Текст книги "Потемкин"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)
6 декабря удрученный Бентам явился к Потемкину, который предложил ему место в Херсоне. Сэмюэл не хотел соглашаться, все еще надеясь на брак с Матюшкиной. Но скоро он понял, что в Петербурге ему больше нечего делать, и, решив удалиться «из деликатности», принял предложение. Потемкин произвел его в чин подполковника, назначив жалованье 1200 рублей в год и «гораздо большую сумму на столовые средства». Князь имел большие виды на Сэмюэла – тому предстояло переместить верфи вверх по Днепру и возглавить внедрение ряда механических изобретений.
Новоиспеченный подполковник был в восторге от Потемкина. «Южная часть империи находится под его прямым управлением, – восторженно писал он, – а вся остальная – под косвенным. При той благосклонности и доверии, каких удостаивает меня князь, я никак не могу назвать свое положение неприятным. Он соглашается со всеми моими предложениями. Я могу входить к нему в любое время. Он приветствует меня, когда бы я ни вошел к нему в комнату, и усаживает, тогда как обладатели звезд и лент могут являться по десять раз, а он на них даже не взглянет».
Необычный стиль управления Потемкина забавлял Бентама: он так и не знал, что именно будет ему поручено в Херсоне или где бы то ни было. В разговоре с Сэмюэлом светлейший упомянул также «какое-то поместье на границе с Польшей [...] Сегодня он говорит о новом порте и о верфи ниже порогов, завтра о том, что поручит мне строить в Крыму ветряные мельницы, через месяц мне могут поручить полк гусар и отправить воевать с китайцами, а потом – командовать стопушечным кораблем».[558]558
ВМ 33540. F. 6 (С. Бентам И. Бентаму 20 янв. 1784), 17-18 (С. Бентам И. Бентаму 20 янв. ст. ст. 1784); 7-12 (С. Бентам И. Бентаму 20/31 янв. – 2 фев. 1784 и 6/17-9/20 мар. 1784).
[Закрыть] Под конец карьеры Бентама в России за его плечами окажется почти все вышеперечисленное.
10 марта 1784 года князь внезапно уехал из Петербурга на юг, оставив Бентама в распоряжении Попова, начальника своей канцелярии. В среду, 13 марта, в полночь Бентам выехал в обозе из семи кибиток. Из дневника, который Сэмюэл вел в эти дни, мы знаем, что 16 марта он прибыл в Москву, чтобы встретиться с Потемкиным. Когда утром следующего дня он явился к князю, тот позвал Попова, велел ему записать молодого человека в армию, в кавалерию или в инфантерию, как тот пожелает (Бентам выбрал пехоту) и выдать ему мундир подполковника.
Три с лишним месяца путешествовать вместе с князем по империи – такой привилегией могли похвастаться лишь немногие иностранцы; Потемкин терпел только тех, кто мог составить ему лучшее общество. «Путешествие, которое я совершал этой весной с князем, было во всех отношениях приятно для меня, не привыкшего много думать об усталости [...] Я давно не проводил время так весело». Из Москвы они направились на юг через Бородино, Вязьму и Смоленск, проехали
через потемкинские имения в Орше в верховьях Днепра, а оттуда направились в южную штаб-квартиру светлейшего, в Кременчуг. Бентам наверняка был при князе в то время, когда тот открывал свое наместничество в Екатеринославе. В Крым они добрались в начале июня должно быть, они вместе посетили Севастополь.
Наконец князь решил, что подполковник Бентам не должен оставаться в Херсоне, и в июле англичанин прибыл к новому месту службы – в имение Потемкина Кричев.[559]559
ВМ 33564. F. 30 (дневник С. Бентама, март 1784); Bentham. Correspondence. Р. 279 (С. Бентам И. Бентаму 10/21 июня – 20 июня / 1 июля 1784); ВМ 33540. 88 (С. Бентам неизвестному 18 июля 1784); Bentham 1862. Р. 74-77 (С. Бентам отцу 18 июля 1784); Christie 1993. Р. 122-126; Дружинина 1959. С. 148.
[Закрыть]
Бентам стал единоличным управляющим имения, «территория которого превышала площадь любого английского графства» – а также многих немецких курфюршеств: Кричев, по словам Бентама, простирался больше чем на 100 квадратных миль, соседствуя при этом с другим, еще большим имением Потемкина – Дубровной. В Кричеве имелось пять городков и 145 деревень, всего 14 тысяч душ мужеского пола. Население обоих имений превышало «40 тысяч мужчин-вассалов», как выразился Бентам, то есть полное число жителей должно было превышать эту цифру по меньшей мере в два раза.[560]560
ВМ 33540. F. 87-89 (С. Бентам отцу (?) 18 июля 1784).
