Текст книги "Этюды любви и ненависти"

Автор книги: Савелий Дудаков

Естественно, что Серафимович был среди защитников еврейского народа от кровавого навета во время суда над Бейлисом.

Свою лучшую вещь, роман "Железный поток" (1924), посвященную одному из эпизодов Гражданской войны – прорыву Таманской армии, обремененной обозами с женщинами, детьми, стариками и ранеными, с Кавказа на Север – Серафимович "построил" по принципу Исхода. Все герои имеют библейские прототипы, включая главного – Кожуха, в котором соединились пророческий дар и косноязычие Моисея, религиозный экстаз Аарона и военная выучка Иисуса Навина. "Железный поток" движется в Землю обетованную, в Совдепию, преодолевая неимоверные препятствия – географические, политические, движется вопреки недоверию и слабости духа детей "Корея", сминая новых и новых амаликитян. Язык романа лаконичен и афористичен – точная ориентация на Библию. Не исключаю влияния рассказа Льва Лунца "В пустыне" (1922), которому близкий к Серафимовичу М. Горький дал высокую оценку. 13 октября К рассуждению о "деле" А.В. Сухово-Кобылина (1817-1903). Я уверен, что барин пожелал избавиться от Симон-Деманш. Слуги угадали и выполнили непроизнесенный приказ. Можно сказать, таких слуг нет: увы, в России были Савельичи и герои "Кому на Руси жить хорошо", вроде совершенно счастливого дворового:

 
Я счастлив, видит Бог!
У первого боярина,
У князя Переметьева
Я был любимый раб,
 

Жена – раба любимая… или Ипата, хваставшего тем, что он холоп князей Утятиных: «и весь тут сказ», или крестьянина Клима Яковлевича, ломавшего комедию перед выжившим из ума помещиком:

"Горда свинья: чесалася о барское крыльцо". Или самый страшный пример "Про холопа примерного – Якова верного", повесившегося на глазах барина, – такой была его месть за надругательство.

Где Некрасов, где Шекспир, где Сухово-Кобылин? У Шекспира в "Антонии и Клеопатре" есть дивная сцена. Триумвират (Лепид, Антоний, Октавий) пируют на корабле в гостях у Секста Помпея (сына великого Гнея). Его слуга советует убить гостей и стать владыкой Рима. На это Секст отвечает знаменитой тирадой:

 
Зря болтаешь
О том, что надо было сделать молча.
Такой поступок для меня – злодейство,
А для тебя – служенье господину.
Нет, выгоде я честь не подчиню.
Вини язык, что погубил он дело.
Свершенное одобрить я бы мог,
Замышленное должен осудить
 

… (Шекспир У. Антоний и Клеопатра. Акт II, сц. 6) Иными словами: спрашивать не надо – надо делать. И слуги Сухово угадали без приказа… Таковы рабы в России… Их имел Сталин.

17 октября Вспомнил великого историка Полякова. Он меня любил и ценил. Познакомил меня с ним друг Давид Черняховский. Поляков назвал меня гением, что зафиксировано в личном ко мне письме. До этого в устной беседе нечто похожее произнес Шмуэль Эттингер.

Звонил Поляков мне иногда по несколько раз в неделю. Для него я был полигоном его идей. Вот небольшой некролог.

Поляков Леон (Лев, Арье) Владимирович, (1910-1997) родился в Санкт-Петербурге, умер в Париже, имя дано в честь Льва Николаевича Толстого, поклонником которого был его отец. Не любил, когда я называл его Леоном. Требовал "Льва". В конце жизни занимался исламом. Иронически процитировал Ларису Рейснер, назвавшую Магомета – "небогатым капиталистом", и добавил, что, по его мнению, это соответствует статусу магометанского Бога. "Продолжаю обличать ислам. Гнусная религия. Сложно объяснить почему. Отношение к Израилю: Я был в Тель-Авиве, когда убили Рабина. Кажется, дурак эфиоп Амир убил. Но после этого Израиль стал для меня менее привлекательным… Вы поймете, что я хочу выразить, к сожалению" (из письма С. Дудакову от 24 февраля 1997 г.).

