Текст книги "Потемкин"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)
В течение долгих лет Иосиф и его мать Мария Терезия избегали контактов с Россией, считая Екатерину цареубийцей и нимфоманкой. Теперь Иосиф решил пойти против матери, в чем его поддержал канцлер, князь Венцель фон Кауниц, автор «дипломатической революции» 1756 года, помирившей Австрию с ее старым врагом, Францией. Кауниц инструктировал своего австрийского посланника в Петербурге: «Поставьте отношения с господином Потемкиным на дружескую ногу [...] Сообщите мне, каков он к вам сейчас».[402]402
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. P. 6 (Кауниц Кобенцлю 14 апр. 1780).
[Закрыть]
22 января 1780 года Иосиф передал Екатерине через ее посла в Вене князя Дмитрия Голицына, что желал бы с ней встретиться. Предложение поступило как нельзя кстати. 4 февраля она дала свое согласие, сообщив об этом только Потемкину, Безбородко и Панину, к неудовольствию последнего. Встречу наметили на 27 мая, в Могилеве.
Императрица и Потемкин ждали Иосифа с нетерпением и непрерывно обсуждали встречу. В конце апреля светлейший уехал в Могилев готовить свидание глав двух империй. 9 мая 1780 года Екатерина выехала из Царского Села со свитой, куда входили Александра и Екатерина Энгельгардт и Безбородко. Никиту Панина оставили в Петербурге. Император Иосиф прибыл в Могилев первым. Екатерина продолжала обсуждать с Потемкиным детали встречи: «...буде луче найдешь способ, то уведоми меня», – пишет она, предложив, «как выгоднее будет условиться о свидании без людей», и заканчивает: «Прощай, друг мой, мы очень тоскуем без тебя».[403]403
Переписка. № 590 (Екатерина II Потемкину после 22 мая 1780).
[Закрыть]
15. ИМПЕРАТОР СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Не ты ль, который взвесить смел
Мощь Росса, дух Екатерины,
И опершись на них, хотел
Вознесть твой гром на те стремнины,
На коих древний Рим стоял
И всей вселенной колебал ?
Г.Р. Державин. Водопад
21 мая 1780 года князь Потемкин приветствовал императора Иосифа II, прибывшего в Россию инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. Иосиф хотел немедленно приступить к обсуждению политических дел, но князь предложил ему сначала отправиться в церковь. «До сих пор мы виделись с Потемкиным только в публичных местах и он не проронил о политике ни слова», – жаловался император своей матери, императрице-королеве Марии Терезии.[404]404
Maria Theresa – Joseph II. Vol. 3. P. 246 (Иосиф II Марии Терезии 2 июня н.с. 1780).
[Закрыть] На нетерпение императора Потемкин отвечал только уклончивой любезностью: опоздание Екатерины на один день было рассчитанным политическим маневром. Никто не знал, что они с Потемкиным задумали. Фридрих II, турецкий султан и английский посланник в Петербурге одинаково напряженно ждали результата встречи.
Князь вручил императору письмо от Екатерины, где она прямо высказывала свои надежды: «Клянусь, что сегодня для меня нет ничего труднее, чем скрыть мою радость. Само имя графа Фалькенштейна внушает полное доверие...» Потемкин, также в письме, пересказал свои первые впечатления Екатерине. «О Фальк[енштейне] стараться будем разобрать вместе», – отвечала она, выезжая из Шклова в Могилев.[405]405
Joseph II und Katarina. Письмо 3 (Екатерина II Иосифу II 19 мая 1780); Переписка. № 591 (Екатерина II Потемкину 23 мая 1780).
[Закрыть]
Последнее легче было сказать, чем сделать: загадочный характер императора озадачивал современников так же, как он озадачивает историков. В его правлении, как ни в чьем другом, сказались противоречия просвещенного деспотизма: одержимый экспансионистским духом, Иосиф жаждал освободить свой народ от предрассудков прошлого. Себя он считал военным гением и монархом-философом, подобным Фридриху Великому, вражда с которым чуй* не лишила его Престола. Восторженный идеалист, он презирал людей и не понимал, что политика – это искусство возможного.' Его напряженные реформаторские усилия основывались на безграничном честолюбии. Он почти всерьез полагал, что государство – это он.
О своем инкогнито он заботился так же, как о своем быте и своих реформах. «Вам известно [...] что во всех моих путешествиях я строго соблюдаю и ревностно охраняю права и преимущества, какие дает мне имя графа Фалькенштейна, – инструктировал Иосиф австрийского посланника в Петербурге Кобенцля. – Поэтому я буду в мундире и без орденов [...] Позаботьтесь подобрать для меня в Могилеве небольшую и скромную квартиру».[406]406
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. P. 1 (Иосиф II Кобенцлю) 13 апр. 1780).
