Текст книги "Евангелие от рыжего кота"

Репликация вторая. Мария

Туманный Кот прервал повествование, выгибая свою спину под остановившейся рукой Маргины, и она, возобновляя чесательный процесс, спросила:

– А что случилось дальше?

«Дальше на венецианском корабле «Святой Марк» они отправились на остров Крит, – сказал Кот, прищурив от удовольствия свои глаза, – куда перебрались все госпитальеры после поражения в Акко. Несмотря на неспокойное море, корабль добрался до Кипра и пассажиры уже смогли различать высившийся слева мыс Гата. Прямо по курсу, на фоне невысоких гор, виднелась отстроенная после землетрясения Лимиссо. В глазах рябило от разнообразия парусов в порту, который жил своей жизнью, отличной от города. Радостное возбуждение оттого, что они, наконец-то, почувствуют твёрдую почву, а не шаткую палубу под ногами, подкреплялось мыслями о вкусной еде и мягкой постели.

Правда, сержант Гуго де Монтегю считал, что им следует сразу отправиться в резиденцию Великого Магистра в крепости Колосси, чтобы отдать ему рубин, а потом уже предаваться грехам чревоугодия. Расспросив моряков в порту, сержант узнал, что раненного Жан де Вильера не повезли сразу в его резиденцию, опасаясь за раны. Он находится в своих апартаментах в Лимиссо на улице Девы Марии. Проплутав по улочкам, они добрались до двухэтажного здания в венецианском стиле, возле входа в которое стояли два рыцаря-госпитальера весьма сурового вида. Гуго объяснил, что имеет весть от маршала Матье де Клермон и его тут же пропустили. Идущую с ним сестру Марию окинули удивлённым взглядом, а Раймонду де Торну, замыкающего делегацию, вообще не уделили никакого внимания.

Возле дверей спальни Великого Магистра прохаживали несколько старших кавалеров с независимым видом, ожидая приема. Сержант Гуго де Монтегю сообщил секретарю о том, что имеет сообщение от маршала Матье де Клермона и тот торопливо скрылся за дверью. Через некоторое время он показался в проёме и поманил пальцем сержанта, вместе с его друзьями. Один из старших кавалеров недовольно фыркнул, но воли Великого Магистра оспаривать не посмел. Бледный Жан де Вильер лежал на большой кровати, а когда они вошли, остановил свой взор на сержанте.

– Как чувствует себя маршал Матье де Клермон, я слышал, что он был ранен? – спросил Великий Магистр тихим голосом, слегка приподнимая свою седую голову. Секретарь предупредительно подсунул под неё маленькую подушку, отчего Жан де Вильер облегчённо вздохнул.

– К сожалению, маршал Матье де Клермон погиб, – произнёс сержант Гуго и рассказал в подробностях последние минуты маршала. Когда речь зашла о рубине, Мария сняла с шеи камень и протянула Великому Магистру.

– Спасибо, сестра, – сказал Жан де Вильер, внимательно разглядывая рубин в виде сердца. То, что маршал Матье де Клермон никогда не показывал рубин, могло свидетельствовать о том, что данное украшение имеет личный характер и не является церковной реликвией. «Возможно, маршал был влюблён?» – несмотря на то, что это был грех, Великий Магистр не корил маршала, так как Матье де Клермон уже отвечал за свои грехи не перед ним, Жан де Вильером, а перед Богом.

Чтобы развеять сомнения Великий Магистр с маленькой надеждой приложил рубин к ране на груди, но облегчения не почувствовал, отчего с некоторым разочарованием произнёс:

– Наш славный маршал Матье де Клермон поручил это вам, и я не имею намерения нарушать его завет. Потрудитесь на благо церкви и сохраните эту реликвию, а, когда за ней придут – ваша миссия закончится.

Раймонд де Торн хотел напомнить Великому Магистру о том, что за рубином охотятся, но не посмел нарушать субординацию, а сержант забыл рассказать об этом Жан де Вильеру. Освободившись от хлопот, Жан де Вильер беспомощно махнул рукой, заканчивая аудиенцию, и сержант с почтением приложился к длани Великого Магистра. Немного разочарованные тем, что они всё ещё ответственные за рубин, сержанта Гуго де Монтегю и Раймонд де Торн остановились возле дома Великого Магистра, а Мария де Морель, совсем не расстроенная приёмом, весело спросила:

– Что будем делать?