Поляков Л. Арийский миф: Исследование истоков расизма. СПб., 1996; Он же.

История антисемитизма: Эпоха веры. М.; Иерусалим, 1997; Он же. История антисемитизма: Эпоха знаний. М; Иерусалим, 1998. 24 октября Жаль, что рабочее название моей книги "Запах чеснока" не "прошло". Я с наслаждением читаю воспоминания Веры Николаевны Фигнер (1852-1942) "Запечатленный труд". Дивное название, почти не уступает герценовскому "Былое и думы". Я имею в виду название. И очень обидно, что я почти ее не использовал, начиная с чесночного запаха. Фигнер рассказывает о зверствах одесского прокурора генерала Стрельникова. Свое кредо он формулировал просто, переиначив известное изречение Екатерины II: "лучше захватить девять невиновных, чем упустить одного виновного".

О его "подвигах" Фигнер пишет много, в частности об омерзительном отношении к евреям. Родителям арестованных он говорил: "Евреи блудливы, как кошки, трусливы, как зайцы". Другим сообщал, что готовит процесс "с чесночным запахом". Судьба прокурора была предрешена. Причину его устранения Фигнер усматривает не в антисемитизме государственного мужа – для нее это хотя и важная, но лишь деталь, а в деморализующем влиянии на публику должностного лица, обливавшего грязью народовольцев, представлявшего их как банду уголовников, которые действовали из личных побуждений, прикрывая политическими декларациями испорченность натуры (см.: Фигнер В. Запечатленный труд // Собр. соч. М., 1926. С. 306).

Второй момент, не акцентированный мной. В главе о Толстом и Бондареве я указал на попытку революционеров использовать сектантское движение в России.

Народовольцы тоже к этому стремились. По словам Фигнер, хотя результатов не было, но мысль, что надо стучаться в двери сектантов и старообрядцев, не умирала. Так, члены "Народной воли" посылали в Тверскую губернию, к известному Сютаеву, знакомому Толстого, одного рабочего. Сама Фигнер, по-видимому, в успех дела не верила, но живучесть "идеи" иллюстрировала деятельностью Марка Нотансона, который и 30 лет спустя не терял надежды (Там же. С. 301-305). Ирония мемуаристки очевидна. И вправду сказать, кто больший знаток славянской души, как не еврей?! Кстати, Фигнер упоминает многих знакомых Бондарева: А.В. Прибылева (Корба), Н.А. Жебунева, B.C. Лебедева.

Запнувшись на сектантстве, я вспомнил о средневековых интеллектуальных течениях, известных как "стригольники" и "жидовствующие". О персоналиях этих течений написано очень мало. Исключение – посольский дьяк Федор Васильевич Курицын. О других мы знаем отрывочно или почти ничего. Но вот счастливое исключение, где в одном имени соединены и псковская ересь конца XIV в., и новгородская конца XV в.

Мы знаем лишь его духовное имя – чернец Захария: звучит почти как имя основателя секты "жидовствующих" Схарии. Имя Захарий одно из излюбленных имен новгородских посадников. Наш чернец был настоятелем Благовещенского монастыря под Новгородом, по другим сведениям – игуменом Немчинова монастыря Холмского округа Псковской области (Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Париж, 1959. Т. 1. С. 495). На него стали поступать доносы архиепископу, что он "не приобщается" и запрещает "приобщаться" инокам. Привлеченный к дознанию, он сказал: "А у кого приобщаться, если все попы, митрополит и владыки стоят на мзде?". Суд признал Захария "стригольником", архиепископ сослал его в отдаленную пустынь. Как известно, великий князь Иван III сочувствовал движению, возможно, под влиянием Курицына – "диктатуры сердца", как ехидно писал о нем профессор богословия Карташев. По грамоте великого князя Захарий был освобожден под клятвенную подписку оставить заблуждение. Вероятно, не желая подчиняться духовному насилию, Захарий в 1487 г. бежал в Москву, где присоединился к "жидовствующим". Одновременно стал рассылать обличительные письма против гонителя еретиков архиепископа Геннадия. На соборе 1490 г. Захарий был осужден, лишен сана и отправлен в Новгород к своему злейшему врагу Геннадию, где его как "врага Божия и хульника христианского" предали "посмеянию" и заточению, т. е. гражданской, а не физической казни. Дальнейшие следы протестанта теряются (см.:

РБС. СПб., 1916. Т. [7]. С. 288). У Карташева есть любопытный анализ появления сектантов. Он глубоко уверен, что это следствие "еврейской интриги", замешанной на западном протестантизме, или, как он говорит, "современном гуманизме": "…историческая случайность подсунула застоявшимся в монотонности русским книжникам проблемы свободомыслия под еврейским соусом" (Карташев A.В. Указ. соч. С. 489). В этом он усматривает тлетворное влияние Запада, сумевшего всего лишь за год пустить глубочайшие корни еврейской пропаганды. Новгородские еретики, по словам Карташева, "свихнулись на убогом" силлогизме Ветхого завета: "это завет вечный в роды родов" и на фразе из Нового завета: "Я пришел не разрушить закон, а исполнить". Ясно, что дело не в примитивном понимании этих текстов. Карташев, уничижая еретиков, одних называет провинциальными священниками, но других вынужден признать образованными людьми своего времени. Он словно забывает, что церковные люди были наиболее образованными в то время, и вопросы они себе задавали отнюдь не примитивные. Карташев даже сектантов называет обществом аристократичным и, безусловно, считает, что часть еретиков приняла ортодоксальный иудаизм. Он называет брата казненного настоятеля Новгородского Юрьевского монастыря Кассиана – Ивашку (Ивана) Черного, который, сделав обрезание, отправился в Литву для каких-то переговоров с "свободомыслящими" евреями в XVI в. Но об этом я писал в своей последней книге "Парадоксы и причуды…".

Но, между прочим, "тлетворное" влияние Запада сказалось и на таких ревнителях православия, как новгородский архиепископ Геннадий, который требовал казнить еретиков, подобно испанским королям, введшим аутодафе и инквизицию. Пример был взят с "папистов" – и запылали на Святой Руси костры. 26 октября В сентябре были в Париже. Среди прочего, хорошего и плохого, музеи и больница, куда я попал, особняком стоит посещение "Комеди Франсез". Ставили "Венецианского купца". Наша подготовка была минимальной. Мы вспомнили Пушкина: "Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен" и мемуар театрального критика В.

Нелидова о знаменитом немецком актере Поссарте, имевшем большой успех в роли Шейлока. Великолепный театр в не менее великолепном месте. Прекрасная модернизированная обстановка, символизирующая триумф "условного театра" Вс. Мейерхольда. Изумительная пластика актеров.

Спектакль смотрится на одном дыхании. Нового прочтения Шекспира не получилось.

Все-таки в пьесе доминирует ритуальный аспект. Когда неумолимый Шейлок требует фунт мяса, то на сцене появляются обнаженный человек (Антонио), на теле которого красной краской намечают место усекновения, и ликующий Жид, с кривым мясницким ножом в руках. Ничто не может дезавуировать этой картины: ни подлость и пошлость других героев, ни юридическая и моральная правота ограбленного и обманутого отца.

Ничто! Из театра мы с женой вышли как оплеванные…

Вместе с тем есть обширная литература о средневековом еврее. Среди современников Шекспира, безусловно, лидирует Кристофер Марло со своим "Мальтийским жидом", где главный герой, еврей Варавва, – сверхчеловек, своего рода убийца своей дочери. В пьесе его представляет Макиавелли – синоним аморальности в политике и ключевая фигура, способствующая пониманию образа великого честолюбца: …Ведь я приехал Не для того, чтоб поучать британцев, А чтоб играть трагедию еврея, Который счастлив тем, что стал богат, Мои же принципы пуская в ход.

Так пусть его оценят по заслугам

И порицать не станут потому,

Что на меня похож он*.

