Текст книги "Евангелие от рыжего кота"
Автор книги: Саша Суздаль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– Клянись Ладой, что ты берёшь меня в жены, – сказала она, всматриваясь в темноте в моё лицо.
– Клянусь Ладой, что беру тебя в жены, – повторил я, ещё толком не осознавая того, что делаю.
– Клянусь Ладой, что беру тебя в мужья, – сообщила она тихим голосом, а я сделал лучшее в этой ситуации – поцеловал её в губы. Она мне со страстью ответила, отчего дальнейшие наши действия без труда можно предположить. Когда наступило утро, я проснулся первым и взглянул на сонную Купаву. Не удержавшись, я нежно поцеловал её в губы, отчего она вздрогнула и открыла глаза.
– Ты кто? – спросила она меня, и я понял, что она дурачится.
– Я Кудря, – улыбаясь, сказал я и снова поцеловал её губы, которые открылись мне навстречу. Мы чувствовали себя счастливыми людьми, и ничто не омрачало наши лица. Когда мы вернулись в лагерь берендеев, нас уже стали искать. Любомир, подскочив на коне, наклонился ко мне и, улыбнувшись, спросил: – Кто кого украл?
Я промолчал и шел к его отцу, ведя за узду коня, на котором гордо сидела Купава. Я тогда не знал, что другим путём, кроме как украсть, мне бы Купава не досталась, так как берендеи за чужаков девушек не выдавали. Я остановился перед её отцом, Воиславом, и стал перед ним на колени, склонив голову, как меня учила Купава. Он три раз больно хлестанул меня кожаной плёткой по спине, так что я даже вскрикнул, отчего по толпе берендеев пронёсся одобрительный гул и даже смех. Мой друг Дюдон стоял в толпе и с сочувствием глядел на меня.
– Люба она тебе? – громогласно спросил Воислав, так что толпа замерла, словно её заморозило.
– Люба, батьку, люба! – громко крикнул я, и берендеи снова одобрительно загудели. Возле меня опустилась на колени Купава, которую Воислав пару раз погладил по спине плёткой, а потом хлестанул, отчего она вскрикнула, под одобрительный смех толпы.
– Любый он тебе? – спросил Воислав, с усмешкой глядя на Купаву, которая повела плечами и ответила под смех берендеев: – Да, вот, не знаю…
Я оторопело смотрел на Купаву, так как она просветила меня, что в случае её отказа мне свяжут верёвкой ноги и прицепят к лошади, которую пустят вскачь. Воислав тоже оказался с юмором, так как крепко огрел дочку плёткой и снова спросил: – Любый он тебе?
– Любый, батьку, любый! – крикнула Купава, морщась от боли, а мне шепнула, повернувшись ко мне и широко улыбаясь: – Что, испугался?
– Живите в мире и согласии. Пусть вашу семью оберегает Лада, – сказал Воислав, покрывая наши головы большим платком.
– Не будет у них счастье, – услышал я под платком и узнал скрипучий голос вещуньи Морена.
– Негожие слова говоришь, вещунья, – громко произнёс Воислав, – пусть Род нас рассудит.
– Не подведите меня перед Родом, – сказал Воислав, передавая платок Купаве, – я за вас поручился.
– Не подведём, батьку, – твёрдо сказал я, а Купава сделала серьёзное лицо и кивнула. Первым нас поздравил Дюдон де Компс, который схватил нас в свои могучие объятья и чуть не раздавил Купаву. Празднества продолжались, как и положено, целую неделю[74]
[Закрыть], девять дней. Чтобы закрепить наши узы, Дюдон де Компс обвенчал нас по католическому церковному обряду, который с интересом наблюдали берендеи, никак не порицая чужих богов.
В понедельник, когда праздник Лады и нашей свадьбы завершился, Дюдон де Компс снял с себя Рубин Милосердия и повесил его на шею Купавы.
– У вас семья и будут дети, – начал он и продолжил:
– Поэтому, цепочка тех, кто будет хранить Рубин Милосердия, не прервётся, и ваши потомки дождутся того, кто придёт за рубином. Я же человек веры и хочу уединиться от мирской суеты и посвятить себя Богу. Поэтому пойду в город Киев и построю там католическую церковь, как и обещал Марии, – закончил он, а Купава, услышав мой перевод, подозрительно нахмурила брови и спросила:
– Кто такая Мария?
