Текст книги "Веселое заведение"

Автор книги: Сандра Даллас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Редко встретишь леди, которая так лакает виски, – заметила Эдди.

– Как ты можешь так говорить? Ты же никогда не видела, как леди пьют виски, – бросила Эмма. Потом, уже более тихим голосом, добавила: – Впрочем, надо полагать, я к разряду леди больше не отношусь. Ты сама об этом сказала.

Эдди пропустила ее замечание мимо ушей.

– Что ты будешь делать со своими деньгами, когда их получишь? – спросила она. Эмма поднесла стакан к губам, но потом, сообразив, что он пуст, поставила его на поднос. Эдди подтолкнула к ней бутылку, и Эмма наполнила свой стакан снова. На этот раз, правда, она его только пригубила.

– Я еще не решила, – ответила Эмма. – Но мне всегда хотелось посмотреть Сан-Франциско.

Эдди кивнула:

– Мне тоже.

В этот момент Нед кашлянул, и все три женщины повернули головы в его сторону. Он заметно нервничал, но Эдди вовсе не стремилась облегчать ему жизнь. Некоторое время она играла прядкой волос, выбившейся у нее из пучка на затылке, потом пришпилила ее на место.

– Ну, рассказывай, что вы там придумали.

– У нас с Эммой появилась одна мыслишка относительно того банка в Джаспере, о котором ты мне говорила.

Эдди действительно рассказывала ему о банке в Джаспере. Более того, мысль о том, что Нед должен ограбить этот банк, поселилась у нее в голове с тех самых пор, как президент банка посетил «Чили-Квин» и уговорил Эдди предоставить ему бесплатно услуги мисс Фрэнки Поломанный Нос, пообещав взамен обеспечить ей на льготных условиях банковский заем. Эдди нужна была порядочная сумма на ремонт и поддержание «Чили-Квин» в приличном состоянии, поэтому в тот раз она заплатила Фрэнки положенные ей пятьдесят процентов из собственного кармана. Но когда Эдди села на поезд и отправилась в Джаспер, чтобы попросить банкира о ссуде, тот стал отрицать, что когда-либо бывал в «Чили-Квин», и в займе ей отказал. Конечно, Эдди не стоило напоминать о себе и просить у него денег в то время, когда в банк явилась с визитом его супруга, но откуда ей было знать, что банкир женат на той противной особе с острым носом и в костюме из мериносовой шерсти? В любом случае, какими бы ни были обстоятельства их встречи, он не имел никакого права называть ее «дьявольским отродьем».

Тогда-то у Эдди и возникла навязчивая идея отомстить банкиру, и она рассказала обо всем Неду. Но Нед, как выяснилось, не испытывал ни малейшего желания грабить какое-либо учреждение, находившееся так близко от Налгитаса. Но теперь, надо полагать, Нед, устав от общения с Эммой, готов был отправиться на дело даже в Джаспер – только чтобы избавиться от общества этой женщины. Эдди, с трудом сдержав готовую расплыться у нее на губах довольную улыбку, откинулась на спинку диванчика и, одарив Неда благожелательным взглядом, спросила:

– И какая же это мыслишка?

– Мы с Эммой думаем, что сможем его взять.

– Что такое? – Эдди вскинула голову и посмотрела на Неда в упор. – Что значит «мы с Эммой»?

В этот момент Уэлкам издала горлом звук, напоминавший звериный рык.

– То и значит, что мы с Эммой решили его взять, – повторил Нед. Он посмотрел на Эмму, ожидая от нее подтверждения, но та смотрела на Уэлкам.

– Эмма так же разбирается в ограблениях банков, как собака – в воскресных проповедях, – фыркнула Эдди и перевела взгляд на Эмму.

– Ты сама говорила, что подломить там кассу проще простого, – напомнил ей Нед.

– Да, проще простого, но только не с таким партнером, – Эдди кивком указала на Эмму. – В жизни не слышала ничего глупее. – Она встала было со своего диванчика, но, так как комната была слишком мала, чтобы по ней расхаживать, снова села, после чего обратилась к Эмме: – Послушай, ну что ты знаешь о том, как грабят банки? Может быть, ты полагаешь, что это так же просто, как получить денежный перевод? Ты, вроде того, входишь в зал и говоришь: «Будьте так добры, отдайте нам ваши денежки», – так, что ли?

