Текст книги "Японская новелла"

Автор книги: Рюноскэ Акутагава

Соавторы: Ясунари Кавабата,Дзюнъитиро Танидзаки,Сайкаку Ихара,Сёсан Судзуки,Огай Мори,Тэйсё Цуга,Рёи Асаи,Рока Токутоми,Ансэй Огита
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

ЛАРЕЦ С ЗАВЕЩАНИЕМ, ПОВЕРГШИМ ВСЕХ В РАСТЕРЯННОСТЬ

Г-ну Цусаки Дзиндаю и его почтенному семейству.

Даже люди, постигшие законы судьбы, нередко теряются при виде кончины близкого человека, мне же, не наделенному подобной мудростью, тем более пристало предаваться скорби.

В прошлом месяце, двадцать девятого дня, упокоился наш старший брат Дзинрокуро. Посмертное имя ему дали Сюнсэцу Досэн, так что не преминьте и Вы совершить по нем заупокойную службу. До последнего часа брат вспоминал Вас, – дескать, ему было бы кому довериться, будь рядом Дзиндаю, и все пенял нам, домочадцам, за то, что отправили Вас торговать в далекий Мацумаэ.

Вплоть до самой кончины Дзинрокуро находился в сознании, собственноручно написал завещание и даже попросил пятерых чиновников из городской управы скрепить его, как полагается, своими подписями. В завещании говорилось, что спустя семь дней после его кончины нам следует в присутствии всех родственников открыть внутреннюю кладовую и произвести раздел оставленных ценностей. Причитающуюся Вам долю я высылаю с этим гонцом, так что не забудьте ее востребовать.

Относительно своего имущества покойный распорядился следующим образом. Дом вместе со всей утварью, а также триста пятьдесят каммэ серебром он отказал старшему сыну Дзинтаро. Усадьба с домом в одиннадцать кэнов на той же улице и двести пятьдесят каммэ впридачу отошли второму сыну Дзиндзиро. Участок земли в Сэнсю и тридцать каммэ унаследовала старшая сестра покойного – Мёсан. Нам с Вами как младшим братьям он завещал соответственно пятьдесят и двадцать пять каммэ. Еще пять каммэ он отписал приказчику Куробэю. В общем, каждому из родственников и прислуги счел нужным что-нибудь оставить, так что все были глубоко тронуты его заботой.

Единственно о ком в завещании не было упомянуто, так это о его супруге. На сей счет Дзинрокуро оставил отдельное распоряжение, в котором указывалось, что, поскольку она не проявляла должной заботы о его сыновьях, ей надлежит вернуться в родительский дом, захватив с собой сундук и прочее приданое, дабы не остаться в убытке. Годами она, мол, еще молода, и эти вещи могут ей сгодиться, коли вздумает вторично выйти замуж. А поскольку денег за ней в приданое не дали, он считает себя вправе по этому поводу не беспокоиться. Уехать же к родителям она должна в течение тридцати пяти дней после его смерти.

