Текст книги "Императорские изгнанники (ЛП)"
Автор книги: Саймон Скэрроу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– Нерон! – Луций забрался на скамью и ударил кулаком в воздухе, выкрикивая имя императора. Петронелла присоединилась, за ней последовали Макрон и Катон, хотя и с менее очевидным энтузиазмом.
Император поощрял приветствие, даже посылал воздушные поцелуи толпе в нарушение обычного императорского приличия. Макрон взглянул на Катона, и тот пожал плечами. Если Нерон решил быть кем-то вроде распорядителя игр, то кто он такой, чтобы спорить с человеком, который правил величайшей империей мира?
– Что он сейчас задумал? – спросил Макрон, когда император расстегнул пряжку своего плаща и позволил ему упасть за спину. Когда раб поспешил подхватить его, Нерон уже поднялся на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей к песку, и спустился к нему. Мгновение спустя он медленно вышел, махая толпе, и направился к ближайшим из двенадцати ворот, которые были закрыты для подготовки к скачкам. При его приближении щелкнули пружины, обнаружив двух служителей, выводящих четырех белых лошадей, запряженных в пурпурную колесницу, украшенную блестящими золотыми венками.
Катон рассмеялся в неверии. – Я думаю, наш император воображает себя возничим.
– Он же не собирается делать это всерьез. – Макрон возмущенно посмотрел на него. Одно дело играть для толпы, совсем другое – опуститься до роли обычного артиста.
Сопровождающие остановили упряжку лошадей и успокоили их, когда Нерон остановился, чтобы погладить одну по щеке, прежде чем развернуться и ступить на хрупкий помост гоночной колесницы. Он взял вожжи в одну руку, а вторую поднял, приветствуя толпу. Следом за ним обслуга следующих четырех ворот подготовили спусковые устройства и стояли в ожидании сигнала. Снова прозвучали тубы и буцины, на этот раз из самого центра арены, и когда стартовый судья поднялся на свой подиум, толпа затихла и в возбуждении подалась вперед.
Нерон взял поводья обеими руками и расставил ноги, глядя на семь позолоченных дельфинов над трибуной. Чиновник схватился за рычаг, остановился, а затем опустил его. Над ним первый из дельфинов наклонился вперед, как будто нырнул в море. Четыре из ворот раскрылись, и колесницы красных, синих, зеленых и белых команд, одетые в туники соответствующих цветов, щелкнули поводьями, заставляя своих лошадей действовать. Колеса закружились, песок и камешки взлетели в воздух, и колесницы устремились к колеснице Нерона. Император щелкнул поводьями, и его упряжка лошадей помчалась вперед, перейдя в легкий галоп по второй команде возницы. Он постепенно увеличивал темп до устойчивого галопа, который соответствовал темпу, на который были способны лошади. Позади него другие возничие держались достаточно поодаль, чтобы остаться позади лидера с хорошим отрывом, пока толпа одобрительно ревела.
Макрон наклонил голову к уху Катона, чтобы убедиться, что его услышат сквозь шум. – Есть идеи, какие есть шансы на победу императора? Не могу представить, чтобы принимали ставки на этот фарс.
Несмотря на это, толпа продолжала аплодировать, когда Нерон приблизился к дальнему концу стадиона и перешел на рысь, чтобы сделать поворот, вынуждая следующих возничих сделать то же самое. На короткое время гоночные команды скрылись из виду, когда они продолжили движение по дальней стороне спи́ны, затем снова появился Нерон, все еще лидирующий в гонке, и осторожно обогнул ближний конец спи́ны, когда второй дельфин опустился, чтобы просигнализировать о начале следующего круга.
– Император все еще впереди! – Луций хлопнул в ладоши.
– Я знаю, – невозмутимо ответил Катон. – Как удивительно…
– Как ты думаешь, папа, он победит?
– Я был бы удивлен, если бы кому-то с его опытом и биографией удалось проиграть такую гонку.