– Вообще-то грабить будет Нед, – быстро сказала Эмма. – Я просто поеду вместе с ним, чтобы отвлекать от него внимание. Я притворюсь его сестрой. Никому и в голову не придет, что грабитель может подкатить к банку в сопровождении своей сестры. Во всяком случае, Нед говорит, что опасности нет никакой. – Прежде чем Эдди успела хоть что-то сказать, Эмма добавила: – Я иду на это вполне сознательно. Судя по всему, я и так окончательно сбилась с пути истинного, и если согрешу еще немного, то это вряд ли будет уже иметь какое-либо значение. Я это к тому, что тебе нет смысла заботиться о моей душе.

– А я и не забочусь.

Нед резким движением поставил свой стакан на стол, расплескав вокруг виски. Он даже его не пригубил.

– Мы с Эммой все уже обдумали. Если нас спросят, скажем, что мы – фермеры, приехавшие в город за покупками. Если же нам покажется, что дело может не выгореть, то мы спокойно выйдем из дверей банка и уедем домой.

– Предупреждаю, что я не одобряю этой затеи, – сказала Эдди. – Вас схватят!

– Мы будем вести себя осторожно. Со мной уж точно все будет в порядке, поскольку я даже не стану вылезать из фургона, – сказала Эмма, а затем добавила с металлом в голосе, какового Эдди прежде в ее тоне не замечала: – Мне кажется, что уж если я на что-то решилась, то в состоянии довести дело до конца.

– Вопрос только в том, каков будет этот конец. Меня мало волнует, поймают тебя или нет. Я за Неда беспокоюсь.

Прежде чем Эмма успела ответить, Уэлкам возопила:

– Нет! Господь, наш пастырь, этого не допустит!

Все трое разом повернулись и с удивлением на нее посмотрели.

– Не шуми, очень тебя прошу, – сказал Нед. – Все это не имеет к тебе никакого отношения.

– Нет, имеет! – ответила Уэлкам, нервно перебирая темными ручищами оборки на своем белом фартуке. – Если вас поймают, как, спрашивается, я получу причитающиеся мне двести пятьдесят долларов?

– Нас не поймают. Ни меня, ни Неда, – негромко сказала ей Эмма.

Уэлкам выступила из тени, чтобы ее было лучше видно, и покачала головой.

– Ваши планы – это дьявольское наваждение. Если вас схватят, то и до мисс Эдди доберутся, и до меня.

– Что же ты такого натворила, коли опасаешься привлечь внимание властей? – спросил Нед.

Уэлкам смотрела на Неда немигающим взглядом, пока он не отвел глаза. Потом сказала:

– Я только один раз по-настоящему согрешила – когда была танцовщицей. – Уэлкам всмотрелась в лица находившихся в комнате женщин, словно пытаясь им внушить, что эту тему развивать не стоит. Но никто и не собирался ее расспрашивать.

– Я по крайней мере не привлеку к себе внимания властей, – тихо произнесла Эмма. – Дома я играла в любительском театре и полагаю, у меня есть актерские способности. Конечно, выдающейся актрисой меня не назовешь, но какой-никакой талант у меня имеется. – Она опустила глаза и посмотрела на свои руки. – Меня, то есть, я хотела сказать, нас – не поймают. Я вам обещаю.

– Ха, она нам обещает! – воскликнула Эдди. – Да как ты можешь это обещать? Я готова голову прозакладывать, что ты в жизни ничего противозаконного не совершила.

Эмма ничего ей на это не ответила, но по ее губам скользнула чуть заметная улыбка.

– Готовы ли вы рискнуть всем на свете, чтобы… – начала было замогильным голосом вещать Уэлкам, но Эмма ее перебила.

– Я ничем не рискую, – сказала она, посылая Уэлкам взгляд, значение которого Эдди не сумела расшифровать.

