Текст книги "Шаманский бубен луны (СИ)"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16
«А ну-ка, парни!»

Глава 16

«А ну-ка, парни!»

Снег валил, не переставая, семь дней подряд, с утра до ночи. Вот с такой ленивой грацией он будет сыпать до весны с небольшими перерывами на мороз и вьюгу.

На часах около восьми. В школу еще рано. Ася стояла у окна и наблюдала, как Вера в сапогах-чулках преодолевала препятствия: кособоко семенила по краю тропы, пробивалась по снегу, скользила по накатанному насту дороги. Бухнулась коленом, по тому как захромала, грохнулась не хило. Нечего фарсить, злорадствовала Ася. Сейчас сапоги-чулки совсем не по сезону. Погода только для валенок и бурок. Ася всего раз успела пощеголять в сапогах-чулках, на следующий день они появились у Веры, потом у Риты Герн, через неделю практический у всех девчонок в классе.

Зазвонил телефон. Странно, никого нет дома. Аси тоже нет, она уже в школе. Или вернее, собирается идти и не может найти силы, чтобы переступить порог. Офигительное состояние. После уроков намечался праздник «А ну-ка, парни!», а идти нет сил, словно вместо веселья грозят утопить в полынье. Понятно, что команда абсолютно не собралась – сплошной раздрайв. Больше орали, чем готовились. Ашники точно победят, а хотелось, чтобы победил Асин класс.

О господи, как Асе плохо. Ну почему сегодня не воскресенье? Обожаемое, долгожданное воскресенье, когда можно укутаться в одеяло и читать книги.

Специально чуть опоздала, чтобы раздевалка оказалась пустой. Сквозняк в коридоре носил запах макулатуры, теплого чая. Во всем здании непривычная тишина, классы напоминали большие ракушки. Как только прозвенит звонок, со всех щелей полезут рачки с клешнями, ором, визгом, суетой. Пришлому человеку с непривычки тяжело, только и успевай прижиматься к стене и глотать таблетки от страха. Уф! – это пронесся табун лошадей, проскочила электричка, промчался дракон. Чтобы не снесли и не покалечили – реагируй, пытайся выжить. Учителя привычно лавируют среди наэлектризованного потока, приветливо машут друг другу, успевают обмениваться репликами и новостями.

– Как твои?

– Да вроде готовы. А твои?

– Переживают. Не стала сегодня давать домашку.

– А когда…?

– После шестого урока в столовой.

– … А ну-ка, ребята, не баловаться…ничего не слышно. Ага. Сама будешь?

– Да, у меня как раз шесть уроков…

Звенит звонок, китовая пасть школы, проглотив мелюзгу, захлопывается и начинает сытно переваривать знания.

– Мурзина! – Борзин подкараулил Асю у раздевалки. – Ты что про меня фигню написала? Борзин, Борзин, борзота, подари два пятака… Офигела совсем?

Ася остановилась, обернулась.

– Между прочим, это тайна.

– Да какая нафиг тайна. Хочешь в темноте башкой разбиться о лед?

– Борзин! – Сделала шаг навстречу однокласснику. – Борзин, Борзин, простота, а в рыло хо?

Борзин предусмотрительно отступил.

– Еще посмотрим, что пацаны скажут. Поэтесса фигова! Частушочница сраная. Мудила.

– Совсем оборзел, – замахнулась Ася портфелем.

– Девки ржут, как кобылы.

– Значит, хорошо получилось.

– Писала бы про себя. Аська, Аська пидо…– заткнулся.

– Чего пи? – Кинула портфелем. Не долетел.

– Дура! Мы вообще с пацанами решили не идти на КВН.

– Трусы фиговы!

– Ты кого назвала трусами?

– Это я про одежду.

Борзин остановился, задумался.

– Все равно западло так делать!

– Борзин, отвали. Без тебя тошно.

– Если писать, то про всех. Чего про Шилкова не написала? Влюбилась?

– Тебе завидно?

