Текст книги "Шаманский бубен луны (СИ)"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 6
Околесица

– Раскрой сердце и мир сам заговорит с тобой, – в пятый раз повторила старая волчица. – В тебе есть дар созерцании музыки, в тебе есть вера. Просто она спит. Она проснется, когда ты будешь топтать снег и готова будешь ее принять. Это произойдет. Неизбежно. – Потом шаманка понесла такую околесицу, что Асе захотелось выскочить из квартиры и бежать подальше, хоть на другую планету. Правда потом шаманка открыла глаза и извинилась, что напугала, затянулась длинной трубкой. К потолку потянулся удушливый дым с запахом горелых листьев. Это был не табак, по крайней мере, непривычный табак. Прикрыв один глаз, шаманка уставилась на Асю.

– Хочешь, скажу день твоей смерти?

Ася вздрогнула. «Нафига?»

– Хочу! – благоговейным голосом воскликнула Вера.

– Ша! – шикнула на нее шаманка. – Не кричи тут, иначе духов напугаешь. Твой день еще не определен, много ошибок делаешь.

Вера затихла.

– Духи подскажут правильный ответ, если будешь их слушать. Я научу тебя делать бубен, но он тебе не нужен. У тебя прекрасный музыкальный слух, будь добра слушать пение ангелов.

Ася с раздражением поднялась с дивана, пошла в прихожую одеваться.

Шаманка вырвала из ее рук дырявый сапог.

– У меня есть шикарный каучуковый клей. Импортный. Чехословацкий.

Ася никак не могла привыкнуть к резким переменам шаманки. Наверное, она перерождалась каждую минуту. То говорила совсем не то, что понимали обычные люди, то предлагала залатать сапог. Словно била по мозгам поленом.

Терпеливо ждали, пока шаманка готовила клей: из высокой бутылки на дно пробки от лимонада капала прозрачной вязкой жидкости, из мелкого фанфурика на кончике спички добавляла каплю черной смолы. Быстро замешивала, быстро промазывала сапог, соединяла, прижимала, нашептывала:

– Духи, обнажите сердца и направьте силы в объятия раны. Соедини все волю разумного, доброго, крылатого.

На Асю вновь нахлынули суеверные фантазии и разрослись до вершины айсберга, который вряд ли растает. Отчего шаманке шептать на сапог? Какие цели? Это будут крылатые сапоги, как сандалии бога Гермеса, с помощью которых он мог перенестись с Олимпа в любой конец света. Ася так испугалась своего воображения, что готова была убежать босой.

Видимо эта работа принесла шаманке удовольствие и облегчение. С чувством глубокого удовлетворения, она рукавом халата протерла глянец резины, протянула Асе. Шва практически не видно. Ремонт выдавали только два мелких неаккуратных подтека, отнюдь не мешавшие качеству сцепки краев.

– Эй! Сковырнулась? – услышала Ася голос Веры. – Обувайся.

Тихая улица городка встретила привычной бетонной серостью и вечерним освещением. У соседнего дома Вере приветливо помахал Сергей Бозин.

– Со школы? – улыбнулся он.

– С танцев, – огрызнулась Вера.

– Яблоко будешь?

– Испорченное? – Вера уже представила фрукт с хлюпкой гнилью до сердцевины, с пустотой, как у разбитого новогоднего шара.

– Ништяковское, – похвастался Сергей.

– Откуда такая роскошь? – отозвалась Вера.

– На свидание пойдешь со мной?

– Это за яблоко, что ли? Сам кушай. Тебе больше нужны витамины.

– Скажешь тоже… – сник Сергей. Рост – это было его ахиллесовой пятой, тяжким внутренним страданием. Недостаток роста он восполнял занятиями дзюдо и хамоватым поведением.

Почти все пацаны считали Веру красавицей. По мнению Аси, она была заурядной, не чета Свете Светличной. Вот она красотка – благородная, изящная. А Вера обычная, а Ася еще обычнее, особенно в высоких зеркалах их трельяжа. Там отражалась вполне тусклая девица с прыщами на лбу, пухлыми губами, голубыми глазами – может, голубые глаза и привлекали бы мужское внимание, если бы… ах, если бы рядом не было Веры. Несомненно, она гораздо интереснее пацанам, особенно ее нежные овалы, смуглая кожа, игривый, дерзкий характер. Ася не обижалась. Она настолько привыкла к Вере, что скорее не понимала пиетета пацанов, но здесь ее мнение было не в счет.

