Текст книги "Потемкин"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)
Направляясь на юго-запад, в сторону Киева, иностранцы наблюдали русские обычаи: «за четверть часа до появления ее величества» крестьяне «падали ниц и поднимались через четверть часа после того, как мы скрывались из виду». Поприветствовать императрицу стекались толпы, но она не придавала этому особого значения. «И медведя смотреть кучами собираются», – говорила она своему секретарю.[695]695
Ligne 1809. Р. 65 (де Линь маркизе де Куаньи; принц присоединился к путешествию только в Киеве); Храповицкий. 17 янв. 1787.
[Закрыть] Императрица проехала по потемкинскому Кричеву, и Иеремия Бентам наблюдал шествие кортежа по главной улице, «украшенной ветками елей и других вечнозеленых деревьев и иллюминированной бочками смолы». Балы давались повсюду, каждый вечер. «Вот как мы путешествуем», – хвасталась Екатерина Гримму.[696]696
Christie 1993. Р. 177 (И. Бентам 19/30 янв. 1787); Сб. РИО. Т. 23. С. 393 (Екатерина II Гримму 23 янв. 1787).
[Закрыть]
29 января государыня прибыла в Киев, где всему двору предстояло дожидаться, пока сойдет лед на Днепре. Сюда собрались «толпы путешественников со всей Европы». Дороги к Киеву были запружены каретами вельмож. «Никогда в жизни я не встречала столько веселья, изящества и остроумия, – писала графиня Мнишек, племянница Станислава Августа, – Наши обеды в грязных еврейских корчмах так изысканны, что, закрыв глаза, можно вообразить, что мы – в Париже».[697]697
Segur 1925. Р. 222; Mniszech 1866. Р. 192.
[Закрыть]
Прибыв в Кременчуг, Потемкин стал проводить дни за слушанием концертов. «Была музыка и снова музыка», – не мог надивиться Миранда. Роговой оркестр сегодня, оратория Сарти завтра, украинский хор, квартеты Боккерини. Однако, прикрываясь маской беззаботности, Потемкин не мог не заниматься делами. Не все получалось так, как он хотел. Через два дня после прибытия Екатерины в Киев он делал смотр десяти эскадронам драгун. «Ни один ни к черту не годится, – записал Миранда. – Князь остался крайне недоволен».[698]698
Миранда. 26 мар. 1787; Mansel. Р. 106.
[Закрыть] Эскадрон кирасир под Полтавой даже не стали смотреть.
С прибытием Екатерины в Киев действия и перемещения Потемкина стали стремительны и непредсказуемы. Миранде и Нассау он приказал сопровождать его к императрице. 4 февраля, осмотрев войска и поприсутствовав на нескольких обедах, Потемкин встретился с бывшим молдавским господарем Александром Маврокордато. В нарушение духа Кучук-Кайнарджийского договора, турки изгнали Маврокордато из Молдавии: напряжение между Россией и Высокой Портой нарастало.
Киев, стоящий на правом берегу Днепра, представлял собой «греко-скифское» видение из «руин, монастырей, церквей, недостроенных дворцов» – древний русский город, переживающий тяжелые времена. «Для государыни построили дворец... Она принимала в нем духовенство, правительственных лиц, представителей дворянства, купцов и иностранцев, приехавших во множестве в Киев, куда привлекло их величие и новость зрелища, здесь их ожидавшего. В самом деле, им представлялся великолепный двор, победоносная императрица, богатая и воинственная аристократия, князья и вельможи, гордые и роскошные, купцы в длинных кафтанах, с огромными бородами, офицеры в различных мундирах, знаменитые донские казаки в богатом азиатском наряде и которых длинные пики, отвагу и удальство Европа узнала недавно, татары, некогда владыки России, теперь подданные, князь грузинский, повергший к трону Екатерины дань Фазиса и Колхиды, несколько послов от бесчисленных орд киркизов, народа кочевого, воинственного, наконец, дикие калмыки, настоящее подобие гуннов... Это было какое-то волшебное зрелище, где, казалось, сочеталась старина с новизною, просвещение с варварством, где бросалась в глаза противоположность нравов, лиц, одежд самых разнообразных».[699]699
Сегюр 1989. С. 419.
