Текст книги "Смертельный удар"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава 11
СКАЗКИ СЕСТРИЧКИ

Следующим утром, пока варился кофе, я просматривала газеты, и мне бросилось в глаза имя Нэнси Клегхорн. Сообщение было помещено на первой странице «Чикаго бит» и содержало объяснение, почему Нэнси вчера не отвечала по телефону. Ее тело было найдено около восьми часов вечера двумя мальчиками, которые, проигнорировав запреты властей и родителей, забрались в запретную зону в районе Мертвого озера.

Небольшой участок ныне заболоченного водного пространства и островков на нем служил теперь пристанищем перелетным птицам. Когда-то Мертвое озеро занимало значительную территорию и являлось местом кормежки и отдыха пернатых, своеобразным перевалочным пунктом для птичьих миграций, но за последнее время количество сброшенных сюда токсичных отходов так возросло, что там едва ли возможна была хоть какая-то жизнь. Однако даже при таких условиях в этих краях все еще можно было обнаружить случайного бобра или ондатру, а также цапель и других экзотических птиц.

Два мальчика однажды наткнулись там на ондатру и надеялись повстречать ее снова. У кромки воды они заметили чей-то башмак. Поскольку в округе валялось немало всякого мусора, отбросов и хлама, да к тому же было темно, им понадобилось какое-то время, чтобы сообразить, что башмак не один, то есть существует еще и нога, а значит, и тело.

Нэнси ударили по затылку. Не исключено, что ее убили сразу, но могло быть и так, что она утонула, когда ее тело бросили в водоем. Полиция не располагала какой-либо версией, объясняющей причины или мотивы убийства. Нэнси очень уважали, ее работа в ПВЮЧ заслуживала многих похвал в обществе, обеспокоенном состоянием окружающей среды, и Нэнси пользовалась авторитетом, плюс являлась поддержкой и опорой для матери и четырех братьев.

Я не спеша сварила кофе и, прихватив газету, пошла в гостиную, где перечитала сообщение шесть или семь раз. Я не узнала ничего нового. Нэнси! Мысль о том, что вчера вечером я негодовала по ее поводу и в шутку предположила, что она попала под поезд, вызвала во мне болезненный укол совести.

Неужели мое предположение, сделанное в сердцах, повлекло за собой ее смерть? Умом я понимала, что этого не может быть, но душа моя ныла.

Если бы я не предприняла эту прогулку на озеро вчера утром… Я оборвала дурацкую мысль, пришедшую мне в голову. Если бы я приковала себя цепями к телефону и провела дома все двадцать четыре часа, готовая к услугам всех друзей или телевизионщиков, я просто выпала бы из жизни. Ох, Нэнси! Я знала ее с тех пор, когда мне было шесть. В моей памяти мы обе все еще были молоды, и именно потому, что, держась вместе, мы оставались молоды, мы могли бы помешать друг другу стареть.

Я подошла к окну и выглянула на улицу. Опять пошел сильный дождь. Он лил такими потоками, что трудно было разглядеть окружающее пространство. Уткнувшись носом в оконное стекло, я скосила глаза на бегущие струйки воды, совершенно не соображая, что делать. Было только восемь тридцать – слишком рано, чтобы позвонить друзьям в газету с расспросами о том, есть ли у них какие-либо новые сведения, которые не попали в утренний выпуск. Те, кто ложится спать в три или четыре часа утра, бывают более коммуникабельны, если им дать выспаться.

Ее нашли в Четвертом полицейском участке. Я никого там не знаю: мой отец работал в Лупе и в его северо-западных предместьях, а не там, где мы жили. К тому же это было более десяти лет назад.

Покусывая кончики пальцев, я пыталась придумать, с кем бы связаться, но тут позвонили в дверь. Я решила, что это мистер Контрерас явился, чтобы пригласить меня на прогулку с собакой, невзирая на ливень, и возмутилась, продолжая неподвижно стоять у помутневшего окна. Когда звонок прозвенел в третий раз, я неохотно двинулась в прихожую с чашкой в руке и открыла дверь. Спустившись босиком на три марша, я увидела во внешнем холле две грузные фигуры. Дождевая влага блестела на их выбритых лицах, капли стекали с темных плащей, и на кафельном полу уже образовались лужицы. Старший из них произнес с мрачным сарказмом:

– Доброе утро, солнышко. Я надеюсь, мы не потревожили твой сладкий сон?

– Вовсе нет, Бобби, – радушно ответила я. – Я поднялась по крайней мере час назад. Просто я решила, что в мою дверь звонят по ошибке. Привет, сержант, – обратилась я к младшему. – Парни желают кофе?

Они проследовали мимо меня внутрь, и холодная вода с их плащей закапала на пальцы моих босых ног. В отношении Бобби Мэллори я могла бы подумать, что такая неловкость допущена умышленно. Но сержант Мак-Гоннигал всегда вел себя предельно вежливо, общаясь со мной, и не проявлял и следа враждебности.

Дело было в том, что Бобби считался ближайшим приятелем моего покойного отца по работе и в жизни. Его чувства ко мне являли собой сложную смесь из ощущений вины и недоумения. Вины за то, что, пока он продвигался по службе, мой отец оставался простым патрульным, а затем, когда отец умер, мое существование потерпело крах. Недоумение же было продиктовано тем, что из маленькой девочки, которую Бобби некогда качал на коленях, я превратилась в женщину и стала профессиональным следователем.

Сейчас он рассеянно осматривался, стоя в маленькой прихожей моей квартиры, ища глазами, куда бы положить свой мокрый плащ. В конце концов он оставил его на полу за дверью. Его жена была дотошной домохозяйкой, и Бобби приучили к строгой дисциплине. Сержант Мак-Гоннигал последовал его примеру, а затем запустил пальцы в густую вьющуюся шевелюру и стряхнул избыток воды с волос.

Я торжественно провела их в гостиную и подала кофе в кружках, не забыв положить двойной сахар в напиток, предназначенный Бобби.

– Приятно видеть вас, – вежливо начала я, когда они уселись на кушетку, – особенно в такой гиблый день. Как вы поживаете?

Бобби строго посмотрел на меня и поспешил отвести взгляд, заметив, что у меня под футболкой нет бюстгальтера.

– Я не хотел приходить сюда, однако капитан считает, что кто-то должен поговорить с тобой, и поскольку я давно знаю тебя, он решил, что это должен сделать я. Я не соглашался, но ведь он – капитан, Если ты ответишь на мои вопросы серьезно и постараешься не умничать, то дело пойдет быстро и мы оба будем довольны.

– А я было подумала, что вы с общественным поручением, – разочарованно сказала я. – Нет-нет, извините, я плохо начала. Я серьезна, как… федеральный автоинспектор. Спросите меня о чем-нибудь.

– Нэнси Клегхорн, – внушительно произнес Бобби.

– Это не вопрос, и у меня нет ответа. Я только что прочла в этой утренней газете, что ее вчера убили. Надеюсь, вы знаете об этом много больше, чем я.

– О да, – тяжело согласился он. – Мы знаем много. Например, что она умерла около шести пополудни. По заключению медицинского эксперта она скончалась от кровоизлияния в мозг, и вероятно, ударили ее около четырех. Мы знаем, что ей было тридцать шесть лет и она имела по крайней мере одну беременность, что она ела слишком много жирной пищи и однажды, уже будучи взрослой, сломала правую ногу. Я знаю, что мужчина или женщина с размером обуви «тринадцать» и шириной шага в сорок дюймов протащил ее в зеленом шерстяном одеяле до южной оконечности Мертвого озера. Одеяло это было куплено в магазине фирмы «Сиэрс» где-то на территории Соединенных Штатов в пределах между 1978-м, когда их начали выпускать, и 1984 годом, когда прекратился их выпуск. Кто-то еще, предположительно тоже мужчина, участвовал в этой прогулке, но не помогал ни тащить, ни топить…

– Прошлой ночью лаборатория, видимо, работала за сверхурочные. Не думаю, чтобы они так же старались для остальных наших граждан, умерших обычной смертью, – прокомментировала я.

Бобби не дал мне возможности взять инициативу в разговоре на себя:

– Но есть еще одна мелочь, которой я не знаю, хотя это мы выясним. У меня нет никаких соображений относительно того, кто бы мог желать ее смерти. Но, насколько я понимаю, вы выросли вместе и были хорошими подругами.

– И вы хотите, чтобы я нашла ее убийцу? Хочется думать, что ваши парни обладают необходимым профессионализмом, чтобы сделать это куда лучше, чем я.

От его взгляда мог бы упасть в обморок подчиненный-новобранец.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне.

– Я ничего не знаю.

– Я слышал другое… – Он пристально смотрел в какую-то точку над моей головой.

Я не могла понять, что он имеет в виду, но затем вспомнила, что оставляла в ПВЮЧ сообщение для Нэнси и разговаривала с ее матерью. Все это напоминало соломинку, из которой намереваются построить дом.

– Насколько я догадываюсь, – храбро начала я, – рабочий день в ПВЮЧ еще не начался, но вы уже побывали у сотрудников и поговорили с ними?..

Мак-Гоннигал смущенно кивнул и посмотрел на Мэллори. Тот коротко кивнул, и Мак-Гоннигал сказал:

– Вчера поздно вечером я говорил с Кэролайн Джиак. Она сказала, что вы посоветовали Клегхорн, как найти концы, чтобы решить проблему, возникшую в связи с их стремлением получить разрешение на строительство завода. Она сказала, что вы должны знать, с кем погибшая могла бы говорить об этом.

Я безмолвно уставилась на него. Наконец я выдохнула:

– Это ее точные слова?

Мак-Гоннигал достал из нагрудного кармана записную книжку. Полистав ее, он перечел свои записи.

– Я не записал сказанное ею слово в слово, но в целом это именно так, – сказал он наконец.

– Я бы не хотела называть Кэролайн Джиак патологической лгуньей, – заметила я снисходительно. – Она – просто маленькое интригующее ничтожество. Но даже этого достаточно, чтобы я настолько вышла из себя, что могла бы отправиться к ней и хлопнуть ее по затылку. Однако это отнюдь не означает, что я настолько храбрая, что способна убить кого-либо на самом деле. Я имею в виду, что мы сталкиваемся с такими псевдомотивами каждый раз, когда расследуем преступление, не так ли, лейтенант? А вы впрямую обвиняете меня, полагая, что мои знания о преступлениях – уже гарантия моей вины. В разговоре со мной вы могли бы начать с рассказа о намеренных высказываниях Кэролайн в мой адрес и поинтересоваться, верны ли они. Тогда я рассказала бы вам, что произошло, и мое сообщение свелось бы к пятиминутной беседе в столовой у Кэролайн, а это помогло бы вам избавиться хотя бы от одного узелка, так как мы развязали бы его общими усилиями.

Я поднялась и направилась на кухню. Бобби вошел туда, когда я рылась в холодильнике в поисках чего-нибудь съедобного на завтрак. Йогурт прокис, и им можно было заквашивать молоко, фруктов не осталось, и только хлеб, забытый на столе, годился в дело, но не в качестве пищи, а как боеприпасы к метательному орудию, ибо стал слишком черствым.

Бобби невольно покосился на грязные тарелки, но героически сдержался, обойдясь без комментариев. Вместо этого он сказал:

– Видеть тебя поблизости от совершения убийства – для меня всегда тяжкое испытание. Ты знаешь это.

Это уже походило на готовность оправдаться.

– Я не причастна к нему и не занимаюсь его расследованием, – нетерпеливо перебила я. – Я не знаю, зачем Кэролайн понадобилось вовлекать меня. Она пригласила меня в Южный Чикаго на прошлой неделе на церемонию чествования вновь созданной команды по баскетболу. Потом она обратилась ко мне за помощью в ее личных делах. Затем позвонила и сказала, чтобы я убралась из ее жизни. Теперь я понадобилась ей снова. А возможно, она просто хочет наказать меня. – Я разыскала в буфете крекеры и намазала их арахисовым маслом. – Когда мы, сидя у нее, ели жареного цыпленка, пришла Нэнси Клегхорн, чтобы поговорить о тамошних проблемах. Это было всего неделю назад. Кэролайн считала, что Юршак, член городского управления, блокировал получение разрешения на строительство завода. Она спросила меня, что бы я сделала, если бы взялась искать концы в этом деле. Я ответила, что простейший способ – поговорить с персоналом Юршака, если ей или Нэнси известен кто-либо из этих людей. Вот и вся моя причастность… – Я была так раздражена, что руки у меня дрожали, и я разлила кофе по плите. – Несмотря на ваш язвительный намек, сообщаю, что мы не виделись с Нэнси более десяти лет. Я не знаю, кто ее друзья, а кто враги. Теперь Кэролайн желает, чтобы все прозвучало определенным образом, а именно, будто Юршак убил Нэнси. Однако для этого не существует ни малейших доказательств. Ей хочется, чтобы вышло так, будто я подтолкнула его на это. Черт возьми!

Бобби сдался:

– Не говори ерунды, Вики. Это не прояснит дела. Чем ты занималась по просьбе младшей Джиак?

– Женщины, – поправила я его автоматически, говоря с набитым ртом. – Или, может быть, ребенка. Я скажу вам на всякий случай, хотя это не ваше дело. Ее мать была одной из тех, к кому благоволила Габриела. Сейчас эта женщина умирает. Очень тяжело умирает. Кэролайн хотела, чтобы я нашла некоторых людей, работавших с ее матерью, в надежде, что они придут повидаться с ней. Но, как она, вероятно, сообщила вам, она отстранила меня от этого дела два дня тому назад.

Голубые глаза Бобби сузились, превратившись в щелочки на его красном лице.

– Здесь, похоже, есть доля правды. Хотел бы я знать, насколько именно это правдиво.

– Мне необходимо знать больше, прежде чем говорить с вами откровенно, – с горечью пробормотала я, – тем более что вы начали беседу с обвинения.

– О, сохраняй спокойствие, Вики! – сказал Бобби. Он неожиданно рассвирепел, сообразив, что его пугает состояние моего жилища. – И приведи в порядок свою кухню хотя бы раз в три года. Квартира выглядит как замусоренная стройплощадка.

Когда они с Мак-Гоннигалом удалились, я пошла в спальню и переоделась. Облачившись в черное платье, я выглянула в окно. Вода маленькими реками текла по тротуару. Я надела кроссовки и сунула в сумку черные туфли.

Даже очень широкий зонтик не помог – икры и ступни моих ног моментально промокли, пока я бежала к машине. Погода как раз для февраля, хотя в это время обычно лежит глубокий снег. Но все-таки уже не февраль, и потому я не слишком горевала. Щетки очистителя не справлялись со своей задачей, но машина моя, по крайней мере, еще заводилась. Антифриз помог, а это уже кое-что. Бывали случаи, когда я не могла воспользоваться своей машиной. Однако непогода сделала свое дело: было около десяти, когда я свернула с шоссе номер 41 на Девяносто вторую улицу. К тому времени, как я наконец нашла место для парковки и поставила автомобиль на углу Коммерческой, дождь прекратился, и я смогла переобуться в туфли.

Офисы ПВЮЧ размещались на втором этаже здания, отданного под маленькие магазинчики. Я торопливо обошла фасад и свернула за угол, направляясь к служебному входу. Некогда здесь практиковал мой зубной врач, и мои визиты сюда оставили у меня в памяти неизгладимые воспоминания.

На площадке лестницы, лишенной коврового покрытия, я остановилась, чтобы прочесть таблички на стенах, поправить прическу и разгладить руками помятую юбку. Доктора Зденека здесь больше не существовало. Не было и большинства других арендаторов. Я пошла по коридору мимо десятка пустовавших служебных помещений и наконец добралась до комнаты, от которой за версту разило бедностью едва сводившего концы с концами агентства.

Ужасающая металлическая мебель и газетные вырезки, развешанные по стенам, создавали интерьер этого помещения, тускло освещенного мигавшими лампами дневного света. Стопки папок с делами и телефонные книги громоздились на полу. Электрические пишущие машинки допотопной модели «Ай-Би-Эм», списанные еще в те годы, когда я училась в колледже, нашли свой приют здесь.

Молодая негритянка печатала на машинке, держа телефонную трубку возле уха. Она улыбнулась мне и, подняв палец, дала понять, чтобы я подождала. Я услышала голоса, доносившиеся из зала заседаний, и, игнорируя настойчивый шепот секретарши, приблизилась к двери, намереваясь заглянуть. Пятеро служащих – четыре женщины и мужчина – сидели за шатким сосновым столом, слушая Кэролайн, которая возбужденно вещала что-то.

Увидев меня на пороге, она запнулась и покраснела до корней своих медных волос.

– Вик! Я на совещании. Можешь подождать?

– Хоть целый день, моя дорогая. Нам необходимо поговорить с глазу на глаз о Джоне Мак-Гоннигале, ибо сегодня утром он первым делом навестил именно меня.

– Джон Мак-Гоннигал? – Ее маленький носик вопросительно поморщился.

– Сержант Мак-Гоннигал, чикагская полиция, – любезно подсказала я.

Лицо Кэролайн стало еще более красным.

– A-а, о нем… Может, мы лучше поговорим прямо сейчас? Вы простите меня, если я отлучусь на время?

Она поднялась и провела меня в комнату отдыха рядом с залом заседаний. Там царил хаос: повсюду валялись книги, бумаги, диаграммы, обрывки газет и обертки от конфет. Помещение походило на келью женского монастыря. Кэролайн сбросила телефонный справочник, освободив для меня кресло с откидной спинкой, а сама уселась на шаткий вращающийся табурет. Сжав ладони обеих рук в замок, она положила их на стол перед собой и взглянула на меня с вызывающим видом.

– Кэролайн, я знаю, тебе двадцать шесть лет, и ты выкинула трюк, который посрамил бы Оливера Норта, но не это главное. Хныкая и сморкаясь, ты вынудила меня согласиться на розыски твоего отца. Затем ты отстранила меня безо всякой причины. А теперь в довершение ко всему ты солгала полиции о моей причастности к делу Нэнси. Не желаешь ли объяснить – зачем? Только без сочинительства в духе Ханса Кристиана Андерсена. – Я с трудом сдерживалась, чтобы не заорать.

– С чего это ты ведешь себя так высокомерно? – воинственно начала она. – Ведь ты советовала Нэнси…

– Заткнись! – взорвалась я. – Ты говоришь не с полицейскими, моя ласточка! Могу себе представить, как ты краснела и заикалась, говоря с сержантом Мак-Гоннигалом, как размазывала слезы по лицу… Но я знаю, что я сказала Нэнси в тот вечер, знаю так же хорошо, как и ты. Поэтому не плети кружева и ответь мне, почему ты солгала обо мне полиции.

– Я не солгала. Пойди докажи это! Нэнси приходила тем вечером, ведь так? И ты ведь говорила ей, чтобы она порасспрашивала кое-кого из людей Юршака, так? А теперь Нэнси мертва.

Я тряхнула головой, словно мокрая собака, пытаясь прочистить свои мозги.

– Может быть, мы начнем с самого начала? Почему ты сказала мне, чтобы я прекратила поиски твоего отца?

Она уставилась на крышку стола.

– Я решила, что это несправедливо по отношению к моей матери… разнюхивать за ее спиной, хотя это так сильно огорчает ее.

– Вот тебе на! – сказала я. – Оставь это при себе! Позволь мне лучше войти в ходатайство к кардиналу Бернардину и Папе Римскому, чтобы они канонизировали тебя как блаженную. Когда это ты считалась с Луизой или с кем-либо еще, забыв о своих интересах?

– Прекрати! – крикнула она, заливаясь слезами. – Веришь ты мне или нет, мне все равно. Я люблю свою мать и не желаю, чтобы кто-то причинял ей боль, невзирая на то, что ты думаешь по этому поводу.

Я осторожно взглянула на нее. Кэролайн порой бывала способна пустить слезу, изображая сироту с трагической судьбой, но она никогда еще не сотрясалась в рыданиях.

– Ладно, – спокойно сказала я, – я беру свои слова обратно. Это было жестоко. Но это оттого, что ты натравила на меня полицейских. Чтобы проучить меня за то, что я собралась продолжать поиски?

Она шумно прочистила нос:

– Это было не так!

– Ну а что же тогда это было?

Она прикусила нижнюю губу:

– Нэнси позвонила мне во вторник утром. Она сказала, что получила угрозы по телефону и что она думает, будто кто-то преследует ее.

– Из-за чего они угрожали ей?

– Из-за завода, конечно.

– Кэролайн, я хочу, чтобы ты выражалась предельно ясно. Она сказала, что звонки касались именно завода?

Она открыла рот, затем вздохнула.

– Нет, – наконец пробормотала она. – Я просто сделала такой вывод, потому что это было последнее, о чем мы говорили перед этим.

– Но ты пошла дальше и сказала полицейским, что ее убили из-за идеи восстановления завода. И что именно я посоветовала ей, с кем поговорить о заводе. Ты понимаешь, как это оскорбительно?

– Но, Вик… Это всего лишь не совсем обдуманное предположение. Я имею в виду…

– Ты имеешь в виду мерзость! – Меня снова обуял гнев, и мой голос сделался хриплым. – Ты можешь мне сказать, есть ли какая-нибудь разница между игрой твоего воображения и реальностью? Нэнси убита. Убита! И вместо того чтобы помочь полиции найти убийцу, ты оклеветала меня, сделав свою почти сестру мишенью для их подозрений.

– Их не волнует Нэнси никоим образом. Их никто из нас здесь не волнует. – Она вскочила, и глаза ее вспыхнули. – Они испытывают политическое давление, а что касается Юршака, то Южный Чикаго для него – все равно что Южный полюс. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты прекрасно знаешь, что в последний раз он здесь у нас отремонтировал улицы, черт возьми, еще до того, как ты покинула наши края.

– Бобби Мэллори – хороший, честный, безупречный полицейский, – уверенно сказала я. – И то, что Юршак – грязная задница, никоим образом не изменит этого факта.

– Да, тебя ничто не волнует. Ты доказала это, уехав отсюда и ни разу не побывав здесь, пока я не вынудила тебя вернуться!

У меня застучало в правом виске. Я хлопнула ладонью по столу с такой силой, что несколько газет слетело на пол.

– Я неделю разрываюсь, чтобы найти твоего отца. Я ноги сбила! Твои дед и бабка оскорбили меня, Луиза разозлилась на меня, а ты!.. Мало того, что ты заставила меня искать этого бедолагу, ты еще обвела меня вокруг пальца, и не раз. А теперь наврала про меня полиции!..

– А я думала, что ты на все положила! – выкрикнула она. – Я подумала, что если ты не желаешь позаботиться обо мне, то, по крайней мере, сделаешь хоть что-то для Нэнси. Просто потому что ты играла с ней в одной команде. Теперь я понимаю, как я ошибалась! – Она направилась к двери, но я схватила ее за руку и развернула к себе лицом.

– Кэролайн, я достаточно взбешена, чтобы вышибить из тебя все дерьмо, но я не настолько сошла с ума, чтобы быть не в состоянии думать. Ты сдала меня полицейским, потому что тебе известно нечто такое, о чем ты боишься сказать. Я хочу знать, что это.

Она злобно смотрела на меня:

– Я ничего не знаю. Только о том, что кто-то начал преследовать Нэнси в конце надели.

– И она позвонила в полицию и заявила об этом? Или это сделала ты?

– Нет. Она рассказала прокурору штата, и они сказали, что откроют дело. Я полагаю, теперь они найдут, что туда записать. – Она улыбнулась, словно торжествующий мученик.

Я заставила себя разговаривать с ней спокойно. Спустя несколько минут она нехотя согласилась снова сесть и рассказать мне все, что знает. Если она и говорила правду – а это еще большой вопрос, – то знала она немного. Она не знала, с кем встречалась Нэнси в кабинете прокурора штата, но считала, что это мог быть Хью Мак-Иннерни: он был тем человеком, с которым они обычно имели дело по всем своим проблемам. При дальнейших расспросах она признала, что Мак-Иннерни восемнадцать месяцев назад получил от них заявление об их трудностях, возникших при столкновении со Стивом Дрезбергом, местной фигурой из «Моб», организации, участвующей в уничтожении отходов. Я смутно помнила судебный процесс над Дрезбергом и его печами для сжигания отходов и то, как полюбовно решилось его дело с Санитарным округом, но я не знала, что они с Нэнси участвовали в этом процессе. Когда я потребовала сказать, какую роль они обе сыграли, она помрачнела, но призналась, что они с Нэнси дали показания о том, что получали угрозы. Их запугивали, грозя смертью за то, что они выступали против применения печей для сжигания мусора.

– Очевидно, Дрезберг знал, кому дать на лапу в Санитарном округе, и то, что мы говорили, никак не повлияло на решение суда. Я полагаю, он сообразил, что «Проект восстановления Южного Чикаго» – не слишком значительная организация, чтобы считаться с ней, а посему и не собирался приводить свои угрозы в исполнение, – пояснила Кэролайн.

– И ты не рассказала об этом полицейским… – Я устало провела руками по лицу. – Кэролайн, ты должна позвонить Мак-Гоннигалу и сделать поправку в своем заявлении. Ты обязана заставить их проследить за людьми, которые, как тебе известно, угрожали Нэнси в прошлом. Как только я вернусь домой, я намерена позвонить сержанту сама и рассказать ему об этой беседе. И если ты собираешься солгать ему еще раз, то подумай сначала и вспомни: он знает меня как профессионала в течение многих лет. Может, он и не в восторге от меня, но ему хорошо известно, что тому, что я скажу, можно верить.

Она смотрела на меня с лютой ненавистью.

– Мне давно уже не пять лет, и я не обязана делать то, что ты велишь.

Я пошла к двери, но остановилась:

– Сделай мне одолжение, Кэролайн! В следующий раз, когда ты попадешь в беду, набирай номер 911, как все остальные наши граждане. Или пожалуйся самой себе. Не подъезжай ко мне!