Сергей быстро догнал, перегородил им дорогу. Ветер трепал его короткие платиновые волосы. Он жмурился, улыбался и боялся отказа.

– Соглашайся.

– А ты не обнаглел? – Вера попыталась обойти Сергея.

– Я сегодня соревнования выиграл по дзюдо.

Вера недоверчиво уставилась на Сергея.

– Смотри! – И он показал руку. Костяшки двух пальцев были разбиты в кровь.

Увиденная картина заставила Веру притормозить. Она посмотрела на него, словно теперь он, поглощенный обрядом, бил в шаманский бубен.

– Да как же так? – потянулась она к ранкам, но не дотронулась, заиграла пальцами, словно сыпала оздоровительно, живительного порошка.

Сергей, почувствовав, что «обольстительная лапша» сработала, моментально превратился в магического черного красавца, ну в того, который сегодня на афише кинотеатра на черном коне возносился к небу.

– Я пойду, – попрощалась Ася.

Вера с Сергеем не обратили на ее слова внимания.

Ася помчалась к своему дому.

Когда Ася вошла в квартиру, мать вновь стояла, ожидая её, притулившись спиной к стене. И сразу стала рассказывать Асе, какая она дрянь. Это была такая бездна обвинений, что Ася тонула в бескрайнем океане тяжелых и липких слов. Они намертво приклеивались к телу, сковывали ноги, били по сердцу. И нельзя было открыть рот, чтобы ответить, он тут же наполнялся лавиной обратки. Страшная грязь жгла нос, глотку, сдавливала уши. Воздух кончался. Асе мучительно представила, что мать сейчас превратится в морское чудовище и утащит ее в ад земли.

После визита той тетки Нади, которая сватала отца, мать никак не могла успокоиться – нагоняла ужас не только на себя, но и на всю семью и особенно на Асю. Ася, заткнув уши, в сотый раз перечитывала учебник. Строчки на страницах дрожали, и как бы Ася ни старалась, как ни напрягала волю, ей не удавалось разобрать ни одного слова. Что хоть за предмет? Закрыла обложку. «Обществознание», 9–10 классы. Может, в мире больше порядка, чем за Асиной спиной.

Вылупилась в окно. Темно-синий осенний вечер одновременно и бодрил, и нежил. Ася увидела, как Вера и Сергеем дошли до соседнего дома, зачем-то развернулись и пошли обратно. Сергей видимо был в ударе и смешил Веру. Она неприлично громко хохотала на всю улицу. Без сомнения, Вере нравилось веселая болтовня. Никогда раньше Ася не замечала за ней такой способности. Вера откидывала голову назад, широко открывала рот, вздрагивала плечами, и в истеричном хохоте колотила кулачками Сергея по спине, отчего он чувствовал радость и силу. Он уже перестал робеть и казался остроумным и красивым. Он боксировал воздух, вскидывал ноги, уходил от «жесткого удара» – видимо он рассказывал, как сегодня победил. Было видно, как их обоих накрыло волной влюбленности. Хоть Ася и смотрела на них с высоты третьего этажа, но чувствовала, что они находятся гораздо выше ее, где-то в небесах недосягаемого счастья.

Мать продолжала долбить Асю снарядами воспоминаний. – Да я в твои годы в леспромхозе бревна таскала… родила сволочь…

Ася глянула на часы. Отец задерживается. Если он не придет в ближайшие минуты, Ася сбежит из дома. Да не сбежит, конечно. Куда она побежит? Отец поступал мудро, после работы шабашил, появлялся ближе к ночи, отдавал матери мятый рубль, быстро ел, сонно листал газету и шел спать.

В дверь позвонили, от неожиданности мать замолкла, закашлялась, словно подавилась собственными словами.

– Иди открывай!

