Текст книги "Гангстеры"

Автор книги: Роже Борниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

10

Столпившись в коридоре вагона первого класса, группа детей слушает, смеясь, белокурого семинариста в очках и очаровательную монашенку в капоре. Молодые служители культа шутят с херувимами, и их взгляды выражают беспредельную набожность и доброту. Это святое семейство вызывает у пассажиров различные чувства. Родители, на некоторое время избавившиеся от своего потомства, благодарят за это Господа. Большая часть пассажирок сожалеет, что такой привлекательный молодой человек посвятил свой пыл Всевышнему. Что же касается пассажиров, они все бесконечно огорчены, что такое волнующее создание, как эта девушка, отдалась душой и телом Иисусу. Поезд, следующий маршрутом Марсель – Париж, прибывает на Лионский вокзал. Семинарист и монашенка не спешат смешаться с беспорядочной вокзальной толпой. Со смирением, свойственным слугам Бога, они ждут, перебирая четки и уткнувшись носами в требник, когда пассажиры со своим багажом протиснутся к выходу. Оставшись вдвоем, они возвращаются в свое купе. Семинарист поверг бы в замешательство всех своих спутников: он обнимает монашенку.

– Ты с ума сошел, Рэймон! – шепчет Пьеретта, – а если нас увидят…

– В Писании говорится: «Если тебя ударили по одной ягодице, подставь другую!» – отвечает Ноди, заливаясь хохотом.

Взяв чемоданы в руки, переодетая в святош пара покидает поезд. Растворившись в толпе, они выходят из здания вокзала, идут мимо полицейской машины, спускаются по каменной лестнице, пересекают бульвар Дидро и попадают в «Кафе дю Миди», на углу Лионской улицы. Вокзальные часы показывают семь. Забыв о смирении, семинарист, пробираясь к бару, расталкивает локтями утреннюю толпу и заказывает два кофе со сливками. Молодые люди едва успевает отпить первый глоток из своих чашек, как в бар входит Пьер Лутрель и застывает в дверях, не обращая внимания на толкающих его людей. Ноди с трудом узнает его: на Лутреле седой парик, пряди волос выбиваются из-под серой фетровой шляпы. Бросаются в глаза пышные усы и очки в тяжелой роговой оправе. На Пьере черный костюм-тройка, в руках черный чемоданчик, что делает его похожим на доктора или нотариуса. Наконец Лутрель узнает их и протискивается сквозь толпу к стойке.

– Один черный кофе и один коньяк.

Он оплачивает, не торопясь выпивает, затем молча, без единого слова, идет к винтовой лестнице, ведущей в туалеты. Вскоре туда же направляется семинарист, а за ним монашенка. Спустя пятнадцать минут Лутрель, Ноди и Пьеретта, избавившись от своих нарядов, идут вдоль бульвара Дидро к стоянке такси.

– Улица Блондель, – говорит Лутрель шоферу.

В этот ранний час улицы почти пусты, и десять минут спустя они оказываются на улице Блондель. Шофер останавливается неподалеку от мусорных ящиков, и Пьеретту начинает тошнить от вони.

Ноди оплачивает проезд. Подхватив чемоданы, он ныряет в подворотню, примыкающую к кафе, поднимается по узкой лестнице, на которую выходит квартира Бухезайхе, и, запыхавшись, останавливается на небольшой темной площадке. Пьеретта стучит в дверь. Проходит некоторое время, наконец за дверью слышится шарканье ног йо паркету. Заспанный, недоверчивый голос спрашивает:

– Кто там?

– Это я, Жорж.

Бухезайхе узнает голос Ноди. Он морщится. Дверь кажется запертой на сто замков и запоров. Наконец Жорж открывает ее. Его черные волосы спадают прядями на глаза, левой рукой он поддерживает пижамные штаны, а в правой держит свой маузер.

– Что-нибудь случилось?

– Да, – говорит Ноди, уверенно входя в переднюю. – Лутрель придет с минуты на минуту.

Бухезайхе с озабоченным видом запирает дверь. Оставив чемоданы под консолью, Ноди и Пьеретта следуют за ним в салон. Все усаживаются в кресла. Бухезайхе трет глаза, зевает, затем повелительно хлопает в ладоши.

– Табор! – громко зовет он.

