Текст книги "Недосказанное (ЛП)"
Автор книги: Сара Риз Бреннан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– А мне бы хотелось быть лучше, – резко сказал Джаред. – Мне бы хотелось быть лучше, для тебя. Мне бы хотелось делать все вокруг лучше ради тебя.
– Это было бы здорово, – сказала Кэми. – Однако, ты просто бы не смог бороться с этим чародеем сегодня вместе со мной.
– Это почему это? – спросил Джаред и посмотрел на неё из-под ресниц. – До тех пор, пока я с тобой, и мне не надо нестись куда-нибудь сломя голову, чтобы совершить нечто суицидальное. До тех пор, пока мы вместе, что может быть лучше?
– Обычно так и есть, но не сегодня, – возразила Кэми. Потому что это была женская уборная и случился бы скандал.
Джаред рассмеялся и именно в это момент вошел Эш. Он удивленно уставился на смеющегося Джареда, но еще больше был поражен компанией своего кузена.
– Я просто хочу заполучить газету и отксерокопировать её, – сообщил он.
– Ты бог среди мужчин, – сообщила ему Кэми. – И очень приятно тебя видеть, потому что мне нужно поговорить с тобой.
Необходимость победить зло переиграла возникшую неловкость. Она обошла стол и подошла к Эшу у двери.
– Кэми, что случилось с тобой? – спросил он.
– Сейчас это не самое важное, – сказала Кэми, грациозно отмахнувшись. – Что важно так это то, что я говорила с чародеем сегодня и она обронила нечто интересное. Она упомянула Меттью Купера. У вас есть какие-нибудь записи с тех времен в Ауримере? Я помню, что он жил где-то в 1480-м; я сверилась с его табличкой на статуе, та гласит, что он умер в 1485. Наследником Ауримера тогда была Элинор Линберн: это именно она спрятала золотой колокол из колокольни Ауримера в Зачарованной реке, помните? – Она посмотрела на Джареда.
– Я помню, – сказал Джаред.
– Нам необходимо выяснить кто еще из Линбернов жил в то время, – сказала Кэми. – На самом деле, я хочу знать все, что известно про Меттью Купера.
* * *
После занятий и семи походов к ксероксу, чтобы распечатать больше газет, Кэми нанесла визит в дом Монтгомери. На улице было все еще светло, ужасные стекла и стальные рамы белого дома поблескивали на солнце, когда-то пробивалось сквозь облака. Кэми проскользнула через ворота заднего двора и заметила какое-то движение в окне. Она слегка переживала, что дома может никого не оказаться.
Когда она дернула заднюю дверь, та оказалась открытой. Ржавый стоял на кухне, засунув голову в холодильник. Он вынырнул с пакетом полного нарезанного сыра и сонно заморгал карими глазами, заметив её.
– Кэмбридж, – сказал он. – А Анджелы нет дома.
– Замечательная новость, – сказала Кэми. – Так как я пришла, чтобы увидеться с тобой.
Ржавый выглядел и радостным, и встревоженным. Он закрыл холодильник и прислонился к гранитной столешнице.
– Вещай, – подбодрил он ее. – Сыр?
– Сыр порезанный на пластины, похожие на пластмассу, которую невозможно прожевать.
– Именно так, – сказал Ржавый, поедая его. – Но альтернатива порезать сыр самому была бы предательством моей приверженности безделью. – На нем была надета свежая совершенно новая футболка, цвет которой контрастировал с его темными волосами, торчащих во все стороны. Объективно взглянув на него, Кэми вынуждена была признать, что он восхитителен.
Вполне возможно, что Эмбер и правда просто заинтересовалась им, но Кэми считала, что она все-таки прощупывала почву.
– Итак, ты встречаешься с чародейкой, работающей на Роба Линберна, – сказала Кэми. – Просто подумала, что ты должен знать.
Ржавый приподнял брови.
– В очередной раз добрый молодец введен в заблуждение бесспорной сексуальностью зла.
– Ржавый!