[Закрыть]
Объявивший себя «первым чиновником государства», Иосиф появлялся на людях в простом сером мундире в обществе одного или двух сопровождающих, желал есть только самую простую пищу и спать не во дворцах, а в трактирах, на походной кровати. Это был вызов импрессарио встречи – Потемкину. Потемкин принял вызов: в России было мало трактиров, и князь оборудовал под них дворцы.
«Он слишком много правил и недостаточно царствовал», – говорил об Иосифе принц де Линь. После смерти своего отца в 1765 году Иосиф стал императором Священной Римской империи германской нации, – «кайзером» по-немецки, «цесарем» по-русски. Но власть над габсбургской монархией, включавшей Австрию, Венгрию, Галицию, австрийские Нидерланды, Тоскану, Словению и Хорватию, он делил ро своей матерью, величественной Марией Терезией. Несмотря на свою католическую набожность, именно она заложила основание для преобразований Иосифа, к которым он приступил с таким рвением, что они превратились сначала в анекдот, а затем в проклятие. Его реформы сыпались на подвластные ему народы как палочные удары. Он не понимал неблагодарности подданных. Когда он запретил использование гробов на похоронах (для экономии времени и древесины), ему ответили такой яростью, что распоряжение пришлось отменить. «Он даже души хочет облачить в мундиры! – восклицал Мирабо. – Это верх деспотизма».
Личная жизнь Иосифа была трагична: первая его жена, Изабелла Пармская, одаренная натура, предпочитала своему мужу его сестру. Когда через три года брака она умерла, 22-летний император был безутешен. Через семь лет от плеврита умерла и его обожаемая дочь. Потом, чтобы получить право на владение Богемией, он женился на наследнице Виттельбахской и обращался с ней очень жестоко.
Де Линь вспоминал, что Иосиф «не имел ни капли чувства юмора и не читал ничего, кроме официальных бумаг». На себя он смотрел как на совершенство рационального достоинства, а на других – с сарказмом и пренебрежением. «Самым большим врагом этого государя, – говорила Екатерина, – был он сам».
И в этом-то человеке нуждался теперь Потемкин, чтобы осуществить свои главные свершения.[407]407
Mansel 1992. Р. 80; Ligne 1880. Vol. 1. P. 310; Ligne 1795-1811. Vol. 20. P. 79; Ligne 1809. Vol. 2. P. 34; Сб. РИО. Т. 23. С. 440 (Екатерина II Гримму 19 апр. 1788); Crankshaw 1969. Р. 254-268; Wheatcroft 1995. Р. 226-236; Blanning 1970. Р. 47-67,151-155; Beales 1987. Р. 31-89, 306-337, 431-438.
[Закрыть]
24 мая 1780 года императрица въехала в Могилев через триумфальную арку; ей предшествовал эскадрон кирасир – зрелище кортежа произвело впечатление даже на саркастического Иосифа: «Это было великолепно – польская шляхта верхами, гусары, кирасиры, генералы... наконец, она сама в двухместной карете, с фрейлиной девицей Энгельгардт». Под пушечный салют и колокольный звон Екатерина, вместе с Потемкиным и фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским, отстояла молебен и направилась в дом наместника. Последовали четыре дня театральных представлений и фейерверков. Заштатный Могилев, отобранный у Польши только в 1772 году, полный поляков и евреев, превратился в город, достойный императоров. Итальянский архитектор Бригонци построил театр, где для высоких гостей пела его соотечественница Бонафина.[408]408
Maria Theresa—Joseph II. Vol. 3. Р. 246 (Иосиф II Марии Терезии 2 июня 1780).
[Закрыть]
Светлейший познакомил императора и императрицу. После обеда они стали обсуждать дела в присутствии только Потемкина и Александры Энгельгардт. Екатерина нашла, что Иосиф «очень умен, любит говорить и говорит хорошо». Она не объявляла прямо о своих видах на Константинополь и планах раздела Османской империи, но оба знали, зачем встретились. Иосиф писал матери, что «проект учреждения империи на востоке кипит у нее в голове и волнует ее душу». Иосиф поделился с Екатериной своими планами, о которых она писала Гримму, что «не осмеливается их разгласить».[409]409
Сб. РИО. С. 175-182 (Екатерина II Гримму).
[Закрыть] Они должны были нравиться друг другу – и делали для этого все, что могли.