Почти в ту же секунду из-за портьеры, которой завешан вход на кухню, появляется молодой алжирец с внушительной мускулатурой и в широких шароварах. Он подходит к Бухезайхе легкой походкой.

– Кофе с гренками для всех. Шнель, шнель.

«Адъютант» исчезает за портьерой.

– Кто это? – спрашивает Рэймон.

– Мой лакей, – с видимым удовольствием отвечает Жорж. – Славный малый, один из уцелевших из североафриканской бригады, с улицы Лористон. Преданнее, чем немецкая овчарка.

Ноди и Пьеретта устало переглядываются, как бы говоря: «Бедный Жорж, он не мыслит свою жизнь без оккупационной армии…» Через некоторое время Табор бесшумно входит в салон, ставит на стол чашки, кладет приборы, возвращается на кухню и приносит поднос с серебряным кофейником (Жорж питает слабость к этому металлу), поджаренными ломтиками хлеба, маслом и конфитюром. Табор кланяется своему хозяину и исчезает. Тройка принимается за завтрак.

– Кто-то нас выдал, – внезапно сообщает Ноди. – Более того, мы все оказались в ловушке.

– Ты догадываешься кто?

– Нет, но мы обязательно узнаем это.

– Вчера, – говорит Бухезайхе, намазывая хлеб маслом, – я целый день слушал радио. Полиция арестовала Феррана и Борона. Похоже, что они столько всего наговорили, что у полицейских не хватило бумаги, чтобы записать все их показания. Были и другие аресты. Большой Жо очень беспокоился за вас, боялся, как бы с вами чего не случилось.

– Пронесло, – вздыхает Ноди.

Пьеретта, устав с дороги, дремлет. Бухезайхе продолжает жевать тартинки. Ноди закуривает сигарету и начинает шагать по комнате. Он подходит к Бухезайхе и спрашивает:

– А как насчет дела с Жо? О чем идет речь?

– О банке на улице Пон-Неф. Если сведения информатора подтвердятся, то завтра утром можно его брать. Настоящий блицкриг.

– Хорошо, Жорж, только, ради бога, говори по-французски.

– Яволь! – отвечает Бухезайхе. – А вот и Пьерро. Я узнаю его условный сигнал.

Шестнадцатое июля тысяча девятьсот сорок шестого года. Два дня спустя после бегства от марсельской полиции Пьер Лутрель переходит в атаку. Он в прекрасной форме. Накануне, выйдя от Бухезайхе, он отправился к Маринэтте на улицу Пасси. Он принял ванну, переоделся в чистое, надушенное белье и отбыл на встречу с друзьями перед магазином «Самаритэн», чтобы изучить место предстоящего действия.

– Жо, ты уверен, что водитель выходит из машины, чтобы помочь конвоирам грузить деньги? – спрашивает Лутрель у Аттия.

– Уверен, Пьер.

Лутрель сгорает от нетерпения. Он разработал план, чтобы сбить с толку полицейских. Подобного в их операциях еще не было.

– В чем состоит основная задача конвоирующих? – спрашивает он своих друзей, чтобы испытать их интеллектуальные способности.

– Охранять деньги, – хором отвечают Аттия, Бухезайхе, Дано и Ноди.

План налета разработан прекрасно, и жизнь должна это подтвердить.

Фургон останавливается перед дверью Генерального общества в шестнадцать часов сорок минут: последний клиент оставил помещение. На улице Пон-Неф движение почти отсутствует. Оба конвоира, молодые люди решительного вида, открывают дверцы и входят в здание. Почти в ту же секунду шофер выходит из кабины, держа в руке пистолет. Он будет охранять три метра дороги, отделяющих фургон от входной двери. Директор банка – человек предусмотрительный, поэтому мешки с деньгами тащат не конвоиры, а его служащие. Конвоиры эскортируют их, держа оружие наготове. После того как мешки закинуты в фургон, конвоиры запрыгивают вслед за ними и закрывают бронированные двери. Машина трогается. Вся операция занимает не более двадцати секунд.

Сидящие в угнанном автомобиле, на расстоянии ста метров отсюда, Аттия за рулем, Ноди рядом с ним, Бухезайхе и Дано на заднем сиденье, ничего не упускают из виду. Чокнутый оказался прав, как всегда: меры безопасности и быстрота операции не оставляют шансов для вмешательства. Они трогаются с места.