– Да ладно тебе, Кэмбридж, – сказал Ржавый. – Ты же знаешь, что так и есть. Столько подобных примеров в романах да фильмах, и превосходные графические, и со всеми утомительными словами, которые ты так наслаждаешься, по какой-то загадочной причине. У тебя есть доблестный герой и соблазнительная распутница, пытающаяся завлечь его на темную сторону.
Кэми бросила свою школьную сумку на стол. Ржавый одарил её доброжелательным взглядом и пошел в чудовищно белую гостиную Монтгомери. Кэми следовала за ним по пятам.
Даже страшные кубистские картины на белых стенах были сделаны из слоновой кости и сливок. Кэми пришлось перебороть искушение разуться, в то время как Ржавый развалился на жемчужном диване и закончил поедать сыр.
– Не переживай ты так, – сказал он ей. – Не имеет значения, какую из непослушных лисиц они пошлют на штурм моей добродетели. Моя сила сравнима с силой десятерых, ибо сердце мое чисто.
– Ржавый – ты идиот, – сообщила ему Кэми. – Я же говорила тебе, что она злая колдунья. Значит, ты все знал и, значит, ты не пытаешься спасти её своей любовью или типа того, а?
Ржавый вытянул руку ладонью вниз и качнул кистью из стороны в сторону.
– Э. Честно...не много ли усилий приложить бы приложить, а?
– Хорошо, тогда чем, по твоему мнению, ты занимаешься? Шпионишь?
– Я же объясняю тебе, что это злополучная сексуальность зла. Сексуальность, которая полыхает пламенем милого-премилого ада. – Ржавый приложил руку к сердцу. – Но как я и сказал, не волнуйся. Я буду бороться с искушением, неважно насколько искушительным оно будет.
Кэми села рядом с ним. Материал дивана был таким скользким, что ей показалось, будто она тут же скатится вниз.
– Ржавый, это серьезно. Мы команда: мы должны сообщать друг другу подобную информацию. Мы должны доверять друг другу. И нет такого слова «искушительным».
– Как скажешь, – сказал Ржавый. – Позволь мне справиться с этим. Доверься мне, Кэми.
Кэми оглядела его удивленными глазами. Он редко когда звал её настоящим именем.
Еще реже он был серьезным и внимательным, но сейчас он выглядел именно таким, облокотившись на подушкам и склонившись в ее сторону. Его темные волосы разметались по бледной шелковой обивки дивана.
– Я знаю, что думаю обо мне другие, – сказал Ржавый. – «Этот Ржавый», говорят они, «обаятельный и обалденный», конечно же, это первое, что они говорят – они же не слепые. А потом добавляют: «У него амбиций и драйва как у шоколадного пломбира».
– Ржавый, нет, – сказала Кэми.
Ржавый поднял руку и жестом попросил её умолкнуть.
– Они правы. Я такой. А почему нет? Мне по большей части дается все легко и просто. Я слеплен из такого теста. Расселл Монтогмери Третий, – добавил он, и улыбнулся. – Я именно тот сын, которого хотели мои родители: никаких проблем, никаких требований. Зачем что-то требовать, если я и так это получу? У меня была когда-то своя детская в Лондоне, довольно большая. До сих пор скучаю по сончасу по расписанию. А потом, как-то раз, я услышал шум за дверью, ребенок орал во всю глотку. Это была Анджела.
Ржавый вновь поднял руку, чтобы не дать Кэми заговорить и сделал еще какой-то жест, значение которого Кэми не поняла.
– Очевидно, что со мной уже как-то знакомили Анджелу. Они принесли ребенка из роддома и показали его мне, а потом было еще это крещение, на которое её одели в кружевное платье, похожее на безе, в котором она напоминала двухмесячную невесту. Весь её вид вызывал странное чувство тревоги. Мы были немного знакомы, но, честно говоря, меня больше интересовали мои игрушечные грузовики и погремушки. Она только и делала, что все время кричала, и это было интересно, потому что я считал, что это так глупо. Я знал, что она ничего не хотела, потому что нас так воспитывали – няня всегда проверяла, чтобы у неё было все, что она хотела, хотя ей и не платили за хлопоты. Я правда не понимал, зачем Анджела делала это, поэтому я вышел за двери и поднялся наверх, чтобы найти её. Она просто лежала в своей кроватке, потому что младенцы лишены воображения. И я знаю, что люди сейчас считают Анджелу красоткой, но никто из этих людей не видел её в младенчестве. Она была просто чудовищно отвратительна. Я клянусь, что она была похожа на злого помидора-мутанта, и издавала звук, похожий на кошачий, обладательницу которого скормили принтеру.