– Чего завидно? – не понял посыл Борзин.

– Надо было влюбиться в тебя?

– Нафига мне. Нашлась тоже красавица! Не… ну справедливо же написать про всех! – твердо потребовал он.

– У нас на поддержку команды всего пять минут, всего девять частушек влазит.

– Секундомером мерила?

– Ага, последняя на семьдесят шестой скорости, 'что за визг, что за писк – Это Кропачев визжит, он, как маленький чертенок, весь урок нас веселит", – быстро протараторила Ася частушку про Кропачева.

– Вот и пели бы все девять про Шилкова, а я-то тут при чем. Он примерный ударник, ему твои частушки, как с гуся вода.

– Ты мне скажи, ты понял, что я сейчас пропела?

– Ни фига! Понял только, что Кропачев чертенок. Лучше бы про меня так написала, я бы с удовольствием был чертенком, чем борзой собакой.

– Про собаку не было. Не доказывай мне, что у тебя нет мозгов.

– Ну и гадина ты, Мурзина, весь праздник опошлила.

– Мне интересно, кто слил текст?

– Подслушал вчера после уроков. Бородулина разоралась на всю школу.

– Дикий ты. Вместо того, чтобы гулять с любимой по природе, шаришся по коридорам.

На лбу у Борзина вздулась вена.

– А еще что слышал?

– Ничего, только про себя и слышал. Кобылихи, – брезгливо бросил Борзин, достал из кармана сигарету, пошел на улицу.

– Псих, – крикнула Ася вдогонку.

Ася маялась до последней минуты. Шурудила записи и пыталась сообразить, чья частушка пакостнее. Похоже, хуже всех про Сергея Палаускаса. О чем она думала, когда писала такое сквернословие… хоть катай, хоть ноги вытирай. Хотя может прокатить. Палаускас не обидится – крепкий орешек, его колкими словами не проймёшь. Это такое молчаливое железобетонное создание, которое старалось быть невидимым. Да и на самом деле был таким, скромным, смиренным. Пацаны говорили, что он ходит на медведя. – Что прямо на медведя? – не верила Ася. – С ружьем? Один? В тайгу? – Шилков кивал, улыбался розовыми щеками. – Перестань, я, дура, поверила. У нас и медведей нет. – Пацаны ржали, Палаускас с ними. В этот момент он больше походил на здоровенного мужика, который по дикой случайности застрял в школе. Асе было его немного жаль, она ему гадости, а он в ответ улыбки. Он все ей прощал, и она это знала, и этим пользовалась. Все-таки про Палаускаса частушку надо исправить. Характер Палаускаса тут ни при чем, Ася сама порядочная гнида. Могла бы и про Шилкова написать, проехаться по его розовым щечкам. Похоже, со своими частушками Ася переборщила.

– Рита, – позвала Ася Герн, – Про Палаускаса у тебя?

– Ага.

– Давай исправим.

– Да пятый раз уже. – Защелкала замками нового портфеля.

Ого! По складкам сбоку… аж четыре отдела. Крутотень. Что бы такого найти гадостного, чтобы не сильно завидовать. Ах да, нашла. Цвет детского поноса. Ну прямо в точку. Можно сравнить с молочными ирисками, но лучше первое. Уф! Отлегло.

– Что-то про Палаускаса слишком, – смиренно произнесла Ася.

– … Ага. Если ты и про меня такое напишешь, убью.

– Вот и я про то же самое. У нас же Палаускас охотник, по тайге мотается, с белками бодается.

– Клево. Только до КВН осталось пара минут, не успею выучить.

– Пой с листа.

– Слушай, Ась, а не свалить бы тебе? Тоже мне, поэтесса нашлась. Мне еще краситься, а ты мне стихи суешь.

– Тогда я всем скажу, что про Палаускаса написала ты. Народное творчество.

– Ладно, – миролюбиво согласилась Рита и забрала листок у Аси, – тра-та-та, аха-ха-ха. Слушай, у тебя тут сплошной детский сад. По горам катается, с белками бодается.