– Поедем в крепость Колосси, – произнёс сержант Гуго и добавил: – Там безопасно, тихо и кругом одни виноградники.

– Там давят прекрасное вино, – добавил Раймонд де Торн, однако его лицо не выражало радости. Мария задумчиво на него посмотрела и, улыбаясь, сказала сержанту:

– Брат Гуго, веди нас вперёд.

Несмотря на то, что Великий Магистр не придал значения рубину на шее сестры Марии, весть о религиозной реликвии от маршала Матье де Клермона быстро распространилась среди госпитальеров. Так быстро, что об этом узнали рыцари тамплиеры.

Давно известно соперничество между рыцарями Красного и Белого Креста, особенно в мирное время, которое приводило к стычкам между тамплиерами и госпитальерами. В иные времена проливалась и кровь, чтобы оттяпать у удачливого соседа кусок плантации или виноградника.

В Акко тамплиеры и госпитальеры сражались бок о бок, прикрывая друг другу спину, но это не мешало им ссориться, как братьям, по любому поводу. Поражение в Акко вовсе не сломило их дух, а их воинственности мог позавидовать любой полководец. Что и говорить, для этих крепких мужей оружие – славная игрушка. Стоило сержанту пройти пару улочек, направляясь к конюшням, чтобы нанять лошадей, как ему преградили путь три рыцаря-тамплиера, в одном из которых Гуго де Монтегю узнал известного драчуна Луи де Пейна.

– Остановитесь, друзья, – сказал Луи, вытирая одну руку о белое широкое сюрко с красным крестом на груди, а вторую положив на плечо Гуго де Монтегю. Глядя в глаза сержанта, он произнёс: – Вы славно поработали, но дальше сестру охранять будем мы.

Лицо Марии вспыхнуло негодованием, и она резко произнесла: – Ты слегка отяжелел, мой друг, питаясь здесь мясным мезе[21]

[Закрыть] и запивая его местным вином, в то время как мы сражались на стенах Акко. Враги Христа умеют держать оружие в руках, поэтому ты для меня – плохая защита.

Сержант Гуго де Монтегю, довольный словами Марии, сбросил руку Луи со своего плеча и ухмыльнулся.

– Несмотря на моё уважение к тебе, моя сестра, – побагровел Луи де Пейн, – решать, кому тебя сопровождать, буду я.

– Если вы поднимите против нас оружие, вас отлучат от церкви, – пригрозил сержант, прикрывая собой Марию. Раймонд де Торн, до этого времени молчавший, вышел вперёд и с иронией сказал Луи де Пейну:

– Зачем нам спорить, мой друг, сразимся вдвоем, и кто победит, тот и прав.

С этими словами он вытащил свой меч и опустил его острием вниз.

– Вы всегда были еретиками и за это поплатитесь, – воскликнул тамплиер, замахиваясь мечом.

– Кто бы говорил, – ухмыльнулся Раймонд де Торн, отбивая удар Луи де Пейна.

Бой длился не долго, так как Раймонд де Торн сильным ударом по шлему прочистил мозги тамплиеру, который упал, схватился за голову и мычал.

– Я думаю, что мы разрешили спор, – вознеся глаза к небу, произнёс Раймонд де Торн, придерживая меч, как крест. Отправив его в ножны, госпитальер повернулся к своим друзьям, но не тут-то было!

Два оставшихся тамплиеры набросились на него без слов.

– Сержант, уведи сестру, ей не следует здесь находиться, – произнёс Раймонд де Торн с лёгкой хищной улыбкой и Гуго де Монтегю потянул за собой сопротивляющуюся Марию. Легко, словно играя, госпитальер отбивал удары тамплиеров, а когда посчитал, что прошло достаточно времени, чтобы сержант увёл Марию, то двумя точными ударами уложил оставшихся друзей Луи де Пейна рядом с ним.

Когда, запыхавшись, Раймонд де Торн догнал сержанта и Марию, то сразу сказал:

– Если нам суждено хранить рубин, нам не стоит здесь оставаться – слишком много желающих его заполучить.

– Несколько дней отдыха нам не помешает, – произнёс сержант Гуго де Монтегю, понимая, что Раймонд де Торн прав, а остров Кипр, несмотря на наличие огромного количества госпитальеров, им не защита.

