Текст книги "Этюды любви и ненависти"

Автор книги: Савелий Дудаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

В Витебске сошелся с Раисой Вениаминовной Идельсон, которая стала его третьей женой. Далее совместные работы с А.М. Грановским в Госсете в Москве. И странная командировка в Париж – "с целью изучения классического наследия", которая продолжалась почти 10 лет, с 1928 по 1937 г. В Париж он уехал с Идельсон, но спустя год она вернулась в СССР "к больному отцу" (?). В 1930 г. с невозвращенцем А.М. Грановским оформил в "Габиме" спектакль "Уриэль Акоста" Гуцкова. В 1935 г. в Париже работал с Грановским над фильмом "Тарас Бульба". (Ну сущее кафкианство: два еврея при антисемите Гоголе. Интересно, как показан погром: со смехом или без оного?) Возвращение в Москву, в "лучший – 1937-й – год", "в канун 38" (из автобиографии).

Загадка, если только он не работал на Советы. Время похищения генерала Миллера…

Странный отказ от поездки в Америку. Странно… В 1939 г. для Михоэлса оформил "Соломона Маймона". Это здорово. В 1940-1941 гг. оформил с сыном спектакль "Испанцы" М.Ю.

Лермонтова для Госсета.

Лермонтов на идиш. Потрясающе. Еще один аргумент в пользу известной гипотезы об отце поэта – Ансельме Леви(се). В четвертый раз Фальк женился на Ангелине Васильевнне Щекин-Кротовой. Вообще ходок по русским бабам. Вероятно, конец 40-х годов. В ледяную студию пришли двое – директор Третьяковки Лебедев и критик (?) Сысоев, представители художественных властей. Вероятно, Лебедев хотел приобрести для Третьяковки работы Фалька. Может быть, хотел его поддержать. Стены в студии были покрыты льдом. «Фальк стал показывать пейзажи, "понятные соцреалистам", и Лебедев восхищенно воскликнул: "А все-таки Фальк всегда побеждает цветом. Что за цвет, смотрите!" Сысоев перебил его, грозно насупился и вымолвил: "Дело не в цвете. Этот пейзаж – не русский пейзаж. Наши березы рослые, ровные, стройные. А это местечковая береза, вся изогнулась, искривилась" (курсив мой. – С. Д.).

Фальк вышел из комнаты, а я сказала гостям: "До свидания. Он больше не будет показывать"» (Щекин-Кротова А.В. Лирические комментарии. Цит. по: Левина Т.

Роберт Фальк. М., 1996. С. 56. Примеч.). 2 марта Я выискиваю евреев из самых разнообразных источников. Довольно часто мной движет инстинкт, интуиция. Документов у меня под руками нет, больших библиотек тоже, архивы в России. За каждым "пуком" обращаюсь к Толе Рубашеву, да хранит его Господь. В принципе мне нужны сотрудники – несколько молодых, но знающих людей.

Даже вообразить трудно, где их можно найти. Я уже не говорю о средствах. Но моих глаз и моей памяти, конечно, никто не заменит.

Вот маленькая новелла из Костромы. Ее прославленный красивейший собор – церковь Воскресения на реке Дебре. Построена в 1652 г. на средства богатого костромского купца Кирилла Григорьевича Исакова. Его называют негоциантом – он вел торговые дела с Англией. Торговля была, выражаясь современным языком, батальная, т. е. средневековая, обменная. Традиционный товар России: пенька, воск, лес, меха – в обмен в числе других товаров на дорогую краску, доставляемую из колоний. Больше всего в России ценили голубую краску индиго, ввозимую из Индии. Цена ее была баснословной – бочонок золота приравнивался к бочонку индиго. Легенда гласит, что однажды Исаков по ошибке вместо бочонка краски получил из Англии бочонок золота. По законам жанра, честный купец сообщил о происшествии в Альбион и спросил, что делать с присланным по ошибке товаром. В ответ его лондонский корреспондент попросил Исакова употребить золото на богоугодное дело. Так на средства не то англичан, не то Исакова была выстроена красавица-церковь. То, что в легенде есть зерно правды, ясно из барельефов собора, где изображены лев и единорог – геральдические звери английского герба. Изображение их на центральном фасаде главного входа служит весомым аргументом в пользу такого предположения (см.:

Масленицын С. Кострома. Л., С. 30). Меня интересует лишь история купца с неординарной фамилией Исаков. С именем его все "нормально", но в отчестве тоже чувствуется иной говорок. Вспомним купцов Исаевых и Григорьевых, выкрестов, живших приблизительно в это же время в Мещанской слободе Москвы. Что же касается торговли с Англией, то во времена Ивана Грозного ее вел некий купец Юдин. 21 марта

[Не вошедший в книгу фрагмент]: В защиту Михаила Михайловича Филиппова выступил сам Дмитрий Иванович Менделеев, доказавший на страницах "Санкт-Петербургских ведомостей" полную некомпетентность "А.Т.": «То, что я прочел в статье "Нового времени", содержит в действительности не "научный разврат", а научную белиберду, и как она связана с именем покойного М.М. Филиппова, от которого я ничего подобного никогда не слыхал и с которым всегда беседовал с большим удовольствием, мне совершенно неясно… для меня остается совершенно неясной связь между белибердой статьи г. А. Т-а и кончиной человека, который, по моему мнению, оставил о себе добрую память у всех, кто его знал» (цит. по: Филиппов Б.М.

Тернистый путь. М., 1969. С. 164). Для нас интересно то, что великий химик, будучи еврейского происхождения, тщательно им скрываемого, был бытовым антисемитом, что, как видим, не мешало его дружеским отношениям с воинствующим филосемитом. Об этой стороне жизни Д.И. Менделеева мало известно, но, кажется, именно сейчас пришло время поговорить об антисемитизме части русских профессоров, знакомых нам по романам П.Д. Боборыкина (1836-1921).

Один из мемуаристов, поступивший в 1876 г. в Петербургский университет, вспоминал, что лекции профессора-экономиста Эдмунда Романовича Вредена (1835-1891) – чьи взгляды, пожалуй, легко вписались бы в современную эпоху – представляли собой не разбор экономических теорий, а рассказ анекдотов о "жидах", в частности о Марксе и Лассале, которых он иначе, как жидами, плагиаторами, нулями и разрушителями всего созидаемого, не называл. Когда однажды один из студентов спросил профессора: "Ну, а еврей Давид Рикардо?" – то, естественно, ответа не получил. И далее: «…С профессором Вреденом соперничал по части юдофобства знаменитый химик Д.И. Менделеев. По поводу нанесенного студентом Коганом-Бернштейном оскорбления бывшему министру народного просвещения Сабурову во время университетского акта, Менделеев разразился на лекции следующей филиппикою: "Будучи студентом, я и мои товарищи посещали часто галерку Александрийского театра, где занимали всегда одни и те же места. Но вот мы стали чувствовать около себя на галерке дурной запах. Оказалось, что к нам присоседился студент по фамилии Коган. Коганы всегда распространяют вокруг себя дурные запахи"… Какое впечатление должен был произвести этот монолог… на студентов-евреев – нетрудно себе представить» (Кауфман А.Е. За много лет // Еврейская старина. СПб., 1913. Т. VI. С. 214).

В редакции "Русского еврея", где был рассказан этот эпизод, больше всех возмущался профессор Николай Игнатьевич, он же Hoax Исаакович, Бакст (1842-1904):

"И вот что возмутительно, – волновался по этому поводу Бакст, – ведь сведущие люди уверяют, что Менделеев – соплеменник Коганов, что его предок – быть может, Мендельсон – попал в Сибирь, а сам он родился, как известно, в Иркутске!..

Отчего бы… не попытаться… запросить по этому поводу иркутского раввина?