– Понимаешь, я просто не мог понять этого? Почему она так злиться, когда все отлично. Мне хотелось уйти и притвориться, что ничего не происходит. Но я мог сказать с уверенность, что она была несчастна. Она сосем не собиралась стать похожей на меня, вроде как удовлетворенного всем человека. Она собиралась вечной яростью мира, и вот там был только я, который обратил на неё внимание. Так что я забрал её в свою комнату и показал ей свои погремушки, и с тех пор мы были вместе с Анджелой. А потом мама с папой решили устроить нас в дом в окружении всей этой мирного пасторального зла, и там был ты. Тебя заботит огромное количество вещей, как и Анджелу, и тебе даже не хватает элементарных правил приличия, чтобы притвориться, будто это не так. Только ты не злишься из-за того, что тебя это волнует, потому что рядом с тобой всегда был кто-то, кто мог подать всякую младенческую белиберду, без которой не могут дети и из-за чего плачут, и твой дом был...я бы хотел себе такой же, когда-нибудь, быть кем-то вроде твоего отца кто может помочь сделать что-то вроде вашего дома. Когда я уехал в колледж, все было отлично, для меня всегда все было отлично, но ничего не имело значения. Так что я типа слинял оттуда, прихватив с собой Клода, что оказалось ошибкой, но я же не знал, что у тебя настолько плохой вкус, чтобы встречаться с одним из моих друзей. Я бы никогда не пригласил его погостить, если бы знал, что он отрастит ту козлиную бородку. Его будто подменили. Ничтожный с раздувшимся самомнением Клод.
– Есть ли смысл в этой бессвязной, вызывающей стыд, цепочке воспоминаний? – спросила Кэми.
– Вообще-то, – сказал Ржавый, – есть. Я переживал за тебя, когда появился Клод. Я переживал из-за Анджелы, из-за всей этой истории с Холли. Я снова переживал за тебя, когда голос из твоей головы превратился в этого угрюмого парня. Вообще-то, мне хочется кому-нибудь врезать. А мне, по правде говоря, никогда никому не хотелось врезать.
– Итак, суть в том, что с тобой и Анджелой все не просто. Я не отношусь к вам не серьезно. Это единственное исключение в моей жизни. Я не хочу, чтобы ты вмешивалась. Я хочу, чтобы ты доверяла мне в деле с Эмбер: ей нужен кто-то с кем можно было бы поговорить, и я считаю, что это может оказаться полезным. Я так же склонен думать, что она не собирается разговаривать с тем, кто всерьез назвал свою газету Пронырливый Паркер.
Оглядывая гостиную Монтгомери, Кэми легко могла представить одиночество, которое обитало в их детских. Ржавому возможно не было и четырех лет, когда он забрал к себе Анджелу в комнату, понимая (несмотря на тот факт, что ему этого никто не давал), что Анджеле нужна была любовь.
– У моей газеты крутое название, а это была очень трогательная речь, Ржавый, – сказала она. – Но вообще-то, Ты был не так убедителен в своем притворстве обладателя дурной славы и умения оставаться в стороне, как тебе казалось. Все это я уже знала. Я бы тебе доверила наши жизни в любой день. И буду доверять впредь. – Она выпрямилась, несмотря на скользкой диван и посмотрела ему прямо в глаза, с тем, чтобы он понял – она искренна.
Но сонный вид безграничного хорошего настроения уже вернулся на лицо Ржавого и его полузакрытые веки прятали его глаза, что бы те не выражали.