Тут старший сын Дзинтаро, не поднимая особого шума, возразил: “Поскольку дело идет не о ком-нибудь, а о законной супруге покойного отца, в этом единственном случае я позволю себе не посчитаться с его волей. Рядом с домом я сооружу для матушки пристройку, где она сможет жить на покое, и дам ей двадцать каммэ для паломничества по храмам и на прочие нужды”. При этих словах все прослезились и принялись хвалить Дзинтаро, – дескать, в его годы редко кто способен на подобное великодушие. А кто-то из соседей заметил, что вдова должна быть довольна таким поворотом дела. Но та и не думала радоваться. Оставив недорезанными водоросли, она сказала, постукивая ножом по кухонной доске: “Мне, женщине, не привыкать к подобному унизительному обхождению. Я поступлю так, как хотел того покойный, – уеду жить к родителям. Денег же, о которых вы говорите, я не приму. Но все-таки, хоть это может показаться нескромным, хочу вам напомнить, что на протяжении последних пяти-семи лет я не раз была вынуждена обращаться к родителям за деньгами на свои расходы. И если теперь вы дадите мне взамен хотя бы ничтожную сумму, я буду вполне довольна. В любом случае нынче же вечером я покину этот дом. Только не думайте, будто я намерена выйти замуж вновь. У вас еще будет возможность убедиться в том, что это не так”. С этими словами она переоделась в уличное косодэ и, хотя прежде всегда разъезжала в паланкине, на сей раз в суете и неразберихе отправилась пешком. Кое-кто из родственников попытался было ее удержать, – не след, мол, пороть горячку, – другие же посчитали, что ей и в самом деле лучше уйти. Разные у людей сердца – у кого доброе, а у кого и нет. Одним словом, посреди всеобщего горя вдова удалилась из дома, оглашая округу громкими воплями. Тут некий человек преклонных лет, поразмыслив, заметил: “Понятно, что покойный был недоволен своей супругой, и все же с его стороны было несправедливо так обделить ее в завещании. Вряд ли люди вас засмеют, если вы дадите ей малую толику наследства”. Потолковав между собой, мы вместе с ее вещами отослали ей в родительский дом пять каммэ, благо они оказались в шкафу. После этого мы вскрыли кладовую и в присутствии всех родственников осмотрели ее, только ящиков с деньгами нигде не оказалось. “Вот те раз”, – подумали мы и принялись обыскивать каждый уголок. Наконец на дне старого длинного сундука кто-то обнаружил ларец с долговыми расписками, к каждой из которых был прикреплен соответствующий ярлык. Тут стало ясно, что все свое огромное состояние брат пустил на ссуды разным даймё и вместо денег оставил нам в наследство их долговые расписки. Все прямо ахнули, – ведь бумагами этими сразу не воспользуешься, а к тому времени, когда придет срок получать по ним деньги, неизвестно, что еще может произойти. Из наличных денег оставалось всего лишь пять каммэ, которые мы отправили вдове. Так что Дзинтаро оказался почти без гроша, и мне до сих пор приходится понемногу ссужать его деньгами в обмен на расписки, хотя для меня это весьма обременительно. Так и перебиваемся со дня на день. А вот как поступить с многочисленными работниками – ума не приложу. Денег на производство сакэ теперь нет, стало быть, и дела для них нет. Бумаги же с долговыми обязательствами в оборот не пустишь. Да, брат проявил непростительное легкомыслие, и теперь дети его вынуждены за это расплачиваться. Что же до причитающейся Вам доли наследства, то и ее приходится высылать все теми же долговыми расписками, – так посоветовали мне чиновники из городской управы.

Как Вы знаете, Дзинрокуро был человеком основательным и никогда не полагался на удачу. Но тут, видно, позавидовал киотоским ростовщикам, которые, ссужая даймё деньгами, сколотили огромные состояния, и последовал их примеру. С таким же успехом он мог бы просто выбросить свои деньги в мусорную яму. Да, чуть не забыл: помимо расписок от даймё, среди его бумаг еще обнаружено долговое обязательство на тридцать каммэ от одного театра, которому брат в свое время оказывал покровительство. Видно, Дзинрокуро и сам понимал, что деньги эти пропащие, и упомянутого обязательства никому не завещал. И впрямь о размерах состояния человека можно судить лишь после его смерти. Мне и во сне не могло привидеться, что у брата совсем нет наличных денег.

Покойный отец наш, Досай, помнится, говаривал, что горожанин может ссужать деньги только в одном-единственном случае – под залог усадьбы. Да и то в этих целях разумно использовать лишь треть имеющихся денег. Отдавать же все деньги, каким бы надежным ни был залог, ни в коем случае не следует. Так он нам втолковывал, и эти его слова я вспоминаю теперь, когда вместо денег мы остались с никому не нужными долговыми расписками.

Да, много печального в нашей переменчивой жизни, но и забавного тоже хватает. На днях мне стало известно, что вдова Дзинрокуро успела подыскать себе второго мужа, хотя со смерти брата не прошло даже ста дней, и у них уже состоялась помолвка.

Что ж, подобное нередко случается на свете, но хотя бы год могла обождать, не выставляя себя на посмешище. Добро бы еще она была из тех обездоленных женщин, которые пропитания ради вынуждены работать наравне с мужем. Те и правда после смерти супруга впадают в такую нужду, что, позабыв о долге и приличии, сразу же начинают думать о новом замужестве.