По мере того как гонка продолжалась, толпа начала уставать от столь напряженного зрелища. Аплодисменты, которые встретили Нерона, когда он пересек линию победы, были в лучшем случае формальными и мотивировались облегчением от того, что представление закончилось, а не каким-либо искренним признанием того факта, что император действительно мог мастерски управлять колесницей. Остальные команды остановились, возницы склонили головы перед императором-чемпионом в знак признания своего поражения, затем группа чиновников выскочила из-за их спин, их лидер нес венок победителя на большой красной подушке. Нерон схватил его и представил толпе, прежде чем возложить на свою голову и зашагал обратно к ступеням, ведущим к императорской ложе, под продолжительные аплодисменты облегчения. Тем временем команды колесниц с возничими вернулись к большой центральной арке главного блока, поскольку четверо стартовых ворот были уже подготовлены для следующей гонки.
Катон посмотрел на сына. – Держу пари, ты никогда не думал, что тебе повезет увидеть, как император делает что-то подобное.
Луций усмехнулся и энергично покачал головой. – Он может все, не так ли?
– Я подозреваю, что это то, что большинство людей говорят ему, да.
Внезапно изменился тон шума толпы вокруг императорской ложи, и Катон вытянул шею, чтобы посмотреть поверх голов сидящих в отсеке преторианцев. Император сидел на большом мягком кресле в передней части ложи. Рядом с ним была поставлена еще одна ложа, только немного меньшего размера, и рядом с ним села молодая женщина с короткими светлыми волосами в мерцающей пурпурной столе.
– Кто это? – спросила Петронелла. – Его жена?
– Клавдия Октавия? – Катон прищурился и покачал головой. Это была не та женщина, которую он несколько раз видел с Нероном в императорском дворце несколько лет назад. – Я так не думаю.
Теперь раздался хор насмешек, и Катон увидел, что некоторые из сенаторов повернулись, чтобы взглянуть на императорскую ложу, и что-то бормотали друг другу, осторожно указывая на женщину и усмехаясь.
– Если я не ошибаюсь, я бы сказал, что это Клавдия Актэ, его любовница.
– Я думал, он должен был держать ее в тени, – сказал Макрон.
– Пожалуй… Похоже, он хочет вывести ее в свет, и некоторым это не нравится.
Пока он говорил, первый из сенаторов поднялся на ноги и нетерпеливо указал на жену; теперь они ушли, приподняв подбородки, как будто проходили мимо открытой канализации. Другие начали следовать их примеру, когда издевательства и непристойные крики толпы вокруг императорской ложи усилились. Нерон сидел неподвижно, глядя вперед с улыбкой на лице, время от времени махая рукой некоторым из толпы. Губы Клавдии Актэ сжались в тугую линию, и она посмотрела себе под ноги. Рядом стоявший Бурр быстро оценивал ситуацию, затем подошел к одному из своих трибунов и что-то прошептал. Мгновение спустя офицер поспешил к песку арены, подбежал к чиновнику на трибуне, возвышающейся над спи́ной, и выкрикнул какие-то приказы. Подготовка к следующей гонке шла быстро и без каких-либо обычных преамбул. Первый из сброшенных дельфинов полетел носом вниз, ворота распахнулись, и четыре колесницы рванулись по песку быстрее, чем те, что появились во время предыдущего соревнования, сходясь, пытаясь выйти вперед на первой прямой. Внимание толпы переключилось на действие на ипподроме, и насмешки сменились аплодисментами, а цветные полосы ткани метались из стороны в сторону в диком неистовстве.
Но не всех внимание было столь непостоянным. Постоянный поток сенаторов и тех, кто был с ними, продолжал уходить прочь. Нерон, казалось, невозмутимый, взял свою спутницу за руку и время от времени наклонялся, чтобы поцеловать ее.
Макрон почесал подбородок. – Похоже, что некоторые люди не слишком оценили выбор спутницы Нерона.
– То же самое и с толпой. – Катон кивнул в сторону нижнего яруса позади и по обе стороны от императорской ложи.