Ася не шелохнулась, ни на первый, ни на второй, ни на третий звонок. С растущим напряжением вслушалась, как гремит засов, взмолилась, чтобы это был отец! И о счастье, это был он!

Как прошел вечер Ася точно не помнила. Быстро поели рисовой каши на молоке. На отцовское: – Как дела? – тяжело вздохнула. Врать и изворачиваться не хотелось.

– Мать жалуется, что ты не помогаешь, полы не моешь.

Ага. Значит, жалуется! Это хорошо. Понимает, что силы иссякли.

– Спокойной ночи, – отозвалась Ася.

– Видишь, видишь, какая дрянь! – хлопнула ложкой по столу мать.

– Спокойной ночи, – потемнел глазами отец. В руках он держал кружку с горячим чаем и вдыхал его аромат…

Ася ждала Веру на перекрестке, чтобы сказать ей, что сегодня в школу не пойдет. Впервые в жизни она совершала что-то страшное: она самовольно решила прогулять. Бывает такое предчувствие, вроде весь мир остается на месте, а ты как будто катишься в пропасть. Хватаешься, цепляешься из последних сил и понимаешь бесполезность суеты. И тогда, чтобы не совсем было страшно, закрываешь глаза перед неизбежным. Подошел старик, шамкнул красными, как открытая рана, губами. Он что-то спросил, а Ася испугалась.

– Чо така пуглива? – старик ладонью стер слюну. – Дерганна як ягняша.

Ася сжалась, заморгала.

– Вы что-то спросили?

– Где спрашиваю десятый дом?

– Вот там.

– А этот какой?

– Шестой. Тот восьмой, а следующий десятый.

– Я ж ентось с Владивостока приехал, – кивнул старик. – Про Владивосток слыхала?

– Да…В Москве 15 часов… во Владивостоке 22 часа, в Петропавловске-Камчатском – полночь… – промямлила Ася сигналы точного времени по радио.

– Ну и хорошо, что слыхала, а то я думал, глохлая ты… – и старик пошел дальше.

Ветер потащил по дороге кучу абсолютно желтых тополиных листьев. Кругом бардак, словно нерадивая хозяйка разбросала грязные тарелки. Оглянулась по сторонам и обомлела: тополя стояли голые, словно спасая листья от лютого холода, отпускали их в подснежное тепло. Скоро придет снег, скоро им придет безветренный покой. Ася подняла лист, он был еще наполнен соком, не совсем летним, – но тем соком, который поможет дожить лето под снегом, пережить зиму, перебродить в труху. Здесь, на Урале, лето проходило невероятно быстро, его никто не успевал заметить. Казалось, что листья только что были светло-зелеными со смоляной упругой поверхностью, а теперь их гнал ветер, и они неслись по дороге в последний путь.

Ася неожиданно развернулась и, загребая руками листья в кучу, двинулась по земле. Переступая по вязкой жиже с остатками ночного снега, сыпала листья в золотистую дорожку больших букв «до встречи». Подняла голову к тополям: – Это вам!

Подошла Вера.

– Что за дед?

Ася вновь вздрогнула.

– Не знаю, старик какой-то. Про Владивосток спрашивал.

– Ты чего такая дерганная?

– Да так, – отмахнулась Ася. – Я сегодня в школу не пойду. Класснуха достала, звонит, денег на Пермь требует, мать обещает и не дает. Двойной облом нафиг.

– И долго ты будешь не ходить? – округлила глаза Вера.

– Не знаю.

– Слушай, а давай в тайгу смотаемся. Поищем дерево для обода бубна.

Совсем дикое предложение.

– Я Серегу звала, а у него практика на заводе. Только на выходные сможет. А мне не терпится.

– Сегодня пятница, завтра суббота.

– Не факт, что сегодня найдем, так у меня еще выходные будут в запасе.

Поднялись к Вере, оставили портфели под кроватью. Вера завернула в газету три сырые картошки, передумала, добавила еще три. Побренчала коробком спичек.

– Вдруг заблудимся. – Пошутила так.

Ася, думая, что Вера ее слушает, рассказывала про чудесный спектакль, который вчера вечером передавали по радио. Там говорилось про бунт молодой невестки против свекрови. Чем закончился, Ася не дослушала – уснула.