– Не притворяйся, Кэмбридж, – сказал он. – Я знаю, что моя речь была прекрасна и заставила тебя взглянуть на меня в совершенно новом и еще более привлекательном свете. Теперь ты совершено точно думаешь, что во мне есть скрытая глубина. И ты права. Так и есть. Я весь такой глубокий. – Он соскользнул по дивану ниже, его глаза почти полностью закрылись. – Возможно, – добавил он, как бы между прочим, – это открытие заставит тебя принять верное решение и последовать за мной.
– А не станет ли это волшебными тридцатью шестью часами, – сказала Кэми, – прежде чем ты умрешь от истощения.
Ржавый проделал бровями нечто, что нельзя выразить словами.
– Ба, Кэмбридж, я шокирован!
– Заткнись! – велела Кэми. – Ты знаешь о чем я! Захлопни свою пасть!
Он все еще смеялся, когда она уходила, чтобы выяснить какие события происходили в Разочарованном доле в 1480-х. Тайны Меттью Купера может и хранились шесть сотен лет, но время их пришло. На носу был день зимнего солнцестояния. Оставалась всего несколько недель.
Глава Восемнадцатая
Распробовав желание...
Кэми никогда не нравился Ауример. Её столько раз в нем оскорбляли и нападали, немудрено, что она стала испытывать отвращение к этому дому. Но ей стала немного нравится Учетная комната. В ней стоял стол, заваленный неявных чародейских счетов, стена с окном, стекла которого были тонированы золотом, и еще ей был приятен тот факт, чтобы составить ей компанию, сюда всегда заглядывал Эш. Они провели здесь большую часть недели в поисках хотя бы малейшие упоминание Меттью Купера.
В первый раз она пришла в учетную комнату, после того как они с Эшем прояснили историю, произошедшую в Наводнение. Вышло ужасно неловко. Но Кэми обладала недюжинным упорством, а Эш был довольно одинок, так что ответил бы на любой жест. Кэми подумала, что именно поэтому сначала он решил ей понравиться. Было неловко и немного печально размышлять над тем, как по сути мало в Кэми очарования, когда дело касается парней. Вот, это Кэми Глэсс, должно быть говорил люди, когда она проходила мимо. В ней столько же сексуальности, сколько, например, в чайнике.
Первая удача настигла её, когда она листала книгу с бесперспективным название Сиятельные особы Глостершира и обнаружила, что Линберны считали себя настолько выдающимися, что записали свое генеалогическое древо на форзаце книги.
Это было самое старое фамильное древо, что ей приходилось видеть. Начиналось оно на имени Джеймс Линберн, рожденного в 1440 году, и его жены Аннис, так же урожденной Линберн. У них было две дочери, одну из которых звали Элинор Линберн.
– Ты там хорошо сидишь? – сказала Кэми.
Эш обеспокоенно выглянул из-за своих книг.
– Я нашла Элинор Линберн, – сказала она, постукивая пальцем по коричневым записям на желтой бумаге. – У неё имелась сестра по имени Энн. Эш держись за что-нибудь, ибо 1484 году Энн Линберн вышла замуж за Меттью Куппера. А в 1485 году Энн Линберн и Меттью Купер оба были мертвы.
– Так значит Меттью был чародеем? – Эш закрыл собственную книгу и подался вперед. – Чтобы жениться на Линберн, он должен быть чародеем. Мы всегда вступали в браки только с чародеями. И они оба умерли во время битвы, когда в Разочарованный дол явились солдаты Генриха VII.
– То-то и оно, – сказала Кэми. – Я тут все перерыла, но нет никаких доказательств, что в Разочарованный дол ступала нога хотя бы одного солдата Генриха VII. Никаких записей иных смертей. Только, что Элинор Линберн спрятала колокол в реке, что Меттью Купер умер и в честь его мужества была воздвигнута статуя, а теперь, что еще и погибла Энн Линберн. Ничего, кроме этих двух смертей, и длинного рассказа о том, что Линберны сделали что-то, чтобы спасти город. Эш, это тайна. Ничего не могу поделать, но мне думается, что это подсказка: подсказка к тому, как вновь защитить наш город.
Эш нахмурился.
– Они должны были что-то сделать.