По улице Риволи в направлении к Пале-Руайяль медленно едет фургон. После сильной грозы, пронесшейся над Парижем, мостовые стали скользкими. Фургон осторожно проехал перекресток улицы Лувр. Близ улицы Оратуар машина стала набирать скорость. Рука водителя выжимает рычаг скорости, нога жмет на педаль сцепления. Однако этот маневр остается незаконченным. Твердый предмет с силой упирается в висок шофера, в то время как голос приказывает ему:

– Остановись!

Скорчившись у стенки, отделяющей кабину водителя от салона фургона, Лутрель медленно выпрямляется. В правой руке он сжимает другой пистолет, направленный на охранников.

– Не двигаться! Одно движение, и у вашего товарища не будет головы!

Фургон останавливается у ворот Тампля. Водитель, крупный пятидесятилетний детина, стонет:

– Не убивайте меня, не убивайте…

– Заткнись! – рычит Лутрель, сильнее прижимая дуло пистолета к его виску. Затем, обращаясь к неподвижно сидящим конвоирам, он приказывает: – Откройте дверцы!

Мужчины подчиняются, отодвигают стальную поперечную балку, широко открывают створки. Ноди уже прыгает на ступеньку фургона, за ним Бухезайхе и Дано. Рэймон обезоруживает охранников, передает мешки Жоржу и Абелю, закрывает дверцу. Лутрель ударом приклада оглушает шофера, выпрыгивает на мостовую и бежит к автомобилю, где его ждут друзья. Как только он оказывается в машине, Аттия трогается, разворачивается, и машина устремляется по улицу Лувр к набережной. Аттия смотрит на свой швейцарский хронометр, купленный на черном рынке, и восторженно произносит:

– Поздравляю, ребята, двадцать семь секунд!

11

С площадки автобуса, облокотившись на поручни, старший инспектор Эмиль Нузей смотрит на проплывающие за окном улицы Парижа. Стоит жаркая погода. Полицейский поддается очарованию набережных Сены, садов, прилегающих к площади Карусель, парижанок в коротких юбках, в туфлях на толстой подошве по моде стиляг. Часы Пале-Руайяля, напротив Комеди Франсез, показывают половину первого. Двадцать минут назад Эмиль Нузей вышел из здания судебной полиции на набережной Орфевр, примыкающего к Дворцу правосудия. Он сел в автобус двадцать первого маршрута в сторону вокзала Сен-Лазар, где должен пересесть на двадцать шестой автобус, останавливающийся на улице Пуассоньер, в пятидесяти метрах от его дома.

У старшего инспектора Эмиля Нузея очень хорошее настроение. Это видно по тому, как он надел свой баскский берет, точно посредине лба. Приехав в Париж, он почти не расставался с ним, с этим символом родного Беарна. Берет инспектора словно барометр: если он натянут до самых бровей и ушей – это свидетельствует о напряженности, тревоге или гневе. Одним словом, о состоянии депрессии. Если же лоб открыт, то настроение полицейского ясное.

В это солнечное летнее утро Эмиль Нузей чувствует себя вознагражденным за свое профессиональное рвение. В эйфории первых месяцев после Освобождения, увлеченный всеобщим мистическим преклонением перед коммунистической партией, Эмиль выступал за твердую и очищенную полицию. Однако перед лицом роста гангстеризма он стал настаивать на создании внутри уголовного розыска отдела по борьбе с бандитизмом.

Его шеф, комиссар Пино, и сам директор судебной полиции решительно поддержали его инициативу. Изучив положение с численным составом, префект полиции дал в конечном счете зеленый свет, и Эмиль Нузей был назначен главой бригады по борьбе с бандитизмом. Именно в это утро Эмиль узнал о своем назначении. Сразу после традиционных поздравлений он отправился на инспекцию своей новой резиденции, оазиса крыс и пауков, расположенной в мансарде пятого этажа. Здесь будет находиться его кабинет, куда необходимо провести телефон.

Сейчас инспектор горит желанием поделиться приятной новостью со своей женой.

Автобус скрипит тормозами, затем замирает на остановке «Пирамиды». Невысокий человек со смуглым лицом и черными глазами, в забавной зеленой шляпе и с импозантным золотым перстнем с печаткой на мизинце запрыгивает на уже набитую людьми площадку, расталкивает пассажиров локтями и опирается на перегородку. Кондуктор закрывает двери и подходит с билетным компостером в руке.