Прототипом Вараввы был авантюрист португальский еврей Микес, получивший от султана Селима II во владение остров Никсос и Кикландские острова и желавший получить корону правителя Кипра. Кроме того, он присвоил себе европейский титул герцога. Именно он был банкиром, французское правительство заняло у него 150 тыс. дукатов. Честолюбие его было безмерно. Умер Микес в 1579 г. Другим прототипом мог послужить Давид Пасси, тоже авантюрист и приближенный Селима II, агент многих государств, включая Венецию и Англию. В 1584 г. в Лондоне вышла в свет пьеса анонимного автора "Три лондонские дамы", один из персонажей которой – еврей – поражает своим благородством. Побывавший в том же году в Лондоне Джордано Бруно рассказывал, что ни один оказавшийся на лондонской улице еврей не был гарантирован от оскорблений и издевательств. 2 ноября Я уже цитировал известное высказывание Г.Р. Державина по поводу дружбы Сперанского с богатыми еврейскими купцами: "Сперанский был весь в руках жидов".

***

*Марло К. Соч. М., 1961. С. 282-283.

***

Это верно, Сперанский учился у них финансовым и биржевым операциям. Другой, кого порицали за связи с евреями и получение взяток, был князь Виктор Павлович Кочубей (1765-1838), одно время вице-канцлер при Павле и ближайший сотрудник Александра I в начальный период его царствования. Кочубей был племянником канцлера князя Александра Андреевича Безбородко (1742-1799), т. е. происходил от еврейского корня Новицких. (Известен и брат Безбородко – Илья Андреевич (1765-1815), граф и сенатор, учредивший в Нежине знаменитую гимназию. Талантливый род!). Ф.

Вигель писал о В.П. Кочубее: "…пошли толки о тесных связях его с Перецом, с Штиглицом, евреями-миллионерами, кои по его покровительству имели в руках своих важные отрасли государственных доходов" (Вигель Ф. Записки. М, 1892. Т. 3. С. 12). 7 ноября Перепечатываю с небольшим добавлением кусок, не вошедший в "Апологию", касающийся кулинарии.

Император Александр Павлович, человек изысканной европейской культуры, обожал еврейскую кухню. Есть трогательный рассказ на эту тему. Некий Давид Дынин содержал почтовую станцию в Орше Витебской губернии – узел связи между четырьмя "столицами" империи: Петербургом, Москвой, Киевом и Варшавой. Содержать почтовую станцию в этом месте мог человек, пользующийся исключительным доверием правительства. Александр I, часто ездивший через Оршу ("кочующий деспот"), любил заходить в дом почтодержателя Дынина, чтобы отведать блюд еврейской кухни.

Иногда ему бывало некогда, но он ни разу не пропускал случая насладиться кошерной пищей. В дом к Дынину являлись адъютанты, которые затем с полными судками эквилибрировали по проложенным посреди утопающих в грязи улиц доскам (Слиозберг Г.Б. Барон Г.О. Гинцер: Его жизнь и деятельность. Париж, 1933. С. 34-35). Этот Дынин был тестем барона Евзеля Гинзбурга.