– Должны были, – согласилась Кэми. – И это должно было быть нечто из ряда вон. Что сделала Элинор и Энн Линберн, и насколько это отличалось от того, что делали Линберны делали до или после? Каково участие Меттью?
Эш медленно кивал, соглашаясь с ее мнением.
– Наш дом был предоставлен Глэссам потому что мы приходились родственниками Меттью, – сказала Кэми. – Нет никаких записей, которые давали бы повод предположить, что мои предки были чародеями. Только длинная история о том, что семья Глэссов состояла на каком-то особом роде службы у Линбернов. – Она сморщила нос, чтобы выразить свои чувства по этому вопросу.
– Дом был отдан благодаря особой преданности, – сказал Эш.
– Разве Линберны не ждали, что все будут преданы и служить им, – сказала Кэми. – Зачем давать нам дом, зачем держать нас под пристальным вниманием Ауримера? Да Бога ради, наш дом виден с колокольни Ауримера. У них должна была быть веская причина на это. Не думаю, что Меттью Купер был просто каким-то еще одним чародеем. Я вообще склонна считать, что он не был чародеем.
Эша будто молния поразила.
– Что он мог сделать для города, если он им не был?
Кэми продолжила:
– А я о чем?! Думай. Энн Линберн была хозяйкой поместья, ей ненужно было бы сражаться, даже если бы сражение имело место, но она умерла одновременно с Меттью.
Эша осенило. Он тихо произнес:
– Чародей умирает вместе со своим источником.
– Чародей и источник могут свершать великие дела. Как Энн и Меттью. Они спасли Разочарованный дол. Но ради этого им пришлось погибнуть, а Линберны решили, что чародеи должны прекратить пользоваться источниками. Они держали семью Глэссов при себе, потому что считали, что у нас есть потенциал стать источником, но они не хотели нас. Может потому что они держали нас у себя на виду, потому что они думали, что может наступить время, когда город будет в опасности, и что Линбрнам опять понадобится источник.
Они оба вздрогнули, когда раздался голос Лиллиан:
– И ты говоришь, что время пришло?
Кэми захлопнула свою книгу и разгладила рукой растрескавшуюся обложку из телячьей кожи.
– Я пытаюсь понять, чему нас может научить прошлое.
На Лиллиан был надет коричневый жакет, волосы зачесаны назад. Она явно собиралась совершить еще одну вылазку в лес со своими новыми чародеями.
Никто из группки Кэми не приглашался в эти путешествия, даже Джаред с Эшем.
Лилиан колебалась долю секунды и это было заметно. Что было само по себе необычно.
– Не забивай голову моему сыну этими сумасбродными идеями.
– Спасибо, но я сам способен думать, – сказал Эш.
Лиллиан бросила на него неодобрительный взгляд.
– Что-то давно не видела этому не единого доказательства, – сказала она и вышла вон.
Эш с Кэми переглянулись, Эш при этом выглядел извиняющимся, а Кэми закатила глаза.
– Эмбер Грин сказала мне, что Меттью Купер... – Кэми умолкла, вспоминая слова Эмбер, которые по правде говоря звучали так: Надеешься заиметь их обоих? – Она дал мне подсказку, речь идет об источниках, и Мэтью Купер был таковым для обеих. Я не знала, о чем она тогда говорила, но...возможно она говорила об одном источнике для двух чародеев? Это возможно?
– Нет, – сказал Эш. – Никогда о подобном не слышал, и как об чем-то таком могла знать Эмбер, а я и понятия не имел? Взгляни на факты. Если Мэттью был источником Элинор, она бы тоже умерла. Нет, держу пари, Эмбер имела в виду какую-то древнюю отвратительную сплетню о том, что сестры якобы всем делились друг с другом. Ну и семейка, – сказал Эш, и Кэми знала, что он думает о своем отце и матери Джареда, живущих вместе в Монксхуде. – Раньше я ею гордился, – добавил он. – Думал, что никогда не смогу жить без своей семьи.
– А теперь ты можешь делать все, что хочешь, – прокомментировала Кэми. Она вновь открыла свою книгу, но она не пропустила взгляд Эша, который был заинтригован.