Некоторое время все четверо сидели в полном молчании. В наступившей тишине Эдди услышала, как ссорятся на втором этаже мисс Тилли и мисс Белли, и машинально отметила про себя, что не худо было бы пойти и выяснить, в чем причина этой ссоры, и попытаться ее остановить. Временами мисс Тилли овладевали приступы злобы, и она, вступая в перебранку с мисс Белли, могла надавать ей тумаков. Наверху упало что-то тяжелое, и Эдди с беспокойством воззрилась на потолок. Потом опустила глаза и вздохнула. Ее дело было для нее важнее всего, и подчас она думала о нем в самый, казалось бы, неподходящий момент.

– Полагаю, обсуждать больше нечего. Мы с Эммой выезжаем завтра на рассвете.

– То есть как это – «нечего»? – спросила Эдди, мигом выбросив из головы ссору двух своих пансионерок. – Напротив, здесь все нужно обдумать досконально, до мелочей. Кроме того, нет никакого смысла выезжать так рано.

– Да устал я уже обдумывать, – раздраженно сказал Нед.

– Мы хотим вернуться к тому времени, когда придет письмо от Джона, – добавила Эмма. – Я не собираюсь никого обременять своим присутствием хотя бы часом дольше, чем это необходимо.

Прежде чем Эдди успела ей ответить, наверху снова что-то рухнуло. Эдди повернулась к Уэлкам.

– Поднимись к девицам и отшлепай их как следует по задницам.

Служанка оправила свою длинную юбку и разгладила обеими руками фартук на животе.

– Бросьте эту затею, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Если не бросите, я вам уши отрежу.

Эдди посмотрела на Неда и Эмму.

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Уж поверьте.

– А я, напротив, чувствую, что нам будет сопутствовать удача, – сказал ей Нед.

– Ну а я – нет, – сказала Эдди, думая в эту минуту о том, что более неудачливой женщины, чем она, свет еще не видывал.

Часть II
НЕД

4

Нед никогда не уставал любоваться восходом солнца над прерией. Когда он в детстве, убежав из дома, впервые попал на Запад, он сразу и навсегда был покорен величественной красотой этого незабываемого зрелища. Когда чернота ночи уступала место серому цвету утра и небо прорезали первые золотистые лучи, вслед за которыми горизонт окрашивался в ярчайшие пурпурные и алые тона, его сердце начинало сладко ныть от восторга. Когда же из-за горизонта появлялось и зависало в небе похожее на гигантские золотые часы солнце, у него перехватывало горло, а на глаза наворачивались слезы. Если он ехал по прерии ночью, то обыкновенно старался дождаться рассвета и лишь после этого заваливался на боковую. Даже останавливаясь в «Чили-Квин», он и то, бывало, поднимался до петухов, чтобы полюбоваться рассветом, и возвращался в постель, когда небо приобретало привычный голубоватый оттенок застиранной джинсовой рубашки. Как-то раз он даже позволил себе разбудить Эдди, чтобы и она полюбовалась на эту красоту, но его подруга пробормотала, что никакие на свете рассветы не стоят хотя бы двух минут ее драгоценного сна, и перевернулась на другой бок. Зато она видела великое множество закатов, которые ей нравились куда больше. Но только не Неду. Закат был предвестником сумерек и темноты, которых он терпеть не мог; восход же, напротив, знаменовал для него начало нового радостного светлого дня, согретого огромным щедрым солнцем. Этот золотой диск, поднимающийся над прерией, разгоняющий тьму и окрашивающий пожухлую бурую траву под золото, с детских лет стал для Неда символом безграничной свободы, о которой ему на ферме отца на Миссисипи не приходилось и мечтать.

Вот и сегодня, сидя рядом с Эммой в фургоне и правя на запад, он обернулся, чтобы полюбоваться на восходящее солнце. При этом он не сказал ни слова, но поворот его головы был сам по себе настолько красноречив, что Эмма не утерпела и тоже повернулась на сиденье, чтобы взглянуть на эту величественную картину.

– Вот оно, денное светило, – торжественно возгласила Эмма, когда над горизонтом вознесся огромный оранжевый шар, от света которого слепило глаза.

– Как ты сказала? – спросил Нед.

– Денное светило. Так поэты называют солнце, – объяснила Эмма.