[Закрыть] Поместья Кричев и Дубровна были не только обширны, но и стратегически важны: когда в 1772 году Россия присоединила эти земли по первому разделу Польши, Екатерина получила контроль над верховьями двух важнейших торговых рек Европы: над правым (северным) берегом Западной Двины, ведущей на Балтику, в Ригу, и над левым (восточным) берегом Днепра, где Потемкину предстояло построить несколько городов. Когда в 1776 году Екатерина решила подарить Потемкину земли, он, возможно, попросил те, что имели выход к обеим рекам и являлись потенциальными торговыми форпостами как для Балтийского, так и для Черного моря: потемкинские владения, идеальная площадка для строительства небольших кораблей, тянулись вдоль левого берега Днепра ни много ни мало на пятьдесят миль.
Имения Потемкина уже славились заводами, производящими лучшие в России зеркала.{71} В Кричеве же Бентам увидел коньячный, кожевенный и медеплавильный заводы, парусинную мануфактуру на 172 станка, канатную фабрику, поставляющую канаты на херсонские верфи, комплекс оранжерей, гончарную мастерскую, судостроительную верфь и еще одно зеркальное производство. Кричев являлся как бы продолжением Херсона. «Это поместье в изобилии снабжает главные морские склады по реке, [...] самому удобному транспортному пути к Черному морю». Торговля шла в обоих направлениях: уже появившийся избыток канатов и парусины отправлялся в Константинополь, одновременно велась оживленная двусторонняя торговля с Ригой. Это был царский арсенал Потемкина, его промышленная и торговая штаб-квартира, его судоверфь и источник поставок в строящиеся города и на черноморский флот.[561]561
Cornwall Archives. CO/R/3/93 (Пол Кери 4/15 июня 1781); РГАДА 11.900.3/4/5 (составленные Кери планы устройства поместья Потемкина на Днепре: Кери Потемкину 13/24 авг. 1781 и 30 мар. 1782); ВМ 33540. F. 87-89 (С. Бентам отцу (?) 18 июля 1784).
[Закрыть]
В Кричеве ничто не напоминало Бентаму о петербургских гостиных. Дом Потемкина, в котором он поселился, оказался «шатким сараем». Энергичный и амбициозный англичанин попал на перекресток европейских дорог: здесь пересекались не только речные транспортные пути, но встречались и далекие друг от друга культуры. «Местоположение живописно и приятно, люди [...] тихие и невероятно терпеливые [...] хотя одни работящие, а другие лентяи и пьяницы». Здесь же, «почти как рабы», работали сорок обедневших польских дворян.
Население Кричева составляли русские, немцы, донские казаки, польские евреи – и англичане. «Поначалу мои английские уши никак не могли привыкнуть к этой какофонии». Евреи, у которых «нам приходилось покупать все необходимое для жизни», вспоминал потом Бентам, говорили на немецком или на идише. «По рыночным дням, оказываясь в самой середине этой сумятицы причудливых лиц и платьев, я часто спрашивал себя, каким ветром меня сюда занесло».
Не менее разнородны были и обязанности Сэмюэла. Он стал «законодателем, судьей и шерифом» здешних крепостных и, разумеется, управляющим фабрик. Через два года Бентам достиг таких успехов, что предложил князю сделку: он возьмет на десять лет самые запущенные заводы, а Потемкину оставит самые процветающие. На строительство и материалы ему потребуется кредит в 20 тысяч рублей (около 5 тысяч фунтов).[562]562
ВМ 33540. F. 237 (С. Бентам отцу 6 янв. 1786).
[Закрыть] Сделка была подписана в январе 1786 года, причем князь ссудил деньги на десять лет беспроцентно: ему было достаточно получить в конце этого периода заводы, способные приносить доход. Его заботила не прибыль, а интересы империи.
Помимо других нововведений Бентам предложил ввезти в Кричев картофель. Первый урожай собрали в 1787 году, и Потемкин приказал сажать картофель и в других своих поместьях. Картофель пытались сажать и раньше – но Потемкин первый стал систематически распространять посадки в своих многочисленных имениях, и, возможно, благодаря его распоряжениям этот корнеплод стал основой рациона россиян.
Но главной обязанностью Бентама было строительство кораблей, причем любого рода. «Мне предложено самому выбирать [...] строить ли военные суда, торговые или прогулочные». Князю нужны были пушечные фрегаты для флота, прогулочные для императрицы, баржи для днепровской торговли и, наконец, галеры для долгожданного путешествия императрицы на юг. Такой заказ мог обескуражить кого угодно – но мог ли Бентам недооценить момент, когда Потемкин никак не мог решить, какие же суда ему нужны в первую очередь. Сколько мачт, одну или две? Сколько орудий? «Чтобы закончить разговор, он объявил, что, если мне угодно, пусть будет двадцать мачт и одна пушка. Я не знал, что отвечать...» Какому еще изобретателю случалось иметь дело с таким снисходительным – и безумным заказчиком?[563]563
ВМ 33540. F. 380-382 (И. Бентам отцу 2/14 июня 1787), 87-89 (С. Бентам отцу (?) 18 июля 1784).