Они быстро прошли мимо домов, автостанции, зарослей вербы, подошли к оброненной ели. Близкая стройка обрубила корни, отравила почву. Ель, конечно, старалась выстоять, и у нее, наверное, получилось бы, если бы не осенний ветер: раскачал, скрутил, вывернул, уронил. Теперь ее мощные корни, вертикально взвинченные вверх, достигали второго этажа соседней пятиэтажки. Казалось, что теперь в окна заглядывала гигантская медуза. Дожди и ветер вынесли землю, вымыли, обсушили ее змеиные волосы, которые при сильном ветре шевелились.

Около упавшей ели Вера притормозила.

– Давай обойдем ее с той стороны, – предложила Асе.

– Зачем?

– Делай как я.

Ася с трудом протиснулась под стволом, остановилась под шатром сухих нижних ветвей. Снизу увидела, как Вера уже оседлала ствол, затем легла животом, обняла, закрыла глаза. Обе замерли, сразу услышали говор города: машины, люди, ветер.

Ася открыла глаза. Вера упорно держалась за ствол. Пальцы ее побледнели, коготки глубоко вонзились в абстрактные борозды коры.

– Ты что-нибудь слышишь? – негромко спросила Вера.

– Нет.

– И я нет.

– Девчонки, вы с ума сошли? – вежливо спросило дерево мужским голосом, и от этого голоса у Аси на спине побежали мурашки.

Она открыла глаза и первым делом увидела высокого солдата в дембельской парадке. Фуражка на «дедушкинской» макушке, на кокарде металлические хлебные колосья со звездой в центре. На плечах чуть выгнутые погоны. Первая пуговица куртки расстёгнута, в промежутке виден полосатый треугольник тельняшки. На груди «ордена»: комсомольский Ленин на фоне красного флага, золотистый бегун на зеленом фоне, золотистый бегун на синем фоне. На правой стороне куртки плетеный из белого шнура аксельбант. Вся парадка от воротничка до обшлагов кропотливо обшита кантом из белой суровой нити. Брюки дембеля были ушиты до состояния «дудочки» с выглаженными намертво стрелками, ровно уходящими внутрь укороченных кирзовых сапог. Все это великолепие было подпоясано кожаным ремнем, металлическая бляха которого слепила блеском советской звезды.

– Девчонки, привет, – поприветствовал дембель.

И было в нем нечто такое, что не оставляло быть равнодушной. Вдруг появилась мысль, что таким неуставным гусаром ожило дерево. Сейчас он вдохнет полной грудью и будет наслаждаться дуновением ветра или ласковыми лучами солнца на своей коже. Кожа настоящая, а не искусственная замена коре. Ася даже прикрыла глаза и втянула в себя воздух. Нет, никакого чуда, все как всегда: гул автомобилей, говор людей, хлопанье балконных дверей.

– Валерик, – представился дембель.

– Золушка, – выпалила Вера прежде, чем успела подумать.

Валерик нежно взглянул на Веру, чем сразу расположил Асю к себе.

– А это моя девушка, – обернулся дембель, но за спиной было пусто.

Ася с Верой переглянулись.

– Странно, – улыбнулся Валерик. – Сказала, что вы ее одноклассницы, предложила познакомиться. Лен, Лена! – позвал в тайгу, в город.

Лена Прокопович шла от автостанции, в руках держала большой пирог. На ней было красивое зеленое пальто, черные резиновые сапоги. У Лены никогда не было дорогих нарядов. По натуре была замкнута, молчалива, к урокам никогда не готовилась, часто прогуливала школу, приносила справки от врачей. Высокая, сдержанная, она стояла у доски, поправляла свои огромные очки и тихо улыбалась. Весь ее вид говорил об усталости от всей этой учебы. Говорила учителям правду и только правду и всегда одну и ту же. Нет, она не ругалась, не дерзила, она честно отсиживала свой аттестат. Класснуха все ей прощала. На то были серьезные причины.