Окно возле стола выходило только в сад Линбернов. Посеребренные зимой ветви деревьев напоминали змей, так что Кэми подошла к окну, по форме напоминающего бойницу. Она увидела фрагменты и кусочки, которые не составляли целостной картины. Тронутые инеем крыши Разочарованного дола, темные верхушки деревьев, черное пятно, кляксой размытое на пейзаже – поле Холлоулев. Снега там не было, будто земля все еще горела. Светлая голова Лиллиан спешила вниз по дороге, прочь от Ауримера.
Кэми замерла на мгновение и подумала с надеждой, такой отчаянной, что это больше походило на молитву, что как бы Лиллиан не раздражалась, она была права, она могла справится с этим.
Значит, тогда Лиллиан могла ошибаться. Кэми вернулась к своим исследованиям.
* * *
Тем вечером Кэми к своему дому шла окружными путями, чтобы пройти по Главной улице и нанести визит статуе Меттью Купера. Она встала у подножья пьедестала и по-новому взглянула на него. Статуя стояла здесь всю её жизнь, она была такой же достопримечательностью, как один из валунов. Статуя была такой старой, что название и даты размылись, как на надгробиях возле кладбищенской церквушки.
Она провела пальцем по цифрам, камень крошился под кончиками её пальцев, будто засохший хлеб. Так как она точно знала дату его смерти, 1485, то смогла разглядеть и дату рождения: 1466. Ему было всего девятнадцать лет на момент смерти.
Если Меттью был источником, он должен был выбрать это, как выбрал себе жену...когда они выбрали друг друга.
Как кто-то, будучи связанными таким образом, могли бы предать друг друга? Кэми не могла себе представить, чтобы слова Эмбер были правдой.
Она стояла, вглядываясь в почти разрушенное лицо статуи, и гадала, любил ли он её, свою волшебную жену из дома над городом. Может он не мог не полюбить её из-за связи между ними, а если так, настоящая ли была та любовь? Как это было, когда она стала непросто чародейкой-незнакомкой, а центром в его сердце? Кэми испытала обратный опыт: от обладания до потери.
Как вообще кого-то можно разлюбить? Как это работает? Подобное случалось с другими, Кэми знала это. Наверное, именно это сейчас происходит с её родителями. Её мама проводила столько времени вне дома с колдунами, что Кэми её почти не видела и не разговаривала с ней. А отец все еще спал на кушетке в своем кабинете.
Может быть Меттью о том, как разлюбить кого-то знал не больше Кэми.
Может быть, любовь длится вечно, если вы умерли молодыми.
Мрачный ход мыслей Кэми был прерван появлением Лиллиан Линберн, которая шла по улице с незнакомцем, который мог быть только чародеем. Это был высокий худощавый мужчина, одетый во все серое. Кэми нырнула за статую Меттью Купера, и прячась в тени статуи она наблюдала за тем, куда шли Лиллиан и незнакомец. Они свернули в переулок Призрачной церкви.
Он подошел к дому Кеннов и она увидела, как он остановился и вынул из кармана ключи.
Значит он там живет, а не в Монксхуде, как думала Кэми. Кэми вспомнила про Эмбер Грин и подумала, скольким же магам на стороне Роба Линберна не очень комфортно находиться рядом с ним. Она так же задумалась, что Лиллиан Линберн могла делать в компании человека, который совершенно точно был один из чародеев Роба.
Лиллан посмотрела налево и направо, неуверенно себя чувствуя в тени церкви, а потом пустилась бежать. Она бежала быстро, то и дело спотыкаясь, по под церковной каменной аркой в форме подковы. Кэми заметила, что её красная помада была слегка размазана, а за ухо была спрятана прядь волос, выбившаяся из прически.
Кто-то открыл дверь церкви, и, хотя в сенях помещения было темно, Кэми увидела блеск черной и красной черепицы, а так же светлые волосы. Две золотоволосые женщины сблизились в этом темном пространстве, склонили к друг другу голову и взялись за руки.
Женщина, ждавшая в церкви, на самом деле была Лиллиан Линберн, а пришедшая – Розалинда Линберн, одетая точно так же как сестра, поняла Кэми. Кэми была уверена, что Лиллиан никому не говорила, что поддерживает контакт с Розалиндой.