Хотя Нед стихов и не читал, ему было приятно сидеть рядом с женщиной, которая понимала и ценила поэзию. Ему вообще нравились умные и образованные женщины.

– Сейчас лучшее время дня. Мир еще пустынен, и ничего не стоит вообразить, что ты одна в целом свете, – продолжала повествовать Эмма.

– Так оно и есть, – сказал Нед, – если, конечно, не считать меня. – Он повернулся к ней и растянул губы в улыбке. Однако было еще слишком темно, чтобы Эмма могла рассмотреть его лицо. Кроме того, она смотрела не на него, а прямо перед собой – на дорогу, двигаясь по которой они все больше отдалялись от Налгитаса.

Они ехали вот уже два часа. Нед сказал ей, что выехать надо как можно раньше, поскольку путь им предстоит неблизкий. Хотя он сказал ей правду, существовала еще одна причина, почему Нед поднялся в такую рань. Если бы Эдди проснулась, она могла снова завести неприятный ему разговор о том, что попытка ограбить банк в Джаспере – плохая идея. Итак, Нед встал в три часа ночи, надел чистую рубашку, впряг в фургон лошадей, после чего отправился в «Чили-Квин» будить Эмму. Когда он вошел в дом, то обнаружил, что она уже полностью одета, сидит на кухне и громким шепотом препирается с Уэлкам. Когда они услышали у заднего крыльца шаги Неда, то сразу же замолчали, и Нед подумал, что они, скорее всего, обсуждали его особу.

– Не могу сказать, что я рада тебя здесь видеть, – пробормотала Уэлкам.

– Она надеялась, что ты проспишь и проснешься, когда ехать уже будет поздно, – засмеялась Эмма. – Но не обращай внимания на ее ворчание. Я, во всяком случае, рада тебя видеть и по-прежнему готова отправиться с тобой в путь.

– У тебя нет никакого права вовлекать ее в такие дела, – сказала Неду Уэлкам.

– Тебе неохота ее отпускать, потому что она делает за тебя работу по дому, – ответил Нед. В это раннее утро он был еще более улыбчив, чем обычно.

Уэлкам фыркнула. Закончив укладывать еду в корзинку для обеда, она вручила ее Эмме. Потом она подняла с пола и передала Неду саквояж его спутницы.

– Если ее по твоей милости схватят, я тут революцию устрою.

– Не твоя это забота, – сказал Нед. – Для служанки ты слишком уж настырна и часто суешь свой нос куда не следует.

– Да ведь дело-то, которое вы задумали, страсть какое опасное, а между тем мне надо получить с леди кое-какие деньги, – ответила Уэлкам. – С кого я их получу, если она не вернется?

– Не в деньгах дело. Просто Уэлкам преувеличивает грозящую мне опасность. С одинокими женщинами всегда так: они прямо-таки цепляются друг за дружку, – объяснила Эмма. Она была в черном дорожном платье и черном уродливом капоре, который носила в поезде и ни разу не надевала, как приехала в «Чили-Квин». Поскольку ночи в прерии стояли холодные, она набросила на плечи накидку с капюшоном.

– С чего бы это? – спросил Нед, недоуменно пожав плечами.

– Про то только женщины знают, – ответила с рассеянным видом Эмма. Повернувшись к Уэлкам, она сказала: – Ты за меня не беспокойся. Мы с Недом вернемся домой в целости-сохранности и по возможности очень скоро.

– Точно. Прилетите. Если только куры могут летать, – с кислым видом сказала Уэлкам. Она проводила парочку до заднего крыльца и стояла там, сложив руки на животе под фартуком, наблюдая, как они идут через двор к сараю.

– Передай Эдди, чтобы зря не волновалась, – негромко, чтобы не разбудить подругу, произнес Нед.

Вообще-то, Эдди никогда особенно за него не беспокоилась, но ему казалось, что сказать что-нибудь патетическое сейчас просто необходимо.

