Текст книги "Шаманский бубен луны (СИ)"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 17
Бим-бом-бом!

После звонка на урок математики прибежал пятиклассник и сообщил, что директор вызывает Парфенова в кабинет. Ничего хорошего Ася в этом не увидела. Во всяком случае, после демарша Леонтьевой, ожидала всяких дурацких результатов, типа надо пересмотреть решение жюри, отменить КВН, нельзя шуметь, нельзя скандалить. Парфенов вернулся минут через пятнадцать. – Чего там? – шепнула Ася, когда он проходил мимо. Он чуть притормозил, будто натолкнулся на преграду, обернулся. – Все из-за тебя. – Чего это? – взвилась Ася. – Из-за твоих частушек. Он, как маленький чертенок, весь урок нас веселит… – Это же про Кропачева, – Ага, – кивнул Парфенов, – за всех вызвали меня. – Парфенов ушел в конец класса, а Ася потянула руку.

– Людмила Васильевна, разрешите выйти.

Математичка оторвалась от доски, оглянулась.

– А потерпеть?

– Очень надо, – загундосила Ася и даже присела словно намекала зачем ей надо.

– Ты мне урок срываешь.

Ася молитвенно приложила руки к груди.

– Хорошо, – согласилась математичка и именно в этот момент в класс зашла Риата Георгиевна с какой-то женщиной.

Загремели стулья, столы. Приветствуя директора, класс поднялся.

Оба-на. На памяти Аси директриса впервые приходила в их класс.

– Здравствуйте. Садитесь. – Кивнула директриса и обернулась в спутнице. – Девятый «Б». Хороший класс, вчера в КВН занял первое место. – Потом подошла к окну, проверила батареи. По лицу видно, что температурой осталась довольна. – Скоро Новый Год, с инспектором из Гороно подводим итоги. Если у вас есть какие-то замечания, прошу высказываться.

Никто не шелохнулся. Ася оглянулась на Парфенова, вдруг ему приспичит, ведь у него есть причины. Кроме шуток, отомсти всем, поплачься на неправомерную обиду. Парфенов демонстративно отвернулся к окну.

– Значит, вопросов нет? А у меня есть. – Риата Георгиевна сложила руки лодочкой.

Все напряглись. Директриса продолжила пилить дальше. Ох, если бы она знала, в какой конфликт она погружается, то наверное бы перемотала пленку на сотню тысяч кадров назад, и вообще не заходила в класс «Б» ни за какие бонусы и привилегии. Короче, она вляпалась по уши.

– Ваш класс категорически отстает по оплате марок.

Класс загудел мелким ульем.

– Да, да, – подняла она руку, пытаясь остановить нарастающее недовольство. – И я бы хотела особо обратить внимание Мурзиной на это безобразие. Мурзина, вы как член Совета дружины должны противостоять этому беспределу.

С какого перепуга к ней такие претензии? Ася страшно осерчала на директрису. Разве мало она делала для школы, рисовала стенгазеты, на переменках бегала по дворам, после школы с пионервожатой ходили по домам двоечников и прогульщиков, не пропускала заседания Совета дружины, где ее присутствие воспринималось соплячеством. Всем верховодил десятиклассник Гришковец со своими друзьями. Особенно куражились над кандидатами в комсомольцы. Задавали вопросы, конечно, про пять орденов комсомола, принцип демократического централизма, заветы Ленина.

Как повяжешь галстук,

Береги его:

Он ведь с красным знаменем

Цвета одного.

А под этим знаменем

В бой идут бойцы,

За отчизну бьются

Братья и отцы…

Цитировал стихи Степана Щипачева один из приспешников Гришковца Казначеев и добавлял кандидату вопрос на засыпку.

– Что означают три конца пионерского галстука?

– Символизируют триединство КПСС, ВЛКСМ и ленинской пионерии, – немедленно рапортовал кандидат и неизменно проверял на шее свой алый галстук из ацетатного шелка. Не дай Бог забыть в кармане, после физ-ры такой грешок водился за всеми.

– У тебя есть вопросы? – оборачивался к Асе Казначеев и сводил глаза к потолку от ее типичного старорежимного интереса.

– Скажите, пожалуйста, какую книгу вы сейчас читаете? – тихо гнусавила Ася.

Раньше кандидаты буксовали, а теперь отвечали четко, видимо срабатывало сарафанное радио, из уст в уста передавались заготовки ответов. Все как один читали Павла Корчагина «Как закалялась сталь», Михаила Шолохова «Поднятая целина», Леонида Ильича Брежнева «Малая земля». Редко кто выходил за границы школьной программы и называл другие книги. Однажды услышала про «Собачье сердце», запомнила, спросила у школьной библиотекарши. По тому, как она вздрогнула и торопливо стала отказываться от этой книги, поняла – книга под запретом. Значит, против советской власти. Раз против, не о чем и переживать. Зря она проголосовала за кандидата, который читал «Собачье сердце».

– Мурзина, – вновь позвала директриса, – встаньте, пожалуйста.

Пока Ася выползала из-за парты, Риата Георгиевна продолжала доносить подопечным коммунистическую мантру.

– Костер нашего огня должен охватить очистительным пожаром социалистической революции все пять континентов мира.

Проклиная свою общественную отзывчивость, Ася выступила в проход.

– Пожалуйста, объясните такую несознательность класса. – Директриса сквозь очки уставилась на Асю.

Ася оглянулась. Ни одного живого, поддерживающего взгляда, словно ей позволяли сдохнуть одной. Парфенов и вовсе злорадно сжал кулачки, Бородулина уткнулась лицом в ладони, и видно, что куражилась в смехе, Рита читала учебник, так усиленно и крепко, аж пальцы побелели. Везде бездушная пустыня. Сразу понятно, что никто не поддержит.

– Ну же, – подталкивала директриса, – что скажем про марки?

– Нет у нас долгов по маркам, – промямлила Ася и покраснела, словно совершила что-то постыдное и аморальное.

– Ну как же⁈ – встряхнулась Риата Георгиевна, будто получила пощёчину. Открыла папку, вытянула исписанный лист бумаги. – Вот у меня тут все записано. Девятый «Б»: Куба – рубль двадцать, ГТО – три сорок шесть, ДОСААФ, Вьетнам – вообще ни копейки не собрано.

– Как не собрано⁈ – возмутилась Ася. Она точно помнила свои три монетки по десять копеек, нагретые потной рукой до кипятка, так жалко было с ними расставаться. – Я сама лично заплатила тридцать копеек за ДОСААФ, Сковородкина заплатила, Шилков заплатил, я видела.

– Мурзина, не ври! – приказала директриса, но совсем как-то неуверенно.

И тут Ася завелась.

– Да чо не ври! Да не вру я. Фигову кучу заплатили, меня мать уже с костями сожрала. Говорит, что кроме «Дай! Дай! Дай!» я других слов не знаю: то на марки, то на флажки для парада, то на комсомольский значок. Вообще денег не дает, говорит, что я ее обманываю, даже на работе она платит меньше, чем я таскаю в школу. И вообще, когда мы поедем в Пермь на экскурсию?

– Какую экскурсию? – напряглась Риата Георгиевна. – Куда это вы собрались? В планах школы нет никакой экскурсии в Пермь.

– Может, в планах школы и нет, а в нашем классе есть, мы еще в сентябре сдали по пятнадцать рублей на экскурсию и четыре рубля на поезд.

Риата Георгиевна переглянулись с представителем Гороно, та кивнула и они спешно покинули класс.

В классе наступила тишина.

– Подставила директрису, – хехекнула Бородулина. – Класснуху подставила. Тя щас из школы попрут за предательство. И правильно, а то не фиг всяким кошелкам быть тут. А еще член Совета дружины… иуда…

Да, блин, достала! От каждого слова Бородулиной было больно. Почувствовала, как переполняется молниями и даже представила, как за шкирку вышвыривает Бородулину в окно третьего этажа, и уже качнулась в ее сторону.

– Я же говорила вам, что она доносчица, стучит директрисе и класснухе!

– Ну ты и дура! – все-таки не удержалась Ася, стала подниматься из-за парты.

Бородулина, как ошпаренная, вскочила, вжалась между окном и партой, шпагой выставила ручку, замотанную синей изолентой. Изолента Асе напомнила отца, это остудило пыл. Оглянулась на Людмилу Васильевну, ждала от нее поддержки. А та уставилась в окно, словно перед школой высаживался инопланетный десант.

Видимо, все-таки почувствовав тяжелые взгляды учеников, математичка нервно повела плечами, мелко задрожала, на шее появились красные пятна. Шуганная она стала в последнюю пору, почему-то пожалела ее Ася. Все время напряженная, дерганная, словно пропускает через себя высоковольтный ток. И Ася была права. Уже давно внутри у учительницы, как в трансформаторной будке, что-то гудело, искрилось и пугало долбануть или убить, и не делало ни того и не другого. Лучше бы ее саму давно разорвало на части, мечтала Людмила Васильевна, потому что она уже не в силах работать в этой дебильной школе, где учатся одни предатели и говнюки. Шелковое платье вдруг стало холодным и неудобным, как жабья кожа. Господи, когда же это закончится, вопрошала она у неба и принимала беззвучный ответ: – Никогда!

Людмила Васильевна собралась с силами, подошла к доске, взяла мел:

– Сегодня мы начинаем производные…

Прозвенел звонок и свернул тему производных в ноль.

По расписанию последним уроком был английский. Можно было сразу сбежать, но сегодня Ася не рискнула, где-то далеко в душе сработала чуйка, что на сегодня хватит экспериментов, сегодня она соблюдет ритуал и свалит только после пятнадцатиминутного ожидания.

Странно, но на перемене в класс английского языка вошла дама аристократической внешности. Настоящая русская красавица, высокая, статная, с длинной русой косой. Озарила класс улыбкой, представилась.

– Гуд афтенун. Май нейм из Полина Николаевна. (Добрый день, меня зовут Полина Николаевна).

Все четверо учеников, кто остался на английский, опупело возрились на чудо-королевишну.

По ходу, действительно нарисовалась англичанка, поняла Ася и похвалила себя, что не сбежала. Молоток! «Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка…», промелькнула в Асиной голове детская песенка.

– Вот из ё нейм? (Как ваше имя?) – обратилась Полина Николаевна к Вере.

– Майн нейм из Вера. (Меня зовут Вера), – уточнила. – Вера Сковородкина, через «о».

– Стенд ап, плиз (Встаньте, пожалуйста).

– Чего?

– Встаньте, когда разговариваете с учителем.

Вера суетно потянулась из-за парты.

– Тел ас эбаут ёселф.

Вера ступорнула. «Чего это она?» – оглянулась на класс.

«Дибилка» злорадно порадовалась Ася над провалом Веры, хотя и сама не бельмеса не поняла.

– Расскажи о себе, – подсказал Палаускас.

– Май нейм из Вера (Меня зовут Вера). Ю гоу из Губаха (я живу в Губахе.

– Уэл, уэл (Хорошо, хорошо), – кивала красавица. Разрешив Вере сесть, подошла к Палаускасу.

Почирикали. Оказывается, Палаускас ее понимал, отвечал. Ася была уверена, что он потонет первым, а он выплыл из омута английских слов и прекрасно себя чувствовал. На медведях что ли натренировался? – Он так широко улыбался, что Ася впервые заметила его ровные белые зубы.

Очередь дошла до Аси. Естественно, случился откровенный ступор, диалог буксовал, был односторонним. В английском она, как и в музыке, ни бум-бум. Блин, лучше бы сбежала.

– Расскажите про природу Урала, – попросила Полина Николаевна на английском язык и дружелюбно дотронулась до плеча Аси.

'Фиг ли ты мне спрашиваешь? – мысленно взвыла Ася. – Я в английском пустота. Черт возьми, а не пошла бы ты в столицу ходить по подиуму. С какого бодуна ты здесь, в этой глуши? А может, убила кого-нибудь? Здесь много таких ссыльных, особенно в Углеуральске, Соликамске. Ну не сажать же такую роскошь за решетку. Вот и сослали на Урал. Обставили так, будто преподаватель английского. Да кому он здесь нужен? Хотя, наверное, нужен. Вдруг кто-то устроится работать оператором на Метанол, а там все приборы на английском. Надеюсь, и ты скоро свалишь отсюда.

– Кам он! (Ну же), – подталкивала, уговаривала, ждала учительница. Так и не добившись от Аси понимания, перешла на русский. – Порадуйте нас.

С удовольствием, только чем? «Отличный вариант. Забыла то, чего не знала!» – так шутил учитель по физике.

– Хорошо. Расскажите, что знаете, – смилостивилась Полина Николаевна.

Ася пожала плечами. У нее в запасе два слова.

– Э пенсл (карандаш), э тейбл (стол).

– Хорошо, – скрестила учительница руки на груди, наверное, специально, чтобы все увидели ее совершенные пальцы, удлиненные розовые ногти. – А можете составить предложение из этих слов.

– Э-э-э, – задумалась Ася и выдала, – э пенсл на тейбл (на столе лежит карандаш или карандаш лежит на столе).

– Уот? Что?) – напряглась учительница.

Глухая что ли? – подивилась Ася. Слава Господи, не такая уж ты и идеальная.

– Э пенсл на тейбл, – громко повторила Ася.

Когда учительница от растерянности захлопала ресницами, Ася поняла, что скорее всего сморозила глупость. Блин, неужели лоханулась в двух словах?

– Не-не, – быстро исправилась, – будет э тейбл на пенсл. А если ударить карандашом по столу, то будет э пенис об тейбл.

Осознав услышанное, учительница задержала дыхание, потом тихо-тихо подошла к столу, вытащила из сумочки платочек и разрыдалась в него от смеха.

Выплакавшись и отсмеявшись, высморкалась, утерлась и с тихим причитанием «зерО, зеро, зеро» (ноль), принялась перелистывать школьный журнал.

Ася услышав ЗОрро, Зорро, Зорро – дала себе обещание обязательно посмотреть этот фильм.

Ася вдруг вспомнила что по-английски умеет считать до десяти, и уже потянула руку похвастаться и тут кто-то постучался в дверь, не дожидаясь ответа, вошел в класс. В этот раз Риата Георгиевна была одна. Она прошлась вдоль парт, каждому ученику положила проштампованный лист и велела письменно перечислить переданные классному руководителю средства – с первого сентября этого года до сегодняшнего дня. У всех выходило по-разному, у кого пять, у кого семь строк в списке. У Аси получилось девять, суммарно двадцать семь рублей десять копеек.

– А купоны в кино писать? – спросила Вера.

– Какие купоны? – вздрогнула директриса.

– Ну мы покупали пять билетов в кино – пятьдесят копеек.

– Пишите, если в кино не ходили.

– Ходили, но у меня остался еще один билет, – уточнила Вера.

– Хорошо, пишите про купоны, разберемся. Еще разберемся, почему вас так мало на английском, – предупредила директриса, собрала бумаги и удалилась.

Прошло два дня. Шел урок литературы. Самая близкая подруга класснухи Игнесса Львовна буровила про книгу «Война и мир». Видимо, уже знала, какой в школе разгорелся скандал. Знала и молчала, но своим видом показывала все пренебрежение классу «Б». Была уверена, что ее подругу оклеветали. На педсовете пыталась заступиться, но директриса предъявила вшивые бумажонки с подростковыми подписями. Еще для достоверности пригласила родителей двух школьников, которые подтвердили, что лично оплачивали поездку в Пермь. Как итог – за несоответствие занимаемой должности и дискредитацию высокого звания педагога учительницу решили уволить и ходатайствовать перед Горкомом об отчисление ее из рядов коммунисткой партии с записью в трудовой книжке. А с такой повесткой только в бичи или вон из города. Класснуха плакала, ломала руки, утверждала, что это поклеп и наговор, но деньги вернуть обещала. Потом два дня занимала у друзей и знакомых, кто знал – не давал, кто не знал – помогал. Остаток сняла с книжки. Через день под непрерывным взором директрисы и представителя Гороно деньги вернула до копеечки.

– Мурзина, к доске.

Когда Ася вышла, Игнесса Львовна встала рядом и вперилась взглядом. Сама низенькая, круглая, с кокошником седых волос на голове. Наверняка тоска по барскому детству заела, хоть таким парикмахерским способом послать советскую власть куда подальше.

– Мурзина, расскажите о главной цели романа.

Ася словно гарцевала на лошади, перескакивала с одного героя на другого. Честно говоря, роман не осилила, все так мудрено, непонятно, запутанно, первые шестьдесят страниц и вовсе на французском, а учительница неутомимо загонялась вопросами. Что да как, да почему? – Вопросов у нее больше, чем в самом романе. – Все вы чуханы, только глазами мырг да мырг. Вот оговорить хорошего человека – это вы быстро, а прочитать роман кишка тонка? Пытаешься вам вдолбить доброе и высокое, а ведь надо понимать, что вы не из барского помета. – Выговорилась, махнула рукой Асе.

– На место. Из тебя никогда толк не получится, – сказала грубо, словно выжгла клеймо на челе. Это Ася запомнит на всю жизнь.

В класс вновь вошла директриса с уже новенькой англичанкой Полиной Николаевна.

И чего приперлись?

Игнесса Львовна от их появления одеревенела, как статуя с веслом. Школьники и вовсе в парты вжались. Вот нафига им всякие новости. Вдруг снова ненароком до неприятности добазарятся. На Асю смотрят, Парфенов кулак кажет, молчи, мол, скотина. Да чтоб мне сдохнуть! – Ася и вправду сама не рада.

Директриса вперед англичанку выдвинула и осторожно заявила.

– Вот знакомьтесь, ваш новый классный руководитель Полина Николаевна.

Оба-на! Нежданно-негаданно. Они уже смирились и порадовались, что от класснухи избавились. Они еще первую новость не переварили, а директриса выдала вторую.

– На зимних каникулах. – Словно лыжник на старте, качнулась на низких каблуках. – Вы с ней, то есть с вашим классным руководителем, поедете в Пермь на экскурсию.

Такое известие ударило под дых, растерзало всю душу. Нафига так издеваться над желаниями⁈ Ася только вчера отдала матери все деньги, теперь снова просить? Мать ни за что не даст, а Ася ни за что не пойдет просить, даже под расстрелом.

– А кто будет платить? – вдруг выступила Бородулина.

Однако хороший вопросик, Ася бы ни за что не догадалась. Вообще Бородулина за последние два дня сильно изменилась. Стала совершенно другим человеком, еще бы понять почему и тогда Асе вовсе стало бы спокойно.

– Хто, хто – дед Пихто! – пошутили сзади. Ася по голосу узнала Кропачева.

– Вашу поездку оплатит подшефное предприятие Косохим, – сообщила Риата Георгиевна. – Администрация завода уже подтвердила, подписала документы. Как только деньги поступят на счет школы, так и поедете.

– Ну-у-у, – протянули все недовольно, подозревая очередную засаду, все почему-то были уверены, что это никогда не случится.

После уроков Полина Николаевна заявила, что с одной половиной класса она знакома, а со второй предстоит. Словно подсказала свое прозвище – Половинка. Так вот, сбежать от Половинки не получилось, она встретила класс около кабинета, где проходил последний урок, проводила в свой (их) кабинет, рассадила по партам, по школьному журналу ознакомилась со второй половиной, раздала листочки и заставила письменно отвечать на вопросы анкеты, которые она подготовила. Стандартные такие вопросы: имя, фамилия, папа, мама, братья, сестры, что любите кушать (пардонте-с, кушать – плебейское слово), что изволите-с есть, надеюсь, у вас хватает мудрости не мешать селедку с молоком. – Ох ты, а почему нельзя? – По мнению Половинки, это несовместимые продукты. А по мнению Аси, ничего так, пролетают за милую душу… – Где любите гулять? – На Дворцовой площади! (Как Барон Мюнхгаузен) – Ваш любимый герой, любимая книга… ну в общем, писали привычную мутотень, ну всякое там такое, что учителю полагается спросить, чтобы наладить контакт. – А интересно, подумала Ася, кем она нас считает: уродами, придурками, тупицами, предателями? Асе пофиг, она быстро записала ответы, даже не задумываясь над их правильностью и обоснованностью, кинула Половинке на стол и со словами «мне в музыкалку», шлепнула дверью. Боже, с какой радостью она сегодня бежала на сольфеджио. Голову долбила распевка; 'Дядя Ваня, дядя Ваня, где ты был, где ты был? Бьют часы на башне, бьют часы на башне: бим-бом-бом, бим-бом-бом!

Глава 18
Не сданные экзамены, полученные призы

В музыкалке тишина, такая плотная и тяжелая, словно в затонувшем корабле. Где-то брякнула крышка пианино, звук древесины плесканулся по углам, затухающим эхом пропал под лестницей. Асе пришлось брести по темному коридору, который, казалось, вел во тьму-чудовище. Чудовище гасило звуки, глотало живое, оставляло на дверях, как на надгробных памятниках, таблички «Баян», «Сольфеджио», «Оркестр», «Директор». По правде говоря, Ася совершенно не знала настоящего директора, всеми делами управлял заместитель, он же был дирижером оркестра.

Заглянула в класс, не найдя Екатерины Алексеевны, постучалась в учительскую.

– Она на экзамене, в классе сольфеджио, – подсказали из темноты и продолжили, – тяни мизинец, смычок должен быть продолжением твоей руки, твоим сердцем, твоим дыханием. – Противно заскрипела скрипка-пикало. Женский голос, сглаживая диссонанс, домучивал, допевал, – здесь терпимее, не надо паузы, тянем, тянем…закройте там дверь! – Ох! – вздрогнула Ася, захлопнула вторую половину створки.

Вспомнилось, как Екатерина Алексеевна под ее кисть подкладывала свою крепкую с рельефными венами руку и требовала не прижимать к грифелю. – Кисть расслабь, нежнее, круглее, будто яблоко держишь… рука, как шея лебедя, не дави! Тремоло, так, так, нежнее, словно ластиком стираешь неудачный рисунок. – После урока на ее руке отпечатывались неестественно глубокие борозды от струн.

Ася зашла в класс, когда знакомый бас допевал романс. Звуки разрастались мощными потоками, наполняли кабинет силой разрушения: – Эй, ухнем! Эй, ухнем! Учительница сольфеджио, дождавшись, когда на последнем витке пластинки смолкнет финальная нота, вернула звукосниматель на место, с нежностью посмотрела на Светличную.

– Шаляпин, – презрительно ответила она, якобы – что вы мне подсовываете всякую фигню, Шаляпина знает младенец.

Екатерина Алексеевна сидела за учительским столом, мягко постукивала на сильную долю. Рядом еще двое: пианистка, духовик. Заметив Асю, Екатерина Алексеевна кивнула, высказалась.

– Как всегда. – И столько в этом было сарказма, что Асю передернуло. Странно все это, так не похоже на Екатерину Алексеевну. Может, обидеться и хлопнуть дверью, а может, Асе показалось. Зря она возвела поклеп. Но тут Екатерина Алексеевна добила, словно долбанула по башке огромным контрабасом. – На экзамен можно было и не опаздывать.

– Какой экзамен? – всколыхнулась Ася.

– На уроки надо ходить, – съязвила учительница по сольфеджио. Ну, с этой все понятно, всегда была гадиной, но что случилось с Екатериной Алексеевной? Вроде внешне та же, а внутри словно ядом пропиталась.

– Садись на свободное место, – прогнала с порога Асю учительница по сольфеджио, встряхнула золотыми кудрями и обратилась к остальным школьникам. – Кто готов отвечать?

Девочка, маленькая и стремительная, как шестнадцатая доля, вскинула руку.

Золотокудрая осторожно выудила из конверта глянцевую пластинку, держа за обод открытыми ладонями, встряхнула, сдула невидимую пыль, положила на проигрыватель.

Ася впервые слышала это произведение. Как же здорово оно звучало. Дали послушать всего пару минут, потом пластинку остановили. Словно продолжая волшебное, учительница поиграла пальцами, минорным голосом спросила.

– Что это?

– Концерт №23 для фортепиано с оркестром Ля мажор. Моцарт.

За пять лет учебы золотокудрая ни разу не ставила им пластинки. Похоже, берегла от заедания. Вот откуда Асе знать про концерт № 23, если она и первый не слышала?

– Может, скажешь, кто солист? – одобрительно кивнула учительница девочке-воробышку.

– Не-а.

– Может… Ай, ладно, неважно. Пять.

Пришла очередь Аси.

– Это что? – проиграла на фортепьяно золоткудрая.

Ася промолчала. Промолчала на вторую и на третью композицию. Тогда золоткудрая включила магнитофон, оркестр играл «Танец с саблями» Хачатуряна.

– Сла-а-а-ва богу! – взвыла учительница по сольфеджио. – Какой оркестр играет?

– Большой!

– М-да! Хорошо. А еще какой?

– Народный, – выдохнула Ася.

Комиссия многозначительно улыбнулась: что взять с этих народников, никакой перспективы. Ни один уважающий себя человек не пойдет учиться на дешевку. Вот понятно: фортепьяно, баян, скрипка – это уровень, все остальное барахло – любителям игры на корыте. По мнению золотокудрой, народникам большего не дано.

Златокудрая прокашлялась, сжала кулаки.

– Вообще, можешь ответить, какие бывают оркестры?

– Большие и маленькие. – Ася понимала, что несет чушь, но других ответов у нее не было.

– Оркестры бываю симфонические, струнные, духовые, народные, эстрадные, джазовые, – сквозь зубы начала подсказывать Екатерина Алексеевна и про всему было видно, что ей стыдно за свою ученицу.

Ася с отчаянием уставилась на Екатерину Алексеевну. – Что я сделала не так? Екатерина Алексеевна, почему вы так со мной? Вы же у меня остались одна. К черту эту сраную музыку, ко всем бесам это сольфеджио, экзамен! Екатерина Алексеевна, хоть вы не уходите от меня, не бросайте! – Асе захотелось взвыть, разораться, своим гневом разорвать барабаны всех оркестров. Ну же! Полыхни палочками со всей дури, как в шаманский бубен. Бум! Бум! Бум! – колотило в виски, разрывало голову на части. Бум! Бум! Бум! Может, кто услышит этот призывный набат. Эй вы! Боги, шаманы, ведьмы, волшебное зверье – кто-нибудь, услышьте меня! Это просто невыносимо.

– Ну так какой это был оркестр? – выдохнула сквозь зубы золотокудрая, золоторукая, золотогубая, или какая она там. Спросила совсем ни к месту, Ася уже давно потеряла нить рассуждения.

– Симфонический? – спросила Екатерина Алексеевна.

– Симфонический, – тут же подхватила Ася, уверенная в подсказке. По разочарованному вздоху экзаменационной комиссии поняла, что ошиблась. Это была не подсказка, это была засада, равнодушие, усталость, пренебрежение. Да все что угодно, только не поддержка. Ася с тоской глянула на Екатерину Алексеевну, поняла, что такая бессмысленная учеба забодала, и что в этот раз околдованность музыкалкой и учительницей улетучилась безвозвратно. Лучше бы с бабой Верой играла в карты и ела ириски с тёплым чаем, в тонком альбоме рисовала сухие розы, слушала спектакли по радио. Чего она, как Зоя Космодемьянская, постоянно совершала подвиги, кидалась на духовную амбразуру, ходила за музыкальную линию фронта.

Ася отсидела урок с Екатериной Алексеевной, в сотый раз сыграла про отважного капитана, услышала про водителя Бородулина, про зверское заднее колесо его машины, которое оставило Екатерину Алексеевну сиротой. Ася отметила, что эти Бородулины достали даже в музыкалке. В школе одна, здесь второй. Сколько в Губахе этих Бородулиных?

Голос учительницы бесконечно царапал слух, и Ася чувствовала, что внутри неё разгорается острая искорка неприятия, заставляя отдаляться. Отодвинулась в дальний угол, спиной к двери. Если сейчас кто-нибудь зайдет, обязательно шибанет. Когда урок закончился, собрала ноты, стала прощаться.

Учительница, обхватив себя руками, уставилась в темный вечер за окном. На фоне серебристого света луны черный барак виделся гигантским гробом. Он красился холодным пространством в пустынное грустное одиночество. По нему в отражении одинокого уличного фонаря судорожно скреблись когтистые ветви тополей. Ветер катил по дороге поземку, раскачивал тонкие, обледеневшие лапники елей, тенями деревьев крестил соседние дома. Вся жизнь для учительницы стала сплошным погостом.

Издалека, через крыши бараков наползла туча, закрыла луну, накинула на землю густую тень. И вдруг все пропало, точно туча заодно пролила черную краску на звезды. Тихая гиблая мрачность. Только сквозь щели окон доносилось соло ветра, заунывное траурное пение, в котором вспыхивали огоньки высоких нот, перемигивались хрусталики трагического сопрано.

Больше Ася в музыкалку не приходила. Правда, непонятно почему, летом ей все-таки выдали диплом об окончании класса домры. Одни тройки. Ну и на том спасибо.

После музыкалки Ася зашла в ДК «Энергетик». Это был последний шанс увидеть «Зорро». Асе не нравилось ходить во Дворец культуры. Экран здесь был маленьким, обвисшим, со швом посередине. Ну и классика жанра – за сеанс лента обязательно рвалась, хоть раз, хоть полраза. Голоса героев обрывались, кадры плавились серыми дырами, экран перекрывался черными крестами, в будке киномеханика громко хлестал конец ленты. Тут же начинался свист, гам. Пока киномеханик склеивал, заправлял, запускал, в луче света клубился дым сигарет, летал ворох шапок и пыли. Шурша, включался аппарат и начинал из темноты вытаскивать звуки, картинки: вновь скакали лошади, рубились всадники.

Ася не заметила, как вслед за ней в очередь в кассу притулился Шилков. О-хо-хошунька, как хорошо, что он оказался рядом, с ним не так позорно быть одной на вечернем сеансе. Он стоял за ее спиной вплотную и мучительно давил из себя улыбку. Что-то его тревожило. Когда до кассы остался один человек, Шилков все-таки разродился просьбой занять денег. Ася отсчитала требуемые шестьдесят копеек, купила билет. До начала сеанса еще сорок минут. Зашла в фойе, села на скамейку под большим зеркалом, постоянно поглядывала на мужской туалет, делала вид, что ждет своего парня, а он не торопился, заболтался, закурился. Рядом пристроилась девушка, бледная, круглая, как варенный пельмень. Ага, тоже играет роль ожидания. Ну и ладушки. Теперь они похожи на подружек.

Все-таки кассирша гадина – дала неудобные места. Хотя, чего на человека зря гнать волну, зал полный, ни одного свободного кресла. Но непонятно, по какому принципу она продавала билеты, если получилось так, что Ася оказалась между Шилковым и Светличной. С ужасом вглядывалась, как они протискивались по узкому проходу. Пока они, запинаясь, перешагивали чужие ноги, она ехидно придумала остаться на месте. А чо? Клево получится… все будут видеть, что она пришла с парнем. Пусть Светличная удавится собственной злобой, а еще лучше – сбежит, грохнется без сознания.

Ася была уверена, что сегодня уже никто не испортит ей настроение и на тебе, горечь до пяток, словно съела куст алоэ. Светличная расцвела еще краше, от нее так и веяло сладким дурманом шарма. В своей прелести она достигла совершенства. Поток ее обаяния струился над всем залом, бил в полную силу. Мужик, мимо которого Светличная протискивалась, не удержался, будто помогая пройти, схватил ее за бедра. Светличная шлепнула приставаку по рукам. Он хихикнул, она показала язык, обменялись репликами, все по-семейному просто и привычно.

Светличная удивилась, когда увидела, что на их месте восседала одинокая никчема. Требуя разобраться, щипнула Шилкова за мизинец. Шилков просительно глянул на Асю. В его глазах сверкали огромные алмазы, плыли изумрудные туманы. Прямо башкой ухнула в восемнадцатый век. Еще секунду назад готова была пакостить и гадить, а теперь молила бога, чтобы свет поскорее погас. Она передвинулась на одно место дальше и порадовалась, что Шилков оказался между ними. Вместо «Зорро» показывали «Служебный роман», Ася могла бы и догадаться, когда кассирша заставила заплатить за две серии.

Шилков держал Светличную за руку, то ли подпитывался ее дикой силой, то ли пытался удержать. Он был оглушен, опьянен, он был переполнен, он был глубоко счастлив своей любовью. Ася не могла видеть это коварное «муси-пуси». Она откровенно завидовала Светличной и чувствовала, как яд желчности постепенно отравлял ее саму. Ася к такому раскладу была не готова. Не представляла, как надо реагировать, когда видишь любовь наяву. Это там, на провисших экранах любовь на высочайших божественных нотах, а в жизни такого не бывает. Не бывает! – хотелось орать Асе на весь зал. – Это в кино придумано отлично, а в жизни омерзительно плохо!