– Я не удивлена, – сказала Петронелла. – Так публично унизить свою жену –
это скандал. – Она мрачно нахмурилась. – Если бы ее бедный старый отец мог это видеть, он никогда бы не принял Нерона в качестве своего наследника. Это хуже скандала, это безобразие.
Луций озадаченно посмотрел на каждого из них по очереди. – Папа, что за скандал? – спросил он.
– О, это просто игра, в которую не могут не играть богатые люди.
– Игра? А как ты играешь в нее?
– Дайте-ка подумать . . . Ты придумываешь некоторые правила и говоришь людям, что они действительно важны, и что все должны им подчиняться, но ты сам этого не делаешь.
Луций обдумал сказанное и покачал головой. – Мне это не кажется забавным.
– Это веселее, чем ты думаешь, парень, – пробормотал Макрон. – Поверь мне.
– Не слушай его! – резко перебила Петронелла. Она повернулась и зашипела на Макрона. – Перестань вкладывать такие идеи в его голову. Луций – хороший мальчик.
– Конечно, он такой. Но когда он станет мужчиной, это уже другая история.
– О, и ты бы предпочел, чтобы он закончил так же, как ты, я полагаю?
Макрон выглядел обиженным. – Что ты имеешь в виду?
– Я знаю, какие вы, солдаты.
– И все же ты вышла за меня замуж.
– Это можно легко исправить. – Петронелла скрестила руки и обратила внимание на Луция. – Если у тебя будет возможность, постарайся не вырасти, как твой дядя Макрон.
– Но я хочу быть таким же, как дядя Макрон.
Центурион просиял, его жена в отчаянии подняла руки и отвернулась.
Громкий вздох наполнил трибуны, когда ведущий возничий, коренастый мужчина с копной светлых волос и одетый в синюю тунику, потерял контроль, обогнув спи́ну, его ближнее колесо поднялось над песком. Он попытался выправить равновесие, но слишком поздно, чтобы сбить темп. Легкая рама перевернулась на бок в брызгах песка, и возничий упал на землю. Его ближняя лошадь врезалась в свою соседку, и квадрига свернула, потянув за собой колесницу и человека. Когда зрители вскочили на ноги, возничий выхватил кинжал и попытался освободиться от поводьев, привязанных к его кожаному поясу. Ремни разошлись, и он откатился прочь, в то время как другие три колесницы повернули вокруг спи́ны и пронеслись мимо него.
Катон почувствовал прилив облегчения при спасении этого человека, но заметил разочарование на лицах некоторых в толпе, которые явно были здесь для крови, помимо самого духа соревнований. К тому времени, когда его внимание снова обратилось к императорской ложе, он увидел, что Клавдия Актэ уже на ногах и машет пальцем Нерону. Затем, прежде чем он успел среагировать, она развернулась, поспешила к задней части ложи и исчезла из поля зрения. Нерон беспомощно огляделся, но все остальные в императорской ложе пристально смотрели на ипподром, стараясь не замечать произошедшую ссору. Катон почувствовал, как жалость коснулась его души при мысли об одиночестве положения юноши. Слишком молод, чтобы обременять себя знаниями или опытом. Слишком властен, чтобы просить о помощи, чтобы восполнить недостаток прочих качеств. Через мгновение Нерон встал, оглядел арену и поспешил за любовницей. Немногие из толпы обратили на это внимание, и аплодисменты поднялись в новом крещендо, пока оставшиеся колесницы продолжали борьбу за лидерство.
Красные выиграли первую гонку, и гибкий бородатый возничий забрал свой венок, прежде чем вернул свою квадригу к стартовым воротам. Шум толпы утих, и Катон встал, чтобы растянуть спину, небрежно глядя на преторианцев. Он узнал лица из Второй когорты, и один мужчина помахал ему, когда их взгляды встретились. Прежде чем он смог сдержаться, Катон помахал в ответ. Некоторые из окружавших преторианца подняли глаза, чтобы увидеть, что привлекло его внимание, и один из них поднес ладони ко рту и крикнул: «Катон! Катон! Катон!»
Один за другим к нему присоединились его друзья, ударяя кулаками в воздух, за ними следовали другие люди из когорты, а затем преторианцы из других подразделений, поворачиваясь к Катону и повторяя его имя.