***

Когда они прибыли в крепость Колосси, то оказалось, что для сержанта и Раймонда де Торна проблем прибавилось, так как сестра Мария не собиралась сидеть на месте, сложив руки. Она сразу отправилась в местный госпиталь, где лечилось много раненных не только из ордена госпитальеров, но и рыцарей других орденов. Кроме того изгнанный из Иерусалима орден святого Самсона, не имеющий крова, присоединился к госпитальерам, и их союз стал именоваться орденом рыцарей Кипра. Вдобавок по крепости шастали купцы, ремесленники и крестьяне с виноградных плантаций ордена.

Работа Марии в госпитале не могла не тревожить сержанта, так как в госпитале мог спокойно оказаться Хасан аль-Каин, желающий забрать рубин, или другой убийца, посланный им. Мария, в сотый раз слушая наставления Гуго де Монтегю, сняла с себя кровавое сердечко и положила перед сержантом: – Под твоим надзором ему ничего не грозит.

– Зато смерть грозит тебе, – произнёс, молчавший до этого, Раймонд де Торн, – так как ассасин, который охотится за рубином, об этом совсем не знает.

– Все мы предстанем перед Богом, – философски заметила девушка и отправилась в госпиталь. Раймонд де Торн задумчиво прошёлся по маленькой келье, в которой они проживали с сержантом, и спросил его: – Как ты думаешь, мне найдётся работа в госпитале?

– Найдётся, горшки носить, – ухмыльнулся Гуго де Монтегю.

– Всякая работа во благо, – произнёс Раймонд де Торн и, пристегнув свой меч, отправился в госпиталь. Старшая сестра-хозяйка с удовольствием нагрузила его тяжелой работой, так что он целый день таскал воду из колодца, носил злополучные ночные горшки, переносил раненных и массировал их повреждённые спины. Чтобы он ни делал, его взор неизменно преследовал Марию, который заметила сестра-хозяйка и строго спросила у Марии:

– Он, что, хочет забрать тебя из монастыря?

– Нет! Что ты! Он очень хороший друг, – покрылась румянцем Мария. Сестра-хозяйка с сомнением покачала головой, но хлопоты по хозяйству отвлекли её от Марии и её охранника.

Такая идиллия продолжалась недолго.

Случилась чёрная пятница. В тот день Мария принимала новых раненых, привезенных из Тира, и ничего не предвещало опасности. Уже привычно Раймонд де Торн помогал сестре-хозяйке, которая стала доверять ему более сложные задачи: уход за больными. Взоры, бросаемые братом Раймондом на Марию, уже не смущали сестру-хозяйку, так как юноша, кроме взоров, не позволял в отношении Марии ничего предосудительного.

Мария меняла бинты окровавленному смуглому рыцарю из ордена святого Самсона, что видно было по его плащу. Его грудь пересекал огромный кровавый шрам и Раймонд де Торн удивлялся, как до сих пор жив этот несчастный. Мария сосредоточенно накладывала новую повязку, когда Раймонда заставили вынести лоханку с грязной водой. Мария взглянула в глаза больного и застыла на месте, точно завороженная. Больной с ужасной раной на груди, до этого изображавший страдания, смотрел в её глаза неподвижным взглядом своих тёмных зрачков и, положив свою руку на её шею, тихо спросил: – Где находится рубин?

– У меня его нет, – произнесла Мария, несмотря на то, что пыталась сжать свои зубы, чтобы не проговориться.

– Где находится рубин? – тихо, но настойчиво произнёс больной, а Мария с ужасом его узнала – это был ненавистный Хасан аль-Каин.

У неё поплыло всё перед глазами, а на шее разгорелось жаркое пятно, которое распространилось на всё тело и ей стало душно и больно, жарко и страшно. Сквозь туман она снова услышала: «Где находится рубин?» – и боль стала нетерпимой, захватив всё её естество. Она закричала, но никто её не слышал, так как она стала немой, как рыба. «Где находится рубин?» – вспыхнул болью в голове единственный вопрос, выворачивая её душу, а визгливая пила, дёргая болью за нервы, снова и снова издавала: «Где находится рубин?»