Фельдмаршал Румянцев поинтересовался, предвещают ли эти торжества союз с Австрией. Императрица ответила, что «союз сей касательно турецкой войны выгоден, и князь Потемкин то советует». Румянцев сказал, что ей стоило бы самой решать такие вопросы. «Один ум хорош, – парировала Екатерина, – а два лучше».[410]410
Энгельгардт 1997. С. 26-30.
[Закрыть]
Иосиф, подобно другим бездарным военачальникам (как тут не вспомнить Петра III и цесаревича Павла) любил военные смотры и парады и хотел в полной мере насладиться ими во время визита в Россию. Потемкин вежливо сопровождал его, показывая русские полки, но находил его непоседливость утомительной. Однажды ему самому пришлось командовать маневрами кавалерии. Для наблюдения за этими маневрами Иосиф и Екатерина заняли места в специальном шатре, а прочие зрители смотрели, сидя верхами. Послышался далекий гул и появились несколько тысяч всадников во главе с князем Потемкиным. Он поднял саблю, чтобы скомандовать «в атаку», но его конь, не выдержав тяжелой ноши, вдруг присел на задние ноги и взвился на дыбы. Потемкин едва удержался в седле. Находясь на расстоянии лье от зрителей, полк перешел в галоп и остановился у самого императорского шатра в строгом порядке. «Я никогда не видел ничего подобного», – восхищался Иосиф.[411]411
Lojek 1979. Р. 58.
[Закрыть]
30 мая Екатерина II Иосиф оставили Могилев и в одной карете выехали в Смоленск, где на время расстались. Иосиф со свитой всего из пяти человек в сопровождении Потемкина отправился осматривать Москву, а Екатерина вернулась в Петербург. Легенда гласит, что Потемкин пригласил Екатерину посетить Чижево, где принял ее вместе со своим племянником Василием Энгельгардтом, теперь владельцем имения.
Иосиф не понимал Потемкина. «Князь Потемкин желает ехать в Москву, чтобы все мне показать, – сообщал он матери. – Его кредит неизменно высок. Ее величество даже раз назвала его за столом своим верным учеником [...] Но пока он не сказал ничего примечательного. Надеюсь, он покажет себя во время поездки». Однако императора снова ждало разочарование. Князь ничем себя не показал и вообще провел с Иосифом слишком мало времени. К моменту отъезда из Москвы император негодовал: Потемкин «позволил себе отдыхать. В Москве я виделся с ним всего трижды и он ни разу не поговорил со мной о делах». Этот человек, заключал он, «слишком ленив и беззаботен, чтобы приводить что-нибудь в движение».[412]412
Maria Theresa – Joseph II. Vol. 3. P. 250, 260 (Иосиф II Марии Терезии 8 и 19 июня 1780).
[Закрыть]
18 июня Иосиф и Потемкин прибыли в Петербург. В Царском Селе Потемкин приготовил для графа Фалькенштейна сюрприз. Он приказал английскому садовнику Екатерины, с символичной фамилией Буш{61} соорудить для императора, любителя постоялых дворов, таверну. Впоследствии садовник с гордостью рассказывал, как он вешал над входом в павильон вывеску с надписью «Доспехи графа Фалькенштейна». На груди у садовника красовалась табличка «Хозяин таверны». Иосиф отужинал в «Доспехах графа Фалькенштейна» вареной говядиной, супом, ветчиной и «вкусными, но простыми русскими блюдами».[413]413
Dimsdale. 7 сен. н.с. 1781.
[Закрыть]
Тем временем и русские министры и иностранные дипломаты были как на иголках, чувствуя приближение глобальных перемен. Хотя, несмотря на взаимные комплименты, Екатерина II Иосиф ни о чем конкретном пока не договорились, сам факт визита императора в Россию произвел сильное впечатление и в Европе и при петербургском дворе. Граф Никита Иванович Панин и его воспитанник великий князь Павел Петрович, сторонники союза с Пруссией, пришли в отчаяние. Сам же Фридрих, чтобы уравновесить успех Иосифа, решил отправить в Петербург с визитом своего племянника и наследника, Фридриха Вильгельма.
26 августа Потемкин и Панин вместе приветствовали прусского принца, однако от его приезда в Петербург Пруссия не выиграла ничего. Екатерина отнеслась к нему равнодушно, назвав «неповоротливым, неразговорчивым и неуклюжим толстяком Гу». Фридрих Вильгельм скоро надоел всей столице, за исключением великого князя Павла, который был рад любому представителю обожаемой им державы.
Французский поверенный в делах Корберон и прусский посланник Герц, принимая желаемое за действительное, убеждали себя и своих королей в том, что визит Иосифа ничем не грозит. Корберон, однако, посетил обед, на котором присутствовали супруги Кобенцли и только что прибывший граф де Линь с сыном. Корберон нашел, что «гранд-сеньор Фландрский» всего лишь «старая развалина» – и сильно его недооценил.[414]414
Corberon 1904. Vol. 2. Р. 274-275 (8 авг. 1780).