– Ты не понимаешь, почему ты просто обязана сдаться, – услышала она тихий голос Розалинды. – Ты не представляешь, что он собирается сделать.
– Тише, – сказала Лиллиан, которая, похоже, не знала, что значит говорить шепотом. – И у стен есть уши.
Кэми собиралась продолжить прятаться у церковных ворот и подслушать сестер, но, когда те закрыли дверь, этот план пришлось отбросить. Кэми пошла вперед, а затем застыла на кладбище как вкопанная, позабыв про чародеев и их секреты.
Глаза Кэми застыли на широком белом камне с иероглифами. Сейчас она заметила нечто большие, чем обычно, потому что она увидела мужчину в джинсах и черном свитере перед камнем. Одной рукой он опирался на камень, а другой бил ладонью по нему.
Кладбище в Разочарованном доле было таким же маленьким, как и церковь. Сегодня не многих людей хоронят, но папа настоял, что Собо была погребена недалеко от их дома, достаточно близко, чтобы Кэми и её братья могли бы видеть каждый день её могилу и порой говорить: – Привет, обаасан, – себе под нос, пробегая мимо.
– Родилась синто, замужем за христианином, умру буддисткой, – говаривала Собо, когда отказывалась идти в церковь на Пасху. У них не было буддийских похорон, но папа проследил, чтобы Собо кремировали. Они написали её имя на кандзи на надгробном камне, потому что даже при том, что они хотели, чтобы она была близко, как это было всегда, они не хотели, будто казалось, что она походила на остальных. Разумеется, мужчина возле могилы Собо, был её отцом. Но ни поза, ни его движения не походили на него, даже его голос был другим.
Из него лился потом злых японских слов. Бывало он с Собо обрушивались друг на друга японским, и Кэми как-то слышала папин шепот из нескольких предложений на этом языке, когда они вместе пришли на могилу. Это был личный язык: мама с папой были молоды и отчаяны, когда на свет появилась Кэми, слишком заняты, чтобы растить её уча двум языкам, учитывая, что мама не владела японским. А потом никто не хотел, чтобы Томо с Теном имели преимущества, которых не было у Кэми.
Теперь на японском говорил только папа. Кэми знала всего несколько слов, но недостаточно, чтобы понять этот неистовый поток боли, Она обнаружила, что начала дрожать, пока наблюдала за ним: он был похож на испуганного ребенка в истерике, потому что он не мог получить внимание матери.
Кэми обняла себя и почувствовала, как дрожит её тело. Отец сутулился на над надгробием и Кэми поднесла руку ко рту, физически заставив себя замолчать, когда услышала рыдания своего отца.
Он очень старался, чтобы они этого не видели. Кэми очень хотелось подойти к нему, но он её пугал. Она не хотела его видеть таким, непостижимым и страшным.
Кэми даже не осознавала, что отступала, пока не уперлась рукой в ворота кладбища. Затем она подняла защелку и увидел то, чего она раньше не замечала: железо было выковано в виде маленькой руки, которая опускалась в еще одну руку, которая была зафиксирована в стене.
Она закрыла ворота за собой (две металлические руки вновь встретились) и пошла вниз по переулку, за угол. А потом она пустилась бежать на Главную улицу, пока не добралась до дверей Наводнения.
Она толкнула дверь. Внутри паба оказалось сумрачно и прохладно. Джаред с пинтой пива проталкивался вперед, к мистеру Стёрну, поседевший бультерьер которого преспокойно сидел на своем табурете с таким же терпеливым выражением на морде, как и у его владельца.
Джаред поднял взгляд и заметил её. Все его лицо прежде менялось, когда он увидел её, так же отчетливо как различие между светом и тенью. Но не теперь.
– Марта, я прервусь ненадолго, – сказал он.
Марта, сидящая на другой стороне бара и читавшая книгу, просто кивнула. Кэми узнала взгляд, которым она одарила Джареда, и отметила, что с момента прибывания Джареда здесь, что Райты сменили свой страх до терпимой привязанности к сумасшествию.