– Похоже, ходят слухи, что с тобой обошлись грубо и несправедливо, – поразмышлял Макрон, когда ближайшая часть толпы подхватила скандирование, уловив энтузиазм преторианцев и наслаждаясь тем, что они были частью этого.
– Катон! Катон! Катон!
Объект поклонения увидел, что командующий преторианской гвардией оглянулся на своих людей и нахмурился. Он быстро сел, его пульс участился.
– Катон! – радостно крикнул Макрон. – Катон!
– Прекрати! – прорычал Катон, сгорбившись и опустив голову.
Макрон застыл, разинув рот. Потом покачал головой. – В чем дело? Почему бы не насладиться лучами солнца? Побыть любимцем толпы совсем не вредно, а?
– Неужели? – Катон впился в него взглядом. – Как ты думаешь, как Бурр отреагирует завтра, когда мне придется столкнуться с ним и остальными? Ты думаешь, он будет счастлив, если мое имя вот так швыряют ему в лицо? Юпитер Всеблагой…
Макрон понял суть дела и посмотрел вперед. Даже несмотря на то, что Катон пытался как можно дольше держаться вне поля зрения, песнопения продолжали распространяться, пока наконец весь Цирк не отозвался эхом от его имени. Каждый раз, когда он раздавался, это было похоже на удар по ушам, и он молился богам, чтобы это прекратилось. Наконец прозвучали трубы для следующего забега, и внимание толпы переключилось на ворота, когда стартовый судья потянулся к рычагу.
Катон посмотрел на свои сандалии, когда толпа испустила рев, и шум криков соперничающих болельщиков слился в оглушительной какофонии. Всякая надежда на то, что на следующий день он представится начальству скромным офицером, просто выполняющим свой долг, была утеряна. Бурр накажет его за это нежелательное и не востребованное признание, так же верно, как не было никаких сомнений относительно результата первой гонки дня.
Нарастающая буря голосов, хором произносивших его имя незадолго до этого, теперь, казалось, насмехалась над ним со всех сторон.
*************
ГЛАВА ШЕСТАЯ
К тому времени, когда Катон добрался до вестибулума императорского зала для аудиенций, там уже находились десятки просителей, а также другие, такие же, как и он, которым было велено предстать перед императором и его советниками. Некоторые с тревогой сидели на скамьях вдоль стен, недоумевая, зачем они здесь, и страшась причины. Другие были полны негодования из-за какой-то несправедливости, допущенной по отношению к ним, и с удовольствием излагали свои доводы тому, кого могли выловить в тесном помещении.
– Это возмутительно, – ворчал худой смуглый мужчина, стоявший рядом с Катоном. Катон притворился, что не слышит, а тот шагнул к нему и покачал головой. – Заставляет меня ждать здесь, пока мои корабли простаивают в порту.
– Ах! – Катон сочувственно улыбнулся, но тут же пожалел, что сделал это, когда мужчина придвинулся поближе.
– Именно так. Сидеть без дела, пока грузы зерна и масла пылятся на складах в Каралисе. – Судовладелец нахмурился. – Могу тебя заверить, что это обходится мне в целое состояние.
– Что же случилось?
Глаза мужчины ненадолго расширились. – Как ты можешь не знать?
– Я только что вернулся в Рим с востока.
– Ах, мои извинения. – Он оглядел Катона с ног до головы, рассматривая его военный наряд и фалеры, прикрепленные к ремням, и быстро решил, что старший офицер армии – это знакомый, которого стоит иметь. Он протянул руку. – Рианарий – это мое имя, я судовладелец.
–Так я и предполагал.
– Я предоставляю недорогие услуги по перевозке грузов и пассажиров на Сардинию и Корсику. Ничего вычурного, как ты понимаешь, просто надежные услуги по самым дешевым ценам, которые только можно найти. Если тебе когда-нибудь понадобится проезд из Остии на острова, ищи меня.