[Закрыть]
Принц Шарль-Жозеф де Линь приехал в Петербург специально по поручению Иосифа – это было тайное орудие Австрии против прусского визитера.
Пятидесятилетний принц де Линь был по-мальчишески живой, умный и острый на язык аристократ века Просвещения. Наследник княжества, полученного его предком в 1602 году, он женился на наследнице Лихтенштейна, но в первые же недели после женитьбы назвал свой брак абсурдным, а потом вовсе перестал его замечать. В Семилетнюю войну он командовал собственным полком и даже отличился в сражении при Колине. «Я желал бы быть хорошенькой девушкой до 30 лет, генералом [...] до 60-ти, – говорил он после войны Фридриху Великому, – а потом, до 80-ти, кардиналом». Одно обстоятельство, однако, жестоко его угнетало: он хотел, чтобы его всерьез считали генералом, но никто, от Иосифа до Потемкина, никогда не поручал ему военного командования.
Главным талантом де Линя было умение дружить. «Очарователь Европы» проживал каждый день как комедию, которая готова вылиться в эпиграмму, на каждую девушку смотрел как на возможное приключение, из которого родится поэма, и ожидал, что каждый монарх жаждет быть покоренным блеском его острот. Польстить он действительно умел. «Какой бесстыдный лицемер этот де Линь!» – возмущался один из очевидцев его светской игры. И тем не менее он был другом Иосифа II и Фридриха Великого, Руссо и Вольтера, Казановы и королевы Марии Антуанетты. Ни в ком, как в де Лине, не отразился в такой степени дух космополитизма XVIII века: «Мне нравится всюду быть иностранцем... – говорил он. – Французом в Австрии, австрийцем во Франции, французом и австрийцем в России».
Письма де Линя переписывали, а его остроты повторяли во всех гостиных Европы – впрочем, для того они и сочинялись. Прекрасный писатель, он оставил непревзойденные портреты великих людей своего времени, в том числе и Потемкина. Его «Пестрые заметки» вместе с «Историей моей жизни» Казановы – два лучших описания эпохи: де Линь находился на верхней, Казанова на нижней ступени этого общества. На балах и за карточными столами, в театрах и борделях, придорожных трактирах и королевских дворцах они встречали одних и тех же шарлатанов, герцогов, куртизанок и графинь.
Потемкина принц привел в восторг. Их дружбе предстояло то разгораться, то затухать и остаться запечатленной в многочисленных письмах де Линя, хранящихся ныне в архивах Потемкина. «Дипломатического жокея», как он сам называл себя, приглашали на все приватные собрания, где императрица играла в карты, на прогулочные поездки и обеды в Царском Селе.
Неповоротливый Фридрих Вильгельм не имел в светском общении никаких шансов против де Линя, которого Екатерина объявила «самым приятным и легким в обхождении человеком, какого она когда-либо встречала, соединяющим глубокий оригинальный ум с детской проказливостью». Как-то раз, устроив в Эрмитажном театре спектакль, бал и ужин в честь прусского принца, Екатерина исчезла с глаз публики. Присутствовавшие на приеме недоумевали, куда она могла удалиться. Оказалось, она играла в бильярд с Потемкиным и де Линем.[415]415
Основные источники для портрета принца де Линя – Mansel 1992 и сочинения самого Ш.Ж. де Линя, а также неопубликованные письма его Потемкину в РГАДА и РГВИА, приводимые ниже. См. также: Miranda 1929. Р. 294; Ligne 1809. Vol. 2. Р. 71 (Линь Куаньи 8 авг. 1780); Mansel 1992. Р. 21, 29, 65, 93; Сб. РИО. Т. 23. С. 185 (Екатерина II Гримму 7 сен. 1780); Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. Р. 53 (Кобенцль Иосифу II 17 сен. н.с. 1780); Harris 1844. Р. 287 (Харрис Стормонту 22 сен./З окт. 1780).
[Закрыть] Когда Фридрих Вильгельм уехал, ничего не добившись, Екатерина II Потемкин с облегчением вздохнули. Зато де Линя русские не хотели отпускать ни за что. Как истинный джентльмен, «дипломатический жокей» немного продлил время своего визита. В октябре Потемкин показал ему один из своих полков и наконец позволил отбыть, осыпав подарками. Потемкин не переставал спрашивать у Кобенцля, когда де Линь вернется.
