Текст книги "Японская новелла"

Автор книги: Рюноскэ Акутагава

Соавторы: Ясунари Кавабата,Дзюнъитиро Танидзаки,Сайкаку Ихара,Сёсан Судзуки,Огай Мори,Тэйсё Цуга,Рёи Асаи,Рока Токутоми,Ансэй Огита
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

ВИННЫЕ ЧЕРВИ ⁶

1

Уже много лет не было такой жары. Куда ни глянь, пыльная черепица на крышах домов тускло отсвечивает свинцом, а в гнездах, свитых ласточками под стрехами, того и гляди птенцы сварятся заживо. Побеги конопли и проса в полях поникли, истомленные исходящим от земли жаром, нигде не видно ни единого свежего росточка. В небе, мутном от влажной духоты, плавают мелкие, не сулящие тени облака, точно кусочки рисовых лепешек на сковороде...

Действие рассказа “Винные черви” происходит в такую вот погоду. Представьте себе палящий зной и ригу, около которой находятся трое мужчин.

Один из них, совершенно голый, лежит ничком на земле. Ноги и руки у него почему-то связаны веревками, но он, судя по всему, не испытывает от этого неудобства. Небольшого роста, со здоровым цветом лица, он производит впечатление этакого увальня. Заплыл жиром, словно боров. В головах у него стоит глиняный кувшин, но что в нем – неизвестно.

Второй человек облачен в желтую рясу, в ушах у него болтаются небольшие медные кольца, по виду его можно принять за монаха или чародея. Необычайно смуглая кожа и вьющиеся волосы и борода заставляют предположить, что он выходец откуда-нибудь с Памира. Он непрерывно размахивает кропилом с пунцовой рукояткой, отгоняя от лежащего на земле обнаженного толстяка мух и слепней. Наконец, притомившись, он подошел к глиняному кувшину и чинно опустился на корточки, отчего стал похожим на индюка.

Третий мужчина расположился поодаль от других – он стоит под соломенным навесом в углу риги. У него имеется бородка, если этим словом позволительно назвать некое подобие крысиного хвоста, свисающего с подбородка Он одет в длинный, до пола, черный халат, небрежно подпоясанный темно-коричневым кушаком Судя по тому, с каким важным видом он обмахивается веером из лебединых' перьев, перед нами – ученый-конфуцианец

Все трое, словно сговорившись, хранят молчание. Более того, они почти не двигаются. Создается впечатление, что они с затаенным дыханием ожидают чего-то чрезвычайно важного.

Солнце стоит в зените – значит, наступил полдень. Не слышен лай собак – видно, их сморил полуденный сон. Залитые солнцем конопляные и просяные поля вокруг риги объяты тишиной. Изнывающее от зноя небо подернуто огненной дымкой, и даже облака, кажется, задыхаются от жары. Пожалуй, во всем мире лишь эти трое подают признаки жизни. Да и те хранят молчание, точно глиняные истуканы в мавзолеях эпохи Троецарствия...

Как вы уже догадались, действие этого рассказа происходит не в Японии. События, о которых пойдет речь, разворачиваются в китайской провинции Чаншань, около риги, принадлежащей семье Лю.

2

Итак, человек, лежащий нагишом под палящим солнцем, – хозяин риги. Его фамилия – Лю, имя – Дачэн. Это один из первейших богачей в Чаншани. Всем удовольствиям на свете он предпочитает вино и с самого утра не выпускает чарки из рук. А поскольку о нем сказано: “За один раз может он осушить целый кувшин вина”, – ясно, что выпивоха он первостатейный. Если при этом принять во внимание, что поля его простираются на три сотни му и половина их засеяна коноплей, можно сделать вывод, что от его пьянства богатство семьи никоим образом не страдает.

Если вы спросите, почему он оказался нагишом под палящим солнцем, то предыстория этого такова.

В тот день Лю в обществе своего приятеля и такого же любителя вина, как он сам, учителя Суня (это тот самый конфуцианец, который обмахивается веером) сидел в собственной гостиной на приятном сквознячке. Откинувшись на бамбуковые валики, они играли в шашки Тут вошла служанка и сообщила:

– К вам пожаловал священник из Храма Драгоценного Стяга, кажется. Говорит, что должен обязательно вас повидать. Что прикажете ответить?

– Из Храма Драгоценного Стяга, говоришь? – переспросил Лю, сощурив свои крошечные глазки, как будто в лицо ему ударил яркий свет. Затем он привел в вертикальное положение свое тучное, истомленное жарой тело и приказал: – Ну что ж, проводи его сюда. Судя по всему, это тот самый священник, – добавил он, многозначительно посмотрев на учителя Суня.