Как раз в ту пору, когда вдова Дзинрокуро обнаружила перед нами свой подлый нрав, мне докладывают, что от нее явился посыльный и хочет забрать принадлежащий ей сундук – он, дескать, должен стоять в углу кладовки. Когда после смерти брата мы отправляли вещи вдовы, в суматохе не удалось проследить, все ли они учтены. “Немедленно отдайте ему сундук, – распорядился я. – Держать в доме вещи этой женщины хотя бы лишний час, и то противно”.

Я сразу же отправил в кладовую двух или трех служанок и велел им вынести сундук, но они не смогли даже сдвинуть его с места.

Тогда за сундук взялось несколько дюжих парней, но и у них ничего не получилось. А поскольку сундук был заперт на замок да к тому же еще основательно запечатан, открыть его оказалось невозможным, и те отступились в полной растерянности, приговаривая: “Обычно в таких сундуках хранят распялки для выстиранной ткани, а сюда, поди, двадцать каменных ступ запихнули”.

В это время подошел я. Гляжу – в крышке сундука есть небольшое отверстие. “Странно”, – думаю, без лишних слов взламываю замок, и что же? – сундук битком набит медными монетами. Видно, не один год эта женщина их туда складывала. До чего же алчное создание! Находясь на полном содержании у мужа, она на всякий случай потихоньку Припрятывала деньги, да еще в таком количестве! Именно потому, что она поступила против совести, эта ее тайная уловка обнаружилась. По моим подсчетам, в сундуке было не меньше восьмисот каммэ.

Брат наш Дзинрокуро был щедрым на руку человеком, потому и дела его стали расстраиваться. И вот, предвидя денежные затруднения, супруга его начала заблаговременно готовилась к разрыву. Какое вопиющее бессердечие! Таких женщин на свете сколько угодно, так что, по нынешним временам, надобно со всеми быть начеку, даже с собственной женой.

Что же до сундука, то я сказал посыльному так: поскольку, мол, во время свадьбы его несли двое слуг, пусть и на сей раз за ним явятся двое, но только покрепче, чтобы ноша была им по силам. Видно, женщина усовестилась, во всяком случае, до сих пор за сундуком так никто и не пожаловал.

Было бы славно, если бы до конца года Вы смогли к нам воротиться. Жду Вас с нетерпением, много о чем хочется поговорить. Ну, а пока жду Вашего ответного письма.

Ваш Дзинтабэй.

Провинция Ацу.

22 числа четвертого месяца.

МИР, ПОГРУЗИВШИЙСЯ ВО МРАК

Провинция Этидзэн, город Футю ⁷⁷ , монаху Дзёгё.

Как дикие гуси по весне возвращаются в землю Косидзи ⁷⁸, так и я шлю Вам весточку о себе. Письмо это по моей просьбе написал мой близкий друг, священник, который долгие годы служит в храме Мёсиндзи. Оказалось, он доводится родственником моей покойной жене, так что нас с ним связывают не только узы дружбы, но и узы родства. Сей преподобный отец любезно наставляет меня на путь истинной веры, за что я ему премного благодарен.

Не могу не выразить радости в связи с тем, что Вы изъявили готовность посетить селение Мураками в нашей родной провинции Этиго, как я того и желал. Быть может, когда-нибудь Вас занесет и в наши края. Ежели Вы решите меня навестить и пожалуете под вечер, я могу предложить Вам переночевать в моей хижине. Вместе послушаем проповедь моего друга священника, его мудрые слова помогают осознать непрочность всего мирского.

Воистину, мы с Вами родные братья, и потому нам при всяких обстоятельствах полагалось бы хранить привязанность друг к другу, как это и заведено у людей.

Я же, поверив наветам жены, вынудил Вас, своего младшего брата, принять постриг и уехать из столицы. Думая о том, сколько лишений Вам пришлось испытать за все это время, я беспрестанно терзался душой.

Но теперь я считаю, что в конечном итоге мое решение обернулось для Вас благом, – ведь всем нам рано или поздно придется покинуть сей мир. К тому же Вам, человеку духовного звания, сподручно возносить молитвы об усопших наших родителях, в чем я вижу много проку. Что же до жены моей, то, будучи, как и все женщины, существом неразумным, она наговорила про Вас недоброе, и потому, наверное, не дано ей было дожить до старости. Вот уже четыре года, да нет, все пять лет, как она преставилась. Так что, пожалуйста, не держите более на нее зла.

