Текст книги "Страх падения (ЛП)"

Автор книги: Сайрита Л. Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 27. Блейн

Работа мозга – сложная штука.

Ты можешь приказать ему игнорировать знаки. Строить из себя глупца, позволить дерьму случиться, заранее зная, что это, в конце концов, тебя раздавит. И продолжать, как последний дурак, настраивать себя на неудачу.

Незнание – это блаженство.

А разум всегда стремится к блаженству. Вот тупой ублюдок.

Я всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Знал, что Ками станет эгоистично, словно щитом, прикрываться своей неуверенностью, чтобы обезопасить себя. И в процессе этого причинит боль любому, кто попытается проникнуть внутрь ее панциря.

В уме ей не откажешь. Я бы тоже так поступил на ее месте. Но вместо этого, я повел себя как лох. Лох, влюбившийся в девушку, которая приходила в ужас только при одном упоминании этого слова. Дурак, который жертвовал своим сердцем снова и снова, думая, что кто-то действительно способен разглядеть нечто большее за грубой внешностью.

Любовь была сукой. И она выворачивала меня наизнанку.

Я даже не осознавал, что находился в «Глубине», пока мое обоняние не атаковали запахи пива и жареной еды. Я еще сильнее осознал всю степень отчаяния, в котором пребывал мой разум. Я проигнорировал вопросительные взгляды и шепотки, достал из холодильника пиво и сел на барный стул без всяких приветствий. Мне было безразлично. С беспокойством было покончено. Этот путь вел в никуда. Хотя именно там я сейчас и находился. Нигде.

Когда дядя Мик меня заметил, он озадаченно нахмурился, не ожидая увидеть меня в баре в выходной, и тем более одного. Я сделал вид, что не вижу его, но знал, что он направился ко мне.

– Не думал, что ты придешь сюда сегодня ночью, сынок, – сказал он хрипло, похлопывая меня по спине. – Все в порядке?

Я сделал большой глоток пива, даже не потрудившись повернуться к нему лицом для ответа.

– Отлично.

Видимо, ровная, убитая интонация моего голоса послужила приглашением, потому что я тут же увидел, как он сел на стул рядом со мной. Однако я продолжал пялиться в пустоту. Ни о чем не думая. Ничего не чувствуя.

Шли минуты, но ни один из нас не произнес ни слова. Я привык к этому. Я мог спокойно сосуществовать с этим молчанием. Оно накрывало слова, которые я не хотел произносить. Оно притупляло боль, которая, казалось, разрывает мою грудь подобно пулевому ранению.

– Ты всегда чувствовал сильнее, чем кто-либо еще, – произнес он вдруг. Его голос был грубым и хриплым от десятилетий курения. – Независимо от своих желаний, воспринимал боль каждого как свою собственную. Даже когда ты еще был подростком, то приводил домой старых, избитых бродячих собак. Твоя мама говорила, что ты чуткий. Говорила, что твое сердце больше, чем мозг.

Я продолжал прихлебывать свое пиво, пытаясь абстрагироваться от бессмысленного бреда дяди. Чего он хотел этим добиться? Неужели похоже, что я был настроен для путешествия по закоулкам памяти?

Так и знал, что прийти сюда было плохой идеей. Я просто не смогу сидеть тут, захлебываясь в своем горе. Но кроме бара я мог пойти всего в два места – в заведение мисс Пэтти и домой. Первый вариант отпадал сразу. Не стоит и гадать – она будет ждать, что я раскрою свои секреты и не примет отказа.

А что касается моего дома… Впервые я не хотел туда ехать. Без Ками я больше не воспринимал это место как дом. Она разрушила это ощущение. Каждая поверхность и угол теперь напоминали о ней. Ее тепло и свет оживили кирпичи и дерево. Находиться там без нее, осознавать, что эти стены больше никогда не будут излучать покой и счастье, было настолько мучительно, что я всерьез задумался о переезде.

Дядя Мик прочистил горло и провел рукой по своему лицу.