[Закрыть]
Вскоре Сэмюэл понял, что нуждается в помощи. На корабли требовались гребцы, будь то крестьяне или солдаты. С этим проблем не возникало: князь, как по волшебству, доставил батальон мушкетеров. «Поручаю вам командование», —. писал светлейший из Петербурга в сентябре 1785 года. Мысль о флоте не оставляла Потемкина: «Мое намерение, сэр, – иметь корабли, годные к плаванию по морю, так что прошу вас... оборудовать их соответственно». Естественно, Бентам не умел ни говорить по-русски, ни командовать солдатами, так что когда один майор спросил его распоряжений на параде, он отвечал: «Как вчера». А какой проводить маневр? «Какой всегда».[564]564
ВМ 33540 (Потемкин С. Бентаму 10 сен. 1785); Bentham 1862. Р. 79.
[Закрыть]
Писать, а тем более чертить, умели только двое или трое поручиков, двое кожевенников из Ньюкасла, юный математик из Страсбурга, датчанин-медеплавильщик и шотландский часовщик. Сэмюэл забрасывал Потемкина требованиями прислать мастеров. Князь отвечал, что работников можно нанимать на любых условиях.[565]565
Christie 1993. Р. 132; РГАДА 11.946.132-134 (С. Бентам Потемкину 18 июля 1784).
[Закрыть]
Если в политическом отношении Англия не интересовала Потемкина, то к самим англичанам он относился с живым вниманием. Впрочем, в ту эпоху англомания правила Европой. В Париже носили «виндзорские воротнички» и английские сюртуки, дамы пили шотландский виски и чай, делали ставки на ипподромах и играли в вист. Потемкин желал видеть у себя только английских специалистов – не только у кричевских ткацких станков, но и в ботанических садах, на молочных фермах, ветряных мельницах и верфях. Объявления, которые Бентамы давали в английские газеты, отражали потемкинские капризы. «Князь желает завести пивное производство», – говорилось в одном. Или «хочет устроить красивую молочную ферму для производства масла и возможно большего числа сортов сыра». Наконец, требовались англичане вообще: «Любой талантливый человек, способный усовершенствовать предприятия князя, будет принят наилучшим образом». В конце концов Потемкин объявил Бентаму, что желает создать «целую английскую колонию», которая будет иметь привилегии и собственную церковь.[566]566
ВМ 33540. F. 70-78 (С. Бентам И. Бентаму 10/12 июня – 20 июня/1 июля 1784).
[Закрыть] Англомания Потемкина, естественно, была заразительна. Соседи-помещики желали теперь обучать своих мастеровых у английских кузнецов, а Дашков отправил своих крепостных в Англию учиться ковроткачеству. Потом выяснилось, что садовников, матросов и ремесленников не достаточно: русские захотели и английских жен. Когда будущий адмирал Мордвинов женился на Генриетте Кобли, Николай Корсаков признавался Сэмюэлю, что и он «страстно желает жениться на англичанке».[567]567
ВМ 33540. F. 147 (С. Бентам И. Бентаму 30 мар./10 апр. 1785); ВМ 33540 (С. Бентам И. Бентаму, июнь 1784).
[Закрыть]
Бюджет Бентама был неограничен. Когда он попросил светлейшего определить условия кредита, тот отвечал лишь: «Какие вам будет угодно», – и банкир Сутерланд устроил для него кредит в Лондоне. Бентам понял, какие возможности открывают перед ним торговля между Англией и Россией и пост посредника в потемкинской кампании по вербовке английских мастеров. Через несколько недель после публикации первого объявления Сэмюэл стал посылать своему брату Иеремии списки следующего рода: «...одного слесаря, одного мастера по ветряным мельницам, одного ткача, строителей барж или барок, сапожников, укладчиков кирпича, матросов, домоправителей и двоих горничных, одна чтобы умела делать сыр, а другая прясть и вязать».[568]568
ВМ 33540. F. 68 (С. Бентам И. Бентаму 19 июня 1784); ВМ 33540. F. 94 (С. Бентам И. Бентаму 18 июля 1784).
