Текст книги "Шаманский бубен луны (СИ)"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Мыть на-на-до…

В это время в зале происходило не менее трагическое. За столом сидела женщина в белом платье, белых сапогах, с ободком солнцезащитных очков на голове. Даже сидя, она казалась высокой. Взгляд Натальи скользил по женщине, как по переломанному стволу дерева, тормозил на лице. Тонкие брови, яркая помада. Белая женщина странно шевелила губами. Наверное, англичанка, делала вывод Наталья. Их сейчас в Губахе много, они курировали строительство химзавода «Метанол». Во всех газетах радостно извещали о крупномасштабной стройке международного значения: губахинцы радовались, англичане недоумевали – они-то понимали, что после запуска комбината экология будет изувечена.

Наталья щурилась, пыталась по губам разобрать слова.

– Чт-о-о е-е-есть эт-о-оо? – женщина растягивала гласные, словно пристукивала молочком каждую букву. Весь ее вид говорил, как она жутко голодная, жутко устала от этой страны, от тьмутараканья, от этой официантки, у которой слезы бежали по щекам, зависали на подбородке. Женщине не хотелось, чтобы официантка плакала, ей хотелось поесть. – Мн-е-е-е е-е-есть надо покушать, как это у вас называется, ням-ням! Ням-ням по-о-ожалу-йст-а-а-а! – протягивала она официантке салфетки.

Наталья утерлась, вытащила из кармана стопочку, наполнила водкой.

– Вот из (что это?) – вздрогнула англичанка.

– Водка! – пояснила Наталья. Для наглядности опрокинула в себя, крякнула от удовольствия. – Крепкая зараза! Не бойтесь, пейте. Это водка. С такой водкой никакая зараза не возьмёт.

– Во-о-о-тка!

– Простая русская водка. Презент от повара.

– Но я есть не надо во-о-тка, За-а-ара-за! – Англичанка отодвинула тарелку с рассольником. – Мне дать бургер.

– Вы заказали суп, – стала настаивать Наталья. – У меня записано. Это сьюп, – попыталась доходчиво перевести на чужой-английский.

Англичанка зарычала.

– Мадам! Вы есть глухой? Я говорить, сьюп ноу! Не н-а-адо! Сьюп дискустинг(суп отвратительно)! Мне ко-о-о-тлета, хл-е-е-еб, бург-е-е-ер!

Наталья бессильно умолка, отошла к бару.

– Даш, поговори, пожалуйста. Бу-бу-бу! Чо бубнит – не понимаю.

– Не ори, – одернула ее Даша. – Услышит.

Англичанка поднялась уйти и тут из кухни раздался нечеловеческий вой. (Именно в этот момент Анфиса опрокинула на себя раскаленное масло)…

Все сгрудились вокруг Анфисы, которая сидела на полу посреди огромной кухни. Прибежали из администрации, заведующая умчалась звонить в скорую. За спиной матери повариха усиленно терла картошку.

– Щас, щас потерпи, – бухтела она, смаргивая пот и слезы.

– Надо содой посыпать… холодную воду приложить… само пройдет… да чо разоралась… – раздавалось со всех сторон. – Кто чеконушку взял на кухню?.. – Кто-то с готовностью хихикнул.

Лишь два человека, стоящие позади не участвовали в разговоре: Наталья держалась особняком, всем своим видом демонстрируя сострадание, англичанка с интересом выглядывала из-за ее спины, – сгорая от любопытства увидеть чужой народ с чужими традициями. Отсюда Анфиса виделась где-то далеко: огромная, сидящая на полу, орущая во все горло и пускающая сопли и слюни. Оценив ситуацию, англичанка вздумала помочь. Подмывало разораться на толпу, заставить баб двигаться. И при этом четко осознавала, что ее не поймут. В этом была какая-то растерянная опасность, англичанка для них такая же слабоумная, непонятная девица, как та, на полу. Кто-то тронулся к Анфисе помочь, она зарычала, выставила коготки. Ее инстинкт самосохранения возвеличился до невероятной высоты.

«Хелп, хелп (помощь)!» – бормотала англичанка, тянулась на цыпочках. Ася удивилась знакомому слову, уставилась на англичанку. Поймав ее взгляд, англичанка сняла белое пальто, с «экскьюзми» (простите) отдала Асе, протиснулась сквозь спины людей, стала что-то лопотать Анфисе на английском. Анфиса, опупев от непонятного чириканья, притихла, прислушалась. Тут Ася впервые поняла, что знать английский совершенно не лишне. В школе с учителями английского было бедно. «Англичанки» бежали из школы сломя голову. При этом класс делился на «немцев» и «англичан». «Немцы» пыхтели, учили, повторяли. «Англичане» завоевывали подоконники в коридоре, стебались над «немцами». В замочную скважину орали «хенде хох! (руки вверх)» и воробьями прыскали на оконный насест. Когда «хенде хохи» переходили в «руссиш швайн ком хи» выходила учительница немецкого, за срыв урока грозила позвать директора. «Англичане» «немку» не боялись, хорохорились. – А чо она сделает? Два все равно не поставит.

– Дай! – нежно сказала англичанка и потянулась к Анфисе. – Дай! – Анфиса, словно уловила глас божий, притихла, успокоилась. – Дай! – Анфиса показала свои красные руки. – Дай! – Анфиса не понимала, что от нее требуют и поэтому потянула подол платья к груди. На животе красное пятно, очерченной внизу ровной линией резинки синих панталон.

– Уел, уел! (хорошо, хорошо), – бормотала англичанка, аккуратно ступала по масляному полу и выуживала из сумки металлический баллончик. Осторожно белой пеной брызнула Анфисе на руки. Анфиса от неожиданности дернулась, взвыла, словно обожглась вторично. Англичанка вновь залепетала: – Дай! Дай! Дай! – Погладила Анфису по голове, поцеловала в макушку. – Дай! Дай! – бормотала она и ждала, когда Анфиса успокоится, даст вторую руку. Анфиса с улыбкой смотрела, как по коже течет белая струйка вспененной мази. Чувствовала, как мазь быстро впитывалась, снимала боль. Уловив облегчение, вскоре сама стала вертеть рукой, стараясь, чтобы мазь попадала на все пострадавшие участки кожи. Очень-очень быстро Анфиса перестала стонать, высоко задрала подол, выпятила живот. Англичанка щедро его опрыскала, вновь вернулась к рукам – их обожгло сильнее.

Когда скорая забрала Анфису в больницу, тишину кафе нарушало шкворчанье картофельных лепешек на сковородке. Из невостребованной тертой картошки повариха жарила драники. Не пропадать же добру! Англичанка драники оценила, ушла сытая и довольная.

Наталья готовила зал к вечернему ужину: стелила белые скатерти, выставляла обязательный ансамбль разнокалиберных рюмок и фужеров, объединенных тремя золотыми полосками. Мать ножом скребла стол от залипшего теста, уборщица тряпкой выуживала остатки масла из-под печи, раздачи. Заведующая в своем кабинете придумывала, что написать в объяснительной для управления. Она, конечно, ни за что не напишет истинную причину, почему взяла Анфису на работу, – за честность. Выходит, что быть честным – это слабоумие, или нет, только слабоумные могут быть честными. Перебирала возможные варианты: не хватает рабочих (зачеркнуто), маленькие зарплаты (зачеркнуто), попросили устроить по блату (зачеркнуто). Пока заведующая страдала, баристка Даша протирала пустую бутылку из-под коньяка, на этикетке которой красовался синий штамп «Кафе Елочка». В запасе припрятаны еще три – с каждой имела семь рублей прибыли.

Даша ловко пользовалась своим положением, прекрасно бодяжила, переливала, недоливала и при этом жутко боялась Наталью, от ее пристального взгляда чувствовала себя преступницей. Мечтала перевестись в ресторан «Кристалл», там, говорят, за смену можно снять не одну сотню рублей. – Хоть бы ты сдохла! – отдавая запотевший графин Наталье, обычно размышляла Даша. Однажды Наталья приболела: миленько и славненько грохнулась в обморок и три недели провалялась в больнице. Даша тогда хорошо порезвилась, водку в коньяк, в водку воды, в икру пиво, – от левых барышей купила сервант. А потом Наталья вышла на работу и все началось по кругу, вроде не коммунистка, и чего выеживается? Пашет круглосуточно, без выходных и праздников – с 11 до 23 часов. Конечно, ей хорошо, детей нет, муж любит, встречает с работы, а Даша одна троих тянет, дочке тоже надо купить сапоги, чулки, вон Зойка своей чувырле справила, а моя Светка чем хуже? Хотя, грех жаловаться, недавно на барахолке справила дочуре сапоги за триста рублей, каблук, как Эйфелева башня. Пришлось всем врать, что в Москве три дня стояла в очереди. Такие итальянские сапоги только на барахолке и можно найти. Эх! Фигова Елочка! Как бы попасть в «Кристалл». Даша директору уже два раза давала взятку и не только. Он гладил. Улыбался. Обещал. Ничего, она терпеливая! – Даша яростно терла фужер до скрипа, через мензурку наливала пятьдесят грамм коньяка, таилась под стойкой, осторожно выпивала, закусывала – там же в нише всегда стояла тарелочка с дольками лимона.

Глава 10
Танцы, шмансы, зажимансы

К рассвету воздух над городом промерз, и выпал снегом. Наступало время зимы, той самой бесконечной поры зарождающейся ночи, обремененной грядущими вьюгами, нещадными стужами. Холод выбеливал луну добела. Она пылала над черным небом абсолютно круглым белым диском, синеватым светом освещала высоченные ели, плоские дома. Всюду светлые, едва угадываемые дали сходились со звездным небом. Тайга замирала тишиной, потому что все живое, что населяло ее, спешило укрыться, уснуть, переодеться. В дуплах шевелились белки, к спячке готовились ежи, полевки копошились в запасах сосновых зернышек.

Крохотный городок умещался между трех лесистых вершин холмов. В расщелине виднелась дорога, спускавшаяся извивами, затем тянувшаяся, как пробор, между покалеченными ветрами и вьюгами рядами тяжелых елей. По этой дороге хотелось пройти летним вечерком, двигаться в прозрачной прохладе, в унисон движению ветра, пронизанного скромными цветами, разлапистыми ветками. Без дороги в тайге можно заплутать, а по ней непременно выйдешь к ровным домикам, которые казались удивительно отчетливыми и игрушечными.

Позыв к пешему передвижению зимой исчезал начисто. Дорога, заваленная снегом, теперь напоминала полосу препятствий. Зима прятала извилистую, бледную, как воск, дорогу под покровом метровых снежных заносов. После этого городок превращался в заснеженную мышеловку.

Подростки городка мало обращали внимания на потрясающие возможности природы. Для спокойного очаровательного городка молодежь жила своей независимой, непропорционально активной жизнью.

Прошло, наверное, часа полтора после того, как в киноконцертном зале Дворца культуры закончился, мягко говоря, дурацкий фильм. Скорее всего, никто не понял, о чем он был – ни надежды, ни гармонии. Девчонки, не готовые принять героинь, плевались на отвратительных актрис, обзывали кривыми, косыми, тупыми. Заодно высматривали, с кем бы замутить на танцах, здесь самое место познакомиться с зачетными пацанами для «романтик отношений». Девчонки, которые нуждались в любви и внимании, высматривали духовно богатых, другие искали «жертву» для эмоций, выяснения отношений, ругани и страданий. И те, и другие часто сами попадали в ловушку.

В этот раз Вере удалось уговорить Асю пойти на танцы. Разработала целый ритуал. Во флаконе для инъекций принесла водку, долго и подробно рассказывала, как раздобыла, как переливала остатки из бутылок. – Неделю собирала. Дрыщ заметил, пытался отобрать, – шептала Вера. Оглядываясь на дверь, быстро глотнула, сморщилась, примерилась к остатку, еще глотнула. Оставшуюся половину протянула Асе. Водка пахла лекарством, горькими травами. – Пей! Не нюхай! – приказывала Вера. У Аси во рту появилась горечь, оглянулась куда выплюнуть. – Глотай! – Горечь через горло скакнула в желудок.

Пока Ася дрогла в капронках и в шелковом платье без рукавов, Вера резво носилась по залу и все норовила со всеми поговорить, поздороваться, познакомиться. За ней трусил Сергей и не давал вольничать. Строго следил, чтобы никто не смел даже глянуть в сторону Веры.

Пауза между фильмом и танцами затягивалась. Но молодежь не расходилась. Из туалетов шел стойких запах табака. Одни захмелевшие пацаны толпились в фойе, другие – у сцены, разговаривали с музыкантами городского ансамбля. Возможно, гитарист Яша знал, в чем заминка, но упорно молчал, набирал на струнах мелодию из фильма «Вам и не снилось». Этот фильм основательно встряхнул скучную жизнь города: – Это не сон… э-э-это не сон, – фальшивил Яша слова поэта Рабиндраната Тагора. – … это не сон, это не сон… – Яше очень хотелось начать танцы именно этой завораживающей музыкой. Запел громко, без микрофона. – Это не сон, это не… это любовь… моя, это музыка…

Заскучавшие подростки потянулись к сцене, стали подпевать: – … Ветер ли старое имя развеял… с берега к берегу, с отмели к отмели…в полночь забвенья на поздней окраине жизни моей… – и хором. – Это любовь моя, это любовь моя! – По залу эхом. – Это любовь моя… это любовь моя…

Казалось, в центре зала ожило сердце молодого мощного осьминога. Оно сокращалось, пульсировало и завоевывало все пространство Дворца культуры.

Около девяти вечера на сцену вышла Светлана Светличная, в сером шерстяном платье – кому-то помахала в толпу. Ее «здрасти» приумноженое нестройным микрофоном, ушло гулять по зданию. Светлана, красиво расправила руки, словно приготовилась взлететь огромной серокрылой птахой, пискнула в микрофон.

– Все привет!

– Привет, привет…– обрадовалась молодежь.

– Встречаем ансамбль!

Кругом засвистело, заулюлюкало, взорвалось смехом.

На сцену вышел солист, лысый худой паренек с всклокоченной, драной челкой над правым ухом. Подражая звездам зарубежной эстрады, надрывно и немыслимо извиваясь, стал выдавать популярные шлягеры Квин, Аббы, Смоки, Африка Симона. Как звуки гравия, ссыпаемого на булыжную мостовую, ему старательно подпевали музыканты. Иногда солист выдавал фальцет, но его моментально перекрывала оглушительная дробь ударников. Ася бы, наверное, в эту минуту сгорела от стыда, а солист продолжал жить сценой. Ему все прощали, для этого городка он был лучшим.

Прибежала Вера.

– Ну ты чего? Давай танцуй!

– Да я танцую.

– Там наши, – и Вера потащила Асю в другой угол зала.

Со своими и правда веселее. Обычная иллюзия праздника переходила в обычные танцы.

Бесконечно фонил микрофон, его писк рвал перепонки. Солист зажимал микрофон ладошкой, оглядывался на музыкантов: «Вы же понимаете, что я не виноват?». Музыканты понимали, пытались занять паузу, сворачивали композицию на «нет».

Молодёжь, поймав кураж, свистела, требовала выхода скопившихся эмоций.

– Дровосеки! Балалаешники!

Солист устало опустил стойку микрофона, которой минуту назад размахивал, словно богатырь палицей перед мордой дракона и, скупо кивнув, испарился со сцены. Он будто предупредил, если мы сию минуту не прекратим весь этот шабаш, то у администрации лопнет терпение и зал попросту закроют, например, для очередного ремонта.

Место солиста занял гитарист. Опробовал микрофон коготком, объявил:

– Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Девушки единодушно прыснули по периметру стен, словно прозвучала команда: «Разойдись!». Фишка прозвучала, оцепенение наступило. Разбрасывать улыбки теперь ни к чему. Кавалеры с напускным безразличием стали поглядывать по сторонам. И дальше ничего не происходило, пока Светличная не вывела Вовку Шилкова в центр зала. Взглядом приказала взять ее за талию, моргнула, призывая хотя бы временно оказаться достойным кавалером. Шилков ради нее готов на все: прискакать на белом коне, жениться, укатить на край света, но он категорически против топтания одинокой пары в центре Дворца культуры. Он подчинялся, улыбался, светомузыкой горели его уши, щеки, шея. Ася всем сердцем чувствовала счастье Светличной, и страдание Шилкова. И Асе это жутко не нравилось.

Вдруг где-то в полумраке, в левом углу от сцены послышался какой-то невнятный гул, который с каждой секундой становился все громче и напористее. Гитарист всмотрелся в полумрак зала. Он подозревал увидеть что-то подобное и увидел…

Их было шестеро. По три человека с каждой стороны.

Быковали трое местных против троих приезжих спортсменов-горнолыжников. С одной стороны, черные штаны с вытянутыми коленями, серые свитера домашней вязки, сжатые губы. Против – яркие спортивные костюмы, фирменные кроссовки, лопающиеся пузыри жвачки.

С постройкой новой горнолыжной базы в районе Крестовой горы у местных парней вдруг случился перекос. Их многовековое господство над девчатами вдруг дало трещину. Девицы, словно взглянув на себя со стороны, непроизвольно обалдели от своей природной привлекательности и девичьей красоты. Взращённые на горном воздухе и артезианской воде, они блистали здоровьем и энергией.

Местные пацаны психовали, девицы – флиртовали.

Зачинщиком был Сергей. Теперь он ревновал не только Веру, а всех девчонок города, оно и понятно: лично он очень уступал приезжим. А как поправить сей перекос? Есть отработанный старинный способ – драка и только драка. Этакий бесконечный террор. Его кулаки всегда были наготове для немедленного применения, курок мести был взведен, и не важно, какая персона попадет под прицел, важно освободить дорогу для него – Сергея-идущего.

Еще в начале танцев Сергей уловил, что Вера заприметила спортсмена в красной спортивке. «Веру трогать нельзя! Ни взглядом, ни мыслью». Сергей негласно считал ее своей девушкой, ведь они четыре раза гуляли по городу и дважды по тайге. Он даже достал ей со дна карстовой воронки красный цветок. Сам впервые такой видел.

Сергей прямо-таки вклинился между Алексеем и Верой, нарочито медленно сунул руки в карман, по-хозяйски сплюнул на пол. Неудачно. Плевок сорвался на собственные кеды. Сергей не заметил или сделал вид. Превосходно сыграл роль бесшабашного пройдохи, которому ничего не стоит четко и легко выкинуть карманный пистолет: калибр – ноль тридцать два, вместимость – восемь пуль. Можно и просто кулаком, утяжеленным кастетом.

Зал притих.

Ася поняла, что сейчас обязательно случится драка. В глазах появилось выражение дикого страха.

– Свали, говорю. Это мой герл! – сказал Сергей Алексею.

Алексей демонстративно дернул молнию куртки вверх, словно приготовился к самому кровавому сценарию.

– Мы уходим, – неожиданно сказал второй спортсмен, развернул друзей и неторопливо и неслышно ступая, повел их в темноту зала.

С минуту Сергей не двигался с места.

– Черт возьми! – растерянно и нерешительно пробормотал он. – Салабоны!

Один из уходящих услышал, хотел вернуться. Его схватили за локоть.

Сергею с такими хотелось дружить, но сейчас нельзя. Невозможно вот так просто отпустить – не по-пацански, иначе ему самому придет позор. Сергей догнал Алексея.

– Пошли со мной.

Между ними вклинился Стас – друг Алексея.

– Пацаны, давайте раскурим трубку мира. – Стас улыбался, пытался приобнять Сергея. Тот отдернулся, демонстративно повернулся к своим друзьям. Они команду приняли, приблизились.

Алексею драться не хотелось, не потому что страшно и больно, не было желания подводить тренера. Он точно не одобрит разборки с местными. Есть шанс, что тренер не узнает о драке, – подумал Алексей и тут же отмел эту мысль. Тренеру обязательно сообщат, призовут к ответу. Он, конечно, заступится за своих ребят, а потом назначит две недели экзекуций – на каждой тренировке двадцать лишних кругов. По мнению тренера, после такой тренировки на махач сил не останется. В чем-то он прав. Лучше извиниться.

– Извини друг. Может, забудем все и мирно разойдемся? – Это уже улыбнулся Алексей.

Лицо Сергея корежило от злости и нетерпения.

– Хлызданул? Баба что-ли? Чо перед девками позоришься. Все адидасы обоссышь щас! Пацаны, да он падланчик!

Алексей сдержал гнев сжатыми кулаками. Он немного обалдел от напора, от хамства – его заставляли делать то, что ему делать было противно. Стас, как пьяный, шатался рядом, было видно, что он готов рвануть, в его фантазии рисовались самые жгучие картинки битвы.

– Короче, чуханы, ну, в общем, девок вам наших не видать, – давил словами Сергей, – они дуры, ни фига в пацанах не шарят. Клюют на шмотки. Куры недоделанные.

Про кур это он зря, подумала Ася и взглянула на Веру. Так и есть – услышала, перышки подраспушила. Так тебе и надо!

На сцене зашевелились музыканты. Гитарист исчез и уже через секунду выволок упирающегося солиста на сцену. Тот пару раз чертыхнулся, согнутыми пальцами причесал чуб, задумался, какая песня зайдет. Кажется, такая песня нашлась. Загрохотали барабаны, солист взвыл, но никто с места не тронулся. Танцплощадка уже поделилась на два лагеря, все напряжение отдано шестерым. Вера, опершись о стену, самодовольно ухмылялась.

Ей нравилось быть в центре внимания, не каждый же день бывают такие вечера, загруженные искрящимися от напряжения эмоциями. Вера кому-то приветливо махнула, ее жест кричал «видишь, это все из-за меня».

– Как ты можешь радоваться? – выговаривала Ася.

– Подумаешь! – Вера на глазах обретала напор. – Я их об этом не просила.

– Останови их!

Вера испуганно вздрогнула и немедленно отреагировала:

– Ну да! Сама иди!

– Пойду!

– Иди, иди, если такая смелая!

Ася выскочила из толпы и быстрым шагом направилась к очагу, но в какой-то момент передумала, развернулась к выходу. Её тяжелая коса, описав кривую, ударила по щеке. И в этот момент за спиной Аси раздался хлесткий звук, похожий на пощечину. Толпа загудела.

– Серега, дай им! – одобрил визгливый голосок.

Вдруг кто-то навалился на Асю. Она не удержалась под тяжестью, грохнулась на пол. Ее тут же рывком подняли, встряхнули за плечи, уставились в глаза. Это был Алексей, сам сбил, сам поднял, сам спросил.

– Больно?

Ответа не ждал, но по ее глазам понял, что надо реагировать. Развернулся, прищурился и, словно кувалду, опустил сжатый кулак на голову Сергея. Сергей зашатался, чуть припал на правое колено, удержался от падения. В голове включился гудок электропоезда. Казалось, что он не только гудел, он еще рвал голову на части. Обезумев от боли, Сергей зарычал, замолотил руками и пошел напролом.

– А вот теперь ты мой, – улыбнулся Алексей, отстранился и тут же чертыхнулся, понимая, что не успевает помочь. Лучше бы он схлопотал сам.

Получив удар, Ася ойкнула. В первую секунду она еще не поняла, что произошло. Сначала ей показалось, что голова наткнулась на что-то острое и холодное. Слышно булькнуло в затылке, затем щелкнуло в носу, сразу появилась колючая боль, которая поскакала от глаз к щеке, подбородку и упала куда-то в грудь, скорее, в сердце.

За что?

Алексей за руку выдернул ее их схватки, оттолкнул к крашеной стене. Ася прижалась к синему небу, луне, звездам. Сверху в агонии мерцала перегорающая лампочка. Толпа сомкнулась вокруг двоих. Алексей, пожалуй, размахнулся во всю ширь своей обиды за девушку. Пудов десять опустились на тщедушное тельце Сергея. Сергей согнулся пополам, отлетел к противоположной стене, в центр космической вселенной. Крашенная масляной краской стена приняла неласково. Тело шмякнулось на оплеванный пол и под звездами растеклось бесформенной массой. Весь зал охнул.

Все ждали. Понимали, что теперь требовался реванш – выход команды павшей звезды. Пацаны топтались, сжимали кулаки, но дёргаться не торопились. Что дальше? Продолжать драку или самим упасть рядом с вожаком. Не драться вроде как стыдно, но и огребать тоже ни к чему. Да не так уж Серега и крут, чтоб вот так, за здорово живешь, за него мордой в пекло.

Спасли дружинники – появились вовремя. Пацаны, словно герои мультяшек, сразу исчезли, растворилась в толпе. Тут же ожил «осьминог» танцев, вновь запульсировал, задышал в танце.

Ася этого уже не видела. Держась за стену, она плелась в туалет к умывальнику, а в нем висело противное правдивое зеркало. Оно, не стесняясь, вернуло все подробности: правая щека уже вздулась, затекла багровой кляксой, по ней кривыми грязными струйками поползла тушь. Печальку всей картины дополняли растрёпанные волосы, струйки распавшейся косы. От тоски и обиды захотелось взвыть. В отражении зеркала появилась напуганная Вера.

– Ась, прости. Я же не знала. Как они тебя! Повезло, теперь можно целую неделю в школу не ходить.

Она достала из сумочки платок, смочила холодной водой, попыталась приложить к пылающему лицу подруги.

Ася отшатнулась.

– Не бойся, дай протру… У тебя вся тушь потекла.

– Иди ты… – отмахнулась Ася, пригляделась боком. – Какая страшная кривофиза!

Вера, словно капитулировав, отступила на шаг, затем, выждав момент, равнодушно плюхнула холодную тряпку на лицо подруги. От неожиданности Ася вздрогнула, брезгливо сморщилась, – но почувствовала, что прохлада действительно принесла облегчение.

– Я сделаю из тебя прынцессу. Крутой синяк! В жизни таких не видела!

Ася отшвырнула платок в раковину и направилась к двери.

– Сама виновата! – бросила Вера вдогонку. – А еще удивляешься, что до сих пор не целованная!

При чем здесь это, притормозила Ася и вдруг обиделась на всех: общечеловеческие чувства остались без взаимной жалости и сострадания. Весьма бездарная чепуха «для юношества».

Жалобно звякнула пружина, за Асей шумно захлопнулась дверь.

Вера посмотрела в заляпанное зеркало, улыбнулась своему отражению. «Душа моя! Милое создание!» Она поиграла накрашенными губками и послала самой себе воздушный поцелуй.