами, позволяя им вытянуть меня из пучины размышлений. Привести меня обратно к нему. Я почувствовала выступившую на лбу испарину. Ощутила, насколько моя кожа липкая и горячая, и что мои руки дрожат. Я выдохнула воздух, который неосознанно задержала, легкие тут же заныли от потери кислорода. У меня чуть было не начался приступ панической атаки. Опять. Дерьмо.

Блейн потер свою шею.

– Прости, ты не должна этого делать, если тебе…

– Нет, я хочу, – настояла я, перебивая. – Я имею в виду, я хочу пойти к тебе, Блейн. Если ты все еще хочешь поговорить.

Он улыбнулся невинной и по-настоящему открытой улыбкой. Без примеси скрытой злобы. Не приплетая похоть и страсть. Это была чистая, счастливая улыбка. И она заставила меня улыбнуться в ответ.

– Я тебе когда-нибудь говорил, насколько мне нравится, когда ты произносишь мое имя? – спросил он, хватая меня за бедра и притягивая ближе.

– Даже так... Блейн? – ответила я нежно.

У меня не хватило смелости признаться ему, что мне тоже это нравилось. И что я желала выкрикивать его имя в порыве страсти.

Сквозь зубы он издал что-то похожее на шипение.

– Продолжай так говорить, и я, возможно, закрою это место пораньше.

– Конечно, дорогой. Мик оторвет тебе за это голову, – усмехнулась я и машинально огляделась по сторонам, не желая снова попасться на флирте.

– Да, верно, – фыркнул Блейн.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но увидел в стельку пьяного Си Джея, быстро приближающегося к бару. Он попытался усесться на табурет, но промахнулся, и пробовал так еще три раза, прежде чем это ему удалось.

– Святое дерьмо-о-о, чувак! Я, черт бы его побрал, никакой! – невнятно произнес он и рухнул на барную стойку.

Я схватила стакан, наполнила его до краев водой и поставила перед ним. Си Джей едва смог поднять голову.

– Выпей, парень. Ты же знаешь, как обозлится твой отец, если увидит, насколько ты пьян.

Си Джей скривился, но взял стакан и залпом его осушил. Поставил обратно уже пустым и икнул.

– Би, принеси мне еды, чтобы я смог переварить это дерьмо. Пожалуйста?

Блейн раздраженно выдохнул, но все же пошел на кухню. Я подошла, чтобы забрать пустой стакан, как вдруг Си Джей протянул руку и схватил меня за предплечье.

– Эй, – прохрипел он. – Он тебе нравится, не так ли?

Мой взгляд инстинктивно переместился в сторону толпы, уже поглотившую Блейна. Я повернулась к Си Джею и пожала плечами.

– И ты тоже ему нравишься. – Это прозвучало как утверждение.

Я вытянула свою руку из его слабой хватки и отвернулась, чтобы вновь наполнить стакан.

– Так что же с тобой случилось?

Раздраженно сузив глаза, я развернулась на каблуках и посмотрела на его разгоряченное, пьяное лицо.

– Что, прости?

– Ты знаешь, – ответил Си Джей, наклонившись вперед. – Что с тобой не так? Какая у тебя слезливая история? Блейн любит таких девушек.

Я шагнула к нему, уперев руку в свое бедро.

– Каких таких?

– Сломленных. Проблемных. Цыпочек, нуждающихся в спасении и смотрящих на него как на рыцаря в долбанных сияющих доспехах. – Он закрыл глаза, искривив один уголок рта, а затем опустил голову на стойку. – Облажавшихся, ущербных девушек. Таких же как его мама. Ему это необходимо. Все это часть его комплекса типичного-капитана-защитника. Ему нужно их спасать, – закончив свой монолог, он вырубился.

Какого черта?

Я хотела стукнуть Си Джея по затылку, чтобы разбудить и выслушать остальное, но не успела – появился Блейн с корзинкой еды.

– Проснись, кретин. Я вызвал тебе такси, – сказал он, кладя гамбургер и картошку фри возле своего кузена.

Я была потрясена словами Си Джея, но не горела желанием устраивать шоу и поэтому, приклеив на лицо маску, задумчиво улыбнулась Блейну. Вопросы проносились в моей голове как по бесконечной конвейерной ленте, оставляя после себя растущую неуверенность в моих последующих действиях. Но мне нужны были ответы. И единственный способ получить их – это спросить.

Мы закончили вечер в уютной тишине, касаясь друг друга и украдкой бросая возбужденные взгляды при каждом удобном случае. Должна признаться, я все еще была взволнована перспективой остаться с Блейном наедине, несмотря на его предполагаемые мотивы. Я хотела его. Так. Чертовски. Сильно. Но по какой-то не понятной причине я желала чего-то большего, чем физическая разрядка, которую он мог дать. Мой инстинкт самосохранения отчаянно рвался на передний план, отгораживая меня от любви. Этому... чувству... не было места в моей голове. Мой разум должен был возобладать над эмоциями.

Тем не менее, в моей голове продолжали крутиться слова Си Джея, изводя мой рассудок, пока я не начала в себе сомневаться. Могу ли я действительно доверять Блейну? Или его привлекали только лишь мои душевные шрамы, неустойчивая психика и его странная, глубоко укоренившаяся потребность спасти меня от моих демонов? Я знала, что если ответ будет «да», то я этого не переживу. Не смогу оправится от этой боли. Я слишком много натерпелась. В этой жизни я уже достигла своего предела душевной боли. Я хотела открыться Блейну, действительно этого хотела. Но я не собиралась быть объектом жалости, предметом пафосной благотворительности. Не желала быть еще одной сломленной девушкой, нуждающейся в починке. Я понимала, что в таком случае не смогу рассказать Блейну, кто я на самом деле.

Он сам скоро поймет, что, как бы он не старался, меня не изменить. В первую очередь потому, что нельзя исправить то, что никогда не было нормальным.