– А если по горам катается, с волками бодается.

– Да хоть с медведями. У них рогов нет. Лучше по горам катается, с оленями бодается…И вообще, зачем ему бодаться с оленями? Он же охотник. Все не то, давай оставим про палас. Добрый мягонький палас…

– Учи эти, про палас забудь.

Ася уже сто раз пожалела, что связалась с этими частушками, с нее бы хватило печенья и салата оливье. Вчера с матерью весь вечер варили, крошили, заливали майонезом, а потом Ася украшала. Со свежего помидора стружкой срезала кожуру, аккуратно завернула в алую розу. С огурцом поступила тем же макаром, огуречная роза выглядела убого. Пришлось догоняться зеленым луком. Из перьев настрогала листья, опустила в воду, лук стал разбухать, распускаться в лианы. Собрала зелень в пучки, окутала розы. Хотела добавить лилии из оранжевой моркови: крутила-вертела, пока не поняла, что это перебор. Выдернула морковку из салата, съела. Вообще-то, если бы Ася знала, что мать чудесным образом в канун Нового года надыбает у заведующей кафе свежий помидор и огурец, то не стала бы мутить весь этот оливье, просто выложила бы на тарелку свежую овощную нарезку. За один запах обломились бы пять баллов. Пока Ася украшала, мать кружила рядом, делала вид, что ей безразлично, а сама смотрела и удивлялась фантазии дочери. Хотела научить дочку уму-разуму, а тут пришлось самой подсматривать. Словом, салат получился замечательный, а украшение и того лучше.

– Мурзина, а ты печенье сделала? – окликнула ее Василекина.

– Иди в жопу, – тихо пробубнила Ася. С Василекиной она не разговаривала с того самого ее дня рождения.

– Да хватит дуться. – Попыталась подружиться Василекина.

– Не разговаривай с этой дурой. – Прошла мимо Вера.

Ася мысленно послала обеих, пошла по классу искать свою сумку с печеньем, платьем и босоножками. Наконец, вытащила ее из-под чьего-то лифчика. – Не лапай, – буркнула Вера, забрала лифчик и кажется сдержалась, чтобы не плюнуть Асе в лицо. «А не офигела ли ты, подруга», – подивилась Ася прямо-таки ядерной ненависти. – Посмотрела, будто Ася ей с копейки рубль не сдала. – Я про тебя такую частушку забацаю, полысеешь. – Ася все-таки не понимала с какого вдруг перепугу Вера так на нее окрысилась, и конца края не было этой ненависти. Словно жили люди тихо-мирно у подножия горы, и вдруг кто-то вынул пробку из вулкана. Прорвало не хило, до уничтожения людей, садов, домов. Ася с тоской глянула вслед Вере и вытащила из сумки платье, которое только вчера забрала из ателье. Натянула через голову, почувствовала легкое возбуждение от шерстяной ткани. Как настоящая фотомодель, Ася выпрямилась, вскинула руки. Можно было подумать, что она сейчас на сцене под десятками софитов. Осторожно, маятником мотнулась из стороны в сторону. Юбка нарастающими мягкими волнами забухала по коленям. И тут Ася, словно подхваченная тонкой мелодией настроения, закружилась на месте, колокол юбки пошел широкими волнами, заскользил над полом цветущими барханами.

Вокруг наступила странная тишина: «Какого черта лысого! Будет хвастаться! Нас щас сдует!».

«Да говорите, что хотите», улыбалась Ася и, как карусель, кружилась перед школьной доской, словно отвечала урок эстетики. Она знала, как сейчас ее ненавидят Вера, Валя, Рита…раньше от этого ей было бы ужасно не по себе, а сейчас другое. Она словно прогоняла их, как назойливых комаров, дикое наваждение. Странное дело, кажется с каждым витком она наполнялась воодушевлением, восторгом. И виной всему было это новое платье! Милое, родное платье, так неожиданно поднявшее ей настроение. Заорала: «К черту лысому!».

