Текст книги "RS-9.Элоиза и Себастьяно, или Тёмные стороны (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

26. О себе и о других

И снова – пробуждение в сумерках. В спальне темно и тихо, в гостиной кто-то есть. Не кто-то, Себастьен. В общем, даже не пришлось слишком напрягаться, чтобы это понять.

Шевелиться можно. Руки-ноги поднимаются и тянутся. Голова не болит.

Элоиза села, вдохнула-выдохнула. Боли нет, но до нормы далеко. Ещё раз прислушалась. Звук закрывающейся книги, затем массивное тело поднимается с дивана, затем шаги.

– Я правильно слышу? Правильно, – он подошёл, сел и обнял её. – Как вы?

– Терпимо. Как будто треснувшее яйцо на плечах. Двигаться можно, но медленно и осторожно.

– Бруно очень желал побеседовать с вами, когда вы проснётесь. Так что я ему звоню.

– Звоните, – вздохнула Элоиза и побрела в ванную.

Когда она вышла в гостиную одетая, умытая и с переплетёнными начисто волосами, Бруно был уже там.

– Доброго вам вечера, уважаемая госпожа де Шатийон, – преувеличенно любезно поклонился он. – Не желаете измерить давление?

– Думаете, нужно? – она села рядом с ним.

Он, впрочем, измерил давление, посчитал пульс, что-то там ещё сделал, Элоиза не следила.

– Я вам ещё неделю назад сказал, что нужно. Вы меня послушали?

– Я думала, что посплю, и всё пройдёт.

– И пошли работать без отдыха. Так вот, сообщаю вам следующее. Я уже поговорил с его высокопреосвященством и рассказал ему об ухудшении вашего состояния. На будущей неделе вы на работу не ходите. Вы лежите, вам колют и капают препараты, и делают физиопроцедуры. Если будете выполнять предписания – лежите здесь. Если не будете – положу в палату и приставлю охрану. Понятно?

Элоиза не любила, когда кто-то что-то решал за неё. Но здесь – показалось оправданным.

– О да, – кивнула она. – Я выбираю лежать здесь и выполнять предписания.

– Вот и отлично. Начнём сегодня же. Монсеньор, госпожу де Шатийон следует накормить, потом позвоните, пришлю кого-нибудь с системой. А физио уже завтра. Массаж с понедельника.

– Угу, – кивнула Элоиза.

Она полулежала на диване и смотрела, как Себастьен организует еду – впрочем, он это легко делает в любое время суток. Сейчас ещё не поздно, на кухне есть люди, поэтому им прислали вкуснейшую пасту и салат, и оливок, и кофейник, и булочек с маслом, и кусочки торта. Как хорошо, что хотя бы у Себастьена уже нормальный аппетит, она-то чуть-чуть съела и всё.

Потом пришла Виолетта и принесла стойку с системой. Осмотрела руки Элоизы с пристрастием.

– И куда, позвольте спросить, вам ставить-то?

– Ну… попробуйте в кисть.

– Так больно же!

– А какие у меня есть варианты? – кисло усмехнулась Элоиза. – Справа в локтевой вене всё плохо, то есть туда попасть, думаю, можно, но это нелегко. Слева в локтевую и в хорошие годы попадали только отдельные умельцы. Можете посмотреть, только не колите, пожалуйста, если не будете уверены.

Виолетта посмотрела. Увиденное ей не понравилось. Ну да, существовал вариант позвать Доменику. Наверное, она с Бруно, и она с любой веной договорится, Элоиза это тоже умеет, но не на себе. И не сейчас. Поэтому кисть.

Себастьен смотрел и морщился. У него-то локтевые вены нормальные, сама проверяла недавно. Везёт человеку, это с его-то опытом травм и операций!

Пока лекарство капало, он сидел рядом и развлекал её рассказами о том, что ещё случилось на празднике после их ухода. Кто напился, кто подрался, кто ещё что.

– Вот почему у вас нет телевизора, сердце моё? Запустили бы сейчас какой-нибудь позитивный фильм.

– Да мне как-то обычно без надобности.

– А если вот так лежать?

– Я и лежу. Могу ещё глаза закрыть. Могу на вас смотреть, мне нормально.

– Я вместо телевизора? Ну вы даёте.