– Вокзал Сен-Лазар, пожалуйста.

Нузей резко оборачивается, услышав трансальпийский акцент. Он внимательно всматривается в нового пассажира.

– Ловера, что ты здесь делаешь? – спрашивает он громким голосом, не обращая внимания на окружающих.

К горлу Джузеппе Ловера подкатывает комок. Вот уж не повезло. Сегодня утром он приехал из Шелля, чтобы поработать на своем любимом маршруте «Пирамиды – Опера». За три-четыре поездки в оба конца волшебные руки карманного вора обеспечивают ему на некоторое время спокойное существование. И надо же! На кого он наталкивается? На самого Нузея!

Полицейский хорошо знает куррикулум витэ[1]1
  Краткие сведения о жизни (лат.) (Примеч. перев.).


[Закрыть] Джузеппе Ловера, итальянца, своего рода вундеркинда, начавшего воровать с девяти лет. Сын знаменитого генуэзского карманника, он приехал в Париж в тридцать третьем году и специализировался на некоторых самых уплотненных маршрутах. Благодаря своему дару фокусника он пользовался авторитетом в воровском мире. Но удача не всегда сопутствовала виртуозу. Однажды инспектор Нузей, работавший в ту пору в бригаде по борьбе с воровством, поймал его за руку. Бумажник нарочито высовывался из кармана пиджака, это должно было насторожить Джузеппе. Но нет! Когда он вытянул его с присущим ему мастерством большим и указательным пальцами правой руки, он почувствовал слабое сопротивление. Увы! Бумажник был на цепочке! И ликующий Нузей привел артиста в свое логово на набережной Орфевр.

– Ты не отвечаешь мне? – настаивает Нузей. – Я ведь тебя предупредил, чтобы ты не появлялся в этом секторе.

– Господин комиссар, – пытается объяснить Довера, – я сел в автобус только для того, чтобы доехать до вокзала Сен-Лазар и сесть на поезд. Я хочу навестить кузину в Сен-Жермен.

– Я не комиссар, и ты не пытайся мне льстить, – говорит Нузей. – Убирайся, или я живо упеку тебя.

Ловера наклоняет голову, подходит к дверям и, воспользовавшись тем, что автобус сбавил скорость, выпрыгивает на мостовую. Нузей смотрит, как он боязливо удаляется по улице Пети-Шан, и его настроение становится еще лучше. Какие удивительные часы переживает он! После обеда он соберет своих будущих сотрудников и изложит им свой план. Работы у них будет невпроворот, это точно. Но для полицейского служаки это равнозначно блеску солнца Аустерлица.

На вокзале Сен-Лазар инспектор Эмиль Нузей делает пересадку на двадцать шестой автобус. Он поднимается и опирается о поручни.

– Пожалуйста, билет!

Перед ним стоит контролер. Нузей сует руку в карман пиджака. Он испытывает шок: бумажника нет! Эмиль начинает нервно выворачивать карманы. Кондуктор с сарказмом смотрит на него.

– Я потерял удостоверение, – гремит Нузей.

– За безбилетный проезд штраф – один франк, – нудит контролер.

Нузей вынимает из кармана мелочь, снова инспектирует свои карманы и напрягает память. Где удостоверение, черт побери? Может быть, он оставил его на столе? Нет, удостоверение было при нем, когда он сел в двадцать первый автобус, потому что он показал его кондуктору. Ответ может быть только один: инспектор потерял его где-то в пути. Вот досада! В бумажнике все его документы: полицейское удостоверение, водительские права – одним словом, все атрибуты безупречного служащего.

Прислонившись к стене или сидя на столах, свесив ноги, или оседлав стулья, полицейские молчаливо смотрят на своего нового шефа. Они представляют собой сливки, элиту, избранную расу полицейских уголовного розыска. Скоро их будут называть бандой Нузея. Эта банда не дышит благосостоянием: лоснящиеся лица, не привыкшие к нежной туалетной воде; мятые костюмы; бесформенные, не раз бывшие в починке туфли; плохо завязанные дешевые галстуки; сорочки с сомнительными воротничками. Однако эта банда скоро будет диктовать моду вплоть до воскресного белья.

Эмиль молча изучает свою команду, затем его взгляд падает на стену голубятни, где между двумя прогнившими балками он прибил гигантский план Парижа, купленный на распродаже в книжном магазине на бульваре Сен-Жермен. Он снова переводит взгляд на своих людей.

– Нас двадцать человек, – говорит он, – то есть по одному на каждый округ Парижа. Я сознательно опускаю пригород: налеты там редки, и я не думаю, что налетчики собираются там на свои сходки. Я продолжаю: в Париже, вместе с инспекторами судебной полиции и районными комиссариатами, нас сто восемьдесят человек. Таким образом, получается два инспектора на квартал, четыре квартала на округ. Вам понятно?

Инспектор Альбер Бриа, кетчист команды, утвердительно кивает головой, жуя гевинг-гам.

– Комиссариаты являются важным источником информации, которым не стоит пренебрегать, – продолжает Нузей, – тем более что наши коллеги поддерживают постоянную связь с муниципальной полицией, значительно превосходящей нас по численному составу. Необходимо регулярно к ним наведываться, отбросить всякие амбиции и личную неприязнь, завести с ними дружеские связи. Через сутки каждый из вас должен иметь точное представление о том, что происходит в вверенном ему секторе.

Эмиль Нузей достает сигарету из кармана своего пиджака, висящего на спинке стула, чиркает спичкой, делает глубокую затяжку и сплевывает крошки табака, прилипшие к губе.

– Наш второй козырь – это хозяева бистро и ночных клубов, – продолжает Эмиль. – Известно, что воры тратят деньги. Так было и так будет. Так вот, хозяева должны быть заинтересованы сотрудничать с нами, если они не хотят разорения. Клиентам не нравится, когда в кафе приходят полицейские и осуществляют контроль, я имею в виду полицейские проверки. Несколько повторяющихся десантов в одни и те же бары в течение недели, и я вас заверяю, что даже самые упрямые хозяева смягчатся.

– Это отвратительно! – шипит в углу костлявый инспектор Кальмежан.

Эмиль резко поворачивается к нему.

– Отвратительно? Может быть, но выбора у нас нет, – говорит он. – Чтобы успешно вести розыск, нам необходимы информаторы. Перейдем к лицам, которым запрещено пребывание в данной местности. Пусть это тоже кому-то не понравится, но необходимо помнить, что эти лица представляют для нас языки, которые развязываются. Я потребую от администрации тюрем, чтобы нам сообщали о каждом выпущенном на свободу, кому запрещено пребывание в Париже. В некоторых случаях мы будем выдавать разрешение на пятнадцать дней, которое может быть продлено, если мы будем в этом заинтересованы. Кальмежан скажет, что это отвратительно, что это напоминает шантаж, но я хочу подчеркнуть, что нелья смешивать полицию и мораль!

Нузей умолкает, делает затяжку, смотрит с удивлением на Бриа, пускающего пузыри своей жвачкой, и продолжает:

– Поймите меня правильно: мы должны сплести огромную паутину. Почти все наши довоенные информаторы перешли в гестапо. Нам приходится начинать с нуля. И последнее. Я хочу связаться с бригадой по борьбе с наркобизнесом, чтобы они передали нам свою конфиденциальную информацию. Я буду разговаривать с Рикордо. Вопросов нет? В таком случае желаю приятного вечера, господа.

Инспектора один за другим покидают прокуренную мансарду. Шесть часов утра. Нузей натягивает свой баскский берет, спокойно спускается по лестнице и отправляется на свидание.

Почти в то же самое время Анри Рикордо выходит из здания полиции по борьбе с наркобизнесом, гораздо более пристойного и чистого, чем помещения его коллег из бригады по борьбе с бандитизмом. Он идет по длинному узкому коридору. Вдоль стен стоят скамьи, на которых сидят проститутки и сутенеры, взятые во время облавы.

В момент своего образования эта бригада именовалась полицией нравов, целью которой была действительно охрана добрых нравов от злонамеренных посягательств. Теперь бригада занимается проблемами женской и мужской проституции, сутенерства. Одним словом, под их пристальным вниманием находится все разнообразие сексуальных отклонений в эту ханжескую эпоху.