Пусть бы порылся в старых метрических книгах. Нелишне поскаблить наших жидоморов, в жилах которых течет еврейская кровь" (Там же. С. 333). К своему счастью, уважаемый Николай Игнатьевич не читал пресловутого письма своего кумира А.И.

Герцена к Н. Огареву. Напомню, что в письме Бакст "пребывал" в одном ряду с пердоносными и сопливыми семитическими "муранами". Как бы реагировал на это Бакст? (О еврейском происхождении Д.И. Менделеева см.: Philo Lexicon-Handbuch des judischen wissens. В., 1935. P. 452. Обратим внимание на то, что лексикон вышел после прихода нацистов к власти.) Великий физиолог Илья Фаддеевич Цион (1842-1912) был прав, когда утверждал, что происхождение ровным счетом ничего не стоит. Тот же Кауфман привел, как он уточняет, далеко не полный список иудеев-юдофобов. При этом он, как и московский раввин Л.С. Минор, считал, что многие крестившиеся евреи или люди, в чьих жилах течет толика еврейской крови, остались верными друзьями своего народа. Я же продолжу рассказ о профессорах-антисемитах. И здесь никак не обойти колоритнейшую фигуру физиолога И.Ф. Циона.

Биография Циона изучена недостаточно, в ней много лакун и путаницы, относящихся к разным периодам его жизни.

Отец Циона, по имени Пинхас, по некоторым данным, родился в местечке Витебской губернии; в отрочестве был схвачен "хапунами" и перевезен в глубинку империи, в деревню, где до призыва в армию в течение трех лет находился в услужении у крестьян. Своих родителей Пинхас больше не увидел. Работая мальчик тяжело, почти забыл свое еврейство, но ни за что не хотел креститься. Затем попал в Казань и, несмотря на сопротивление, был насильственно крещен. Окончил унтер-офицерскую школу (для фельдшеров?) и, будучи одаренным человеком, быстро продвинулся по службе. Отслужив 25 лет, он вышел в отставку в офицерском чине (поручиком?).

Поселился в Саратове, где был чиновником судебной палаты. Свое еврейское прошлое он начисто забыл, хотя не стал, как многие выкресты, юдофобом. В это время в Саратове разыгралась кровавая драма: евреев обвинили в ритуальном убийстве.

Атмосфера последних лет царствования Николая I была удушающая. Во время суда он пережил духовный кризис и вновь обратился к иудаизму, послав прошение в Синод и указав на насильственное крещение. Суд тянулся три года, но в прошении ему было отказано. Все близкие думали, что дело кончится ссылкой в Сибирь. Но наступили благословенные времена Александра Освободителя, и ему наконец-то разрешили вернуться к своей вере. Я уже упомянул, что таких случаев было несколько. Из Саратова он переехал в Самару, где женился на дочери резника (шойхета). Тесть стал обучать его иудаизму. Через год у него родился сын Илья. Эта святочная история, сообщенная в книге биографа его сына Ш.Л. Цитрона, имеет один недостаток. Саратовское дело началось в 1850 г., а будущий физиолог родился в 1842 (Цитрон Ш.Л. За занавесом. Вильно, 1923. Т. 2. С. 175-188).

В Библиотеке конгресса США есть материал, содержащий другую версию происхождения И.Ф. Циона. По ней – он родился в Ковно (Литва), получил дворянство в 1877 г., "нобилитирован" и с этого момента добавлял к своей фамилии префикс "де", что соответствовало баронскому титулу, но было чистым самозванством.

Сына Пинхас обучал самостоятельно до восьми лет. Мальчик проявлял необыкновенные способности. Понимая, что его собственных знаний недостаточно, отец и еще три еврея из Самары пригласили для своих детей в качестве учителя и знатока Закона (ламдана), по-видимому, невинно оклеветанного и сосланного еврея из Борисова (Беларусь).

Согласно договору, учитель жил в доме Пинхаса и был, с иудейской точки зрения, очень образованным человеком, кстати сказать, сведущим не только в Торе, но и в светских дисциплинах. В прошлой жизни он кормился винокурением. Занятия проходили весьма успешно.