– У Гуго… – пролепетала она, чтобы избавиться от боли, ещё не понимая, что творит. Внезапно, боль отступила, и она услышала команду: «Спи!» – которая прозвучала, как приказ. Сон, как избавление, погрузил ее в мутную глубину, где она и осталась, отключившись от действительности.

Когда Раймонд вернулся в палату, то сразу увидел Марию, прикорнувшую на кровати. С умилением глядя на неё: «Умаялась, бедная!» – Раймонд окинул взглядом палату и почувствовал, что чего-то не хватает. Посмотрев ещё раз на больных, он понял – пропал новый больной с огромным шрамом на груди. Озадаченный этим, Раймонд бросился к Марии и повернул её лицо к себе. Девушка не проснулась и Раймонд, с замирающим сердцем, прислушался к её дыханию. Госпитальер с удивлением констатировал, что девушка спит. «Что же мне делать?» – немного растерянно подумал Раймонд. Если бы дело касалось его жизни, то он бы знал, как поступить, а в случае с девушкой заробел, как мальчишка.

Впрочем, долго рассуждать он себе не позволил и решил забрать Марию в свою келью, которую они снимали вместе с Гуго, чтобы она спала под присмотром. Схватив её на руки, он понес её из палаты, сопровождаемый возмущёнными криками сестры-хозяйки, которая не понимала, как можно спать днём, и что здесь делает рыцарь-госпитальер. Когда он ввалился в келью, то его глаза застыли от ужаса. Он многое повидал на веку, но сердце дрогнуло при виде Гуго – его грудь пересекала глубокая кровавая борозда. Везде в комнате виднелись следы борьбы: все стены обрызганы кровью, а одна деревянная кровать разбитая вдребезги. Гуго лежал на полу в углу кельи, а возле его руки валялась не распечатанная бутылка вина. Видимо, перед нападением Гуго хотел выпить, но не успел. Раймонд накинул на тело простыню и вышел, взяв на руки Марию. Не успел он покинуть помещение, как наткнулся на госпитальера, Жан ле Мена, из соседней кельи, который радостно воскликнул:

– Слава Богу, что я вас увидел. Гуго передал Марии хлебец, а я не нашел её в госпитале.

Он отдал в руки Раймонда слегка подсохшую булку, которая в данной ситуации была не к месту. Раймонд машинально сунул её в карман, а Жан ле Мен удивлённо посмотрел на спящую Марию.

– Что с ней? – спросил он.

– Спит, – ответил Раймонд и попросил соседа: – Ты можешь предать Гуго земле?

Жан заглянул в их келью и побелел лицом. Раймонд вытащил из кармана горсть монет, но сосед отвел его руку, сообщив, что покойный и его друг.

– Я знаю, кто это сделал, – сказал Жан, а Раймонд ему ответил: – Я тоже знаю.

Раймонд, с Марией на руках, отправился к воротам крепости, где сговорился с греком, который отвёз их в порт Лимиссо. Венецианский кораблю «Святой Петроний» собирался покинуть порт, когда к трапу подбежал Раймонд с Марией на руках.

– Вы берёте пассажиров? – спросил он у капитана.

– Берём, если они не воруют невест, – рассматривая рыцаря-госпитальера, весело ответил капитан Доменико, и дал команду убрать швартовы.

Им выделили каюту, и Раймонд положил Марию на боковую кровать, а сам опустился на колени и застыл, спрашивая у Бога благословения. Он остался один, чтобы оберегать Марию, а рубин вне зоны их досягаемости. Ассасин, забравший у Гуго рубин, вероятно, давно покинул Кипр и отправился на свою родину. Как ни печально, они не сдержали слова, данного маршалу Матье де Клермону. Раймонд де Торн подумал, что ему стоит отказаться от звания рыцаря-госпитальера. Он так и заснул, склонившись на кровать, а когда проснулся, то в иллюминаторе играли солнечные зайчики от волн.

Мария проснулась неожиданно, но Раймонд обрадовался, точно ему самому возвратили жизнь. Мария, ощущая колебания корпуса корабля, удивлённо спросила:

– Где мы?

– На корабле, – ответил Раймонд и затаился, так как дальше последуют тяжёлые вопросы.

– А где брат Гуго? – спросила Мария и помрачнела: её память услужливо напомнила вчерашний день.