Русская пословица гласит: "На вкус и цвет – товарищей нет". При желании можно охаить или, наоборот, возвеличить любую национальную кухню. С.М. Михоэлс гастрономические пристрастия называл "гастрономическим патриотизмом" (Липкин С. Квадрига. М, 1997. С. 541). Один из серьезных исследователей русской кухни Вильям Васильевич Похлебкин (1923-1999) не обошел стороной популярные блюда еврейской кухни, например часто упоминаемую в произведениях А.П. Чехова "фаршированную рыбу" ("щуку по-жидовски" – "гефилте фиш"), и пришел к следующему выводу: «Этот небольшой "нюансик" (автор имеет в виду, что большинство кулинарных книг в конце XIX – начале XX в. были написаны евреями. – С. Д.), между прочим, служит блестящим подтверждением того, что в русском обществе у подлинно русской интеллигенции отсутствовал антисемитизм. Это лишний раз говорит о величайшей национальной терпимости русского народа, как никакого другого народа в мире, и о том, что национализм был занесен в Россию только с Запада (из Австро-Венгрии, из Германии, из Польши) с проникновением к нам именно "европейской", а потом и американской так называемой цивилизации и расизма в XX веке» (Похлебкин В.В. Из истории русской кулинарной культуры. М., 1996. С. 386). Увы, мне это ни о чем не говорит. В примечаниях В.В. объясняет различия в употреблении слов "еврейский" и "жидовский" на основании юридических узаконений (не совсем точно: проблема имела и неузаконенную форму). Из других выводов Похлебкина интересен его взгляд на Чехова, у которого он начисто отрицает какие-либо антисемитские настроения, это "просто несерьезно с литературно-исторической и фактической точки зрения" и подкрепляет свой довод семейным родством: брат Чехова Александр Павлович был женат на Наталье Александровне Гольден. Их сын, великий русский актер Михаил Чехов, рассчитался со своей еврейской половиной постановкой в театре "Габима" "Двенадцатой ночи" В. Шекспира. И на это можно возразить… Что до приводимого Похлебкиным факта, согласно которому большинство русских кулинарных книг конца XIX – начала XX в. были составлены евреями (Вайнтрауб, Малаховская, Гурвич, Молоховец, Морович, Городецкая, Малковец, Рогальская и др.), то он небезынтересен. Кто не знает знаменитой книги Елены Молоховец "Подарок молодым хозяйкам"? Менее известно, что Елена Ивановна, урожденная Бурман (1861-?) (см.: Словарь псевдонимов Масанова), вероятно, была крещеной еврейкой, ибо ее сын, в прошлом кирасир, служил в Петербургском охранном отделении в чине полковника, о чем не без удивления писал современник (Мартынов А.П. Моя служба в отдельном корпусе жандармов. Стенфорд, 1972. С. 31). Похоже, неточность: полковник Молоховец, в 90-е годы начальник иркутского жандармского управления, был родственником (братом?), но не сыном Е.И. Молоховец (см.: Попов ИМ. Минувшее и пережитое. Л., 1924 С 242) И еще, уж коли речь зашла о фаршированной рыбе, стоит вспомнить рассказ академика живописи Ивана Николаевича Павлова (1872-1951), помогавшего жене великого гравера Василия Васильевича Мате Иде Романовне готовить "гефилте фиш" из огромной щуки, не желавшей ложиться под нож. В этом рассказе с сыном кантониста Павловым все ясно, с Идой Романовной тоже, но что мы знаем об уроженце ст. Вержблово В.В. Мате? (см. о нем: Павлов И.Н. Жизнь русского гравера.

М., 1963. С. 74). И наконец, вспомним компенсацию внука за ущерб, нанесенный еврейскому народу дедом, а именно переводы Владислава Ходасевича стихов еврейских поэтов (его мать была дочерью пресловутого Брафмана, автора "Книги Кагала"). В данном случае я имею в виду поэму Саула Черниховского "Свадьба Эльки", в которой гимн еврейской кухне и, конечно же, огромным щукам: "Радость еврейского сердца, – острейшим набитые фаршем" (Ходасевич В. Собр. стихов. Париж, 1983. Т. II. С. 242). Добавлю, что в начале XX в. был какой-то особый интерес к этому блюду, видимо, утраченный в наше время. (Неточно. Рассказ о приготовлении рыбы у Всеволода Иванова, что я ввел в очерк о Вечном жиде.) Знаменитые трагики, крещеные евреи Роберт и Рафаил Адельгеймы, освоившие русскую провинцию, ставили пьесу "Трильби", в которой один из героев произносил: "Я поеду к моей тетке, старой жидовке. Она приготовит для меня фаршированную щуку". Современник вспоминал, что весь Псков, подражая Адельгейму, повторял как рефрен эту фразу (Каверин В. Освещенные окна // Собр. соч. М., 1983. Т. 7. С. 274). 14 ноября Еще немного о Вс. Иванове. Следовало бы в моем анализе "Вечного жида" указать на то, что в молодости он был "серапионом", т. е. учеником Э.Т.А. Гофмана, а на русской почве – А.Ф. Вельтмана и В.Ф. Одоевского. Тогда многое становится ясным в "Агасфере" (Каверин В. Указ. соч. С. 511). 18 ноября У И.И. Ясинского в воспоминаниях есть весьма нелицеприятный рассказ о Достоевском, о его педофилии, «…расскажу, как сам Достоевский был причиною того, что до сих пор пишут книги о его сластобесии. Пришел он внезапно к Тургеневу, который только что приехал из Парижа… "Признаюсь, не ожидал вашего посещения, Федор Михайлович, – начал Тургенев, – но очень рад, что вы вспомнили старое и навестили друга (больной Тургенев полулежал в шезлонге. – С. Д.).