[Закрыть]
Отец и старший сын Бентамы взялись за дело с энтузиазмом. Старый Бентам пригласил к себе, чтобы обсудить проект, помощника министра иностранных дел Фрейзера и двух российских «ветеранов» – Харриса, вернувшегося в Англию в 1783 году, и Реджиналда Пола Кери. Бывшего премьер-министра Шелбурна, теперь маркиза Лэнсдоуна, он уговорил набрать корабельных плотников для помощи своему младшему сыну. Шелбурн нашел, что замыслы Потемкина любопытны, но едва ли следует ему доверять: «Оба ваши сына слишком либеральны по складу ума, чтобы заниматься коммерцией, а Сэму наверняка интереснее изобретать, чем подсчитывать проценты. Это может сделать за него самый заурядный русский... – писал Лэнсдоун 21 августа 1786 года. – Он тратит свои лучшие годы в стране, где все меняется, и опирается на сомнительных людей».[569]569
ВМ 33540. F. 235 (Джеремайя Бентам 2 нояб. 1784); ВМ 33540. F. 306 (маркиз Лэнсдоун Джеремайе Бентаму 1 сен. 1788).
[Закрыть]
Скоро проект принял тот гротескный масштаб, какого достигали многие предприятия XVIII века.
Иеремия Бентам посылал брату длинные списки кандидатов на самые разные должности, от молочницы до смотрителя ботанического сада. Разумеется, приезжали прежде всего те, кто умел хорошо себя представить. Так, шотландец Логан Хендерсон, принятый на должность смотрителя ботанического сада, утверждал, что является «экспертом» не только по садоводству, но еще и по паровым двигателям, сахарной свекле и фейерверкам. Подписав контракт, он обязался привезти с собой двоих племянниц для работы на молочной ферме. Доктор Джон Деброу, бывший кембриджский аптекарь и автор только что вышедшего «Определения пола у пчел», подписался в качестве химика вместе с ремесленниками из Ньюкасла и Шотландии. Первая партия «экспертов» прибыла в Ригу в июне 1785 года. Пестрая компания философов, моряков, мошенников, женщин легкого поведения и рабочих, не знающих ни одного иностранного языка, оказалась заброшена в белорусскую деревню. При этом намерения каждого поселенца, как выяснилось, сильно расходились с планами Сэмюэла Бентама.
Иеремия Бентам жаждал присоединиться к брату. Он предвидел не только коммерческие возможности, но и перспективу работать в тишине над своими трактатами, которые Потемкин потом воплотит в реальность. Поместья Потемкина казались настоящей мечтой философа-практика (утилитарная теория Иеремии Бентама измеряла историческое значение правителя его способностью сделать счастливыми максимальное количество подданных), и он решил, что приедет в Россию со следующей партией англичан. Хуже всего было то, что Иеремия пустился писать князю напрямую, предлагая свои безумные идеи и навязывая очередных химиков и садовников.
Чтобы привезти ремесленников, Иеремия собирался приобрести корабль и назвать его «Князь Потемкин». Мадемуазель Кертленд, «молочница и одновременно отличный химик», подвигла Иеремию Бентама на такую феминистскую тираду: «Приобретая достоинства нашего пола, женщины обычно теряют преимущество собственного [...] Но не таков случай мадемуазель Кертленд». Еще философ намеревался продать Потемкину «огненную машину», а лучше – паровой двигатель Уатта и Болтона. Если двигатель не нужен, то не учредить ли в Крыму типографию? Печатать можно хотя бы «Проект Свода Законов» некоего И. Бентама, предлагал он – и подписывался: «В четвертый раз, Ваш Вечный Корреспондент».
Светлейший терпеть не мог длинных эпистол и хотел практических результатов. Подполковник Сэмюэл Бентам испугался, что «вечный корреспондент» разрушит его карьеру, и велел брату прекратить поток писем. Подробности покажутся князю «утомительными», он «ничего не желает слышать, пока не прибудут люди». Потемкин не отвечал на письма Иеремии. «Я боюсь самого худшего, – волновался Сэмюэл. – Наверное, все дело в твоем излишнем рвении». Однако в конце концов философ получил через русское посольство в Лондоне самое любезное письмо от светлейшего. «Должен поблагодарить вас за ваши труды по выполнению моих просьб, – писал Потемкин. – Занятость не позволила мне написать вам раньше [...] но теперь прошу вас получить согласие мистера Хендерсона сопровождать упомянутых вами особ». В самом деле, длинные, но блестящие письма Иеремии с его пышными фантазиями искренне понравились князю. Он сообщал, что очарован ими и приказал перевести их на русский язык.[570]570
РГАДА 11.946.141-142 (И. Бентам Потемкину 27 авг. 1785); РГАДА 11.946.186-210 (И. Бентам Потемкину, фев. 1785); ВМ 33540. F. 151-152 (С. Бентам И. Бентаму 27 мар. 1785); ВМ 33540. F. 160 (Р. Хайнем И. Бентаму 10 мая 1786).