– Это я виноватая, – сказала Мария, заливаясь слезами.

– В том, что случилось, твоей вины нет, – сказал Раймонд, обнимая сестру Марию, – моя вина больше – я тебя не защитил.

Он рассказал, что знал, а потом они постояли, обвиняя себя в душе, после чего Раймонд вспомнил и полез в карман, откуда достал засохшую булочку.

– Это тебе передал Гуго, – сказал он, а у Марии ещё больше потекли слёзы. Она отщипнула кусочек хлеба и пожевала, словно отдавая дань своему храброму другу. Госпитальер тоже отщипнул кусочек булочки и жевал, опустив глаза на хлебец – последний подарок Гуго.

Внезапно, Раймонд заметил красную искорку, мелькнувшую в булочке, и подумал, что в ней начинка из красной ягоды. Когда он поднёс её к свету, то увидел, что из булочки торчит кусочек кожаного ремешка. Он потянул его и вытащил из булочки сердце из рубина. Мария, удивлённая фокусом Раймонда, во все глаза смотрела на него, ничего не понимая. Он и сам вначале не понял, а потом сообразил, что Гуго, видимо, заметил Хасана аль-Каина раньше, приоткрыв дверь, а потом запихнул рубин в булочку и отдал её ни о чем не подозревающему Жан ле Мену, проходившему мимо, а сам принял бой с ассасином.

***

Хасан аль-Каин стоял на палубе, опираясь на перила, и смотрел на портовую суету, освещённую заходящим солнцем. Рядом, борт о борт, качался на волнах венецианский корабль с золотым гербом на корме, который тоже собирался отплывать. Загорелый капитан подгонял матросов, которые грузили последние бочки в трюм. Патрон, с парой матросов, возился возле косого паруса фок-мачты, выверяя галс[22]

[Закрыть], чтобы вытянуть корабль на рейд. Хасан отвернулся от борта, наблюдая, как выбирают якоря на его судне, которое, освобождаясь от оков, медленно дрейфовало в море.

Впервые его терзали сомнения.

Он теребил на шее золотую цепочку, носившую когда-то Рубин Милосердия и доставшуюся ему от маршала Матье де Клермона, и думал о том, что он сделал неправильно. Не подлежало сомнению, что у глупой тройки госпитальеров и святоши-монашки не имелось никаких шансов улизнуть от Хасан аль-Каин. Истинно и то, что у них не имелось рубина. Его, Хасан аль-Каина, пустили по ложному следу, заставив гнаться за миражом. Какай нормальный человек отважиться доверить реликвию женщине-монашке и трём балбесам-госпитальерам, которых обвести вокруг пальца – раз плюнуть. Он вспомнил лицо сержанта, Гуго де Монтегю, который, отбиваясь от ударов сабли Хасана, исступлённо смеялся и кричал: «Обманул! Обманул!» – чем и заслужил смерть, потому как не стоит напоминать ассасину о его ошибках. У нити два конца и если один ведёт в тупик, нужно вернуться к началу. Ему следует вернуться в Акко и возобновить поиски оттуда, возможно, маршал отдал рубин в другие руки. О четвёрке можно забыть: толстого Дюдона де Компса он убил в Сидоне, монашка будет спать вечным сном, пока не угаснет, сержанта Хасан убил в келье, распоров ему грудь, а горделивый Раймонд де Торн с горя выпьет отравленное вино в бутылке, оставленной на полу возле Гуго де Монтегю.

Правда, Хасан аль-Каин не знал, что нажимая на шее Марии-Агнес-Катрин де Морель нужную точку, его палец дрогнул, отчего она заснула не так, как нужно. Не знал и о том, что Раймонд де Торн не пьёт вино, так как от данного продукта у него возникает сыпь по всему телу.

Корабль выплыл на рейд порта Лимиссо и матросы разворачивали паруса, чтобы отдаться береговому попутному бризу, а Хасан аль-Каин окинул взором порт, словно запоминая каждую чёрточку. К венецианскому кораблю, который стоял по соседству в порту, нёсся какой-то опоздавший, с грузом на руках. Незнакомец взбежал по сходням и Хасан почему-то с сочувствием подумал: «Успел!» – рассматривая увиденное, как гонки арабских жеребцов.