«Ах уж, не поверите, Иван Сергеевич, как я счастлив, что вы так ласково встречаете меня! – нервно заговорил Достоевский. – Великан мысли, первоклассный европейский писатель, можно сказать, гений! И в особенности вы обрадуетесь, когда узнаете, по какой причине я удивил вас своим неожиданным посещением и, как вы утверждаете, обрадовал. Ах, Иван Сергеевич, я пришел к вам, дабы высотою ваших этических взглядов измерить бездну моей низости!» – «Что вы говорите, Федор Михайлович? Не хотите ли позавтракать?» «Нет, мерси боку, Иван Сергеевич, душа моя вопит и даже как бы смердит. Я хотел было в Лавру к знакомому и чтимому мной иеромонаху (он назвал имя) прийти и выплакаться на его груди. Но решил предпочесть вас, ибо иеромонах отличается добротою, с одной стороны, а с другой стороны, он был уличаем за свою снисходительность, в хранении между листами святой Библии бесстыднейших порнографических карточек, что оказалось демонической интригой одного послушника, однако я, по зрелом размышлении, смутился и предпочел обратиться к вам».

"С исповедью, Федор Михайлович? Да что вы, Господь с вами!" – "О, если бы Господь был со мною вчера, когда бил шестой час…" – "Что же случилось?" "А случилось именно в шестом часу, мне, гулявши по Летнему саду, встретить гувернантку, француженку, и с нею прехорошенькую длинноножку, с этакими, знаете, голенькими коленками и едва ли тринадцати лет – оказалось же, двенадцать. У меня же было в кармане полученных мною утром от Вольфа шестьсот рублей. Бес внезапно овладел мною и я, все же не столько хорошо зная французский язык, как вы, обратился к гувернантке с дерзким предложением. Тут именно было хорошо то, что внезапно и, главное, дерзко. Тут она должна была или… дать в морду или принять.

Но она в ответ улыбнулась, подала руку, как знакомому, и заговорила, как бы век зная меня. Мы сели в боковой аллее на скамейке, а девочка стала играть обручем.

Оказалось, что француженке смертельно надо ехать обратно в Швейцарию, и она нуждается в двухстах рублях. Когда же я сказал, что дам пятьсот, она запрыгала от радости, подозвала воспитанницу, велела поцеловать доброго дядю, и мы отправились, как вам сказать, Иван Сергеевич, в истинный рай, где по совершении и начался для меня ад. Я вижу, как гневно загорелись ваши глаза, Иван Сергеевич.

Можно сказать, гениальные глаза, выражение которых я никогда не забуду до конца дней моих! Но позвольте, однако, посвятить вас в дальнейшее и изобразить вам наиболее возмутительные подробности…"

Тургенев не дал договорить, выпрямился на лонг-шезе и, указав пальцем в дверь, закричал:

– Федор Михайлович, уходите!

А Достоевский быстро повернулся, пошел к дверям и, уходя, посмотрел на Тургенева не только счастливым, а даже каким-то блаженным взглядом. – "А ведь это я все изобрел-с, Иван Сергеевич, единственно из любви к вам и для вашего развлечения".

Рассказывая об этом свидании, Тургенев заключал всегда с уверенностью, что, конечно, "старый сатир" и ханжа все это… выдумал, да, вероятно, и про иеромонаха. Загадочная душа была у Достоевского» (Ясинский И. Роман моей жизни.

Книга воспоминаний. М., 1926. С. 126-169).