Ленина мать всегда мечтала, чтобы ее девочки умели танцевать, грезила увидеть их на балетной сцене, шила платья, костюмы. Однажды пришла из больницы заплаканная, обняла девочек и вскоре навсегда исчезла из их жизни. В семье остались ее редкие фотографии, яркие воспоминания о том, как она пела. А пела она не хуже Руслановой.

После ухода матери отец запил. Бесконечно бродил по улицам, вспоминал, где они женихались, бил кулаками поцелуйные стены. На штукатурке домов оставались бурые пятна крови, а он плакал, кричал, чтобы жена возвращалась, потому что он дико скучает, а потом сам возвращался домой, клубочком засыпал у порога, носом в плинтус. Раньше дочери его раздевали, затаскивали в постель. На третий год, когда старшая сестра забеременела без мужа, отца стали оставлять где уснул, накрывали одеялом, для похмелья в стакан на полу бухали бражки.

Когда Лена подошла, Валерий нежно обнял ее за талию.

– А это моя Лена.

– Привет, девчонки, – улыбнулась Лена и поправила очки на переносице. Что-то в этом движении, да и в самой Лене было взрослое, словно она уже родилась тридцатилетней или пятидесятилетней. Асе всегда было стыдно носить очки. Боялась, что будут дразнить, а в школе это делали знатно, с особым размахом и шиком. Постыдно помнила себя, когда неслась за очкариком с безумным ором «очкарик в ж… шарик», «у кого четыре глаза тот похож на водолаза», «у тебя очки-дурачки». А потом, когда самой выписали, пыл поубавила, – носить очки отказалась, надевала только дома.

– Вы чего тут по деревьям лазаете? – спросила Лена.

Ася стало стыдно.

– Мы по важному делу, – нашлась Вера.

– По биологии задали? – не унималась Лена.

– У нас уже нет биологии, – напомнила Ася.

– Девчонки, пошлите к нам. Я пирог рыбный купила. Из мойвы. Сегодня тетя Зоя печет.

Ася вздрогнула, тетя Зоя – это ее мать, и на автостанции в буфете продавали ее выпечку из кафе.

– Отец просил еще с мясом. Но закончились. Специально с Валериком пришли.

Неужели Лена ходит с другого края города? Это шлепать и шлепать.

– Я не пойду, – отказалась Ася. Настроение вновь испортилось. – Еще не хватало есть материнские пироги. Теперь они казались отравой.

– Девчонки, соглашайтесь. Я конфет привез из Германии. Халву арахисовую. Да, детка! – обнял Лену обоими руками.

Конфеты! Из Германии! Ой-ля-ля! За ними – хоть до Кизела.

Когда проходили мимо городских каруселей, Сергей всем купил билеты. Катались четыре раза.

Карусель со скрипом трогалась с места. Сиденья по инерции неслись полубоком, заставляя хвататься за цепочки, подтягивать ноги над верхушками диких яблонь. Похожие на конфеты «Коровка», водоворотом кружили желтые дома, площадь с огромными шахматными фигурами на асфальте, детскими «коняшками» со скрипучими педалями.

Хотели уйти на пятый круг, но очередь вспыхнула перепалкой, быстро достигла контролера, начали собачиться. Сергей стоял в сторонке, глядя на разрастающийся скандал, который, впрочем, моментально угас, когда три девицы покинули карусель. Девчонки рысью промахнули площадь, выскочили на улицу Ленина. Сергей бежал за ними, надрывно призывал притормозить.

У синего павильона стояла очередь, в основном, женщины, старики, дети. Люди смирно толклись вдоль длинного тротуара, хвост перегораживал дорогу – перед машиной расслаивался. Иногда окошко открывалось и пара счастливчиков получала клубок сахарной ваты на палочке.

Девчонки, не сговариваясь, пристроились в конец очереди.

– Там сахар и антисанитария, – бухтел важный дяденька девочке, которая крепко держала его за руку. – Битком набита нечистотами и испражнениями. Не понимаю, что заставляет людей остервенело выстаивать этот хвост, ведь это же обычный сладкий сироп.

