Текст книги "Смертельный удар"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава 35
РАЗГОВОР У БУКИНГЕМСКОГО ФОНТАНА

Был уже двенадцатый час, когда его громилы перестали сопровождать меня на выходе из этого гадюшника, и пришло время связаться с молодым Артом. Я была неподалеку от своего офиса, но мне хотелось освежиться после посещения Гумбольдт-Билдинг. Я заплатила свои кровные восемь долларов за привилегию быть припаркованной возле его логова в течение часа и оставила свою машину в подземном гараже.

Я совсем забыла про вторжение мистера Контрераса в мой офис в пятницу вечером. Он основательно поработал над дверью. Сначала он выбил отверстие в стекле, чтобы добраться до замка и открыть изнутри. Когда он обнаружил, что там запираемая ключом глухая задвижка, он методично вырубил все дерево вокруг нее и вытащил болт из петли. Увидев размеры содеянного, я заскрежетала зубами, но не упомянула об этом, когда позвонила ему. Было проще договориться с кем-нибудь о починке, чем выдержать поток его раскаяний, и уж точно гораздо легче прибегнуть к посторонней помощи, чем наблюдать за мучениями мистера Контрераса в надежде восстановить задвижку.

Арт подошел к телефону взволнованный. Он говорил со своим отцом, но потребовал от меня заверения, что я сознаю, насколько я ему обязана. С ним, то есть с отцом, очень трудно договариваться, сказал молодой Арт. Это просто пытка, как он выразился. Ох да, он заставил его согласиться прийти к фонтану, хотя тот сказал, что не сумеет сделать это раньше двух тридцати. Его пришлось долго уговаривать – отец невероятно давил на сына, чтобы выяснить, где мальчик скрывается. Словом, если бы я имела хоть малейшее представление о том, как трудно противостоять большому Арту, я, возможно, отнеслась бы к его сыну с большим уважением.

– И еще, не можете ли вы подыскать для меня место получше, чем это? Этот пожилой человек не может оставить меня одного. Он обращается со мной как с ребенком.

Я отвечала более спокойно, чем когда уходила:

– Если вы все еще желаете пойти в какое-то другое место, то у меня нет никаких возражений. Я подумаю, смогу ли я организовать для вас что-нибудь у Мюррея Райерсона из «Геральд стар». Я поговорю с ним после обеда. Конечно, в обмен он захочет какую-нибудь историю…

Я повесила трубку под его пронзительный выкрик: я-де должна обещать, что его имя не попадет в газеты, но я и без того воздержалась бы от упоминания его имени, когда позвонила Мюррею.

– Ты понимаешь, Варшавски, ты – то же самое, что геморрой в заднице, – начал Райерсон вместо приветствия. – Ты даже не проверяешь свою службу ответа. Я оставил около десяти сообщений в течение уик-энда. Что ты сделала с дамой Чигуэлл? Загипнотизировала, что ли? Она не хочет разговаривать с прессой и уверяет, что ты можешь ответить на все вопросы, которые мы задаем ей относительно ее брата.

– Это указание я получила от мисс Чигуэлл по почте, – ответила я, удивленная и обрадованная. – Загляни-ка все-таки в справочнику и пособия для сыщиков и получишь несколько хороших советов, как сделаться невидимым или проникать в мысли другого человека и так далее. У меня просто никогда не было шанса попробовать это прежде.

– Верно, хитрая задница, – сдался он. – Ты готова наконец открыть все это жителям Чикаго?

– Ты сказал, что не нуждаешься во мне и что получишь всю информацию от своих людей на «Ксерксесе». Однако я хочу поговорить с тобой кое о чем, неизмеримо более волнующем, а именно о своей жизни. Или о ее возможном конце.

– Это старо. Мы уже закрыли эту тему на прошлой неделе. На этот раз ты должна будешь раскрыть все карты, чтобы заставить нас волноваться.

– Хорошо, будь по-твоему. Твое желание может исполниться. Есть несколько крупных хищников, которые охотятся за мной.