***

Он очнулся ночью. Вытащив из кармана огниво, он на ощупь нашёл свечу, свалившуюся со стола на пол, и зажёг её. В комнате полный раскардаш, только посредине кто-то убрал мусор и уложил его.

«Спасибо Богу, что в чистоте!» – поблагодарил незнакомца сержанта Гуго и тут же увидел его. Упираясь на стену, храпел сосед, Жан ле Мен, в руках которого Гуго заметил чётки. Видимо, отпевал почившего Гуго де Монтегю, да так и заснул.

«Это, что же, живым хотел меня похоронить?» – возмутился Гуго и опустил взгляд на свою рану. Вид развороченной и окровавленной плоти не порадовал его, но, слава Богу, Гуго остался в сознании. Он не стал будить Жана ле Мена, а принялся рыться в раскиданном мешке со своими вещами. Он не имел при себе учеников, так как их нужно кормить из своего кармана, поэтому всё добро носил с собой. Покопавшись, Гуго нашёл костяную иголку и тонкую нитку, а затем принялся себя зашивать. Уверенности в том, что это сделает Жан ле Мен и него не имелось, поэтому он положился на себя. Первый прокол вызвал такую боль, что Гуго чуть не завыл, как зверь, а на глаза накатились слёзы. Продолжая благодарить Бога за то, что тот дал ему ещё один шанс на жизнь, Гуго делал большие стежки, отчего шрам становился грубым и корявым. Впрочем, красота тела в данную минуту Гуго не беспокоила, так как он старался быстрее закончить свою кровавую работу.

Когда сержант закончил шить, то немного передохнул, а потом вытащил из мешка стеклянный сосуд, закрытый пробкой. Эликсир, содержащийся в нем, состоял из живой воды и фиолетового камня с Везувия, который болтался в сосуде. Не жалея, Гуго полил шов на кровавой ране и закричал, уже не сдерживая себя. Жан ле Мен вскочил, как безумный, и, широко открыв глаза, кричал, указывая перстом на Гуго: «Дьявол! Дьявол!».

– Успокойся, это я, Гуго! – слабым голосом пролепетал сержант и его тихий голос подействовал лучше крика: Жан окинул взглядом шов через всю грудь и спросил:

– Ты, что, сам себя зашил?

Гуго не стал объяснять очевидное, а спросил сам:

– Ты отдал хлебец Марии?

– Да, когда тебя обнаружил Раймонд де Торн, – сказал Жан, потрогав сержанта, и убедился, что Гуго более чем жив.

– Где он сейчас? – спросил обрадованный сержант, и Жан тот час ответил: – Он, вместе с Марией, отправился в порт Лимиссо.

«Хорошо, точно так же я сделал бы сам!» – подумал сержант, но, всё же, укорил Раймонда де Торна: «Что же ты не присмотрелся ко мне? Я, ведь, живой!»

– Давай отпразднуем твоё воскрешение, – сказал Жан ле Мен, протягивая руку к бутылке в углу.

– Сейчас не время пить, – сказал Гуго, отбрасывая неизвестно откуда появившуюся бутылку и пытаясь встать. Жан помог и спросил, куда в глухую ночи сержант собирается идти.

– В порт Лимиссо, – ответил сержант.

– Позволь, я помогу тебе, – сказал заскучавший в крепости Жан ле Мен и сержант вынужден был согласиться. Они доковыляли до ворот крепости, которые на ночь были закрыты. Просить стражей их открыть не имело смысла, так как пешком они не дойдут, а попутный транспорт пойдёт только утром. Правда, до утра оставалось совсем не долго, так как небо на востоке уже слегка посветлело, приглушая звёздную россыпь.

Ожидание помогло найти повозку, которая привезла раненного, но её ездовой замешкался и ворота закрыли, поэтому пришлось остаться до утра. Пассажиры на обратный путь были очень кстати, и сержант, рядом с Жан ле Меном, завалился на повозку и поспал до утра. Проснулся он оттого, что дорога вся в кочках и Гуго де Монтегю здорово тряхнуло. Рана отозвалась болью и он, просыпаясь, уселся удобней. Местность вокруг, покрытая скудной растительностью, не вызывала радостных ощущений, а виноградники, посаженные полосами, только слегка манили глаз присыпанной пылью зеленью.

