Текст книги "Смертельный удар"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава 41
БЛАГОРАЗУМНЫЙ РЕБЕНОК

Когда я добралась до Лотти, Макс был уже там. Я так упала духом после разговора с Бобби, что предпочла бы избежать встречи с Манхеймом. На что способен человек, в конце концов? До того как он появился, я лишь успела объяснить Лотти, кто такой Фредерик Манхейм и почему я пригласила его. Его круглое лицо с торжественным выражением раскраснелось от волнения, но, вежливо обменявшись рукопожатиями с Максом и Лотти, он предложил бутылку вина. Это был «Гранд ларош» семьдесят восьмого года. Макс поднял брови, отдав тем самым должное подношению, посему я предположила, что это бутылка хорошего вина.

Пока мы разговаривали на кухне, моя поколебленная было уверенность в себе начала воскресать. В конце концов, я ведь все время не забывала о Роне Каппельмане. Это не мое упущение. Бобби просто жаждал посадить меня на вертел, мстя за то, что я остановила Стива Дрезберга, когда он сам и тысячи его подчиненных были не способны поймать его.

Пока Макс с благоговением открывал вино, выжидая, когда оно выдохнется, я взбивала омлеты. За едой, разместившись у кухонного стола Лотти, мы говорили на общие темы: вино было слишком первоклассным, чтобы осквернять принятие его рассуждениями о ксерсине.

Однако потом мы перешли в гостиную. Я изложила историю, вводя в курс дела Макса и Манхейма. Лежа на кушетке, я сообщила, что узнала от Чигуэлла, как они делали анализы крови, когда заметили, как повысился уровень заболеваемости еще в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году.

– Вы убедились бы в этом, если бы говорили с «Аякс». Они вели страхование жизни и здоровья на «Ксерксесе». Я знаю, что заводские обратились к «Маринерз рест» в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, чтобы доказать, какие они безупречные. Но хорошо бы выяснить, почему в «Аяксе» забыли о пятидесятых. Вам, возможно, тайно подсунули какую-то ложную информацию о том, почему они решили проверять кровь.

Манхейм, слушавший меня лежа на полу, уперевшись локтями в ковер, был, естественно, очень заинтересован тем, что находится в записных книжках Чигуэлла. Лотти набросала для него кое-какие выборочные данные на листочке, но предупредила, что он должен привлечь для консультации специалистов.

– Я всего лишь гинеколог, понимаете. Поэтому говорю вам только то, что узнала от доктора Кристоферсен. Вам понадобится много людей – специалистов по крови, хороших урологов. И, кроме всего прочего, вам понадобится бригада врачей из профессионального здравоохранения.

Манхейм рассудительно кивал, слушая эти советы. Его розовые щеки херувима постепенно становились все более красными, пока он заполнял какие-то юридические бумаги. Время от времени он задавал мне вопросы о заводе и служащих.

Наконец Лотти положила конец обсуждению – ей надо было рано вставать, а я была для нее своеобразной пациенткой и, по ее мнению, уже не годилась еще для одной ночной встречи и так далее. Манхейм неохотно поднялся.

– Я не собираюсь ничего предпринимать в спешке, – предупредил он. – Хочу дважды проверить данные, найти лабораторию, которая проводила для них работу с кровью, и все такое прочее. И намерен проконсультироваться со специалистом по законам об охране окружающей среды.

Я подняла обе руки:

– Теперь это ваше детище. Делайте с ним что хотите. Вам просто следует не упускать из виду, что Густав Гумбольдт не намерен отдыхать задрав ноги, пока вы собираете факты. Насколько мне известно, он уже нашел способ прижать лабораторию. Вы же не хотите упустить последний шанс?

Манхейм немного подумал и помимо воли ухмыльнулся:

– Я потерял достаточно времени, отсидев задницу в Беверли. И не могу отказаться от этого, пока вы согласны хоть иногда оказывать мне моральную поддержку.

– Да, конечно. Почему бы и нет? – согласилась я насколько могла бодро. – Мне не нужны щупальца из Южного Чикаго, тянувшиеся к моему горлу.

Когда Манхейм ушел, я отправилась спать, а Макс остался в гостиной с бутылкой бренди. Лотти пришла спустя минуту, после того как я почистила зубы, чтобы сказать, что, пока я была в полиции, звонила Кэролайн.