Именно этого и хотели австрийцы. Они расточали Потемкину комплименты; Кобенцль просил своего императора упоминать имя светлейшего в каждой «открытой» депеше.
17/28 ноября 1780 года Мария Терезия наконец освободила Иосифа от своей суровой опеки. В скорбных письмах, которыми обменивались Вена и Петербург, сквозила радость. «Император, – писал де Линь в письме к Потемкину 25 ноября, через неделю после смерти императрицы, – исполнен дружеских чувств к вам [...] Я имел истинное удовольствие убедиться, что они полностью совпадают с моими [...] Давайте мне знать время от времени, что вы меня не забыли».[416]416
РГАДА 11.893.9 (Линь Потемкину 6 дек. н.с. 1780).
[Закрыть]
После того, как тело императрицы-королевы было погребено в Кайзергруфте – императорской усыпальнице в венской капуцинской церкви, – Иосиф мог начинать сближение с Россией. Потемкин подтвердил Кобенцлю серьезность своих намерений. Екатерина распорядилась, чтобы все предложения австрийцев поступали непосредственно к ней, а не в Коллегию иностранных дел – к «старому мошеннику» Панину.[417]417
Переписка. № 604 (Екатерина II Потемкину после 14 янв. 1781).
[Закрыть]
В это же время случилась и другая смерть – в разгар борьбы за союз с Россией между Австрией, Пруссией и Англией – в Москве умерла мать Потемкина, Дарья Васильевна. Екатерина узнала об этом по дороге из Петербурга в Царское Село; Потемкин находился в своей летней резиденции, Озерках. Екатерина настояла на том, что сообщит ему печальную новость сама, и изменила маршрут. Потемкин безутешно рыдал.[418]418
Corberon 1904. Vol. 2. Р. 287 (18 авг. 1780).
[Закрыть]
Сэр Джеймс Харрис, считавший, что союз России с Австрией поможет ему добиться своих целей, не понимал, почему в Петербурге отказываются заключать союз с Англией. Когда он спрашивал об этом Потемкина, тот отшучивался, ссылаясь на «дурака и вруна фаворита» – Ланского, на слабости самой государыни и «ловкую лесть» Иосифа II, внушившего ей, что она – «величайшая из царствующих особ Европы». Эти инвективы, может быть, и отражали искреннее раздражение Потемкина, так и не нашедшего способа управлять Екатериной, но в гораздо большей степени являлись тактической уловкой. Потемкин, разумеется, дурачил Харриса.[419]419
Harris 1844. Р. 321 (Харрис Стормонту 13/24 дек. 1780).
[Закрыть] Тот наконец понял, что напрасно поддерживал Потемкина в его противостоянии Панину: если последний выказывал откровенную враждебность, то первый, несмотря на свою дружелюбность, Англией как политической союзницей просто не интересовался.
Харрис просил отозвать его из Петербурга, но Лондон по-прежнему требовал от него добиться альянса. Опору для своего нового плана английский посланник нашел во время ночных разговоров с Потемкиным. Для того чтобы Россия поддержала Англию в ее войне, говорил Потемкин, та должна предложить «нечто заслуживающее внимания». В ноябре 1780 года в шифрованной депеше к виконту Стормонту Харрис пояснял: «Князь Потемкин, хотя прямо не говорит этого, ясно дал мне понять: единственное, что может убедить императрицу стать нашей союзницей, – это уступка Минорки».
Это предложение кажется странным только на первый взгляд. В 1780 году Потемкин строил Черноморский флот и планировал распространить русскую торговлю через проливы в средиземноморские порты, и порт Магон на Минорке мог бы стать для его кораблей очень выгодной базой. Планируя раздел Османской империи, Потемкин был предельно осторожен и никогда не высказывал своего предложения напрямую – шла все та же игра, которую так любил Потемкин: строить воображаемые империи, ничем не рискуя.
Мысль о создании русской военно-морской базы на Минорке не оставляла Потемкина, тем более что Англия должна была оставить там запасов снаряжения и продовольствия на 2 миллиона фунтов стерлингов. Он ежедневно переговаривался с Харрисом и договорился о его аудиенции у императрицы 19 декабря 1780 года. Перед назначенным визитом он сам беседовал с государыней два часа и вышел «с самым удовлетворенным видом». Это был апогей их дружбы с Харрисом. «Однажды, поздно вечером, когда мы сидели с ним вдвоем, он вдруг принялся описывать, какие преимущества вынесла бы Россия из этого проекта [...] Он уже представлял себе, как русский флот стоит в Минорке, греки заселяют остров и он сам становится столпом славы императрицы посреди моря».[420]420
Harris 1844. Р. 314 (Харрис Стормонту 13/24 дек. 1780); Р. 380-381 (Харрис Стормонту 14/25 июля 1781); Сб. РИО. Т. 23. С. 341 (Екатерина II Гримму 30 нояб. 1787); Harris 1844. Р. 275 (Харрис Стормонту 15/26 июня, 6/17 окт., 24 нояб./5 дек., 13/24 дек. 1780); Madariaga 1981. Р. 385-387; АКБ. Т. 13. С. 75-83 (АА Безбородко С.Р. Воронцову, июль 1785); PRO FO, SP 106/67 (Ч.Дж. Фокс лорду Гренвиллу 18 июня 1791); Harris 1844. Р. 431-432 (Ч.Дж. Фокс Харрису и Харрис Фоксу 19/30 апр. 1782); Р. 342-350 (Харрис Стормонту 13/24 мар. 1781,30 апр./11 мая 1781).