– Наша сестра, – объяснил я ей, а Дюдону сказал:
– Я доведу тебя до Киева и помогу строить, а потом вернусь к Купаве.
– Ты меня хочешь бросить? – нахмурилась Купава.
– Дети мои, – на правах отца будущей церкви, торжественно произнёс Дюдон, – я сам в состоянии дойди до Киева, а вы оставайтесь вместе.
Я напомнил ему, что он не знает нашего языка, но он, коверкая слова, ответил, что понимает, но ещё не может говорить. После небольшого спора я убедил и Дюдона и Купаву, что доведу Дюдона до Киева, а потом вернусь. Купава хотела идти со мной, но я настоял, что в племени берендеев ей будет безопаснее. До Киева мы дошли за неделю и схоронились в Печерском монастыре, где монахи почтительно приняли Дюдона в своё братство, упросив его, для начала, перевести некоторые рукописи жития святых на французском языке. Я побыл с Дюдоном неделю, написав ему сей текст для тренировки, а потом покинул его, обещая навестить с Купавой в подходящее время. Аминь!»
Марико закончила читать и уставилась в Тараса.
– Круто, – озвучил своё мнение Тарас и спросил: – А где рубин?
– Хотела бы я знать, – сказала Марико, задумчиво уставившись в окно номера.
***
У Маргины возникли сомнения относительно их миссии на Землю. Ей казалось, что присутствие Рубина Милосердия на Земле совсем не добавило ей мира и благоденствия, а если рубин что-то сделал, то только раздразнил Сатанаила. Нельзя сказать, что ей не нравилось на Земле или она жалела о том, что приобрела здесь свою новую дочь Марико и нового зятя, Тараса. Она не жалела о том, что приобрела здесь двух подруг, Лилит и Морти, и даже гадкий Сет не вызывал у неё отвращения, так как она к нему привязалась. А Людмила и Руслан стали ей большими друзьями, чем Марико, и поверяли ей тайны, скрываемые от своих матерей.
Единственная загвоздка оставалась с Туманным Котом, и Маргина думала, что он многое скрывает, а их цель, найти рубин, всего лишь уловка для такой дурочки, как она. Маргина осознала, что Рай, называемый Эссенариумом, всего лишь ловушка для души, получающей блаженство, вместо того, чтобы постигать тайну существования Света, Тьмы и Ничто. Если в отношении антагонистов, Света и Тьмы, она могла сказать что-то определённое, то существование Ничто никак не объясняло сущность того, кто его создал.
Как-то Маргина поинтересовалась у кота, как вписывается в созданную Лучезарным структуру те, кто верят в Аллаха, Яхве, Кришну или Будду, на что Туманный Кот ответил: – У каждой веры своя модель Мироздания.
Ответ кота смутил Маргину и породил новые вопросы. Она поняла, что Сущее – совсем не то, что ей кажется. Отстранённый взгляд дал Маргине возможность по-новому взглянуть на Землю и человека. Образ последнего ей казался совершенно отвратительным и Маргина, заглядывая себе в душу, понимала, что, несмотря на дименсиальное тело, её глифомы содержат образ человека, обуреваемого страстями хищника.
«О, Боги! Мы требуем больше, чем можем съесть, использовать или употребить!» – стыдила себя Маргина, понимая, что стать, как функциональные Хранители, она не сможет. «Почему мы такие жестокие и злые, ненасытные и нетерпимые к мыслям других?!» – вопрошала воздух Маргина, а Туманный Кот, летящий рядом, бесцеремонно влез в её размышления и сообщил:
– Хватит себя жалеть! Подопытным мышкам не стоит углубляться в философию, иначе нарушится чистота эксперимента.
Маргина хотела ему резко ответить, за сравнение людей с мышками, но Сет, летящий впереди, повернул к ним свою уродливую морду и сообщил: – Киев под нами.