Хотя Ясинский дезавуирует свой рассказ не только тургеневским резюме, но преамбулой: "И разве Достоевский убивал старух, чтобы описать преступление Раскольникова, или в самом деле насиловал крохотных девочек, чтобы выворотить наизнанку душу Ставрогина или Свидригайлова? В то время для этого достаточно было пройтись в Петербурге по Пассажу, где сводни открыто предлагали крошек" (Там же) – остается убеждение, что, несмотря на известное юродство Достоевского, рассказ его правдив.

В возбужденном состоянии Достоевский появлялся не только перед Тургеневым и не всегда вел разговоры на сексуальные темы. Н.Г. Чернышевский вспоминал, как однажды, вероятно во время очередного приступа болезни, он пришел в редакцию "Современника" и потребовал от Николая Гавриловича убедить студентов прекратить поджоги в Петербурге. Другой эпизод описан Софьей Васильевной Ковалевской (1850-1891), не только великим математиком, но и мемуаристкой. Будучи в юном возрасте в гостях в салоне Корвин-Круковских, она услышала рассказ Достоевского о том, как много лет тому назад он после разгульной ночи, подстрекаемый пьяными товарищами, изнасиловал десятилетнюю девочку! Хозяйка дома лишь всплеснула руками и отчаянным голосом проговорила: "Федор Михайлович! Помилосердуйте! Ведь дети тут" (Ковалевская С. Воспоминания детства. М., 1960. С. 107). Допустим, что это (насилие над ребенком) было навязчивой идеей больного мозга. К сожалению, уголовная статистика это подтверждает.

Отец Достоевского за изнасилование четырнадцатилетней девочки был зверски убит крестьянами – подробности омерзительны: в задний проход ему засунули бутылку и т. п. Известно, что семья Достоевских отказалась от уголовного разбирательства.

Митрополит Антоний (Храповицкий), автор книги "Ф.М. Достоевский как проповедник возрождения", в статье, посвященной 50-летию со дня смерти писателя, обратил внимание на неубедительность мотивации убийства отца Смердяковым в романе "Братья Карамазовы". На двух с лишним страницах текста из шести дан анализ мотивации.

Отвлеченные рассуждения атеиста Ивана Федоровича о том, что "все дозволено и преступления нет", по мнению митрополита Антония, были недостаточны для совершения убийства. Храповицкий в свое время общался с писателем Литвиным-Эфроном, выкрестом, принявшим впоследствии монашество. Литвин объяснил причину некой недоговоренности Достоевского тем, что под давлением редакторов – Победоносцева и Каткова – он вычеркнул из рукописи романа следующую подробность: Смердяков подвергся отцом "содомскому изнасилованию" и посему его месть законна. Те же редакторы заставили Достоевского выкинуть из "Бесов" признание Ставрогина в изнасиловании девочки, покончившей жизнь самоубийством. (Нравственное возрождение русского общества. Статья владыки Антония по случаю 50-летия со дня кончины Ф.М. Достоевского (28 января 1881 – 28 января 1931 гг.) // Антоний (Храповицкий).

Ф.М. Достоевский как проповедник возрождения. Montreal, 1965. С. 245; первую публ. ст. см.: Церковные вести. 1931. № 131.) Эти длинные выписки в моем "Дневнике" продиктованы тем, что некий критик (Данило Давыдов – думаю, это псевдоним) упрекнул меня за то, что я не заметил, как много гомосексуалистов среди юдофобов. Я это давно заметил, но считал, что всякое обобщение ущербно и некорректно. В данном случае мне интересен сам Достоевский.

И вот митрополит Антоний, человек глубоко религиозный и восхищающийся талантом писателя, тоже что-то заподозрил. И хотя митрополит в общем не любил евреев, но был в высшей степени справедлив, иначе он не написал бы этих слов: «В дополнение к своей статье о Достоевском считаю долгом благодарного чувства добавить еще несколько [слов] о помянутом писателе, крещеном иудее Эфроне. Именно он был, хотя и верующий христианин, но последовательный христианин из евреев, – таковых я высоко уважаю и страшно негодую, когда после крещения новообращенным ставят в вину их происхождение. Я был глубоко опечален, когда однажды, в силу только что изданного неразумного закона, уже окрещенному иудею, студенту Г. отказали в праве поступить в военное училище, хотя он окончил курс гимназии с золотой медалью, чем озлобили его, и из русского патриота сделали революционера. Впрочем, этот почтенный старец искренне признавал все догматы нашей Христовой веры, но всегда хранил в своей душе следующие слова Апостола Павла: "Великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян, которым принадлежит усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования: их и отцы, и от них Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный во веки…" (Рим. 9: 2-5).