– Она хотела, чтобы ты позвонила ей. Но так как она злилась и была довольно груба, я подумала: пусть подождет в наказание.

Я усмехнулась:

– Это моя Кэролайн. Она сообщила что-нибудь о Луизе?

– Я так поняла, что после тяжелого испытания с ней ничего особенного не случилось. Спи спокойно, моя дорогая.

Когда я встала утром, ее уже не было. Я бесцельно слонялась по кухне, попивая кофе. Затем начала делать тосты, но вспомнила о своем обещании позавтракать с мистером Контрерасом. Я медленно собрала приготовленную с вечера сумку. Чем дольше я оставалась у Лотти, тем меньше мне хотелось следить за собой. Пора было уходить, пока меня не одолела непобедимая душевная вялость.

Из уважения к утонченной душе Лотти я сняла постельное белье с кровати для гостей и завязала его в узел вместе с полотенцами, которыми пользовалась. Затем написала записку, пояснив, что увожу все домой, чтобы выстирать. Насколько могла, я устранила и все другие признаки моего присутствия в этом доме и направилась на Расин.

Удовольствие мистера Контрераса при виде меня можно было сравнить разве только с радостью его псины. Пеппи подпрыгнула, норовя лизнуть меня в лицо, ее золотистый хвост так и мелькал, ударяя о дверь. Мой сосед взял у меня узел с бельем:

– Это вещи Лотти? Я их постираю, куколка. После завтрака вы пожелаете расслабиться, посмотреть почту, сделать что-то еще. Итак, дело закрыто? Или застопорилось из-за этих двух негодяев в госпитале? Хотел бы я знать, что заставило вас побеспокоиться об этих парнях, куколка. Если бы не они, я не волновался бы так сильно за вас. Не удивительно, что вы нанесли первый удар.

Я обняла его:

– Да, теперь все это выглядит замечательно, когда битва близка к завершению. Но застрелить кого-то при таких обстоятельствах – это просто удача. Целиться было некогда. Я могла бы оказаться в реанимации вместо Дрезберга, если бы удача досталась им.

– Близка к завершению? – В его выцветших глазах загорелся интерес. – Вы хотите сказать, что у этих парней есть еще кто-то, кто охотится за вами?

– Немного иначе. Существует старая белая акула, рыскающая рядом в воде. Юршак и Дрезберг были ее союзниками. Кто знает, что еще она припрятала в своем логове? – Я попыталась говорить беспечно. – Как бы там ни было, я вернулась сюда ради французских тостов. Есть ли они у вас?

– Конечно, куколка, конечно. Все готово и только ждет вас. Мы сейчас включим тостер.

Он стряхнул с рук невидимые крошки и потянул меня на кухню. Откуда-то из своих закромов он выкопал белую льняную скатерть, расчистил стол в столовой от журналов и старого хлама, вечно громоздившегося там, и накрыл стол скатертью. Посередине поставил вазу с красными гвоздиками. Я была тронута.

Он с гордостью расправил плечи, слушая мои похвалы.

– Это все вещи Клары. Они никогда ничего не значили для меня, но когда она умерла, я не мог заставить себя отдать их Рут. Клара берегла их, словно какие-нибудь сокровища, и я совершенно не мог видеть, что Рут не ценит их должным образом.

Он вышел на кухню и вернулся с бокалом свежего апельсинового сока.

– Теперь садитесь сюда, куколка, и через две секунды я подам вам завтрак.

Он поджарил высокую горку бекона и французских тостов. Я съела сколько могла и вознаградила его за все рассказом о моем путешествии по Кэлумет. Он разрывался между восхищением и ревностью, ибо я не пригласила его пойти со мной на дело.

Я вежливо подавила эту его мысль в зародыше.

– Не думаю, что это было бы честно по отношению к Пеппи, – пояснила я. – Если бы нас обоих убили или ранили, кто бы ухаживал за ней?