Речь шла о чужеземном монахе, прибывшем из Средней Азии. Умея врачевать болезни и являть всевозможные чудеса, он приобрел широкую известность в здешних краях Говорили, будто некоему Чану он помог избавиться от катаракты, а у некоего Ли благодаря его врачеванию якобы мгновенно исчезла опухоль. Слухи об этих чудесах облетели всю округу. Дошли они и до Лю и его приятеля. Интересно, зачем пожаловал к Лю чужеземный монах? Ведь у того и в мыслях не было его приглашать.

Здесь следует отметить, что Лю вообще-то не славился особым гостеприимством. Однако, если у него сидел гость и в это время докладывали о приходе какого-нибудь посетителя, он, как правило, оказывал ему сердечный прием Дело в том, что из какого-то глупого тщеславия ему было приятно продемонстрировать пришедшему, какой он радушный хозяин. К тому же чужеземный монах был знаменитостью. Такого гостя не приходилось стыдиться. Вот, собственно, почему Лю решил его принять.

– Интересно, зачем он пожаловал?

– Видно, просить о чем-то. Наверняка будет клянчить подаяние.

Пока приятели обменивались этими репликами, служанка ввела в комнату гостя. Это был высокий, причудливой внешности монах с аметистовыми глазами. Длинные курчавые волосы ниспадали ему на плечи. В руках он держал кропильник с пунцовой рукояткой. Медленно пройдя на середину комнаты, он остановился, не здороваясь и не произнося ни слова.

Некоторое время Лю пребывал в нерешительности, затем почувствовал беспокойство и обратился к пришельцу:

– Какая нужда привела вас ко мне?

– Так это вы? – осведомился в свою очередь чужестранец – Вы – тот самый человек, который питает пристрастие к вину?

– Ну, в общем, да, – уклончиво ответил застигнутый врасплох Лю и перевел взгляд на учителя Суня, как бы призывая его на помощь. Сунь между тем с серьезным видом передвигал кости на доске, словно не замечая взгляда приятеля.

– Знаете ли вы о том, что одержимы редким недугом? – продолжал монах.

Лю с озадаченным видом погладил валик:

– Недугом?

– Именно.

– Как же так? Я с младенчества... – попытался было возразить Лю, но монах оборвал его:

– Вы пьете вино, но при этом никогда не хмелеете.

Лю уставился на монаха, не в силах что-либо ответить. Он и в самом деле еще ни разу не захмелел от выпитого вина.

– Это свидетельствует о том, что вы больны, – с едва заметной улыбкой проговорил монах. – У вас во чреве завелись винные черви. Если их не изгнать, вы не исцелитесь. Я пришел для того, чтобы вылечить вас.

– Возможно ли исцеление? – с недоверием спросил Лю и сразу же устыдился своего вопроса.

– Разумеется. Ради этого я и пришел к вам.

Тут неожиданно в разговор вступил молчавший все это время учитель Сунь:

– Вы дадите ему какое-то лекарство?

– Нет, в лекарствах пока что нет необходимости, – сухо отозвался монах.

Учитель Сунь с давних пор испытывал непонятное презрение к учениям даосизма и буддизма. Поэтому, оказавшись в обществе даоса или буддийского монаха, он почти никогда не снисходил до беседы с ними. И если сейчас он нарушил это правило, то исключительно потому, что его насторожили слова о винных червях Сам он отнюдь не чурался возлияний, и мысль о том, что и у него могли завестись винные черви, внушила ему некоторую тревогу. Однако, почувствовав в сдержанном ответе монаха издевку, он нахмурился и снова принялся молча передвигать кости на доске. Он вспомнил, что всегда в глубине души считал Лю глупцом – кто, как не глупец, станет пускаться в разговоры с этим надменным монахом?

Лю, разумеется, было невдомек, что думает о нем приятель.

– Тогда, наверное, вы прибегнете к иглоукалыванию? – спросил он.

– Зачем? Существует более простой способ.

– Заклинание?

– Нет, и не заклинание.

После предпринятых Лю нескольких неудачных попыток угадать, в чем состоит лечение его недуга, монах объяснил ему, что дело сводится к следующему. Больному предстоит всего-навсего раздеться донага и спокойно полежать на солнышке. Раз лечение настолько простое, подумал Лю, почему бы не попробовать? К тому же, хоть сам он и не отдавал себе в этом отчета, ему было любопытно полечиться у чужеземной знаменитости.

В результате Лю чуть ли не сам напросился на лечение.

– Ну что ж, – сказал он, – нижайше прошу вас исцелить меня.

Вот каким образом получилось, что Лю в голом виде очутился на солнцепеке.