Маргина посмотрела на имение неудачливого президента, и брезгливо отвела взгляд, точно жадный и мерзкий паук ещё сидел там и высасывал последнюю жертву. «У нас не лучше», – вспоминая Хутина, подумала Маргина, а внизу уже потянулась Оболонь с Подолом. Сет понёсся вперёд и Маргина, заглянув в его глифомы, узнала, что их уродец спешит к какому-то монаху, по имени Тихон. «Неужто в православие подался?!» – подумала Маргина, пролетая над площадью Независимости, ещё имеющей следы недавних сражений. Симпоты говорили, что Марико находится дальше, возле куполов Лавры и Маргина, ничуть не скрываясь от зевак, приземлилась в церковном дворе. Две монашки-двойняшки выпучили глаза, рассматривая спустившегося с небес ангела, а Туманного Кота рассматривали, как чудо небесное, чем он, собственно, и был.
– Матушка – благослови! – упали на колени монашки, и Маргина благословила, чтобы старушки не потеряли веру в чудо.
Надпись на вывеске возле двери говорила о том, что это монастырская библиотека и Маргина взялась за ручку.
Когда она вошла, какой-то монах с красным лицом выглянул из подсобного кабинета и сообщил Маргине, глядя на Туманного Кота: – С животными к нам нельзя!
– Тимоха, это же свои, – фамильярно сказал Сет, появляясь из-за монаха. Его наглая рожа, цвета серой извёстки, подозрительно покраснела.
«Они, что, здесь пьют?» – подумала Маргина, с осуждением глядя на монаха, который спаивает её Сета.
– Простите, не узнал, – сказал Тимоха, обращаясь исключительно к коту, и взял его на руки. Направляясь куда-то вглубь стеллажей с книгами, монах кивнул Маргине, бросив через плечо, как надоедливой мухе: – Идите за мной.
Маргина не стала объяснять монаху, кто есть кто, так как они оказались в комнате, где за столом сидела Марико, склонив голову над старинным томом в кожаном переплёте. Она вскинула на Маргину глаза и радостно сказала:
– Папа, как я рада, что ты прилетела.
Марико обняла Маргину, а Тимоха с осуждением глянул на «папу», который переоделся в женское платье и ведет себя, как баба. Монах тут же скрылся с Сетом, и Маргина подумала, что они снова попёрлись пить. Марико рассказала о своих неудачных поисках, прочитав Маргине запись на нескольких листах, которые сделал Кудря. Марико заметила, что сейчас изучает все остальные рукописи, разыскивая почерк Кудри или какие-либо сведения о нем или его жене Купаве.
– Куда они делись, один бог знает, – разочарованно сообщила Марико. Маргина глянула на Туманного Кота, который сидел подозрительно тихо и сказала: – Кот, спроси у Лучезарного, где находится рубин.
– Если бы он считал нужным сказать нам об этом, – начал Туманный Кот, укладывая перед Марико своё рыжее тело на фолиант, – он бы это сделал.
– А как звали того монаха-францисканца, выкупленного у татар из плена, который писал, что видел в Лавре француза из Лангедока, Дюдона де Компса? – спросила Маргина у кота, так как бабушки, Кукрында, Мокрында и Букрында, кроме кота, никому ничего не докладывали.
– Его звали Бартоломео, и он умер в Кремоне, – сообщил Туманный Кот.
– Нам придётся рыться в библиотеках Италии? – совсем без энтузиазма сказала Марико, поглаживая кота, и печально добавила: – На это уйдёт тысяча лет
– Ты будешь жить вечно, ведь на тебе дименсиальная сеточка, – ободрила её Маргина, но перспектива тысячу лет копаться в душных парижских библиотеках Марико, видимо, не нравилась, так как она сообщила: – Из-за этих поисков я с Тарасом встречаюсь только ночью.
– Встречаться с мужем по ночам – хорошая привычка, – парировала Маргина и спросила:
– А, где сейчас Тарасик?
– Он уехал в командировку на восток, – сказала Марико. Маргина посмотрела на неё, как на сумасшедшую и спросила: – Марико, ты думаешь, о чём говоришь? На востоке Украины война, там Донбасс! А Тарасик без дименсиальной сеточки
Марико испуганно смотрела на неё и молчала.
Репликация тринадцатая. Тарас
С лёгкой руки Ильи Лазаревича врать научилась вся Многороссия. Врали все: газеты, журналы, радио, а о телевизоре и говорить нечего – обезьяна Кисель врал так, что уши отваливались. Врали политики, что всё идёт к лучшему, врали артисты друг перед другом, заверяя всех в своем патриотизме, врали экономисты, доказывая с пеной у рта, что деревянный рубль лучше железного, а доллар говно и не стоит бумаги, на которой его напечатали. Врали врачи, потчуя умирающих пациентов отечественной панацеей столетней давности, а попы бесновались, свидетельствуя о божественной непогрешимости Ильи Лазаревича. Врали военные, что их нет в Украине, а десантники умерли сами, раскалывая головой кирпичи.
