Текст книги "Гангстеры"

Автор книги: Роже Борниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

14

Съежившись в машине, везущей меня в Мо, я с трудом подавляю свое дурное настроение. Шесть часов утра: день только начинается, мне холодно, и я чувствую горечь во рту. Я ненавижу рассвет, ненавижу восход солнца. Впереди, рядом с шофером Крокбуа, дремлет Жорж Дюрье. Его черные волосы уложены, словно он едет на бал, руки скрещены, голова покачивается. Рядом со мной курит Гелтель, время от времени его раздирает чахоточный кашель. Мои веки тяжелы, как свинец. Я смертельно хочу спать, я почти не чувствую своего обмякшего тела. Марлиза спит сейчас на пружинистом матраце, положенном прямо на пол спальни в нашей двухкомнатной квартирке, которую я нашел на Монмартре. Ее белокурые волосы рассыпаны по подушке, рука положена под голову, ее стройное тело нежится в тепле постели. Я люблю смотреть на нее, когда она спит. Она кажется такой милой! Когда я впервые встретил ее три года назад в магазине «Прэнтан», куда был нанят сыщиком, у меня перехватило дыхание от ее красоты. Будучи от природы робким, я мог вымолвить только несколько идиотских слов типа: «Вы живете с родителями?» Она согласилась выпить гранатовый сок в кафе «Дюпон Сен-Лазар». Марлиза рассказывала мне о своей работе машинистки, а я ей – о своих мучениях с магазинными ворами. Она была такой же бедной, как и я. Мы решили объединить нашу нищету, не зная, что ноль плюс ноль равняется нулю.

В течение двух лет наша любовь проходила проверку в лачуге в квартале Белльвилля. Когда мы встречались вечером, усталые после рабочего дня, запыхавшиеся от подъема по лестнице на шестой этаж, к нашей мансарде, нужно было действительно испытывать большую нежность, чтобы демонстрировать друг другу те чувства, которые связывают мужчину и женщину. Недавно, во время рутинного расследования, я узнал, что в районе площади Бланш освободилась маленькая двухкомнатная квартирка, сдававшаяся за три тысячи франков в месяц и оборудованная газовой плитой, шумевшей, как дизельный мотор. С бьющимся сердцем я предстал перед домовладельцем, который, узнав, что я полицейский, охотно подписал контракт. Вскоре мы переехали, перевезя в тележке все наши пожитки, уложенные в картонные ящики. После переезда мы с Марлизой каждый вечер работали, как каторжные, пытаясь превратить эту трущобу в райский уголок. Возвращаясь с работы, Марлиза надевала на голову платок и прятала свой стройный стан в робу механика. Я нырял в свои солдатские брюки, затягивал их на талии веревкой. Я заделывал щели, она стирала. Она сдирала старые обои, я штукатурил. Мы молча вкалывали до поздней ночи: глаза у нас были красными и усталыми, лица осунулись. Но результат налицо: комнаты «заиграли», и только раковина сохранила свой затхлый запах, которым она пропиталась с тысяча восемьсот восемидесятого года.

Накануне мы легли спать очень поздно. Высунув язычок, Марлиза полировала двери, а я подвешивал карнизы для штор. В три часа ночи, измотанные, мы наконец улеглись. Я спал глубоким сном, когда в дверь застучали. Я встал, на ощупь взял брюки со стула, натянул их и, пошатываясь, пошел к двери, в которую продолжали колотить.

– Кто там? – спросил я, зевая.

– Комиссар Восемнадцатого округа, инспектор.

Я открыл дверь и взял в руки протянутое полицейское послание.

– Здесь сплошные коридоры. Я постучал в четыре двери, прежде чем вас нашел, – сказал он ворчливо.

Я закрыл дверь. Если мне не поставят телефон, то соседи скоро линчуют меня. Послание было лаконичным: «Машина заедет ровно в пять часов». Пожав плечами, я нырнул под одеяло к Марлизе, что-то пробурчавшей во сне. Я проспал до половины шестого и был разбужен сильными ударами ног в дверь и зычным криком Дюрье:

– Борниш, вы спите или вы едете?

Я запрыгнул в свои брюки и ботинки, натянул сорочку и пиджак. Выпив стакан воды, кубарем скатился с шестого этажа и сел в служебную машину.

– Коллеги в Мо задержали группу преступников. Мы едем за ними, – сообщил мне Дюрье и задремал.

В полицейском отделении находятся трое задержанных в наручниках, пристыженные и взбешенные оттого, что попались. При нашем появлении в глазах самого маленького из них, марсельца, вспыхивает тревожный огонек. Бригадир с явным удовлетворением рассказывает нам в кабинете комиссара, который еще не пришел, о поимке преступников:

– Было одиннадцать часов вечера. Я и двое охранников совершали обход по улицам Нантей-ле-Мо. Вдруг я вижу машину, стоящую перед входом на чулочную фабрику Вердье. Я соскакиваю с велосипеда и подхожу к «ситроену» с работающим мотором и торчащими ключами. Рядом стоят другой «ситроен» и грузовик с потушенными фарами. Я чувствую неладное и прячусь с моими людьми в тени. И что же мы видим?

– И что же вы видите, бригадир? – спрашивает Дюрье, приподнимая веки.

– Сначала ровным счетом ничего. Затем какие-то люди выходят из фабрики, держа в руках обувные коробки, которые они кидают в грузовик. Процедура повторяется несколько раз. Мы вынимаем пистолеты, выбегаем из тени. Я кричу: «Руки вверх! Полиция!» Трое воров подчиняются.

– А остальные? – вежливо спрашивает Гелтель.

– Они убегают. Мы надеваем наручники на троих мошенников, входим на фабрику, освобождаем связанного сторожа и возвращаемся в комиссариат.

Два часа назад мы вернулись на улицу Бассано. Дюрье нервно расхаживает по кабинету Баньеля. Время от времени он останавливается, меряет взглядом Мариуса Машу, стоящего в наручниках посредине комнаты. Сидя за письменным столом, патрон бесстрастно присутствует на допросе. Идуан присел на край стола и свесил ноги. Гелтель, засучив рукава, ждет приказа, чтобы перейти к прямым действиям.

Опустив голову, Мариус упрямо молчит, несмотря на все проклятия Дюрье. Я чувствую себя очень неуютно и виновато, наблюдая за вышедшим из себя Дюрье, за Гелтелем, судорожно сжимающим и разжимающим кулаки. Меня тошнит от предчувствия предстоящей бойни.

– Итак, – повторяет Дюрье, – ты отказываешься называть своих сообщников?

Машу продолжает разглядывать острые носы своих ботинок. Ни один мускул его лица не вздрагивает. Время от времени он быстро сглатывает слюну, что выдает его тревогу. Допрос продолжается уже больше часа. На смену сладким увещеваниям приходят прямые угрозы. Я чувствую, что мы подходили к моменту, когда слова будут заменены действиями, и мне становится жалко марсельца. Гелтель разделает его под орех. Это первый серьезный допрос, на котором я присутствую.

– Прекрасно, если ты не хочешь говорить, раздевайся! – приказывает Дюрье.

Мариус, очевидно, не понимает. Он поднимает голову и вопросительно смотрит на полицейского.

– Раздевайся, тебе говорят! – ревет Дюрье. – Ты не хочешь говорить одетым! Может быть, раздетым тебе будет легче развязать язык. Я вижу, что хорошего отношения ты не понимаешь. Переходим ко второму акту, а именно к драме!

Он подходит к марсельцу, срывает с него наручники, пиджак и сорочку и бросает их в угол кабинета.

– Брюки, быстро!

Машу расстегивает ремень, спускает брюки, медленно поднимает одну ногу, затем другую и остается в кальсонах.

– Обувь!

Машу разувается.

– Теперь кальсоны! Давай, быстро!

Машу повинуется. Теперь он стоит голый посредине комнаты. На нем остались только серые носки.

Гелтель резко заводит ему руки назад и надевает на них наручники. Лицо пленника искажается от боли.

Гелтель стоит напротив Машу, широко расставив ноги. Он поднимает руку.

– Отставить, – приказывает Баньель, не вставая со своего места. – Секунду, Гелтель. Мариус все обдумал и теперь готов говорить, не так ли? Ваше признание вам зачтется.

Машу растерянно смотрит на него, разжимая губы.

– Я ничего не знаю, мсье. Меня позвали в последний момент… Я слышал только три имени: Фуин, Деде и Ритон. Я ничего больше не знаю.

– Не валяй дурака! – ревет Дюрье. – Знаем мы твою песню: «Я ничего не знаю, мсье». Только со мной это не пройдет, даю слово Дюрье!

Баньель перебивает его, раздосадованный, и снова обращается к Мариусу:

– Значит, вы отказываетесь говорить?

Машу пожимает плечами и отворачивается. Наши взгляды встречаются. Он, конечно, бандит, но его отчаяние волнует меня и заставляет даже сожалеть о том, что я выбрал эту профессию, некоторые ее методы возмущают меня. Я против силовых действий, к которым прибегают в полиции, хотя и понимаю, что в отдельных случаях ничего другого не остается в борьбе против безжалостных и развязных бандитов. Я медленно выхожу из своего угла, подхожу к Машу и пристально смотрю ему в глаза.

– Носки, – просто говорю я.

Дюрье с жалостью смотрит на меня. Гелтель поднимает глаза к потолку. Баньель смотрит на меня с интересом. Машу отводит глаза, не выдерживая моего взгляда. Не повышая тона, я продолжаю блефовать:

– Нам все известно, Мариус! Так что не стоит отрицать. Ваша ошибка состоит в том, что, отправляясь на операцию, вы все надели одни и те же носки!

Еще в машине я заметил, что на троих задержанных были одинаковые носки. Это не могло быть простым совпадением. Я пришел тогда к заключению, что преступники давно знают друг друга и уже совершали вместе ограбления на других фабриках. А в наше время всеобщего дефицита носки столь же редки, как и икра.

Машу сглатывает слюну, облизывает губы. Указательным пальцем я приподнимаю его подбородок.

– Итак?

– Я вам все сейчас объясню, – вздыхает он.

Мариус не крутой парень, а слабый человек, начавший воровать, потому что нужно жить и есть. Он безработный маляр. Он таскается по бистро на улице Сен-Дени, где вербуют рабочую силу. Он готов говорить, но он действительно почти ничего не знает.

– Дело в Мо мне предложил Жильбер Дешан, – объясняет он. – Перед этим мы уже вместе оперировали в Молльене, награбив два грузовика носков.

– Кто этот Дешан? Где его можно найти?

Машу хмурит лоб, колеблется, затем решается:

– Клянусь, я не знаю его адреса. Это бретонец, с которым я встречаюсь на улице Сен-Дени.

– А точнее?

– Он часто бывает в кафе «Пети-Тру» на улице Траси. Его две женщины работают на улице Блондель, у подруги Бухезайхе…

– А кто это?

Мариус кусает губы, качает головой:

– Я не знаю его. Я слышал, что он работал на улице Лористон. Очень опасный тип. По словам Дешана, он часто исчезает. Должно быть, у него есть другие дела.

Машу умолкает. Я чувствую, что он напряжен. Может быть, он знает больше, но не хочет переступать грань, отделяющую сбившегося с правильного пути парня от информатора.

– Как выглядит этот Дешан?

– Невысокий, коренастый, с большим золотым хронометром.

Машу подписывает свои показания. Коллеги поражены моим успехом. Баньель спрашивает с улыбкой:

– Что вы сейчас намерены делать, Борниш?

– Если вы не против, патрон, я хочу сходить в архив и выяснить, кто такие Бухезайхе и Дешан. Кроме того, я хотел бы также заглянуть в архив судебной полиции на набережной Орфевр.

– Вы защищаете честь Франции, мой дорогой Борниш.

15

Бар «Пети-Тру» принадлежит плотному корсиканцу с рябым мясистым носом, не спускающему темных подозрительных глаз со своих официанток в юбках с большим разрезом. В глубине зала, под деревянной лестницей, клиенты, сдвинув шляпы назад и куря сигареты, непрерывно играют в карты. Время от времени в баре появляется вульгарная девица, заказывает «Виттель», затем исчезает в туалете. Один из игроков сразу же встает и идет следом за ней. Через некоторое время он, улыбаясь, возвращается к столу и берет карты.

Когда мы входим в прокуренный зал, все взгляды устремляются на Марлизу. Мужчины оценивающе смотрят на ее ноги. Мы садимся за столик.

– Два «Моминетта»!

Я тщетно пытаюсь определить среди игроков Жильбера Дешана, так как быстро замечаю, что все здесь носят на руке огромные хронометры, купленные на черном рынке: роскошь, в которой не могут себе отказать мошенники. Я мелкими глотками потягиваю аперитив, громко беседуя с Марлизой, скрестившей свои восхитительные ноги. Подвешенные над кассой часы показывают восемь. Момент кажется мне подходящим, и я начинаю действовать. Я встаю из-за стола, провожу рукой по коленям Марлизы и иду к табачному киоску, который я заметил по дороге на улице Сен-Дени. Купив пачку сигарет, я прошу жетон, иду в телефонную кабину и набираю номер бара «Пети-Тру».

– Это Макс. Жильбер Дешан там?

– Минутку, – отвечает корсиканец.

В трубке слышен шум голосов в баре, затем некто спрашивает:

– Кто это?

– Это Жильбер?

– Да.

Я вешаю трубку, выхожу из кабины и быстрыми шагами возвращаюсь в бар. Жильбер Дешан, недовольный, что его оторвали попусту от игры, направляется обратно к столу. Марлиза шепчет мне.

– Это невысокий тип с кудрявыми волосами, в коричневом костюме.

Мы заказываем еще один аперитив, выпиваем и уходим.

– Возвращайся домой и заканчивай натирать паркет, – говорю я Марлизе. – Не жди меня.

Я твердо кладу руку на плечо мужчины, упираясь пальцами в трапециевидную мышцу внизу шеи, очень болезненную при сжатии. Но я не сжимаю.

– Дешан?

Бретонец с удивлением поднимает голову и изучающе смотрит на меня. Девять часов вечера.

– Полиция! Пройдемте со мной.

– В чем дело?

– Простая формальность, через десять минут вы будете свободны.

Мы идем пешком по улице Траси, срезаем улицу Сен-Дени, сопровождаемые чириканьем проституток, и подходим к комиссариату квартала, находящемуся на узкой улочке Торель. Мой пленник очень послушен. Он лишь слабо поеживается, переступая порог отделения, где, показав удостоверение дежурному полицейскому и передав ему Дешана, я иду звонить в бригаду и прошу срочно прислать за мной служебную машину. Я преследую нехитрую цель: заставить бретонца признать совершение краж в Молльене и Мо. Когда завтра утром Баньель придет в кабинет, он увидит на своем столе оформленный и подписанный протокол.

Полчаса спустя мы едем в направлении улицы Бассано.

Начинается схватка. Жильбер Дешан весь собран, он начеку и не спускает с меня внимательных глаз. Я молча и иронично смотрю на него. Он, как и говорил Машу, невысокий и крепкий, но хронометра у него нет, только прямоугольные часы в тонкой золотой оправе и бриллиантовые запонки. На нем шелковая кремовая сорочка с вышитыми инициалами Ж.Д., чуть выше сердца. У Жильбера низкий лоб, жесткие черные волосы, холеные руки с ухоженными ногтями. Он первым переходит в наступление:

– Почему вы привезли меня сюда?

Я по-прежнему улыбаюсь с загадочным видом. Наконец я говорю:

– Как будто ты не знаешь!

– Честное слово, нет.

– Оставь!

Я умолкаю намеренно, хотя мне и не терпится как можно быстрее покончить с этим, ткнуть ему в нос признание Машу, получить его собственное и вернуться домой к Марлизе. Но необходимо выждать, пока им овладеет беспокойство. Я должен подождать, прежде чем выложу свои карты. Может быть, он скажет и больше, чем я рассчитываю услышать. Чтобы убить время, я задаю ему рутинный вопрос в стиле Дюрье:

– Где ты родился?

Дюрье сейчас спит в своем пригородном домике. Каждый вечер после ужина он выкуривает трубку, выгуливает собаку и спокойно растягивается в своей кровати с медными трубками в стиле начала века. Я посмеиваюсь над ним, но он обладает тем, чего нет у меня: безмятежностью. Как только он заканчивает дежурство, полицейские проблемы перестают для него существовать до девяти утра следующего дня.

– В Понтиви, – отвечает мне Дешан.

Красивое место. Я был там однажды до войны на каникулах. Понтиви находится на Блаве. Здесь изготовляют полотно. Я люблю Бретань и люблю бретонцев.

– Послушай, Жильбер, если ты здесь, значит, по серьезному поводу, можешь не сомневаться. Сутенерство меня не интересует.

– Какое сутенерство?

– Я имею в виду улицу Блондель. Я не вяжусь к тебе с вопросами, на какие деньги ты живешь, одеваешься и покупаешь бриллианты. Я вижу, что в средствах ты не стеснен, но меня это не интересует. Видишь ли, я питаю слабость к носкам. Забавно, правда?

Жильбер Дешан смотрит на меня недоверчиво. Я достаю из кармана сигарету, закуриваю и пускаю дым в потолок. Затем продолжаю:

– Поскольку я добрый, я хочу помочь тебе, Жильбер. В Молльене и в Мо есть люди, которым нравится изготовлять носки. Тебе известно, кто их носит? Нет? Мошенники с улицы Сен-Дени. Представляешь себе?

Я вижу, что моя тирада потрясает его, поэтому продолжаю:

– Я пришел за тобой из-за носков. На тебя ссылаются твои приятели, пойманные с поличным. Так что выбирай: либо ты признаешь факты, и мы договариваемся в наших общих интересах, либо ты их отрицаешь и в таком случае проводишь ночь здесь, а завтра мы устраиваем тебе очную ставку с приятелями. Против тебя сейчас уже трое, но я попытаюсь поймать и других, так что чаша весов склоняется не в твою пользу. Что же касается источника твоих доходов в «Пети-Тру», то можешь не волноваться, об этом я тоже позабочусь.

Возможность лишиться ежедневных доходов производит на Дешана более сильное впечатление, чем обвинения в грабеже. Таковы сутенеры. Женщины для них важнее всего. Они обеспечивают им заработок и покой. Пока женщины наполняют их копилку, сутенеры чувствуют себя в безопасности, независимо от политических конфликтов, войн и бомб, взрывающихся над Хиросимой. Жизнь без женщин становится для них кромешным адом.

Жильбер Дешан не исключение. Он принадлежит к сутенерскому братству, разветвления которого опутывают землю: содержатели игорных домов и домов терпимости. Через них хороший полицейский может узнать очень многое о предстоящем в воровском и преступном мире. Баньель, выйдя из министерства после совещания, порекомендовал мне обзавестись собственной сетью информаторов. Случай представился, так как судьба Жильбера Дешана находится в моих руках. Я мягко наступаю:

– Пока у тебя есть еще возможность выкарабкаться.

– Что я должен делать? – спрашивает Дешан, подняв брови.

– Работать на меня.

Я говорю это небрежно, как если бы речь шла о чем-то совершенно естественном. Но он весь напрягся.

– Что это значит?

– Это означает, что мне необходимы информация, сведения. Кражи меня не интересуют, но настоящие преступления, например…

– Но откуда же мне знать о настоящих преступлениях?

– Ты знаешь Бухезайхе?

Он смотрит на меня ошеломленно, не понимая, почему я произнес это имя.

– Знаю.

– Так вот, он меня интересует. Он был в гестапо, так?

– Да, черт возьми.

– И он на коне!

– Похоже.

– Итак, баш на баш. Ты мне сообщаешь, где я могу его взять, а я тебе прощаю за это одно дело.

– Как это, одно?

– Очень просто: одна информация равняется одному делу. Три – трем и так далее.

– Ну, это уж слишком! Я столько не воровал. Разве что вот с Деде-Баском.

– Это кто?

– Хороший парень. По воскресеньям мы ездим с ним в Шампини поиграть в шары. Если я вам окажу услугу, вы действительно оставите меня в покое?

– Посмотрим.

– Бухезайхе тоже ездит в Шампини с Жо Аттия, в бистро. За короткое время они набили себе карманы с Лутрелем, Ноди и Дано. Только последних вы лучше не трогайте.

Упоминание имени Лутреля заставило меня подскочить. Я снова перехожу в наступление:

– Послушай, заключим пакт: я прощаю тебе дело с носками, а ты мне сообщаешь о банде. Договорились?

Дешан в течение минуты взвешивает все «за» и «против». Наконец он говорит:

– Идет. Но это остается между нами?

– Даю слово.

– Хорошо, тогда слушайте. Аттия и Бухезайхе часто приглашают девиц из «Шабане» или «Уат-Ту-Ту» в «Таверну» Шампини. Остальные тоже часто там бывают. Когда они все будут в сборе, я позвоню вам, и вы их всех тихо возьмете. Они будут пьяны, и я спрячу их пистолеты в прилавок. Только не забудьте для проформы арестовать и меня с Баском.

Я ликую. Когда Баньель появляется в кабинете, я подробно рапортую ему обо всем. Он тоже в восторге. В присутствии всех членов бригады патрон излагает свой план действий. Нам остается только ждать звонка Дешана.

– Господа, – заявляет Баньель, – мы должны пометить в календаре эту дату: двадцать третье сентября тысяча девятьсот сорок шестого года. Благодаря Борнишу сегодня вырисовывается наше будущее торжество над префектурой полиции.

16

Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот сорок шестого года. Группа инспекторов спускается по широкой и обветшалой лестнице судебной полиции, задевая плечами почерневшие от времени стены, выходит в квадратный двор набережной Орфевр и прыгает в машины с уже заведенными моторами. В то же самое время вооруженные полицейские в касках садятся в автобус. Парижская полиция отправляется на штурм, сопровождаемая воем сирен и пятьюдесятью мотоциклистами. Всего около трехсот пятидесяти человек. Восемнадцать часов тридцать пять минут.

Мобилизация начинается по звонку Нузея. Напав на след гангстеров в кафе «Марронье», Эмиль, сдвинув берет на глаза, не покидает больше свою обсерваторию. Только что он посетил кафе с инспекцией, и он входит в раж. Столь долгожданный день наступил: банда вся в сборе. В полумраке зала он заметил оперевшегося о стойку бара Бухезайхе, беседовавшего с друзьями, стоявшими спиной к Нузею. Эмиль бросился в соседнее кафе, чтобы позвонить оттуда комиссару Пино.

– Патрон, они здесь…

– Уверен?

– Да.

– Мы выезжаем.

Глава уголовного розыска поставил в известность директора судебной полиции, Рене Дево, который в свою очередь предупредил префекта полиции Шарля Люизе. После этого он отдал приказы и собрал своих людей, как из розыска, так и из бригады по борьбе с бандитизмом. Сейчас моторизованная колонна пересекает Париж, Венсенский лес, мост Сен-Мор, следует по набережной Пети-Парк и останавливается перед домом сорок шесть. Перед дверью стоит одинокая фигура: это Нузей.

– Как дела? – спрашивает подбегающий к нему Пино.

– Скверно. Когда я вернулся, позвонив вам, никого уже не было.

– Вы хотите сказать, – задыхаясь, говорит Пино, – что все уехали?

– Да, патрон.

Пино растерянно смотрит на машины, набитые полицейскими. Все это теперь выглядит смехотворно. Он вздыхает, представив себе, что скажет префект полиции, когда появится на месте, так как Шарль Люизе пожелал лично руководить штурмом и должен заявиться с минуты на минуту. Комиссар, сглотнув слюну, предлагает сникшим голосом:

– Войдемте, Нузей.

Андре Финкбаймер, хозяин «Марронье», встречает их с иронической улыбкой.

– Что желают господа?

– Задницу, – отвечает Нузей.

Группа инспекторов входит в отель и начинает обыск. Нузей чуть не плачет от досады. Он подходит к Финкбаймеру и трясет его за культю.

– Где они? – ревет он.

– Кто? – спрашивает Финкбаймер, глядя на него круглыми от удивления глазами.

– Послушай, – говорит Нузей срывающимся голосом, – послушай, если не хочешь неприятностей, скажи, куда уехали твои дружки?

Однако Рукава не запугаешь угрозами. Он выдерживает взгляд полицейского и свирепо отвечает ему:

– Мои документы в полном порядке. Я не доносчик, а коммерсант. У вас нет ордера на обыск. Я натравлю на вас своих адвокатов. Не забывайте, что я участник Сопротивления и инвалид войны. Я командовал Мармандой…

Комиссар Пино разочарованно успокаивает Нузея и собирается о чем-то спросить Финкбаймера, когда, протиснувшись между ног полицейских, в кафе входит мальчуган. Подойдя к прилавку и встав на цыпочки, он обращается к хозяину:

– Шесть пачек «Голуаз», мсье.

Нузея неожиданно осеняет. Это нелепая, отчаянная идея, но гангстеров было шесть. Почему бы не предположить, что парнишку отправили они? Нузей оставляет инвалида в покое. Тот неохотно обслуживает малолетнего клиента в картонных стоптанных сандалиях. Пино догадывается без объяснений, о чем думает его подчиненный. Он указывает на трех полицейских и тихо шепчет Нузею на ухо:

– Отправляйтесь, старина, и смотрите, чтобы вас не обнаружили.