Я следила за стайкой голубей, дравшихся за место на подоконнике. Выносливые грязные городские птицы, несомненно, лучшее украшение для моего офиса, чем подлинники Наста и Домвера.

– Почему ты снова говоришь мне об этом? – подозрительно потребовал он.

По железной дороге Уобош прогрохотал поезд. Голуби моментально вспорхнули – из-за вибрации здание сотряслось, – но спустя минуту снова вернулись на подоконник.

– На случай, если я не переживу эту ночь, мне нужен тот, кто пойдет по моему следу, чтобы узнать, где меня взяли. Я бы хотела, чтобы этой личностью был ты, так как ты скорее способен вообразить злых демонов, чем полицейские, но беда в том, что мне необходимо поговорить с тобой до часу тридцати.

– А что случится в час тридцать?

– Я пойду одна вниз по Мейн-стрит, прихватив свой шестизарядный кольт.

После нескольких очередных попыток с его стороны узнать, на самом ли деле его помощь так безотлагательна, я заявила, что кладу трубку, и Мюррей согласился встретиться со мной в полдень у редакции за сандвичем.

Прежде чем я покинула офис, я разобрала почту, выбросила все, кроме счета от одного из клиентов, для которого провела финансовые расследования, а затем вызвала приятеля, чтобы заменил дверь моего кабинета. Он сказал, что сделает ее в среду после обеда.

Так как было уже около двенадцати, я направилась на север к Ривер. Воздух сгустился до легкой измороси. Несмотря на ужасные предупреждения Лотти, мои плечи чувствовали себя вполне пристойно. Еще пара дней и, если я выдержу схватку с Густавом Гумбольдтом, я снова смогу начать бегать.

«Геральд стар» размещалась напротив «Санди таймс» с южной стороны Чикаго-ривер. Большинство этих мест уже становятся суматошными, поскольку заполняются претенциозными маленькими ресторанчиками, но у Карла по-прежнему подавали газетчикам непритязательный сандвич. Там было полно киосков, и несколько столиков втиснули в грязное каменное здание на Уоркер, в том месте, где эта улица проходит под эстакадой через реку.

Мюррей примчался через несколько минут после меня – при тусклом освещении в кафе дождевые капли сверкали в его рыжих волосах. Люси Мойнихен, дочь Карла, которая заняла место отца после его смерти, была влюблена в Мюррея. Она провела нас сквозь толпу посетителей и устроила за столиком в глубине зала, задержавшись подле на несколько минут, чтобы перекинуться с Мюрреем парой фраз. У них были общие воспоминания – он проиграл ей на прошлой неделе баскетбольное пари.

Жуя гамбургер, я поведала ему о многом из того, что проделала за последние три недели. При всей своей эксцентричности и самонадеянности Мюррей – внимательный слушатель, который впитывал информацию буквально всеми порами. Говорят, что человек запоминает только тридцать процентов из того, что ему рассказывают, но я бы не отнесла это насчет Мюррея.

Когда я закончила свой рассказ, он сказал:

– Хорошо. Ты влипла. У тебя есть друг детства, который желает, чтобы ты нашла того, кто убил твою подругу, есть молодой Юршак и эта странная химическая компания. И может быть, еще Мусорный король. Будь осторожна, если к делу причастен Стив Дрезберг. Этот мальчик играет наверняка. Я могу узнать, связан ли он с Юршаком, но какое отношение имеет ко всему этому Гумбольдт?

– Хотела бы я знать. Юршак ведет его страхование, что не является таким уж большим преступлением, коли он просто делает на этом денежные махинации, но я не в состоянии узнать, что Гумбольдт делает для Юршака. – Ускользающее воспоминание, которое я пыталась вызвать в своем уме в субботу, всплыло и Опять исчезло.

– Что? – подозрительно потребовал Мюррей.

– Ничего. Мне показалось, что я что-то вспомнила, но я совершенно не могу ухватить это. Но я хочу знать, почему Гумбольдт лжет о Джое Пановски и Стиве Ферраро. Это должно быть что-то действительно важное, потому что, когда я пришла в его офис сегодня полюбопытствовать об этом, меня выдворили какие-то ненормальные обезьяны из его охраны.

– Возможно, ему просто не хочется, чтобы ты вертелась возле него, – нарочно предположил Мюррей. – Бывают времена, когда мне тоже хочется иметь охраняющих меня обезьян, чтобы избавиться от тебя.

Я шутливо стукнула его кулаком, но он перехватил мою руку и на мгновение задержал в своих:

– Давай, Варшавски. Здесь пока еще нет истории. Просто измышления, которые я не могу опубликовать. Почему мы сегодня обедаем вместе?

Я вытащила руку из его цепких пальцев:

– Я веду определенное расследование. Когда я получу какие-то результаты, я, может быть, получу некое представление, почему Гумбольдт лжет, но непосредственно сейчас я иду на встречу с Артом Юршаком-старшим. Я получила главную дубинку, чтобы воздействовать на него, поэтому надеюсь, что он выложит мне все, что знает. Именно в этом и заключается то, чего я хочу от тебя. Если я каким-либо образом исчезну, поговори с Лотти, Кэролайн Джиак и молодым Юршаком. Эти трое могут дать тебе ключ.

– Насколько серьезно ты расцениваешь тот факт, что находишься в опасности?

Я наблюдала, как Мюррей осушил очередную пивную кружку и попросил третью. Он весит двести сорок или двести пятьдесят – и может поглощать все это. Я остановилась на кофе: мне хотелось, чтобы моя голова была ясной на период встречи с Юршаком.

– Серьезнее, чем мне хотелось бы. Кто-то оставил меня помирать в болоте пять дней назад. В пятницу двое из тех же в капюшонах поджидали меня у дверей моей квартиры. А сегодня Густав Гумбольдт сказал нечто странное, словно Питер О’Тул, пытавшийся заставить своих ребят одолеть Бекет. Так что это вполне реально.

Конечно, Мюррею не терпелось узнать о дубинке, которую я собиралась занести над Юршаком, но я твердо решила, что не позволю ему сделать это достоянием публики. Мы спорили до часа пятнадцати, потом я встала, положила пятерку на стол и вышла. Мюррей кричал мне вслед, но я надеялась попасть на автобус прежде, чем он выскочит из кафе и догонит меня.

Сто сорок седьмой автобус уже закрыл двери, когда я сошла с последней ступеньки. Исключительно человеколюбивый водитель открыл их, когда увидел, что я бегу по тротуару, и я успела вскочить на подножку. Арт назначил встречу на два тридцать вместо двух, и я успевала, но мне хотелось удостовериться, что он не появится раньше с неким вооруженным эскортом. Я совсем не знала молодого Арта и не могла доверять ему: он мог и солгать мне о том, что сумел одурачить отца. Или, может, и сам большой Арт не доверяет своему ребенку и не принял во внимание его россказни. На всякий случай я хотела опередить их и обнаружить ловушку.

Я поднялась до Джексон-стрит и прошла три квартала к востоку, дойдя до фонтана. Летом Букингемский фонтан является достопримечательностью прибрежной полосы. В это время года его скрывает зелень деревьев и окружают толпы туристов. Зимой, посреди ковра из опавшей листвы, спящий – воду отключают, – он представляет хорошее местечко для беседы. Немного людей посетило его в тот день, и все, кто там находился, были доступны взору.

Под пасмурным зимним небом Грант-парк обезлюдел. Пустые пакеты из-под картофельных чипсов и битые бутылки из-под виски валялись в опавшей листве, являясь единственными признаками человеческого присутствия. Я отошла к розарию, что был разбит с южной стороны фонтана, присела на постамент одной из статуй, стоявших вокруг. Засунув «смит-и-вессон» в карман куртки, я держала большой палец на предохранителе.

Легкая прохлада стояла в воздухе после полудня. Несмотря на относительно теплый воздух, я ощутила холод от сидения в сырости. Я не надела перчаток, чтобы держать оружие в готовности, но к тому времени, когда появился Юршак, мои пальцы так закоченели, что я сомневалась, смогу ли стрелять.

Около трех пятнадцати на Лейк-Шор-Драйв остановился лимузин, из которого высадился член городского управления со своим напарником. Лимузин двинулся вверх к Монро, где развернулся, и проехал, чтобы остановиться поблизости от фонтана. Когда я удостоверилась, что никто не появился, чтобы держать меня под прицелом, я встала со своего сиденья и вернулась в парк.

Юршак осматривался вокруг, ища своего сына. Он не обратил на меня никакого внимания, пока вдруг не понял, что говорить с ним собираюсь я.

– Арт не смог прибыть, мистер Юршак, он прислал меня. Я – Варшавски. Думаю, вы слышали мое имя от вашей жены. Или от Густава Гумбольдта.

Юршак был одет в черное кашемировое пальто, застегнутое до подбородка. В его лице, оттененном черными волосами, я увидела несомненное сходство с Кэролайн: те же высокие округлые скулы, короткий нос, удлиненная верхняя губа. Даже его фиалковые глаза были такими же, только немного поблекшими с возрастом, но отличались чистой голубизной, которую не часто увидишь. Он казался больше похожим на нее, чем на молодого Арта.

– Что вы сделали с моим сыном? Где вы его держите? – требовательно начал он охрипшим голосом.

– Он пришел ко мне в субботу, опасаясь за свою жизнь… утверждал, будто вы сказали его матери, что он для вас умер, коли позволил мне заполучить отчет, который вы сделали по «Ксерксесу» для «Маринерз рест». Он сейчас в безопасности. Я хочу поговорить с вами не о вашем сыне, а о вашей дочери. Возможно, вы пожелаете сказать вашему спутнику, чтобы он отошел в сторону, пока мы поговорим.

– О чем вы говорите? Арт – мой единственный ребенок! Я требую, чтобы вы отвезли меня к нему немедленно, или я вызову полицию, причем быстрее, чем вы сумеете моргнуть.

Его губы сжались в линию, изобличая упрямство и разгневанность, которую я тысячу раз наблюдала на лице Кэролайн.

Арт был влиятелен в Чикаго еще до того времени, когда я поступила в колледж. Даже без его клики, контролирующей городской совет, нашлось бы достаточно полицейских, обязанных благосклонности Юршака. Любой из них был бы счастлив арестовать меня, если бы он того захотел.

– Вернитесь в памяти на четверть века назад, – тихо сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не прервался. – Дочери вашей сестры… солнечный полдень… ваша племянница танцует для вас, пока муж сестры на работе. Вы не могли забыть, что вы значили в жизни этих двух девочек.

Выражение его лица, такого же подвижного, как у Кэролайн, сменилось от ярости к страху. От ветра его щеки покраснели, но под этой краснотой проступала посеревшая кожа.

– Прогуляйся, Мени, – сказал он коренастому мужчине, стоявшему рядом с ним. – Иди в машину. Я вернусь через пару минут.

– Если она угрожает вам, Арт, я должен остаться.

Юршак покачал головой:

– Всего лишь кое-какие старые семейные проблемы. Я решил, что это имеет отношение к бизнесу, когда попросил вас с ребятами сопровождать меня. Ступай вперед, сядь в машину, один из нас должен находиться в тепле.

Коренастый мужчина пристально посмотрел на меня. Он, вероятно, решил, что выпуклость в моем кармане создают перчатки или записная книжка, и повернул к лимузину.

– Ладно, Варшавски, чего вы хотите? – прошипел Юршак.

– Целый букет ответов. В обмен на эти ответы я не допущу, чтобы тот факт, что вы соблазнили дочь родственников, которая является вашей племянницей, попал в газеты.

– Вы ничего не можете доказать.

Он не сдавался, но и не пытался уйти.

– Оставим это, – раздраженно сказала я. – Эд и Марта рассказали мне всю историю прошлым вечером. И ваша дочь так похожа на вас, что доказать это будет очень легко. Мюррей Райерсон из «Геральд стар» сделает это в две минуты, если я попрошу его, или хотя бы Эди Гибсон из «Триб».

Я направилась к одной из металлических скамеек, примостившихся в конце аллеи у фонтана.

– Мы должны о многом поговорить. Поэтому вам тоже стоит устроиться поудобней.