Монах предупредил, что лежать нужно без движения, и связал Лю веревками. Затем он велел слуге принести кувшин с вином и поставить его в головах у Лю. По-видимому, излишне упоминать о том, что учитель Сунь, постоянный участник дружеских попоек, захотел присутствовать при этом необычном сеансе лечения.

Что представляют собой винные черви, что произойдет после того, как они покинут тело больного, и зачем нужен кувшин с вином – этого не знал никто, кроме монаха. А раз так, то Лю, который, ничего не подозревая, улегся нагишом на солнцепеке, можно обвинить в беспечности и легкомыслии. Но разве не так же точно поступает каждый из нас, вверяя себя попечению наставника в школе?

3

Жарко. На лбу выступает пот и теплыми каплями скатывается к векам. Но руки у Лю связаны, и он не может вытереть пот. Он попробовал было потрясти головой, чтобы смахнуть капли, но у него тут же потемнело в глазах, и от дальнейших попыток такого рода пришлось отказаться. Пот бессовестно заливает веки, по крыльям носа стекает ко рту и дальше – на подбородок. Мерзкое ощущение!

Поначалу Лю развлекался тем, что поглядывал то на раскаленное добела небо, то на поле с поникшей коноплей, но, после того как на лице у него стал обильно выступать пот, это занятие пришлось оставить. Только теперь Лю узнал, что, попадая в глаза, пот вызывает чувство жжения. Подобно овце, идущей на бойню, Лю покорно закрыл глаза. Постепенно не только лицо, но и всё его тело, выставленное на солнце, сковала боль. Кожа у него нестерпимо зудела, саднила, но он был не в силах пошевелиться. Это была мука, в сравнении с которой страдания, причиняемые потом, казались сущим пустяком. Лю уже начал жалеть, что согласился на лечение.

Однако, как выяснилось потом, настоящее мучение было еще впереди. Через некоторое время Лю почувствовал страшную жажду. Он знал историю о том, как некогда Цао Цао ⁷или кто-то еще избавил своих воинов от жажды, сказав им, что впереди – сливовая роща. Но сколько ни пытался Лю представить себе кисло-сладкий вкус сочных плодов, в горле у него было по-прежнему сухо. Он пробовал двигать подбородком, даже покусывал себе язык, но во рту горело, как и прежде. Если бы в головах у него не стоял глиняный кувшин, сносить эти муки было бы, без сомнения, легче. А тут ему не давал покоя струящийся из горлышка вожделенный винный аромат. С каждой минутой Лю ощущал его все сильнее. Бедняга открыл глаза, чтобы посмотреть на кувшин. Ему были видны только горлышко и верхняя часть пузатого сосуда. Но воображение подсказывало ему, что в темной глубине кувшина находится наполняющая его золотистая влага. Лю машинально провел сухим языком по запекшимся губам, но слюна так и не появилась. Даже пот, высыхая на солнце, перестал стекать у него по лицу.

Несколько раз Лю испытывал приступы сильнейшей дурноты, голова раскалывалась от боли. В глубине души он проклинал монаха. Зачем только он поддался на его уговоры и обрек себя на бессмысленные страдания? Жажда становилась все более невыносимой. Он почувствовал тошноту. Дольше он терпеть не мог. Тяжело дыша, Лю раскрыл рот с намерением потребовать, чтобы сидящий подле него монах прекратил лечение.

И в этот миг произошло следующее. Лю почувствовал, как вверх по пищеводу у него движутся какие-то комки, что-то мягкое, вроде червяков или маленьких ящериц Не успел он ощутить их шевеление над кадыком, как эти скользкие, точно рыба-вьюн, существа принялись стремительно выскакивать наружу. Из кувшина тотчас же послышался плеск.

Монах, до сих пор неподвижно сидевший около Лю, вдруг поднялся и стал развязывать веревки.

– Все в порядке, – сказал он. – Винные черви вышли.

– Неужели? – простонал Лю и, преодолевая дурноту, поднял голову. Потрясенный случившимся, он забыл про жажду и подполз к кувшину. Учитель Сунь, заслонившись от солнца веером, подошел к ним. Все трое заглянули в кувшин и увидели, как в вине плещутся какие-то существа терракотового цвета, похожие на рыбок-саламандр, совсем маленькие, всего в три суна длиной, но у каждого из них были рот и глаза. Они резвились, жадно глотая вино. От этого зрелища Лю чуть не вырвало...