Параллельно Илья в возрасте 17 лет окончил гимназию с золотой медалью. К этому времени закончился и срок ссылки "ламдана", который вернулся на родину, сохранив дружеские отношения с семейством Ционов. В письмах любимому ученику он убеждал Илью, что во имя мук, перенесенных отцом, тот должен остаться евреем. Тем временем Илья был принят в Санкт-Петербургский университет, где его дарование было сразу отмечено. (Надо полагать, что отец Циона состояния не нажил, ибо в Петербурге Илье помогала еврейская община, ее столпы богачи – Нейман, барон Гинзбург, Малкиэль, Поляков, Берлин.) По сведениям Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и Большой медицинской энциклопедии, он получил высшее образование в Варшавской медико-хирургической академии, в Киевском и Берлинском университетах и окончил их со степенью доктора медицины и хирурга. По сведениям, сообщенным весьма солидным источником, Цион "из мещан иудейского вероисповедания", окончил в 1858 г. Черниговскую гимназию, поступил в Варшавскую медико-хирургическую академию, оттуда в 1859 г. перешел в Киевский университет на медицинский факультет. Из Киева переехал в Берлин. Перед отъездом за границу отец взял с него клятву, что тот никогда не предаст иудаизма. Он показал свою исполосованную спину: "Смотри, как меня били, но я остался евреем!" (Руденко A.M. Столетие русской военной ветеринарии, 1812-1912. СПб., 1912. С. 85).

В Германии произошло личное знакомство И.Ф. Циона с Фердинандом Лассалем и короткое увлечение социализмом. Вскоре он покинул ряды социал-демократии и вообще "прогрессивного" движения. Его взгляды стали резко правыми. В Петербургской военно-медицинской академии он 19 мая 1865 г. защитил докторскую диссертацию и был принят в звании приват-доцента в Петербургский университет. 22 декабря того же года командирован для стажировки за границу, где достиг выдающихся научных успехов. В 1870 г. назначен экстраординарным профессором СПб. университета на кафедру анатомии, но читал курс физиологии – первый случай в истории России, когда некрещеный еврей получил такую должность!

Способствовал этому И.М. Сеченов. Он писал начальнику Медико-хирургической академии: "По моему глубочайшему убеждению, в настоящее время лицо, имеющее всего больше прав на занятие оставляемой мною кафедры, есть профессор Петербургского университета доктор Цион. Я знаю, что в случае выбора он посвятит свои силы исключительно Академии, и, таким образом, последняя приобретет в нем чрезвычайно полезного деятеля". "Благодарный" Цион впоследствии с ним рассчитался (Сеченов И.М.

Научное наследие. М, 1956. Т. 3. С. 51-52). 20 августа 1872 г. Цион назначен ординарным профессором физиологии в Военно-медицинскую академию. За время пребывания в академии четыре раза выезжал в заграничные командировки.

Преподавание велось согласно новейшим открытиям и исследованиям. Речь тридцатилетнего профессора была в высшей степени уверенной, дикция четкой, короче, он был блестящим лектором. Его представительная и красивая фигура дополняла картину и привлекала на его лекции массу народа, нередко до трехсот человек. По просьбе врачей Цион в 1873 г. читал вечерний курс экспериментальной физиологии дыхания и кровообращения. Эти курсы посещали многие светила медицины.

Спустя много лет, в 1900 г., в дни опалы, Циона официально назовут основателем новой системы преподавания физиологии в Академии! Но… 17 октября 1874 г., вследствие студенческих беспорядков, направленных против него лично, он прекратил чтение лекций и в следующем году был уволен, получив при этом чин V класса (статский советник). Подноготную этих беспорядков можно суммировать таким образом: правые взгляды Циона (он был дарвинистом) и еврейское происхождение способствовали созданию против него общего фронта. Современник и недоброжелательный ученик писал об этом так: «Профессор Цион, глубоко образованный и очень талантливый лектор… Лекции посещались очень усердно, но вот профессор Цион, почувствовав к себе внимание молодежи, стал требовать особого почтения к "своей иерусалимской особе", завел строгие порядки… кроме того, на переходных экзаменах по физиологии срезал более 80 студентов, привязываясь к пустякам и утверждая, что все мы безобразно обучались и ничего не знаем по анатомии, наконец, позволил себе язвить одну из преподавательских особ,

"для нас священную"». Тот же источник с удовлетворением сообщал о лишении Циона Высочайшим указом чина действительного статского советника (Воинов Л.И. Очерк XXV-летней деятельности врачей выпуска 1878 г. Императорской Медико-хирургической академии, 1878-1903 г. СПб., 1903. С. 41-42). Как утверждал Воинов, по доносу Циона арестовали многочисленную группу студентов, среди которых был один "бледнолицый" (т. е. в переводе – русак), который всегда относился к Циону-ученому с уважением, подавляя неприязнь к "жиду": "…наука не знает и не должна знать национальности!" На допросе бледнолицый, однако, заявил, что ему в Ционе не нравится "жидовство" и презрение к лицам, более талантливым, чем он (?). Многие студенты попали в узилище, и тот же свидетель настаивает, что все это было сделано ради восстановления репутации профессора Циона, этого "иерусалимского дворянина – citoyen de Cyon, – испугавшегося справедливого… суда, требовавшего его к ответу за памфлет на достойного нашего министра (т. е. С.Ю. Витте. – С. Д.), и трусливо улепетнувшего впоследствии во Францию" (Там же. С. 45-46). В этом опусе не знаешь, чему больше удивляться, юдофобии автора или "иерусалимского дворянина" – своя свояше да не узнаше…

Далее о "зависти" Циона… Его лучший ученик лауреат Нобелевской премии Иван Петрович Павлов ("бледнолицесть" которого мы обсуждать не будем) очень высоко ценил Циона как исключительного вивисектора, замечательного лектора и человека, умевшего держать своих сотрудников в руках, но отнюдь не суровыми мерами, а отношением к делу. Цион сердился, когда во время вивисекционных опытов кто-нибудь забрызгивался кровью: все должно было быть чисто и аккуратно. Павлов, по воспоминаниям академика Л.А. Орбели, рассказывал, что Цион держал пари, что в канун Нового года поставит, будучи во фраке, опыт с сердечными мышцами: "Как известно, этот опыт требует перевязки ряда артерий, вскрытие грудной клетки, препарировки сердечных нервов, – это самая тяжелая операция, которую приходится делать вивисектору. И действительно, вечером 31 декабря Цион приехал в лабораторию, собрались все его ученики, и он во фраке, с белой грудью, в белых перчатках, взял скальпель и пинцет… блестяще провел операцию, пораздражал сердечные нервы, затем надел пальто и отправился встречать Новый год. Этот опыт он проделал так быстро и так аккуратно, что его перчатки остались незапачканными".

Л.А. Орбели писал, что Иван Петрович рассказывал об этом как о примере блестящей техники и умения, которыми обладал Цион (Орбели Л.А. Воспоминания. М.; Л., 1966.

С. 9-10). Кажется, здесь неуместно говорить о зависти, по крайней мере зависти Циона к кому-нибудь.

Академик Павлов недвусмысленно намекал, что конфликт имел "национальную" подоплеку. Это относилось и к И.И. Мечникову, и к Циону. Спор относительно научных достижений Циона и его конкурента, затеянный противниками Циона, был вынесен на суд четырех ученых с мировым именем: Карла Людвига, Эрнста Брюкке, Клода Бернара, Майкла Фостера. Пятый отзыв прислал Гельмгольц. Это Соломоново решение принял военный министр Д.А.

Милютин по просьбе начальника Медико-хирургической академии Н.И. Козлова (крещеного еврея и прадеда писателя Набокова). Милютин, человек в высшей степени порядочный, в ведении которого находилась Академия, добивался полной объективности…

Считается, что этот шаг военный министр принял под давлением правых кругов, но это не так: Милютин искал достойного кандидата. Ответ западных ученых был единогласен: все дали Циону блестящую характеристику – к этому времени он имел мировую известность.

Вот выдержки из характеристик, данных Циону западными коллегами.

Карл Фридрих Вильгельм Людвиг, крупнейший физиолог (открывший вместе с Ционом в 1867 г. нерв, тормозящий сердечную деятельность), писал: "О докторе Ционе я хорошо осведомлен. Кроме тех исследований, которые он сделал во время практики в лаборатории, им выполнены другие, совершенно самостоятельно. Его труды свидетельствуют о том, что он глубоко образованный ученый, способный экспериментатор, одаренная голова…" (За совместное открытие Цион и Людвиг были удостоены первой Монтионовской премии Парижской академии наук.) Клод Бернар, крупнейший естествоиспытатель, основоположник экспериментальной физиологии, дал следующую характеристику: "Я рассматриваю Циона как молодого физиолога с большими заслугами. Значительные работы, опубликованные им, награды Академии наук, которые он получил во Франции, и преданность, проявленная им в науке, служат гарантией его новых успехов в будущем. Я поддерживаю кандидатуру Циона в интересах физиологии, в которой, я надеюсь, он займет достойное место".

Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц, один из величайших естествоиспытателей: "Прежде всего я знаю, что господин Цион прилежный и способный экспериментатор и что его работы принимаются немецкой физиологией с большим доверием. У него ряд важных и оригинальных исследований о функции раздражимости вегетативной нервной системы…" (цит. по: Поповский А. Заметки писателя о русской науке. М., 1950. С. 190).

Короче, военный министр приказом назначил Циона на кафедру. Серая профессорская мафия, проглотив пилюлю, ждала реванша и дождалась. Это был период, когда студенты могли манкировать занятиями. Обычно староста вступал в сделку с профессором, принося матрикулы и получая переходную оценку:

"Профессор, мы не интересуемся нашими пятерками, мы все согласны получить тройки" (Орбели Л.А. Указ. соч. С. 11). Этой практике Цион, выученик германского университета, где главное – "орднунг" (порядок), положил конец, предупредив студентов на первой же лекции, что будет их серьезно экзаменовать. Студенты устроили ему обструкцию. В итоге сложилась любопытная комбинация: Цион подвергся нападкам как еврей – это понятно, и как педагог-педант – и это естественно, но и как ученый-антидарвинист и человек правых взглядов – например, он неоднократно заявлял, что его благодетель И.М. Сеченов своим материализмом и либерализмом нравственно развращает молодежь.

Сравнив воспоминания Воинова и Павлова, мы можем восстановить картину произошедшего. Несмотря на защиту Милютина, Цион вынужден был покинуть Академию к радости студентов-бездельников и бездарных конкурентов. Кстати сказать, в стенах Академии 22 ноября 1871 г. он прочитал выдающийся по тем временам доклад на тему "Сердце и мозг", опубликованный во множестве русских и западных изданий:

«Речь Циона "Сердце и мозг", изящная и простая по содержанию…» (Квасов Д.Г.

Памяти Ильи Фаддеевича Циона (1842-1912): К 50-летию со дня кончины // Физиологический журнал. 1962. № 12). Совместно с братом доктором М. Ционом (1867) И.Ф. Цион описал и экспериментально доказал ускоряющее влияние симпатической иннервации на сердце. (Кажется, это единственная совместная работа братьев, разошедшихся друг с другом по причине ренегатства Ильи: брат навсегда остался в иудаизме.) Ционом был написан первый учебник по физиологии на русском языке (Цион И.Ф. Курс физиологии. СПб., 1873-1874. Т. 1-2). Он же пионер электротерапии (Цион И.Ф. Основы электротерапии. СПб., 1874).

Изгнание Циона, конечно же, нанесло ущерб науке и разрушило его как личность. Он начал деградировать, дошло до того, что имя Циона стали связывать с "Протоколами Сионских мудрецов". (Сеченов, прекрасно осознавая его человеческие слабости, писал 19 апреля 1870 г. И.И. Мечникову, что готов помочь Циону получить кафедру, которой сам прежде руководил (см.: Борьба за науку в царской России: Неизданные письма. М.; Л., 1931. С. 59). Спустя 15 лет после отставки И.Ф. Циона М.Н.

Катков писал К.П. Победоносцеву, что этот талантливый ученый подвергся травле либеральных кругов за свои выступления против материалистического направления.

Например, тот же Илья Ильич Мечников в предисловии к книге "40 лет искания рационального мировоззрения" (1914) выступил с резкой критикой труда Циона "Бог и наука", что, однако, не помешало ему высоко оценить его как физиолога: "Особенная судьба, – писал он, – выпала на долю Циона, недавно скончавшегося в печальном одиночестве в Париже. Многие знавшие его – и я в том числе – его очень не любили за его злобный характер и неспособность стать на сколько-нибудь нравственно возвышенную точку зрения. Но справедливость побуждает отнести его к числу особенно талантливых и оригинальных ученых, деятельность которых оставила по себе неизгладимые следы. К положительным сторонам его следует отнести то, что он дал науке такого первостепенного ученого, как профессор И.П. Павлов… Прежде чем покинуть Медицинскую академию, Сеченов позаботился о достойном замещении его кафедры… он обратил внимание на только что вернувшегося из-за границы молодого, но уже очень известного талантливого физиолога Циона, вышедшего из той же школы, что и Сеченов, из школы Людвига.

Хотя в то время антисемитическое движение в России далеко не было так сильно, как в последующие времена… Сеченову пришлось много хлопотать, чтобы заставить профессоров академии и начальство согласиться поручить кафедру еврею Циону. Но, к сожалению, уже в непродолжительном времени начались неприятности в Медицинской академии по поводу нового профессора". Далее Мечников осуждает Циона "за жестокость" по отношению к животным, которых он резал в лаборатории беспощадно, сравнивая его с Сеченовым, который не мог без слез осмотреть на подопытных собак:

«Не таков был преемник Сеченова. Не стеснявшийся мучить животных, он не обнаруживал особенно добрых чувств и к людям. (Не здесь ли кроется "тайна" памятника собаке поставленного Павловым в Колтушах? – С. Д.) Эту сторону своего характера он не замедлил проявить на своих лекциях». Цион не преминул развенчать авторитет своего благодетеля Сеченова, которого студенты боготворили. "Не питая уважения к нравственной личности, стали относиться отрицательно и к его научной деятельности. По малейшему поводу они громко выражали ему знаки неодобрения.

Отсюда – беспорядки на лекциях. Не встречая сочувствия в своих товарищах, Цион вынужден был покинуть стены Академии и университета".

На защиту Циона безоговорочно встал Иван Павлов. Он писал в автобиографии: "Мы имели ряд профессоров с огромным научным авторитетом и с выдающимся лекторским талантом… Огромное впечатление на всех нас, физиологов, производил проф. Илья Фаддеевич Цион. Мы были прямо поражены его мастерски простым изложением самых сложных физиологических вопросов и его поистине артистическою способностью ставить опыты. Такой учитель не забывается всю жизнь (курсив мой. – С. Д.). Под его руководством я делал мою первую физиологическую работу… Переходя в академию, я должен был быть ассистентом у проф. Циона (читавшего также физиологию и в академии)… Но произошла дикая история: талантливейший физиолог был выгнан из академии" (Павлов И.П. Полн. собр. соч М.; Л., 1952. Т. VI. С. 442). Позиция Павлова ясна: была совершена подлость…

Спустя много лет в статье советского периода, посвященной Циону, об этом казусе сказано корректно и близко к истине: "Вынужденный уход И.Ф. Циона (по причине несогласия, обнаруживающегося между ним, студентами Медико-хирургической академии и группой профессоров, в котором все стороны были виноваты) нанес тяжелый удар его научным экспериментальным планам и нарушил связи с русскими физиологическими учреждениями" (Квасов Д.Г. Указ. соч.).

И еще: в молодости красивый, успешный и тщеславный ученый пользовался большим успехом у женщин. Женился на красавице, дочери миллионера Самуила Малкиэля. Ей было 18 лет, и, как сообщает источник, она была не только красива, но и умна. В доме тестя Цион прошел школу больших финансов. Многие не могли забыть, как элегантный профессор в роскошном экипаже подъезжал к воротам Академии, вызывая элементарную человеческую зависть…

Существует и другая версия происхождения Циона, на мой взгляд, более традиционная. Ционы родом из местечка в Черниговской губернии. Учитель по фамилии Цвейфель был знатоком Талмуда, упорным защитником хасидизма. Этот Цвейфель утверждал, что братья Ционы были его учениками. Достоверно известно, что один из Ционов, военный врач, навсегда остался в иудаизме, более того, его семья была сионистская. Этот же источник сообщает, что столкновение в Академии произошло со студентом С.А. Венгеровым, который вынужден был перейти на филологический факультет университета и стал знаменитым ученым, правда, как и его враг, покинул ряды угнетенного меньшинства (см.: Шафир М. Мои воспоминания // Еврейская летопись. 1926. № 4. С. 109). В то время И.Ф. Цион был профессором как Военно-медицинской академии, так и университета. После того как его тесть Малкиэль разорился, а в 1875 г. Цион был изгнан из университета, он перешел в православие, развелся с женой и вторым браком женился на дочери профессора Неймана. В том же 1875 г. по приглашению знаменитого ученого Клода Бернара Цион уехал в Париж, где занимался физиологией. Параллельно сотрудничал в "Московских ведомостях" и "Русском вестнике" М.Н. Каткова, куда его рекомендовал сам Александр III: «…государь выразил мысль, что не мешало бы "Ведомостям" иметь Циона сотрудником» (см. письмо министра народного просвещения И.Д. Делянова К. Победоносцеву от 29 июля 1887 г. // К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М.; Л., 1923. Т. 1, полутом 2. С. 675). Михаил Никифорович принял активное участие в крещении Циона. Из письма Каткова Победоносцеву от 2 июня 1887 г.: "В дополнение к тому, что мною сказано о Ционе, спросите у И.Д. Делянова о причинах, побудивших его оставить профессуру в медико-хирургической академии. Он, физиолог, был сильным противником материалистического направления, которое, особенно через эту науку, проникало в умы и приобретало силу благодаря либеральному режиму того времени…

Он очутился в антагонизме с этим режимом, который развращал и учащих и учащихся и долго держаться не мог… он не мог пренебречь открывшимися ему видами получить кафедру физиологии, где имя его было известно… Виды на кафедру рушились после того, как влиятельный товарищ его по науке Поль Бер(т), став правительственным лицом и открыв свой поход против религии, встретил убежденного противника в Ционе, с которым даже был в наилучших отношениях и способствовал ему в достижении кафедры. Циону оставалось тогда для содержания себя и семейства перенести свои замечательные способности на экономическую почву. Он управлял обширными промышленными предприятиями и приобрел в этой сфере познание, опыт и связи, которыми воспользовался в последнее время управляющий министерством финансов (С.Ю. Витте. – С. Д.). Цион успешно и быстро исполнил важное возложенное на него поручение.

У Вас должен иметься отзыв о Ционе штутгартского протоиерея Базарова, который ввел его в нашу церковь. Мне известно, что Базаров был глубоко тронут духовным настроением Циона и его жены…". В письме, отправленном почти вслед за процитированным, Катков сообщал, что был заочным восприемником по крещению Циона, и снова писал о его честной борьбе еще "в еврейскую бытность" против нигилизма и анархизма, за христианскую церковь против безбожника Поля Бер(т)а, подвергаясь при этом систематическому гонению (Там же. С. 715-716,719).