– Ты во многом на нее похож. Детьми мы часто ссорились как кошка с собакой. Проклятье, она была агрессивной малышкой. – Он рассмеялся, но в его смехе слышалась тоска. – Но у нее было золотое сердце. Как и у тебя. И точно так же, это от нее не зависело. Иногда любимые люди могут стать как подарком, так и проклятьем. Потому что некоторых людей... не возможно не любить. Даже если ты знаешь, что в конечном итоге это принесет тебе боль.

Я не понимал, говорил ли он о моей матери, обо мне или даже о себе самом. Но знал, что каждое его слово – правда. Некоторых людей не возможно не любить. Ты любишь их без оговорок или страха. Любишь их сильно и неистово, потому что они этого стоят. Они заслуживают быть любимыми так же, как ты заслуживаешь взаимности.

Но в реальной жизни любовь выглядит совсем по-другому. Она редко бывает здравомыслящей или справедливой. Она разрушает отношения, и даже самых сильных людей заставляет агонизировать, ставя их на колени.

В этом Ками была права.

– К чему ты это говоришь? – сказал я резко.

Меня внезапно стало тяготить его присутствие. Я все еще отказывался на него смотреть. То, что я увижу его лицо, так похожее на лицо моей матери и на мое тоже, приведет к высвобождению моих измученных эмоций на поверхность. Это заставит меня чувствовать. А я не мог этого вынести. Не сейчас. Никогда.

– К тому, сынок... что у всех есть багаж прошлого. У кого-то больше, чем у других. У некоторых людей большая сумка. У других – целый сундук, полный трагичных воспоминаний. У тебя, Блейн, – ручная кладь. А у твоей девушки – полный набор багажа. Ты это прекрасно понимаешь так же, как и я. И ты, тот каким ты вырос, надеешься унести весь этот груз в одиночку. Но ты не сможешь, это не в твоих силах. Ты не сумеешь устранить все ее проблемы. Не важно, как сильно ты этого хочешь, но ты не сможешь нести все это и ожидать, что тяжелое бремя не раздавит тебя под своим весом. – Я почувствовал его руку на своем плече. – Перестань пытаться утащить все в одиночку. Отобрав его, ты не сделаешь вес багажа меньше. Это просто груз, тянущий тебя вниз, сынок. Ты всего лишь человек. Один человек. Ты не можешь надеяться, что спасешь того, кто не хочет быть спасенным.

Я сделал еще один глоток пива сквозь внезапно сжавшееся горло. Во рту остался неприятный привкус. Я знал, что дядя был прав. Проклятье, он не ошибался практически никогда. Но я не был готов это услышать. Я был не в состоянии признать, что Ками просто меня не захотела.

Она не пожелала, чтобы я ее спасал. Она даже не верит в то, что стоит этого.

До моего слуха донесся раскатистый громкий хохот моего двоюродного брата, переключая мое внимание от суровой правды. Как бы я не хотел это признавать, но его присутствие меня обрадовало. Си Джей был моим отвлечением. А прямо сейчас я нуждался в этом больше всего.

Ему вторил звенящий женский смех. Я услышал, как они остановились рядом. Дядя Мик фыркнул и поднялся на ноги.

– Запомни, что я сказал, сынок, – сказал он, а затем направился в кабинет, недовольно глянув на своего сына и его компанию.

Я почувствовал на себе взгляд Си Джея, но продолжал смотреть вперед. Мой кузен был каким угодно, но точно не глупым. Он знал, когда следует промолчать. Жаль, что девицы из его окружения не понимали намеков.

По моему плечу, сжимая крепкие мышцы, скользнула маленькая рука. Но я был настолько погружен в себя, что даже не позаботился, чтобы ее скинуть.

– Эй, Блейн, безумно приятно видеть тебя снова!

Я узнал голос Венди, но не сделал ни единой попытки поприветствовать ее в ответ. Судя по тому, как ее маленькие наманикюренные пальцы прошлись вниз по моей руке, это ее ничуть не задело.

Не говоря ни слова, Си Джей проскользнул за барную стойку, заработав хмурый взгляд от Кори – другого бармена. Он прошел мимо спиртного, выставленного на полках, и опустился к скрытому шкафу, в котором мы хранили элитный алкоголь, специально для транжир, а иначе говоря, для пафосных мудаков.