4

Результат лечения сказался немедленно. С того самого дня Лю Дачэн и близко не подходил к вину. Говорят, теперь даже от запаха вина его начинает мутить. Но – удивительное дело! – с тех пор здоровье Лю стало понемногу сдавать. Прошло уже три года, как он избавился от винных червей, и от его былой дородности не осталось и следа. Бледная, тусклая кожа обтягивает его заострившиеся скулы, волосы сильно поредели и поседели, недуги по нескольку раз в год надолго приковывают его к постели

Но это еще не все: расстроилось не только здоровье Лю, но и его состояние. Богатство семьи стало таять, и со временем большая часть его полей, простирающихся на три сотни му, перешла к чужим людям. Поневоле пришлось Лю взять в непривычные к работе руки плуг. Жалкую жизнь влачит он теперь.

Почему же после того как Лю избавился от винных червей, его здоровье пошатнулось? Почему истаяло его богатство? Этот вопрос возникает сам собой, если взглянуть на факты в их причинно-следственной связи. По правде говоря, этим вопросом задавались многие жители Чаншани, люди разных профессий, и отвечали на него по-разному. Ниже приводятся три варианта ответа, выбранные нами как наиболее типичные.

Ответ первый. Винные черви олицетворяют счастье Лю, а вовсе не его недуг. Повстречавшись с глупым монахом, он по собственной воле выпустил из рук счастье, дарованное ему Небом.

Ответ второй. Винные черви олицетворяют недуг Лю, а вовсе не его счастье. Почему? Да потому, что, с точки зрения нормального человека, осушить за один присест целый кувшин вина.– дело немыслимое. Если бы Лю не избавился от винных червей, он долго не протянул бы и давно уже умер. В сравнении с подобным исходом даже бедность и пошатнувшееся здоровье следует воспринимать как благо.

Ответ третий. Винные черви не олицетворяют ни болезни, ни счастья Лю. С давних пор Лю не ведал иных наслаждений, кроме выпивки. Когда его лишили этого наслаждения, жизнь Лю утратила смысл. Стало быть, Лю – это и есть винные черви, а винные черви – это и есть Лю. Избавившись от винных червей, Лю словно бы убил самого себя.

Перестав пить вино, Лю перестал быть самим собой. А если прежний Лю прекратил свое существование, то вполне естественно, что вместе с ним исчезло и его былое здоровье и богатство.

Которое из этих мнений наиболее справедливо – я и сам не знаю. Я всего лишь привел эти нравоучительные суждения, подражая дидактической манере китайского сочинителя.

БЕСЕДА С БОГОМ СТРАНСТВИЙ

Настоятель Храма Небесного Владыки преподобный Домё потихоньку покинул ложе и, опустившись на колени перед столиком, развернул восьмой свиток Сутры Лотоса ⁸.

Огонь в светильнике, поднимаясь над обгоревшим кончиком фитиля, ярко освещает инкрустированную перламутром поверхность столика. Из-за полога доносится сонное дыхание Идзуми-сикибу ⁹. Только оно нарушает разлитую в покоях тишину весенней ночи Не слышно даже мышиного писка.

Преподобный Домё уселся на отороченную белой каймой циновку и, стараясь не потревожить спящую, принялся вполголоса читать сутру.

Такова была его давнишняя привычка. Человек этот происходил из рода Фудзивара. И хотя был он родным сыном дайнагона Митицуны ¹⁰, наставника принца крови, и к тому же учеником епископа Дзиэ, верховного иерарха секты Тэндай, не соблюдал ни Трех Заповедей, ни Пяти Запретов ¹¹. Более того – по образу жизни он больше походил на тех мужчин, которых англичане именуют “dandy”, a мы – “первейшими любострастниками в Поднебесной”. Но, как это ни странно, в промежутках между любовными утехами он обязательно читал Сутру Лотоса. Судя по всему, сам он не усматривал в этом никакого противоречия.

Вот и сегодня он пришел к Идзуми-сикибу отнюдь не в роли проповедника. Будучи одним из многочисленных поклонников этой любвеобильной красавицы, он проник в ее покои, чтобы в этот весенний вечер не скучать в одиночестве. Хотя до первых петухов было еще далеко, он украдкой покинул ложе, дабы устами, хранившими запах вина, прочесть благостные слова о стезе, на коей все живые существа обрящут спасение...

Поправив ворот своей накидки, преподобный Домё принялся истово читать сутру.

Сколько времени он провел за этим занятием – неизвестно. Только вдруг он заметил, что огонь в светильнике убывает. Верхняя часть пламени стала синей, и свет постепенно делался все более тусклым. Вскоре фитиль начал коптить, и пламя вытянулось в тоненькую ниточку. Преподобный Домё в раздражении несколько раз подкручивал фитиль, но от этого свет не становился ярче.