Села на край парты, надела босоножки, покачала ногой. Ну вот и все, теперь в бой.

Подошла Света Кувайцева с пластиной акварельных красок.

– Мы тут с девчонками пообщались и решили. Раз мы называемся «Озорные амазонки», нарисуем всей команде веснушки, – и Света стала тыкать Асе в лицо мокрой кисточкой.

– Я этого не решала. – Подалась назад, как от жала змеи.

– Все нарисовали и тебе тоже нарисуем.

– Мне не надо, – повторила Ася и спокойно отодвинула кисточку. – Я не хочу быть амазонкой с пятнами на лице, – себе рисуй.

– Я нарисовала.

– Не вижу, – парировала Ася, попыталась отобрать кисточку, – дай-ка, я сама тебя доделаю, будешь у нас не амазонка, а Пеппи Длинныйчулок или Марфушка из Морозко.

– Я Бородулиной все скажу, – захныкала Кувайцева.

Ася на секунду опупела. Ее пугают Бородулиной? Или она ослышалась?

– А кто у нас Бородулина? Ведьма?

Кувайцева растерялась, кончиком кисточки почесала затылок, другим – лицо, под носом осталась рыжие полосы усов. Ася улыбнулась, Кувайцева этой улыбки не выдержала и стала задом уходить между партами.

Глянула на часы. До конца шестого урока пятнадцать минут. Интересно, пацаны готовы? Девчонки выперли их из класса, так что они переодевались в мужском туалете. Пошла в столовую, где должен был проходить конкурс.

– Мурзина, – окликнула Риата Георгиевна. – Какая ты красавица!

Ася смутилась, крутанулась. По коридору разлилась цветочная поляна.

– Роскошно! – Элегантно поаплодировала директриса, потом приложила руки к груди. – Господи, как бежит время. Вы взрослеете, мы стареем.

Ася схватила кураж и пошла по темному длинному коридору как по подиуму. Наверное, со стороны это кривляние смотрелось глупо, но Ася от души чудачила и была уверена, что директриса поймет все правильно.

Так как народу собралось много, КВН перенесли в спорт зал. Две команды пацанов выстроились друг против друга. Наши «Петушки» – волосы начесаны хохолками. У некоторых непослушно топорщились в разные стороны. Пять баллов за ржаку. Ашники назвались «Динамо», в спортивных куртках, брюках. Ноль баллов за костюм, все-таки это не спортивное соревнование.

Приветствия, речевки, представление жюри. Ася чуть сознание не потеряла, когда Риата Георгевна одним из членов жюри объявила Свету Светличную. У Аси аж дыхание перехватило – никак не могла вдохнуть-выдохнуть, только сурово глянула на Шилкова. Тот тоже стоял бледный, сгорбленный, словно его пнули в живот, и он не мог разогнуться.

Светличная выползла из-за стола жюри, брякнула пару слов, отступила на шаг и натолкнулась на десятиклассника Гришковца, надежду школы, медалиста, победителя олимпиад и бла-бла-бла. Наверное, он уже слетал в космос, но Ася прослушала. Директриса, устав перечислять его регалии и достоинства, дала Гришковцу слово. Он громко объявил условия конкурса. Все примитивно и банально: быстрее бегайте, выше прыгайте, громче пойте.

Первое состязание – по перетягиванию каната – «бешники» уступили «ашникам». Ну и понеслось, после третьего номера разрыв увеличился на четыре очка, – наши проигрывали. Четвертый конкурс – стихи, заявлен Шилков. У них – Грачев. Читали одинаково, смущались, запинались. В общем, никакого очевидного перевеса. Поднялись таблички: Шилков – четыре, четыре, четыре…три! Светличная гадина! Показали результаты ашников – четыре, четыре, четыре…пять! Зал взорвался овациями. И вновь Светличная, сука.