Четверо мужчин уходят. Мальчуган пересек мост Пети-Парка, спустился на набережную Галлиени, зашел в двухэтажный дом с красными ставнями на другом берегу Марны. Нузей объясняет коллегам:

– Это «Таверна» в Шампини. Стойте здесь, я пойду посмотрю, что там происходит…

Бесшумными шагами инспектор подходит к заведению, обходит столики на террасе, приникает к окну и заглядывает внутрь. Его сердце учащенно бьется. За стойкой бара стоит Бухезайхе. Нузей узнает его. Значит, остальные неподалеку.

Нузей возвращается бегом к своим коллегам и возбужденно приказывает:

– Бриа, они там. Быстро предупреди патрона. Мы оцепим здание.

Колонна полицейских, наподобие бесконечной тысяченожки, пересекает рысью мост, вытягивается вдоль набережной, оцепляет «Таверну». По чистой случайности никто не замечает этого маневра.

В сумерках, на берегу Марны офицер полиции Казанова говорит в мегафон:

– Вы окружены! Сдавайтесь! Выходите по одному, заложив руки за голову.

В «Таверне» тотчас же гаснет свет. Дверь открывается, на пороге появляется силуэт, готовый бежать. В воздухе раздается выстрел, эхом отозвавшийся под мостом. Силуэт падает. Его подхватывают на руки, заносят в здание. Двери закрываются. Начинается осада «Таверны». Восемь часов вечера. Наступает гнетущая тишина. Лежа в сырой траве на берегу или в саду, прилегающему к зданию, спрятавшись за постройками в огороде, полицейские ждут приказа брать здание штурмом. Комиссар Пино доволен: добыча не ушла от него. Он позвонил в префектуру и попросил подмоги. Он не хочет рисковать, чтобы не дать уйти Лутрелю или кому-нибудь другому, и это понятно. Подъезжают новые автобусы и мотоциклы. Префект Шарль Люизе с пистолетом в руках взбирается на навес, чтобы ничего не упустить из этой битвы на Марне.

Неожиданно со стороны ближней деревни начинается сильный беспорядочный огонь по полицейским.

– Сволочи! – кричит префект. – Они предупредили своих приятелей. Будет жарко, господа, будет жарко…

Речь идет об одной из фатальных ошибок, которые заставляют краснеть историю. Огонь был открыт каким-то второстепенным лицом. Не успели осаждающие занять свои позиции, как мелкий мошенник Андре Декюрзье получил пулю в грудь. В «Таверне» воцарилось смятение. Надо сказать, что помимо Бухезайхе и горстки мелких воришек в зале в этот вечер сидит мирная публика (вопреки ожиданиям комиссара Пино и его коллег): работники близлежащих киностудий Жуэнвилля и Сен-Мора, статисты, уставшие после съемочного дня, техники, желающие провести тихий, спокойный вечер.

После первого выстрела один киноработник подбежал к телефону и позвонил в полицию Ножана. Он пробормотал в трубку дрожащим голосом:

– Быстро выезжайте. «Таверну» атакуют гангстеры.

Группа вооруженных полицейских Ножана быстро выехала на место. В лунном осеннем свете группа вновь прибывших различает в саду и на газонах вооруженные силуэты. Они открывают огонь без предупреждения.

Навсегда останется загадкой в этой братоубийственной войне между полицейскими, чем объяснить отсутствие жертв с обеих сторон. Плохим вооружением? Недостаточной тренировкой бойцов? Но фактом остается то, что ни один полицейский не получил ни малейшей царапины. Смятение парижской и пригородной полиции заканчивается подвигом, оставшимся неизвестным потомству. В сгустившихся сумерках двое полицейских Ножана с оружием в руках незаметно приблизились к затаившемуся в траве противнику. Они захватили пленника, не успевшего открыть рта, и приволокли его на свои позиции. «Языка» обыскали, обнаружив, к своему удивлению, что это их коллега. Ночью, как известно, все полицейские серы.

Как только ошибка выяснена, все выстрелы направляются на «Таверну», превратившуюся в крепость.

Хозяин «Таверны» Марио Прост осознает, что его детище, на которое он копил всю свою жизнь, будет разнесено по камню. Каждая пуля, попадающая в стену или в ставень, для него как рана в сердце. Ему хорошо известно, за кем охотится полиция. Но главарей банды нет в зале, здесь только один Бухезайхе. Просту даже известно, где находятся остальные: в Шарантонно, в кафе «Семь деревьев», у Рене де Сен-Мало, бретонца, друга Корнелиуса. Незадолго до штурма Лутрель позвонил ему и попросил передать Бухезайхе, что он и Аттия заглянут позднее.