Он неохотно признал это, хотя и с легким подозрением относительно моей искренности, и опять попросил меня рассказать, как я стреляла в Дрезберга. Наконец около полудня я почувствовала, что сижу у него уже достаточно долго, и вернулась к себе наверх. Старик сложил мою почту у дверей квартиры: письма в одну пачку, газеты – в другую. Я быстро пробежала письма – ни одного личного. Ни одного! Только счета и требования. В раздражении я выбросила большую часть из них, включая счета за домашний телефон. Газеты подождут – я посмотрю их позже и узнаю, как они защищают «Ксерксес».

Мои комнаты выглядели странно, как, впрочем, любые места, которые не посещаются некоторое время людьми. Они казались какими-то чужими, будто я знакома с их описанием, но никогда не видела их прежде. Я беспрестанно двигалась по квартире, пытаясь перестроиться на свое собственное существование и стараясь не думать о том, что Гумбольдт может предпринять следующую попытку. Однако я мало что успела сделать по дому. В два, когда зазвонил дверной звонок, я прямо вздрогнула. Это не может так продолжаться, Виктория, убеждала я себя. И смело ринулась к переговорному устройству, включив его.

Раздался тоненький голосок Кэролайн. Если что-то и было необходимо для восстановления моей уверенности в себе, так это маленький скандальчик с ней. Я приготовилась к сражению и впустила ее.

Я слышала медленные тяжелые шаги, не похожие на ее обычный галоп. Когда она преодолела последний поворот лестницы и попала в поле моего зрения, я увидела, что она скверно выглядит. Сердце мое сжалось. Луиза! Эскапада во вторник оказалась чрезмерной для ее слабого организма.

– Привет, Кэролайн! Заходи.

Она стояла в дверях:

– Ты ненавидишь меня, Вик?

Мои брови поднялись от удивления.

– Почему ты спрашиваешь об этом? Я думала, ты появилась, чтобы орать на меня за то, что я подвергла Луизу такому жуткому обращению две ночи назад.

– Это не твоя вина, а моя. Если бы я сказала тебе, что собираюсь… Тебя чуть не убили из-за меня. Дважды. Но я могла только кричать на тебя, словно избалованный ребенок, когда ты объясняла мне, кто я такая.

Я обняла ее и втащила в квартиру. Меньше всего я хотела, чтобы мистер Контрерас услышал нас и поднялся сюда. Кэролайн привалилась ко мне плечом и позволила подвести к кушетке.

– Как Луиза?

– Она уже дома. – Кэролайн как-то сгорбилась. – Она действительно сегодня выглядит лучше. И не помнит ничего из того, что произошло, но именно из-за этого спала лучше, чем обычно.

Машинально взяв экземпляр «Форчун», Кэролайн принялась листать его.

– Полиция появилась сразу после того, как я добралась до дома и обнаружила, что она пропала. Я была на грандиозном банкете в центре города. Ты понимаешь, я выдержала схватку за завод по переработке с адвокатами местного отделения Общества по экологии и охране окружающей среды. Подумала, что маме стало плохо и соседи или тетя Кони отвезли ее в госпиталь. Потом, когда ко мне пришли полицейские, будто обезумела.

Я кивнула:

– Лотти сказала мне, что ты звонила вчера в гневе. У меня просто не было сил, чтобы связаться с тобой.

Впервые она посмотрела на меня прямо:

– Я не винила тебя. Я пережила сумасшествие и продолжала выплевывать кровь. Пока ехала в «Помощь христианам», все время думала о тебе. Но когда попала туда, то помнила уже только одно: ты и твоя мать, оберегавшие меня все эти годы. Потом вспомнила о том, через что ты прошла ради нас с ней за эти три последние недели. И я почувствовала ужасный стыд. Этого никогда не случилось бы, не вынуди я тебя разыскивать моего отца, хотя ты не хотела делать этого.

Я сжала ее руку:

– Вероятно, я была очень сердита и проклинала тебя куда сильнее, чем ты меня. Я вовсе не святая. Если бы я уехала тогда, когда ты попросила, то меня никогда не затащили бы в это болото, а Луизу никогда не похитили бы.

– Но я не думала, что полиция когда-нибудь выяснит правду, – возразила Кэролайн. – Они никогда бы не нашли убийц Нэнси, а Юршак и Дрезберг продолжали бы господствовать в Южном Чикаго. Я не должна была быть таким цыпленком, мне следовало с самого начала рассказать тебе об их угрозах Луизе, тогда ты не действовала бы вслепую.