[Закрыть]
Дом Кобенцля стал своеобразным клубом для иностранцев, где собирались французы, немцы, множество поляков и даже несколько американцев, включая 25-летнего виргинского плантатора Литтлпейджа, камергера польского короля. Друг Джорджа Вашингтона, он сражался с англичанами у Гибралтара и Минорки и, страстный любитель театра, осуществил польскую премьеру «Севильского цирюльника» в доме у Нассау. Теперь он представлял Станислава Августа при дворе Потемкина. Главенствующее положение среди иностранцев занял, разумеется, де Линь – «приветливый с равными себе, уважаемый теми, кто стоял ниже него, фамильярный с вельможами и с даже монархами, он умел всем дать почувствовать себя легко». Впрочем, не все разделяли хорошее мнение о де Лине: Миранда нашел его «низким льстецом».[700]700
Zamoysli 1992. Р. 260; Davis 1961. Р. 27,119, 213; Миранда. 26 мар. 1787.
[Закрыть]
Светлейший поселился в Киево-Печерской лавре, полумонастыре-полукрепости, древнем лабиринте из церквей с двумя десятками куполов и пещер, где покоились останки монахов. Семьдесят пять святых лежали в этих катакомбах, не тронутые тлением. Когда Потемкин принимал здесь посетителей, тем казалось, что они попали «к визирю в Константинополь, Багдад или Каир. Здесь царили тишина и какой-то страх». Перед посетителями Потемкин являлся в фельдмаршальском мундире, весь в орденах и брильянтах, завитой и напудренный, но в монастыре, по своему обыкновению, возлежал на диване, делая вид, что не замечает ни польских князей, ни грузинских царевичей. Сегюр не желал, чтобы иностранцы заметили «посла французского короля принужденным подчиняться вместе с прочими высокомерию и причудам Потемкина». Он вспоминал, как в один из вечеров, «видя, что князь сидит за шахматами, не удостаивая [его] взглядом», он «прямо подошел к нему, обеими руками взял и приподнял его голову, поцеловал его и попросту сел подле него на диван».[701]701
Сегюр 1989. С. 420.
[Закрыть] В интимном кругу светлейший отбрасывал свое высокомерие и снова становился весел и приветлив со всеми.
Российская столица переместилась в Киев. «Какая пышность! Какой шум! – восклицал де Линь. – Сколько алмазов, золотых звезд и орденов! Сколько золотых цепей, лент, тюрбанов и шапок, остроконечных и отороченных мехами!» В доме Браницкой Нассау познакомил Миранду «со знатными поляками: графом Вельгор-ским, графом [Игнацием] Потоцким, «воеводой Русским» [Стани-славом-Щенсны] Потоцким, князем Сапегой, графом Мнишком и другими [...] Боже мой, какую роскошь позволяют себе эти поляки, как по части одежды, так и в смысле подаваемых яств».[702]702
Ligne 1827-1829. Vol. 21. Р. 6; Ligne 1809. Р. 33; Миранда. 17 и 12 фев. 1787.
[Закрыть]
14 февраля Потемкин представил Миранду Екатерине. На нее, несомненно, произвела впечатление его мужественная внешность, она расспрашивала его об инквизиции, жертвой которой он себя называл, и с этого дня включила его в кружок своих приближенных. «Играли в вист в обычной компании», записывал венесуэлец через несколько дней. Нассау жаловался жене, что ставки «высоковаты – по 200 рублей». Почти каждый вечер заканчивался непринужденным собранием у Нарышкина, как в Петербурге.[703]703
Миранда. 14 фев. 1787.
[Закрыть]
Как обычно, всех горячо интересовала личная жизнь Екатерины и Потемкина. Послы строчили депеши, путешественники тщательно записывали то, что им удалось подметить. Екатерину повсюду сопровождал Мамонов, «обязанный своим случаем князю Потемкину и не забывающий этого», как утверждал Нассау, но это не мешало циркулировать слухам об особой благосклонности императрицы к Миранде. «Ничто не избежало его вторжения, вплоть до августейшей особы, – сетовал молодой американский дипломат Стивен Сэйр, – ужасное открытие для меня, который провел в столице почти два года, но познакомился далеко не со всеми сферами этого сложно устроенного мира».[704]704
Aragon 1893. Р. 138; Baylen, Woodward 1950. P. 52-68.