– Успокой свою. – Пихнул Борзин Шилкова в бок. – Я думал нам повезло, в жюри блат…

Шилков кисло улыбнулся и все поняли, что ему хуже всех.

За салат жюри поставили «Петушкам» две пятерки, одну за вкус, вторую за украшение, все радостно кивнули Асе, поблагодарили так. Ася пожала равнодушно плечами, в салате она не сомневалась. За морковный салат «Динамо» – четыре, три. Ах-ха-ха. Классно вас продинамили! Девчонки ашники вскочили в гневе. Особенно старалась Леонтьева. Побежала к жюри, стала требовать пересмотра оценок. Риата Георгиевна сняла еще бал, за давление на судей. Следующий конкурс пропал по вине Аси. Но зачем, спрашивается, надо вызывать в центр зала и спрашивать, из чего она делала печенье. Понятно же мука, сахар, сливочное масло. Мать особо расстраивалась по поводу сливочного масла, требовала заменить на маргарин, но потом сдалась, когда Ася сказала, что трудовичка с лету его распознает, даже если он просто лежал рядом с тестом. Мать согласилась, сама такая же нюхачка.

Ведущая, пионервожатая Настя всучила Асе микрофон. Лучше бы она всадила в Асю пулю. Ася могла поклясться всеми богами, что так дрожала, что подол платья ходил волнами, как при сильном шторме.

– Расскажи рецепт печенья. – И микрофоном чуть ли не в зубы.

– В муку добав-ляем сахар… – заблеяла Ася и увидела, как Светличная откровенно заигрывает с Гришковцом. У того щеки, как у девицы… алые, губы с дрожью. Млеет перед Светличной, аж уши в трубочку. А она откровенно улыбается, убирает со лба непослушный завиток, сдувает алыми губами, большой грудью вперед подается.

– … в муку добавляем сахар… – подсказывает Асе пионервожатая.

Светличная Гришковцу что-то на бумаге пишет, тайно подталкивает.

– … добавляем в муку яйца, одно… – снова бубнит Ася. Ну не может она сейчас говорить на публику, не может спокойно смотреть, как Светличная совращает Гришковца.

– Добавляем яйцо, – начинает нервничать пионервожатая.

Вокруг зарождается ропот смеха.

Ася вдыхает, чтобы выпотрошить из себя муку, сахар, масло, все перемешать, испечь, и тут видит Шилкова. И понимает, что внутри он истекает кровью, рушится в пропасть. Подержите кто-нибудь этого человека. Он не сделал ничего плохого, он только целовал тот воздух, которым она дышала…

– … В муку добавляем яйцо, сахар, сало…

Зал взорвался хохотом. Пионервожатая выхватывает у Аси микрофон.

– Хорошая шутка. – Неуклюже попыталась она исправить Асину оплошность. Получилось хуже. Зал гудел вулканом и прорывался то в одном, то в другом кратере.

От неудачного выступления Аси «Петушки» потеряли два балла. Все-таки это несправедливо. В условиях конкурса не оговаривалась презентация. Тоже что ли, как Леонтьева, сбегать к жюри, поорать?

Объявили конкурс зрителей. Да, да именно сейчас надо будет петь частушки. Во рту у Аси стало горько, словно прикурила сигарету с навозом. Хотя откуда ей знать, – табак, навоз, один фиг. Ася прокашлялась, облизала сухие губы и уставилась на девчонок: Давайте, идите. – Думала, что сейчас девчонки взбунтуются и откажутся выходить, но они выстроились в ряд…