– Я обязательно это сделаю, – кивнул Катон, задаваясь вопросом, что мог сделать Рианарий, чтобы оправдать такое хвастовство ценами. – Так почему ты здесь? В чем проблема?
– Эти истории о чуме в южном регионе Сардинии. Ходят даже слухи, что претор Остии собирается ввести карантин для кораблей, прибывающих из Каралиса, и запретить кому-либо плавать туда. Это, конечно, чепуха... Прости, я не расслышал твоего имени, – подсказал он.
– Квинт Лициний Катон, трибун преторианской гвардии. Или, по крайней мере, был им.
– Трибун, да? Что ж, я рад познакомиться с тобой, господин. А моё полное имя Олеарий Рианарий Пробитас.
– Очень приятно. Так, а что известно о чуме, о которой ты упомянул?
– Впервые я услышал об этом чуть больше месяца назад. Сообщения от моряков и пассажиров, прибывавших в Остию. Очевидно, среди рабов на одной из крупных вилл на юге острова вспыхнула болезнь. Эпидемия распространилась на другие хозяйства поблизости, а затем достигла городов. Говорят, Каралис сильно пострадал, но я разговаривал с капитанами кораблей, прибывших из других портов, и они утверждают, что все это преувеличено. Это не более чем сезонная лихорадка, которая распространена в болотистых районах региона. Это мое предположение. И именно поэтому я здесь. – Он достал свиток и помахал им перед носом Катона. – Петиция судовладельцев Остии с протестом против любого карантина, пока он не нанес ущерб нашей торговле. Он спрятал свиток. – А ты?
Катон не был готов раскрыть причину своего присутствия – стыд и боль от того, что его отстранили от командования, были еще слишком свежей раной для его гордости, – но он также не собирался лгать этому человеку. – Я здесь, чтобы доложить о ситуации на восточной границе.
– Трибун Катон? – Рианарий коротко нахмурился, а затем щелкнул пальцами. – Катон? Тот самый, которому вчера на скачках аплодировала толпа. Этот Катон?
–Ну, я...
Судовладелец широко улыбнулся и протянул Катону руку.
– Я слышал о твоем подвиге от толпы преторианцев в трактире после окончания гонок. Похоже, ты настоящий герой. Все говорили о тебе.
– Я не знаю об этом. – Катон чувствовал себя неловко от перспективы того, что толпа будет считать его героем. Такая перспектива могла не пойти ему на пользу, если император и его советники узнают о его нежелательной славе. Он отступил от Рианария. – Послушай, мне очень жаль, но я только что заметил одного из моих товарищей, с которым рассчитывал встретиться перед аудиенцией. Я должен идти.
– О? Тогда хорошо. Но не забудь мое имя. Обязательно спроси меня, если тебе понадобится сесть на корабль в Остии.
– Я обязательно сделаю это.
Когда Катон уже пробирался сквозь толпу к дальнему концу залы, он услышал позади себя голос Рианария. – Ты никогда не догадаешься, кто это был...
Он прошел в угол у двери в зал аудиенций и склонил голову, чтобы оставаться как можно более незаметным в ожидании вызова. Каждый раз, когда появлялся императорский служащий, лица с надеждой поворачивались, и в разговоре наступало затишье. Затем объявлялось имя, и они возвращались к своим делам, пока один из них спешил сквозь толпу, чтобы представиться чиновнику.
Утренние часы тянулись. Незадолго до полудня служащий снова вышел и просмотрел список имен на своей вощеной дощечке.
– Трибун Квинт Лициний Катон!
Катон выпрямился.
– Я здесь!
– Следуйте за мной, господин. – Служащий слегка склонил голову в знак уважения к всадническому званию Катона. – Предупреждаю. Император решил, чтобы к нему обращались как к Императорскому Величеству, а далее просто как к Величеству, а не как обычно «император». – Он провел Катона через вход в зал, где присутствовал Нерон и его советники.