Через минуту передо мной стояли два стакана и бутылка «Джонни Уокер Платинум». При виде этого богатства, девушки позади нас завизжали от радости, но быстро поняли, что им наливать не будут. К счастью, Си Джей догадался передать им яблочный мартини, чтобы они заткнулись. Затем он открыл виски и плеснул в каждый стакан довольно много.

– За пофигизм, – сказал он, поднимая выпивку.

Венди обвила мои плечи второй своей наманикюренной рукой и прижалась к моей спине своим пятым размером. Сквозь тонкие слои одежды я почти почувствовал ее затвердевшие соски. Я посмотрел вниз, на янтарную жидкость перед собой, и поднял стакан. Венди захихикала и пробежалась своими пальцами по моим волосам.

– За пофигизм.

Глава 28. Ками

Жужжание моего сотового телефона становилось все громче и все более меня раздражало. Но я старалась его игнорировать. Я не могла разрешить себе отвлечься. Не могла допустить проявление интереса к тому, кто бы это мог быть. Ведь подобное подразумевало демонстрацию чувств, а прямо сейчас, когда мои эмоции были спрессованы под грузом моего решения, ни о чем подобном и речи быть не могло.

Я упаковала еду, оставшуюся на столе, включая не съеденный флан – блюдо, которое я приготовила специально для Блейна, и которое он никогда не попробует. Мой живот скрутило от душевной боли. Сердце ухнуло вниз.

«Не ходи за ним. Не делай этого с собой. Он ушел. Он покончил с тобой. Это то, чего ты хотела. Не начинай теперь эту дерьмовую вечеринку жалости».

Я покачала головой, пытаясь угомонить свой циничный внутренний голос, и сосредоточилась на том, чтобы вымыть каждую тарелку с особой тщательностью. Я хотела, чтобы посуда стала безупречно-красивой и сияющей. Хотя бы это я была в силах проконтролировать. Это я могла очистить и сделать аккуратным и опрятным. А свою жизнь… Моя жизнь была дерьмом. Темным, мерзким, отвратительным дерьмом. И я не могла этого никак изменить. Я была не в состоянии управлять своими страхами. Каждый раз, когда я чувствовала, что готова с этим справиться, ужас наотмашь выбивал из меня малейшую крупицу надежды.

Я покрутила в руках банку с маленькими, окрашенными во все цвета радуги, звездочками и села на кровать. Двести пятьдесят три. Двести пятьдесят три причины, почему я не могу позволить Блейну себя любить.

Я ненавидела эти долбаные звезды и все, что они символизировали. Я ненавидела то, что не могла их просто выбросить и больше никогда не ощущать потребности в их очередном пересчитывании. Но больше всего я ненавидела себя. Презирала ту, кого создал отец и оставил поломанной... И ту, о ком забыла мать.

Мои руки тряслись так сильно, что я не удержала банку, и она упала на одеяло. Я сжала пальцы в кулак, пытаясь уменьшить дрожь – предвестницу очередного приступа паники. Я больше не могла быть такой. Не могла позволить себе превращаться в какую-то жалкую, раненую птицу каждый раз, как происходит подобное дерьмо. Все так, как и должно было быть, это моя жизнь. У меня нет причин оплакивать то, что я не могу контролировать. Мне нужно просто принять это и перестать реагировать.

Жужжание возобновилось снова. На этот раз я решила его прекратить. Я хотела сделать что угодно, только чтобы отвлечь мой мозг от крушения, которое наступит через пять... четыре... три... два...

– Алло?

– Кам? Проклятье, девочка, наконец-то, ты ответила, – прокричал голос Анжелы из трубки. Я услышала, как на том конце провода орет рок-музыка, перемежаясь с беспорядочными раскатами хриплого смеха. – Мы звоним тебе всю ночь.

– Зачем?

– Ну... эм... мы пришли в «Глубину» и...

– И если ты не притащишь сюда свою задницу прямо сейчас, я проведу ночь в тюрьме, – прокричал Дом.

Анжела яростно ему зашептала, чтобы он успокоился и замолчал, потом снова обратилась ко мне:

– Кам, конфетка, ну просто я считаю, что тебе следует прийти. Чем раньше, тем лучше.

– Нет.

– Нет? Но почему нет? – захныкала она.

– Потому что не хочу. – Я почти не соврала.

