Текст книги "Луиза Вернье"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
Луиза вернулась в магазин только поздно вечером.
Мать Роберта стойко выдержала печальное известие, а вот бедняжку Агнес пришлось успокаивать и утешать. Мадемуазель Брюссо, спустившаяся из мастерских, где кипела работа, в безлюдный магазин, увидела, как Луиза стоит, прислонившись к прилавку с шалями, измученно закрыв глаза, и как побледнело и осунулось ее лицо от всех этих бедствий и неприятностей.
– Мадам, – мягко начала мадемуазель Брюссо, – у меня новость. Хорошая новость.
Луиза пошевелилась и распрямила плечи.
– Платья готовы?
– Почти до последнего стежка. Но у меня еще лучшая новость.
И лицо Луизы преобразилось от надежды.
– Мой сын? – выдохнула она, все еще боясь, что это не так.
Ее помощница кивнула, сияя от радости.
– Мистер Расселл прислал записку, что Поль Мишель сейчас с ним в его доме.
Когда Луиза подъехала к дому Уилла, тот сбежал по каменным ступенькам ей навстречу. Она бросилась к нему, схватив его за руки.
– Поль Мишель здоров? Он в порядке?
Уилл улыбнулся.
– Ну, он стер себе ноги, очень устал и несколько поумнел по дороге домой, в целом все хорошо. Я напал на его следы после того, как нашел коттедж, где его накормили. Настиг я его в северном районе Кале.
– Как он сумел туда добраться? – изумленно воскликнула Луиза. – У него же было всего несколько пенсов карманными деньгами.
Уилл провел ее в дом.
– Спрятался заранее на французском пароме. У твоего сына есть отвага и находчивость. Что бы там ни было, но не позволяй Роберту раз и навсегда их уничтожить, вернув Поля Мишеля в эту злосчастную школу.
– Роберт умер, – хрипло произнесла Луиза. Она все рассказала, пока они поднимались в комнату для гостей, где ее сына уложили спать.
Поль Мишель быстро уснул. Его личико казалось крошечным на фоне огромной подушки, а волосы были еще влажными от ванны, в которой с него смыли дорожную пыль и грязь. Луиза села на кровать, подле которой оставили на ночь гореть лампу, и, нагнувшись, поцеловала его в лоб. И тут ее затрясло от долго сдерживаемых рыданий. Она сидела, опустив голову и тупо раскачиваясь, безудержно всхлипывая. Когда Уилл нежно погладил ее по волосам, она встала и потянулась к нему, почувствовав, как он, большой и сильный, прижал ее к себе.
Уилл заглушил ее рыдания нежным поцелуем, в котором не было ни той нетерпеливости, ни того отчаяния, с каким он целовал ее прежде. Он как будто позабыл о времени и о всех жизненных тяготах, чувствуя, что сейчас, как никогда, близок к победе. Он целовал ее с такой любовью, что ее руки, лежавшие у него на плечах, скользнули вверх и зарылись в его густые кудри. Ее давно подавленная глубокая чувственность пробудилась, возрожденная к жизни радостью, благодарностью, облегчением и осознанием того, что связывало их столько лет. Ее пожирало желание, которое, как ей казалось, в ней не сможет больше вызвать ни один мужчина, кроме одного, но тот уже давно ушел из ее жизни. Ей еще никогда так не хотелось, чтобы ее любили.
Когда Уилл на мгновение оторвался от нее, чтобы что-то прошептать, она снова поймала его губы, не в силах разорвать страстных оков, и слова любви потонули в его поцелуе, когда он крепче прижал ее к себе. Уилл взял Луизу на руки и отнес в спальню, как спящего ребенка. Она уткнулась лицом в его плечо, крепко обхватив руками его шею.
Его спальню заливал лунный свет. Уилл уложил ее на простыню, но она все еще обнимала его, как будто боялась отпустить. Не разжимая ее объятий, он стал целовать ее шею, висок и ухо, пока расстегивал крючки платья и развязывал шелковые ленты корсета, который лишь в силу модной прихоти стискивал ее талию, тонкую, как у юной девушки. Он провел кончиками пальцев вдоль ее спины, и она расслабила объятия, откинувшись на подушку. Потом они взглянули друг другу в глаза.