[Закрыть]
В должности «любимой султанши» графиню Сивере скоро сместила Нарышкина, которой в доме ее отца восхищался Миранда. Как-то вечером у обер-шталмейстера обедала императрица. «Шла карточная игра, звучала музыка, танцевали». Екатерина играла в вист с Потемкиным, Сегюром и Мамоновым, а затем подозвала к себе Миранду и беседовала с ним об архитектуре Гранады. Настоящее веселье началось в 10 часов, когда государыня удалилась. «Барышня Нарышкина безупречно сплясала казачка, и... русскую, которая даже сладострастнее нашего фанданго... О, как прекрасно танцует [Нарышкина], как плавны движения ее плеч и талии! Они способны воскресить умирающего!» Светлейший, несомненно, разделял восхищение Миранды талантами этой девицы, потому что через несколько дней «более часа беседовал тет-а-тет с юной Марией Нарышкиной, излагая ей какую-то политическую материю, коей весьма озабочен, а она все повторяла, вздыхая: «Если бы это было правдой!»[705]705
Миранда. 20 и 28 фев. 1878.
[Закрыть]
Свита князя, включая Миранду и Нассау, проживала вместе с ним в Лавре, но вела себя далеко не по-монашески. Киев гудел весельем; на украинских жриц Венеры сыпался золотой дождь. В один из дней Миранда и Киселев, один из адъютантов Потемкина, прогулявшись по Подолу, «направились к некой польской еврейке, содержащей подходящих девиц, и она обещала предоставить их на ночь». Однако, когда венесуэлец пришел на «рандеву», «вместо обещанной утром красотки [ему] досталась только не ахти какая полька». Объезжая окрестности Киева, Миранда с сожалением отмечает, что женщины «достойного вида» так напудрены, накрашены и разодеты, что «напоминают французских модисток», и сокрушался, что «проклятая галльская фривольность заразила весь род людской, добравшись даже до глухих украинских сел!»[706]706
Миранда. 14 мар., 18, 19 фев., 22 мар. 1787.
[Закрыть]
Дипломаты пытались понять политический смысл происходящего, но «политические секреты остались между Екатериной, князем Потемкиным и графом Безбородко», – писал Сегюр. Когда французский посланник объявил Екатерине о намерении Людовика XVI созвать Генеральные штаты – событие, ставшее первым шагом к Французской революции, она «выразила [ему] свое удовольствие и с увлечением выхваляла эту меру; она видела в ней несомненный залог будущего восстановления наших финансов и учреждения общественного порядка». Конечно, Екатерина понимала, что означают парижские новости, но писала Гримму, что они не произвели на нее «особого впечатления».[707]707
Segur 1925. Р. 227-229; Сб. РИО. Т. 23. С. 399 (Екатерина II Гримму 4 апр. 1787).
[Закрыть]
Императрица готовилась к свиданию со своим бывшим возлюбленным, королем Станиславом Августом. Потемкин решил встретиться с ним первым, чтобы обсудить ход его свидания с Екатериной. Светлейший продолжал считать Польшу своим тылом и усиливал русское присутствие в этой стране. Теперь двумя его главными задачами было завоевать себе положение польского магната и добиться, чтобы Польша поддержала Россию в грядущей войне с турками.
Польские дела были так запутанны и неустойчивы, что Потемкин не придерживался единой политики. Через Ксаверия Браниц-кого он продолжал управлять пророссийской партией, враждебной королю. В конце 1786 года он дополнил эту тактику другой, приобретая в Польше огромные имения, на что имел право как польский дворянин (в 1783 году он продал несколько своих русских поместий, а теперь собирался проститься и с Кричевом). Он сообщил Миранде, что только что приобрел за два миллиона рублей земли площадью более 300 тысяч акров в Польше. Говорили, что на этих землях расположено 300 деревень и проживают 60 тысяч человек мужского пола. Князь заключил сложную сделку с князем Ксаверием Любо-мирским о покупке имений Смила и Мещерич на правом берегу Днепра, в треугольнике принадлежавшего Польше Киевского воеводства, вдававшегося в территорию России. В одной только Смиле на момент смерти Потемкина насчитывалось 112 тысяч душ мужского пола – население целого города. Имение располагало собственной судебной системой и даже небольшой армией.