[Закрыть]
Больше всего Иеремия Бентам гордился приглашенным им садовником. «Джон Эйтон, – сообщал он отцу, – племянник королевского садовника в Кью».[571]571
ВМ 33540. F. 258 (И. Бентам к неизвестному лицу 9 мая/28 апр. 1786).
[Закрыть] В те времена среди садовников имелась своя аристократия, но все же Эйтон не получил должности первого садовника князя. Ее уже занимал Уильям ГУльд, протеже знаменитого мастера английских садов Ланслота Брауна, прибывший в Россию в 1780 году, почти одновременном с Сэмюэлом Бентамом.
Пожалуй, именно в создании английских парков всюду, где он оказывался, ярче всего сказалась его англомания. Живописные, тщательно спланированные и при этом создававшие иллюзию естественности, английские парки с их прудами, гротами и руинами постепенно вытесняли регулярные французские. «Я обожаю английские парки, – писала Екатерина Вольтеру, – с их изогнутыми линиями, пологими склонами, прудами, похожими на озера, и ненавижу прямые линии и однообразные аллеи [...] Словом, англомания вытеснила у меня плантоманию».[572]572
Сб. РИО. Т. 23. С. 157.
[Закрыть]
Императрица подходила к своему новому увлечению со свойственной ей практичностью, а князь, как всегда, влюблялся в новую идею без удержу. В 1779 году императрица наняла садовника Джона Буша и его сына Джозефа для создания ландшафтных парков в Царском Селе. В другие свои имения она также выписала англичан, Спарроу и Хэкетта. Потемкин, как истинный англоман, считал английского садовника почти равным русскому аристократу: однажды он обедал у семейства Бушей вместе с двумя своими племянницами, графом Скавронским и тремя послами, чем весьма озадачил баронессу Димсдейл. Она записала, что Потемкин пришел в восторг от «прекрасного английского обеда Буша» и отдал должное каждому блюду. Вскоре нужда Потемкина в садовых мастерах выросла так, что он выписал из Англии Эйтона и позаимствовал у Екатерины Спарроу.[573]573
Dimsdale. 7 сен. н. с. 1781; Cross 1997. Р. 267-270, 274-276, 284,410.)
[Закрыть]
Самым знаменитым из садовников, однако, остался Гульд, и автору этих строк в 1998 году довелось слышать его имя и в Петербурге, и в Днепропетровске. Гульду посчастливилось: его нанял человек, описанный в английской «Энциклопедии садоводства» 1822 года как «один из самых оригинальных покровителей нашего искусства в новые времена». В нем Потемкин нашел своего alter ego, художника, создавшего в разных местах империи парки, поражающие своим размахом.
У Гульда имелся штат из нескольких сотен помощников, которые путешествовали вместе с Потемкиным. Он спланировал и разбил парки в Астрахани, Екатеринославе, Николаеве и Крыму (Артек, Массандра, сад Воронцовского дворца в Алупке). Местные краеведы до сих пор произносят его имя с почтением.
Самым необыкновенным умением Гульда было создавать английские парки за одну ночь. «Энциклопедия садоводства», опираясь на свидетельство помощника Гульда, Колла, утверждала, что на каждой остановке Потемкин приказывал строить путевой дворец, а Гульд разбивал парк из «кустов и деревьев, с гравиевыми дорожками, скамьями и статуями, которые возил за ними особый поезд». Большинство историков считают эти рассказы легендами, но петебургские архивы свидетельствуют, что Гульд действительно сопровождал Потемкина в те места, где, как известно по другим источникам, английские парки возникали за несколько дней. Не зря Виже Лебрен называла Потемкина волшебником из «Тысячи и одной ночи».[574]574
РГИА. 1146.1.33; Cross 1997. Р. 275, 285; Vigee Lebrun. P. 23-24.
[Закрыть]
Естественно, англомания Потемкина распространялась и на его живописные вкусы. В его собрании картин и гравюр, как говорили, имелись Тициан, Ван Дейк, Пуссен, Рафаэль и Леонардо. Русским купцам и послам он давал соответствующие поручения: «Я пока не нашел того пейзажа, который ваша светлость заказали, но надеюсь, что поиски увенчаются успехом», – писал ему русский посол в Дрездене.[575]575
РГАДА 11.891.1 (кн. Белозерский Потемкину 9/20 июля 1780).