[Закрыть]
Екатерина оценила выгоды возможного приобретения, но сказала Потемкину: «невеста слишком хороша, тут не без подвоха». Похоже, разговаривая с ним, она не умела сопротивляться силе его обаяния и убеждения, но, как только оставалась одна, трезвость мысли тут же к ней возвращалась: российский черноморский флот еще не был построен. Она отказала Харрису и скоро убедилась в своей правоте – через некоторое время Англия потеряла Минорку.
Потемкин ворчал, что Екатерина «подозрительна, нерешительна и недальновидна», но снова наполовину лукавил. Харрис все еще хотел верить, что светлейший благоволит Англии: «Обедал в среду в Царском Селе с князем Потемкиным [...] Он так рассудительно и благосклонно говорил об интересах двух наших дворов, что я более чем когда-либо сожалел о его частых приступах лени и рассеянности». Он все еще не понимал, что главный интерес Потемкина лежит не на западе, а на юге.
Тем временем Иосиф и Екатерина договорились об условиях оборонительного трактата, включавшего секретную статью о Высокой Порте, но тут великое предприятие Потемкина натолкнулось на препятствие, которое сегодня кажется смешным. Речь шла о так называемом «альтернативе» – дипломатической традиции, согласно которой монарх, поставивший свою подпись первой на одном экземпляре договора, ставил ее второй на другом. Император Священной Римской империи, по титулу старший из европейских монархов, всегда подписывался первым на обоих экземплярах. Покорение Востока наткнулось на протокольную неувязку: Екатерина отказывалась признать, что Россия ниже Рима, а Иосиф не желал принизить достоинство цесаря.
Это был один из тех кризисов, когда особенно ярко становилась видна разница в характерах Екатерины и Потемкина: она упрямилась, он умолял ее проявить гибкость и подписать договор. Потемкин носился между императрицей и Кобенцлем. В конце концов она приказала передать австрийскому послу, «чтобы он отстал от подобной пустоши, которая неминуемо дело остановит». Выход из дипломатического тупика нашла сама Екатерина, предложив через Потемкина Иосифу обменяться, вместо договора письмами, оговаривавшими все пункты соглашения.[421]421
Переписка. № 608,610 (Екатерина II Потемкину, фев.-мар., апр. 1781).
[Закрыть]
Едва не пережив крах главного проекта своей жизни, Потемкин заболел. Екатерина отправилась к нему и провела в его апартаментах весь вечер, «с 8 часов до полуночи». Мир был восстановлен.
10 мая 1781 года, в самый разгар споров по поводу австрийского трактата, Потемкин отправил графа Марка Войновича, выходца из Далмации, на персидский берег Каспийского моря.
Этот план он вынашивал целый год, параллельно ведя переговоры с Австрией. 11 января 1780 года, за десять дней до того, как Иосиф предложил встретиться с Екатериной в Могилеве, светлейший приказал генералу Суворову, самому способному из своих военачальников, собрать в Астрахани боеспособный корпус. Кораблям, строившимся с 1778 года на Волге, в Казани, он приказал двигаться на юг. Заключение союза с Австрией могло потребовать еще несколько лет, а тем временем Россия, оставив в покое Османов, прозондировала бы почву в Персии.
Персидская империя в те годы охватывала южный берег Каспийского моря, включая Баку и Дербент, всю территорию сегодняшнего Азербайджана, большую часть Армении и половину Грузии. Потемкин мыслил освободить православных армян и грузин, так же как греков, валахов и молдаван, и присоединить их земли к Российской империи. Потемкин был одним из немногих русских политиков своего времени, понимавших значение торговли: он знал, что факторию на восточном берегу Каспия будут отделять всего «30 дней перехода от Персидского залива и 5 недель – от Индии, через Кандагар». О том, что параллельно с греческим проектом Потемкин обдумывал персидский, мы знаем из его разговоров с его английскими друзьями. Французы и англичане следили за персидскими планами светлейшего с напряженным вниманием; даже спустя шесть лет французский посол будет стараться раскрыть их содержание.