До сих пор я скрывал от Вас, что со мною приключилась беда, но теперь решил написать. Обрушилась на меня кара за одно прегрешение, воистину страшная кара.

Как Вы знаете, на Третьем проспекте в столице я держал винную лавку, а со временем помимо этого стал торговать еще и бумагой. Дело мое пошло в гору, в деньгах стеснения не было, и все выходило так, как можно было только мечтать. Единственное, что мне досаждало, так это мое жилище – низенький, темный домишко. И то сказать, он стоит еще с эры Гэнва ⁷⁹, поэтому немудрено, что жить в нем мне стало не по душе. Вот, думаю, скоплю денег и перестрою его, как мне хочется. Ведь нет для человека больших радостей, чем добротная одежда, сытная пища да просторный дом.

И вот в один прекрасный день пожаловал в мою лавку самурай, видно, отряженный каким-нибудь даймё за покупками, а при нем был еще сопровождающий с дорожным сундучком через плечо. Самурай спросил у меня бумаги “хосё” среднего размера, я отсчитал ему триста листов и получил деньги. Перед уходом покупатель перекинулся со мной двумя-тремя словами о театральных представлениях да за разговором и позабыл свой кошель. Только он вышел, я взял кошель в руки, а он полон денег. Соблазнился я легкой поживой и припрятал кошель, а сам сижу как ни в чем не бывало.

Тут вбегает самурай и говорит: “Я позабыл у вас кошелек и вот вернулся за ним”. – “О каком кошельке идет речь? – спрашиваю. – Я ничего подобного не заметил”. А он стиснул зубы и отвечает. “Я точно помню, что здесь его оставил. В кошельке было сто восемьдесят три рё, двадцать четыре или двадцать пять золотых бу и шестьдесят мэ серебра. Эти деньги не мои – они принадлежат моему господину, который послал меня с поручениями. Если моя оплошность откроется, для меня, самурая, это будет бесчестьем. Прошу вас, верните мне кошелек, я никогда не забуду, сколь вам обязан”. Редко случается, чтобы человек с двумя мечами на поясе подобным образом унижался перед простым горожанином. Но я уперся и стоял на своем, да еще сделал вид, будто его намеки меня оскорбляют. Самураю ничего не оставалось, как уйти прочь.

Только не прошло и двух часов, как он снова возвращается, на этот раз с вороной в руке. “Если ты и теперь станешь отпираться, – говорит, – так и знай, когда-нибудь я тебя проучу!” Тут он выхватил меч, выколол вороне оба глаза и швырнул ее в мою сторону. С тем и ушел. Я же, не боясь людского суда, продолжал твердить, что никакого кошелька не видел. А дней через пять я узнал, что этот самурай вспорол себе живот в Куродани и скончался.

Как только весть об этом разнеслась по округе, люди перестали со мною кланяться, так что жить на прежнем месте я уже больше не мог. Тогда я продал свой дом и перебрался в Сагу, где с помощью тамошних поселян в живописном месте построил себе хижину. У меня не было иных желаний, кроме как усердными молитвами очистить душу от дурных помыслов. Поэтому я обрил голову, облачился в рубище и, дабы наказать себя за прегрешение, решил провести остаток дней в горной глуши. Детей у меня нет, так что я мог распорядиться своей судьбой по собственному усмотрению. Мало-помалу я стал освобождаться от пут суетного мира, и передо мной открылся путь прозрения. Но вот как-то ночью ко мне нагрянула шайка негодяев, – они так и назвались: мы, дескать, грабители из Киото. И как только им удалось меня разыскать?! Одним словом, они перевернули мою хижину вверх дном и забрали все деньги, что я копил на протяжении целой жизни. Оставшись без гроша, я был вынужден ходить по округе и бить в гонг, выпрашивая у сердобольных людей по горстке риса. Этими подаяниями кое-как и перебивался со дня на день. Что пользы в такой жизни? Вот я и надумал умереть, уповая на то, что в будущем существовании удостоюсь более счастливой доли. Однажды ночью я отправился к озеру Хиросава и, выйдя на западный берег, принялся искать место, где поглубже, чтобы поскорее свести счеты с жизнью. Но тут из-за сосны появился тот самый самурай. Он вцепился в меня с такой силой, что я чуть было не задохнулся, и молвил: “Значит, ты, подлая твоя душа, захотел легкой смерти. Я этого не допущу! Ты будешь страдать до тех пор, пока обида моя не иссякнет”. Что было делать? Я возвратился в свою хижину. Душу мою терзали ужас и отчаяние, жизнь походила на страшный сон.

Спустя три дня после этого, проснувшись на рассвете, я снова попытался покончить с собой, откусив себе язык. Но и на сей раз передо мной возник призрак самурая. Он крепко стиснул мою голову и сказал: “Сколько бы ты ни старался лишить себя жизни, ничего у тебя не выйдет. Моя ненависть к тебе превратилась в страшного беса, так что жди, когда он приедет за тобой в огненной колеснице!” Мне сделалось до того жутко, что кости заныли.

С тех пор чего я только ни придумывал, чтобы поскорее умереть, – все тщетно. Казалось бы, раз жизнь твоя, ты и волен ею распоряжаться, но не тут-то было. О подобном страшном возмездии мне никогда еще не доводилось слышать! Сколько ни раскаивался я в содеянном, прошлое вернуть невозможно. Проклиная самого себя, я при жизни оказался низвергнутым в бездну преисподней. Раз так, подумал я, подвергну себя еще и мучениям Голодного ада ⁸⁰– и вовсе перестал есть, но смерть ко мне по-прежнему не приходила. Перед каждым встречным исповедовался я в своих грехах, и из глаз моих лились кровавые слезы.

И вот однажды под вечер послышался унылый крик ворон, спешащих в свои гнезда. Не успел я оглянуться, как они влетели в мою хижину и выклевали мне оба глаза. В тот же миг мир для меня погрузился во мрак. Теперь я уже никогда не увижу ни белых цветов сакуры на горе Арасияма ⁸¹, ни кленовых листьев всех оттенков алого на горе Такао, ни луны, ни снега... Только уши мои слышат по-прежнему, и временами до меня доносится голос оленя с горы Окураяма, шум волн реки Киётакига-ва, что плещутся о скалы, да завывание ветра в соснах Тоганоо.

Люди, с которыми я водил дружбу в столице, больше не навещают меня, словно дорогу ко мне позабыли. Готовить пищу мне не на чем: для этого нужны дрова, а как я их добуду? Бывает, услышу, как деревенские ребятишки возвращаются с прогулки в горах, выхожу и пою им всякие потешные песенки. За это они делятся со мною собранными плодами. А чтобы утолить жажду, спускаюсь к ближайшей речушке. Худо-бедно, до нынешнего дня я дотянул, а что станется со мною завтра – не знаю.

Единственный, кто ни разу еще не покинул меня в беде с тех пор, как мы познакомились в столице, – это добрейший священник. Его рассказы о неумолимых законах судьбы приносят мне облегчение. Прошу и Вас, любезный братец, после моей смерти по-родственному помянуть мою душу молитвой. Ведь я и по сию пору горько раскаиваюсь в том, что поступил против совести, присвоив себе чужие деньги и послужив тем самым причиной гибели человека. Сам же я все еще живу на свете, и смерть не идет ко мне, сколько ее ни призываю.

Засим прощайте.

КОММЕНТАРИИ

¹ “...он стал носить взрослую прическу, выбривая волосы углом на висках”– По достижении четырнадцати-пятнадцати лет юноши начинали делать взрослую прическу.

² Камигата– район, объединявший города Киото, Осаку и их окрестности.

³ “Общество восьмерых пьяниц”– В оригинале: “Общество восьмерых сёдзё”. Сёдзё – фантастическое существо с телом обезьяны и длинной красной шерстью, отличающееся любовью к вину. В переносном смысле – горький пьяница.

⁴ “...Каннай по прозвищу Сютэндодзи...”– Сютэндодзи – имя грозного демона, персонажа многих японских легенд и литературных произведений. Первый компонент этого имени, “Сютэн”, в буквальном переводе означает “Пьяница”, отсюда его использование в шуточном прозвище одного из восьми пьяниц.

⁵ “...Тоскэ– он же Дунпо из Ямато...”– Дунпо – знаменитый китайский поэт Су Дунпо (1036—1101). Его стихотворения о вине были широко известны в Японии. Ямато: – старинное название Японии.

⁶ “...Кикубэй– Хризантемовая водка”– Хризантемовая водка – сакэ с плавающими в нем цветами хризантемы. Его пили в Праздник хризантем, который отмечался девятого числа девятого месяца по лунному календарю.

⁷ “Мелодия «Тысячекратная осень»”– старинный напев, имеющий благопожелательный смысл. Первоначально исполнялся в заключение служб в буддийских храмах. В новелле Сайкаку этот обычай пародируется.

⁸ “Сима-э”– вид гравюры на дереве с применением штриховки для изображения полутонов. Возник под влиянием европейской живописи.

⁹ “...состязания лучников у храма Сандзюсанкэндо...”– Сандзюсанкэндо – храм буддийской секты Тэндай (Опора небес) в Киото. В старину в этом храме проводились состязания лучников, длившиеся примерно сутки.

¹⁰ Хосино Кандзаэмон, Васа Дайхати– имена самураев, удостоившихся титула “лучший лучник во всей Поднебесной”. В 1669 г. на состязании у храма Сандзюсанкэндо Хосино Кандзаэмон установил рекорд, поразив цель восьмью тысячами стрел. Этот результат превзошел Васа Дайхати в 1686 г.

¹¹ “...точно лучник, которому вручили золотой жезл...”– На состязаниях лучнику, сумевшему поразить цель пятьюстами стрелами, вручался золотой жезл.

¹² Го– игра китайского происхождения, наподобие шашек.

¹³ “...не больше пяти мерок”– Одна мерка (го) соответствует 0,18 л.

¹⁴ Итами– местность в провинции Сэтцу (ныне префектура Хёго), славившаяся производством сакэ.

¹⁵ “Судья поднял свой веер...”– Жест, символизирующий начало состязаний борцов сумо. Сумо – традиционный японский вид борьбы, обставленный сложным ритуалом.

¹⁶ Храм Компира– знаменитый храм в провинции Сануки (ныне префектура Кагава), в котором чтят божество Компира, покровительствующее мореплавателям. Праздник этого храма отмечался в десятом месяце по лунному календарю.

¹⁷ “...обзавелись двуслойными набедренными повязками из пеньки...”– Борцы сумо выступают в специальных набедренных повязках.

¹⁸ Кото– старинный щипковый музыкальный инструмент, японская цитра.

¹⁹ Чайная церемония– своеобразное эстетическое времяпрепровождение. Приготовление чая и чаепитие обставлены сложным церемониалом, ведущим к внутренней сосредоточенности и молчаливому созерцанию. Возникшее из особого ритуального чаепития, практиковавшегося монахами секты Дзэн (кит. Чань), искусство чайной церемонии рассматривалось как один из способов постижения истинного смысла бытия.

²⁰ Игра в ножной мяч(кэмари) – игра, напоминающая футбол и распространенная в среде аристократии. Игроки подкидывают мяч из оленьей кожи в воздух и передают его друг другу так, чтобы он не коснулся земли.

²¹ Утаи– фрагменты лирических драм, исполняемых в классическом японском театре Но.

²² Четверокнижие– общее название книг конфуцианского канона: “Да сюэ” (“Великое учение”), “Чжун юн” (“Середина и постоянство”), “Луньюй” (изречения Конфуция) и “Мэнцзы” (сочинения Мэнцзы).

²³ “...поехал в столицу...”– Имеется в виду город Киото. Несмотря на то что с начала XVII в. столицей Японии стал город Эдо (ныне – Токио), в произведениях Сайкаку под “столицей” (“мияко”), как правило, подразумевается Киото, на протяжении многих веков служивший административным и культурным центром Японии.

²⁴ Симабара– знаменитый веселый квартал, находившийся в Киото.

²⁵Рё – старинная золотая монета высокого достоинства.

¹⁶ Хатиман– синтоистский бог войны, покровитель воинов. Синтоизм – древняя религия японцев, связанная с поклонением силам природы и духам предков.

²⁷ Мариси– в японской буддийской традиции владычица небесных сфер, воплощение солнечного и лунного света. Почиталась воинами как защитница от поражений и дарительница воинской удачи.

²⁸ Фудо– одно из воплощений Будды Дайнити, божество, устрашающее демонов зла. Обычно изображается на фоне пламени.

²⁹ Сикоку– один из пяти крупных островов Японского архипелага.

³⁰ Шакъямуни(Будда Гаутама) – индийский мудрец и проповедник IV в. до н.э., получивший имя Будды, т.е. Просветленного; основоположник буддийского учения.

³¹ Бодхидхарма– индийский священник, который, по преданию, приехал в Китай и стал проповедовать там учение дзэн (кит. “чань”).

³² Храм Тёмёдзи– храм буддийской секты Нитирэн-сю в городе Киото.

³³ “Вот уж когда святому Нитирэну пристало бы сочинить свою молитву о спасении в водной бездне”– Согласно легенде, монах Нитирэн (1222—1282), основатель буддийской секты Нитирэн-сю, отправляясь в ссылку на остров Садо в 1271 г., написал молитву о спасении в волнах.

³⁴ “...фигуры обоих стражей врат...”– парные изваяния грозных и могучих защитников буддийского учения, которые устанавливаются у ворот крупных буддийских храмов. Считается, что они служат воплощением божеств Индры и Брахмы, укрощающих нечистую силу.

³⁵ “Медвежья лапа”– вид оружия: несколько железных крючьев, насаженных на длинную палку.

³⁶ Веревка “симэ”– толстый жгут из соломенных веревок с вплетенными в них полосками белой бумаги. В соответствии с синтоистской традицией, используется для огораживания сакрального пространства. Комизм описываемой Сайкаку ситуации заключается в том, что в качестве святыни выступает лапа черта.

³⁷ Ватанабэ-но Цуна(953—1024) – храбрый самурай, по преданию, прославившийся тем, что отсек лапу черту.

³⁸ “Лишь в бухтах– бедные рыбачьи шалаши...”– Здесь частично цитируется пятистишие (танка) японского средневекового поэта Фудзивары Садаиэ (1162—1241): “Взгляну кругом – и нет уже цветов,// Не видно даже алых листьев клена,// Лишь в бухтах// Бедные рыбачьи шалаши...// О, сумерки осенние у моря!..” (Пер. А. Е. Глускиной.)

³⁹ Хакама– широкие шаровары в складку, часть официального мужского костюма.

⁴⁰ Хиэйдзан– гора неподалеку от Киото, на которой находились буддийские монастыри.

⁴¹ “Дева из храма Тамацусима”– Имеется в виду Сотори-химэ, жена императора Инге (412—453), прославившаяся своей красотой и поэтическим даром. Почитается как одно из божеств синтоистского храма Тамацусима, находящегося неподалеку от Ваканоуры.

⁴² Бива– музыкальный инструмент типа лютни. Обычно имеет четыре или пять струн; играют на нем с помощью плектра. Был заимствован в VIII в. из Китая.

⁴³ Бо Лэтянь(Бо Цзюйи) – знаменитый китайский поэт (772-846).

⁴⁴ “Сутра о деяниях всемилостивой богини Каннон”– один из разделов “Сутры Лотоса”, повествующий о том, как богиня Каннон, принимая на земле разные образы, помогала людям. Каннон (санскр. Авалокитешвара) – согласно буддийским верованиям, бодхисаттва, помогающий людям обрести спасение. В народной религиозной традиции Японии – богиня милосердия.

⁴⁵ “...лоб выбрив полумесяцем...”– Имеется в виду старинная мужская прическа “сакаяки”. Волосы на лбу выбривались полумесяцем, а на висках укладывались валиками. В новелле цитируются строки популярной детской песенки.

⁴⁶ “Счастливая веревочка”– одно из новогодних развлечении. Участники этой игры по очереди тянули спутанные в клубке веревочки; вытянувший меченую получал приз.

⁴⁷ “Пояс тысячи поколений”– символ легких и многочисленных родов.

⁴⁸ Ракушка коясугай, морской конек– по поверью, средства, помогающие при родах.

⁴⁹ Ножки грибов мацутакэ– использовались как болеутоляющее средство после родов.

⁵⁰ “Вот уже три раза бросила заколку...”– Имеется в виду один из способов гадания. На циновку бросали заколку для волос и в направлении ее острия подсчитывали количество петель до края циновки, по этому числу предсказывали судьбу.

⁵¹ “Скоро зашью разрезы на кимоно...”– Кимоно с разрезами подмышкой полагалось носить лишь девушкам не старше восемнадцати лет.

⁵² Фуросики– квадратный платок, в который заворачивают вещи.

Кабуки(букв.: “искусство пения и танца”) – один из видов классического театрального искусства Японии. Возник в XVII в.

⁵⁴ “...в десятом месяце японские боги покидают подвластные им провинции...”– Десятый месяц лунного календаря носит традиционное название “каминадзуки”, то есть “месяц отсутствия богов”. Считалось, что в это время все японские боги собирались в старинной провинции Идэзумо, где находится один из знаменитых синтоистских храмов.

⁵⁵ “...богов, ведающих счастливым направлением года...”– Счастливое направление года определяется гадателями по совокупности примет.

⁵⁶ Моти– лепешки из вареного и отбитого в ступе риса, традиционное новогоднее лакомство.

⁷ “Повести о карме”– один из популярных во времена Сайкаку сборников назидательных повестей, иллюстрирующих буддийский закон кармы.

⁵⁸ Дзони– суп с кусочками рисовой лепешки и овощами, традиционное новогоднее угощение.

⁵⁹ Фусума– раздвижная перегородка между комнатами в японском доме.

Рин– мелкая монета.

⁶¹ “Косин”– “День обезьяны”. Обезьяна – один из циклических знаков, применявшихся для обозначения времени по старому китайскому календарю. В “День обезьяны” было принято посещать храмы, в которых чтили синтоистского бога – покровителя путников Сарудахико (первый компонент имени – “Сару” означает: “Обезьяна”) или буддийское божество Сёемэнконго, изображавшееся в виде небесного воина, разящего демонов зла.

⁶¹ “Пять крупных праздников”– Имеются в виду пять традиционных сезонных праздников, перед каждым из которых было принято платить по счетам и отдавать долги.

⁶³ Сё– мера емкости, приблизительно равная 1,8 л.

⁶⁴ Хэйтаро– ученик монаха Синрана (1173– 1262), основателя буддийской секты Дзёдосинсю (Чистая земля и истина). Прославился многими чудотворными деяниями. В ночь праздника Сэцубун в храмах секты Дзёдосинсю читались проповеди, прославляющие деяния праведного Хэйтаро.

⁶⁵ “Здесь вполне к месту выражение «вязать черта в темноте»”– Образное выражение, обозначающее высшую степень сумятицы и неразберихи.

⁶⁶ “...будет занесено в Золотую книгу...”– Согласно буддийскому поверью, властитель ада Эмма в Золотой книге записывает доблестные деяния людей, а в Железной – их проступки и прегрешения.

⁶⁷ “Намасу из сардин”– блюдо из мелко нарезанной сырой рыбы и овощей, приправленных уксусом.

⁶⁸ Сэкида(или сэтта) – сандалии на кожаной подошве.

⁶⁹ Кагура– ритуальные синтоистские пляски, исполняемые под аккомпанемент барабанов, флейт и других музыкальных инструментов.

⁷⁰ Эбоси– высокий головной убор из накрахмаленного шелка или бумаги, покрытой черным лаком. Принадлежность костюма знатного человека. Простолюдины могли надевать эбоси во время отправления некоторых церемоний.

⁷¹ Тэнгу– фантастическое существо с красным лицом и длинным носом, по поверью, живущее в горах.

⁷² “Секта Сэндзю”– одно из ответвлений буддийской секты Дзёдосинсю. Сторонники этого направления видели путь к спасению в беспрестанном чтении молитв.

⁷³ Божество Кондзин(букв.: “Дух металла”). – Согласно представлениям, воспринятым из Китая, направление, совпадающее с местопребыванием Кондзина, считалось несчастливым.

⁷⁴ Сёдзи– раздвижные рамы, оклеенные бумагой, заменяющие окна в японском доме.

⁷⁵ “...в эпизоде из “Цурэдзурэ-гуса”, где рассказывается о монахе, который в подпитии надел на голову сосуд канав, а потом не мог его снять”– Имеется в виду 53-й дан книги Кэнко-хоси “Записки от скуки” (XIV в.).