[Закрыть]
Вернувшись в Лондон в 1783 году, Джеймс Харрис дал рекомендательное письмо к Потемкину Джону Джошуа Проби, лорду Кэрисфорту: «Податель сего – высокородный дворянин, пэр Ирландии». Кэрисфорт прибыл в Петербург и сообщил императрице и князю, что в их коллекциях недостает английских шедевров, в частности, полотен его знаменитого друга, сэра Джошуа Рейнольдса. Екатерина II Потемкин согласились восполнить пробел. Художник мог сам выбирать сюжеты, но светлейший желал исторических картин. Через четыре года, после многих отсрочек, Кэрисфорт и Рейнольдс послали князю письмо; картины отправлялись на корабле «Дружба». Благодаря за гостеприимство, Кэрисфорт объяснял, что картина, предназначенная для Екатерины, – «Юный Геркулес, удушающий змею», и добавлял: «Конечно, нет надобности сообщать вашей светлости, знатоку древней литературы, что сюжет взят из од Пиндара».{72} Рейнольдс сообщал Потемкину, что намеревался повторить для него это полотно, но потом переменил решение и написал «Целомудрие Сципиона». Кэрисфорт послал ему также картину Рейнольдса «Купидон, развязывающий пояс нимфы». «Знатоки, – сообщал он, – находят ее прелестной».[576]576
РГАДА 11.923.8 (Харрис Потемкину 15 июня 1784); РГАДА 11.923.5 (Харрис Потемкину 4 июня 1784); РГВИА 52.2.89.91 (лорд Кэрисфорт Потемкину 12 июля 1789, Лондон); Hilles F.W. Sir Joshua and the Empress Catherine // Eighteenth Century Studies. P. 270-273; Crossl997. P. 321.
[Закрыть]
Картины и вправду были хороши и прекрасно подходили адресату. «Нимфа», или, как называют ее сегодня, «Купидон, развязывающий пояс Венеры», представляет амура, развязывающего пояс очаровательной богини с обнаженной грудью. Сципион же, разбивший карфагенян так же, как князь побеждал турок, борется с соблазняющими его женщинами и деньгами, то есть делает то, что так плохо удавалось Потемкину.[577]577
Благодарю за помощь сотрудницу Государственного Эрмитажа М.П. Гарнову.
[Закрыть] Позднее Потемкин добавил к своей английской коллекции еще одного Неллера и одного Томаса Джонса.
Светлейший покровительствовал и лучшим английским художникам, работавшим в Петербурге, – в частности, Ричарду Бромп-тону, спасенному Екатериной от долговой тюрьмы. Потемкин почти стал агентом Бромптона, советуя ему даже, какую цену назначать за полотна. Ему же он заказал портрет Браницкой: этот прелестный портрет хранится теперь в Алупкинском дворце. Бромтон написал и портрет императрицы, но тут Потемкин лично велел изменить прическу. Картину купил Иосиф II, который, впрочем, жаловался, что эта «мазня» так ужасна, что он «желает возвратить ее». Когда художник умер, оставив 5 тысяч рублей долгов, Потемкин подарил его вдове тысячу.[578]578
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1/Р. 115 (Кобенцль Иосифу II 4 фев. 1781), 265 (Кобенцль Иосифу II 4 дек. 1781), 278 (Иосиф II Кобенцлю 27 дек. 1781); РГАДА 11.946.119-123 (Р. Бромтон Потемкину 21 июня 1782); Cross 1997. Р. 309-310.
[Закрыть]
Энтузиазм, с которым Потемкин и Екатерина разделяли художественные вкусы друг друга, – еще одна трогательная сторона их отношений. Однажды в 1785 году, когда они уединились на два часа, дипломаты решили, что будет объявлена война, но выяснилось, что правители империи любовались восточными рисунками, привезенными английским путешественником Ричардом Уорсли. Неудивительно, что после кончины князя его коллекция пополнила собрание Эрмитажа.[579]579
Segur 1824-1826. Vol. 2. P. 341; Cross 1997. P. 357-358.
[Закрыть]
28 июля 1785 года Иеремия Бентам отплыл из Брайтона, напутствуемый мудрым советом своего покровителя графа Шелбурна: «Не связывайтесь ни с интригами, будь то в пользу Англии или России, ни с хорошенькими женщинами».[580]580
BM 33540. F. 168 (Лэнсдоун И. Бентаму б/даты).
[Закрыть] В Париже он встретился с Логаном Хендерсоном, будущим смотрителем ботанического сада, и сестрами Кертленд и поехал с ними через Ниццу, Флоренцию и Ливорно в Константинополь. Из турецкой столицы Иеремия отправил Хендерсона и его спутниц морем в Крым, а сам двинулся сушей и, после полного приключений путешествия в сопровождении отряда из двадцати всадников, к февралю 1786 года добрался до Кричева. Братья Бентамы обнялись после почти шестилетней разлуки.
Скоро выяснилось, что сестры Кертленд вовсе не родственницы Хендерсона; вероятно, они сожительствовали втроем. Потемкин поселил садовника с «племянницами» в татарском доме под Карасубазаром, но оказалось, что Хендерсон «не посадил в своей жизни ни одного цветочка, а мадемуазель [одна из сестер] не изготовила ни одной головы сыра».[581]581
Миранда. 9 янв. 1787.