Однако это еще не все – по мере того как свет иссякал, воздух в глубине покоев сгущался, пока наконец не принял смутных очертаний человеческой фигуры. Преподобный Домё невольно прекратил чтение.

– Кто здесь?

В ответ тень чуть слышно проговорила:

– Простите, что потревожил вас. Я – старец, живущий близ храма на Пятом проспекте.

Преподобный Домё слегка откинулся назад и, напрягая зрение, принялся рассматривать старца. Тот расправил рукава белого суйкана и с многозначительным видом уселся напротив него. Хотя отчетливо разглядеть старца в темноте было невозможно, ниспадающие концы тесьмы от шапки-эбоси, да и весь его вид свидетельствовали о том, что это не лис и не барсук-оборотень. В руке он держал изысканный веер из желтой бумаги, который было нетрудно рассмотреть даже в полумраке.

– Какой такой старец?

– В самом деле, назвавшись всего лишь старцем, я выразился не слишком ясно. Я – Саэ, бог странствий с Пятого проспекта

– Вот как? Чего ради ты сюда пожаловал?

– Я услышал, как вы читаете сутру, и на радостях явился вас поблагодарить.

– Я всякий день читаю эту сутру, не только сегодня.

– Тем более.

Бог Саэ почтительно склонил свою коротко остриженную изжелта-седую голову и все тем же едва уловимым шепотом продолжал:

– Когда вы читаете сутру, чистым звукам вашего голоса внемлют не только Брахма ¹²и Индра ¹³, но и все будды и бодхисаттвы ¹⁴, коих не счесть, как не счесть песчинок на берегах Ганга. Могу ли я, недостойный, равняться с ними? Однако нынче... – В голосе старца неожиданно послышалась язвительная нотка. – Однако нынче, перед тем как читать сутру, вы не только не совершили омовения, но и прикасались к телу женщины. Вот я и подумал, что боги и будды, питающие отвращение ко всякой скверне, вряд ли захотят пожаловать сюда, и, воспользовавшись этим, пришел вас поблагодарить.

– Что ты хочешь этим сказать? – в сердцах воскликнул преподобный Домё.

Старец же, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Преподобный Эсин ¹⁵говорил, что во время молитв и чтения сутр нельзя нарушать четыре правила. Это великое прегрешение, за которое человек будет ввергнут в ад, и поэтому впредь.”

– Замолчи!

Перебирая хрустальные четки, Домё пронзил непрошеного гостя колючим взглядом.

– За свою жизнь я прочел немало сутр и толкований священных книг и знаю наперечет все обеты и заповеди. Уж не принимаешь ли ты меня за глупца, не имеющего понятия о том, о чем берешься рассуждать?

Бог Саэ не произнес ни слова в ответ. Он сидел с опущенной головой и внимательно слушал рассуждения преподобного Домё.

– Слушай же меня хорошенько! Когда мы говорим: “Круговорот рождений и смертей есть нирвана ¹⁶” или: “Заблуждения и страдания суть вечное блаженство”, – мы имеем в виду стремление каждого живого существа прозреть в себе природу Будды. Мое бренное тело – ничто иное, как единство трех тел просветленного Татхагата. Три стези заблуждений приводят к трем благодатям, под коими разумеются обретение бессмертного духа Будды, приобщение к высшей мудрости и избавление от страданий. Бренный земной мир – то же самое, что озаренная светом истины Чистая Земля. Как монах, воплотивший в себе существо Будды, я вкусил от благости буддийского учения о том, что три истины, открывающиеся благодаря трем прозрениям, – суть единая, абсолютная и вечная истина. Посему в моих глазах Идзуми-сикибу – это царица Мая ¹⁷. Любовь между мужчиной и женщиной – высшее из благих деяний. Около нашего ложа незримо присутствуют дхармы ¹⁸всех пребывающих в вечности бодхисаттв, всех достигших вечного блаженства будд. Мое жилище столь же благословенно, как и гора, именуемая Орлиным Пиком Это не та “страна Будды”, куда без спроса суются такие, как ты, вонючие блюстители заповедей Малой Колесницы ¹⁹! – Преподобный Домё расправил плечи и, тряхнув четками, с отвращением воскликнул: – Грязное животное, убирайся прочь!

Старец раскрыл желтый бумажный веер и поднес его к лицу, словно желая спрятаться за ним. На глазах у Доме его фигура начала расплываться, пока не растворилась в воздухе вместе с призрачным, точно сияние светляка, огнем светильника. И в тот же миг вдалеке послышался негромкий, но задорный крик петуха.

Наступил тот час, о котором сказано: “Весною – рассвет. Все белее края гор...” ²⁰