Катон неоднократно бывал в зале для аудиенций, но его сразу же поразили изменения, произошедшие в убранстве со времен предыдущего императора Клавдия. Вместо обычной охры колонны по обеим сторонам зала теперь были выкрашены в яркий бирюзовый цвет и позолочены изображениями виноградных лоз и листьев, сверкавших в лучах солнечного света, струившегося из отверстий наверху. Зал был около тридцати шагов в длину и пятнадцати в ширину, а в дальнем конце от пола возвышался низкий помост. Нерон восседал на пурпурной подушке на своем позолоченном троне, на его челе возлежал императорский венок. На нем была искусно расшитая туника, длиннее, чем полагается мужчине, и красные калиги до колен. С первого взгляда создавалось впечатление, что это какой-то безвкусный актер, выступающий перед своими поклонниками, а не правитель великой империи. Бурр и Сенека стояли справа от помоста, вместе с двумя писцами. Еще несколько человек в тогах стояли слева. Катон узнал в некоторых из них сенаторов. Отряд германских телохранителей расположился по бокам зала, еще двое стояли за троном.
– Трибун Квинт Лициний Катон, Ваше Императорское Величество! – объявил секретарь.
Нерон жестом велел Катону подойти. – В чем суть этого дела? И давай сделаем это быстро. Я устал от всей этой работы. Мне нужен отдых. Мы сделаем эту встречу последней на сегодня.
Писарь посмотрел вниз на длинный список имен на своей табличке.
– Ваше Императорское Величество, осталось еще тридцать просителей, с которыми нужно разобраться.
Нерон поморщился и зажал бровь между большим и указательным пальцами. – Неужели я навсегда останусь рабом чужих потребностей вперед своих собственных? Это бремя должности? Такова моя судьба? Быть обреченным на то, чтобы отбросить мою поэзию, мою музыку, мое искусство ради мелких дрязг плебса? О, я так устал от этого долга.
Прежде чем чиновник успел ответить, Бурр заговорил. – Ты слышал его Императорское Величество. Сегодня аудиенций больше не будет. Отошли их. Скажи им, чтобы приходили завтра.
– Да, префект, – ответил клерк, поклонившись, он направился к двери, которую открыл один из германских стражей, закрыв ее за собой с решительным стуком.
Катон прошел вперед, остановился в шаге от подножия помоста и отдал честь. Он решил надеть военное облачение, чтобы вызвать симпатию к своему делу, ведь почти все императоры со времен Августа прекрасно понимали необходимость благосклонности к своим солдатам, в первую очередь к солдатам и офицерам преторианской гвардии.
Нерон бросил на него короткий взгляд со скучающим выражением лица.
– Я помню тебя. Ты был тем офицером, который разобрался с заговором Британника против меня после того, как я занял трон.
– Да, Ваше Императорское Величество. – Надежды Катона возросли. Возможно, благодарность императора окажется полезной в его нынешнем затруднительном положении.
– Что ты хочешь от меня, солдат?
– Хочу? – Катон был захвачен врасплох. – Ваше Величество, за мной послали.
– Тебя вызвали? Почему?
Бурр поспешно подошел.
– Ваше Величество, это офицер, который командовал когортой, посланной вами для защиты легата Корбулона два года назад.
– Я посылал их?
– Да, Ваше Величество. Он вернулся в Рим несколько дней назад с менее чем третью своих людей, после того как ослушался вашего приказа не допускать свою когорту к битвам.
Нерон перевел свои серые глаза на Катона. – Это правда?
– Я действовал по приказу Корбулона, Ваше Величество, – ответил Катон. – Я сделал все возможное, чтобы свести потери к минимуму. Однако Вторая когорта была вынуждена иногда буквально бороться за свое выживание. Мне посчастливилось вернуться в Рим с таким количеством людей, Ваше Величество.
Выражение лица Нерона загорелось от нетерпения. – Ты и твои люди участвовали во многих сражениях?
– В нескольких, Ваше Величество.
– Несмотря на отчаянье, трудности и ничтожные шансы?
– Обычно мы сражались в невыгодном положении, да.
– Скажи мне, так ли опасны эти парфянские изверги, как нам говорят?