Я знала и должна сказать ей, что выяснила, кто сделал Луизу беременной, но, похоже, не могла найти подходящих слов. Может, это была своего рода трусость. Пока я готовилась к этому заявлению, Кэролайн как бы между прочим сказала:

– Я купила маме сигареты. Вспомнила, как ты говорила в первый вечер, когда приходила, что они не повредят ей, наоборот, подбодрят. Я сумела понять, что лишать ее единственного, что может принести ей хоть какое-то удовольствие, – это насилие над ней.

Ее последние слова напомнили мне реплику Лотти. Я вздохнула:

– Кэролайн, хочу сообщить тебе одну вещь: я нашла того, кто был твоим отцом.

Ее голубые глаза потемнели.

– Не Джой Пановски, нет?

Я покачала головой:

– Боюсь, что нет. Нелегко сказать это, наверное, нелегко и услышать, но с моей стороны это было бы нечестно не сказать тебе. Я встала бы на пагубный путь, решись я распоряжаться твоей жизнью.

Она торжественно взглянула на меня:

– Вперед, Вик! Я… я думаю, что теперь я уже более взрослая, чем была. И способна выдержать эту… новость.

Я взяла ее за обе руки и внятно проговорила:

– Это Арт Юршак. Он был твоим…

– Арт Юршак! – воскликнула она. – Я не верю тебе! Мама никогда не встречалась с ним! Ты выдумала это, скажи?

Я покачала головой:

– Хотела бы! Арт… он… ах… твоя бабушка Марта Джиак – его сестра. Он обычно проводил много времени с Кони и Луизой, когда они были маленькими, и Джиаки предпочли не замечать, что он злоупотребляет их гостеприимством. Твои дедушка и бабушка боятся всякого секса, а твой дедушка – особенно. Он даже боится женщин, поэтому они придумали отвратительную, но утешительную для себя версию, будто Луиза сама виновата, что забеременела. Однако после случившегося они прекратили видеться с Артом, а Луизу наказали. Они весьма скверная пара, эти Эд и Марта Джиаки.

Веснушки Кэролайн выступили яркими пятнышками на фоне побледневшего лица.

– Арт Юршак. Он мой отец? Я ему… дочь?

– Он всего лишь дал тебе некоторые хромосомы, дитя, но ты никоим образом не родня ему. Ты сама по себе, ты независимая личность. Понимаешь, ты не его. И не Джиаков даже. Ты наделена силой воли, честностью и, что куда больше, обладаешь чувством собственного достоинства. Никакие из этих качеств не имеют отношения к Арту Юршаку.

– Я – Арт Юршак. – Она издала истерический смешок. – Все эти годы я думала, что маму сделал беременной твой отец. Считала, что именно поэтому твоя мать так много делала для нас. Думала, что я на самом деле твоя сестра. Теперь узнала, что у меня совсем никого нет.

Она вскочила и выбежала за дверь. Я помчалась за ней и схватила за руку, но она вырвалась и резко толкнула открытую дверь.

– Кэролайн! – Я неслась за ней по лестнице. – Это ничего не меняет! Ты всегда будешь моей сестрой, Кэролайн…

Я стояла на тротуаре в домашней футболке с длинными рукавами, беспомощно наблюдая, как она, лихорадочно взвинченная, ринулась по улице к Белмонт.

Глава 42
ПОДАРОК ГУМБОЛЬДТА

Я думала, что последний раз мне было так же плохо в тот день, после похорон моей матери, когда ее смерть неожиданно стала для меня реальностью. Я пыталась дозвониться до Кэролайн и в ПВЮЧ, и домой. Луиза и секретарша обещали передать, что я звонила, но, где бы ни находилась Кэролайн, она не хотела говорить со мной. Тысячу раз или около того я решалась позвонить Мак-Гоннигалу и попросить полицию последить за ней… Но что они могли поделать с одной из обезумевших горожанок?

Около четырех я забрала Пеппи у мистера Контрераса, и мы отправились к озеру. Я вышла не для пробежки, хотя ей определенно не хватало разминки. Я не нуждалась в ее бессловесной любви и преданности и в открытом пространстве неба и воды, чтобы успокоить свою душу. Не приходилось сомневаться, что Гумбольдт не сдастся, хотя и остался один. Но прежде он имел какую-то поддержку от людей Дрезберга, поэтому я держала руку на «смит-и-вессон», лежавшем в кармане куртки.