Здесь необходимо сделать небольшой экскурс в историю. После возвращения к своим служебным обязанностям с четырьмя пулями в теле, которые хирурги так и не смогли извлечь, Анри Рикордо хочет взять реванш. Он поклялся снять шкуру со своего палача. Несмотря на мольбы своей жены Оливии, Рикордо, упрямый, как вандеец, жаждет мести. Он хочет один найти Лутреля и подвергнуть его такой же пытке.

– Иначе он еще выкрутится при хорошем адвокате и уйдет от правосудия, – повторяет он. – Поэтому я разделаюсь с ним сам, с глазу на глаз. На остальное мне наплевать.

Движимый чувством беспощадной ненависти, Рикордо расставил сети во всех секторах своей профессиональной деятельности. Он начал с проституток. До сорок пятого года проститутки делились на три категории: во-первых, проститутки, занимающиеся своей профессией в домах и находящиеся над наблюдением администрации; во-вторых, проститутки, работающие на улице и зарегистрированные в картотеке полиции. Они получали санитарную карту, откуда и их прозвище: «девушка по карточке». Рикордо покрывал тех из них, которые могли быть ему полезны. Кроме того, владельцы домов, оказывающие ему услуги и обещавшие предоставить любую информацию о Лутреле, пользовались режимом наибольшего благоприятствования.

И наконец, третья категория проституток – незарегистрированные в полиции. Некоторые из них могут быть задержаны во время облавы и отправлены сначала в госпиталь Сен-Лазар для осмотра, а затем в тюрьму «Петит-Рокетт». Наиболее сговорчивым из них Рикордо выдал временное (незаконное) разрешение на исполнение профессии. Он заключил также договоры с сутенерами и владельцами ночных клубов, которые незаконно нанимают танцовщиц. Все эти люди заверили Рикордо в своем сотрудничестве.

Инспектору Рикордо не известно, что весь воровской мир дрожит от одного имени Лутреля, что все информаторы предпочитают молчать, чем получить пулю в затылок.

Эмиль Нузей ждет своего коллегу в «Кафе дю Пале», напротив парадного входа во Дворец правосудия. Он хочет поговорить с ним тет-а-тет, без посторонних. Шесть часов тридцать минут. Час пик в самом разгаре.

Анри Рикордо в костюме цвета морской волны, в кремовой сорочке и галстуке гранатового цвета, с зачесанными назад густыми черными волосами входит в зал. «До чего же он красивый парень, – думает Нузей, – ему надо было быть киноактером». Они пожимают друг другу руки. Рикордо садится.

– Мой дорогой Анри (Рикордо улыбается, так как подобное обращение не свойственно Нузею), тебе, наверное, уже известно, что я возглавляю бригаду по борьбе с бандитизмом.

– Известно, – говорит Рикордо.

– Ты знаешь дно Парижа, я имею всю информацию о преступлениях, поэтому мы могли бы сотрудничать с тобой. Я буду передавать тебе свою информацию, а ты мне – свою. Как ты на это смотришь?

Маленькие глаза Нузея пристально глядят на Рикордо. Он подносит свою руку к берету, чтобы надвинуть его на лоб при отрицательном ответе.

– Почему бы и нет, – отзывается Рикордо, взвесив все «за» и «против», – но при одном условии: если ты найдешь Лутреля, ты предупредишь об этом прежде всего меня.

– Лутреля?

– Да, Лутреля. Я хочу сам рассчитаться с ним, посмотреть собственными глазами, как он будет подыхать.

Старший инспектор Эмиль Нузей хмурит брови.

– Анри, это деликатный вопрос. Закон, ты понимаешь…

– Мне плевать на закон, – настаивает Рикордо. – Он вдоволь потешился надо мной, теперь моя очередь.

– Хорошо, – уступает Нузей.

Час спустя, довольный прожитым днем, он возвращается домой. Он легко поднимается на третий этаж, сует руку в карман, достает ключи от двери. Его взгляд падает на сверток, лежащий на коврике. Он читает: «Моему другу комиссарио». Заинтересованный, Эмиль Нузей наклоняется, поднимает сверток и открывает его. Он громко и непристойно ругается. В его руке оказывается бумажник с удостоверением и всеми документами. Кроме того, он видит визитную карточку, подписанную: «Джузеппе Ловера».

– Дерьмо, – ворчит Эмиль, – он вынул его у меня в автобусе.

Так заканчивается первый рабочий день шефа бригады по борьбе с бандитизмом.