Текст книги "Прикосновение (Пьесы)"

Автор книги: Рустам Ибрагимбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

И г о р ь. Тимановский что-нибудь сообщил новое?

А н я. Вроде все там в порядке.

Она возится с машинкой. Игорь обнимает ее за плечи.

(Как и все, что было сказано ею в этой сцене, ровным, будничным тоном.) Не надо. Здесь не надо.

Игорь отходит от нее.

(Безразлично.) Ты обиделся?

И г о р ь. Ну что ты? Как я могу на тебя обидеться?

А н я. Я не могла и сегодня уйти из дома.

И г о р ь. Я понимаю.

А н я (после паузы). Если хочешь, потом пойдем погуляем, когда он уедет.

И г о р ь. Конечно, хочу… Ты знаешь, мне очень трудно с ним общаться.

А н я. Не будем говорить на эту тему.

И г о р ь. Хорошо.

Дверь в контору с шумом распахивается, вбегает запыхавшийся  В е р м и ш е в.

В е р м и ш е в (кричит). Есть тема! Есть тема!

И г о р ь. Какая тема?

В е р м и ш е в. Для собрания. Знаете, что случилось? Кошмар!

С а л а е в (выходит из радиоузла). Что случилось?

В е р м и ш е в. Кошмар! Кошмар! Кто бы мог подумать… Если бы я своими глазами не увидел, не поверил бы.

С а л а е в (резко). Да говорите же толком! Что случилось?

В е р м и ш е в. Он бегал-бегал за ней, она бегала-бегала от него… А сейчас въезжает в поселок телега, а вместо дров они в ней лежат. Уговорил-таки. Настолько устали, что не заметили, как лошадь их тихо-тихо из леса в поселок привезла. Люди смотрят – посреди площади телега стоит, а они спят в обнимку. Плащом укрытые.

А н я. Кто это?

В е р м и ш е в. Андрей и Света. Вот тебе и дочь тайги. Типичная аморалка.

Салаев и Игорь смеются.

С а л а е в. А сейчас они где?

В е р м и ш е в. Дома у него. И еще такая наглость. Андрей проснулся, смотрит – люди вокруг – и даже не смутился. «Чего, говорит, уставились?.. А ну, пошли отсюда». Пришлось уйти.

И г о р ь. Вы тоже там были?

В е р м и ш е в. Ну конечно. Я хотел сделать ему замечание, но он и меня прогнал. Я считаю, что мы обязательно должны обсудить этот вопрос на собрании. Это типичная аморалка.

С а л а е в (продолжая смеяться). И что напишете в повестку дня? В протокол? Над вами же смеяться будут в управлении.

В е р м и ш е в. Правда?

С а л а е в. Конечно. Ничего себе тема для первого профсоюзного собрания! Даже не думайте.

В е р м и ш е в (уныло). Да, вы, пожалуй, правы. А я обрадовался… (Хлопает себя по лбу.) Да, я забыл вам сказать – Тимановский приехал. Я обогнал его, вот он.

Входит  Т и м а н о в с к и й. Садится, сняв кепку.

С а л а е в. Ну, что ты молчишь?

Т и м а н о в с к и й. Все погорело.

С а л а е в. Как погорело?

Т и м а н о в с к и й. Вчера еще было нормально. А утром они запросили Москву, и в министерстве им сказали, что ни в коем случае не имеют права так сильно менять географию поисков. Это не в их компетенции. И даже министерство не имеет права решать этот вопрос. Это только через Госплан можно решить. Чтобы они включили Тургут в план разведок на семилетку. Короче, это вопрос не одного года.

Пауза.

С а л а е в (громко). Костя!

Из радиоузла выглядывает  р а д и с т.

Костя, отключи рацию!

Р а д и с т. Что?

С а л а е в (спокойно). Отключи рацию. (Тимановскому.) А ты меня не видел. Не знаю, что с тобой произошло, ты заболел, неожиданно ушел в отпуск, запил – придумай сам, но ты меня не видел, ничего мне не говорил, и я ничего об этих переговорах с Москвой не знаю. Ничего!

Затемнение.

Геологический главк. В кабинете Салаева продолжается сцена, прерванная воспоминанием.

С а л а е в  говорит по телефону. Т и м а н о в с к и й  и  ж у р н а л и с т  с волнением слушают.

С а л а е в. Они ошибаются.

Г о л о с  с е к р е т а р я  о б к о м а. А они считают, что ошибаешься ты… До свидания.

Слышны отбойные гудки. Салаев вешает трубку.