Случались и казусы, так как контингент, работающий на Илью Лазаревича, дебил-дебилом и требует постоянного контроля. Сбили укропский военный самолёт и раструбили на весь мир, а потом оказалось, что не укропский, а европейский, и не военный, а гражданский с кучей детей на борту. Кисель и Песов напустили туману, да поздно, и уже Гаага замаячила на горизонте. Правда, как в притче о Насреддине, или Илья Лазаревич не доживёт до суда или, к тому времени, Гаага уйдёт под воду. Илья Лазаревич жить собирался долго, поэтому напустил на заграничную общественность Лавруху, а к придурочным «сепаратистам» в Донбассе отправил Сурка вместе с многороссийскими генералами и дополнительными десантниками, чтобы восстановить там «многороссийский мир».
Всех инакомыслящих убирала построенная Ильей Лазаровичем система. Не всегда так гладко, как хотелось, так как идиотов хватало, и Бориса Французова расстреляли на виду у Кремля, подпортив репутацию Ильи Лазаревича, занимающего место Хутина. Взлелеянная мечта занять место Романа Аркадьевича, то есть, товарища Самаэля, при первом приближении оказалась недостижимой, а при втором рассмотрении так и вовсе фантазией, так как ни умом, ни кровожадностью, ни иезуитским презрением к роду человеческому Илья Лазаревич не обладал. К тому же был подвержен трусливости в силу своего тяжёлого детства и отличался поразительной скаредностью. Цель Сатанаила – погрузить человечество в жестокость, жадность и разврат, а потом уничтожить его и забрать души во Тьму, совсем не нравилась Илье Лазаревичу. Он бы хотел, чтобы ему рукоплескали, как избавителю, и считали его великим, непобедимым и ужасным властелином всего мира, где по мановению мизинца левой руки исполняют его желания, но уничтожать человечество вовсе не хотел. Да, у Ильи Лазаревича имелось намерение широким жестом Наполеона бросить парочку атомных бомб на мерзкую Украину или Соединённые Штаты, чтобы проучить весь мир, но не более. Правда, такое намерение Илья Лазаревич осуществить не мог, так как пресловутый чемоданчик находился в руках демона, который подчинялся непосредственно Сатанаилу.
Кроме того Сатанаил поручил найти пресловутый Рубин Милосердия, который все ищут, а находят обманки, копии. Как источник информации, Сет оказался недоступен, поэтому все сведения доносила агентура, которая днём и ночью следила за семейством Маргины и Лилит. Илья Лазаревич, не обладая дименсиальной сеточкой, не мог встречаться с Маргиной или Лилит, а о Морти и говорить нечего. По сведениям агентуры, Марико, дочь Маргины, тоже имела сеточку, так же, как и её муж, Тарас, потому что могли летать в воздухе. «Где они набрали этих сеточек?» – подумал Илья Лазаревич и решил раздобыть одну себе через Романа Аркадьевича, но в ответ услышал оскорбительное:
– У тебя в распоряжении целая страна.
Илья Лазаревич попробовал одолеть врагов привычным способом и его агенты несколько раз продавали Маргине арбузы с полонием, пока она, в ответ, не накормила этой дрянью их самих. После такого конфуза Роман Аркадьевич разбил Илье Лазаревичу морду и обещал послать на него сатанинскую кодлу и хором подвергнул остракизму его жопу, если он не справится с ситуацией. Выход подсказал Сурок, умная падла, заверив, что лучше всего натравить на Маргину инопланетян, которые в огромном количестве шляются по планете Земля. Так как в США существовали санкционные списки, где Сурок занимал одну из верхних строчек, то ему слепили фальшивый паспорт на фамилию Лисицын и посадили на самолёт в Северную Америку.