Землетрясение, произошедшее с полусотню лет назад, кругом оставило свои следы, а несчастный город Лимиссо разрушило полностью. Новые постройки, сделанные без всяких городских планов, не соблюдали пропорций друг с другом, а улицы были безобразно кривы. Только порт, отстроенный первым, отличался своей функциональностью, а остальное сооружали, как заблагорассудится.

Рассчитавшись с ездовым, сержант прошёлся вдоль пирса, высматривая того, кто может что-то знать об ушедших вчера кораблях. Его острый взгляд заприметил стайку мальчишек, по всей видимости, бездомных и ещё не проданных в рабство, что в данных краях дело весьма вероятное. Ушлый пацан лет пятнадцати, уже не мальчик, а юноша, пусть и не внушал доверия, но мог знать, на какой корабль сел Раймонд де Торн. Он поманил его пальцем, и юноша подошёл легкой походкой, сохраняя достоинство, как истинный дож.

– Если ты сможешь мне помочь, я тебе дам целое сольдо, – сказал Гуго де Монтегю и глаза у юноши загорелись.

– Слушаю, господин, – сказал он, склонив голову и озорно блеснув глазами.

– Я хочу знать, на какой корабль сел рыцарь-госпитальер и монахиня, – сказал сержант, внимательно глядя в глаза мальчика

– Рыцарь-госпитальер, с монахиней на руках, сел на корабль «Святой Петроний». Капитан судна – Доменико Секьявро из Венеции, – четко доложил юноша, не отводя глаза.

– Что значит на руках? – не понял Гуго де Монтегю, грозно поглядывая на юношу.

– Я забыл тебе сказать, Гуго, что Мария спала на руках Раймонда, – промолвил Жан ле Мен совсем спокойным голосом.

– Что значит, спала? – не понял Гуго: – Среди белого дня?

Жан ле Мен не мог ничего добавить.

– Если позволите, господин, – сказал юноша и Гуго кивнул головой, – мне кажется, она была без сознания.

Гуго присел на причальный камень, понимая, что встреча с ассасином и для Марии не прошла бесследно.

– Возможно, ты знаешь, куда отправился корабль? – задумчиво спросил Гуго де Монтегю и посмотрел на юношу.

– Это будет вам стоить ещё одно сольдо, – промолвил юноша, и сержант тот час протянул ему ладонь с двумя монетами. Не ожидавший такого скорого ответа, юноша стушевался и скороговоркой произнёс:

– Я не возьму от вас денег, если возьмёте меня с собой.

Гуго де Монтегю внимательно посмотрел на юношу, а потом произнёс: – Я не могу тебя взять с собой, так как мне нечем тебя кормить.

– Я могу подрабатывать юнгой на корабле, – промолвил юноша

– Давай возьмём мальца, уж больно он боек, – произнёс Жан ле Мен, и это решило сомнения сержанта.

– Эй, ты! – крикнул Гуго де Монтегю и юноша повернулся.

– Меня звать Адонис, – сообщил он, подходя к сержанту, – а ваш друг уплыл в Понт.

– Куда их, к чертям, понесло, прости Господи, – рассердился Гуго де Монтегю, понимая, что среди сарацинов защитить Марию не так-то просто.

– Если мы поспешим, то успеем на корабль «Надежда», который отправляется туда же, – сообщил Адонис и первым побежал по пирсу в направлении отдельно стоящего корабля.

***

После разговора с неизвестным арабом, который интересовался друзьями убитого, монах вернулся в церковь и, склонив голову, трижды прочитал молитву за упокой души раба божьего Дюдона, а потом посчитал, что исполнил свою миссию, отчего полез в карман чёрной засаленной рясы и вытащил кусок хлеба с ветчиной. В воздухе, кроме запаха ладана, разнеслись соблазнительные миазмы остро пахнущего мяса, оскверняющие лоно церкви, но умиротворяющие душу монаха. Он, истекая слюной, уже хотел вгрызться зубами в соблазнительные вкусности, как услышал тихое: «Дай!»

«Демоны!» – подумал монах, хотя лоно церкви не их парафия. Тем не менее, он подумал, что здесь его демоны не осилят, и снова раскрыл рот, собираясь откусить большой кусок. «И мне дай!» – настойчиво повторил тихий голос, и монах озабоченно повернулся, полагая, что над ним шутит его напарник, которого он сменил с утра. В храме никого не было, и монах снова подумал: «Демоны!» Он тут же покаялся в своих грехах, в том числе и в чревоугодии, а когда закончил с умиротворённой душой, то снова поднёс ко рту свой завтрак.