Я перехватила его взгляд, направленный на лимузин.

– Даже не помышляйте об этом! У меня оружие, я умею им пользоваться, и если ваши мальчики прикончат меня, Мюррей Райерсон знает, что я пошла на встречу с вами. Садитесь и давайте разберемся со всем этим.

Он пошел за мной, опустив голову, его руки в карманах дрожали.

– Я ничего не признаю. Я думаю, что вы погорячились, но если пресса вонзит зубы в историю, подобную этой, они уничтожат меня одними только косвенными намеками.

Я изобразила подобие очаровательной улыбки:

– Все, что вы должны были бы сделать, это заявить, что я шантажирую вас. Конечно, я предъявила бы фото Кэролайн, а они взяли бы интервью у ее матери и так далее, но вы можете еще сделать попытку. Теперь давайте посмотрим…

У нас так много семейных дел, что коли говорить о них, то даже не знаю, с чего начать. С закладной Луизы Джиак, или с меня, погибающей в трясине Мертвого озера, или с Нэнси Клегхорн?

Я говорила, как бы раздумывая, но продолжала наблюдать за ним краешком глаза. Он, как мне показалось, впал в раздражение при упоминании имени Нэнси, а не Луизы.

– Я знаю! Тот отчет, который вы подготовили для «Маринерз рест» по «Ксерксесу»… Вы играли первую скрипку по вопросам страховки, не так ли? Что они делают – платят вам по большему тарифу, чем положено, чтобы вы могли прикарманить разницу? И какое это будет иметь значение, если кто-то разоблачит вас? Это не погубит вашу репутацию в глазах общественности. Вас обвиняли и в худшем, однако переизбрали снова.

Неожиданно воспоминание, которое ускользало от меня после того, как я поговорила с Кэролайн в субботу, всплыло на поверхность: миссис Пановски стоит в дверях и говорит о своих финансовых бедах и о том, что Джой не оставил никакой страховки. Может быть, он не подписывал контракт. Но «Ксерксесу» было выгодно, подумала я, не обеспечивать страхование жизни. Правда, возможно, дело было в том, что он уже не работал в компании, когда умер, и ему не должны были бы платить. Как бы там ни было, это требовало выяснения.

– Когда умер Джой Пановски, почему его семье не выделили никакой страховки?

– Я не понимаю, о чем, черт возьми, вы говорите.

– Джой Пановски. Он работал на «Ксерксесе». Вы их доверенное лицо по страхованию, поэтому должны знать, почему служащий не получает посмертную страховку.

Неожиданно мне показалось, что его как будто скрутило изнутри. Я бешено соображала, пытаясь развить преимущество натиска постановкой острых вопросов. Но у него был большой опыт в борьбе с критикой. Он мог заявить, что реально у меня на него ничего нет. Он снова обрел равновесие, чтобы держаться бодро и упрямо все отрицать.

– Хорошо. Оставим это. Я могу достаточно быстро все выяснить, если поговорю с курьером или с другими служащими. Давайте вернемся к Нэнси Клегхорн. Она видела вас вместе с Дрезбергом в вашем офисе, и вы знаете, так же как и я, что специальный уполномоченный по страхованию не позволит вам держать лицензию, если вы якшаетесь с шайкой воров.

– Да хватит вам, Варшавски! Я не знал, кто такая ваша Клегхорн, пока не прочитал в газетах, что она покончила с собой. Я имею право разговаривать с Дрезбергом время от времени – он делает много для моего района, а я член городского управления. Я не могу позволить себе быть утонченной дамой, затыкающей нос при запахе гнили. Специальный уполномоченный не станет и раздумывать над этим, не говоря уже о том, чтобы разбираться.

– Поэтому вас не волнует, что станет известно, что вы с Дрезбергом встречались в вашем офисе?

– Докажите это.

Я сказала, зевая:

– А как, вы думаете, я услышала об этом? Конечно, был свидетель. Тот, кто еще жив.