Левой рукой я бросала палки собаке. Она не ленилась, как бы далеко они ни отлетали, а приносила их, демонстрируя свою хорошую форму. Растратив некоторое количество своей избыточной энергии, Пеппи унялась, и мы долго сидели, глядя на воду, а я все еще держала правую руку на рукоятке револьвера.

Какой-то частью своего мозга я понимала, что должна придумать способ и перехватить инициативу у Гумбольдта, ибо не могу ходить всю оставшуюся жизнь, держа руку в кармане. Я могла пойти к Рону Каппельману и затеять с ним перепалку, чтобы выяснить, как много он разузнал для Юршака о моем расследовании. Возможно, он даже знал, как добраться до Гумбольдта.

Но все планы казались настолько несбыточными, что веки мои отяжелели, а мозг затуманился, утомленный размышлениями. Даже мысль о том, чтобы встать и пойти к машине, требовала больших сил, чем у меня оставалось. Я могла просидеть так, глядя на волны, до весны, если бы Пеппи не проголодалась и не начала толкать меня под руку носом.

– Ты ни при чем, – успокоила я ее. – Золотистые охотничьи собаки не виноваты в выходках своих соседей. Они не обязаны заботиться о них до самой смерти.

Пеппи радостно согласилась со мной, высунув язык. Что бы я ни говорила, все было прекрасно, пока сопровождалось действиями. Мы пошли обратно к автомобилю… или я пошла, а Пеппи, ликуя, пританцовывала вокруг меня, описывая круги и не будучи уверена, что я не заблужусь и не впаду в ступор.

Как только мы вернулись домой, появился мистер Контрерас, неся чистое белье и полотенца Лотти. Я поблагодарила его, но тут же заявила, что хочу побыть одна.

– Я также хотел бы оставить собаку на некоторое время, хорошо?

– Да, конечно, куколка, конечно. Как скажете. Ей не хватает ваших пробежек, это определенно, поэтому, вероятно, она будет рада остаться с вами, чтобы убедиться, что вы не забыли ее.

Вернувшись домой, я снова позвонила Кэролайн, но или было еще рано, или она все еще не хотела говорить со мной. Удрученная, я села за пианино и подобрала арию «Чио-Чио-сан». Это была любимая ария Габриелы, и сегодня она, как никогда, соответствовала моему печальному меланхоличному настроению. Я наиграла ее, а потом пропела, почувствовав, как слезы скорби жгут мои веки.

Когда зазвонил телефон, я сильно вздрогнула, хотя была уверена, что это звонит Кэролайн, пожелавшая наконец поговорить со мной.

– Мисс Варшавски? – зазвучал дребезжащий голос дворецкого Гумбольдта.

– Да, Антон? – Мой голос был спокойным, но прилив адреналина согнал с меня меланхолию, как солнечный луч – туман.

– С вами хотел бы поговорить мистер Гумбольдт. Пожалуйста, подождите.

В его голосе послышалось какое-то холодное неодобрение. Возможно, он решил, что Гумбольдт хотел сделать меня хозяйкой своего дома, и опасался, ибо я принадлежала к слишком низкому сословию, чтобы меня пускали на Роэноук.

Прошла минута или около того. Я пожелала, чтобы Пеппи подошла к телефону и выступила в качестве моей секретарши, но ей это было неинтересно. Наконец густой баритон завибрировал в телефонной трубке:

– Мисс Варшавски, я был бы очень благодарен, если бы вы нанесли мне визит сегодня вечером. У меня есть некто, с кем вам было бы обидно не встретиться.

– Давайте прикинем, – ответила я. – Дрезберг и Юршак находятся в госпитале. Трой под арестом. Рон Каппельман совсем не интересен мне. Кто же остается?

Он дружески расхохотался, желая показать, что непредвиденные осложнения в понедельник превратились теперь просто в неприятные воспоминания.

– Вы, как всегда, прямолинейны, мисс Варшавски. Уверяю вас, вы не станете мишенью, если нанесете мне визит вежливости.