Но так или иначе у него это получилось, печально подумала Кэми, вот тебе пожалуйста, переехал и не успел оглянуться, как уже сменил «Дорогой Боженька, я даже не представляю что происходит», на «пусть все так и идет».
Она посмотрела на Марту и мистера Стёрна и его бультерьера, который в ответ уставился на неё туповатым взглядом. Ей захотелось закричать, потому что там на кладбище у её отца разбилось сердце.
Но Разочарованный дол на том и стоял: люди позволяли трагедиям других литься дождем вокруг них и продолжали жить своими жизнями, делая вид, что ничего не происходит.
Кэми не могла сдержать удивление что большинство людей в Разочарованном доле думали о чародеях. Похоже они внушали абсолютный страх, а их возможности были просто невообразимы, как у небожителей. Они должны походить на угрозу, с которой просто нельзя было сталкиваться. Это почти имело смысл, что все хотели покинуть войну волшебников с волшебниками, и потому они все так отчаянно пытаются притвориться, что будто могут продолжить свою обычную жизнь.
Никто не обращал внимания, что Кэми была расстроена, что заставило её думать, что, возможно, она не выглядела так, словно развалилась на куски. Это было хорошо. Ей хотелось сохранить целостность, держать все под контролем. Она стояла, убрав руки в карманы джинсов, так что никто не заметил, что её трясло, а Джаред стащил свою куртку с крючка у двери, подошел к ней, а потом застыл в нерешительности: она подумала, что он возьмет её за руку, но он, вместо этого, потянул её за петлю ремня. Затем он взглянул на неё, их глаза встретились. На его лице отразилось смятение, поскольку он очевидно понял, что хватание петли ремня было не совсем обычным жестом, который он собирался совершить.
– Давай, прогуляемся, – сказал он, и сделал шаг вперед, чтобы придержать для неё дверь.
Кэми вышла на улицу. Она не стала возвращаться к магазинчикам на Главной улице, а поднялась к тому месту, где улица сужалась и переходила в поля, перемежавшиеся редкими жилыми дома в дуэте с садиками, создавая образ дам в зеленых платьях, присевших в реверансе. Земля была в изморози, заборы побелели, а трава искрилась инеем. Стоял тихий вечер, небо было темного насыщенного цвета вечера, идущего на убыль. Было холодно.
Кэми шла рядом с Джаредом, не вынимая рук из карманов, уставившись на золотой, покрытый коркой льда, асфальт. У неё саднило горло. Это было так глупо прибежать к нему. Джаред откашлялся, и она, подняв глаза, увидела, что он наблюдает за ней.
– Что-то случилось, – наконец сказал он. – Ты должна мне рассказать в чем дело. Я больше не могу читать твои мысли.
Кэми попыталась рассмеяться. Вышло криво.
– Вынуждена признать, что в отсутствие связи есть положительная сторона. Тебе больше не приходиться страдать, когда мне больно. – Кэми скрестила руки на груди, пытаясь создать некую защиту от холодного ветра.
– И все же, я страдаю, – сказал Джеред низким голосом. – Только я не знаю из-за чего конкретно.
– Не знаю, как рассказать о таком. Мне хочется, чтобы люди думали, что я и сама отлично со всем справляюсь, – объяснила Кэми. – Не возражаю, ели кто-то считает меня чокнутой. Никогда не возражала. Я просто не хочу, чтобы меня считали беспомощной. Я хочу быть той, у которой есть на все ответы.
– О, всего-то?
Кэми уставилась на него и уловила кривоватую ироническую улыбку Джареда.
– Хотелось бы мне иметь вопросы, – сказал Джаред. – Я никогда не чувствовал необходимость говорить с кем-то о вещах, которые рассчитаны на то, чтобы узнать, что не так. Ты была единственно, кто имела значения, и я всегда это знал.
– А теперь?
Он остановился и повернулся лицом к ней:
– Ты все еще единственная, кто имеет значение. И я должен научиться спрашивать. Так вот: мне все равно, есть ли у тебя ответы. Я только хочу, чтобы ты поговорила со мной.