– Прошу тебя. Хм, я действительно пьяна. И Дом тоже. Нам нужно ехать домой.

Я знала, что она лжет. Но не могла ей сказать, что поймала ее на горячем, когда у меня у самой было рыльце в пушку.

Я сделала глубокий вдох и посмотрела на альтернативу. Маленькие мерцающие звездочки будто насмехались надо мной, дразня и удерживая в своем плену.

Да пошли они.

– Буду через двадцать минут.

Я сидела на парковке «Глубины», пытаясь собрать оставшиеся крохи своей решимости перед тем, как войти. Я знала, что Блейн был здесь. Его грузовик стоял на своем обычном месте, как и в большинство предыдущих ночей. Так почему, черт возьми, я сюда приехала? Я, Бог знает зачем, пришла в это место, хотя должна была бежать и прятаться. Зачем я мучила себя, рискуя встретиться с человеком, которого мне нужно было избегать?

Потому что я тупица, вот почему. Влюбленная тупица, уставшая убегать.

Меня тошнило от роли жертвы. Выворачивало наизнанку от того, что я лишала себя единственного, чего мне хотелось. Проклятье, я хотела быть с Блейном. Я желала его любить – неудержимо и открыто. Нырнуть в самый центр этого сумасшествия, сплетаясь с ним в вихре эмоций. Я хотела показать своему страху средний палец и позволить Блейну стереть все мои сомнения поцелуями.

Возможно, он смог бы это сделать. Может быть, у него получилось бы заставить меня забыть, кем я была. Блейн обладал способностью убеждать меня встретиться лицом к лицу со своими фобиями для того, чтобы, ликуя, пнуть им по яйцам. Я хотела быть лучше рядом с ним. Хотела быть лучше для него.

Я взяла красное бумажное сердце. Я прихватила его с собой, как символ мира. Улыбаясь, я представляла себе место, которое он выделит для этой фигурки в своем шкафу. Блейн превращал даже самые глупые вещи в значимые и существенные. Да, это именно то, что он для меня делал. Он придавал смысл моему существованию. Заставлял меня чувствовать себя так, словно я была главной частью его паззла. Будто я принадлежала ему. Я покачала головой, поражаясь сама себе. Какую ужасную глупость я допустила, оттолкнув его – такого необходимого мне мужчину.

Он был не просто исключением из правил. Он был моей причиной, чтобы жить.

Я шла в здание. Мои глаза заволокло слезами. Не потому, что я боялась или мне было грустно. А потому, что я, наконец, «созрела». Я была готова полюбить этого безумно красивого мужчину и отдать ему всю себя без остатка, и даже свое противоречивое сердце, если это было именно то, чего он хотел. Не только он отвернулся от меня. Сперва я отвергла его, тем самым оттолкнув и себя. Но сейчас я не могла разглядеть причину той драмы, хотя сама же и была ее виновницей. Я лишь знала, что теперь мне следует все сделать правильно.

– Привет, Кам, – поприветствовал меня Кори натянутой улыбкой. – Что привело тебя сюда сегодня?

Я быстро осмотрела бар. Он был странно переполненным для вечера вторника, из музыкального автомата гремела музыка. Было очевидно, что Кори некогда болтать, поэтому я не хотела задерживать его слишком долго.

– Привет, Блейн здесь? Я видела его машину.

Кори поднял глаза от напитка, который готовил. Он как будто колебался. Взгляд его голубых глаз метнулся вправо, затем вернулся ко мне. Потом он съежился и произнес:

– Мне жаль.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на то, что заставило его так сказать. Но где-то глубоко внутри я уже все поняла, даже не глядя. Надежда, которую я чувствовала несколько минут назад, рассеялась.

Блейн сидел в темной угловой кабинке с двумя девушками по бокам. Я отметила, что одной из них была Венди. Судя по тому, как плотно была зажата рюмка между ее силиконовых буферов, они, наконец, получили долгожданное внимание. Блейн истерически смеялся над сидящим напротив него Си Джеем. Он развлекал своих пылких гостий тем, что слизывал соль с ложбинок некоторых из них. Затем он зарылся лицом в искусственную грудь Венди, чтобы извлечь с помощью губ и зубов свою стопку текилы. Откинув голову назад, он выпил ее одним быстрым движением и присосался к ломтику лайма, зажатым между губами другой девушки, и тут же принялся исследовать ее рот своим языком.