Эдди под конец согласилась-таки с планом Неда. Поняла, должно быть, что ей его все равно нипочем не удержать. Но она не позволила ему взять своих лошадей: не дай бог, кто-нибудь их признает – что тогда с ней будет, а? Но Нед знал, что причина отказа в другом. Эдди надеялась, что, пока Нед будет бегать по городу в поисках лошадей, в голове у него малость прояснится и он передумает. Но Нед был упрям, как мул; к тому же на кону стояла его гордость. Интересно, что он боялся потерять лицо не столько перед Эдди, сколько перед Эммой. В самом деле, какой он, к черту, мужчина, если его поступками руководит содержательница борделя? Нед не знал точно почему, но мнение Эммы о его персоне представлялось ему весьма важным. Вечером он поехал в город и приобрел там пару черных одров. Эдди, которая боялась вороных лошадей до ужаса, увидев новую упряжку, содрогнулась; Нед заметил, как она вздрогнула – не знал только, почему.

Поскольку насчет фургона Эдди ничего не сказала, он запряг лошадей в ее фургон.

Нед открыл двери сарая, вывел вороных во двор, после чего помог Эмме забраться на переднее сиденье фургона. Когда они тронулись с места, Эмма повернулась и помахала Уэлкам рукой. Помахала ли ей на прощание Уэлкам, Нед сказать не мог, поскольку на заднем крыльце было темно и негритянку видно не было – разве что один ее белый фартук. И этот фартук маячил у него перед глазами до тех пор, пока «Чили-Квин» не скрылся из виду.

Поначалу Нед и Эмма почти не разговаривали, а когда разговор между ними все-таки завязался, они старались говорить шепотом, как если бы опасались, что кто-то может их подслушать. Заметив, что Эмма зябко повела плечами, Нед достал одеяло и протянул ей. Она сняла шляпу и закуталась в него с головой. Теперь она стала похожа на мексиканку, и Нед подумал, что это весьма полезная способность – изменять свою внешность почти до неузнаваемости. Когда ты не в ладах с законом и не хочешь, чтобы люди тебя узнавали, маскироваться и менять свое обличье приходится довольно часто. Нед хотя и был красавчиком, каких мало, тоже обладал умением сделать так, чтобы его внешность не бросалась в глаза. Именно благодаря своему умению растворяться в толпе и не привлекать к себе внимание он мог позволить себе положить глаз на кассу банка, который находился так близко от Налгитаса. Конечно, ему не следовало хвастать тем, что он ограбил банк в Санта-Фе. Это было попросту глупо, но больше он подобной глупости не совершит. Так что если ему удастся взять банк в Джаспере, он будет держать рот на замке, чтобы никому и в голову не пришло связать его имя с этим ограблением.

Лошади плелись нога за ногу, и Нед вслух заметил, что, по его мнению, они не в состоянии обогнать и пешехода. Он объяснил Эмме, что это была единственная пара в городе, которую выставили на продажу. У кузнеца имелась пара отличных коней, но он скорее пристрелил бы их, нежели продал Неду или Эдди – пусть даже и с большой для себя прибылью.

Эмма не стала спрашивать почему. Она сказала другое:

– Я продолжаю пребывать в убеждении, что эти лошади как раз такие, какие нам требуются. Если бы они были слишком уж хороши, как те, что у Эдди, люди наверняка стали бы задаваться вопросом, откуда у двух нищих фермеров такая великолепная упряжка. Что же касается фургона, то он ничем не отличается от десятков ему подобных и является стандартным средством передвижения для фермеров. Вот если бы фермеры подъехали к банку верхами, то это наверняка привлекло бы к ним внимание.

Что бы там Нед ни говорил по поводу лошадей, он тоже считал, что тот способ передвижения, который они с Эммой избрали, имеет известные преимущества. Кивнув в знак того, что полностью разделяет ее мнение, он вытянул своих одров вожжами вдоль спин – больше для порядка, нежели для какой другой надобности, поскольку лошади после этого ничуть не прибавили прыти.

– Ты в любое время можешь от этого отказаться, – сказал Нед своей спутнице. Он говорил ей об этом с тех самых пор, как они договорились ограбить банк в Джаспере. – Мы можем в любой момент все переиграть – пока не поднимемся по лестнице к двери банка. Обещаю, что в случае, если ты откажешься, зла на тебя я держать не буду.