– Какая есть. Скажите, после той отравы, что давала Доменика Прима, вам лучше? Я давно уже не спрашивала, а утро мы пропустили.

– Могу точно сказать, что такой слабости, как была неделю назад, уже нет. А дело в той отраве, или просто в другом лечении и прошедшем времени – этого я не знаю.

– Просто мне кажется, ещё кое-что осталось.

– И что? Дальше пить тот порошок?

– Я позвоню и уточню.

Звонить можно и с системой, поэтому Элоиза достала телефон и ткнула в нужный контакт.

– Добрый вечер, Эла. Я рада, что ты догадалась позвонить.

– Не могу сказать, что догадалась, у меня возникла необходимость.

– Рассказывай.

– Мне кажется, что пять дней раствора твоего порошка в горячей воде помогли, но не до конца. И сегодняшнее утро я пропустила, так получилось.

– Что не до конца – это возможно. Ты повредила молодого человека очень качественно. И что, ты готова приехать за следующей порцией?

– Нет. Я лежу под системой и в ближайшую неделю нетранспортабельна.

– Что так?

– Голова.

– Осторожнее нужно с головой-то, это тебе не мусорное ведро. Хорошо, рассказывай, что видишь.

– Вижу мало. Как будто не целый организм, а из частей.

– Так и есть. Ладно, я поняла. Пришлю ещё один препарат и инструкцию к нему с Аннунциатой, а пока пусть допивает, что осталось.

О да. Старшая Доменика не пользуется общепринятыми в семье обозначениями для своей ветви. Никаких там вторых-третьих. Среди них полагается давать дочерям имя «Доменика», но не только же его! Она сама Доменика Джузеппина, Секунда – Доменика Аньелла, а Терция – Доменика Аннунциата. И все Магдалены, тут уж никуда не деться. Интересно, станет ли Терция поддерживать эту традицию в своих детях, которые, видимо, не за горами?

– Спасибо, Доменика.

– На здоровье. Надеюсь, ты больше не попадёшь в такую глупую ситуацию.

– Знаешь, ты, как преподаватель, могла бы и включить в курс обучения информацию о том, как выглядят повреждения от подобных воздействий и как их лечить – если что. Тогда бы моя ситуация выглядела менее глупой.

– Знаешь, мне и в голову не пришло, что ты станешь выяснять отношения подобным образом, – сварливо ответила Доменика. – Лучше уж сразу бери скалку или сковородку. Выглядит немногим хуже.

– Доменика, с отношениями я разберусь сама. Но если ты сможешь предоставить мне нужную информацию – буду благодарна.

– Позвони, как будешь готова к занятиям.

– Спасибо. Позвоню обязательно.

Следующую неделю Элоиза, как и было сказано, лежала и лечилась. В понедельник она позвонила брату Франциску и Донато Ренци, и последний традиционно остался исполнять её обязанности. Он же позже позвонил и сообщил, что с их отосланными в пятницу документами всё в порядке.

Себастьен частично вернулся к работе – в понедельник пошёл на общее совещание к Шарлю, потом в свои владения, исчез там до вечера – видимо, ему отчитывались обо всём, что было. Пришёл вечером, уставший и очень довольный, остался ужинать, пить чай и до утра.

Доменика Аннунциата, она же Терция, привезла пакет из Санта-Магдалена во вторник.

– Бабушка очень фыркала, что никак от тебя такого не ожидала, – рассмеялась она.

– Так и я сама от себя не ожидала. И не от себя тоже не ожидала. А она могла бы и показать, чтобы я потом себя дурой не чувствовала.

– Бабушка любит, когда кто-то куда-нибудь лезет и потом чувствует себя дурой, – Доменика сделала гримаску. – Она говорит – это лучшая мотивация для дальнейшей работы.

– Ничего подобного, – Элоиза тоже сморщилась. – Но мне кажется, что дело вот в чём: я не уверена, что она учила кого-нибудь тому же и так же систематично, как теперь учит меня. У тебя, например, была практика по защите и агрессивным воздействиям?

– За пределами обычного курса? Нет. И мне, слава богу, достаточно.

– Понимаю. А я ведь уже успела пожалеть, что вообще с этим связалась. Было почти никак, так и нужно было оставить.