Все это походило на своеобразную алкогольную оргию и выглядело чертовски пошло. Мне показалось, что меня затолкали в грязное шоу знакомств на VH1 с участием второсортного музыканта и двадцати лапающих его член поклонниц. Я мгновенно почувствовала себя дурно.

– Твоя очередь, Блейн! – прокричала одна из девушек, хватая его за футболку неоново-розовыми накладными ногтями.

Анжела и Дом, сидящие от них через две кабинки, сверлили Блейна взглядами. Они оба были так поглощены своим гневом, что не заметили моего прихода. Мне следовало сказать им, что я здесь. Черт, да я должна была повыдергивать дешевые наращенные блондинистые волосы той сучки и предъявить свои права на Блейна, но я не могла. Я не стала. Я опять превратилась в ту самую напуганную, покорную маленькую полевую мышку, брошенную в яму со львами, которая была слишком парализована страхом для того, чтобы сделать или сказать хоть что-нибудь. Меня бы запросто съели заживо.

Я пыталась проглотить кислый привкус предательства, но мое горло душили сорвавшиеся с цепи рыдания. Приближающиеся слезы закололи мои глаза иголками. Трясущейся рукой я положила сложенный красный листок между грязными стаканами, разлитым пивом и скомканными салфетками. В тот момент я чувствовала себя этим бумажным сердечком: потерянная, одинокая и находящаяся в месте, в котором не должна быть.

Я знала, что будет дальше. Было глупо себя мучить. Мне не нужно было слоняться поблизости, чтобы увидеть, как Блейн слизывает соль с сисек Венди. Мне не нужно было становиться свидетелем того, как он высасывает сок лайма из губ другой девушки, только не тогда, когда я все еще чувствовала его вкус на своих. Я заставила себя быстро, не отклоняясь от цели, выйти из бара. Мое тело двигалось словно само собой, я бежала до самой машины. Мое лицо непрерывно заливали слезы. Я была самой пугливой из всех трусих. Я боялась увидеть правду.

Я не разрешала себе вспоминать сцену в «Глубине» до тех пор, пока не достигла двери своей спальни. А потом я сломалась. Я распадалась на кусочки, на частицы. Я плакала до тех пор, пока у меня не заболела душа, пока боль от любви и ее потери не поставили меня на колени. Я крепко обхватила себя руками, пытаясь дышать сквозь эту муку. Казалось, что вместе со слезами, стекающими по моему лицу, уходит и воздух из моих легких. Я была опустошена. Абсолютно лишена целостности, которую обрела с Блейном.

Через некоторое время раздался стук в дверь, заставший меня во время сокрушительных рыданий, которые неудержимо сотрясали меня на полу спальни. Мой затуманенный разум понимал, что мне нужно было встать. Мой вой раненного животного вполне мог заинтересовать одного из наших престарелых соседей, решившего разобраться, что за хрень здесь твориться. Я должна была прекратить это дерьмо. Мне нужно было собраться и встряхнуться. Я уже проходила подобное. Я знала, что чувствуешь, когда не получаешь желаемое.

Почему же мне сейчас было намного больнее, чем во время всех вместе взятых предыдущих разов? Почему я ощущаю, как в моей груди ломается каждый зазубренный осколок, будто пронзая меня изнутри годами сожалений и разочарований?

Стук возобновился, заставив меня оторваться от своих мыслей и сосредоточиться. Я медленно проковыляла к двери, постаравшись стереть, насколько это было возможно, размазавшийся макияж. Воротник моей рубашки промок от слез насквозь. Теперь ни за что нельзя было сказать, что я не плакала. Хотя если честно, мне было насрать. Мне было больно. И я не могла это скрывать. Больше нет.

Почему моя интуиция молчала, когда я бралась за дверную ручку? Я открыла дверь, и меня поразило кое-что достаточно жесткое и ужасное, заставившее сознание покинуть мое тело и скользнуть в холодную, безжизненную темноту.