У команды «Петушков» судорожное напряжение, словно лучник натягивал тетеву, целью которой был один из них. Звенящая пустота нервов, тревожное ожидание, даже Полаускас напрягся. В тишине громко скрипели его новые ботинки, и сам он словно превратился в охотника, ожидающего медведя из берлоги. – Палаускас знал, что с ним делать. А что делать с этими частушками? Они словно его раздевали догола. Хотя, чего ему бояться, был уверен, что Мурзина не соизволит написать, не потратится своими умными драгоценными минутами на него. У нее куча других интересов: музыкалка, совет дружины. На него только пистоны и рыки. Палаускас знал, что от Мурзиной выдержит все, даже частушки. Хоть бы написала. Господи, если напишет, то он обязательно наберется смелости и пригласит ее на свидание. Как он хочет пригласить ее на свидание! Но ведь эта заноза не пойдет. Поржет и не пойдет. Будет попинывать его стоптанные валенки, хитро поглядывать как больнее укусить и отказать. Палаускас одновременно боялся и желал. Впервые в жизни он заценил силу слова.

Первой спела Вера, довольно прилично, озорно притопнула, вскинула платочек. С платочком придумала круто, одобрила Ася.

Снег вокруг нападал сильно,

Скоро Новый Год придет!

Наш Санек Морозом будет,

Борода уже растет!

Бородулина в песне была скромнее.

Наш Парфенов злой негодник

Сладко улыбается.

То на право, то налево,

Конфетками бросается.

Зал дрожал. Частушки оценили все, кроме человека, которому они посвящались. После каждого выступления гудели стены, звенело стекло.

Вышла Рита Герн, подбородок вверх, ножку вперед, поза балерины. Думали, станцует, а она спела про Палаускаса.

Палаускас сверкал, как петарда. Откуда узнали? Он действительно в прошлые выходные по мокрому снегу бодался с зайцем, пятьдесят км отмахал за ним, в одном месте сплоховал, провалился в полынью, долго сушился у костра, насквозь пропитался дымом.

Кропачев был последний.

Риата Геогргиевна кончиком ручки нервно постукивала по столу, что-то записывала в блокнот.

Потом вышла поддержка «Динамо». Подтащили скамейки, выстроились в два ряда.

… Трум-пам-пам, трум-пам-пам, пой ласточка пой… пой не умолкай… Леонтьева, конечно, старалась больше всех, изображала дирижера, так махала руками, что в зале стало прохладнее. «Паф-паф, и все мимо», сказал бы Пуговкин. Зарезаться можно от скукоты. Болельщики с трудом дожидались конца, надеялись на последний аккорд, вдруг выдадут такую блямбу, что все опупеют. Нет, все прошло тихо, скромно, по-семейному: бабочки, бантики, ужимки. Пацаны шустро отволокли скамейку под решетки огромных окон спортзала, девчонки расселись, оставив уголок Леонтьевой, а она какого-то ляда, еще долго кланялась молчаливому залу, судьям. От ее откровенного подхалимства сворачивало скулы. А не пошла бы ты…какого фига крутолясничаешь? Сейчас всем интересно только решения жюри.

Ну да, конечно. И вновь Светличная не позволила бэшникам выйти вперед: «б» – три, «а» – пять. Вот ведь зараза! Ей за судейским столом совсем мозги вышибло. Зал недовольно загудел. В этот момент Светличная, наверное, схлопотала тонну проклятий. Гришковец принялся восстанавливать справедливость, в противовес тройке Светличной выставил пятерку, а пятерку заменил тройкой. Более-менее скомпенсировалось. Светличная на него зыркнула. Гришковец ответил улыбкой, ну прямо как Крошка Енот из мультфильма. Светличная дернулась, словно получила мощную оплеуху, и, если бы была дурой, точно бы разоралась, как Леонтьева, но в последний момент сообразила и решила пока с Гришковцом не ссориться – объект все больше и больше казался интересным.

Зря, конечно, Светличная так поступила, а может, и не зря – своей подлостью ненароком вызвала у зрителей поддержку бэшникам.

И да, произошла сенсация, к ужасу ашников, «Петушки» победили. Всех больше буйствовала Леонтьева, вот если бы сейчас она стояла на лыжах, точно бы укатила на золотую медаль. Она размахивала микрофоном и внушала всем, что все нечестно, несправедливо и она обязательно добьется справедливости!' И даже бросилась догонять Риату Георгиевну.