– Нет, я не соглашусь. Если в тебе что-то исходно есть, оно так или иначе вылезет. Нужно его знать и контролировать.

– Да, я где-то об этом и думала, – Элоиза снова скривилась. – И что теперь? Я как ни приложу силу, так выходит какая-нибудь ерунда. То люстра упадёт, то придушу кого, то вот монсеньора герцога чуть не прикончила.

– Он очень удивился, когда понял, что именно ты сделала, – рассмеялась Доменика. – Так и сказал – привык думать, что он сильнее, и точка.

– Так он и есть сильнее, – пожала плечами Элоиза. – Мне, чтобы так сделать, нужно быть здоровой. И с ясной головой. А в последнее время это миф.

– Ничего, восстановишься. Кстати, бабушка сказала, что давала тебе что-то и для тебя тоже, ты пила?

– Сначала да, потом забыла.

– Вот. Она так и подумала. Сказала, чтобы ты пила.

– А для монсеньора герцога?

– О, это интересно. Травки – просто заваривать, на ночь, дозировка там написана, и капли – утром в кофе. Я сказала, что он пьёт крепче крепкого, она рассмеялась и сказала – тогда идеально, вкус лекарства будет гармонировать со вкусом кофе.

– Горькое и гадкое, что ли?

– Я только понюхала, – улыбнулась Доменика. – Да, запах не самый приятный. Но бабушка говорит – через неделю всё станет хорошо. И ещё она сказала, что потом тебе объяснит, как и из чего всё это готовить.

– И то ладно, – кивнула Элоиза. – Тебя можно спросить о личном?

– Можно.

– Скажи, ты не передумала замуж?

– Нет, – Доменика замотала головой, глаза её заискрились. – Мне хорошо. Я надеюсь, что Бруно тоже хорошо. И мне кажется, я готова тратить часть жизни на проект «семья».

– Ты не боишься, что эмоции притупятся, а больше ничего не останется?

– Как это – больше ничего? Да у нас миллион общих тем для разговоров! Он рассказывает про здешние случаи – без имён и лиц, конечно, а я – про свои, это интересно.

– А дом, быт, хозяйство?

– Про это я вообще пока не думаю, – рассмеялась Доменика. – Я одна-то хозяйством не занимаюсь, ты думаешь, что буду это осваивать, когда нас будет много? Ничего подобного. Я принесу больше пользы у себя в отделении. А для решения хозяйственных вопросов найду подходящих людей. Или кто-нибудь мне их найдёт. И всё. Это Полина может сама контролировать все домашние процессы, а мне некогда.

– И с Бруно вы уже этот момент обсудили?

– Про хозяйство? В общих чертах да. Мы договорились, что он будет искать нам жильё, а потом уже я найду кого-нибудь, кто решит вопрос с хозяйством. Сдаётся мне, если я вдруг сяду дома, то потеряю для него добрую половину привлекательности.

– А если тебе вдруг захочется сесть дома?

– Вот тогда и подумаю.

– А где в этой истории любовь?

Доменика задумалась.

– Знаешь, я рационал. Я знаю всё про физиологию, но почти ничего – про ту самую любовь. Ну да, есть он – и все остальные, и он для меня необыкновенно притягателен, но я не знаю, про любовь это или ещё про что.

– Ну а взгляды, прикосновения?

– Это как раз физиология, – отмахнулась Доменика. – Могу рассказать про тактильные контакты и поцелуи, надо? Если ты вдруг забыла школьный курс, – хихикнула она.

– Нет, – рассмеялась Элоиза. – Но дыхание ведь перехватывает и в голове, бывает, мутнеет?

– Так это нормальная самая что ни на есть физиология, – Доменика снова рассмеялась. – Эла, ты можешь придумать себе любую упаковку для реакции организма, и это и будет любовь. Наверное. Просто чем больше между вами разноплановых связей – тем вы ближе. Если только для секса – это одно, а если вам нормально просто быть вместе в одном пространстве – другое. И если вам одинаково комфортно и говорить, и молчать. Нам хорошо. А дальше посмотрим.

– Хорошо, – улыбнулась Элоиза.

Посмотрим.

Лодовико зашёл в среду днём проведать болящую – так он сказал. Он обычно заходил ненадолго, внимательно спрашивал, как дела и есть ли прогресс, от кофе отказывался, уходил. Какой-то он был мрачный даже против обычного.