Катон почувствовал, как Бурр заерзал, но он понял, что волнение Нерона можно обратить себе на пользу. – Они действительно самый опасный враг, с которым мне приходилось сражаться, Ваше Величество. Но я и мои люди были вдохновлены нашей преданностью вам и Риму и были готовы скорее умереть, чем разочаровать вашу веру в нашу верность.
–Правда? – Нерон улыбнулся. – Ты слышал это, Сенека? Мои солдаты вдохновляются мной.
– Почему бы и нет, Ваше Величество? Каждый римлянин вдохновляется вами и благодарит богов за то, что они посадили вас на трон, чтобы вы правили нами и радовали нас своим огромным умом и безупречным вкусом.
Катон заставил себя не улыбнуться этой гротескной лести. Он посмотрел на Нерона, ожидая, что в выражении лица молодого человека отразится веселье по поводу самоунизительной похвалы Сенеки. Вместо этого Нерон мрачно кивнул, как бы принимая слова сенатора за чистую монету.
– Именно так. Рим действительно благословлен тем, что я стал императором. Как и мои легионы благословлены тем, что я их верховный вождь. Если бы только я не был проклят обладать чувственным талантом художника, я бы наверняка сражался с парфянами подле тебя, трибун Катон, и, без сомнения, привел бы тебя к победе, тем самым избавив многих твоих товарищей от славной смерти от рук самых свирепых из наших врагов. Ты не виноват в том, что меня не было рядом, чтобы командовать тобой и людьми твоей когорты. Будь уверен, я не буду считать тебя виновным в этом.
Он благосклонно улыбнулся, и Катон склонил голову в знак благодарности. – Я благодарю вас за ваше терпение, Ваше Величество.
– Остается вопрос о неподчинении трибуна приказам, Ваше Величество, – вклинился Бурр. – Такое неподчинение не должно остаться безнаказанным. В конце концов, он ослушался вашего приказа, Ваше Величество. Он бросил вызов вашей воле. Он также виновен в том, что вчера в Большом цирке заручился поддержкой толпы.
– Я слышал об этом. – Улыбка Нерона померкла. – Это серьезное дело. Мои предшественники казнили бы человека за меньшие проступки. . .
Катон почувствовал ледяную дрожь в позвоночнике, но сумел сохранить спокойное выражение лица, пока Нерон пристально рассматривал его.
– Но я не похож на этих деспотов, – продолжал император. – Когда я пришел к власти, одним из первых моих действий было освобождение политических заключенных, не так ли, мой дорогой Сенека?
– Да, Ваше Величество.– Сенатор кивнул. – Вы также пообещали положить конец всем политическим преследованиям и разгулу доносчиков в погоне за удачной наживой. Вы провозгласили, что в Риме начался золотой век.
– Да, я полагаю... – Нерон выглядел разочарованным напоминанием. На его брови образовалась хмурая складка. – Ты утверждаешь, что ты верный солдат, трибун Катон, но, как отметил префект Бурр, ты ослушался моего приказа. Если бы я не дал обещание быть справедливым и милосердным императором, твоя жизнь сейчас была бы потеряна. Поэтому самое меньшее, чего ты заслуживаешь, это отстранение от командования Второй когортой. Этого, я думаю, пока достаточно. Пусть это будет тебе предупреждением, бывший трибун Катон. Если ты еще раз разочаруешь меня, в следующий раз я не буду столь снисходителен. – Он театрально вздохнул. – Я устал. После наших долгих бесед прошлой ночью и этих легкомысленных встреч сегодня утром моя голова раскалывается. Я должен отдохнуть. Аудиенция окончена! Бурр, пройдем со мной. Нам нужно обсудить вопрос о назначении нового командира Второй когорты.
Префект глубоко поклонился. – Да, Ваше Величество.
Нерон встал, подошел к краю помоста, проворно спрыгнул вниз и направился к двери в задней части зала, ведущей в его личные покои. Бурр поспешил за ним, за ним последовали германские телохранители. Остальные присутствующие склонили головы, пока император не покинул зал, затем сенаторы перешли к тихим разговорам, пока писцы собирали свои письменные принадлежности.