Имения светлейший покупал на свои деньги, но в конечном счете средства все же брались из казны; это предприятие он считал в такой же мере личным, как государственным. Любомирский был одним из главных поставщиков древесины для Черноморского флота – и именно эти леса покупал теперь Потемкин. Приобретение земель в Польше делало Потемкина польским магнатом, то есть, с одной стороны, закладывало основы его будущего княжества за пределами России, а, с другой, являлось формой аннексии территории, дававшей ему возможность вписаться в польскую государственную систему и подчинить ее России. Екатерина уже пыталась подарить Потемкину герцогство Курляндское и королевство Дакию, если не польскую корону, но пока это не получалось. «В перлюстрации письма Фиц-Герберта в Лондон [...] – записал секретарь Екатерины Храповицкий, – кн[язь] Потемкин из новокупленных в Польше земель, может быть, сделает Tertium quid, ни от России, ни от Польши независимое». Екатерина понимала, чем грозит ее супругу восшествие на престол Павла. В конце того же года Потемкин писал Екатерине: «Покупка имения Любомирского учинена, дабы, зделавшись владельцем, иметь право входить в их дела и в начальство военное». Как все, связанное с Польшей, приобретение Смилы принесло Потемкину массу хлопот, втянув его в переговоры и судебные тяжбы, продлившиеся четыре года.[708]708
Переписка. № 824 (Потемкин Екатерине II 25 дек. 1787); Соловьев 1863. С. 198; Храповицкий. 16-17 мар. 1787; РГВИА 52.2.71.1-93; 52.2.35.9-35; 52.2.56.2; 52.2.74; 52.2.39 (переписка Потемкина с графом Мошинским по поводу прав на имения Смила и Мещерич).
[Закрыть]
Важной опорой Потемкина в Польше был король Станислав Август. Умаляя его власть с помощью коронного гетмана Браницкого и покупки польских земель, Потемкин тем не менее всегда симпатизировал ему – тонкому эстету и покровителю просвещения: их переписка несомненно теплее, чем того требовали дипломатические каноны, во всяком случае, со стороны Потемкина. Князь верил, что союз со Станиславом Августом может обеспечить
России поддержку в войне с Турцией, сохранить русское влияние в Польше и удержать ее от подчинения Пруссии. В качестве польского магната Потемкин мог бы лично командовать польской армией. Всех этих целей легче всего можно было достигнуть через короля.
Но в Киеве поляки сами уронили престиж своего монарха еще до его встречи с Екатериной. «Какими покорными и льстивыми по отношению к князю Потемкину кажутся мне эти пресмыкающиеся перед ним высокопоставленные поляки!» – записал Миранда после ужина у Браницкого. Интриги и адюльтер шли рука об руку; поляки «обманывали друг друга, и сами были обмануты, и обманывали других, и все это с необычайной любезностью». Больше всего они старались возвысить свой престиж в глазах Потемкина, «но его взгляд поймать нелегко, – шутил де Линь, – поскольку у него один глаз, да и тот косой».[709]709
Ligne 1809. Р. 34 (де Линь маркизе де Куаньи, письмо I).
[Закрыть]
Потемкин демонстрировал свою власть, возвышая одних поляков и унижая других. Все искали его внимания. Де Линь, Нассау и Литтлпейдж интриговали с поляками в интересах своих покровителей. Браницкий завидовал Нассау, который поселился в доме Потемкина, завладев таким образом «полем битвы». Браницкий и Феликс Потоцкий пытались убедить Потемкина, что Станислав Август противится продаже ему земель. Близость Александры Браницкой к императрице вызвала слухи о том, что она – внебрачная дочь Екатерины. Когда князю надоели козни Браницкого, он устроил ему такую «выволочку», что Александра слегла от расстройства. Тем не менее Браницкому и Феликсу Потоцкому он обеспечил теплый прием императрицы, тогда как на его врагов, Игнация Потоцкого и князя Сапегу, Екатерина «даже не соизволила взглянуть».[710]710
Aragon 1893. Р. 126 (Нассау-Зиген жене, фев. 1787); Kukiel 1955. Р. 18; Aragon 1893. Р. 131 (Нассау-Зиген жене, фев. 1787); Zamoyski 1992. Р. 294-295; Mniszech 1866. Р. 199.
[Закрыть]
В игры с Польшей оказался вовлечен даже Миранда. Один раз в присутствии знатных поляков он не встал при появлении князя; его примеру последовали и его собеседники, и на некоторое время Потемкин стал с ним холоден.[711]711
Миранда. 22 фев. 1787.
[Закрыть]
В начале марта князь в сопровождении Нассау, Браницкого и русского посла в Варшаве Штакельберга отправился на встречу с польским королем. Потемкин был одет в мундир польского шляхтича, с польскими орденами. Короля, сопровождаемого Литглпейд-жем, он принял, как своего государя. Они договорились о русско-польском союзе против Порты. Штакельбергу светлейший поручил выяснить отношение Станислава Августа к его планам обосноваться в Смиле. Король отвечал, что хочет получить согласие России на реформирование польской конституции.[712]712
Zamoyski 1992. Р. 294.