В феврале 1780 года заболел Александр Ланской, и Потемкин приказал отложить выступление. После визита Иосифа и подтверждения проекта раздела Османской империи было бы глупо распылять силы. Потемкин изменил план. В начале 1781 года он отменил вторжение в Персию, а вместо этого убедил Екатерину послать ограниченную экспедицию под командованием 30-летнего Войновича, которого одни называли далматинским «пиратом», а другие «итальянским шпионом венских министров». В Первой русско-турецкой войне Войнович служил Екатерине и однажды даже занял со своим корпусом Бейрут, сегодняшнюю столицу Ливана.
29 июня 1781 года экспедиция, состоявшая всего из трех фрегатов и нескольких транспортных судов, вышла в воды Каспийского моря, чтобы устроить торговый пост в Персии и заложить основы центральноазиатской политики Екатерины. В персидской администрации царил беспорядок. Владетель Ашхабадской провинции Ага-Мохаммед-хан заигрывал со всеми потенциальными союзниками. Этот правитель, кастрированный в детстве врагами своего отца, надеялся сам стать шахом. Он приветствовал идею создания русской фактории на восточном берегу Каспия, которая, возможно, помогла бы его войску.
В состав экспедиции, насчитывавшей всего 600 человек, входили только 50 солдат-пехотинцев и уважаемый Потемкиным ботаник, немецкий еврей Карл-Людвиг Таблиц, которому, по всей видимости, принадлежит хранящийся в архиве французского Министерства иностранных дел отчет об этом предприятии. Войнович был самый неподходящий кандидат на такую сложную роль, но и без того экспедиция была слишком мала и не могла рассчитывать ни на чью помощь: возможно, результат одного из многочисленных компромиссов между пылкими фантазиями Потемкина и осторожностью Екатерины.
Князь приказывал Войновичу действовать «только убеждением», но по прибытии тот «стал делать прямо противоположное». Обнаружив на восточном берегу Каспия Ага-Мохаммеда и его армию, Войнович доказал, что он «такой же плохой царедворец, как политик». Персидский князь желал образования русской фактории и даже предлагал послать в Петербург своего племянника, но вместо этого Войнович учредил форт, как будто 600 человек с 20 пушками могли противостоять персидской армии. Салютуя персам пушечным огнем, он переполошил и без того подозрительных местных воевод, до которых дошел слух, что по Дагестану идет Суворов с 60 тысячами человек. Эту дезинформацию, возможно, забросили в Персию англичане. Ага-Мохаммед решил, что надо избавиться от сомнительных гостей.
Правитель местечка, где высадилась экспедиция, пригласил Войновича и Таблица на обед. Как только они переступили порог, ДОМ окружили 600 персидских солдат. Эмиссарам предложили либо сложить головы, либо немедленно убираться восвояси. У них хватало благоразумия выбрать последнее: позднее Ага-Мохаммед прославился своей жестокостью, ослепив все мужское население 20-Тысячного города, оказавшего ему сопротивление.
Флотилия бесславно вернулась домой. Только на Потемкине лежит вина за это опрометчивое предприятие, которое могло кончиться катастрофой, но таков был византийский стиль его правления: на случай провала венского плана требовалась альтернатива. До завоевания Россией Центральной Азии оставалось еще сто лет.[422]422
Pole Carew CO/R/3/96 (май 1781); о персидской экспедиции: ААЕ. Memoires et Documents Russie. Vol. 10. P. 113-224 (здесь же отчет Габлица и Сегюра Верженну от 15 окт. 1786); Описание дел Архива Морского министерства за время с половины XVIII до начала XIX столетия. СПб., 1877-1882. Т. 3. С. 629; «армянский проект» Потемкин хотел вести параллельно с греческим, покровительствуя армянским священникам так же, как греческим; Bruess 1997. Р. 196-197.
[Закрыть]
Иосиф согласился на обмен письмами. 18 мая 1781 года Екатерина подписала секретное письмо «своему дорогому брату», и Иосиф ответил ей тем же. Она обещала Австрии поддержку против Пруссии; но, что было важнее всего для Потемкина, Иосиф обещал помогать России в случае нападения турок. Таким образом, Австрия брала на себя функции гаранта русско-турецких мирных трактатов. Эта переориентация русского внешнеполитического курса была личным триумфом Потемкина. «Система с Венским двором, – писала ему Екатерина, – есть Ваша работа».[423]423
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. Р. 154-158 (Кобенцль Иосифу II 23 мая 1781); Р. 207 (Кобенцль Иосифу II 26 авг. 1781); Joseph II und Katarina. Письмо 32 (Иосиф II Екатерине II); письмо 84 (Екатерина II Иосифу II); Переписка. № 820 (Екатерина II Потемкину 23 нояб. 1787).