[Закрыть]
Еще один из приехавших, Робук, путешествовал с «так называемой женой», которая оказалась профессиональной проституткой и предлагала свои услуги каждому из ньюкаелцев, желая освободиться от «грубияна-мужа». Сэмюэл сбыл ее князю Дашкову: содержанка садовника происходила из страны Шекспира! Бентам подозревал, что в Риге Робук украл у кого-то брильянты... Когда Потемкин вызвал Самюэла к себе, Иеремия остался управлять имением, что еще больше усугубило неразбериху. Пчеловод доктор Деброу осаждал кабинет Иеремии и требовал паспорта, чтобы вернуться на родину. Мошенники даже выкрали у Самюэла деньги...[582]582
ВМ 33540. F. 163 (С. Бентам И. Бентаму 10 июня 1785); ВМ 33540. F. 318-321 (И. Бентам К. Тромповскому 18/29 дек. 1786).
[Закрыть]
Несмотря на все эти безобразия, братья получали огромную выгоду, как материальную, так и творческую: «Здесь, в Кричеве, точнее, в нашем коттедже в трех милях от городка, где я теперь живу, в сутках не 24 часа, а гораздо больше», – писал Иеремия.[583]583
ВМ 33540. F. 31 (И. Бентам 19/30 дек. 1786).
[Закрыть] Он работал над своим «Кодексом», сводом гражданского права, трактатом «О вреде ростовщичества» и французской версией сочинения «О судебных доказательствах». Одной идеей он был обязан брату: Сэмюэл предложил построить новую фабрику так, чтобы управляющий мог видеть всех работников с центрального наблюдательного пункта. Иеремия тотчас решил применить эту идею для устройства тюрем, и теперь с утра до ночи работал над «Паноптиконом».
Братья преследовали и еще одну цель: обзавестись землей в Крыму. «Из нас получатся отличные фермеры, – утверждал Иеремия. – Не сомневаюсь, что князь даст по большому участку земли каждому из нас, если мы того пожелаем...» Потемкин сам предлагал братьям: «Скажите только, какой участок вас привлекает», – но Бентамы так и не стали крымскими магнатами, хотя получили часть одного из имений Корсакова.[584]584
ВМ 33540. F. 151 (И. Бентам отцу 27 мар. 1785); ВМ 33540. F. 64 (С. Бентам Полу Кери 18 июня 1784).
[Закрыть]
Сэмюэл тем временем управлял заводами, торговал с Ригой и Херсоном английским сукном, иностранной валютой (обменяв 20 тысяч рублей Потемкина на дукаты) и строил байдаки (речные лодки) на Днепре. За первые два года он построил два больших судна и восемь байдаков, в 1786 году – двадцать байдаков. Вдохновленный свершениями сына, старик Бентам стал подумывать, не приехать ли ему тоже в Россию.
В 1786 году светлейший дал Сэмюэлу новое задание. Уже три года он обсуждал с Екатериной ее поездку в южные губернии. Сэмюэл к этому времени стал настоящим экспертом по строительству барж и байдаков, а теперь Потемкин приказал ему приготовить тринадцать яхт и двенадцать особых галер для поездки государыни по Днепру до Херсона. Бентам экспериментировал с новым изобретением, которое называл «вермикулар» – «червячное судно» – и описывал его как «гребной плавучий поезд, состоящий из нескольких отсеков, сложно соединенных друг с другом». Сэмюэл выполнил заказ Потемкина, добавив к нему императорскую галеру, которая состояла из шести отсеков, имела длину 252 фута и приводилась в движение 120 веслами.
Иеремия Бентам, жаждавший познакомиться со знаменитым Потемкиным, все ждал, что светлейший посетит имение в отсутствие Сэмюэла.
«Очень долго мы ожидали прибытия князя с часу на час», – писал Иеремия Бентам, но Потемкин, как обычно, задерживался. Через несколько дней племянница светлейшего графиня Скавронская остановилась в Кричеве по пути из Неаполя в Петербург и сообщила, что «князь князей передумал приезжать». Некоторые историки утверждают, что Потемкин и Иеремия Бентам вели долгие философские споры, но ничто не подтверждает факта их встречи, тогда как, если бы она состоялась, Иеремия не преминул бы подробное ее описать.[585]585
Bentham. Correspondence. Vol. 3. P. 443 (И. Бентам отцу 28 апр./9 мая 1785); ВМ 33540. F. 296 (И. Бентам Дашкову 19 июля 1786); Soloveytchik 1947.
[Закрыть]
Тем временем колония разношерстных британцев под управлением философа вела себя все хуже и хуже. Потемкин до сих пор им не заплатил. Многие из англичан утешались традиционным для экспатриантов способом – пьянством и развратом. Доктор Деброу, садовник Робук и дворецкий Бенсон подняли открытый мятеж.
Проведя больше года в имении Потемкина, Иеремия Бентам уехал. В скором времени после его отъезда английская колония в Кричеве перестала существовать.
Несмотря на развал английской колонии, кричевское имение процветало: в Кричеве Потемкину удалось понизить здесь смертность, воспользовавшись советом его швейцарского врача доктора Бера (возможно, это было оспопрививание). Мужское население за несколько лет увеличилось с 14 тысяч до 21 тысячи. Отчеты об управлении имением демонстрируют его важность для херсонского флота, а письма Бентама в потемкинских архивах показывают, что причерноморские города использовали Кричев как базу продовольствия и боеприпасов. За два года и восемь месяцев, до августа 1785 года, предприятие Бентама отправило в Херсон такелажа, парусины и гребных судов на 120 тысяч рублей, канатов и полотна на 90 тысяч. В 1786 году Бентам поставил байдаков на 11 тысяч рублей. К тому времени, Сэмюэл уехал, выход полотняной мануфактуры утроился, производство корабельных снастей удвоилось.
К 1786 году фабрики приносили высокий доход: коньячный завод – 25 тысяч рублей в год; столько же – 172 ткацких станка; канатная фабрика производила тысячу пудов (16 тонн) в неделю, принося около 12 тысяч рублей.[586]586
Закалинская 1958. С. 37,41-43; Christie 1993. Р. 206; Christie 1970. Р. 197; Cross 1993. Р. 357-358.
[Закрыть] Впрочем, для Потемкина доходы и расходы значили мало: его единственной целью была слава и мощь империи, то есть армия, флот и города.
В 1787 году Потемкин внезапно продал все это имущество за 900 тысяч рублей, чтобы приобрести более обширное имение в Польше. Как и во всех его предприятиях, внезапная продажа того, что он так долго лелеял, должна была иметь серьезные политические причины. Некоторые из фабрик он перевел в свои кременчугские земли, другие оставил новым управляющим. После продажи имения кричевские евреи попытались собрать деньги, «чтобы Сэм Бентам смог купить этот город», но ничего не получилось.
Сэмюэлу Бентаму и Уильяму Гульду предстояли новые значительные роли. Князь уже использовал Сэма Бентама как консультанта по сибирским рудникам, управляющего заводами, кораблестроителя, командира мушкетеров, агронома и изобретателя. Теперь Бентаму предстояло поднять свои баржи вверх по реке с особым поручением, а потом стать квартирмейстером, знатоком артиллерийского дела, боевым морским офицером, сибирским проводником и торговцем между Китаем и Аляской – именно в таком порядке.
Гульд со своим штатом, который все продолжал пополняться мастерами из Англии, прочно вошел в потемкинское окружение: он предвещал приезд светлейшего, появляясь на новом месте за несколько недель до князя со своим инвентарем, работниками и саженцами. В начавшейся вскоре новой русско-турецкой войне ни одна из временных квартир Потемкина не считалась законченной без гульдовского сада.
21. БЕЛЫЙ НЕГР, ИЛИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Похоронила только что она
Любимца своего очередного,
Хорошенького мальчика Ланского.
Байрон. Дон Жуан. IX: 47. Пер. Т. Гнедич
25 июня 1784 года в Царском Селе на руках императрицы умер ее двадцатишестилетний фаворит генерал-поручик Александр Ланской. Болезнь Ланского случилась внезапно: неделю назад у него просто заболело горло. Казалось, он знал, что умирает – хотя Екатерина пыталась его разуверить, – и до последних минут сохранил то же достоинство, с каким умел нести свое двусмысленное положение. О его кончине скоро поползли злые слухи: якобы он надорвал хрупкое здоровье сильным возбуждающим средством, стремясь удовлетворить страсть царственной нимфоманки. Рассказывали, что «живот его лопнул», а вскоре после смерти «отвалились ноги. Запах стоял невыносимый. Те, которые полагали его в гроб, также умерли». Пошли слухи и об отравлении: не убил ли очередного соперника злодей Потемкин, уже доведший медленным ядом до сумасшествия Григория Орлова? Судя по скорбным письмам Екатерины Гримму и другим свидетельствам, можно предположить, что Ланской умер от дифтерии. Летняя жара и отказ Екатерины сразу предать тело земле объясняют и запах, и распухание.[587]587
Сб. РИО. Т. 23. С. 319 (Екатерина II Гримму 14 сен. 1784); Parkinson 1971. Р. 45-49; РА. 1886. № 3. С. 244-245: Из записок доктора Вейкарта; Массон 1996. С. 71.
[Закрыть]