– Я люблю тебя, – тихо произнес Уилл, – и хочу тебя с того дня, как впервые увидел.
Ее губы дрогнули в улыбке.
– Милый мой Уилл, – прошептала Луиза. – Я знала это тогда и знаю сейчас.
Из прелестной девушки Луиза превратилась в невероятно красивую женщину, готовую бесконечно раскрывать перед ним свое щедрое сердце и дарить бездонные глубины страсти, он же с течением времени понял, как ее любит, и теперь единственным его желанием было защищать ее и любить с таким обожанием, какого она никогда не знала раньше.
Ночью он зажег свечу, не в состоянии больше переносить того, что не может ее видеть, и она блаженно смотрела на него из-под спутавшихся прядей волос, проводя пальцами по его губам. Он поцеловал ее, и они снова занимались любовью, и их тела матово светились в отблесках свечи, и с первыми проблесками рассвета он овладел ею вновь, когда она уже засыпала в его объятиях, обмякшая и восхитительно эротичная. Он попытался вырвать у нее обещание стать его женой, но она только улыбнулась, закрыв глаза, и уснула.
23
Уилл не мог примириться с отказом Луизы выйти за него замуж. С течением недель этот вопрос стал причиной неизменных споров, таких же жарких, какими были их страстные ночи.
– Почему? – в который раз спросил он. – Какая разница, когда ты овдовела, давно или недавно? Не станем считаться со сплетнями, давай обвенчаемся.
– Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом, – упрямо ответила она, решив на этот раз сдержать свое раздражение. – Я уже говорила, что больше никогда не выйду замуж.
– А как же Поль Мишель? Мы уважаем друг друга. Он должен жить в полноценной семье.
– Однажды я уже вышла замуж по этой причине и не собираюсь поступать так во второй раз. – Луиза глубоко вздохнула. – И потом, он все равно почти не будет бывать дома. Я пообещала ему, что отправлю его в школу во Францию, как только он научится читать и писать по-французски. Он старается изо всех сил. Я выбрала парижскую школу-пансион. Выходные он сможет проводить с Катрин. Но сначала мы вместе с ним съездим к ней на каникулы. Я планирую отбыть через неделю-другую.
Мысль о том, что она уедет, была невыносима. Уилла мучил давний затаенный страх, что рано или поздно прошлое отнимет ее у него.
– Умоляю, не торопись с решением. Ехать во Францию сейчас было бы безумием. По всей стране мобилизуются войска, а прусские армии уже собираются на границах с целью совершить нападение. Война может разразиться в любую минуту.
– Я понимаю, но война будет вестись далеко, на прусской территории. Полю Мишелю ничто не будет угрожать в Париже.
– Нельзя быть такой самонадеянной! – бушевал Уилл, доведенный до бешенства страхом потерять ее. – Твой император уже не может командовать войсками. Его здоровье давно подкосилось, а от болей он едва может держаться в седле. Это благодаря его политическим промахам и безрассудству в международных делах, которым очень потакала его царственная супруга, Франция настроила против себя всех своих бывших союзников. Неужели ты думаешь, что Бисмарк стал бы провоцировать твою страну на войну, будь она такой же мощной державой, как когда-то. Опомнись, Луиза! Твоя славная Вторая Империя доживает последние дни! Достаточно одного выстрела из прусской пушки, чтобы обвалился весь фасад!
Но Луиза ему не верила. У нее перед глазами возникал образ того Парижа, который она знала – яркого, прекрасного, богатого и могучего символа императорской эпохи, которому суждено, подобно лампаде, до скончания времен освещать не столь блистательные режимы. И потом, ничто не сможет помешать ей сдержать данное сыну обещание, даже если ради этого придется пойти на огромную личную жертву и жить с ним в разлуке.
Незадолго до отъезда Луизы с Полем Мишелем Франция объявила Пруссии войну. Уилл возражал до последней минуты, но Луиза, пребывавшая в радостном возбуждении от предстоящей встречи с Парижем, не слушала его увещеваний. И только Поль Мишель догадался, в чем дело.
– Это я останусь во Франции, чтобы учиться там в школе, сэр. Мама не останется. Она скоро к вам вернется.
Уилл смотрел вслед отплывающему пароходу. Он еще долго стоял у причала после того, как скрылись из виду ее белый платок и соломенная морская бескозырка Поля Мишеля, которой тот без устали размахивал.
Если Уиллу и удалось посеять в Луизе какие-то сомнения, то они исчезли сразу же, как только она увидела свой любимый город, согретый солнечными лучами. Она радовалась, что привезла с собой громадные сундуки, набитые великолепными нарядами, сшитыми по ее собственным рисункам, чтобы воздать должное Парижу, который, к ее глубокому умилению, нисколько не переменился: все так же шелестели густой листвой деревья, сверкала золоченая лепнина, пестрели в окнах горшки с цветами и развевались императорские знамена. В кафе по-прежнему бурлило веселье, по бульварам проезжали прелестные открытые экипажи. На цветочном рынке перед церковью Святой Марии Магдалины бойко торговали розами, гелиотропами, жасмином, гвоздиками и вербеной, насыщавшими своими ароматами теплый воздух. Повсюду были толпы элегантно одетых женщин в крошечных шляпках и развевающихся платьях, за которыми наблюдали праздные гуляки. С момента ее последнего приезда в Париж было построено и достроено множество великолепных зданий, в том числе и величественный новый оперный театр, а в витринах новых магазинов были выставлены всевозможные соблазнительные товары на любой вкус. На всех улицах маршировали, ехали верхом и в фургонах солдаты, некоторые просто прогуливалась, чтобы в последний раз насладиться видом достопримечательностей. У нее невольно сжалось сердце при виде небесно-голубых мундиров Са-Гард, когда они с сыном проехали мимо Тюильри по пути в уютную маленькую квартирку Катрин.
И снова была бурная встреча со старой подругой, которая была вне себя от радости при виде Поля Мишеля. Луизу обеспокоил больной вид Катрин.
– У тебя нездоровый вид. Ты еще больше похудела. Что случилось?
Катрин с трудом удалось разубедить ее в ужасных подозрениях. На обратном пути из Англии во Францию она стояла на палубе, чтобы избавиться от мучительных приступов морской болезни, и простудилась. Да, она лишилась работы, но благодаря тому небольшому содержанию, которое выделила ей Луиза, она ни в чем не нуждается. Нет, беспокоиться не о чем и, разумеется, она будет присматривать за Полем Мишелем, когда по воскресеньям он будет возвращаться из школы. Это уже само по себе будет лечением. Луизе пришлось довольствоваться заверениями Катрин, хотя ее тревоги не рассеялись.
В первую очередь Луиза заехала к Уортам, взяв с собой Поля Мишеля, которому не терпелось вновь увидеться с мальчиками. Выходное платье, которое она надела, было одним из последних ее творений. Сшитое из лионского шелка в бело-голубую полоску, оно было собрано сзади в величественный турнюр, которым так настойчиво соблазнял женщин Уорт, пытаясь отучить их от кринолинов и показав, как можно выглядеть наиболее женственно и соблазнительно, подчеркнув лучшие достоинства женской фигуры. К платью Луиза надела белую соломенную шляпку с завернутым с одной стороны краем, украшенную цветочками и лентами того же голубого кружева, что и ее зонтик. Поднимаясь по хорошо знакомой лестнице в доме номер семь, она увидела свое отражение в одном из изящно обрамленных зеркал и вспомнила, как мечтала в детстве одеваться так же, как королева Франции.
Ее мечта сбылась, а вместе с ней пришло и богатство. Да, они с Уортом проделали долгий путь с того дня, как познакомились в каморке на чердаке.