– Ножи? Подкожная инъекция? Цистерны с химикатами?..

Он снова засмеялся:

– Позвольте только заметить, что вы будете сожалеть, если не встретитесь с моим гостем. Я пошлю за вами автомобиль в шесть.

– Вы очень добры, – ответила я церемонно, – но я предпочитаю приехать сама. И захвачу с собой друга.

Мое сердце бешено колотилось, когда я повесила трубку. Дикая догадка сверкнула в моем уме. У него в заложниках Кэролайн или Лотти. Я не могла связаться с Кэролайн, но позвонила Лотти в клинику. Когда она подошла к телефону, удивленная моей неугасающей привязанностью, я объяснила ей, куда собираюсь.

– Если ты не услышишь обо мне в семь, позвони в полицию. – Я дала ей номера Бобби – домашний и в полицию.

– Ты собираешься туда не одна? – обеспокоенно спросила Лотти.

– Нет-нет. Я беру друга.

– Вик! Надеюсь, не этого надоедливого старика? От него больше беспокойства, чем помощи.

Я засмеялась:

– Нет, в общем, я согласна С тобой. Я возьму кого-нибудь надежного и спокойного.

Только после того как я обещала позвонить ей сразу же, как покину дом на Роэноук, она согласилась, чтобы я поехала без полицейского эскорта. Когда она повесила трубку, я обернулась к Пеппи:

– Пойдем, дитя. Нанесем визит в логово богатства и власти.

Собака выразила свою заинтересованность, как всегда перед любой предстоящей экспедицией. Она следила за мной, навострив уши, пока я в последний раз проверяла свой «смит-и-вессон», а затем понеслась вниз по лестнице впереди меня. Мы ухитрились выбраться наружу без напутствий мистера Контрераса. Должно быть, он был на кухне и готовил ужин.

Я осторожно осмотрелась вокруг, чтобы удостовериться, что нигде не ждет западня и никто не притаился в засаде. Пеппи прыгнула на заднее сиденье «шеви», и мы направились на юг.

Швейцар на Роэноук встретил меня с той же приветливой учтивостью, что и в первый мой визит. Очевидно, Антон не сообщил ему, что я представляю угрозу для общества. А может, воспоминание о моих пятидолларовых чаевых перевесило все грязные измышления, шедшие с тринадцатого этажа.

– Собака сопровождает вас, мадам?

Я улыбнулась:

– Мистер Гумбольдт ждет ее.

– Очень хорошо, мадам.

Он подвел нас к лифту и поручил Фреду.

Я с уверенной грацией двинулась к маленькому сиденью в глубине кабины. Пеппи мгновенно заняла место у моих ног, довольно живописно свесив язык и тяжело дыша. Она не привыкла к лифтам, но ступила по неустойчивому полу с невозмутимостью чемпиона. Когда мы вышли, она обнюхала мраморный пол вестибюля и насторожилась, поглядывая на меня и Антона, распахнувшего перед нами резную деревянную дверь.

Он холодно взглянул на Пеппи:

– Мы предпочитаем не пускать сюда собак, так как их поведение непредсказуемо и его сложно контролировать. Я попрошу Маркуса подержать ее в вестибюле, пока вы не пожелаете уйти.

Я усмехнулась:

– Неуправляемые привычки и экстравагантные поступки, похоже, совершенно в стиле вашего босса. Я не войду без нее, поэтому решайте, так ли уж сильно мистер Гумбольдт хочет видеть меня.

– Очень хорошо, мадам. – Тон его стал ледяным. – Не последуете ли вы за мной?

Гумбольдт в библиотеке перед камином пил из бокала резного стекла виски с содовой, насколько я могла видеть. Мои внутренности перевернулись, пока я наблюдала за ним, и гнев обуял меня. Я задрожала.

Гумбольдт строго посмотрел на Антона, завидев собаку, занявшую место у моей левой пятки, но дворецкий невозмутимо проговорил, что я отказалась встретиться с ним без нее. Гумбольдт немедленно перестроился, любезно поинтересовался, какая у нее кличка, и похвалил ее экстерьер. Однако Пеппи почувствовала его нерасположенность и не проявила дружелюбия. Я нарочно обошла с ней комнату, приглашая обнюхать все углы. Даже приподняла тяжелые парчовые шторы, откуда открывался вид на озеро: там не было места, чтобы спрятаться снайперу.