Тимановский огорченно вздыхает.

С а л а е в (спокойно журналисту). Ты знаешь, я до сих пор газету «Бакинский рабочий» выписываю. И вот однажды, в шестьдесят первом году это было, я в Тургуте еще тогда работал, как раз шла подготовка к Двадцать второму, по-моему, партийному съезду, да, к Двадцать второму, ну, когда план народного хозяйства на двадцать лет рассматривали… Так вот, получаю очередной номер «Бакинского рабочего», смотрю – он очень красочно оформлен, весь в цвете, на одной странице написано красными цифрами: «1961 год», на другой, напротив, – «1981»; тут написано, что на сегодняшний день в Баку делается, а тут – что будет через двадцать лет: что построят, сколько нефти добудут, что в городе нового появится, какие достижения в науке планируются и так далее. А я тогда членом бюро райкома был. Звоню редактору нашей районной газеты и говорю ему: «Слушай, я газету из Баку получил, очень интересно они номер оформили, почему бы тебе не выпустить такой?» Он, конечно, обрадовался, поблагодарил меня. «Давайте, говорит, вместе оформим, вы факты лучше знаете». Ну, я согласился. Сели мы с ним и начали сочинять. Целую неделю работали. Написали, сколько нефти будет в Тургуте через двадцать лет, о том, что он из поселка превратится в город, что нефтепроводы будут построены по всей Сибири, институты научно-исследовательские откроются и вообще Сибирь станет нефтяной кладовой страны и даже какой-нибудь хант, или мансиец, или другой местный житель в космос полетит. Прекрасный получился номер.

В комнату заглядывает  Л ю с я.

Л ю с я (обиженно). Фарид Керимович, Черкизов говорит, что занят и прийти не может… И опять грубит…

С а л а е в (улыбаясь). Ничего, Люся, не обижайтесь. Великим людям надо прощать их слабости. Я сам позвоню ему.

Люся уходит.

(Журналисту.) Извини, пожалуйста. (Набирает номер телефона.) Черкизова мне… Ничего, позовите… Поднимитесь ко мне… Да, сию минуту, да, срочно… но не позже. (Вешает трубку.) Выходит газета. Все рады, все довольны, я горжусь. Вдруг звонит мне редактор и плачет: «Что же вы со мной сделали, Фарид Керимович? Меня с работы снимают за прожектерство». Я туда, сюда – действительно снимают. Хорошо, Андрей Николаевич выручил, этот вот, с которым я сейчас говорил. Как раз только назначили к нам… (Улыбается.) Ну, а потом прошло время, и вдруг выясняется, что уже сейчас все, что мы там написали, перевыполнено раз в пять. Не в восьмидесятом году, а сейчас, сегодня. И Тургут городом стал, и Сибирь вышла на одно из первых мест в стране по добыче нефти, и все остальное свершилось. Только хант еще в космос не полетел. Ну, так до восемьдесят первого года есть еще время. Может, еще полетит, правда ведь? (Улыбается.)

Тимановский вздыхает.

Ж у р н а л и с т. Потрясающая история! Вот это материал!

С а л а е в. Так напиши.

Ж у р н а л и с т. Ну, что вы?! Вы не знаете нашего редактора. Никогда не напечатает.

С а л а е в (Тимановскому). А ты что приуныл?

Т и м а н о в с к и й. А чему радоваться?

С а л а е в. Жизни радуйся. Тому, что жив, здоров, работаешь. Остальное, дай бог, устроится.

Ж у р н а л и с т. Я понимаю, сейчас не та ситуация, но если можно, ответьте мне на один вопрос.

С а л а е в. Да, пожалуйста.

Начинает мигать лампочка на радиотелефонном пульте.

(Берет трубку.) Извини… Да, слушаю… Алло… Да, да, так, так. (Что-то записывает.) Замеряйте общий суточный дебит и пластовое давление, чтобы выяснить, есть там аномальное давление или нет… По той программе, которую мы составили, все выполнили?.. Обязательно делайте все по программе, пункт в пункт до конца. Понятно? А не то разгоню вашу комиссию. (Улыбается.) На черта она там сидит, если самодеятельностью занимается! Вот так вот… Ну привет. (Вешает трубку, журналисту.) Так какой у тебя вопрос?

Ж у р н а л и с т. По поводу вертолетов.

С а л а е в. Каких вертолетов? А-а-а… это со стадионом, что ли, история?

Ж у р н а л и с т. Да. Вот вы послали туда три вертолета…

С а л а е в. Два.