Луиза не стала извещать Мари о своем приезде в Париж. Мари, несказанно радуясь ее приезду, без конца ее обнимала, целовала и засыпала комплиментами. Жан Филипп с Полем Мишелем снова стали приятелями, будто никогда и не расставались, а вот юноша Гастон держался от них в стороне. И Гастон, и Жан Филлип, носившие теперь прямые волосы и одежду по своему вкусу, а не по прихотям своей матушки, на равных обсуждали с Луизой моду, познакомившись с моделями от-кутюр еще в раннем детстве, и по их разговорам Луиза поняла, что они считают свое будущее неразрывно связанным с отцовским делом. Позже Мари показала Луизе кое-какие работы Жана Филиппа. Он не только унаследовал художественные способности отца в изображении костюмов, но и обещал стать талантливым живописцем и теперь брал уроки у прославленного Коро.
– А Гастон тоже художник? – поинтересовалась Луиза, с восхищением просмотрев работы Жана Филиппа.
– У него сильно развита деловая жилка, – с улыбкой ответила Мари, гордившаяся своими сыновьями. – Когда-нибудь он полностью примет на себя финансовое управление «Мезон Уорт».
Уорт занимал теперь все огромное здание под номером семь. Его партнер Отто Боберг, всегда державшийся в тени, только что отошел от дел, получив огромную прибыль от своей доли в деле, и, хотя они с Уортом всегда находились в прекрасных отношениях, Уорт был счастлив, что теперь он единолично правит империей моды. Недавно Уорт сделал своей эмблемой улитку, существо, не нуждающееся ни в доме, ни в одежде, и теперь весь особняк в Сюрене был украшен улитками. На Уорта работало уже более тысячи человек, и он не пугался войны, которая наверняка продлится недолго и не сможет повлиять на его дело. Многие его иностранные клиенты поспешно бежали из Парижа, но француженки уже заказывали себе платья к балам в честь победы. Больше всего он скучал по своим американским клиенткам. Никто не был так щедр и так податлив, как они.
– Луиза, давай сегодня вечером вместе сходим на оперетту Оффенбаха, – предложила Мари через несколько дней после приезда Луизы. – Уверена, она тебе понравится.
Луиза восторженно слушала яркую красочную оперетту, веселая музыка которой, казалось, в полной мере выражала сущность Парижа, и с наслаждением аплодировала ариям и танцам. В антракте в ложу Мари подошли поздороваться какие-то ее знакомые, и Луиза была в шоке, увидев среди них Стефани. Повинуясь долгу вежливости, Мари расспросила ее про мужа.
– Он уехал сегодня из Парижа, мадам Уорт. Поехал к императору во дворец Сен-Клу. А оттуда они должны будут отбыть вместе с наследным принцем на фронт. – Стефани обернулась и села рядом с Луизой. – Как вы хорошо выглядите, а это платье – просто прелесть. Полагаю, это ваше собственное изобретение? Я время от времени расспрашивала про вас Уортов. Мне говорили, что вы – самая процветающая модистка во всем Лондоне. Я слышала про ваше горе, позвольте выразить мои соболезнования. Вы одна приехали в Париж?
Луиза обратила внимание на ее уверенность и апломб, которых никогда раньше не замечала у Стефани. Казалось, будто огранили мягкий драгоценный камень, и он превратился в жесткую и сверкающую побрякушку.
– Со мной мой сын, – ответила Луиза.
– Вот как? Ему сейчас, должно быть, двенадцать лет. Поль Мишель, не так ли? Память меня не подводит. Призна-юсь с сожалением, что у меня детей нет. А где вы остановились в Париже? Да, эту улицу я знаю. Вы уже показывали своему сыну город?
– Мы уже совершили несколько экскурсий, а послезавтра собираемся съездить в Версаль.
Стефани погладила перья сложенного веера.
– Почему бы вам не взять его в Сен-Клу, чтобы он увидел, как император с принцем-наследником уезжают на войну?
Луиза слегка напряглась, не зная, всерьез ли говорит это Стефани.
– Я слышала, что император нездоров.
– Он – храбрый человек, презирающий боль. Ни один главнокомандующий не смог бы быть лучшим примером для своих солдат.