Это писал тот Павел, которого иудеи гнали всю жизнь и довели до обезглавления, что он и предвидел (Тит. IV, 6). Многие наши глупые современники утверждают, будто Ветхий Завет вовсе не Боговдохновенная книга, а некоторые дошли до безумия, что говорят, будто Господь (Иегова) Ветхаго Завета есть сам диавол и тем наводят хулу и на Господа Иисуса Христа и святых Апостолов, которые говорили, что "все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек ко всякому доброму делу приготовлен" (2 Тим. 3:16-17)» (Там же. С. 246). Нелишне отметить, что митрополит Антоний ни разу не ссылается на юдофобию Достоевского, даже если это "Дневник писателя", в котором есть главы, пронизанные ненавистью к богоизбранному народу. Думаю, это не случайная концовка. 21 ноября У митрополита Антония были весьма натянутые отношения с Синодом. Он полагал, и небезосновательно, что Петр I узурпировал духовную власть в пользу государства.

Отсюда и восторг перед патриаршеством. Для Антония патриарх Никон – величайший человек русской истории! С Победоносцевым у владыки, понятно, были очень серьезные разногласия. При этом Антоний считал Победоносцева самым крупным обер-прокурором Синода, особенно подчеркивал ученость Константина Петровича. Тем удивительнее, что вторым лицом, которое он ставил вровень с Победоносцевым, был Владимир Карлович Саблер, во многих вопросах, касающихся жизни Церкви, больший, чем Победоносцев, реалист. К сожалению, его личный авторитет не шел ни в какое сравнение с предшественником. Саблер был еврейского происхождения, правда неясно, первым ли крещеным в семье. Антоний, судя по всему, относился к нему непредвзято (Епископ Никон (Реклицкий). Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Нью-Йорк, 1957. Т. II; С. 42-43, 46).

Когда митрополит Антоний попал на Волынскую кафедру (1902-1914), его пути с еврейством пересеклись. Из 100 тыс. обитателей Житомира 60 тыс. были иудеями (куда они исчезли,это известно), более 20 тыс. католиками (а куда они делись?), менее 20 тыс. православными. Понятно, к крещеным евреям он относился с пиететом. Так, на его счет в Волынской семинарии учились поэт Перельман, некий Рабинович, окончивший Духовную академию в Москве, братья Песины, один стал священником на Волыни, второй – преподавателем Епархиального женского училища в Кременце (Там же. С.24 ноября Перечитывая "Освещенные окна" Каверина, я несколько задержался на фразе Льва Лунца, сказанной своему "брату-серапиону": "Гоголь жил в Италии, потому что его длинный нос не выносил русских морозов… Мой тоже не выносит, хотя он не такой уж и длинный" (Каверин В. Собр. соч. М., 1983. Т. 7. С. 528). Фраза эта породила сразу несколько ассоциаций. Во-первых, злополучный профиль Гоголя, чрезвычайно похожий на силуэт Фридриха Шопена, его современника. О еврейском происхождении Шопена я уже писал. Что же касается малороссийского шляхтича Гоголя-Яновского, то с его генеалогией тоже все ясно. Вспомним, что фельдмаршал П.А. Румянцев-Задунайский, будучи генерал-губернатором вновь обретенного края, писал Екатерине II, что при выборах малороссийских депутатов в созданную императрицей Уложенную комиссию для выработки свода законов Российской империи ни одно собрание не обходится без взаимных попреков в "худородстве", причем каждое обвинение тут же подкрепляется уже готовой генеалогией "самознатнейших вельмож из мещан и жидов" (см.: