Текст книги "ПО 3 (СИ)"

Автор книги: Руслан Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Оценив состояние престарелых работяг, я отправил их в тепло палатки, не слушая слабых возражений. Сказав, чтобы в ближайшие десять часов даже не вздумали высовываться, напомнил им заполнить журнал наблюдений за температурой. Я надеялся, что удастся вычислить некую закономерность понижения температур. Обычно тут минус сорок или минус сорок два. Но иногда, порой лишь на полчаса или час, температура опускалась до минус пятидесяти и ниже. Рекорд был минус пятьдесят девять. Надо вычислить самые «теплые» промежутки, чтобы изменить график под них. Работать при минус сорока, отдыхать, когда температура упадет гораздо ниже…

Размышляя, я продолжал начатое стариками, расширяя выемку. Нам не нужно слишком большое пространство. Текущего объема свободного места в целом достаточно для моих целей. Но я по въевшейся привычке думал наперед и решил, что если в городе найдется что-то интересное или полезное, то «Высотной станции-1» не помешает еще одна теплая палатка.

Через три часа я прервался ненадолго, проведя это время снаружи, закутавшись в шкуры и терпеливо выдерживая мороз. Надо привыкать… надо привыкать и набираться опыта. Чуть отдохнув, сбил со шкива наросший ледок и замер у края обрыва, держа в руках почти негнущуюся веревку. По стене ползли сразу три светящихся снежных змея, стремительно двигаясь по вертикальной поверхности. Они прошли в шести метрах от меня, двинувшись по не так часто используемой ими боковой «тропке», исполосованной глубокими колеями. Гладкие скользящие животы, шипастые жесткие спины, шипящий пар рвущийся из глубоких прорезов во льду… Хорошо, что эти твари с едкой кровью не обращают на нас внимания.

Дождавшись, когда монстры исчезнут и убедившись, что новых нет, я махнул уже увидевшим меня луковианцам и мы приступили к делу. Вскоре я поднял в пещеру пару легких свертков и, выпив немного чая, приступил к закреплению вдоль обрыва сплетенной стариками веревочной сети. Это оказалось не так просто, но я справился, потратив два часа. Верх закрепил на вбитые металлические штыри, а низ оставил висеть и обложил его снегом. Закончив, закрепил одну из боковых сторон таким же штырем. Сеть состояла из двух кусков – малый откидывался, открывая вход в пещеру. Дождавшись, когда вернется техника, я поднял наверх две укутанные в шкуры канистры с уже замерзающей водой и хорошенько пролил ею снежный бруствер в основании сети. Снежный «бетон» тут же схватился намертво, а со временем его прочность будет только возрастать. Ну вот… осталось малое… использовав имеющиеся обрывки шкур, я закрепил их на веревочной сети, расположив так, чтобы блокировать большую часть порывов пронзительного ветра, но при этом не закрывать нам полностью обзор. Едва закончил привязывать последний лоскут, в пещере тут же затихло свирепое гудение, став почти неслышным. Не могущий прорваться внутрь ветер злобно завыл снаружи, раскачивая задубелую преграду и швыряя в прорехи редкие горсти колких ледяных игл. Ничего… еще несколько заплаток и внутри не останется губительных сквозняков. В центре пещеры встало еще одно устройство с рычагом – две красноватые лампы и никакого отопления. Без света работать невозможно и я заранее предусмотрел это, потребовав любое освещение, что сможет работать при жестких минусовых температурах.

Сто я в пещере, стараясь дышать медленно и неглубоко, я неспешно огляделся и остался доволен.

Что ж… вот теперь промежуточный лагерь почти закончен…

Перекусив, я, стараясь не разбудить спящих стариков, опять покинул палатку, зная, что если сейчас прилягу, то вырублюсь часов на семь самое малое. Поработаю хотя бы еще час, чтобы закончить с последней стеной ледяной пещеры. Затем уже долгий отдых, после которого можно наконец продолжить подъем к вершине…

Тогда и случилось неожиданное – после очередного удара кусок льда сдался и откололся, открывая моему удивленному взгляду не скальную поверхность, как я ожидал, а серый спрессованный лед. Вот это уже интересно… Я ударил еще раз и зуб кирки пробил ледяную стену, уйдя внутрь. Следующие удары разбили лед и… к моим ногам со звоном упало несколько темных предметов. Потребовалось несколько секунд, чтобы опознать – это кирпичи. Большие тяжелые красноватые кирпичи, что так знакомы мне. Убрав находки в стороны, я, сдерживая нетерпение, расширил для начала область работ, скалывая лед. Передо открывалось пятно спресованного снега с вдавленными в него кирпичами. Некоторые были сломаны, но большинство остались целыми. Откуда здесь кирпичи?

Взявшись за лопату, я вырубил снег с «изюмом», идя по мягкому все глубже и избегая ледяных стен. Снег и не думал кончаться, а кирпичей становилось все больше – я собрал и аккуратно сложил поодаль уже двадцать шесть штук. Я увлекся настолько, что едва не забыл про усталость и осторожность. Сознательно замедлившись, начал работать аккуратней. И вскоре наткнулся на разочаровывающую скальную стену. Вот и конец? Но белое клиновидное снежное пятно посреди камня поддалось и повело дальше, оказавшись напичканным кирпичами разломом в скале. Я углубился на два метра в снег, а кирпичей стало так много, что приходилось поминутно выбираться, сжимая в руках до пяти-шести штук.

Еще удар… и раздал звон металла о металл. Часть снега осыпалась, и я замер, пораженно глядя на разорванную железную решетку, преградившую мне путь. На что я наткнулся? Металл буквально разорван, тут поработала природная стихия вроде землетрясения, что заставила разойтись не только металл и кирпичи, но и треснуть саму скалу.

Еще пара движений и образовалось отверстие достаточное, чтобы просунуть туда голову. Мне по какой-то дурацкой причине тут же захотелось так и поступить. Но я предпочел сходить за фонарем, затем еще чуток расширил дыру, выгреб из-под ног весь ледяной мусор, отправив его в пропасть. И только затем приблизился к дыре и осторожно сунул внутрь ледоруб с закрепленным на нем фонарем.

– Ах ты ж! – невольно вырвалось у меня, когда дрожащий свет на конце ледоруба вырвал из темноты промороженное мертвое лицо залепленное снегом. Остались лишь грубые очертания, это считай сугроб, но я все же разглядел контуры лица.

Может почудилось?

Я повел ледорубом чуть в сторону, затем приподнял его и замер…

Фонарь высветил пространство сплошь… заставленное? Заваленное? Десятки снежных фигур лежали и сидели передо мной. Вот ребенок, судя по размерам… окутанные погребальным снегом руки сидящей у стены женской фигуры обнимают малыша…

Подавшись вперед, я продвинул фонарь глубже, еще глубже, ввинчиваясь плечами в снег…

– Господи… – пробормотал я, оглядываясь – Это же убежище… бункер под городом….

Снежная стена с шорохом осыпалась, и я сполз внутрь по крутой горке, едва не врезавшись в лежащего на полу крупного человека.

Поднявшись, я вздел ледоруб над головой и замер в этом огромном гулком темном месте. Дрожащая свеча посреди мрака…

– Эвакуации не было – прошептал я, оглядывая сотни промерзлых тел замерших в подземном бункер – Они спустились под город и… просто умерли…

Чуть повернувшись, я взглянул на ведущую вверх широкую лестницу. Если в бункер можно зайти, то из него можно и выйти, верно?

Глава 7

Поразительно, насколько логика и чувства несовместимы.

Моя аналитическая часть настаивала изучить найденный подземный бункер, дабы отыскать ведущий сквозь него путь наверх – в мертвый город. Этот маршрут будет куда более безопасным. Полная защита от ветра как минимум. А к этому всему еще и защита от резких падений температуры – в теории.

И в то же время что-то внутри меня решительно и даже отчаянно протестовало против такого варианта, настаивая, что лучше всего следовать старому продуманному плану – движение по заледенелой отвесной и неимоверно опасной скале. Коней на переправе не меняют, ведь так?

Стоп…

О чем это я?

Я не на переправе. Я на перепутье. И это две совершенно разные ситуации. У меня нет дикой отчаянной спешки, я не посреди бурной опасной реки. Я нахожусь внутри уютной теплой палатки, у меня в руках зажата кружка особенно крепкого и сладкого сегодня черного чая, ровно светит лампа, рядом сидят выжидательно три старика, ожидающие моего решения.

То есть – у меня есть время и возможность все обдумать. И если я приму решение разведать найденный нами бункер, значит, я пойду на это обдуманно, взвесив все риски и приняв их как обоснованные – как я всегда и поступал в своей сознательной жизни.

И раз так… тогда откуда в моей голове это упертое «надо идти уже продуманным старым маршрутом»? Более того – на задворках мыслей вертится скользкое словечко «проверенный» и в упор не могу вспомнить, когда и как я успел проверить еще нехоженый маршрут по обледенелой отвесной стене…

А потом я сделал еще один глоток горчащего несмотря на сахар чая и понял – да я же просто боюсь.

Вот в чем причина. Я боюсь не то, что идти – я боюсь даже зайти в ставший братской могилой бункер. Еще пара минут и несколько глотков понадобились для определения причины моего страха – я боялся боли и смерти. И именно поэтому я был готов рискнуть всем снаружи, болтаясь на веревке в порывах ледяного ветра. А боюсь я по той простой причине, что в последнее мое посещение подобного «объекта» закончилось догонялками с Ахавом Гарпунером. Я получил болезненные ранения, обморожение и едва не умер… И вот сейчас тот маленький трусливый «я» что живет в каждом из нас подал свой тоненький едва слышный голосок, требуя впредь избегать подобных мест.

Стоило мне понять причину своего страха… и я резко успокоился. Губы сами собой изогнулись в легкой улыбке. Раз дело лишь в страхе, а не в более серьезной, но еще не понятой сознанием угрозе… это ерунда. Страх я преодолевать умею.

– Ты принял решение – понял меня поднявшийся сюда Панасий Фунрич и облегченно выдохнул.

– Ага – кивнул я, продолжая улыбаться – Я принял решение. Мы заходим в бункер.

– Разумно…

– Экспедиция в вымороженный город продолжается – улыбнулся я чуть шире – Выдвигаемся через два часа.

– Тебе понадобится что-нибудь?

– Веревка – машинально ответил я, погружаясь в столь же глубокие, как и недавно размышления, но на этот раз они были куда более конструктивными – Мне нужна веревка и свет. Много света…

– Много света – повторил Панасий и взглянул на остальных – Вы слышали Охотника…

Старики зашебуршились, принявшись натягивать подсохшую одежду. А я продолжал потягивать остывший горчащий чай и прикидывать, какие именно сюрпризы может преподнести нам давным-давно вымерший бункер чужой цивилизации. Как не смешно, но на ум приходили лишь различные удобства вроде горячего душа и не слишком удобных металлических скамеек – сказывался опыт прошлых вылазок…

***

– Господи – выдохнул Гордиян и начал обмякать.

Я потянулся к нему, но подхватить успел уже у самого бетонного пола, где старик и застыл на коленях, вцепившись мне в руку и глядя перед собой. Зажатый в другой его руке дрожащий старый фонарик испускал упершийся в ледяную глыбу луч света.

– Тише – пробормотал я, слегка встряхивая уставшего замороченного деда – Тише, Гордиян. Им уже не помочь.

Странные дела творил этот лед, что порой казался пластичным. Вот и сейчас наплывший на мертвые тела в углу лед почему-то не помутнел, сохранив нереальную прозрачность. В результате луч фонаря легко проник в ледяную толщу и высветил четыре детских и одно женское тело. Мертвые сбились в кучу, сжавшиеся дети скрючились в одинаковых одеялах, приникнув к пытающейся обнять всех сразу женщины с распущенными длинными волосами. Так они и умерли. Трагичное ледяное полотно, что встретило нас в самый неподходящий момент – в момент истощения Гордияном как физических так и ментальных сил.

– Тише – вопреки собственным словам я встряхнул его чуть сильнее и, напрягая мышцы, начал поднимать – Тише, Гордиян. Меньше эмоций. Ладно? – перекрыв собой вид на мертвых, я повторил – Меньше эмоций. Пожалуйста…

Хапанув ртом воздух, Гордиян сипло выдохнул:

– Да… да… – и тут же закашлялся.

– Проклятье – пробормотал я, решительно толкая старика назад, одновременно опуская его на нагруженные веревкой, продовольствием и инструментами костяные легкие нарты на широких полозьях. Гордиян не противился, но как завороженный кривил и кривил шею, пытаясь снова увидеть вмороженные мертвые тела. Шепча ругательства, я укрыл его шкурами, развернул нарты и потащил их за собой по пустому широкому коридору, что шел в темноту. Стоящий на нартах фонарь с рычагом освещал небольшое пространство, отчего я, наклонившись вперед, налегая на ремни, шагал на самой границе света и тьмы, будто стремясь убежать во тьму от догоняющего света.

– Они… – слабо пробормотал Гордиян и снова хрипло кашлянул.

– Закутай лицо! – крикнул я, не оборачиваясь – Дыши носом! Медленно и неглубоко!

– Зачем назад? Давай туда… дальше… я в порядке… в порядке я!

– Ага – пробормотал я и снова чертыхнулся – Ведь знал же! Знал! Дыши медленно! Дыхание ровное и спокойное!

Не холод губит здешних стариков, а чрезмерные физические нагрузки и яркие эмоции. Испуг, злость, азарт и даже внезапная большая радость… все это опасно. Им нужно вести размеренную и предсказуемую на многие дни вперед жизнь. Пусть скучновато, зато без пагубного перевозбуждения для сердца и мозга.

Мы вошли в бункер вчетвером. Через сорок метров уселся передохнуть самый крупный из сопровождающих нас луковианцев. Он продолжал улыбаться, но его неестественно расширенные глаза и странно громкий голос дали мне понять, что этого пора возвращать в промежуточный лагерь.

Второй сопровождающий прошел с нами пятьсот метров, если верить тоненькой ненадежной веревке, служащей нам нитью Ариадны в этом ледяном аду. Но затем он откровенно сдался, усевшись рядом с парочкой сплетенных трупов и… заплакав так, как это умеют делать только старики – беззвучно, деликатно, стараясь сдерживаться, но при этом от их плача рвалось на части сердце.

Заплутать я бы не смог при всем желании и через десять минут уже пропихивал вялого Гордияна в расширенную дыру в стене. Кричать не пришлось – нас уже ждали и старика тут же приняли, вытащив, подняв на ноги и тут же втолкнув под меховой полог теплой палатки.

– За мной не пускать! – рыкнул я и незнакомый мне луковианец с лопатообразной заиндевевшей бородой торопливо закивал.

Взгляд зацепился за прикрытый шкурой продолговатый холмик у края обрыва. Уже приготовленная веревка лежала рядом.

Поняв, я спросил:

– Кто?

– Варно… – тяжко вздохнул старик и провел рукавицами по глазам.

– Тот что…

– Он держался сколько мог.

– Тот что вернулся вторым, да?

– Он все не мог успокоиться и продолжал плакать… а потом выпил чай, прикрыл глаза, улыбнулся… помолчал… извинился… и умер.

С шумом выпустив воздух, я сделал медленный осторожный вдох и выставил перед собой ладонь, останавливая шагнувшего вперед старика:

– Оставайся здесь. Наблюдай. Никого не пускай.

– Так я сменный. С тобой пойду!

– Нет! – отрезал я и ткнул пальцем в вылезшего из палатки Панасий – Ты слышал меня?

– Идти одному неразумно, Охотник.

– Хватит – качнул я головой – За два часа два изнемогших и один умерший… Гордиян кашлем давится. Это не поход…

– Идти одному опасно.

– Я осторожно – пообещал я и втянулся обратно – Дежурьте. Если что – дам сигнал светом. Если не вернусь через три часа – желтая тревога. Если не приду еще через час – начинайте меня искать. До этого не дергайтесь и никого за мной не посылайте.

Помолчав, глянув на мертвое тело под меджвежьей шкурой, Панасий тяжко вздохнул:

– Уверен?

– Уверен – проворчал я уже стоя по ту сторону толстенной стены – Здесь и без того хватает трупов. Вы страхуете. Я исследую.

– Да будет так… но через три часа мы выдвигаемся на поиски.

Кивнув, я махнул на прощание и заторопился по уже не раз хоженой за последние часы дороге.

Мы продвинулись совсем неглубоко, если замерять расстояние по прямой. Но убили два часа на неторопливое исследование боковых помещений. Планировка простая до тошноты. Два прямых основных коридора соединенных вместительными залами, что были снабжены всем необходимым для краткосрочного обитания чуть ли не всего населения городка. Жители были здесь же – безнадежно мертвые и сохраненные холодом в первозданном виде. Никаких следов разложения – а я осмотрел не меньше сотни трупов, если это позволяла сковывающая их ледяная броня. Более того – с каждым шагом, с каждым встреченным трупом и с каждой новой находкой я убеждался, что скорей всего холод их и убил.

А затем, примерно минут пятнадцать назад, мы с Гордияном окончательно убедились в этом, наткнувшись на еще одну трещину, что делила подземное убежище поперек, расколов как внешние, так и внутренние стены. Оба основных коридора оказались перебиты, но обвала не случилось – во всяком случае серьезного. Небольшие обломки не в счет. К тому же они были убраны к стенам, что говорило о многом. Там же – по два в каждом коридоре – нашлись и убедившие нас в «теории холода» находки. Двойные рычаги. Пара в этом коридоре. Еще одна пара строго напротив – во втором дублирующем проходе. Здесь вообще все дублировалось в целях безопасности – коридоры, системы освещения и обогрева. Вот только, похоже, никто не мог ожидать, что разнесенные на четыреста метров друг от друга, размещенные на противоположных поперечных стенах убежища системы жизнеобеспечения окажутся уничтожены одной зияющей трещиной, что достигала ширины чуть больше метра. За кирпичными стенами обнаружилась частая стальная решетка, мертвые искореженные шестерни со следами алой смазки, а дальше луч фонаря уперся в еще одну решетку и еще одну кирпичную стену. Еще дальше шли обломки природного камня…

После этих находок, шагая среди мертвых тел – мы потеряли им счет примерно на четвертой сотне – мы решили проверить еще одну очень очевидную теорию. Но не успели – Гордиян сломался, увидев «ледяное полотно» с мертвыми детьми. Хотя он уже давно дышал слишком часто, плюс его потряхивало, но я надеялся, что он справится с обуревающими чувствами. Не справился…

Что ж…

Таща за собой нарты со всем необходимым – их я потребовал сразу, первым делом подумав о том, что после еще одной встряски я могу оказаться запертым здесь – я двигался по коридору, размышляя только об одном.

Раз системы жизнеобеспечения вышли из строя, значит, у прячущихся здесь был только один вариант развития событий – очередная эвакуация. Они должны были покинуть стремительно остывающее и могущее обвалиться убежище. И плевать, что им пришлось бы выйти туда – в уже мертвый город в непосредственной близости от Столпа. Пусть это риск, но какие другие варианты? В бункере уже не отсидеться.

Но судя по количеству мертвых тел и их равномерному расположению в залах и коридорах… никакой эвакуации объявлено не было.

И раз так… возможно из этого бункера больше нет выхода?

Что-то во мне обрадованно шевельнулось и зашептало, перебивая едва-едва заметно звучащий в голове шепот Столпа – так ясно же что вход завален! Надо убираться отсюда. Затем передохнуть пару часов и двинуться наконец вверх по скале!

Усмехнувшись, я мысленным усилием оттеснил трусливого шептальщика на задворки сознания и чуть замедлил шаг. Не будем торопиться… не будем…

***

Первое время я двигался по бункеру с трудом. Психика продолжала сопротивляться нахождению в подобном месте. Все же есть в нас некий могучий инстинкт, что старается увести нас от места смерти. Это ведь был уже даже не страх, а просто нечто… зябкое… неприятное… Но стоило мне остаться одному… и как отрезало. Я разом вошел в рабочую струю, ноги заработали на автомате, в голове не осталось ничего кроме легкого белого шума. Я не размышлял. Я двигался, держась середины коридора, направляя вперед луч фонаря и таща за собой еще один источник света. Шел я прежним маршрутом, до последнего оттягивая неизбежное – встречу с выходом из подземного убежища. Но долго оттягивать не получилось и вскоре я уткнулся в неизбежное и настолько непреодолимое… что я даже не стал задумываться о способах преодолеть эту преграду.

А что тут думать, когда передо мной перекошенная подземными толчками многотонная стальная дверь, намертво встрявшая в сдавленном проеме? Высотой четыре метра, шириной около трех. Понятия не имею в какую сторону она открывается, но по законам бомбоубежищ открываться должна внутрь – если снаружи завалит, то считай ты в мышеловке, на тот случай если нет…

– Стоп… – пробормотал я, оценивающе оглядывая эту дверь с расстояния в десять метров – Стоп…

Ближе подойти я не мог физически. В этом месте два основных коридора сходились, образов квадратную унылую площадку размером в несколько теннисных кортов. Место реально унылое – серые бетонные стены, низкий потолок, такой же безликий пол, что сейчас покрыты инеем и льдом. Плюс отделенная ныне разбитыми стеклянными панелями клетушка со стальным столом и парой стульев. И дверь… и трупы… перед самой дверью небольшое пустое пространство – еще один намек, что она должна была открыться внутрь, а не уйти в стену или же отвориться наружу. А все остальное завалено трупом. Я впервые сумел понять, как на самом деле выглядит это словесное описание «завалено трупами». Тут не пройти. И не переступить – ногу поставить некуда. Вся площадка занята лежащими и сидящими замерзшими мертвыми телами. В центре нечто вроде сугроба, но стоило мне опустить луч фонаря ниже, и я понял, что снег только сверху – лежит на сшитом из кусков шатре, где столбами служат головы сидящих взрослых мертвецов, в то время как все остальное забито детскими скорбными фигурками. Все верно… пусть системы умерли, зыбкая робкая надежда на спасение все же осталась и большую часть детей перетащили к выходу, что превратился в тупик смерти. Укутывание в одеяла и одежду, прикрытие самодельным шатром… скорей всего это оттянуло неизбежное на сутки, может даже дольше…

Да нет… гораздо дольше… тут бились за выживание гораздо дольше… я это понял, когда увидел у дальней стены длинный ряд вплотную уложенную трупов. Они держались за жизнь до последнего. Первыми начали умирать больные, старые и малые. А затем пришла очередь всех остальных – уже от холода, что наконец-то проник сюда спасительным убийственным холодом. Уж лучше так, чем смерть от жажды под нескончаемый жуткий детских хрип агонии…

Передернув плечами, я глянул на циферблат термометра. Минус тридцать. Здесь на самом деле куда теплее чем снаружи – где холод чуть ли не инфернальный.

– Стоп – тихо повторил я, вспомнив о пришедший на ум мысли.

Оглядев найденный тупик последний раз, я развернулся, сдернул с места начавшие пристывать нарты, не забыв сначала дернуть за рычаг и зашагал обратно, к примеченному раньше, но пропущенному месту.

Логика…

Вопрос первый – где резервный выход? Учитывая тотальное дублирование всего и вся, отсутствие второго выхода, расположенного как можно дальше от основного, объяснить невозможно – второй выход быть обязан.

Вопрос второй – где техника? Она должна быть – судя по размеру входного проема и избыточно широким коридорам.

Вопрос третий – а где собственно ЦУБ? Аббревиатуру я выдумал сам, обозначив так «Центр Управления Бомбоубежищем» по аналогии с центром управления полетами. Я нигде не увидел заветной комнатушки с массивными консолями, экранами и креслами занятыми замерзшими трупами. Все что мне встретилось в исследованной части убежища – жилые, санитарные, складские и хозяйственные помещения. Все двери были открыты, внутри полный хаос – явно искали средства выживания. Я видел банки и контейнеры с крупами, пакеты с чем-то неизвестным, но явно съедобным. Я увидел целых две распотрошенных медпункта, причем один был снабжен еще и карантинным отсеком с прозрачными дверьми – внутри нашлись только трупы, и они явно умерли не от инфекционной болезни, а от истощения и холода. Да я в общем многое увидел… и кое-что даже забрал – неработающие странноватые зажигалки из металла, несколько невскрытых прозрачных пакетов с намертво застывшими простынями, различные декоративные украшения, четыре необычных пистолета – если их можно так назвать… Да я много чего нагреб в нарты и не собирался этим ни с кем делиться или даже кому-то показывать. Законная добыча первопроходца. Но изучая, собирая, присматриваясь… я так и не нашел центр связи. Подобная подземная структура не может обойтись без центра связи. И раз я его не нашел… значит, он может быть только в одном месте…

Через десять минут я замер рядом с мной же недавно оставленной лыжне, не забыв пристально изучить пол коридора – он был покрыт тонким слоем то ли снега, то ли многолетнего инея по всей территории убежища. Само собой, слой был нетронутым – до моего здесь появления. Видя по возвращению только свои следы, я убеждался, что абсолютно один в этом стылом могильнике. Никто не крадется за мной. Правда эта дурацкое убеждение сыграло со мной злую шутку, едва не доведя до инфаркта – примерно час назад выйдя в другой коридор, я дернулся обратно, увидев на снегу чужие куда меньшие по размеру следы… Понадобилось несколько секунд, чтобы понять – мы уже были здесь и это следы Гордияна. Так что теперь я точно знаю какие именно чувства испытал Робинзон Крузо – будь он реальным персонажем – увидев на песке след чужой босой ноги. Тогда же я, чуть придя в себя, выпив остатки чая, чтобы убрать ком с горла, хрипло произнес саму собой появившуюся цитату из Робинзона:

– И вдруг, к великому своему изумлению и ужасу, увидел след голой человеческой ноги, ясно отпечатавшийся на песке! В страшной тревоге, не чувствуя земли под ногами, поспешил я домой, в свою крепость. Мысли путались у меня в голове. Через каждые два-три шага я оглядывался. Я боялся каждого куста, каждого дерева…

Я сумел справиться с эмоциями и остался в бомбоубежище. Но меня еще потрясывало некоторое время, что пошло только на пользу, позволив держать себя в напряжении. А еще появилось стойкое желание бросить все и прямо сейчас отправиться в гости к Апостолу Андрею – пить горячий чай, жевать жаркое из медвежатины, слушать рассказы и не забывать про турник…

Вспомнив об этом уже потускневшем мальчишеском желании, я усмехнулся и кивнул:

– Скоро… уже скоро…

Говоря эти слова, я не сводил взгляда с покрытых льдом каменных глыбы. Тут повсюду лежали почти невидимые из-за снега убранные к стенам кирпичи, куски бетона и мелкое каменное крошево. Это ввело меня в заблуждение – я решил, что тут была слабина и стена обрушилась во время землетрясения. Но стоило мне упереться в тупик там на площадке, и я сразу понял свой промах – где железная решетка? Она обрушиться никак не могла. Литая сварная конструкция… ее могло разорвать, могло жестоко согнуть, но исчезнуть она никуда не могла. Однако тут за якобы обрушившейся кирпичной стеной были лишь камни…

Изучив при свете фонаря каменную груду, я наконец увидел ожидаемое – вклиненные между камнями кирпичи и какие-то пластины, а также едва заметную свисающую веревку, что уходила под потолок и исчезала в широкой снежной прослойке у самого свода. находилось по центру левого основного коридора. В правом ничего такого не было – сплошная стена. А тут… тут заваленный проход с вполне проходимой щелью над неподъемными глыбами, что сейчас была забита снежной массой.

– Ну что ж – буднично произнес я, скидывая с плеч лямки нарт и вытаскивая из поясной петли ледоруб – Поглядим…

Если с основным выходом меня постигла неудача, то может резервный подарит шанс избежать карабканья по отвесным скалам в минус пятьдесят с лишним по цельсию?

***

Они бились до самого конца. Потратили каждую секунду с толком, стараясь вырваться из стремительно остывающей ловушки.

Я понял это на втором метре раскопок верхней части обвала. Мне не пришлось искать лазейку между камнями и спрессованными комами стылой земли – достаточно было следовать за несколькими обнаруженными веревками с узлами и цепями. Сначала я выгребал снег и лед, а затем наткнулся на вытянутые вперед руки трупа. Я невольно содрал снег с его потемневших рук и увидел содранные местами ногти, грубо намотанные и местами сползшие повязки с участков, где была содрана кожа. Этими руками спешно оттаскивали камни, гребли землю, выворачивали сломанную арматуру…

Потратив десяток минут на откапывание покойника, я убедился, что он не примерз к камню, после чего обвязал вытянутые руки веревкой, сполз вниз и потянул. Пришлось постараться, чтобы стронуть мертвое тело с места, но его положение облегчило задачу – тянуть прямое и скользкое вниз по склону не сложно. А вот наоборот… как там в поговорке? Любишь кататься – люби и саночки возить… Промерзлые «саночки» с шумом слетели с поврежденного мной снежного склона обвала и ударились головой о пол. Хоть я и понимал, что давным-давно погибшему плевать на все происходящее с его бренной плотью, меня все равно укололо чувство вины. Оттаскивая тело в сторону, отвязывая веревку и уходя прочь по коридору убежища я невольно размышлял о том, насколько по-разному мы относимся к тому, что случится с нашими бренными оболочками после нашей смерти. Не то чтобы меня занимала эта тема, но я несколько раз оказывался слушателем порой весьма оживленных, если не сказать ожесточенных дискуссий о том, как следует поступить с нашей мертвой плотью после смерти. И меня всегда удивляло насколько трепетно порой многие относятся к тому, что станет с их телом. Кто-то свободно завещает свое тело на научные исследования и ему плевать, что его плоть распотрошат, сожгут или просто оставят обнаженный труп гнить на куче мусора на следующие пару лет – как раз ради изучения процессов разложения. А кто-то оставляет завещание на пять страниц мелким текстом, где лишь пара строчек отводится финансовым делам и прощанию с родичами, а остальное касается лишь тщательно продуманного погребального ритуала, где предусмотрено все плоть до маникюра и парфюма…

Хотя меня сейчас больше удивляет другое.

Парадокс…

Почему я чувствую вину перед тем, кто давно умер, да и еще является представителем расы, что перенесла нас сюда и поработила? Это глупо. Но все равно я чувствую странную вину за то, что потревожил их посмертный покой. Скорей всего это из-за скорбных детских тел, чей вид тяжело давит на психику и порождает странное чувство вины, будто у меня был шанс сохранить их жизни…

Благополучно добравшись до пролома, что позволил мне проникнуть в подземное убежище, я облегченно скинул с плеча мерзлую веревку нарт, нагнулся, чтобы пролезть в расчищенную дыру и… замер в неудобной позе, сквозь уши меховой шапки услышав какой-то разговор.

Слов я не разобрал. Но силу голосов оценил – там разговаривали на повышенных тонах. Разговаривали зло и нетерпеливо. Не двигаясь с места, я чуть сдвинул закрывающую ухо шапку и прислушался. Теперь звенящие стариковские голоса доносились куда отчетливей. Но оставались все столь же непонятными – речь шла на луковианском, это я понял сразу.