– Но мне кажется опасным подвергать таким испытаниям наследного принца. – Луиза помнила, что он лишь на несколько месяцев старше Жана Филиппа.
– Его с младенчества учили быть бесстрашным. И потом, вполне естественно, что император хочет, чтобы его юный сын был подле него.
Луиза почувствовала себя в ловушке.
– Я очень сочувствую императрице, – с трудом нашла она подходящие слова.
– Не вы одна. У нее множество врагов среди тех, кто не знает ее так же хорошо, как знают ее друзья. Она все делала во имя Франции, но теперь этому уже никто не верит. – Покидая ложу, Стефани оглянулась через плечо на Луизу. – Не забудьте, что я сказала про Сен-Клу. Для вашего сына это будет интересно.
Когда в зале стали гаснуть люстры, Луиза сбросила защитную маску спокойствия.
– Стефани хочет, чтобы Пьер увиделся с сыном, – сообщила она Мари дрожащим голосом. – Но откуда мне знать, что тот тоже хочет? Может, Стефани просто желает причинить Пьеру боль. Я не могу этого сделать. Не могу.
Мари тихонько вздохнула и возразила.
– По-моему, ты должна это сделать. Мадам де Ган ни за что не стала бы унижать себя подобной просьбой, если бы не думала о благе мужа. Он уезжает на войну, Луиза. И может не вернуться.
Душным пасмурным днем Луиза с сыном стояли рука об руку у входа на маленькую, крытую соломой железнодорожную станцию, обслуживающую Сен-Клу. На отправляющийся поезд грузили целые фургоны багажа, по перрону прохаживались чиновники и офицеры. Но народу было немного. Луиза предупредила сына, что он увидит императора и, может быть, того офицера из Са-Гард, который разрешил ему покататься на своей лошади в Тюильри.
В половине десятого из дворца выехала вереница экипажей. Стоявшие вдоль дороги люди приветствовали их криком, который яростно звучал и в Париже в самый разгар войны:
– На Берлин! На Берлин! Да здравствует император!
Луиза увидела, что императрица сама правит почтовой каретой императора, запряженной пони, и поразилась тому, как он изменился. Он выглядел больным и старым, от той жизнерадостной фигуры, которая некогда гордо возглавляла любые процессии, ничего не осталось. Теперь Луиза догадалась, почему его отъезд старались замалчивать. Люди пали бы духом, увидев его в таком состоянии. В следующей карете ехал наследный принц в униформе, по-юношески взволнованный, и с ним два офицера. Одним из них был Пьер.
Он ее увидел. В небрежном взгляде застыло изумление, он повернул голову и посмотрел ей в глаза, когда проезжал мимо. Буквально через несколько минут она потеряла его из виду, позже он подошел к ней.
– Луиза! Я уж думал, зрение решило сыграть со мной шутку! – воскликнул Пьер. Он постарел, разгульная жизнь притупила некогда четкие черты, но он был все так же красив. Как она могла забыть, что у него точно такие же серо-зеленые глаза, как у ее сына?
– Я и не думала, что мы когда-нибудь снова встретимся, – произнесла она хриплым голосом.
– Я тоже, дорогая. – Он поцеловал ее в щеку. И они отстранились друг от друга, заметив, что у каждого в глазах пронеслись воспоминания. Луиза была ошеломлена, не понимала, как жила без него все это время, как могла дышать и двигаться. Она видела, как Пьер наклонился к Полю Мишелю, разглядывая его в упор.
– Ты здорово вырос с того раза. Ты вырастешь высоким, это видно. Помнишь меня?
Мальчик кивнул:
– Да, капитан де Ган. А Сабля все еще с вами?
Пьер хмыкнул, весьма довольный.
– Да. Жаль только, коня уже отправили в Мец, я бы снова его для тебя оседлал.
– А можно я на нем покатаюсь, когда вы вернетесь с войны?
– А сколько вы здесь пробудете? Я сделаю все возможное, чтобы разбить пруссаков до твоего возвращения в Англию. – Пьер улыбнулся.
– Я не вернусь в Англию, буду только на каникулы приезжать. Я буду учиться в коллеже Сен-Николя в Париже.
– Правда? – медленно проговорил Пьер. – Значит, ты сможешь прокатиться на Сабле, когда окончится война. Если мама разрешит, конечно. – Он вопросительно посмотрел на Луизу.
Она не видела причин отказывать. Раз уж Стефани сама потворствует встречам отца с сыном, то ей больше и желать нечего. Ей необязательно участвовать в каких-то забавах, которые могут прийти им в голову.
– Только по воскресеньям, когда не будет занятий, и если у Катрин не будет других планов. Я вернусь в Лондон сразу же, как только Поль Мишель пойдет в школу, – произнесла Луиза.
Пьер выпрямился, покровительственно опустив руку на плечо мальчика, и спросил:
– Ты, наверно, хочешь посмотреть поближе на паровоз? Мы с тобой еще поговорим на перроне, перед тем как я уеду. – Пьер сделал знак чиновнику и оставил мальчика под его присмотром. Он и Луиза стали прогуливаться среди деревьев. Найти уединенное место оказалось невозможным, их было видно отовсюду. Он сказал, что слышал от Поля Мишеля про ее лондонское ателье, когда они встречались с ним в Тюильри.
– Уверен, что ты по-прежнему процветаешь, – добавил Пьер, – но как твой брак? Ты довольна?
Она ответила, не поворачивая головы, что овдовела.
Они в молчании прошли еще несколько шагов, пока он обдумывал ее слова.
– Значит, никакие личные обязательства больше не связывают тебя с Англией. Поль Мишель будет учиться в Париже. Здесь все твои старые друзья. Среди них буду и я, когда вернусь с войны.
Луиза понимала, о чем он говорит. Он просит, чтобы она передумала, чтобы осталась в Париже и они снова могли бы встречаться, несмотря на все проблемы, которые так и остались нерешенными. Она медленно покачала головой. Пьер остановил ее, взял кончиками пальцев за подбородок и заглянул ей в глаза.
– Я отказываюсь примиряться с тем, что все кончено, – он буквально продышал эти слова, чтобы их никто не мог подслушать. И посмотрел на нее еще пристальней. – Скажи мальчику, кто я. Я хочу, чтобы он знал.
Их прервал чей-то вежливый кашель. Это шедший за ними конюший дал знать о своем присутствии.
– Император собирается садиться в вагон, капитан.
Время вышло. Но Пьер еще несколько секунд настойчиво смотрел ей в глаза.
– Скажи ему! Если уж ты ничего больше не можешь обещать, то окажи мне хоть эту одну-единственную милость.
– Скажу, – взволнованно пообещала она, не зная, правильно ли поступает. Но разве можно отказать человеку, отправляющемуся на войну?
Пьер кивнул, не скрывая своего волнения, и отдал ей честь, отступив на шаг назад. Она смотрела ему вслед, пока он не исчез в толпе придворной челяди, скрывшей садившегося в поезд императора. С жутким шипением императорский поезд начал отходить от маленькой станции. Она видела, как император машет оставшимся на перроне и как трепещет в руках наследного принца белый платок, но Пьера не увидела. Не сомневаясь, что он наверняка увидит ее из одного из этих вагонов, она послала воздушный поцелуй.
По пути в Париж Поль Мишель был как-то особенно молчалив. Он сидел на противоположном углу сиденья и некоторое время глядел в окно. Потом спросил:
– Капитан де Ган – мой отец, ведь так?
Неожиданный вопрос застал Луизу врасплох, но она не подала виду.
– Да, – ответила она спокойно. Раз уж правда вышла наружу, то лучше сказать сейчас. – Он твой отец. Как ты догадался?
– Когда я узнал, что означает слово «ублюдок», то спросил у мистера Расселла, не его ли я сын. Он ответил, что ему бы этого очень хотелось, но нет, и что мой отец – храбрый француз, и я должен им гордиться.
Луиза на секунду закрыла глаза. Милый Уилл. Как это на него похоже – подобрать в такой щепетильной ситуации нужные слова. Она будет вечно ему за это благодарна.
– Да, ты должен гордиться, – подтвердила Луиза. Твой отец не раз получал награды из рук императора за проявленную отвагу. Но мне не совсем понятно, как ты пришел к такому заключению.
Поль Мишель посмотрел на нее снисходительным взглядом, как бы желая сказать, что женщина не в состоянии оценить мужской ум.
– Я вычислил это из всего того, что ты когда-то говорила, потом еще тетя Катрин обронила пару фраз, когда думала, что я сплю. Потом еще тот случай после детского праздника в Тюильри, когда я не мог понять, отчего ты так расстроилась. Ну, я просто сложил два и два. Еще мистер Расселл сказал, что мой отец был военным офицером и что это император помешал вам пожениться. Он сказал, мама, что ты ни в чем не виновата и что я не должен стыдиться того, что родился вне брака. Когда капитан де Ган пожал мне руку на перроне, он произнес: «Прощай, сын мой». Когда императрица поцеловала наследного принца, она приказала ему выполнять свой долг, а капитан де Ган сказал мне: «сын мой».
– Теперь тебе почти все известно. – Луиза показала на место подле себя. – Садись рядом. Я расскажу тебе все, что знаю про дом твоего отца, про его детство и вообще все, что смогу вспомнить и что ты должен знать. – И за те последние километры, что оставались до Парижа, Луиза с сыном сблизились так, как никогда ранее.
Через пять дней император со своими войсками одержал победу в кровопролитной битве на немецкой земле. В Париже хлопали пробки от шампанского, в городе воцарилось веселье, однако это были последние хорошие новости с фронта. Ситуация изменилась почти мгновенно. Французские солдаты были разбиты наголову и отброшены прежде, чем подоспели для подкрепления русские войска. В газетах стали поговаривать о грубых стратегических ошибках и плохой подготовке к сражению. Негодование против императора росло с каждым отступлением, каждым позорным разгромом. Народ был обозлен, и политические враги императора уже не скрывали своего отношения к нему. Луиза видела, как город меняется на глазах, в воздухе стоял столь хорошо знакомый запах революции. Императрица вместе со своим двором вернулась в Тюильри в качестве регентши и стала действовать решительно – объявила военное положение и сделала еще кое-какие шаги, чтобы сохранить династию.
Луиза получила срочное почтовое сообщение от Уилла, который требовал, чтобы они с Полем Мишелем незамедлительно вернулись в Англию, но она не могла этого сделать, даже если бы захотела. Катрин заболела. В первый день учебы Поля Мишеля Катрин стояла под проливным дождем возле соседнего полицейского участка, дожидаясь, когда вывесят последние списки убитых и раненых. Все и так было слишком мрачно, и ей хотелось избавить Луизу от шока, который она испытает, прочитав ужасные новости, набранные бездушной типографской краской. По счастью, Пьера в списках не оказалось, но проливной дождь и холодный ветер подломили и без того слабое здоровье Катрин, и она слегла в постель с лихорадкой.
Стефани тоже просматривала сводки, полученные императрицей, дрожа от ужаса, что может наткнуться на имя мужа. Она вместе с остальными фрейлинами была в Сен-Клу на банкете, устроенном накануне отъезда императора, но ничего не сказала Пьеру о своей встрече с Луизой. Стефани испугалась так же, как тогда, когда увидела, как Луиза с Уортом выходят из Тюильри, она думала, что Луиза вернулась в Париж, чтобы отобрать у нее Пьера. Как он узнал своего сына на детском празднике в честь наследного принца, было для Стефани загадкой. Когда он рассказал ей про встречу, она успокоилась и была благодарна за то, что он искал ребенка, а не его мать. Тогда-то Стефани поняла, что Пьер никогда не подвергнет ее унижению, никогда не бросит ее, ведь и он в таком случае подвергнется остракизму, а женщина с внебрачным сыном разделит его участь отверженного. Правда, Стефани тяжело переживала его бесконечные измены, но теперь у нее появилась и уверенность, которой она раньше не испытывала. Значит, надо проявить благородство и позволить ему видеться с сыном. Детей у нее никогда не будет. Она любит Пьера, знает, как хочет он иметь наследника. Стефани перестала ревновать к Луизе, уверив себя, что он просто привязан к матери своего ребенка.