Плохие вещи происходят в темноте. Я имела «удовольствие» выяснить это на своей шкуре. Но на этот раз было иначе. Потому что перед тем, как меня полностью поглотил мрак, я увидела его лицо.

Его.

Моего отца.

Глава 29. Ками.

– Мамочка, почему папочка делает нам больно?

Глаза мамочки наполнились слезами, и она часто заморгала. Она улыбнулась, но улыбка выглядела не настоящей. Казалось, что это действие причиняет ей боль.

Она снова начала расчесывать мои волосы.

– Папочка причиняет нам боль, потому что любит нас.

Я нахмурилась. Это звучало не правильно.

– Я не понимаю.

Мамуля покачала головой, словно не понимала этого тоже.

– Он должен. Для того, чтобы убедиться, что мы все делаем правильно.

– Так и будет! Обещаю! Я стараюсь быть хорошей девочкой!

– Я знаю, Лангга. Я знаю.

Я услышала как мамуля всхлипывает. Она много плакала. Чаще всего, когда папуля был дома. Он смеялся над ее плачем. И точно так же смеялся и над моими слезами, поэтому я старалась не плакать. Я не любила, когда он меня замечал, потому что это всегда приводило к боли.

– Мамуля, мне не нравится, когда папуля меня любит, – прошептала я, хотя он и не находился в поле моего зрения.

Папуля приходил домой не всегда. И мне это нравилось.

Мамуля молчала. Может быть, я расстроила ее. Или она подумала, что я плохая.

– Мне тоже это не нравится, Лангга, – прошептала она в ответ.

Я повернулась к ней лицом.

– Если тебе это не нравится, почему тогда он продолжает так делать? Ты можешь заставить его прекратить?

– Нет, – ответила она, качая головой. По ее лицу текли слезы.

Вид плачущей мамули опечалил меня. Я не хотела ее расстраивать. Я протянула руку, чтобы стереть слезинки.

– Почему нет?

– Потому что... потому что мне страшно.

Мое лицо залил жар, а глаза наполнились слезами как у мамочки. В горле появилось странное ощущение, будто в нем что-то застряло. Я пыталась проглотить этот ком, но добилась лишь того, что мне стало труднее дышать. Я делала вдохи, превозмогая боль.

– Мне тоже страшно, мамочка.

*****

Ощущение жжения на щеке и приглушенный голос надавили на мое травмированное сознание, и я пришла в чувство. А затем наступила боль. Ужасная боль. Голова. Шея. Все окостенело так, словно я часами спала в одной позе. Я дотронулась до лба и почувствовала, что он в чем-то теплом и липком. Я осознала, что причиной моего беспокойства стал отнюдь не удушающий ночной воздух. Я не могла быть настолько удачливой.

– Просыпайся, маленькая сучка!

Он ударил меня ладонью по щеке, которую тут же охватило покалывающее пламя. Я почувствовала кровь во рту. Закашлялась и зафыркала, слишком ошеломленная, чтобы кричать.

– Я сказал, просыпайся!

Я знала этот голос. Я знала его так же хорошо, как и страхи, спрятанные за каждой звездочкой на моем подоконнике. Так же, как и монстров, тревоживших мои сны. Как и боль, укоренившуюся в моей груди за годы одиночества и отторжения.

И причиной всего этого был он. Именно он создал эти страхи. Породил тех монстров и оставил после себя эту изнурительную боль.

Он.

Он был здесь. Он нашел меня.

По моим венам помчался чистый, незамутненный страх, захватывая все мои чувства. Меня парализовало, я оказалась совершенно беспомощной перед ним. Было бесполезно кричать, бороться, плакать. Он украл у меня все эти способности.

– Думала, что сможешь от меня убежать, – насмехался он. – Думала, что сможешь скрыться и будешь жить в безопасности. Ха! Этого никогда не будет. Я всегда тебя найду.

Вопреки здравому смыслу, я открыла глаза. Их заливала кровь, стекающая со лба, затуманивая зрение. Он пристально смотрел на меня своими зелеными, дикими от ярости, очень похожими на мои, глазами. Полные губы, так напоминающие мои собственные, были растянуты в жестокой усмешке, приоткрывая пожелтевшие зубы.