Элоизу только что откапали, и она собиралась обедать.

– Может быть, пообедаешь со мной? Бруно велел мне есть, а одна я открою книгу и про всё забуду.

– Ладно, уговорила, – проворчал он. – Давай, я позвоню, чтобы принесли.

Когда обед был принесён и стол между креслами сервирован, Лодовико принялся наливать ей в тарелку суп, а в стакан воду, подкладывать всякие кусочки и вообще следить за тем, чтобы она, что называется, ела. Элоиза некоторое время подождала, а потом спросила:

– Может быть, расскажешь, что происходит? Я здесь сижу и новостей не знаю, а вдруг мне следует их знать?

– Никаких неприятных новостей нет, – ответил он.

– Но тебя определённо что-то гнетёт.

– Это пройдёт.

– Что-то уже некоторое время не проходит.

– Да, знаешь, это просто грустно, и всё.

– Значит, погрустим вместе. Думаешь, я не умею?

– Даже и не сомневаюсь, – он помолчал немного. – Давай попробуем. Скажи, стала бы ты лезть в жизнь человека, к которому по-доброму относишься, если видишь, что человек делает глупость?

– Глупость не всегда такая, что от неё нужно спасать. Некоторые глупости бывают прямо целительными.

– А если глупость необратимая? И может стать поздно?

– Тогда нужно вспомнить, что каждый человек имеет право на свои глупости.

– Оно конечно так, но… Ладно. Дело в Кьяре.

– Что с ней не так? – удивилась Элоиза. – Девочка учится и работает, и отлично всё успевает.

– Я, конечно, сам ей сказал, чтобы нашла уже себе приличного парня, ну как это взрослая барышня без парня? Но я и подумать не мог, что ей понадобится Гаэтано!

– А он ей понадобился? – ну да, они неплохо танцевали в пятницу вечером, но искры от них не летели.

– Она так сказала. Что сейчас он ей немного нужен. Именно так – немного нужен.

– И чем он плох?

– Но у него же не то, что ветер в голове, там вообще хронический сквозняк! Нет, я не про работу, по работе у меня к нему вопросов нет, иначе выгнал бы уже давно и Себастьяно не спросил. Но он же всё время ищет новых девушек, и зачем ему такому Кьяра? Он же на ней не женится! А если и женится, то сразу же пойдет дальше гулять. А зачем такое в доме?

– А она хочет замуж? – удивилась Элоиза.

И вспомнила сон, который был у них с Себастьеном на двоих.

– Да я не спрашивал, – вздохнул он. – А она может не хотеть?

– А вот спроси, – усмехнулась она. – Скажем, я в её возрасте не хотела. А то ты тут за неё переживаешь, а может быть, там и переживать не о чем?

– Ты как будто что-то знаешь. Рассказывай.

– Я с ней о её будущем не говорила, если что. Но она ведь что-то там себе думает, правда? Вот и спроси. А господин Гаэтано, на мой взгляд, представляет собой идеальную кандидатуру для встреч по-дружески. Видела я их в пятницу в танце – это не влюблённость, нет. Когда Кьяра была влюблена, она выглядела совсем иначе. А сейчас – спокойна, уверенна в себе, и со здоровым любопытством смотрит на жизнь. Опять же у неё какие-то новые знакомства в университете, как мне кажется. Должны быть. Гаэтано-то перед глазами, а что там?

– Про это я вообще стараюсь не думать, – нахмурился он.

– Кьяра – девушка разумная. Она один раз попала в переплёт, и теперь, как мне кажется, в другой не полезет. Ну как тебе ещё сказать? Гаэтано – это молодой здоровый организм. Не знаю, что там ещё есть, кроме организма, но определённо – мозги, иначе с работой бы не справлялся. Есть ли душа – ну, мне без надобности, я и не в курсе, спроси у Кьяры. Или как ты считаешь – девушка не может сама? Сначала за неё решает отец, а потом сразу же – в хорошие руки?

Лодовико молчал. Было видно – да, так и считает.

– Она же такая маленькая и беззащитная.

– С одной стороны – да, а с другой – не такая уж и беззащитная. Да, бывают силы, с которыми одной не справиться, но обычные бытовые и отношенческие вопросы она решает на раз. Присмотрись.