«Надо предупредить Пьера, – думает Прост. – Я выпущу Толстого Жоржа через погреб, затем открою дверь полиции».

Приняв решение, Марио Прост звонит в «Семь деревьев». Трубку снимает Аттия.

– Пьер на месте?

– Еще бы! – отвечает Жо. – Он не держится на ногах, нагрузился, как свинья. А в чем дело?

– Здесь облава. Мы окружены полицией. Я выпущу Жоржа, и мы будем капитулировать.

– Я еду.

– Ты с ума сошел, Жо! Здесь яблоку негде упасть, кругом полицейские.

– Я еду. Я не могу оставить Жоржа, это не в наших правилах.

Марио в отчаянии от упрямства Аттия. Он на четвереньках подползает к Бухезайхе. Тот сидит на полу, держа во рту сигарету и в каждой руке по маузеру.

– Иди за мной, – шепчет ему Марио.

Толстый Жорж выплевывает сигарету и следует за Марио на кухню, где жалобно стучат зубами Мари Бубуле, горничная, и Андре Вали, бармен. Хозяин с трудом приподнимает крышку погреба и говорит Бухезайхе:

– Полезай. Через пятьдесят метров ты окажешься в траве. Желаю удачи.

– Спасибо, Марио! Ауф видерзеен.

Деревянный люк опускается. Прост так же, на четвереньках, возвращается назад. На ходу он подбадривает своих служащих:

– Потерпите, теперь уже недолго осталось.

В зале дрожащие клиенты лежат плашмя на полу, ожидая помощи полиции. Прост заявляет:

– Дамы и господа, через несколько минут все кончится.

Марио встает с колен, отряхивает брюки, потирает руки и начинает спускаться по лестнице на первый этаж, где зажигает свет, открывает окно, потом ставни. Он капитулирует. Его грудь отчетливо видна в амбразуре окна.

Марио Прост поднимает руку, как оратор, требующий тишины. Он слышит приближающийся свист. Сильный удар в грудь отбрасывает его в глубь комнаты. Марио Прост умирает мгновенно.

Жо Аттия напряженно всматривается, освещая темноту автомобильными фарами. Выпитое вино привело его в состояние сильного возбуждения. Самоотверженный от природы, он становится пылок, как бенгальские уланы. Он очень рискует, подходя к осажденной «Таверне», но Большой Жо рискует всю свою жизнь. Со смертью Аттия свыкся в Маутхаузене, где его чистая душа поставила дружбу превыше всего. Вот почему он хорошо ладит с Пьером и молодым Рэймоном. Они думают так же, как и он. Если друг тонет, надо, не задумываясь, прыгать в воду, даже если судорога сводит члены. Это глупо, но это так. Все остальное – политика, женщины – это времяпрепровождение, развлечения. Разумеется, у Аттия тоже есть недостатки: он бывает вспыльчив и жесток. Но общее мнение таково, что он щедр и великодушен, и доказал это.

Сейчас Большой Жо едет выручать Бухезайхе. У него нет точного плана, он будет действовать по обстоятельствам. Жо даже рад, что с ним нет Лутреля, потому что он отдает себе отчет в опасности этой авантюры. Когда Лутрель пьян, он становится безумен и способен на все. Несколько недель назад он лишний раз доказал это.

Жо по доброте душевной спас одну девушку-подростка, занимавшуюся проституцией на улице Ломбар и жаловавшуюся на грубость своего эксплуататора. Это была хорошенькая, нежная девушка, не созданная для этого ремесла, которое, как известно, требует особого призвания. Жо устроил ее горничной в клубе одного из своих приятелей. Однако сутенер девушки не оценил этого благородного поступка. Забыв об опасности, он отправился к Большому Жо, чтобы предъявить ему счет. Его предостерегли: «Ты знаешь, что Аттия связан с Лутрелем? Лучше не суйся туда, Лутрель прибьет тебя, как муху». Но сутенер решил отстоять свою честь. Напрасно Жо пытался урезонить его. Возможно, ему бы это и удалось, если бы в дело не вмешался Лутрель, на свой манер. Его пистолет тридцать восьмого калибра пролаял три раза.