Он был мной, а я была им. Наши черты лица были настолько похожи, что ни у кого не могло возникнуть сомнений, что он был моим отцом, а я – его дочерью. Это лицо заставило мать меня возненавидеть, потому что я была живым, дышащим напоминанием о человеке, который ее уничтожил.

– Теперь, маленькая дрянь, когда ты уделила мне все свое внимание и время, я хочу, чтобы ты дала мне то, что мне нужно, – прорычал он.

Я слышала слова, но не понимала их значения. До меня не доходило, что он от меня хочет. Разве он поиздевался еще не достаточно?

Отвечай папочке, когда он с тобой разговаривает. Не запинайся. Папуля не любит, когда ты так делаешь.

– Я не знаю, чего ты хочешь, – прокаркала я, с трудом ворочая опухшим языком.

Мои губы были словно чужие. Распухшие, как и челюсть, так, словно они были накачаны новокаином на приеме у дантиста. Но моя чувствительность не онемела. Нет. Я ощущала все. И корчилась от подавляющей волю боли.

Отец встал передо мной на колени.

– Не строй из себя немую! – выплюнул он, хватая горсть моих волос в кулак и притягивая мое лицо ближе к своему.

Я смотрела на его обезумевшее лицо, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях. Он выглядел старше, годы его не пощадили. Некогда живое лицо разъели наркотики и алкоголь, избороздив его желтую кожу оспинками и шрамами. Во рту не хватало нескольких зубов, а те, что остались, были желтыми и гнилыми. Его коричневые, когда-то густые, блестящие волосы, сейчас были тонкими и спутанными. А глаза… глаза, в которых загорался особый свет, стоило ему взять в руки гитару, глаза, которые порой излучали доброту и любовь, глаза, которые выглядели точь в точь как мои, были мертвы и холодны. Безжизненны.

Мой отец был мертв изнутри. Он ушел, так же как и моя мать. Он забрал их жизни, убил, совершил самоубийство много лет назад. Я давно уже была сиротой, просто не понимала этого.

– Пожалуйста, – взмолилась я, мой голос был не громче сдавленного шепота. – Я не знаю, что тебе от меня нужно. Я отдам тебе все. Все! Только, пожалуйста, не делай мне больно.

Он отпихнул меня обратно, выпустив мои волосы из жесткой хватки, и разразился грубым хохотом.

– Ты глупая маленькая сучка. Мне нужны деньги! Ты отдашь мне мои деньги! Где они? Я хочу получить их сейчас же! Отдай их мне! Сейчас же!

Я вздрогнула. Не из-за боли в своей голове. Не из-за глубокой раны у себя на лбу, кровь из которой стекала вниз по одной стороне моего лица. И даже не из-за порезов в моем рту, делающих способность говорить болезненной. А из-за него. Он был сумасшедшим и словно бредил, безгранично отчаявшийся и потерявший контроль.

Я презирала этого человека. Ненавидела всеми фибрами души… Но ничего не могла поделать со своим извращенным чувством боли, когда думала, что он так же несчастен. Когда-то он был сломленным мальчишкой. Его отец сделал с ним то, что он сделал со мной. То, что он делал со мной сейчас.

Этот человек когда-то был моим отцом. Не важно, насколько сильно я его презирала, половина меня была от него. Однако мужчина, стоящий передо мной прямо сейчас, был для меня незнакомцем. Сломленным, больным незнакомцем, которого я видела в первый раз.

– Я отдам их тебе, клянусь. Но я не храню их здесь. Они лежат в банке. Если ты меня отпустишь, я принесу их тебе. Обещаю. Только отпусти меня и я принесу их тебе, все!

Его уродливое лицо затопила ярость, он оскалил свои гнилые зубы, делая ко мне шаг.

– Нет. Я хочу получить их прямо сейчас!

Я метнулась от него в сторону, врезавшись в диван. Руками я искала хоть что-нибудь, что могла бы использовать как оружие, но ближайшая лампа стояла от меня в паре метрах. Смирившись, я захныкала.

– Я не могу принести их тебе сейчас! Я должна забрать их из банка!

– Ну, раз я не могу получить деньги, тогда я возьму кое-что другое.