Даже это не потрясло его, и мне не удалось ничего выпытать у него. Когда беседа закончилась, я чувствовала себя не только расстроенной, но и слишком неопытной для недобросовестной сделки. Арт имел куда больше опыта, чем я. Я прямо чувствовала, как говорю, скрипя зубами: «Ну погоди, Блэк Джек, я доберусь до тебя в конце концов!»

Но вместо этого я сказала, что буду с ним в контакте.

Я пошла от него в сторону шоссе. Перебежав через дорогу перед проходившим транспортом, я понаблюдала за ним с противоположной стороны. Он долго стоял, смотря в никуда, затем покачал головой и направился к лимузину.

Глава 36
ПЛОХАЯ КРОВЬ

Я развернула свой автомобиль и поехала к Лотти. Все, чего я добилась от встречи с Юршаком, так это информация, что он занимался махинациями, ведя страхование для «Ксерксеса». А также кое-что еще, очень важное, что отразилось в выражении его лица. Но я так и не поняла, что это было. Мне нужно немедленно выяснить это, прежде чем все те, кто зол на меня, сойдутся сразу все вместе и отправят меня на вечный покой. Безотлагательность предстоящего скрутила мой желудок и заморозила мозги.

На главных улицах деловой части города движение уменьшилось – час пик прошел. В ушах у меня звенела угроза, произнесенная Гумбольдтом этим утром. Я осторожно вела машину в февральском сумеречном свете, пытаясь убедиться, что никто не сел мне на хвост. Я проехала по всему шоссе до Монтроуз и выехала в парк, умышленно резко свернув дважды, убедившись, что за мной не гонятся. Тогда я поехала обратно, к дому Лотти.

Меня не удивило, что я добралась раньше, чем она. Чтобы обслуживать еще и работающих матерей, Лотти вечерами по большей части не закрывала клинику до шести. Я сбегала за продуктами – в благодарность за ее гостеприимство. Я решила приготовить обед и снова затеяла возню с цыпленком, чесноком и оливками, как тогда ночью перед тем, как на меня напали. Я надеялась, что, заняв часть своего ума готовкой, сумею заставить его остаток прорасти идеями. На этот раз я полностью подготовила блюдо и поставила его на слабый огонь – пусть булькает.

Обнаружив, что уже почти семь тридцать, а Лотти еще не вернулась, я начала беспокоиться и подумала, а не позвонить ли мне в клинику или Максу. Неотложные дела могли задержать ее в клинике или в госпитале самое большое на час. Но она могла также стать легкой добычей для тех, кто собирался отомстить мне.

В восемь тридцать, безрезультатно позвонив в клинику и госпиталь, я отправилась на поиски. Ее автомобиль остановился перед домом, как раз когда я запирала входную дверь.

– Лотти! Я уже начала беспокоиться, – воскликнула я, устремляясь ей навстречу.

Она последовала за мной в дом медленной походкой, совсем не похожей на ее обычный проворный шаг.

– Неужели, моя дорогая? – устало спросила она. – Мне следовало помнить, как ты нервничала последние несколько дней. Не похоже на тебя, чтобы ты так терзалась из-за каких-то нескольких часов.

Она была права: это еще один признак того, что я вышла за пределы здравого смысла, занимаясь расследованием. Она неспешно вошла в квартиру, осторожными движениями сняла пальто и методично убрала его в стоявший в коридоре резной ореховый гардероб. Я провела ее в гостиную и усадила в кресло. Она согласилась выпить немного бренди – единственный напиток, который она пила, и то только тогда, когда бывала в сильном напряжении.

– Благодарю, моя дорогая. Это поможет лучше всего. – Она сбросила ботинки, а я нашла ее тапочки, стоявшие около кровати, и принесла ей. – Я провела последние два часа с доктором Кристоферсен. Она нефролог, я говорила тебе. Я показывала ей записи твоей химической компании.

Она прикончила бренди и покачала головой, когда я предложила ей еще порцию.

– Я кое-что предположила, когда заглянула в записи, но хотела, чтобы разъяснения сделал специалист.

Она открыла маленький портфельчик и вынула несколько страниц фотокопий.

– Я оставила записные книжки в сейфе у Макса в «Бет Изрейэль». Они слишком… слишком страшные, чтобы разгуливать с ними по городским улицам, где кто-то может наложить на них лапу. Это результаты, полученные Энн – доктором Кристоферсен. Она говорит, что сможет сделать полный анализ, если потребуется.

Я взяла у нее из рук страницы и увидела ровный мелкий почерк. Она ссылалась на анализы крови, приведенные на страницах записных книжек Чигуэлла, используя для примера данные по Луизе Джиак и Стиву Ферраро. Химический состав крови ни о чем мне не говорил, но выводы в конце страницы были доступны моему пониманию.

Эти записи позволяют проследить изменения в составе крови у мисс Луизы Джиак (белая, женского пола, незамужняя, одни роды) за период с 1963 по 1982 год, а также у мистера Стива Ферраро (белого, неженатого, мужского пола) – с 1957 по 1982 год. Существуют также записи для пяти сотен служащих завода «Ксерксес» «Гумбольдт кэмикел» за период с 1955 по 1982 год. Здесь зафиксированы показатели содержания креатинина, азота, мочевины, билирубина, гемоглобина и лейкоцитов и изменение этих показателей в связи с развитием дисфункции почек, печени и костного мозга. Беседа с доктором Даниэлем Петерсом, обслуживающим мисс Джиак, подтверждает, что пациентка впервые обратилась к врачу в 1984 году по требованию своей дочери. В то время он диагностировал почечную недостаточность, которая прогрессировала и могла перейти в острую стадию. Ряд осложнений не позволил мисс Джиак стать подходящей кандидатурой для трансплантации.

Анализ крови показывает, что явные нарушения работы почек имели место до 1967 года (Кр=1,9, АМК=28), затем обнаружились тяжелые нарушения в 1969 году (Кр=2,4, АКМ=30). Около 1979 года пациентка сама начала ощущать типичные симптомы: зуд, утомление, головную боль, но полагала, что это связано с климаксом, и не считала необходимым обращаться к врачу.

Далее в отчете содержались подробные выводы по Стиву Ферраро, умершему от анемии в 1983 году. А затем шло подробное описание токсических свойств ксерсина и доказано, что изменения в составе крови напрямую связаны с его воздействием.

Я прочитала документ дважды, прежде чем отложила его, и испуганно взглянула на Лотти.

– Доктор Кристоферсен проделала большую работу, обзвонила докторов Луизы Джиак и Стива Ферраро, прежде чем сделала все эти выводы. Она была шокирована… совершенно шокирована тем, что узнала. Я назвала ей имена двух пациентов, которых, как я знала, стоит проверить, и она закончила работу после обеда. По крайней мере, в случае с твоей подругой и мистером Ферраро кажется особенно очевидным, что они понятия не имели, что случилось с ними.

Я кивнула:

– Все это крайне отвратительно. Луиза начала ощущать неясные симптомы, но воспринимала их как климакс – в тридцать четыре? – но ведь она никогда не имела никаких сексуальных познаний, чтобы рассуждать об этом. Возможно, что так оно и было. Как бы то ни было, она не хотела болтать об этом на заводе. Большинство из рабочих, так же как и она, исходили из представлений, что все, что касается функций собственного тела, является постыдным и никогда не подлежит обсуждению.

– Но, Виктория! – воскликнула Лотти. – Какой во всем этом смысл? Кто, кроме сумасшедшего, способен так холодно и с каким-то умыслом хранить эти записи и не сказать ни слова никому из вовлеченных в это людей.

Я потерла лоб рукой, рана в том месте, куда меня стукнули, зажила, но я была настолько потрясена, что кровь монотонно пульсировала в голове, словно колотили барабаны в джунглях моего мозга.

– Я не знаю. – Я заразилась беспомощностью Лотти. – Я могу понять, почему они не хотят, чтобы это вскрылось теперь.

Лотти нетерпеливо покачала головой:

– А я – нет. Объясни, Виктория!

– Компенсации. Пановски и Ферраро возбудили иск по компенсационным выплатам, которые, как они были уверены, принадлежат им по праву. Они пытались открыть дело, заявив, что их заболевание явилось результатом воздействия ксерсина. Гумбольдт успешно защитил себя. Как говорит адвокат, который вел их дело, компания имела два весомых оправдания: первое, что оба парня курили и сильно пили, поэтому никто не мог доказать, что их организмы отравлены ксерсином; и второе, похожее на уловку, а именно, что их протест имел место до того, как стало известно о токсичности ксерсина. Именно поэтому…

Мой голос вдруг пресекся. Закавыка с отчетом Юршака для «Маринерз рест» стала поразительно ясна мне. Он помогал Гумбольдту скрывать высокие показатели смертности и заболеваемости на «Ксерксесе», чтобы получить выгодные расценки от держателя страхования. Я могла представить еще пару различных способов, к которым они могли бы прибегнуть в этих целях, но наиболее вероятным казалось то, что они добились выгодного соглашения с «Маринерз рест», чем предлагали своим служащим. Служащим было сказано, чтобы они не рассчитывали на необходимые проверки или на определенные сроки госпитализации. Потом, когда приходили счета, они проходили через доверенное лицо, и он подписывал их и отсылал в страховую компанию. Я обдумала это под разными углами зрения, но эта версия была убедительной. Я встала и пошла на кухню за телефоном.

– Итак, что это, Вик?! – нетерпеливо окликнула меня Лотти. – Что ты делаешь?

Для начала я вытащила цыпленка: я забыла про обед, который, к счастью, оставила на малом огне. Оливки представляли собой обгоревшие комочки, а цыпленок, похоже, пришкварился ко дну сковороды. Определенно не самый удачный рецепт в моем репертуаре. Я попыталась соскрести смесь в мусорный бак.

– Да брось ты это, – раздраженно сказала Лотти. – Просто положи посуду в раковину и расскажи мне все остальное. Компания оспорила дело потому, что они якобы не могут отвечать за болезни тех, кто работал у них до 1975 года, когда была установлена токсичность ксерсина. Так?

– Да, за исключением того, что я не знала ни об этом открытии, ни о том, что 1975, год был критическим. И держу пари, что они заявили, будто понизили концентрацию ксерсина по всем показателям продукции и что отправили свои отчеты в Вашингтон. Те самые отчеты, что Юршак подготовил для Гумбольдта. Но анализ, сделанный ПВЮЧ на заводе, показал более высокие уровни. Мне нужно позвонить Кэролайн Джиак и выяснить…

– Но, Вик, – сказала Лотти, рассеянно отскребая цыпленка со сковороды, – ты все еще не объясняешь, почему они не хотят сказать своим рабочим, что те подвергаются воздействию вредных веществ. Если допустимый уровень не был установлен до семьдесят пятого, то какая разница, что там творилось до этого?

– Страхование, – коротко ответила я, пытаясь найти в телефонной книге номер Луизы. Ее в списке не было. Ворча, я вернулась в комнату, чтобы покопаться в адресной книге, лежавшей в моем чемодане.

Я вернулась на кухню и стала звонить.

– Единственный, кто мог сказать нам определенно, это доктор Чигуэлл, но он сейчас отсутствует. Я не уверена, что смогла бы заставить его говорить, даже если и нашла бы его. Гумбольдта он боится намного больше, чем меня.

Кэролайн ответила на пятом звонке:

– Вик, привет! Я только что уложила маму в постель. Ты можешь немного подождать? Или я перезвоню.

Я сказала ей, что подожду.

– Но ты знаешь, – добавила я Лотти, – теперь эти записи означают банкротство. Не для всей компании, а для деятельности «Ксерксеса». Хороший адвокат хватается за подобный материал, общается со служащими или их семьями, действительно едет в город. Они получат все свои решения по Менвиллу, воспользовавшись прецедентом.

Не удивительно, что Гумбольдт был в отчаянии и решил лично встретиться со мной. Его маленькой империи угрожали полукровки, метисы и мулаты. Фредерик Манхейм был прав: им должно было казаться невероятным, что следователь, начавший выяснение с Пановски и Ферраро, не откопает доказательства по поводу изменений состава крови.