– Так ты её хвалишь, получается?

– Именно, – рассмеялась Элоиза. – Она молода, но весьма разумна. Поговори с ней. И спроси осторожно – зачем ей Гаэтано немного нужен. Вдруг ответит?

– Уговорила, я попробую. Но сам бы и не подумал.

– Вижу, – Элоиза взяла его за руку. – Всё образуется, честное слово.

– А как у вас? Вы обсудили ту историю?

Если интерес к её обстоятельствам способен пригасить недовольство ситуацией – то и бог с ними, с обстоятельствами.

– Да, почти всё.

– И как теперь?

– Примеряемся к тому, что есть.

Это была правда – Себастьен смотрел тепло, но было что-то в его взглядах, чего раньше она не замечала. Наверное, нужно еще говорить. Но только чтобы потом без странных снов и без приступов.

– И хорошо, что примеряетесь.

– И к слову, я тоже не замужем. И как-то обхожусь, не поверишь?

– Давай, я не буду говорить, что об этом думаю, хорошо? О вас обоих в этом свете. Вы оба мне дороги, и хватит об этом. Выздоравливай.

27. О прошлом и настоящем

Доменика Секунда позвонила в четверг.

– Ну что, пропажа?

– Опять я тебе с чего-то пропажа? – усмехнулась Элоиза.

– Ты неизменный герой сказок и легенд, а когда я тебя видела живьём – уже и не припомню.

– Что за легенды?

– Сама представь, что мне о тебе могут говорить моя мать, моя дочь и мой бывший ассистент, – улыбнулась Доменика. – Ты вообще как?

– Не особо. Капаюсь.

– Это детка рассказала, да. И что тебе помогло дойти опять до жизни такой?

– Долго рассказывать. Разве что ты приедешь в гости, – вдруг выговорилось у Элоизы.

Конечно, Доменика – не Линни и не Марго. Но некоторые вопросы нужно обсуждать сначала с врачом. А потом уже с Линни и Марго.

– Ооо, ничего себе, ты даже готова позвать меня в гости? Знаешь, непременно приеду.

– Я бы и сама приехала, но мне сказали пока лежать.

– Согласна. Если твоё состояние хотя бы вполовину такое, как мне описали – лежи. И радуйся, что есть возможность лежать.

– Я оценила, спасибо. Так когда тебя ждать?

– Завтра вечером. После работы.

В пятницу Себастьен сообщил, что едет с утра вместе с Шарлем по наиважнейшим делам, и как только освободится – даст знать. К моменту прихода Доменики он ещё никак знать не дал, поэтому можно было разговаривать и никак не корректировать ничьи планы. Элоиза не представляла себе разговор с Доменикой в присутствии Себастьена, и как она его выставляет – не представляла тоже. Поэтому жить отдельно проще, право слово.

Доменику проводили до дверей в покои Элоизы, кофе принесли, можно было сесть и разговаривать.

– Давай-ка я сначала на тебя поближе посмотрю. Я вообще-то тебя периодически в кучку собираю не для того, чтобы ты потом опять разваливалась, – говорила Доменика, легко касаясь макушки, висков, лба, других точек.

– Жизнь такая, – Элоиза вздохнула демонстративно тяжело.

– Понятно, что разное случается, но! Буду очень рада, если ты расскажешь, что случилось.

– Перегруз на работе, и не только на работе.

– Э, нет, с начала, пожалуйста. По какому поводу вы с Джанфранко делали монсеньору герцогу операцию?

– Меня там не было, и как он получил ту рану – я не знаю. Мне рассказывали без подробностей. Единственное, в чём я уверена, что если бы мы несколькими часами ранее не поговорили с ним резко и эмоционально – исход был бы другим.

– Вот, да. Поговорили. Это мне тоже очень интересно. После того разговора монсеньора пришлось лечить матушкиными препаратами?

– Именно. Я… не удержалась. Всё получилось рефлекторно. Мне до сих пор не по себе при мысли о том, что я сделала, и что могла бы сделать.

– Не по себе – в смысле, стыдно, что ли? – изумилась Доменика.

О да, она ранее не встречалась с Элоизой в моменты, когда той бывало стыдно.

– Вроде того. Он-то со мной только разговаривал. И не хотел, чтобы я убежала. Хотя если он ещё станет со мной так же разговаривать – я опять уйду.

– Вы смогли обсудить тот разговор?

– Смогли. Не сразу, правда. Но тогда я ещё не понимала, что сама вытворила. Я думала – так, ситуативная боль, а потом всё нормально. Ну, слабость. А Прима с одного взгляда поняла, что не так, и меня носом натыкала.

– При монсеньоре герцоге?

– А когда её останавливали такие мелочи?

– Узнаю родную матушку. Ладно, что он вообще говорит про твои упражнения?

– Ему это нравится. В целом. Когда академически и не против него.

– Против-то да, быть не стоит. Значит, матушка научила тебя, как приложить человека, чтобы от него мокрое место осталось? А ты смогла воспринять и использовать?

– Но не научила, как бороться с последствиями, если вдруг что.

– Она уже осознала этот недочёт своей учебной программы. Не переживай, ты у неё – опытный экземпляр. Она на самом деле безумно довольна. И говорит, что тебя ещё немного откалибровать – и всё будет отлично.

– Не верю, – пробурчала Элоиза.

– И напрасно. Она сама, надеюсь, тебе об этом тоже скажет. И для таких упражнений нужен некоторый минимальный уровень здоровья, ты понимаешь?

– Понимаю. Но сделать ничего не могу. Вот ты можешь? Сделать так, чтобы приступов не было?

– А ты опять будешь работать без отдыха и сна? Тогда исключено.

– Не так и часто я работаю без отдыха и сна!

– Значит, было что-то ещё. Нервы? Переживания?

– Некоторые. Тут была одна история, но о ней знают только участники. В общем, меня шантажировали кое-какими прошлыми грехами, а Себастьен помог решить вопрос.

– И насколько тяжелы грехи?

– А это смотря на чей взгляд. Но публиковать те материалы было нельзя ни в коем случае, и дело даже не во мне, а в моих родственниках, работодателях и всяком таком. Себастьен и Поль очень помогли.

– Если Поль – то дело семейное, так я понимаю? Любая грязь на твоём имени бросает тень на Жана. А Себастьен… тут, как я понимаю, дело тоже почти семейное.

– Обнажённая, гм, натура. Я, Марго, пара наших подружек и мужчина, с которым я тогда встречалась. Я считаю, что это мне наказание божеское за то, что не забрала фотки в своё время на улицу Турнон, лежали бы там, да и всё. Но ему хотелось иметь возможность на них смотреть, а мне хотелось приглушить остроту расставания. Хоть мы и наскучили друг другу, но ему нравилось, что я где-то рядом и, откровенно говоря, в доступе. Я и откупилась теми фотками. А теперь уже как вышло, так вышло.

– Хорошо, вы всех победили. А потом?

– А потом я встречалась с одноклассником – просто поговорить. И монсеньору герцогу не понравилось, что я дружески общаюсь и смеюсь с кем-то там, кого он даже не знает. Он наговорил мне разного. Когда я повернулась, чтобы уйти, попробовал задержать. Тогда я рефлекторно ударила, не глядя. И всё равно убежала. А вечером у него была неприятная встреча, после которой его пришлось зашивать. Ночь не спали, сидели, смотрели. Утром в понедельник обязательно нужно было на работу. Но на следующий день меня отпросили, и я немного выспалась. В среду вернулся Бруно, и я даже ходить туда перестала. А в пятницу он пришёл разговаривать, и сказал, что пробовал и знает – лучше меня никого нет. И он так убедительно это сказал, что… В общем, я поверила. Ночью нам обоим приснился один сон на двоих с плохим концом, но все мне уже сказали свою трактовку этого сна, так что тебя я уже даже и спрашивать не буду. А утром я проснулась с готовым приступом.

– Неплохо так. И дальше? Что сказал мой будущий зять?

– Что мне надлежит не работать, а лечиться.

– Молодец, одобряю. А ты?

– А я обошлась несколькими уколами и пошла работать. В четверг и пятницу был аврал. Мы его пережили, но спала я часа три, наверное. Вечером пятницы ещё ходили поздравить Адриано и Катарину, ты в курсе про них?

– Нет, а что там? Неужели женятся?

– Именно так. И я случайно подслушала – Катарина беременна.