[Закрыть]
Двумя днями позже Миранда с волнением ожидал возвращения князя в Киев. Потемкин, немилость которого никогда не продолжалась долго, приветствовал его как старого приятеля: «Мы, кажется, век не видались. Как дела?» Но близился приезд императрицы, и светлейшему становилось не до иностранцев. Через Мамонова Екатерина предложила Миранде вступить в русскую службу, но тот признался, что планирует возглавить освобождение Венесуэлы от испанского владычества. Екатерина II Потемкин не могли не принять этот антибурбонский план благосклонно. Князь шутил, «поминая инквизицию, и предлагал отправить ее в Америку и в Каракас [...] и заметил, что в качестве инквизитора можно послать меня». Екатерина предложила Миранде покровительство русских миссий за границей, а он попросил «для вящей безопасности и завершения предприятия кредитное письмо на сумму в 10 тысяч рублей». Мамонов объяснил венесуэльцу, что для этого нужно «замолвить вначале словечко князю Потемкину». 22 апреля 1787 года будущий диктатор Венесуэлы простился с князем и императрицей. Испанцы наконец выследили его. Через несколько месяцев оба посла Бурбонов в Петербурге, испанский и французский, грозили оставить русскую столицу, если псевдо-граф и лжеполковник не будет выдворен за пределы империи. 10 тысяч он сполна так и не получил, но продолжал переписываться с Потемкиным.[713]713
Миранда. 21-22 фев., 11 мар., 11, 21 апр. 1787.
[Закрыть]
Когда Киев всем уже наскучил, артиллерийский салют возвестил, что лед на реке тронулся.
В полдень 22 апреля 1787 года императрица взошла на роскошную галеру, и на юг отправилась флотилия, какой еще никогда не видели берега Днепра.
24. КЛЕОПАТРА
Ее корабль престолом лучезарным
Блистал на водах Кидна. Пламенела
Из кованого золота корма,
А пурпурные были паруса
Напоены таким благоуханьем,
Что ветер, млея от любви, к ним льнул.
В лад пенью флейт серебряные весла
Врезались в воду, что струилась вслед,
Влюбленная в прикосновенья эти.
Царицу же изобразить нет слов.
У. Шекспир. Антоний и Клеопатра. Пер. М. Донского
В полдень 22 апреля 1787 года Екатерина, Потемкин и их свита взошли на галеру, где был накрыт стол на 50 человек. В 3 часа пополудни флотилия тронулась. За семью величественными и комфортабельными галерами, окрашенными снаружи в пурпур и золото, убранными золотом и шелком внутри, следовали восемьдесят судов с тремя тысячами матросов и солдат. На каждой галере имелись общая гостиная, библиотека, концертный зал, балдахин на палубе – и оркестр, сопровождавший каждую посадку и высадку почетных гостей (оркестром екатерининской галеры «Днепр» дирижировал маэстро Сарти). Спальни были отделаны тафтой и китайским шелком, в кабинетах стояли столы из красного дерева и удобные диваны, а уборные были снабжены водопроводом. Плавучая столовая вмещала семьдесят человек.
Воспоминание об этом фантастическом круизе навсегда запечатлелось в памяти его участников. «Множество лодок и шлюпок носилось впереди этой эскадры, которая, казалось, создана была волшебством», – вспоминал Сегюр. Народ «громкими кликами приветствовал императрицу, когда при громе пушек матросы мерно ударяли по волнам Борисфена своими блестящими, расписанными веслами». Это был «флот Клеопатры [...] невозможно представить себе более блистательного путешествия», – писал де Линь.[714]714
Ligne 1809. Р. 37; Сегюр 1989. С. 438-439. Основные описания путешествия Екатерины II – мемуары Сегюра, письма принцев де Линя и Нассау-Зигена (Aragon 1893); см. также: Madariaga 1981. Р. 393-395; Alexander 1989. Р. 256-257.
[Закрыть]
На берегах Днепра Потемкин организовал непрекращающееся театральное представление. Иногда на отлогих склонах маневрировали отряды казаков. «Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами».[715]715
Сегюр 1989. С. 439.