Очередь переминалась с ноги на ногу, оглядывалась на зловредину. Три женщины отпочковались, их пустоту поспешно заполнили, сомкнули. Полукруглая сосиска из людей мерзла под осенним небом и завистливо пожирала глазами очередного счастливчика пятикопеечного сладкого облака на палочке.

– Девчонки, зачем вам эта вата, я же конфет привез из Германии, – уговаривал Сергей. – Мне, чтобы больше влезло в чемодан, пришлось всю одежду на себя надеть. Я ж как кабанчик выглядел на границе. Ха-ха-ха! Пограничник «раша» спрашивает, на чемодан показывает. Я ему шоколадку сую, он отказывается, на значок показывает. Пришлось отдать «парашютиста».

– Сволочь ты! – тихо высказался дед из очереди.

Сергей услышал.

– Почему сволочь! У меня еще три значка есть.

– Я про конфеты. Немецкие конфеты жрать! – Дед ушел на фальцет, уши заложило от его дребезжащего голоса.

– Ты, дед, не прав! – Сергей попытался сделать вид, что не расстроился.

– Учи ученого, – воткнулась в диалог круглая женщина в дырчатом платке. – Все им импортное подавай. Туфли в магазине видели? На платформе? Срамота!

– Да ну вас! – махнул Сергей рукой и отделился от общей очереди. Лена, Вера, Ася как по команде молча тронулись следом.

Из окна соседнего дома раздался душераздирающий крик. Чуть больше проворства и Сергей бы поймал Лену за локоть. Но он промахнулся, а она уже гнала к дому. Он пустился следом по тротуару, напрямик по холму, через угол к подъезду. Однако Лена была быстрее, она бежала так, словно чувствовала, что под ногами горит прошлое.

Когда Ася с Верой осторожно зашли в узкую прихожую, вокруг царил бедлам: валялась рассыпанная картошка, капуста, синие ползунки, распашонки с этикетками. В межкомнатном проеме с розовыми бархатными шторами были слышны шорохи, словно штормовые волны накатывали на камни. Вдруг из комнаты донеслось кричаще-болезненное: «У-а-у! У-а-у!». Где-то рядом по-птичьи короткое «Щас! Щас! Щас!». Одна штора сорвалась с петель, повисла на последнем крючке, и тут из прихожей стало видно, что на полу суматошно кружилась женщина с большим животом, вся в соплях и слезах. Шея и ухо обтянуты белым бюстгальтером, вывалившаяся грудь алела набухшим соском. Лена ползала рядом, ловила руки, ноги сестры. Обе рыдали, выплёскивали страх и ужас в одном коротком слове «папочка».

В прихожей появился Сергей. В кулаке – старый кухонный нож, обточенный до лучика, и ручкой, замотанной черной изолентой. Глаза блестели сварочной струей. Воротник куртки распахнулся, конец аксельбанта провис веревкой. На лбу большая царапина, волосы перепачканы кровью.

Потрясённые Ася и Вера отступили к двери.

– Что случилось?

– Идите домой! – рявкнул Сергей и, глубоко вздохнув, словно собирался нырнуть на дно океана, распахнул дверь в ванную.

– Но… – Ася сунулась за ним.

Он грубо оттолкнул ее задом.

– Иди на…!

Ася вздрогнула от грубости, от обиды глаза наполнились слезами. Устремилась к двери на выход

– А пирог? – мяукнула Вера и зачем-то вручила его обиженной Асе. – Отнеси.

Ася проскользнула в маленькую кухню, положила пирог среди стаканов. Стол завален остатками селедки, крошек хлеба – на краю недопитая трехлитровая банка пива. Окно между ванной и кухней дрожало от мелкого дробного звука – словно птица колотилась о стекло. За ним видна натянутая сверху вниз бельевая веревка, тут же в свете заходящего солнца проблескивало лезвие ножа. Оно старательно пилило веревку, соскальзывало, острием билось в окно. Вскоре раздался грохот, словно в ванной упала перегруженная барахлом полка. Кругом зазвенело, заухало, посыпалось, и ко всему этому сразу добавился крик рожающей женщины.

– Скорую, вызовите кто-нибудь скорую, – качалась на полу Лена, и держала голову руками, словно оберегала ее от внутреннего взрыва.