Ж у р н а л и с т. …два вертолета, чтобы они высушили поле на стадионе. Вы меня извините, вы сделали это только потому, что «раз матч назначен, значит, должен состояться»? Или у вас были другие причины?

С а л а е в. Других причин не было. Матч должен был состояться. Это был первый матч в городе, построенном руками самих жителей. И мне важно было, чтобы он состоялся именно у них в городе, не где-нибудь в Москве, Тюмени или Новосибирске. Чтобы люди поверили в то, что они живут в настоящем городе, в котором футбольные матчи из-за дождя не отменяются. Когда в экспедиции несколько тысяч человек, и в основном это люди приезжие, и из ста человек за год пятьдесят уезжают, приходится прибегать к самым разным способам воздействия, чтобы удержать их на месте. Вопросы есть?

Свет гаснет.

Воспоминание третье

Контора геологоразведочной экспедиции. А н я, И г о р ь, В е р м и ш е в  и  Т и м а н о в с к и й  смотрят на Салаева. Дверь в радиоузел открыта. На пороге стоит  р а д и с т.

С а л а е в (радисту). Ты отключил рацию?

Р а д и с т (растерянно). Да.

А н я (Салаеву). Что ты собираешься делать?

С а л а е в (почти весело). Тимановский мог не успеть сообщить мне о переговорах с Москвой. В управлении нам разрешили выбрать место. Я делаю вид, что неправильно понял их. Мы нанимаем несколько барж в пароходстве и грузимся. Я плыву с вами до Тобольска. Оттуда лечу в Тургут, договариваюсь обо всем на месте. Потом встречаю вас, устраиваю, лечу в управление. Они на меня набрасываются: «В чем дело? Почему не выходишь на связь? Почему молчит рация?» А я удивленно отвечаю: «Какая связь? Какая рация? Вы же мне разрешили выбрать место, вот я и выбрал, а теперь переезжаю». Они, естественно, продолжают кричать: «Как переезжаешь? Кто тебе разрешил? На это решение Госплана нужно, приказ министерства нужен, это анархия!» Я соглашаюсь. Но тем не менее говорю: «Дело сделано, факт налицо, экспедиция уже находится в Тургуте». (Спрашивает у пораженных его рассказом сослуживцев.) Что они могут сделать? Вернуть экспедицию? По-моему, не решатся. А это сейчас самое главное.

А н я. Бред какой-то.

С а л а е в. Что – бред?

А н я. То, что ты говоришь. (Смотрит на Игоря.)

И г о р ь. По-моему тоже, это авантюра. В результате нас просто всех разгонят.

Т и м а н о в с к и й (Салаеву). Не знаю, как нас всех, но тебя точно снимут.

С а л а е в. Черт с ним. Зато переедем. Другого выхода нет. Мы ждали три года возможности действовать. Сейчас эта возможность наступила. Я немного переоценил права начальника экспедиции, но председателем Госплана из нас в ближайшие годы никто не станет. И поэтому если мы сейчас не используем единственный имеющийся у нас шанс, то затея с тургутским месторождением на многие годы опять станет для нас нереальной. Мое мнение – надо действовать, чего бы это ни стоило! Пора! (Ане и Игорю.) Ваше мнение?

И г о р ь. Три года назад на этот же призыв «надо действовать» ты сказал: «Нет, надо ждать».

С а л а е в. Не ждать, а работать! Чтобы добиться права принимать решения хотя бы на уровне руководства экспедицией.

И г о р ь. А что дало это право?

С а л а е в. Дало, не дало… Но в ближайшие годы у нас не будет другой возможности начать разведку в Тургуте.

И г о р ь. Ее нет и сейчас. То, что ты предлагаешь, безнадежная авантюра.

С а л а е в. Если мы доберемся до места, не так-то просто будет нас вернуть. На это тоже нужен приказ министерства. А поскольку дело будет уже сделано, мы их уговорим.

И г о р ь. Я в это не верю.

С а л а е в. И что ты предлагаешь?

И г о р ь. То, что ты предложил три года назад, – работать. Через год выйдет моя книжка о тургутском месторождении. Она не может не обратить на себя внимание. Я думаю, что и защита диссертации сделает свое дело. Я вам не говорил, что Смоленцев считает, что у меня есть все основания защитить сразу докторскую. Таким образом, не позже, чем через год, существование тургутского месторождения станет научным фактом. Не дерзкой гипотезой молодых специалистов, а фактом, подтвержденным авторитетнейшими учеными страны.

С а л а е в (Ане). А как ты считаешь?

А н я. Игорь прав. Это бессмысленный риск.

С а л а е в. Тимановский, твое мнение?

Т и м а н о в с к и й. Не знаю. Тут же еще и другие сложности есть: семья, дом. Это же надо сниматься с места, ехать черт знает куда, а что будет потом? Ну что я скажу жене? Дети же в школе учатся.

С а л а е в. Понятно.

Т и м а н о в с к и й. Потом назад возвращаться?

С а л а е в. Ты можешь поехать один вначале.

Т и м а н о в с к и й. Надо подумать. Зима на носу. Я не могу сам решить. Дома поговорить надо.

С а л а е в (смотрит на Вермишева). Вермишев!

В е р м и ш е в (после паузы, сглотнув слюну). Мне страшно, но я с вами. Как вы решите, так и я.

С а л а е в (бодро подводит результаты опроса). Два голоса против, два за, один воздержался. (Игорю.) Но ты ведь после защиты диссертации все равно бы уехал из экспедиции. Даже если бы нам разрешили переезд.

И г о р ь. Да. И, кажется, ты собираешься упрекнуть меня в этом?

С а л а е в. Нет, не собираюсь.

И г о р ь. Значит, мне показалось. Но раз уж зашел разговор о моем отъезде из экспедиции, я бы хотел поставить все точки над «и». Чтобы не было неясностей и разговоров о том, что я не выдержал трудностей, бросил товарищей в тяжелую минуту и так далее и тому подобное. Я не хочу, чтобы обо мне думали то, что обычно думают в таких случаях.

С а л а е в. Никто о тебе ничего плохого не думает.

И г о р ь. Это еще не известно. Но ты-то знаешь, почему я уезжаю. Ты знаешь, что я никуда бы не уехал из экспедиции, если бы меня не вынудили. Да, да, вынудили, и не думай, что я это понял только сейчас. Фактически я уже давно отстранен от участия в решении всех мало-мальски важных вопросов управления экспедицией. Но назначение Тимановского было последней каплей. Я ничего не имею против Тимановского, и мне не нужна должность главного геолога, но это стало еще одним подтверждением того, что я не нужен экспедиции. Вспомни, что ты сам сказал мне тогда…

С а л а е в (спокойно). Я сказал тебе, что ты хороший геолог, но этого мало, чтобы стать главным геологом экспедиции, потому что ты лишен многих других необходимых качеств.

И г о р ь. Например?

С а л а е в. Например, у тебя сложились такие отношения с людьми, что они по возможности не выполняют твои распоряжения.

И г о р ь. Не по моей вине сложились такие отношения, я был прав в своих требованиях.

С а л а е в. Дело не в требованиях, а в том, как ты добивался их выполнения. У тебя плохо это получалось, и в результате страдало дело.

И г о р ь (упрямо). Если бы ты дал мне возможность настоять на своем до конца, рано или поздно дело пошло бы.

С а л а е в. Я не имею права дать тебе такую возможность. Ни тебе, ни кому-нибудь другому. Это кончилось бы тем, что люди разбежались из экспедиции.

И г о р ь. Вместо них нашлись бы другие. Не в этом дело, просто ты стал на их сторону, а не на мою.

С а л а е в. Я стал на сторону интересов дела. Нужно было сохранить экспедицию, и я сделал все, что для этого требовалось.

И г о р ь. Да, ты сделал все! И именно поэтому я уезжаю. Но мне не хотелось бы, чтобы меня еще осуждали за это.

С а л а е в. Никто тебя не осуждает. Все знают, что ты продолжал торчать здесь с нами несколько лет, хотя это мешало твоей работе. То, что ты делаешь, действительно нужно Тургуту, и твоя помощь именно в этом, где бы ты ни работал.

И г о р ь (после паузы). А ты что же, все-таки собираешься ехать туда?

С а л а е в. Да.

А н я. Это безумие… (Пауза.) Я с тобой не поеду.

С а л а е в (улыбаясь). Поедешь. Все обойдется, Аня. Отступать поздно.

В е р м и ш е в (умоляюще смотрит на Аню). Это все так сложно, нельзя решать так, сплеча, Аня, я прошу вас, поверьте мне, я старый человек. Все еще может уладиться.

Салаев удивленно смотрит на Вермишева.

Т и м а н о в с к и й (хмуро). Я пойду. Завтра утром я дам ответ. (Уходит.)

С а л а е в (Ане). Неужели ты не понимаешь, что другой возможности у нас не будет? Я не осуждаю Игоря, он прав по-своему, но как ты можешь меня отговаривать? Да еще прибегая к таким крайним мерам.

А н я. Я никуда с тобой не поеду.

Вермишев продолжает смотреть на нее умоляющими глазами. Салаев только сейчас начинает понимать, что слова, сказанные Аней, не случайны.

Я не поехала бы с тобой, даже если нам разрешили бы переезд.

В е р м и ш е в (суетливо). Прошу прощения, мне надо идти. (Выскакивает за дверь.)

Салаев подходит к Ане, берет ее за плечи и, повернув лицом к себе, ждет, что она скажет. Аня молчит.

С а л а е в. В чем дело? Что случилось?

А н я (спокойно выдерживает его взгляд). Что случилось, ты знаешь: нам не разрешили переезд в Тургут. Но дело не в этом.

С а л а е в. А в чем?

А н я. Я хочу уйти от тебя.

С а л а е в (Игорю). Игорь, будь другом, оставь нас одних.

Игорь смотрит на Аню.

А н я. Да, Игорь, нам нужно поговорить.

Игорь выходит.

С а л а е в. Слушаю тебя.

А н я. Я решила расстаться с тобой.

С а л а е в (после паузы). Ты что, не любишь меня уже?

А н я. Это не имеет значения.

С а л а е в. Аня, милая, что случилось? Что произошло? Почему ты говоришь таким тоном? Я же вижу, что ты любишь меня… Только не говори, что ты устала быть доброй, что ты тоже человек и тебе нужно то, что нужно всем, какие-то гарантии, уверенность в будущем, что тебе надо заняться устройством личной жизни. Если ты это скажешь, это будут справедливые слова, но не твои. Прошу тебя, не говори их, не лишай меня веры в тебя.

А н я (устало). Перестань. Вся экспедиция знает о моей связи с Игорем, а ты говоришь еще о какой-то вере. Ты что, не видел, как убежали отсюда Тимановский и Вермишев? Все об этом знают. Все, кроме тебя…

Салаев не верит ей.

Потому что ты весь поглощен собой и видишь только то, что тебе хочется видеть. А все остальные люди должны выполнять обязанности, которые ты на них возложил, у каждого есть своя функция, чтобы у тебя было все, что тебе хочется иметь. И семья, и любовь, и работа, и друзья, и последователи, и подражатели. И все должно вертеться вокруг тебя. Я тебе нужна как пример, как образец человеческой доброты. Тебе нужна вера в людей, и это поручено мне. От семьи, которую ты не видишь годами, ты не можешь отказаться потому, что это, видите ли, твои принципы. Я должна любить тебя бескорыстно и беззаветно потому, что это приятно твоему мужскому самолюбию, люди должны следовать за тобой потому, что у тебя есть цель.

Салаев растерянно слушает. Он все еще не может поверить ее словам.

А ты не подумал ни разу, что мне обидно быть символом каким-то, олицетворять нужные тебе человеческие качества, быть только такой, какой ты меня вообразил?! Ведь я живой человек. Не знак, тебе угодный, не произведение, радующее глаз и сердце твое, а живой человек со всеми слабостями, капризами, глупыми желаниями. И я не хочу, чтобы только я была для тебя, но чтобы и ты был для меня. Чтобы ты руководствовался в жизни не только своими принципами, желаниями, устремлениями, но и моими тоже. И чтобы ты не был так уверен в себе. Я никогда не стремилась замуж, но когда я вижу, что мы не можем пожениться только потому, что ты не хочешь отказаться ради меня от прихоти, которую ты назвал принципом, то день и ночь только об этом и думаю. Вернее, думала. И плакала, как дура. Ради дела ты можешь пожертвовать всем, ради меня – ничем. Жертвовать – это моя функция. Это ты поручил мне…

С а л а е в. То, что ты говоришь сейчас, правда?

А н я. Еще какая! Год я хочу тебе сказать ее. Год! И не могу. Но сегодня, когда я опять увидела на твоем лице абсолютную убежденность в своем праве распоряжаться собой и всеми остальными людьми, я не выдержала. О, как я ненавижу твою улыбку, твою эту невозмутимость, упрямство, уверенность в себе! Как я тебя ненавижу!

Снаружи раздается гулкий звук, напоминающий преувеличенно громкий выстрел.

Но теперь все! Со всем этим покончено. Я специально тебе изменила, чтобы освободиться от тебя. Я не испытывала никаких угрызений совести, когда это происходило. Я только злорадствовала, думая о том, как тебе будет больно, когда ты все узнаешь. И я выйду замуж за Игоря не потому, что люблю его, а потому, что он любит меня. И буду жить прямо наоборот тому, что ты хотел навязать мне. И откажусь от всего в себе, что нравится тебе, даже если это мое собственное, а не придуманное тобой, потому что я хочу забыть тебя. Забыть! Забыть! (Плачет.)

Салаев не сразу подходит к Ане, поворачивает лицом к себе. Она делает попытку освободиться, но он держит ее крепко.

С а л а е в (негромко, с яростным спокойствием). Я не знал, что тебе так плохо. Мне казалось, что ты счастлива со мной, – ты ведь никогда ни на что не жаловалась… Жаль, что это выяснилось так поздно… Ну ладно, сделанного не поправишь. Не плачь! И слушай меня внимательно. Забыть меня не так сложно, как тебе кажется. И не надо для этого экспериментировать со своей дальнейшей жизнью. Незачем. Теперь все будет гораздо проще, чем тебе кажется… Наверное, нам и вправду надо расстаться, раз так получилось. Я же говорил тебе тогда, что будет трудно. Я же предупреждал тебя. Не плачь! Ты своего добилась: мне больно. Очень больно. Так больно, как никогда не было. И, наверное, я заслужил это. Нельзя было так верить. Я же знал, как трудно тебе придется, и должен был помнить, что рано или поздно ты не выдержишь… Но все равно во мне нет злости. Ни к тебе, ни к нему. Ты совершила глупость. И ты плачешь сейчас именно потому, что понимаешь бессмысленность своего поступка. Ты никогда не сможешь жить с человеком, которого не любишь. У тебя это никогда не получалось и никогда не получится. Для этого надо было родиться другим человеком… Я всегда тебя любил. Может быть, я не очень старался доказать тебе это, но другим я быть не могу, я никогда не пытался казаться лучше, чем я есть. И я был счастлив оттого, что ты любила меня именно таким, каким знала. Знала и все равно любила. Я всегда чувствовал, что нужно сказать или сделать, чтобы понравиться тебе больше, чем нравился. И сейчас тоже я могу удержать тебя, я знаю, что надо сделать для этого. Но я никогда этого не сделаю. Я ничего не сделаю специально для того, чтобы сохранить тебя! Ничего! Потому что тогда это буду не я. А мне нужно, чтобы ты любила меня… И я перееду в Тургут, что бы вы тут все ни говорили или ни делали. Я выполню свой долг так, как я его понимаю. Я не осуждаю ни тебя, ни Игоря, ни всех остальных, кто не поедет со мной. Никого. И никого не принуждаю поступать так же, как я. У каждого своя дорога в этом мире, и никто никого не вправе осуждать за это. Но то, что я считаю обязательным для себя, я сделаю, что бы мне за это ни грозило… А теперь иди. Ты мне неприятна сейчас…

Снаружи слышны шаги, голоса. Дверь открывается. Первым входит  В е р м и ш е в. За ним видны еще  л ю д и.

В е р м и ш е в. Фарид Керимович… Саша…

С а л а е в. Что – Саша?

В е р м и ш е в (всхлипывая). Нету Саши…

Салаев медленно приближается к Вермишеву.

С а л а е в. Кантей?

В е р м и ш е в (продолжая плакать). Да…

Салаев идет к двери. Вермишев следует за ним. Аня остается одна. Плачет.

Постепенно гаснет свет.

Когда же опять становится светло, в конторе те же.

Салаев сидит за одним из столов. Все смотрят на него. Ждут, что он скажет. Вбегает  А н д р е й.

А н д р е й. Где Кантей?

У л а н о в. Связали.

С а л а е в (Вермишеву). Знаете адрес Сашиной невесты?

В е р м и ш е в. Да.

С а л а е в. Дайте телеграмму, чтобы срочно вылетела.

В е р м и ш е в (плачет). У него еще дядя есть в Москве.

С а л а е в. Сообщите и дяде.

А н д р е й (в отчаянии кружа по комнате). Как же это?.. А?.. Ребята? Как же это? (Останавливается перед Вермишевым.)

В е р м и ш е в. Подошел к нему и говорит: «Значит, не возьмешь меня назад в бригаду?» А у самого ружье через плечо висит. Саша говорит: «Нет». Тогда он снял ружье и говорит: «А если не возьмешь, я тебя убью». Саша ничего не сказал, повернулся и пошел к буровой. А он, подлый, с пяти метров прямо в спину, наповал. Ребята недалеко стояли, все видели, но помешать не успели…

Салаев довольно долго молчит, опустив голову.

С а л а е в. Через три дня, сразу же после похорон Саши, мы переезжаем в Тургут. Галимзян и ты, Петр Матвеевич, обойдите всех и сообщите об этом. Те, кто поедут, должны сегодня же освободить свои дома и разобрать их для погрузки. Андрей, ты поезжай в пароходство. Я уже договорился с ними – обещали семь барж. Завтра утром они должны быть здесь. Я займусь демонтажем оборудования. Григорий Александрович, поезжай в банк и получи сто тысяч рублей. Чтобы было чем платить людям зарплату первое время, пока не оформимся на новом месте. Ты меня понял?

В е р м и ш е в (неуверенно). Да.

С а л а е в. А сейчас идите, я хочу побыть один.

Все направляются к двери. Вермишев мнется на пороге.

Что тебе, Григорий Александрович?

В е р м и ш е в (дрожащим голосом). Такая сумма… Я получу, конечно… Но держать их при себе я не буду. Я боюсь.

С а л а е в. Сдашь мне под расписку.

В е р м и ш е в. Спасибо. (Уходит.)

Салаев остается один.

Свет гаснет.

Геологический главк. Продолжается сцена в кабинете Салаева.

Т и м а н о в с к и й. Теперь мне крышка.

С а л а е в (улыбаясь). Почему?

Т и м а н о в с к и й. Они припомнят мне план, когда мой партийный вопрос на бюро решаться будет. И правильно сделают. У самого рыло в пуху, кругом виноват, а я еще лезу планы пересматривать.

С а л а е в. А ты не лезь.

Т и м а н о в с к и й. То есть как?

С а л а е в. А очень просто. Откажись – и все. Скажи: ошибался, переоценил свои возможности, попал под влияние, а на самом деле дать двадцать восемь миллионов тонн не могу. А могу столько, сколько раньше планировали.

Т и м а н о в с к и й (не понимает). И что будет?

С а л а е в. Шансы твои на бюро увеличатся.

Т и м а н о в с к и й. А ты?

С а л а е в. Что – я?

Т и м а н о в с к и й (с надеждой). А ты тоже откажешься?

С а л а е в (улыбаясь). Я – нет.

Т и м а н о в с к и й (огорченно). Тогда что же получится? Не-е-ет, если отказываться, так вместе.

С а л а е в. Я не отказываюсь.

Т и м а н о в с к и й (мрачно, после паузы). Тогда и я нет.

С а л а е в (дразнит). Погоришь же на бюро. Я не обижусь на тебя, если откажешься. Правда, не обижусь.

Т и м а н о в с к и й. Или – вместе, или – нет.

С а л а е в. Я – нет.

Т и м а н о в с к и й. Значит, и я нет… Только я одного понять не могу: что, эти проклятые триста миллионов пропадут, что ли, под землей? Рано или поздно все равно же их достанем.

С а л а е в (улыбаясь). Зачем же позже, когда можно раньше.

Тимановский горестно вздыхает. Дверь открывается, в сопровождении  Г о л у б о г о  входит  Ч е р к и з о в.

Г о л у б о й. Вот, привел…

С а л а е в. Наконец-то.

Ч е р к и з о в (презрительно). А что за спешка? Что вы все время суетитесь!

С а л а е в (улыбаясь). Характер такой.

Г о л у б о й. Расчеты по месторождениям и рапорты начальников экспедиций готовы.

С а л а е в. Спасибо. Скажите, чтобы их отнесли в машину. Через десять минут выезжаем.

Г о л у б о й. Слушаюсь. (Уходит.)

С а л а е в (улыбаясь, Тимановскому). Что это ты с ним так суров? Поздоровался хотя бы. Все же начальником твоим был.

Т и м а н о в с к и й (мрачно). С подлецами не здороваюсь. И тебе удивляюсь, что ты его еще не выгнал.

С а л а е в (улыбаясь). А если бы его не сняли?

Т и м а н о в с к и й (не понимает). Ну…

С а л а е в. И он оставался бы твоим начальником? Ты, я думаю, не стал бы отворачиваться от него при встречах?

Т и м а н о в с к и й. Ну…

С а л а е в. И подлецом бы его громко не называл…

Т и м а н о в с к и й. Ну…

С а л а е в (без улыбки). А если так, то и сейчас не надо. Он добросовестно выполняет свои обязанности… А если у тебя были претензии к нему в прошлом, то тогда и надо было их предъявлять… (Черкизову.) Ты что стоишь? Садись.

Ч е р к и з о в. Времени нет. В чем дело?

С а л а е в. Совещание, на котором должен обсуждаться новый вариант плана, перенесли с завтрашнего дня на сегодня.

Ч е р к и з о в. Ну и что?

С а л а е в. Придется тебе тоже выступить. Завтра бы в этом необходимости не было – успели бы приехать начальники экспедиций. А сейчас в основном будем ссылаться на твои результаты.

Ч е р к и з о в (безразлично). Ну, если надо, то выступлю.

С а л а е в (смотрит на часы). Скоро едем. Только ты понятней говори там, заумничать не надо.

Ч е р к и з о в. Я говорю так, как считаю нужным. А не поймут – не надо.

С а л а е в. Мне это надо. План могут не утвердить?

Ч е р к и з о в. Меня это не интересует.

С а л а е в (подмигивает журналисту). Как не интересует? Ты же его рассчитал по своей теории.

Ч е р к и з о в. Результат получен, а утвердят его или нет, мне до лампочки. Если бы не вы, я вообще бы туда не поехал.

С а л а е в. Ты что ж, только из-за меня едешь?

Ч е р к и з о в. Конечно… Жалко вас.

С а л а е в. Почему это жалко?

Ч е р к и з о в (с усмешкой). У вас же ничего другого в жизни нет, кроме этого плана. Поэтому и суетитесь.

С а л а е в. Это ты прав.

Ч е р к и з о в. Мозги у вас неплохо работают, но на очень элементарном уровне. А вы еще один из лучших.

С а л а е в. Значит, ты, бездушный человек, все же относишься ко мне лучше, чем к другим?

Ч е р к и з о в (не сразу). Вообще да.

С а л а е в. Что это так?

Ч е р к и з о в (не хочет отвечать). Не знаю.

С а л а е в. А все-таки?

Ч е р к и з о в. Ну что вы пристаете? Сами же знаете. (Отворачивается.)

С а л а е в. Откуда же мне знать? Мы с тобой на такие темы не говорили. Ну, скажи…

Ч е р к и з о в (подумав). В вас вера есть.

С а л а е в (смотрит на часы). Какая еще вера?

Ч е р к и з о в. В то, что вы делаете. Если бы поумней были бы, могли бы стать настоящим ученым. Не таким, каких сейчас много, а настоящим.

С а л а е в. Надо ехать. (Встает.) К сожалению, Черкизов, ты прав: единственное, что я могу делать, – это выполнять план. (Журналисту, показывая на Черкизова.) Написал бы о нем. Второго такого нет.

Журналист разводит руками. Салаев смеется.

Ч е р к и з о в. Я пойду за бумагами.

С а л а е в. Только быстро. Ждем тебя внизу.

Черкизов уходит не торопясь.

Ж у р н а л и с т (Салаеву). Я понимаю, что вы торопитесь. Но я буквально еще две минуты вас задержу. У меня самолет вечером. А я бы хотел, чтобы вы послушали на всякий случай… Тут я набросал примерно для газеты. (Роется в блокноте.)

С а л а е в (смотрит на часы). Давай. Только поскорей.

Ж у р н а л и с т (начинает читать). «Недра зовут». Название пока условное… «Почти двадцать лет назад приехал Фарид Салаев на поиски нефти в Сибирь из солнечного Азербайджана. Он был одним из той славной когорты первооткрывателей, которая прибыла в богатейший край сразу же после окончания института. Начинал Фарид простым коллектором в геологической экспедиции, а ныне он Герой Социалистического Труда, главный геолог большого управления. За плечами известного разведчика недр несколько крупнейших месторождений, счет которым открыл знаменитый Тургут. Тургут – название, теперь известное многим. Но мало кто знает, что это месторождение, открытое в типичных для Сибири меловых отложениях, подвело итоги многолетнему спору о том, есть ли нефть в Сибири в промышленных масштабах. Своим двухсотсорокатонным фонтаном маслянистой жидкости, ударившим в основание буровой, Тургут подтвердил гениальную гипотезу академика Губкина о великом нефтяном будущем Сибири. То, что называется профессиональной удачей, всегда сопутствовало геологу Фариду Салаеву. Попав по распределению в Мулкас, он затем перебирается в район Тургута, где и начинается наиболее плодотворный этап его деятельности. Вслед за Тургутом последовали Усть-Шалам, Самотлор и другие месторождения, принесшие Салаеву заслуженную славу…» Все. (Закрывает блокнот.) Примерно так. В целом вы не возражаете?