Катон стоял в стороне, его сердце тяготило тяжкое чувство несправедливости по отношению к нему. Он уже дважды спас жизнь императору и оказал ему хорошую услугу на воинском поприще. И все же он был наказан не более чем ради того, что это могло послужить предупреждением для тех, кто недоволен Нероном. «Тем не менее, его судьба могла быть и хуже», – говорил он себе. Его лишили командования, но он остался жив, а Луций избавлен от страданий сиротства. О конфискации его имущества ничего не говорилось, так что, по крайней мере, у него будет крыша над головой, и он сможет жить в комфортной безвестности. Возможно, и хорошо, что это произошло именно сейчас, подумал он. С уходом Макрона в отставку исчезла большая часть привлекательности продолжения военной карьеры. Он уже достиг такого высокого звания, какого только мог достичь. Единственным официальным продвижением по службе оставался пост префекта Египта, единственного провинциального командования, доступного людям всаднического сословия. Но теперь это казалось маловероятным.
Сенека попрощался с другими советниками, когда они выходили из зала, а затем с извиняющимся выражением лица обратился к Катону.
– Я тебе сочувствую, трибун.
– Если позволите, сочувствие мне не очень-то поможет.
– Нет? – Сенека недовольно скривил губы. – Ты можешь обнаружить, что вскоре будешь благодарен за любое сочувствие, которое сможешь вызвать. Жить без влиятельных друзей в Риме может быть опаснее, чем ты пока можешь предположить. На твоем месте, молодой человек, я бы занял более взвешенную позицию. Достаточно одного моего слова на ухо Нерону, чтобы он обрушил на тебя весь свой гнев. Другое слово может многое сделать, чтобы поправить твою судьбу...
Катон цинично улыбнулся.
– Если я стану вашим клиентом, я полагаю?
– Почему бы и нет? Я забочусь о тех, кто принимает меня как своего покровителя. Спроси любого в Риме. Они подтвердят мои слова.
– Я уверен, что так оно и есть. Но с меня хватит того, что я вынужден выступать в роли собаки на побегушках имперских советников. Вы не первый, кто пытается склонить меня на свою сторону. До вас был Паллас, а до него – Нарцисс. У них обоих был свой момент под солнцем, но Нарцисс мертв, а Паллас потерял свое место рядом с императором и, как я слышал, скоро его будут судить, и будет решаться – жить ему или нет.
Сенека пренебрежительно махнул рукой. – Ему не грозит смертельная опасность. Не с моей защитой.
– Вы, кажется, очень уверены в своих силах.
– Моя уверенность вполне обоснована. Я, как оказалось, более умен, чем любой адвокат, которого Сенат выберет для преследования Палласа. Кроме того, как только я сообщу обвинителю и председательствующему судье, что император намерен проявить снисхождение...
– И Нерон действительно так настроен?
– Он будет настроенным, если я решу сделать его таким. Ты видел, какой он. Невинный мальчик склонен принимать любую похвалу за чистую монету, независимо от того, насколько очевидна гипербола. Я заметил, что ты быстро это понял и с легкостью обратил в свою пользу. Другие люди так бы не поступили. Меня забавляет, что так много людей считают ниже своего достоинства льстить императору. Куда приводит их непоколебимая гордость? К маленькой самодовольной нише на задворках власти. Если хочешь повлиять на него, то должно обращаться с Нероном, как с кифарой, которую он так любит. Нужно перебирать струны в правильном порядке, чтобы создать музыку, успокаивающую его мысли и направляющую их в нужное русло.
– И вы можете так легко им играть?
Сенека прищелкнул языком.
– Я никогда не говорил, что это легко. Как и в случае с любым другим инструментом, мастерство игрока является результатом сочетания врожденных способностей и большой практики. Именно поэтому я имею на него больше влияния, чем Бурр, который обладает всем изяществом кулачного бойца, играющего на флейте со связанными руками во время боя. Именно поэтому мне удалось разрешить довольно деликатный вопрос о несчастной одержимости императора этой маленькой кокеткой Клавдией Актэ.