[Закрыть]
Екатерина II Потемкин снова принялись дурачить международное сообщество. Французы, пруссаки и англичане опять разбрасывали взятки, выясняя, что происходит. Харрис подозрительно отмечал, что его «друг» пребывает «в приподнятом состоянии духа», но «избегает политических тем». Кобенцль, конечно, все знавший, с удовольствием доносил своему императору: «Дело по-прежнему остается тайной для всех, кроме князя Потемкина и Безбородко».[424]424
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. Р. 141 (Кобенцль Иосифу II 5 апр. 1781); Harris 1844. Р. 367 (Харрис Стормонту 8/19 июня и 25 июня/6 июля 1781).
[Закрыть] Очень скоро Иосифу предстояло убедиться, что Екатерина всегда добивается того, чего хочет. Несмотря на приоритет греческого проекта, она не оставила трактата о вооруженном нейтралитете и убедила подписать его и Австрию, и Пруссию. «Чего хочет женщина, того хочет Бог, – размышлял Иосиф, – и, оказавшись в их руках, всегда заходишь дальше, чем предполагал». Екатерина II Потемкин торжествовали.
Только через месяц, 26 июня, Харрис впервые получил смутные сведения о трактате, заплатив 1600 фунтов секретарю Безбородко, но, несмотря на это, удивительным образом, тайна сохранялась еще почти два года.[425]425
Joseph II – Cobenzl. Vol. 1. Р. 197 (Иосиф II Кобенцлю 19 авг. 1781); Р. 207 (Кобенцль Иосифу II 26 авг. 1781); PRO FO, cyphers SP 65/3, no 94 (Харрис Стормонту 25 июня/6 июля 1781).
[Закрыть]
Главными противниками союза с Австрией оставались великий князь Павел и граф Никита Панин. Последний удалился в свое смоленское имение, но в июле 1781 года, когда Екатерина пригласила английского врача барона Димсдейла, чтобы привить оспу великим князьям Александру и Константину, он вернулся в Петербург, чтобы проследить за этой процедурой. «Если он думает, что вернется на пост первого министра, – заявила Екатерина, – он ошибается. При моем дворе он может отныне быть только сиделкой».[426]426
Harris 1844. P. 382 (Харрис Стормонту 14/25 июля 1781).
[Закрыть] Но как защитить новый политический курс от наследника престола – великого князя? Екатерина II Потемкин не могли не обсуждать между собой этого вопроса. Почему бы не отправить его путешествовать по Европе, сделав главным пунктом европейского вояжа Вену?
16. ДВЕ СВАДЬБЫ И КОРОНА ДАКИИ
Или средь рощицы прекрасной
В беседке, где фонтан шумит,
При звоне арфы сладкогласной,
Где ветерок едва дышит
.........................................
На бархатном диване лежа
Младой девицы чувства нежа
Вливаю в сердце ей любовь.
Г.Р. Державин. К Фелице
Чтобы не вызвать у Павла Петровича подозрений о том, что идея заграничного вояжа исходит от ненавистного ему Потемкина, Екатерина убедила князя Репнина, племянника Никиты Панина, предложить великому князю эту идею от своего лица. Хитрость удалась, и Павел попросил императрицу отпустить его в путешествие вместе с женой. Екатерина согласилась, сделав вид, что отпускает его неохотно, – впрочем, она действительно волновалась, не зная, как поведет себя за границей ее неуравновешенный сын. «Я осмеливаюсь просить ваше императорское величество о снисхождении [...] к неопытной молодости», – писала она Иосифу.[427]427
Joseph II und Katarina. Письмо 49 (Екатерина II Иосифу II 7/18 дек. 1781).
[Закрыть] Император выслал приглашение. Павел и Мария Федоровна были в восторге. Они стали приветливы даже с Потемкиным, который, в свою очередь, принялся расхваливать цесаревича всем и каждому.
Однако из маршрута путешествия был исключен Берлин – столица Пруссии. Когда об этом стало известно Панину, тот подтвердил Павлу его опасения о том, что путешествие замыслено ему во вред, и стал намекать, что Павла во время его отсутствия могут отстранить от престолонаследия, что могут отобрать у него детей, могут даже убить. Все помнили, чем кончилась поездка в Вену для сына Петра I – царевича Алексея. Павел впал в истерику.