Прибыв в Бернардсвилл, Сурок покараулил целую неделю в космопорту Нью-Йорка возле репликатора и познакомился с межгалактической курвой[75]
[Закрыть], которая моментально затуманила ему мозги. Опустошив кошелек Сурка, Ра-ра-ра-трахта, так её звали, хотела покинуть его, но была завербована Сурком за более крупную сумму. Курва работала в паре и познакомила его с красивым высоким инопланетянином, в которого Сурок влюбился за минуту, а следующие полчаса они барахтались в постели, закрывшись номере отеля космопорта. Так как у Сурка денег при себе не имелось, то инопланетянин Ра-ра-ра-трахтин, так звали курвяка, счёт за услуги выставил с гигантскими процентами.
Привезенные в Кремль, инопланетяне показали свои способности Илье Лазаревичу, подвергнув его сексуальным домогательствам прямо в кабинете, после чего потребовали президента расплатиться. Илья Лазаревич сообщил, что они ничего не получат, а сядут в тюрьму за растление малолетних граждан Многороссии. Ра-ра-ра-трахтин возразил, что товарищ президент половозрелый, но Илья Лазаревич показал пальцем на детское личико Сурка и сообщил, что он ещё не достиг «восковоспелости».
В итоге курва и курвяк оказались должны Илье Лазаревичу и согласились выполнить задание безвозмездно. Когда они покинули кабинет президента, Илья Лазаревич с видом превосходства произнёс:
– Учись, Сурок, пока я живой, – а потом с удовольствием добавил: – А жить я буду оч-чень долго…
***
Если у человека душа без изъяна, то её путь – прямо в Эссенариум. Такие люди идут в первых рядах, прикрывая слабых от пуль или, задыхаясь в дыму, вытаскивают своих товарищей из горящего бронетранспортёра. Их души Морти забирает сама, а не так, как другие – отправляя дистанционно, чтобы не пачкаться о душевную грязь. Они не проходят Чистилища и зловредных Янусов, а сразу притягиваются к Свету. Есть и другие, которые, прикрываясь демагогией и лозунгами, творят тёмные делишки, подрывая веру в то, о чём говорят сами. Их трудно уличить, так как они скользкие, как угри, подлые, словно шакалы, готовые исподтишка сделать гадость и уличить других в том, что делают сами.
Таким был комбат Степан Степанченко.
Фамилия у него другая, но пиарился он под этим прозвищем. Натянув на голову балаклаву, Степан с таинственным видом вещал по всей стране, нагоняя интригу, как в шпионском детективе. Говорил вещи правильные: о бездарности командования, о плохом снабжении, о бюрократизме власти и народ ему верил.
Однажды Тарасу позвонил знакомый врач и слезно попросил помочь одному комбату, так как у самого операции расписаны на полгода вперёд. Комбат просил сделать операцию своему бойцу на месте, под Донецком. Тарас не стал отказываться и на следующее утро сидел в «Volkswagen Transporter T4» вместе с оператором телевидения Лёшей, корреспондентом Юрой и Степаном Степанченко. Степан сыпал анекдотами и рассказывал фронтовые байки, а оператор время от времени включал камеру, фиксируя комбата и Юру. Ехали долго, так что байки комбата уже надоели и к вечеру приехали в деревню Карловка. Комбат повёл в кафе «Пикник на обочине», где пообедали, после чего Юра сразу же включил микрофон и под видеокамерой стал допрашивать Тараса о том, что он думает о поездке. Тарас ничего не думал, а хотел поскорее увидеть больного, поэтому ответил просто:
– Врачи должны быть там, где они нужны.
Подошёл Степанченко, обнял Тараса за плечи и стал рассказывать о том, что военных медиков не хватает и ему, Степанченко, приходится возить врачей самому. Тараса, наконец, привели в бывшую аптеку, где на столе, по всей видимости взятом в том же кафе, лежал боец, раненный в плечо. Боец был транспортабельным, поэтому Тарас спросил и санитара: – Почему не отвезли в ближайшую районную больницу?
– Ждали вас, – растерянно сказал санитар. Припёрся Юра и стал допытывать под камерой раненного, после чего опять что-то сказал Степанченко, но Тарас его не слышал, так как тщательно мыл руки. Когда закончил, выгнал корреспондента, который хотел запечатлеть операцию.
– Здесь вам не цирк! – безапелляционно сказал Тарас, чем вызвал недовольство и корреспондента Юры и комбата. Тарас вколол раненному бойцу новокаин и принялся искать пулю. Видимо, пуля была на излёте или отрикошетила от чего-то, так как находилась недалеко и не задела кость. Тарас вытащил пулю и тщательно обработал рану, не надеясь на санитара. Когда закончил операцию, то нашёл Степанченко в том же кафе «Пикник на обочине», где выпил чашечку кофе, а от водки отказался. Спать пришлось в палатке возле блокпоста на дороге, но Тарас не страдал синдромом принцессы на горошине, поэтому заснул сразу.
Следующий день не предвещал ничего плохого.
Солдат на блокпосту передал Тарасу, что комбат ждёт его в кафе «Пикник на обочине», видимо, это было его рабочее место. Когда Тарас подошел, то увидел, что комбат вышел из кафе и завернул за угол, разговаривая по мобильнику. Тарас прислушался к разговору, не показываясь Степаненко на глаза.
– Где я возьму тебе врача, – бурчал комбат, но тот, что в трубке, вероятно, был убедительным, так как Степан ответил: – Хорошо! Я сообщу!
– Я могу чем-то помочь? – спросил Тарас, появляясь из-за угла, но комбат, подозрительно оглянувшись, махнул рукой: – Уже не нужно, пойдём со мной!
– «Гриня» проведёт тебя в посёлок Невельское, – сказал комбат, когда он и Тарас зашли в кафе, – волонтеры туда завезли продукты, поедешь с ними назад.
Он вытянул карту и протянул палец зигзагом от Карловки до посёлка Невельского. Расстояние небольшое, километров пять, если по прямой, и Тарас подумал, что за пару часов дойдут. Правда, машиной доехать быстрее, но корреспондент для Степанченко, видимо, важнее, поэтому Тарас спорить не стал. Гриня, стоящий у стола, поправил пластмассовые очки и кивнул. Бывший учитель математики, высокий и согнутый, как вопросительный знак, он один из первых появился в батальоне и считался, как талисман, потому что его ни одна пуля не брала.
Тарас забрал свой медицинский чемодан и попрощался с комбатом. Вначале Тарас и Гриня шли за посадкой вдоль шоссе, а потом пересохшим ручьем, идущим в Карловское водохранилище, а дальше, как палец Степана, зигзагом по посадкам. В одном месте требовалось перейти пшеничное поле, и они побрели, успокоенные тем, что нигде ни души. Вокруг стояла тишина, точно не было войны, и когда упал Гриня, то Тарас даже удивился. Вторая очередь пересекла Тарасу грудь, и он тоже упал, опрокидываясь на спину. Прощаясь с жизнью, Тарас думал о том, что смерть оказалась безболезненной, так как, кроме ударов пуль, он ничего не почувствовал. Подошедший бородатый боевик, который стрелял в Тараса, увидел его открытые глаза и удивлённо воскликнул: – Смотри – живой!
– Борода, ты что, холостыми патронами стреляешь? – удивился молодой сепар[76]
[Закрыть].
– У него, наверняка, броник[77]
[Закрыть], – сказал Борода и задрал футболку Тараса, по которой обнаружил голое тело, правда, в синяках. Не поверив своим глазам, Борода снял с автомата магазин, но патроны оказались настоящими.
– Повезло тебе, парниша, – констатировал Борода и спросил: – Кто будешь?
– Врач я, – сказал Тарас, поднимаясь, и добавил: – Хирург.
– Вот Степаха мудило! Что же не предупредил? Чуха, свяжи ему руки, – приказал Борода и повернулся к Тарасу: – Посмотрим, какой ты доктор.
Чуха забрал чемодан и связал Тарасу руки, но не туго, – видимо не опасался. Тараса повели вдоль посадки, пока не оказались в посёлке Невельском. Старая бабка, идущая по улице, увидела конвоируемого Тараса, подскочила к нему и сухими ручонками колотила ему в живот, приговаривая: – У фашист! Какое пузо разъел, а мы тут лебеду жрём!
– Так его, бабка, – ухмылялся молодой Чуха, – он на американских харчах откормился. Ужо мы его выпотрошим.