Нед полагал, что Эмма откажется от задуманного ими предприятия еще до того, как они выедут со двора «Чили-Квин». Но она сказала:

– Не сомневайся, в моем лице ты будешь иметь надежного напарника, который не сбежит в последнюю минуту.

Признаться, Нед очень удивился, что она вообще согласилась принять участие в реализации его плана. Возможно, он продолжал бы этому удивляться и дальше, если бы не пришел к выводу, что Эмма совсем не тот человек, каким казалась на первый взгляд.

Нед обдумывал ограбление банка в Джаспере уже несколько недель и завел с Эммой разговор на эту тему только для того, чтобы более наглядно представить себе все достоинства и недостатки выработанного им плана. Обычно о таких вещах он рассказывал Эдди, но с тех пор, как она вернулась из Канзас-Сити, ему редко удавалось побыть с ней наедине. Нед был поражен, когда, поведав Эмме о своих планах, услышал от нее в ответ вполне здравое суждение о том, что это дело для двоих и что мужчину и женщину никто в недобрых намерениях не заподозрит.

– Полагаю, я и так попаду в ад за попытку обдурить и ограбить родного брата, и черт не станет возражать, если я решусь на подобное деяние вторично, – объяснила она. – Короче говоря, я готова на время с тобой объединиться и ступить на избранную тобой преступную стезю.

Неда проблемы ада и рая волновали мало, зато о тюрьме он думал довольно часто, и в этом смысле перспектива иметь в качестве партнера женщину казалась ему не слишком привлекательной. Поначалу он в довольно резкой форме отверг предложение Эммы. К тому же ему еще не приходилось слышать, чтобы в ограблении банка участвовали женщины. Но когда по прошествии времени Нед снова вернулся к своему замыслу об ограблении, предложение Эммы стало казаться ему все более заманчивым.

– Что, к примеру, ты станешь делать, если в тебя начнут стрелять? – словно между прочим спросил он как-то раз у Эммы.

– Тоже буду стрелять. Я, знаешь ли, умею обращаться с оружием и совсем не так беспомощна, как ты, быть может, думаешь, – сказала Эмма, а потом рассмеялась и прибавила: – На самом деле я жуткая авантюристка. Если бы не эта черта в моем характере, разве я бросила бы родной Канзас и поехала в Нью-Мексико к черту на кулички? При всем том ум у меня холодный и расчетливый, так что я тебя не подведу; более того, действуя с тобой заодно, я могу принести тебе немалую пользу.

Нед завел с ней разговор об ограблении банка далеко не сразу. Во всяком случае, не в тот день, когда они впервые отправились на совместную прогулку в экипаже. Тогда Нед поехал с Эммой вопреки собственному желанию, а потому все больше помалкивал; она тоже вела себя очень сдержанно и села в экипаже так, чтобы находиться от него как можно дальше.

Нед гнал лошадей что было силы, всем своим видом давая понять, что вести со своей спутницей пустопорожние разговоры не намерен. На плохой дороге двуколку так трясло, подбрасывало и заносило на поворотах, что, казалось, она могла в любой момент перевернуться. Нед полагал, что Эмма, не на шутку перепугавшись, навсегда откажется от такого рода поездок. Тогда Нед мог с чистой совестью сказать Эдди, что ее поручение он выполнил, и не его вина, если Эмма больше с ним ездить не хочет. Но Эмма, казалось, ничего не замечала – ни того, с какой скоростью он правил, ни той опасности, которую представляла подобная бешеная скачка.

Так они и мчались, пока на одном из поворотов экипаж резко не накренился. От неожиданности Нед выпустил вожжи из рук, и лошади, почуяв свободу, понеслись сломя голову. Нед потянулся было к поводьям, но Эмма успела перехватить вожжи раньше его и, вскочив в шарабане в полный рост, с такой силой потянула их на себя, что обезумевшие от скачки животные вынуждены были через некоторое время перейти с галопа на шаг.