У Луизы не было времени следить за нарастающими уличными волнениями, но порой до нее доносились обрывки «Марсельезы». Она день и ночь ухаживала за Катрин, опасаясь за ее жизнь. Луиза даже не переживала из-за оставленного в Лондоне магазина. Однажды на пороге дома неожиданно появился Поль Мишель со своим школьным сундучком, Луиза встревожилась, не понимая, почему сын приехал.
– Что случилось? Почему ты не в школе?
– Очень многих учеников забрали родители, поэтому школу на время закрыли, – ответил он, снимая пальто, и добавил, увидев ее по-прежнему изумленное лицо. – Мам, ты что, новость не слышала? Император сдался. Пруссаки захватили в плен и его, и все наши войска.
Она прижала ладонь к горлу.
– Не может быть! Война началась чуть больше месяца назад. Нас не могли победить!
– Но это правда. Говорят, что пруссаки теперь требуют безоговорочной капитуляции Франции.
– Нет! Нет! Где ты это слышал?
– Директор сказал. Надеюсь, мой отец в безопасности. Тете Катрин лучше?
– Нет, боюсь, что нет. Хорошо, что ты вернулся. Мне нужен помощник. Врач уже два дня не приходил, потому что госпитали битком забиты ранеными, которых привезли с фронта, но можно съездить к нему домой за лекарством дли Катрин. Вот ты за ним и съездишь. – Она назвала адрес и велела не задерживаться и постараться узнать побольше новостей.
Поль Мишель поехал к врачу, решив не говорить маме, что на улицах бушуют возбужденные толпы, которые орут, паникуют и срывают с ворот и зданий императорских орлов. Мальчик был в восторге от увиденного на улицах.
Он довольно долго добирался от квартиры врача, останавливаясь по пути посмотреть на стычки и драки, разгоревшиеся между различными группами людей, а потом подобрался к плотной толпе, собравшейся у «Отель де Билль», где в атмосфере полнейшей неразберихи формировалось временное правительство. Он приближался к дому с лекарством в кармане, когда до него, подобно раскату грома, долетел сумасшедший рев – это толпа ринулась к воротам Тюильри.
– Долой императрицу! Да здравствует Третья Республика! Да здравствует Франция!
Поль Мишель понял: Вторая Империя пала. Франция снова стала республикой. Мальчик вспомнил величественную женщину с прекрасным лицом и медно-золотистыми волосами, улыбнувшуюся ему на детском празднике. Он надеялся, что с ней не случится ничего плохого.
В Тюильри все отчетливо слышали гул приближающейся толпы, но Евгения отказывалась бежать. Стефани, трясясь от страха, ждала вместе с остальными в голубом салоне. Преданные советники императрицы за запертыми дверями умоляли ее бежать, пока не поздно. Перед этим они хотели отправить ее к наследному принцу и взять на себя командование, но это привело бы к гражданской войне, поэтому императрица отказалась. Она также приказала не делать ни единого выстрела, чтобы ради ее же блага угомонить толпу. Она оставалась непреклонной и говорила, что из-за нее они не должны проливать кровь.
– В таком случае вам надо немедленно бежать, – говорил ее старый друг граф Меттерних, – даже если вам нет дела до собственной безопасности. Даже вообразить страшно, какая участь постигнет ваших приближенных, когда во дворец ворвется толпа.
Императрица наконец-то поняла, что у нее действительно нет выбора. Она прошла в открывшиеся перед ней двери салона, чтобы попрощаться со своими фрейлинами. Солнце играло в ее роскошных тициановских волосах, в складках шелкового бежевого платья, которое сшил ей Уорт, и накинутой на плечи шали цвета ее любимых фиалок. Все плакали, многие хотели идти с ней, но она отказала всем, кроме мадам Лебретон, которая не была связана семейными узами. Стефани в панике бросилась к ее ногам и стала умолять взять ее с собой.