– Я ожидала пулеметной очереди, – сказала я, опуская штору. – Не уверяйте меня, что моя жизнь отныне будет протекать монотонно.

Гумбольдт издал густой короткий смешок:

– Вас ничто не волнует, мисс Варшавски? В таком случае вы и в самом деле самая замечательная молодая женщина.

Я села в кресло лицом к Гумбольдту. Пеппи встала у моих ног и, опустив хвост, с интересом посматривала то на него, то на меня. Я погладила ее по голове, и она, не расслабляясь, села на задние лапы.

– Ваш тайный гость еще не прибыл?

– Мой гость задерживается. – Он хихикнул. – Полагаю, мы могли бы немного поболтать для начала. Нет необходимости форсировать появление моего гостя. Виски?

Я покачала головой:

– Ваши знатные погреба наводят меня на мысли о постоянном увеличении ваших доходов. Я не могу позволить себе привыкнуть к этому.

– Но вы могли бы, мисс Варшавски. Вы могли бы, понимаете, если бы прекратили носиться с этим огромным грузом на плечах.

Я откинулась в кресле и скрестила ноги:

– А вот это просто недостойно вас. Я ожидала более триумфального или, по крайней мере, более утонченного подхода.

– Хорошо, хорошо, мисс Варшавски. Вы слишком опрометчивы, чтобы остро реагировать на все в течение такого длительного времени.

– Да, полагаю, что меня ждет автокатастрофа где-нибудь на дороге. Но вы можете предупредить меня прямо сейчас, здесь, должна ли я избегать ваших мелкокалиберных пуль всю оставшуюся жизнь.

Он не позволил себе рассердиться.

– Недавно, мисс Варшавски, вы уделили огромное внимание моим делам. Я верну вам сторицей и уделю внимание вашим.

– Держу пари, что мои поиски были намного более волнующими, чем ваши. – Я держала ладонь на голове Пеппи.

– Возможно, у нас разные представления о том, что может показаться более волнующим. Например, мне было очень интересно узнать, что вы должны пятьдесят тысяч долларов за свою квартиру и что вам нелегко оплатить ваши закладные.

– О Боже, Густав! Не собираетесь ли вы приняться за старое? «Я помогу вам найти банк, чтобы мы могли выкупить… ваши закладные и так далее…» Это очень скучно.

Он продолжал так, будто я не перебивала его:

– Ваши родители умерли, понимаю. Но у вас есть хорошая подруга, которая стала для вас близкой, как мать. По-моему, это доктор Шарлотта Хершель, не правда ли?

Я так сильно сжала пальцы, лежавшие на голове у Пеппи, что бедняга взвизгнула.

– Если что-нибудь случится с доктором Хершель… что-нибудь, начиная… от спустившейся шины и кончая тривиальным разбитым носом, вы будете мертвы в течение ближайших двадцати четырех часов. Это неумолимое пророчество.

Он издал бодрый смешок:

– Вы так энергичны, мисс Варшавски, что воображаете, будто каждый способен быть столь же энергичен, как вы. Нет, меня больше волнует медицинская практика доктора Хершель. Сможет ли она сохранить свою лицензию?

Он ждал моей реакции, но мне удалось взять себя в руки и остаться спокойной. Я лишь схватила «Нью-Йорк таймс» с маленького, стоявшего между нами столика и пролистала его до спортивного раздела.

– Вы не любопытны, мисс Варшавски? – наконец поинтересовался он.

– Не особенно. Я имею в виду, что существует много бросающих в дрожь вещей, которые вы могли бы устроить и не расходовать лишнюю энергию, занимаясь конкретно каждым, с кем вы столкнулись на этот раз.

Он со стуком поставил бокал с виски на столик и подался вперед. Пеппи зарычала. Я опять положила руку на ее голову, как бы сдерживая.

Трудно представить, что золотистая охотничья собака способна наброситься на кого-то, но если вы не любите собак, то можете и не знать этого.

Он не отводил глаз от Пеппи:

– Итак, вы готовы пожертвовать своим домом и карьерой доктора Хершель ради своей упрямой гордости?