Он потянулся рукой к пряжке ремня, заставляя меня ощутить настолько безграничный ужас, который я даже не могла вообразить. Эта непостижимая, дурно пахнущая фобия породила мои кошмары, разрушив меня навсегда. Убила мой дух. Забила мою душу.

Мой живот скрутило от страха, вызывая во рту привкус желчи. На коже выступил холодный пот, смешиваясь с кровью, сбегающей по моему лицу. Каждый сантиметр моего тела сотрясала дрожь, а чувства были перегружены паникой.

«Нет. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не делай этого».

Я хотела произнести эти слова вслух. Хотела умолять его о пощаде, но моими голосовыми связками завладел страх. Он выкрал мое дыхание, так же, как и мой рассудок. У меня, должно быть, галлюцинации. Это не могло быть на самом деле. Нет. Я отказывалась верить в реальность происходящего.

– Ты маленькая шлюшка, не так ли? Маленькая потаскушка, которая раздвигает свои ноги для любого парня. Ну, а теперь настало время раздвинуть ноги и открыть этот маленький грязный ротик для папули.

– Нет! – вырвалось из моего горла сквозь рыдание. – Нет-нет-нет!

– Ты была очень плохой девочкой, Камилла. Такая же развратница, как и твоя шлюха-мать! Итак, сначала я собираюсь тебя избить. Затем собираюсь взять то, что принадлежит мне. Я буду трахать тебя как шлюху, которой ты и являешься.

Он сделал ко мне еще один шаг, продолжая вынимать ремень из штанов. Потом он сложил его пополам и медленно зажал кожаную полоску между пальцами. Он совершал ритуал, который я наблюдала десятки раз. Который выкачал весь воздух из моих легких и разрушил упорядоченные, хрупкие отсеки моей психики...

*****

– Ты была плохой девочкой, Камилла. Очень плохой девочкой. И теперь мне придется тебя наказать.

– Нет! Пожалуйста, нет, папочка! Пожалуйста! Мне очень жаль. Я обещаю, что буду хорошей! Пожалуйста, нет. Не делай мне больно!

– Видишь, что ты вынуждаешь меня делать, Камилла? Мне приходится. Я должен причинить тебе боль, потому что я тебя люблю.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не надо!

– Не зли меня. Твоя мать меня злила, и ты видишь, что с ней произошло. Хочешь быть на нее похожей? Хочешь быть такой же грязной шлюхой, как и твоя мать?

– Нет, папуля.

– Тогда подойди и получи то, что заслужила. Это твоя вина, ты вынуждаешь меня это делать, Камилла. Заставляешь меня причинять тебе боль.

Он встал передо мной, с расстегнутыми штанами и с ремнем в руке. От него несло несвежим пивом и запущенностью, словно он не принимал душ неделями.

– Это то, чего ты заслуживаешь, Камилла. Ты грязная, мерзкая шлюха. А шлюх нужно избивать. Ты вынуждаешь меня поступать таким образом. Ты заставляешь меня делать тебе больно. Я бы не стал этого делать, если бы не любил тебя.

Прежде чем я успела вымолвить хотя бы некое подобие мольбы, он поднял руку над головой и опустил ее размытым, свирепым и изношенным пятном кожи. У меня даже не было времени приготовиться к его атаке, не говоря уже о том, чтобы заслониться от нее.

Первый удар пришелся на мое плечо, задев лицо, оставляя их гореть в огне и взрываясь красным и оранжевым. Я чувствовала, как под воздействием ремня лопается моя кожа. Больше всего пострадал глаз, и я не могла определить: я перестала видеть из-за отека или от того, что удар лишил меня зрения. Все болело. Все горело. Я не могла отличить, где кончалась агония и начиналось облегчение боли.

Второй удар заставил меня увидеть звезды. Не те прекрасные и мерцающие, которые сияют на ночном небе. А те, которые появляются размытыми пятнами позади опухших век. Те, которые сообщают тебе о том, что беспамятство близко, нашептывают обещание ярких снов, если ты просто им поддашься. Мне было так больно, что я не могла кричать, и, к тому же, я была слишком слаба, даже чтобы плакать. Я устала. Так устала. Я хотела уснуть и спастись от этой боли. Я желала увидеть сновидения, которые сулили эти звезды. Я нуждалась в них.