От скачки волосы у нее растрепались, щеки разрумянились, а глаза заблестели. При всем том ни малейших признаков страха или смятения у нее на лице заметно не было. Когда лошади наконец остановились, Эмма, ни слова не говоря, снова опустилась на сиденье и передала Неду поводья, которые он принял от нее, не скрывая изумления. Ему не приходилось еще видеть, чтобы женщина сохраняла столь удивительное хладнокровие в подобных обстоятельствах.

– Я всю жизнь прожила на ферме и умею обращаться с лошадьми ничуть не хуже мужчин, – сказала она. – Так что, если ты пытаешься меня напугать, тебе придется изыскать для этого какое-нибудь другое средство.

Нед опустил голову: ему вдруг стало очень стыдно.

Эмма рассмеялась.

– Я знаю, что ты катаешь меня по окрестностям не по своей собственной воле, а потому что так распорядилась Эдди. Разумеется, я ни в чем ее не виню. Я не настолько глупа, чтобы не видеть, какой убыток ее бизнесу приносит мое присутствие в стенах «Чили-Квин». – Несмотря на то, что Эмма не преминула отметить сей печальный факт, не заметно было, чтобы она слишком уж по этому поводу сокрушалась. – Но я не болтушка и привыкла к одиночеству. Более того, я предпочитаю свое общество общению с глупцами. Поэтому мне не составит труда провести денек в прерии, любуясь ее красотами. Ты же, если тебе так хочется, можешь искать развлечений в другом месте и в другой компании.

– Кажется, ты сказала «с глупцами»? Выходит, по-твоему, я дурак, да? – возмутился Нед.

– Ничего подобного. Это просто фигура речи. Я пыталась довести до твоего сведения, что ничего против одиночества не имею. Должна отдать вам должное – тебе и твоей Эдди. Вы далеко не глупые люди.

Пока Нед переваривал ее слова, Эмма вышла из экипажа и, открыв крышку приколотых к жакету часиков, взглянула на циферблат.

– Поезжай, куда тебе надо, и возвращайся за мной часам этак к пяти. Я же пока здесь погуляю – подальше от чужих глаз. А завтра прихвачу с собой свое рукоделие. Полагаю, ни мне, ни тебе нет смысла ставить Эдди в известность о заключенном между нами соглашении.

Сказавши это, Эдди направилась к дереву, находившемуся на некотором удалении от дороги.

Неду и вправду не улыбалось раскатывать с Эммой на двуколке по местной округе, но теперь, когда женщина дала ему понять, что в его обществе не нуждается, он неожиданно почувствовал себя уязвленным. Женщины редко им пренебрегали.

– Эй! – крикнул он. – Возвращайся к дороге. В прерии полно змей.

– В Канзасе их тоже немало.

– Здесь водятся гремучки. Они страсть какие агрессивные и опасные.

– Значит, мне придется поискать палку потолще.

– Может пойти дождь. Ты промокнешь.

– Уэлкам говорила, что дождя не было вот уже несколько недель.

– Черт! Да пойми же ты – здесь опасно, – взывал ей вслед Нед, но Эмма как ни в чем не бывало продолжала идти дальше. – Бывает, что сюда и бандиты наведываются. Полагаю, тебе не хотелось бы познакомиться с кем-нибудь из них?

– Я уже знаю одного такого парня.

– Эй! – крикнул он снова.

Эмма остановилась, но поворачиваться к нему лицом не стала. Просто стояла и ждала, что он скажет.

– Между прочим, я захватил с собой немного домашнего печенья.

Эмма еще с минуту постояла к нему спиной, потом медленно повернулась.

– Вот теперь ты дело говоришь.

Нед показал ей корзинку с едой.

– Еще бы! Знала бы ты, какое оно вкусное. Я лично собираюсь съесть его в тени, но, поскольку дерево здесь только одно, предлагаю тебе ко мне присоединиться. Или ты предпочитаешь закусывать на солнцепеке?

Эмма рассмеялась:

– Уговорил.

Нед подвел экипаж к дереву, выпряг и пустил пастись лошадей, после чего прилег в тени прямо на сухой траве. Эмма присела рядом с ним на камушек, и они стали по очереди пить воду из горлышка бутылки, которую Нед прихватил с собой. Потом он вынул из коробки несколько печений и протянул одно Эмме.