Здесь ждал открытый «Газик», куда Тараса усадили, и повезли напрямик, через поля. Вскоре проехали мимо озёр с двух сторон и очутились в пригороде с одноэтажными домами, по которому немного покружили и остановились. Тараса повели к невзрачному двухэтажному зданию, на котором висела треснутой стеклянной табличкой тёмно-синего цвета с надписью «Поликлиника». Кирпичные стены заведения исклевали пули, хотя новые пластиковые окна, на удивление, остались целыми. Чуха остался караулить Тараса, а Борода нырнул в открытые двери и надолго пропал. Появился он неожиданно, воровато пряча в нагрудный карман куртки полный медицинский флакон.
– Пойдём, доктор, – совсем по-приятельски позвал Борода, подталкивая Тараса дулом автомата в полумрак длинного коридора. В конце коридора имелась лестница, по которой Тараса повели на второй этаж. Посредине коридора стояла группа боевиков, по виду – чеченцы. Борода подвел Тараса к чеченцу с лысой головой и бледным лицом, который, увидев Тараса, пронзительно на него посмотрел и спросил: – Хирург?
Тарас кивнул, а лысый произнёс тихо, но со скрытой угрозой: – Спасёшь моего друга – будешь жить. Иначе…
Он вытянул кинжал, висевший на поясе, и сделал характерный жест: – Я тоже хирург.
Вокруг заржали, но под взглядом лысого все замолкли. Тарас зашел в предоперационную комнату и долго мыл руки, успокаивая себя. Вошла уже не молодая операционная сестра. Увидев Тараса, она сообщила:
– Меня зовут Зина. Вы хирург?
Тарас молчаливо кивнул. Зина помогла надеть халат и завязала маску, после чего они отправились в операционную. На операционном столе уже лежал пациент, а возле портативного анестезиологического монитора у окна сидел сутуловатый мужчина в белом халате, небритый и, явно, подшофе. Чуть привстав, он представился:
– Антон Павлович Чехин.
Тарас не понял, шутил анестезиолог или его так звали, но разбираться и делать ему замечание не стал, так как другого врача, по-видимому, не имелось. Тарас взглянул на место операции и ужаснулся. Весь живот вспороли осколки, видимо, от гранаты, а пациент часто дышал и кардиоскопия на экране Антона Павловича Тарасу не нравилась.
– Приступим, – сказал Тарас твёрдым голосом и протянул руку: – Скальпель.
Зина, как автомат, положила на ладонь инструмент. «Хорошая сестра», – подумал Тарас, а дальше забыл обо всем, кроме окровавленной раны. Тарас не считал времени, а часы у него снял Чуха. Уже вечерело, когда он, опустошенный, вышел из операционной. Зина что-то шептала лысому, который оставил её и подошел к Тарасу.
– Зина сказала, что кроме тебя никто бы не спас моего друга, – промолвил он. Тарас молчал, глядя в окно, а лысый спросил: – Ты из Москвы?
– Из Санкт-Петербурга, – сказал Тарас.
– За укропов по убеждениям? – спросил лысый, и Тарас кивнул.
– Пока живи! Если мой товарищ станет на ноги, я посмотрю, что с тобой делать, – сказал лысый, а потом, уходя, добавил: – Сидел бы ты дома, в Санкт-Петербурге, и не рыпался.
Тарас вышел на крыльцо и присел, расслабившись.
– Вставай, – услышал он голос и поднял глаза. Перед ним стоял подвыпивший Борода в компании таких же бандитов. Из-за его плеча торчала пьяная рожа Чухи.
– Стань у стенки, – сказал Борода, передёргивая затвор автомата. Тарас понял, что его расстреляют и попросил: – В голову не стреляйте, лучше в сердце.
– Не бзди, всё чин-чином, – ухмыльнулся Борода и выпустил очередь. Тараса отбросило к стенке, и заныла спина. Понимая, что должен уже умереть, так как сеточку он оставил Марико, Тарас обнаружил, что снова жив и невредим, а на футболке остались дымящие дырки. «Что происходит?» – не понял он. «Может, Гриня передал мне своё везение?!» – подумал Тарас, не став верующим, но из атеиста превращаясь в агностика.
– Что я говорил! – торжественно крикнул своим собутыльникам Борода, и добавил: – Его никакая пуля не берёт. Почему так? – повернулся он к Тарасу.
– Нас кормили американскими консервантами, поэтому бойцам АТО пули не страшны, – по-научному соврал Тарас, понимая, что следующую проверку пулей он не пройдет.
– Дай, я попробую, – сказал Чуха, и у него с Бородой завязалась ссора.