– Рада за этих милых людей. А что думают её девочки? У неё же несколько?

– Трое, да. Не знаю. Подозреваю, их никто не спрашивал.

– Разберутся. Итак, праздник. А потом?

– Да не потом, а прямо там. Головная боль, тошнота, рвота. Себастьен привёл меня домой, Бруно поставил всё, что нужно, но к утру лучше не стало, всё так же. Тогда была вторая порция уколов, а вечером уже капали. И я пока лежу. И мучаюсь вечным вопросом – что делать, чтобы не разваливаться.

– Знаешь, волшебной таблетки от всех болезней у меня для тебя нет, увы.

– Понимаю и ничего такого не имею в виду.

– Тебе как раз должно быть неплохо – если у вас с монсеньором герцогом всё будет в гармонии, так и с хроническими заболеваниями тоже будет проще.

– Вот, в гармонии. Я уже не понимаю, как это, и не представляю. Гармония куда-то ушла, всё время вылезают острые углы. Мы тут прожили две недели на одной территории, и было неплохо, но я устала. Устала от того, что редко могу быть одна. Да, с ним бывает так, как ни с кем и никогда. Но я ведь и без него не умру, если буду знать, что он жив и благополучен, понимаешь?

– А он время от времени находит себе приключений, после которых нездоров и не вполне благополучен. Понимаю. Что поделать, тебе достался такой экземпляр.

– Да мы вообще какие-то сложные и непригодные для жизни с другими людьми, оба. Ни у него, ни у меня нет никакого положительного опыта, только желание – иногда. И соображения о том, что если у других бывает, то в принципе возможно. А я уже не верю, что и у других бывает.

Доменика допила из чашки насмерть остывший кофе.

– Знаешь, у других по-разному.

– Знаю. Полина и Валентин проводят вместе не так много времени, чтобы успеть друг другу надоесть. Жан и Женевьев – где-то так же. У неё работа, у него политика. Да и ты тоже – у тебя работа, у Фальконе бизнес. Вы часто встречаетесь дома?

– Да почти каждый вечер. Если я вдруг не осталась в больнице из-за какого-нибудь форс-мажора. Встречаемся, рассказываем друг другу – что у кого было. Про детей, про родителей и прочих. Смотрим вместе кино. Иногда пересказываем друг другу прочитанное, в книге или просто в сети. Ездим куда-нибудь. За столько лет уже как-то прорастаешь в другого, что ли.

– Но вы ведь не сразу вот так проросли!

– Конечно же, не сразу. Ты знаешь, как мы познакомились?

– Нет, я никогда не спрашивала и ни от кого не слышала.

– Я только начала работать, была зелёным ординатором у бабушки Донаты в больнице. Его привезли после аварии со сломанной ногой – там было что-то непростое, две машины и его мотоцикл. Я собирала ему эту ногу. Он, когда в себя пришёл, то всё поверить не мог, что такая соплюха его лечит. Я обижалась и говорила ему гадости, а Доната меня одёргивала всё время, что нельзя так с пациентами разговаривать. А я только отфыркивалась. Он ругался, что не хочет ходить на костылях, требовал, чтобы ему дали другого врача, который вылечит его быстрее, но тут уже Доната одёргивала его и предлагала разве что выписать совсем, и дальше пусть как знает. А я тренировалась на нём снимать боль – и неплохо научилась, надо сказать. Но я очень удивилась, когда он спустя какое-то время после выписки приехал сказать мне спасибо на своих ногах и новом мотоцикле. Сказал, что вдруг понял – я красавица и профессионал. Я пару недель его помариновала, а потом всё же согласилась на свидание, потому что хорош он был – не передать. Как Фабио сейчас, только лучше. И понеслось. А потом – здравствуйте, беременность. И дальше всё случилось очень быстро – сватовство, венчание и прочее. Я опомниться не успела, как оказалась с ним в одной квартире. А потом ещё и с младенцем. И только я к ним обоим – ну то есть к мужу и сыну – адаптировалась немного, как хрясь – новая беременность и новый младенец. Ладно, с младенцами помогали, было кому. И после Доменики я как смогла быстро вышла работать – ей полгода было. Я понимала, что сидя дома, потеряю всякую квалификацию, какой бы небольшой она к тому моменту не была. И так руки отвыкли, чувствительность утратилась. Сама понимаешь, каково это.