– Что вы хотите, чтобы я сделала? – спросила я раздражаясь. – Лечь на пол, брыкаться и визжать? Готова поверить, что вы преуспели на пути к власти и в делании денег, а также всего остального куда больше, чем я. Хотите ткнуть меня носом в это, несмотря на то что я ваш гость? Только не ждите от меня, чтобы я действительно испугалась этого.

– Не спешите с выводами, мисс Варшавски, – жалобно произнес он. – Вы не останетесь без выбора. Вы просто не желаете услышать, каков этот выбор.

– Хорошо, – весело улыбнулась я. – Скажите мне об этом.

– Пусть ваша собака сначала ляжет.

Я сделала Пеппи знак рукой, и она послушно опустилась на пол, но задние лапы ее были напряжены – в любую минуту она готова была к прыжку.

– Я только перебираю возможности. Вы не должны так быстро реагировать на первую же. Это только один сценарий, понимаете? Ваша закладная и лицензия доктора Хершель. Существуют и другие. Вы могли бы оказаться способной выплатить этот долг, и у вас осталось бы еще достаточное количество денег на более подходящий автомобиль, чем этот старый «шеви». Я ведь размышлял надо всем этим. Что вы предпочли бы водить, если бы имели возможность поменять машину?

– Черт возьми, я не знаю, мистер Гумбольдт. Я об этом не задумывалась. Возможно, мне подошел бы «бьюик».

Он вздохнул, словно огорченный отец:

– Вы должны выслушать меня серьезно, молодая леди… или очень скоро вы обнаружите, что у вас нет выбора.

– Хорошо, хорошо, – ответила я. – Я бы хотела ездить на «феррари»… Итак, вы обещаете мне собственный дом, спортивный автомобиль и охранную лицензию доктора Хершель. Чего бы вам хотелось от меня в благодарность за такую щедрость?

Он победно улыбнулся, потому что, вероятно, подумал, что прав: на каждого можно надавить или каждого купить.

– Доктор Чигуэлл. Старательный, прилежный человек, но, увы, не обладает огромным дарованием. К несчастью, наличие доктора на промышленном предприятии не обеспечивает кому-либо доступа к врачам уровня доктора Хершель.

Я отложила газету и перестала гладить собаку, чтобы показать, что я вся внимание.

– Он годами хранил некоторые записи, касающиеся наших служащих на «Ксерксесе». Без моего ведома, разумеется. Я не могу уследить за всеми деталями в масштабах империи Гумбольдта.

– Вы и Рональд Рейган, – промурлыкала я сочувственно.

Он бросил на меня подозрительный взгляд, но я сохраняла на своем лице выражение живейшего интереса.

– Я только недавно узнал об этих записях. Информация в них содержится бесполезная, потому что в целом она неточна. Но в плохих руках эти записи могут выглядеть более опасными для «Ксерксеса». Мне трудно будет доказать, что все данные, которые он собирал, были неправильными.

– Особенно за двадцатилетний период, – уточнила я. – Но если бы вы получили эти записи, вы отдали бы мне мою закладную? И перестали бы угрожать доктору Хершель?

– Это была бы своего рода премия для вас, вместо того чтобы ожидать всех тех ужасов, с которыми вы встретитесь благодаря помощи некоторых моих слишком усердных друзей.

Он полез в карман пиджака и вынул листок бумаги, чтобы показать его мне. Небрежно взглянув на цифру, я швырнула листок на столик. Моя невозмутимость требовала усилий: документ подтверждал мое преимущественное участие в долях прибыли «Гумбольдт кэмикел». Я снова взяла «Таймс» и углубилась в краткие фондовые сводки.

– Вчера они поднялись на сто один и три восьмых. Премия в двести тысяч долларов без всяких усилий с моей стороны. Я потрясена.

Откинувшись в кресле, я прямо посмотрела на него.

– Сложность в том, что можно было бы удвоить эту цифру, просто застрелив вас. Если бы деньги были так важны для меня. Однако это не так. И забудьте о записных книжках, ибо они уже побывали в руках у адвоката и у группы медицинских специалистов. Вы погибли. Я не знаю, во сколько вам обойдется судебный процесс, но, вероятно, полбиллиона – не слишком далекая от реальности сумма.