Внезапно в дверях появилась Зина, которая схватила какой-то дрын и принялась дубасить Бороду и Чуху. Остальные убежали подальше, затянув в конце аллеи какую-то песню.
– Иди домой! – последний раз стукнув Бороду, сказала Зина и добавила: – Накорми детей иначе – убью! – пообещала она, и Борода, удаляясь, поплелся по аллее.
– Это ваш муж? – спросил Тарас.
– Да, – ответила Зина, вздыхая.
– А почему здесь остались? – спросил Тарас.
– А куда же нам ехать? – в тон ему спросила Зина. – Кому мы нужны, а у меня трое детей, их кормить нужно. Мужу хоть платят хорошо, а у меня зарплата никакая.
Они помолчали, а потом Зина сказала:
– Я вам постелила рядом с операционной, поспите до утра, а то завтра снова вояк навезут.
– Не боитесь, что сбегу, – спросил Тарас.
– Я за вашу жизнь не в ответе, – сказала Зина и ушла вслед за своим мужем-сепаратистом. Тарас лег спать. Где-то за городом бухали из гаубиц, но Тарас не боялся, так как его защищали американские консервы.
***
Чеченец выжил, но его друг, который пугал Тараса, встречать не пришёл, так как его убили. Тарас по прежнему делал операции, спал в подсобке, а «Чуха» его сторожил, ошиваясь возле поликлиники. Анестезиолог Чехин пару раз приглашал Тараса разделить трапезу и раздавить пузырёк спирта, но Тарас вежливо отказывался, и Антон Павлович отстал. Один раз приволокли трёх израненных и избитых украинских пленных солдат. Тарас полечил раны и сунул им документы умерших боевиков, приказав быстрее уматывать из больницы. Офицер, с многороссийской нашивкой, прибывший забрать пленных, увидев Тараса, спросил:
– Откуда?
– Из Санкт-Петербурга
– Свой, – многозначительно сказал офицер и приказал: – Показывай пленных.
Тарас повел его в морг и показал на три трупа.
– Они, что, все умерли? – опешил офицер.
– Травмы, нанесённые во время допроса, не совместимы с жизнью, – дипломатично подтвердил Тарас.
– Умерли, несчастные, – сказала Зина, забирая из морга каталк. Офицер ушел, а Зина, немного помолчала и сказала: – Ты больше так не делай. Тебе всё равно, а у меня дети.
Уходя, она обернулась и доложила:
– Там шахтёра раненого привезли.
Новому раненому разворотило живот гранатой, и Тарас слепил все, что мог, и зашил живот. Надеяться на выздоровление не приходилось, но кто знает, вдруг повезёт. Тарас остался ждать, пока раненый придёт в себя, чтобы успокоить его и поговорить, так как последние минуты самые тяжёлые.
– Я, ничего, крепкий, – прохрипел шахтёр, открывая глаза, и добавил: – Мы из готов, к бою и ранам привычные.
Тарас подумал, что шахтёр из тех, кто носит в носу цепочки и черепа на одежде. Раненый откашлялся, сообщил:
– Меня звать Александр Реас, – увидев, что его слова не произвели никакого впечатления на Тараса, он объяснил: – У меня готская фамилия, существовал когда-то такой народ – готы. Мои предки жили в Крыму, нынешнем Мангупе. Катька Вторая послала в Крым Суворова и моих предков насильно переселили под Мариуполь.
Фамилию шахтёра Тарас где-то слышал, но при каких обстоятельствах – не помнил. Шахтёр откашлялся и Тарас подал ему салфетку, чтобы вытереть кровь, а потом он продолжил свой рассказ:
«В нашей семье из поколения в поколение передается легенда о моём прадеде, жившем семьсот лет назад в Крыму. Звали его Реас, и он служил сотником при князе Василии, а государство называлось Готия, то есть государство готов. В его обязанности входил досмотр за крепостью Дорос и организация обороны столицы Готии в случае нападения врага. Всё было хорошо, пока в городе не появились два человека: крестоносец, монах-госпитальер, и сестра-послушница. Заносчивого крестоносца, по имени Раймонд, князь приласкал и назначил комендантом города, передав ему все функции Реаса, а сестра-послушница, Мария, стала подругой княгини Ефросиньи и давала уроки французского языка дочери князя, Елене.