– Дай кусочек, жадина, – произнёс немного окрепший голос, и монах встал от возмущения.

На него смотрел покойник, вернее не на его лицо, а на кусок хлеба и ветчину в его руках. Монах видел всякое, но оживших покойников – никогда.

– Усопший, мёртвым не положено есть, – сказал монах, вгрызаясь в мясо, и полагая, что нанюхался благовоний, отчего наблюдает галлюцинацию.

– Дай хоть кусочек, зараза, – просил покойник, но монах его не слушал и быстро уничтожал завтрак.

– Господь велел делиться, – прорычал покойник и встал с гроба, перевернув его на пол. Выдрав у монаха последний кусочек хлеба и крошку мяса, Дюдон де Компс бросил всё в рот и не глотал, смакуя.

– Сколько тебе заплатили за похороны? – деловито спросил Дюдон и монах честно ответил: – Двенадцать сольдо.

– Не ври!? – удивился Дюдон щедрости своих друзей. Монах вытащил из кармана монеты и госпитальер посчитал. Еще раз удивившись, он сгрёб половину монет с руки онемевшего монаха и сказал: – Похороны отменяются.

С этими словами он покинул церковь. Пузо болело. Хасан аль-Каин, подлец, проткнул его своим кинжалом и подумал, что убил, так как у Дюдон де Компса от раны случился приступ, отчего его парализовало. Такое с ним случалось и раньше, после того, как упрямый отец продержал его всю ночь на морозе, воспитывая в нем характер. Только по воле отца он отправился на восток защищать веру Христову. Правда, сухой и жаркий климат не часто напоминал ему о болезни, и Дюдону здесь нравилось, в особенности восточная кухня. Так как он считал себя пострадавшим за веру, то никогда не отказывал себе в малом грехе – чревоугодии.

В Сидоне было неспокойно.

Недобрые вести обгоняли гонцов, пугая жертвами и разрушениями. Вестей из Акко не приходило, но из арабских источников стало известно, что город захвачен мамелюками, всех оставшихся вырезали, а детей и женщин увели в рабство. Тир сдался без боя, но христиан никто не щадил, уравнивая и бедных и вельмож. Впрочем, Дюдону де Компсу нет дела до слухов, так как он, первым делом, утолил свой голод, а потом отправился в крепость. Знакомые тампильеры, стоящие у ворот, увидев его, удивлённо воскликнули:

– Ты же умер!?

– Такие, как я, не умирают, а пухнут от голода, – пошутил над собой Дюдон, а тампильеры весело загоготали.

В крепости он узнал, что сержант, Мария и Раймонд де Торн уплыли на Кипр. Через пару дней туда отправлялся корабль, а пока он сходил в лазарет, где сестры перебинтовали ему пузо, высказав ему упрёк, что потратили на данное дело все бинты, имеющиеся в наличии. Дюдон слушал их шутки и улыбался, так как его друзья в безопасности, а на себя ему давно наплевать. Он успел хорошо пообедать в крепости, получив норму и за вчерашний день, а потом сходил на базар и накупил еды, пусть и простой, но сытной.

Через несколько дней, он взошёл на корабль, отдохнувший и умиротворённый. Чувство исполненного долга уже не бредило его душу, вот только немного болела рана, придавленная изнутри находящимися в пузе продуктами. Не особо выбирая, он нашёл себе тихое местечко на второй палубе, а когда корабль отчалил – заснул. Во сне ему снилась Мария, кормящая его с рук, отчего он прослезился, смачивая казённую подушку. Перевернувшись на другой бок, он чуть не задел рану, которая отозвалась ноющей болью, напоминая о произошедшем сражении с Хасан аль-Каином. Тот склонился над поверженным Дюдоном, впиваясь в него взглядом, и шипением, словно змея, произнёс: «Я заберу у тебя Марию!» «Не возьмёшь!» – воскликнул Дюдон и почувствовал, что змея его парализует, глядя прямо ему в глаза. «Опять!» – возмутился Дюдон, вырываясь, а Хасан нагло спросил: