Текст книги "Шаманский бубен луны (СИ)"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Уже совсем стемнело, когда мать заглянула в комнату.

– Радио сделай потише. Там, – махнула она рукой, словно это «там» находилось у черта на куличках, – там к тебе жених на таратайке.

Алексей!

Из прихожей раздался мужской голос, Ася слов на разобрала, но по интонации уловила, что скорее всего гость поздоровался с отцом. Отец наверняка в ответ кивнул.

– Каждый день разные, – сурово выдала мать.

Значит не Алексей, расстроилась.

– Я его приглашала зайти, а он попросил отпустить тебя с ним погулять. – Мать внимательно уставилась на Асю, словно она стояла перед ней на девятом месяце беременности. – Смотри у меня, – угрожающе покачала кривым пальцем.

– Это ж кто такой смелый? – удивилась Ася и вышла в коридор. – Палаускас? Ты чего? Списать домашку? Или у кого-то день рождения? Или чего там? Что я пропустила?

– Пошли погуляем, – улыбнулся Палаускас. Утренний разговор с водителем автобуса придал ему уверенности. Ася в который раз отметила его белоснежную улыбку, ровные белые зубы. Сам огромный, глазки маленькие, а улыбка настолько яркая, что перечеркивала все недостатки.

– Офонарел? Мы с тобой сегодня целый день гуляли.

– Пошли, на улице замечательная погода. Снег валит.

«А не отвалить ли тебе самому», подумала Ася и поежилась от его взгляда. Никто не смотрел на нее так, как он. Это было ласковое созерцание, трепетное колыхание надежды. Она и раньше замечала, что он смотрел на нее дольше, чем на других. Разумеется, она все списывала на собственные фантазии.

В черной фуфайке, высоких валенках, широко размахивая руками, он катил по льду к далекому краю улицы; его движения были уверенными и счастливыми, он двигался так, будто выиграл олимпиаду. И тут был облаян, словно из-под земли появившимся псом. Мчавшийся пес хватал его за пятки и никак не мог прокусить жесткий войлок. Палаускас беззвучно смеялся, останавливался, трепал пса за загривок, потом торопился к Асе, подхватывал за талию и кружил, тыкался носом в ее щеку. Пес подпрыгивал рядом, кувыркался через голову, валился в сугроб, всем видом показывал, что он счастлив тем, что кто-то счастлив рядом.

Палаускас вновь укатил вперед, что-то проорал в небо, собачий лай заглушил слова.

Ася тихо смеялась, и в этот самый момент чья-то ладонь хлопнула ее по плечу. Их было трое – пьяные, разгоряченные, вонючие, наглые. Один из них вплотную приблизился к Асе, открыл рот и выдохнул ей в лицо струйку папиросного дыма. А Палаускас уже торопился вернуться, словно собираясь всех уничтожить, пес молча скакал рядом. К всеобщему счастью, двое других подхватили друга подмышки и потащили прочь.

– Испугалась? – Сергей забрал руку Аси, перекинул за свою, локтем прижал к телу, словно взял в плен. – Вот так-то лучше.

– Что будем делать? – выдернула Ася руку.

– А ты что хочешь?

– Может, по домам? А то бродят тут всякие.

– Не, – вновь расцвел улыбкой Сергей, – хочешь? – и он стал лихорадочно оглядываться по сторонам. – Хочешь я подарю тебе эту гору. – Показал на Крестовую.

– Как это?

– Иди сюда. – И он стал выстраивать Асю, словно фотограф на съемке, – Так, немного сюда… сюда…чуть левее…ага! Стой тут.

Он забежал немного вперед и поднял руки ладонями вверх. Сейчас он больше походил на шамана, которому вздумалось колдовать.

Ася посмотрела на его руки и на минутку растерялась, скорее, испугалась. Он так идеально выбрал ракурс, что на его ладони аккуратно расположилась гора.

– Я дарю тебе небо…звезды…луну. Тебе нравится луна?

Он обхватил полную луну круглыми пальцами и протянул ей. Ася потянулась следом и почувствовала, что сейчас луна вот-вот ляжет ей в ладони. Это трудно объяснить, но Ася уже уловила ее белую прохладу, неровность кратеров. Почему-то вспомнилась Вера с ее лунными фантазиями и с бубном шамана. Вспомнился отец со своей ложкой рыбьего жира, – чей цвет и размер сейчас гармонировал с луной на небе. Ася заметно вздрогнула, отдернула руки. На лице ее отразилось отчаяние, сотканное собственным страхом: еще один придурок на ее голову, закружит, задурит, влюбит, срулит.

Подумала, чтобы он валил со своими подарками, а вслух сказала:

– Я замерзла, давай по домам!

– Это, конечно, да, – невпопад пробормотал Сергей. – Давай провожу. – И вновь заграбастал руку Аси.

Его ладонь оказалась сухой и крепкой. Ася просунула свои пальцы сквозь его. В этом движении чувствовалась стыдливая суетливость, но иначе она никогда не наберется смелости так обыденно и открыто ответить чувствам.

– Есть охота, – честно призналась Ася и вдруг громко расхохоталась, она почему-то вспомнила, как они утром пилочкой для ногтей пилили кусочек сала. На всю толпу кусочек в три спичечных коробка, три пирожка с повидлом, три куска хлеба с маслом. – Один ты подготовился, остальные стартанули, как на физ-ру.

– Сало было для птиц, – признался Сергей. – Холодно им сейчас. Не думал, что забуримся на целый день, взял бы больше.

– А по-моему, сегодня здорово получилось. – забалагурила Ася. – И Половинка вся такая-растакая, ах люблю! ах восхищаюсь! Честно говоря, я до нее никогда на тайгу так не смотрела.

Паласукас обнял, прижал к груди. От него пахло хвоей, костром, сыростью.

Глава 20
Таянье снега в кармане

Забетонированная долгими холодами, зима стала сильной, уверенной. Недельная вьюга оставила после себя громоздкие сугробы и ледяные завалы. Снег законопатил все извивы, укрыл все выпуклости, ледяными припоями зафиксировал валуны. Снег лег настолько плотно, словно заштукатурил гору.

Группа старшеклассников, вытянувшись в цепочку, долго плелась по тропинке. У всех одинаково обостренные, продрогшие лица. Следом за ними работали два трактора, расчищали дорогу, сталкивали снег в пропасть. Туда, где между двух белых берегов дольками апельсинов была зажата оранжевая вода, которая не замерзала даже в лютые морозы.

Старшеклассники свернули к горнолыжной базе. Домик тренеров практически был занесен под самую крышу, и лишь скелеты вышек канатной дороги очерчивали силуэт горнолыжной трассы. Тренеры выходить не торопились. Один из пацанов оторвался от толпы, попинал дверь домика. Вышел человек – поорал. Ему ответили воплями, хохотом.

С остановки подтянулся еще один класс. Кроме Асиного подогнали еще два чужих. У одних в глазах немилость, у других похмельное озорство, мытарство души. Чужие, совсем чужие лица и не хотелось знать даже их имен.

– Хреноватенько. – Замерзшая Вера ссутулилась, натянула на нос шарф. – Щас дуба двинем, как нефиг делать.

В дверь домика забарабанили комья снега.

Вышел маленький человек, с разгона так рявкнул, что все на минуту обалдели. Пацаны принялись курить, девчонки стали оглядываться на остановку, примеряясь сбежать. Тут на крыльцо домика вышел другой тренер и повел толпу на вершину. На верхотуре выстроил неровной, рваной цепью, словно солдат перед атакой, показал направление спуска, а сам ломанул вниз на лыжах. Суворов, блин! Стали спускаться к механизму подъёмника. За топтальщиками тянулись глубокие дыры и проплешины. Подразумевалось, что таким образом люди трамбуют снег, на деле это больше походило на катастрофу: как при резком ледоходе громоздили пласты, сколы с провалами. Все потому, что снег по склону лежал неровно. В расщелинах он был мягким, рыхлым, а на выступах – плотным, жестким, как застывшая карамель.

Вскоре все согрелись, разгоношились. Орали, толкались.

Ася усвоила, если нельзя объяснить чужую жизнь, так же как нельзя объяснить будущие события и поступки, поэтому от таких лоботрясов лучше держаться подальше. Иначе путь от купели до вечности окажется короток. С природой компромиссов не бывает, приятнее остаться на вершине, чем задом в рыжей Косьве. Так и есть: сцепились человек десять, прыгнули с разбега. Снегу только того и надо: жирным куском отломился по горизонту, стал сползать широкой массой. Пацаны метали ногами, подгребали, добавляли скорости. 'Шах-шах-шах! – громко ухал, гудел снег. Он уходил вниз и тащил за собой камни, лыжи, палки, шапки. Пацаны орали, задирали свои пустозвонные черепушки. Тренера с отвращением вопили, проклинали поганцев. Зрители с восторгом свистели, топотали, хохотали. В общем, шел Суворов через Альпы и попал в Ледовое побоище Косьвы.

Постепенно лавина прошла через склон, просеку, перечеркнула дорогу, ушла под откос к Коксохимзаводу. Белоснежный туман рассеялся, и подростковая жизнь начала возрождаться. Вроде все живые, только разбросаны по хвосту лавины. Ася ожидала увидеть истерзанные тела, покоцанные черепки, но в итоге один разбитый нос, шишка на лбу, вывих, потерянный валенок. Они походили друг на друга, как тюлени, запылённые снегом, со льдинками в карманах и пазухах. С одинаковыми выражениями лиц приходили в себя от восторга, улыбались, радовались. Адреналин во всем теле. Кто-то называл их придурками, чудаками, мудаками, дураками, а они были молодыми, хмельными от счастья. А следом по склону, как сверхъестественное существо, стекала безликая масса осторожных и осмотрительных. И она тоже была одинаковая.

Немного побурлили, сосредоточились в комок у подножья горы. На фоне серого пятна провинциальной одежонки появились яркие пуховики спортсменов. К старшеклассникам присоединились горнолыжники с тренерами. Возникла вероятность, что школьников во второй раз загонят на склон.

Естественно, школьное, подростковое существо взбрыкнуло, возмутилось. Малоприятные и приятные впечатления от спуска с горы закончились, и перспектива еще раз ломиться на верхотуру, где тебя подлавливает одышка от нехватки кислорода, абсолютно не радовала. Это в столице, бросаешь монету, и вот стучит турникет на входе, эскалатор вперед – эскалатор назад, люди вверх – люди вниз. А здесь непостижимая, таинственная провинция, уголок природы, который познать невозможно. Кому надо кататься на лыжах, пусть тот и «топчется», а усталым трудягам, кипучим лентяям, одиноким дурнишкам-плохишкам ведомы другие тропы. И сейчас эта тропа манила к теплому дому, к сытному столу.

Тренера, вызывая у окружающих трепетный ужас, могли с вихрем умчаться с вершины к подножию горы, могли подготовить сильных, рискованных спортсменов, но не могли убедить школьников еще раз пройти по склону. Им осталось лишь с грустью наблюдать за тем, как ребята с чувством выполненного долга, в нетеплых продувающих пальто, в тяжелых родительских валенках, с закоченелыми руками в карманах уходили к остановке. За ними плелись клубы пара.

Зимнее солнце лениво. Не успеешь глазом моргнуть, как оно уже на закате. Разом стемнело, ушло в тень, покрылось тьмой, словно закуталось дымом коксохимзавода, В попытке продублировать солнце и хоть как-то разогнать могильную темень захолустья, зажглись уличные фонари. Круглая лампочка под металлической тарелкой звякала, бултыхалась на ветру. Она старалась уродливым, неровным светом высветить контуры деревянных домиков у подножия склона. К слову сказать, это напоминало зловещую картину из страшного фильма. Все шевелилось, дергалось и, для полноты ощущений, не хватало только душераздирающего хохота призрака, поднявшегося из могилы. Хотя и так всю неделю вместе с вьюгой кто-то ныл, стонал. Может, и правда это были они.

После пурги дорогу от базы до города очистили, теперь трактора урчали где-то на другой стороне горы.

Молодежь заполнила бревенчатую коробку автобусной остановки. Казалось, прятаться в ней гораздо теплее, чем стоять на улице. Но кому как. Ася была уверена, что в будке сифонит по-черному. Постепенно уставшие ребята подходили, прибавлялись. Похоже, физическая усталость никак не сочеталась с душевной. Здесь энергии было предостаточно, чтобы весь мир заполонить. Вот уж где можно позавидовать отсутствию застенчивости, стыдливости. Подруливали к остановке и бесконечно куражились над своими и чужими: салабоны, сопляки, шкеты. Класс на класс, девочки на мальчиков, возраст на годы. И чего неймётся? Сразу понятно, толпа заросла обидами, требовалось выплеснуть пар.

Ждать автобуса пришлось долго. Блага цивилизации, к примеру, автобус, приходящий по расписанию, никак не касались этого городка. Автобус мог прийти в любое время, если точнее, когда пропустит природа или вздумается водителю. И никто не роптал, не возмущался.

Но это обычно, а иногда всё же происходило чудо, вместо многочасового ожидания на трескучем уральском морозе, к остановке подкатывал старенький автобус и любезно распахивал свои райские врата. Если такое происходило, пассажир считал, что день удался и ему безумно подфартило. О таком случае, как о сказочной легенде, рассказывали на праздниках или пьянках.

Из горнолыжной базы вырулил старенький автобус ЛИАЗ. И уже было проехал, но в последний момент, взметнув облако снега, шумно притормозил. Дверь скрипнула и хлестко распахнулась. Пацаны пошли штурмом. Но не особо получилось.

В дверях, широко улыбаясь, появился Дрыщ. Оскалив желтые зубы в улыбке, зычно цыкнул.

– Спецрейс горнолыжной базы, на оставшиеся места берем только девушек.

Толпа тревожно загудела. Раздались недовольные высказывания.

– Топтаться всем, а возить только девок.

– Девушек, – поправил Дрыщ и, не реагируя на возгласы, вернулся на водительское место, положил палец на кнопку закрывания дверей.

Один из пацанов, оттянув полы полушубка в стороны, срываясь на девичий фальцет, заверещал.

– Ой, мальчики, пропустите.

Толпа оценила, загоготала. Тут же кто-то его заячью ушанку поменял на малиновую шапку Аси.

Ася поздно дернулась, шапка уже пошла гулять по чужим головам.

Масса нарастала, давила, словно провоцировала махач. – Спортики, выползайте, пошли постукаемся! Ссыкуны! Фанеру проверим. – Спортсмены сдерживались, оглядывались на тренеров. Один из школьников завелся. Поспорил со всеми, что возьмет автобус штурмом. «Лишь бы оказаться в нем, лишь бы уехать. Он был заложником своего желания, и он не сомневался, чья возьмет».

Казалось, чего проще, одолеть эту развалину. Забуровил локтями, разогнал девчонок и башкой воткнулся в живот Дрыща. Попытался обойти, Дрыщ перехватил за шиворот, вежливо спросил: – Куда? – Туда! – ответил паренек и полетел в сугроб.

Еще один рванул.

– Э-эй! – Дрыщ легко схватил его за воротник, словно отряхнул шапку. – Еще смелые есть?

Пристальный взгляд Дрыща сдерживал. Этот не пожалеет, хватанет за уши, раскрутит и метнет за гору, на коксохимическую свалку. Там точно автобусы не ходят.

– Пропускаем девушек.

Ася, не дождавшись чуткости и душевности от соплеменников, заработала локтями. Куда там! Толпа стояла как неприступная китайская стена. Кто-то стал подталкивать сзади. Оглянулась. Палаускас? Ах умница, ах красавица! Расталкивая пацанов, силком воткнул Асю в салон, нахлобучил ее же шапку, еще пропихнул пару девиц, и больше ему не позволили, оттеснили, отжали.

– Хватит уже свой гарем пихать, – возмутился фальцетом какой–то парень.

Пацаны поддержали обрывчатым хохотом.

Ася приветливо махнула Дрыщу. Тот оскалился в улыбке. Она оглядела салон острым взглядом, на Стаса озарилась светом.

Стас уже встал, уступая ей место, призывно замахал, но автобус настолько переполнен, что пробраться было невозможно. Раскрасневшиеся, разрумяненные девицы заполонили все пространство, им галантно уступали, они смущённо соглашались.

Дрыщ привстал, оглядывая салон.

– Все? Поехали?

Ася увидела в окне испуганные глаза Веры. Может, показалось? Лихорадочно огляделась, задергала Дрыща за рукав. – Э…тормози. Вера осталась.

Дрыщ равнодушно оглянулся:

– Сама дойдет, кто успел, тот уехал.

– Как? Это же твоя сестра…

– Тем более, – фыркнул Дрыщь, тут же широко улыбнувшись, добавил. – Вот тебя бы я ни за что не оставил.

Ася схватилась за руль и стала его выкручивать, словно от этого её движения автобус мог остановиться.

– Открой!

Дверь распахнулась. Держась за поручни, Ася наполовину вывалилась на улицу, нависла над толпой. В темноте, в лучах болтающегося фонаря долго высматривала Веру. Той нигде не было.

– Вера! – крикнула в темноту и вздрогнула, потому что тут же увидела рядом. Раскрасневшаяся от холода, с растрепанными волосами, она бесполезно грела щеки ладошами.

Палаускас вновь протиснулся вперед, толкнул Веру на подножку и, чтобы она не вывалилась обратно, застопорил проход своим телом, локтями отжал створки на «закрыть». Теперь вынуть пассажиров из автобуса можно было только консервным ножом.

– Поехали? – Дрыщ нажал на газ, тронулся, резко тормознул. Это он так утрамбовал пассажиров. – Кто упал, я не виноват. Держаться надо.

Ася не удержалась, со всего размаху плюхнулась на чьи-то колени. Попыталась встать, но некуда – ее место тотчас заняли. А Дрыщ тормозил и утрамбовывал. Утрамбовывал и тормозил. Вот ведь гаденыш.

При каждом толчке салон сотрясался от раскатистого хохота.

Дрыщ лыбился в зеркало, ласково хвалил машину, ловил рычаги.

И напрасно, напрасно Ася пыталась встать.

Чьи-то руки крепко обхватили ее за талию. Ася резко обернулась и чуть не расплакалась – хуже, наверное, не бывает, она сидела на коленях Алексея. Он ласково улыбался и не отпускал и даже крепко прижал.

– Сиди уж, невеста, – сказал тихо и ласково, прямо в ухо, а оно передало в нутро сердца.

Ася отвернулась к окну. По щеке покатились слезы. Алексей осторожно, незаметно для посторонних, ловил капли пальцами. И от этого теплого прикосновения ей становилось хуже. Не надо этих горячих движений, не надо ласки. Она не могла справиться с желанием попросить всевышнего остановить этот миг навечно. Сердце горело, кровь закипала. Ася не слышала и не видела расшумевшейся толпы молодежи, ее гула и веселья. Она не заметила, что Дрыщ наблюдал за ними в зеркало заднего вида.

Ближе к городу Дрыщ обернулся в салон и громко сказал в микрофон:

– Теперь верю, что женитесь.

Весь салон замер. Наступила неловкая тишина, ее нарушил только надрывающийся звук двигателя.

– Кто? Кто женится?…Кеша?…Паша?…Володя? – задышали вопросы.

– Да они с ним, – подсказал Дрыщ.

И все сразу поняли о ком идет речь.

Первым не удержался рыжий веснушчатый парень с соседнего сидения.

– Лексий, ты серьезно?

Ася встрепенулась, Алексей легко сжал ее ладонь и, не поворачивая головы, спокойно ответил:

– Серьезно.

– А как же Маринка?

– А при чем здесь Маринка? – Ревнивый голос принадлежал девушке на заднем сиденье.

Рыжий обернулся к ней и засмеялся:

– Марин, я пошутил, надо что-то сказать, вот и брякнул, не подумавши.

Ася обернулась, начала торопливо отнекиваться.

– Да Дрыщ тоже пошутил, тоже брякнул не подумавши.

Салон загудел, словно улей. Кто-то захихикал.

– Шутники! От такой нескромной шутки появляются малютки, Не остался в стороне Дрыщь, дернул рычаг, перешел на пониженную скорость.

Молодежь засмеялась.

Дрыщь вновь поднял микрофон.

– Чего ржете? Он свататься приходил, с букетом цветов, не помню, как зовут, с шипами, ах, да розы… Мне Верка все рассказала. А Верка моя сеструха. Я ж к Аське хотел подкатить, а Верка сказала, что у нее есть жених, спортсмен. Вер, скажи, что молчишь?

Удивившись обману, Вера закричала:

– Не верьте ему! Не было букета, была одна роза. – И мечтательно добавила. – Но какая…!

И все сразу поверили. Теперь не просто смеялись, все валились от хохота.

Ася утирала слезы, а вокруг царил праздник – пестрый, молодой, бесконечный. Сочная, как весенняя зелень, отовсюду перла энергетика молодости: гудели голоса, визжали девчата, топорщились вихры. На тонкой наледи окон кудрявыми перьями росли морозные стрелки, витиеватыми всполохами раздвигались хлопья петельной изморози. Если слеза попадала на окно, рисунок тут же менялся, обрастал новыми изгибами вокруг соленой капли. Повсюду чувствовалось неукротимое движение, словно разлив крови в невидимых жилах.

Ася вышла на первой же остановке. Ее сразу окутала темнота, словно пришла с другой стороны тайги за наживкой. Уже уехал автобус, разошлась толпа молодежи, а у остановки стояла фигура, темная на темном, и все равно видно, словно фигура высвечивалась внутренним светом. Алексей! Вспыхнула Ася радостной фантазией, но это был Палаускас. Предложил проводить. Звезды сразу погасли, небо стало темнее, земля тверже. Отказалась, поскорее побежала. Пожалела, что так рано вышла из автобуса, теперь пилить полчаса по морозу. Дура! Надеялась, что Алексей выйдет следом, прогуляются до дома. Еще немного и Ася возненавидит все то, что можно ненавидеть. Начнет с Палаускаса, с его бессмысленного мытарства вокруг нее, крался сзади, словно шел с ней в разведку.

– Ну чего ты там? – усмехнулась Ася. Остановилась, дождалась, когда подойдет.

– Давай провожу. – Черт, какая у него белоснежная улыбка!

– Иди домой…

Она сидела в сугробе скукожившись, будто ребенок во чреве матери. Совсем одна на целой планете, совсем одна в кратере снега, который дальше не пускал дощатый забор с обглоданными зубцами. За их гребнем вровень со снегом тускло горели три запотевших окна чахлого дома, из трубы густо валил дым, словно из печи концлагеря.

Палаускас узнал соседку Веронику. Ей около двадцати пяти, работает на швейке: добрая, рукастая, отзывчивая, оттого непутевая и несчастная. Уж больно наивная, кидается на всякого встречного-поперечного.

Сергей присел рядом, тронул за плечо.

– Э-э-э, напилась что ли? – В последнее время с ней такое случалось.

Вероника открыла глаза и попыталась сосредоточиться на человеке. Казалось, что ее сознание карабкалось откуда-то из далекого нутра и никак не могло добраться до вершины, до головы, до мозга.

– Ты кто? – безразлично спросила Вероника и попыталась плотнее запахнуть куртку. Было видно, как одеревенели ее руки, бледную кожу запястья, словно кандалы, охватывали бордовые широкие полосы.

– Кто это сделал?

Узнала по голосу соседа. Жаль. Думала, смертушка наконец-то пожаловала. Сколько ж тебя ждать, проклятая?

– Серега? – вдруг жалобно попросила Вероника. – Дай спокойно сдохнуть!

– Отец? Да?

– Иди, иди… сюда. Здесь тепло, хорошо… – Вероника натянула шапку до губ, сжалась в комок и стала бредить фантазийным закатом. – Она уйдет так же, как и пришла на этот свет – с созвездием «Рыбы». Там, наверное, тоже есть звезды, мы будем собирать их в корзинку, а потом разбрасывать над нашей могилкой. Ведь у нас она будет общая – одна на двоих, и нам вдвоем будет хорошо, тепло и не одиноко. Милый, мой милый, ты еще не родился, а тебя уже не любят, тебя уже выгоняют из дома. Ты уже семейный позор. Собак кормят, свиней кормят, а тебя не хотят… Милая моя доченька, или милый мой сыночек… Милый…куда ты меня тащишь? Не надо меня тащить! Нам здесь хорошо. Не трогай спину, больно…и рукам больно. Отец прав, зачем его семье позор, зачем ему беременная дочь без мужа, это позор. Пап, это ты?.. Серега? Серега, вот куда ты меня тащишь? Трындец полный! Мы не пойдем к вам.