– И Фальконе ничего тебе не сказал? Не захотел, чтобы ты была дома под рукой?

– Так он что, зверь какой, что ли? Нет. А сказал бы – ну, значит, дальше бы мы жили как-то иначе. Но он сказал, что моё благо – и его благо тоже. И если мне надо – то пусть я иду и делаю. А за детьми есть, кому присмотреть.

– А как он воспринял твоё отличие от прочих нормальных людей?

– Он долго не знал. Пока в лоб не столкнулся. Нет, я не скрывала специально, просто не афишировала. Когда увидел и понял – пару часов помолчал, потом спросил, не запрятано ли у меня где-нибудь какой-нибудь шкурки, которую нужно сжечь, чтобы я его никогда не покидала. Ответила, что я из другой сказки. Но это было уже, не поверишь, когда Доменике исполнилось года три. После того разговора Фальконе сначала долго осторожничал, а потом сказал, что это – подарок судьбы, и он никогда не мог подумать, что ему бог пошлёт такую жену и таких детей. А взаимоподдержке мы научились даже и ещё попозже, годам к десяти совместным. Честно, сейчас мы почти что и не ссоримся. И реально понимаем друг друга с полуслова. И каких-то вещей, да, не делаем, если знаем, что это не понравится второму. Оба не делаем, поэтому никому не в напряг. И физически он меня до сих пор привлекает, как никто другой. Но это не мешает нам периодически ездить куда-нибудь в одиночку или спать время от времени в разных комнатах. В нашем случае это ничего не значит. Всё равно потом сползёмся вместе. А теперь, дорогая, готовься отвечать на личные вопросы, поняла?

– Ты много рассказала, я понимаю, что тоже должна что-нибудь в ответ.

– Это не про должна, это про другое. Скажи-ка, как ты предохраняешься?

Элоиза усмехнулась.

– Не поверишь, традиционным семейным способом. Дисфункция яйцеклетки.

– Не поверю, – Доменика покачала головой. – И что, ни одной осечки?

– Подумай, разве мимо тебя прошла бы моя беременность, хоть случайная, хоть нет? Я никому другому не доверю свой бесценный организм, разве что твоей дочери в последнюю пару-тройку лет, но к ней я тоже не приходила. Я именно что отточила процесс до рефлекса ещё в юности. Возможно, после стольких раз моя матка просто неспособна ничего удержать в себе?

– Не думала об этом, честное слово. Я пользуюсь, конечно, но уже начиная с некоего сознательного возраста. Когда я была юна, то теряла голову и забывала.

– Вот и Линни тоже однажды забыла.

– А ты, значит, нет, – Доменика оглядела Элоизу с какими-то новыми нотками во взгляде, – не забыла ни разу.

– Получается так.

– Впрочем, моя дочь тоже, видимо, с хорошей памятью.

– Мы с ней наиболее рациональны из всей нашей родни, – улыбнулась Элоиза.

– А что об этом думали твои партнёры?

– А мои партнёры об этом знать не знали. Кроме актуального. Это была моя личная дополнительная предосторожность.

– А… что сказал актуальный?

– Принял, как данность.

– И… ты никогда настолько не теряла головы?

– Видимо, к тому моменту, как я научилась терять голову, я настолько привыкла к этой обязательной процедуре, что голова в ней уже не участвует. В общем, забеременеть случайно ни разу в жизни не получилось. А определённо выраженного стабильного желания тоже не получилось.

– И тебе никогда не хотелось ребёнка, ни абстрактно, ни от какого-нибудь конкретного мужчины?

– Я несколько раз в жизни именно что абстрактно подумывала. Да и только. Возможно, в моей конструкции исходно что-то не так. У кого-то нет одной почки, а кто-то не думает о детях.

– Может и к лучшему, конечно, – Доменика по-прежнему была под впечатлением.

– Почему?

– Да потому, что почти все препараты, которые ты принимаешь постоянно последние тринадцать лет, при беременности противопоказаны.

– Да ладно, – не поверила Элоиза.

– А ты не интересовалась? Ну да, тебе зачем, – усмехнулась теперь уже Доменика. – А оно вот так. Почитай, просветись.