[Закрыть]
Утром свита императрицы была предоставлена самой себе. В полдень на царской галере стреляла пушка и в столовой императрицы собирались гости, иногда всего десять человек. В 6 часов вечера начинался ужин у императрицы. В 9 часов Екатерина удалялась, и все отправлялись к князю Потемкину. Несмотря на беспрецедентную пышность, обстановка в плавучих апартаментах была вполне интимной. Однажды вечером Мамонов, которому наскучил его распорядок дня, попросил Нассау и нескольких других остаться на партию в вист. Как только они начали игру в гостиной Екатерины, она вышла из будуара, с распущенными волосами и с ночным чепчиком в руке, в пеньюаре персикового цвета с голубыми лентами. Императрица выразила надежду, что не помешает их игре, извинилась за «дезабилье» и непринужденно беседовала до 10 часов вечера. Игра продолжалась до половины второго.
Принц де Линь, удивлявший Сегюра живостью своего воображения и юношеским умом, рано утром будил его стуком в тонкую перегородку и «читал экспромты в стихах и песенки, только что им сочиненные. Немного погодя его лакей приносил [...] письмо в 4 и 6 страниц, где остроумие, шутка, политика, любовь, военные анекдоты и эпиграммы мешались самым оригинальным образом». Ничто не могло быть удивительнее этой переписки, «которую вели между собою австрийский генерал и французский посланник, лежа стена об стену в галере, недалеко от повелительницы Севера, на волнах Борисфена, в земле казаков и на пути в страны татарские!» – вспоминал Сегюр. Зрелище, разворачивавшееся перед именитыми путешественниками, отражало таланты его импресарио: «Стихии, весна, природа и искусство, казалось, соединились для торжества этого могучего любимца».[716]716
Сегюр 1989. С. 446.
[Закрыть]
Через три дня после выхода флотилии из Киева король Польши Станислав Август прибыл в Канев, чтобы приветствовать императрицу с польского берега. В последний раз они встречались, когда он был молодым мечтателем, а она – несчастной женой взбалмошного принца. Женщину, которую он никогда не переставал любить, Понятовский не видел двадцать восемь лет и, быть может, лелеял мечты о возобновлении союза. «Вам нетрудно вообразить, – писал он Потемкину в феврале 1787 года, – с каким волнением я ожидаю этого счастливого момента».[717]717
РГАДА.5.166.14, 9 (Станислав Август Потемкину 16-17 фев. 1787).
[Закрыть]
Станислав Август оставался красивым, чувствительным и тонким человеком. Потемкин и Станислав Август имели общие вкусы в музыке, архитектуре и литературе, но король не мог позволить себе доверять князю. Жизнь Станислава Августа состояла из ряда унижений. В политическом смысле он занимал самую слабую позицию, какую можно вообразить; в личном – он был не соперник политику масштаба Потемкина. Политические устремления короля раздражали Екатерину, а его личная искренность была для нее почти невыносима.
Настоящим поводом для встречи была, конечно, не любовная ностальгия, а надежда Понятовского на возрождение Польши. Усугубляющийся хаос, упрямая гордость дворянства и сложный лабиринт проблем делали Речь Посполитую политической загадкой для любившей порядок Екатерины, но были очень на руку ловкому Потемкину. План антитурецкого союза, о котором он договорился с королем, мог предотвратить гибель Польши.
В Каневе флотилия встала на якорь. В 11 часов 25 апреля Безбородко и гофмаршал князь Барятинский отправились навстречу королю на шлюпке. «Господа, король польский поручил мне представить вам графа Понятовского», – сказал Станислав Август (польские монархи не имели права покидать территорию страны). Когда Станислав Август вступил на галеру императрицы, Сегюр и другие придворные окружили его, «желая заметить первые впечатления и слышать первые слова двух державных особ, которые находились в положении, далеко не сходном с тем, в каком встречались когда-то, соединенные любовью, разлученные ревностью и преследуемые ненавистью». Однако ожидания свиты не оправдались: после весьма холодного обмена приветствиями король и императрица удалились в кабинет. Когда они появились через полчаса, «черты императрицы выражали какое-то необыкновенное беспокойство и принужденность, а в глазах короля виднелся отпечатое грусти, которую не скрыла его принужденная улыбка». «Мы не виделись тридцать лет, – писала позднее Екатерина, – и вы можете вообразить, что нашли друг друга несколько переменившимися».[718]718
Zamoiski 1992. Р. 297; Сегюр 1989. С. 442; Сб. РИО. Т. 23. С. 407-408 (Екатерина II Гримму 26 апр. 1787).
[Закрыть]
После обеда произошла трогательная сцена. Взяв из рук пажа перчатки и веер императрицы, король протянул их ей, но никак не мог найти свою шляпу. Екатерина велела принести шляпу и подала ее королю. «Покрыть мою голову дважды, – сказал он, намекая на свою корону. – Вы слишком добры, мадам!» Отдохнув, Станислав Август перешел на плавучую резиденцию Потемкина. Светлейший попытался примирить его с Браницким, но тот держал себя так дерзко, что Станислав Август вышел из каюты. Потемкин бросился за ним с извинениями, императрица и князь сделали БраницкрмУ выговор – но он, разумеется, остался в их свите.
В 6 часов вечера король вернулся на царскую галеру для политических переговоров. Прогуливаясь с Екатериной по палубу, он предложил русско-польский союз. Она обещала дать ответ. Князь беззаботно играл в карты неподалеку. Екатерина была в гневе, дао он не пришел ей на помощь. «Почему князь Потемкин и вы постоянно бросаете нас?» – выговаривала она де Линю. Станислав Август умолял Екатерину отужинать в Каневе, где он потратил едва ли не все свои деньги, готовя двухдневный пир и фейерверк, но она не снизошла к его мольбам. Она объявила Потемкину, что не собирается решать дела впопыхах: «Всякая перемена намерения, ты сам знаешь, что мне неприятна». Потемкин, то ли из уважения к Станиславу Августу, толи осерчав на то, что Екатерина сломала его польский план, продолжал играть в карты и ничего не ответил. Екатерина разгневалась еще сильнее и стала еще спокойнее, а король еще мрачнее. Придворные смотрели во все глаза. «Князь Потемкин ни слова не говорил, – сказала Екатерина на следующий день своему секретарю, – принуждена была говорить беспрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться». В конце концов она согласилась посмотреть на фейерверк со своей галеры.[719]719
Ligne 1809. Р. 40 (де Линь маркизе де Куиньи); Переписка. № 758 (Екатерина II Потемкину 25 апр. 1787); Храповицкий. 26 апр. 1787.
[Закрыть]
Король, униженный в очередной раз, откланялся. «Не показывайте своей досады, – шепнул ему де Линь. – Вы только радуете двор, который вас ненавидит». Екатерина была сильно сердита на Потемкина. Тот угрюмо удалился на свой «Буг». Она посылала ему записки: «Я на тебя сержусь, ты ужасно как неловок». Флотилия простояла у причала до ночи, дождавшись великолепной имитации извержения вулкана. Острослов де Линь заметил, что король провел в Каневе «три месяца и истратил три миллиона, чтобы провести с императрицей три часа». Через несколько дней после отбытия флотилии Станислав Август написал Потемкину: «Я был рад встретиться с императрицей. Я не узнаю ее, но, хотя мне грустно, надеюсь, что князь Потемкин остается моим другом».[720]720
Mansel 1992. Р. 111; Переписка. № 759 (Екатерина II Потемкину 25 апр. 1787); РГАДА 5.166.9 (Станислав Август Потемкину 7 мая 1787).
[Закрыть]
Следующим государственным мужем, ожидавшим Екатерину на ее пути, был император Священной Римской империи. Иосиф II и Екатерина II двигались навстречу друг другу. 30 апреля флотилия достигла Кременчуга – из-за противного ветра позднее, чем ожидалось. Иосиф, снова инкогнито, под именем графа Фалькенштейна, ждал ниже по реке, в Кайдаке, нетерпеливый, как всегда.
Иосиф не хотел ехать в Россию, но его визит был необходим Екатерине и Потемкину, для которых союз с Австрией являлся главным оружием против Османов. «Может быть, удастся найти какой-нибудь Предлог и отказаться», – писал император своему канцлеру. Напыщенный Габсбург счел приглашение Екатерины «крайне бесцеремонным». Он велел Кауницу составить ответ «честный, короткий; но дающий княгине Цербстской понять, что ей следует распоряжаться моим временем с большей осторожностью», – но потом согласился на поездку: он жаждал осмотреть русские войска, в глубине души надеясь убедиться в превосходстве австрийских, и не без сарказма писал Потемкину, что с нетерпением ждет увидеть его «интересные предприятия и удивительные творения». Теперь, в ожидании Екатерины, он занимался самостоятельным осмотром Херсона, а Екатерина не понимала – куда он пропал?[721]721
РГВИА 271.1.43.1 (Иосиф II Потемкину 25 нояб. 1786); этот неопубликованный архив содержит большую часть переписки Потемкина с Иосифом II, его преемником Леопольдом и канцлером Кауницем; Joseph II – Cobenzl. Vol. 2. Р.
[Закрыть]
Императрица высадилась в Кременчуге и осмотрела элегантный дворец, разумеется, окруженный «волшебным английским парком» с тенистой зеленью, ручьями и грушевыми деревьями. Потемкин приказал привезти издалека огромные дубы – «такие же широкие, как он сам», шутил де Линь – и насадить из них целую рощу. Затем Екатерина осмотрела 15-тысячный корпус, включавший несколько полков потемкинской новой легкой кавалерии, о которой Кобенцль отозвался в превосходных тонах. Дав бал на 800 человек, Екатерина продолжила путь вниз по реке.
Как только царская галера скрылась из виду, у кременчугской пристани появился, опоздав всего на несколько часов, «вермикулар» Сэма Бентама: составная галера из шести барж, предназначенная для Екатерины.{78} Потемкин приказал Бентаму следовать за его судном, наследующее утро осмотрел плавучего «червя» и, по словам Бентама, остался «как нельзя более доволен». Тогда флотилия снова пустилась в путь, Бентам последовал за ней. Он утверждал, что императрица заметила его творение и восхитилась им, – хотя Потемкину, вероятно, пришлось утешать его за то, что эффект неожиданности не удался.[722]722
ВМ. 33540. F. 365-366 (С. Бентам И. Бентаму 16 мая 1787).
[Закрыть]
Не дойдя двадцати пяти миль до Кайдака, где планировалась встреча с Иосифом, несколько галер село на мель. Флотилия остановилась. Потемкин понял, что по воде до места не добраться. Торжественная встреча грозила обернуться неразберихой: императрица села на мель; император потерялся; лошадей не хватало; баржи с провизией и кухней также застряли на мелководье. Положение спас «плавучий червяк» Бентама.
Оставив императрицу, Потемкин, к восторгу Бентама, поднялся к нему на борт и отправился навстречу Иосифу. Подойдя к Кайдаку» неподалеку от того места, где не так давно бурлила Запорожская Сечь, он предпочел заночевать на судне, а не в одном из дворцов на берегу. На следующее утро, сойдя на берег, он отыскал императора, который также поднялся на «вермикулар». Бентам сиял от гордости, выслушивая комплименты от великих мира сего, но те все же больше интересовались друг другом, чем английскими изобретениями.
Потемкин и Иосиф договорились сделать императрице «сюрприз». Чтобы «сюрприз» получился, светлейший послал курьера предупредить о нем Екатерину, а затем Кобенцль – курьера к Иосифу, чтобы сообщить, что она предупреждена. 7 мая Екатерина села в карету и устремилась навстречу «сюрпризу».
В сопровождении Мамонова, Александры Браницкой и де Линя государыня прошла через поле и, по ее собственному выражению, «столкнулась нос к носу» с Иосифом, который прогуливался в обществе Кобенцля. Сев в одну карету, их величества проделали тридцать верст до Кайдака, где выяснилось, что кухни и повара остались далеко позади. Потемкин мчался вперед, чтобы давать распоряжения, и о еде не думал. «Не было ни поваров, – возмущался Иосиф, – не прислуги». Хотя императору, путешествующему без церемоний, и не подобает заботиться о таких мелочах, императорское турне грозило обернуться фарсом.[723]723
Сб. РИО. Т. 23. С. 410 (Екатерина II Гримму 15 мая 1787); Joseph II und Katarina. P. 356 (Иосиф II Ласси 19 мая 1787).
[Закрыть]
Мастер импровизации Потемкин «взял на себя обязанности шеф-повара, – весело сообщала Екатерина Гримму, – принц Нассау – поваренка, а генерал Браницкий – пекаря». После обеда Потемкин продемонстрировал «жирандоль» – фейерверк, представлявший собой вензель Екатерины, озаренный 4 тысячами ракет, и еще одно «извержение вулкана». В XVIII веке фейерверки, вероятно, были для глав государств такой же рутиной, как для сегодняшних – посещения заводов и молодежных центров. Интересно лишь, удалось ли этому зрелищу заставить монархов забыть о потемкинской стряпне. Екатерина говорила, что «их величествам никогда не прислуживали такие высокопоставленные и такие неумелые слуги», но обед был «так же хорош, как и плох». Австрийский император высказался более определенно: «Обед состоял из абсолютно несъедобных блюд».