– Если мы завтра снова отправимся на прогулку, я бы предпочла поехать верхом, а не в экипаже. Как думаешь, Эдди будет шокирована? – спросила она, потом откусила маленький кусочек печенья, не торопясь разжевала его и проглотила.

– Эдди – шлюха.

– Ты не добр к ней. Ведь она твоя сестра – так, по крайней мере, она говорит. К тому же она еще и моя подруга.

– Это просто констатация факта – и ничего больше. Эдди то, что она есть. И я тоже. Мы с ней по этому поводу друг другу претензий не предъявляем.

Эмма кивнула.

– Полагаю, мне пора уже привыкнуть к тому совершенно новому миру, в котором я оказалась. – Доев печенье, она аккуратно стряхнула с платья крошки. – Стало быть, она не будет возражать, если я поеду на лошади?

– Думаю, не будет.

– А если я поеду в мужском седле?

Нед с любопытством на нее посмотрел.

– Может, не надо – так вот сразу?

– Терпеть не могу женские седла. Они такие неудобные. Дома я всегда ездила верхом. Мне так больше нравится.

Нед покачал головой:

– А вот Эдди это может не понравиться. Некоторые вещи она подчас воспринимает довольно странно. – Прожевав печенье, Нед протянул руку и выловил из корзинки следующее. Это печенье отличалось от того, что он только что съел. В нем были запечены оливки. Нед отложил его и достал печенье с засахаренными фруктами. – Не люблю оливки. Всегда терпеть их не мог.

– Я запомню, – сказала Эмма. – И еще: если мы выедем до того, как Эдди проснется, никакого разговора по поводу женских или мужских седел не будет.

– Больше всего, – сообщил Нед, – я люблю печенье с орехами.

Больше они о седлах не разговаривали, но на следующее утро Нед оседлал лошадь мужским седлом и подвел ее к заднему входу «Чили-Квин», где его дожидалась Эмма. Она была одета в платье для верховой езды, но с юбкой, которая была застрочена посередине и напоминала очень широкие брюки. Эмма сказала правду: она ездила верхом не хуже иного ковбоя. Более того, когда они вернулись после верховой прогулки в «Чили-Квин», Эмма выглядела, пожалуй, даже посвежее Неда.

В тот день Нед показал Эмме сельскохозяйственные угодья, фермы и ранчо в округе Налгитаса. А на следующий день он отвез ее в Уот-Чир – заброшенный старательский поселок, находившийся рядом с железной дорогой на полпути между Налгитасом и Джаспером. Дорога делала поворот к Уот-Чир по той простой причине, что в свое время там нашли золото. Довольно скоро, впрочем, выяснилось, что золота там мало, разработку прекратили, а старатели разошлись кто куда. Тем не менее этот участок железной дороги все еще исправно функционировал, и поезда, минуя мертвый поселок, сворачивали в юго-западном направлении в сторону Джаспера.

Хотя со дня основания Уот-Чир прошло не так много лет, земля уже начала поглощать поселок, вбирать его в себя. Сколоченное из досок здание железнодорожной станции, местный магазин и салун уже основательно занесло песком и грязью. Стекол нигде не было – даже рамы и те повыломали. Помимо этих строений, можно было заметить несколько дюжин покосившихся бревенчатых домишек, жавшихся к единственной проложенной здесь улице. Двери у них были распахнуты, окна зияли пустыми черными провалами, а на крышах росла трава. Складывалось такое впечатление, что жители покидали городок в большой спешке, что, впрочем, отчасти соответствовало истине. Крыльцо сохранилось только у одного из домиков; Нед с Эммой остановились с ним рядом, соскочили с лошадей и привязали их к перилам. Эмма нашла сломанный стул с тремя ножками, прислонила его к стене и осторожно на него присела. Опершись спиной о бревенчатую стену, она потерла лицо руками, после чего бросила взгляд вдоль пустынной улицы. Неду подумалось, что Уот-Чир, несмотря на всю свою запущенность, чем-то Эмме приглянулся.

– Я всегда любила старательские поселки, – сказала она.

Нед, присев на пороге у ее ног, спросил:

– Хотелось бы знать, где ты их видела?