Текст книги "Луиза Вернье"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
– Я позабочусь о том, чтобы его величество сегодня же ознакомился с вашей просьбой.
– Разве в этом есть необходимость? – сухо спросил Пьер, всерьез обеспокоенный. – То, что я – крестник императора, никогда официально не учитывалось в моей армейской службе. Зачем делать исключение в таком деле?
У полковника был весьма довольный вид.
– Из-за особого назначения. Считаю своим приятным долгом уведомить вас, капитан де Ган, что вы включены в список офицеров, отобранных для принятия командования эскадроном Са-Гард, который сейчас формируется.
В любое другое время Пьер пришел бы в восторг: Са-Гард – специально сформированные элитные кавалерийские войска, в обязанности которых входила личная охрана императора, а также несение караула и службы, что давало им как военное, так и социальное преимущество над всей остальной французской армией. Он знал, что по своим физическим данным соответствует всем требованиям – он крепкого сложения и высокого роста, но даже не надеялся на подобное повышение.
– Я вас поздравляю, – продолжал полковник. – Так что, как видите, император должен лично удовлетворить ваше прошение о помолвке.
Оставалось только надеяться на лучшее. Пьер ужасно злился на Катрин за то, что она так глупо медлила с переездом на другую квартиру. Он бы уже давно дал делу ход так, чтобы это прошение не попалось на глаза императору. Ему казалось, что Луиза уж слишком печется о Катрин. Ничего, когда они поженятся, он проследит за тем, чтобы она оставалась под их крышей ровно столько, сколько потребуют приличия.
Император с улыбкой взял со стола прошение Пьера, но, увидев имя невесты, впал в ярость.
– Об этой помолвке не может быть и речи. – Непроницаемое лицо императора подчеркивал грозный тон его голоса. – Это настолько неприемлемая партия, что даже не заслуживает дальнейшего обсуждения.
Официальный тон, каким это было сказано, достаточно свидетельствовал о настроении императора. Пьер стоял, выпрямившись, хотя челюсть у него слегка выдвинулась вперед.
– Я прошу разрешения оспорить этот пункт, сир. Я люблю эту женщину и ни на ком больше жениться не хочу.
Луи Наполеон не спеша взял со стола доклад, выбрав самое существенное.
– Не исключено, что родители этой молодой особы не были женаты. Она уже много лет живет под одной крышей с женщиной сомнительной репутации и с четырнадцати лет занимается шитьем. Аренду за квартиру, в которой она проживает, оплачивает некий капитан де Ган. – И он презрительно швырнул на стол его заявление. – И ты будешь отрицать, что она еще не стала твоей любовницей?
На это ему был дан упрямый ответ:
– Я хочу, чтобы она была официально объявлена моей невестой.
– Она что, брюхата? Поэтому ты хочешь поступить как честный человек и жениться на ней?
У Пьера засверкали глаза.
– Нет. Я хочу жениться, потому что люблю ее.
Луи Наполеон немного смягчился:
– Я нисколько не сомневаюсь, что ты любишь ее. Все мы когда-то любили женщин, которые для нас очень много значили, но которым мы не смогли бы оказать честь носить наше имя и привилегию рожать нам законных наследников. Подобный брак положит конец твоей военной карьере и твоей общественной жизни. – Он пристально посмотрел на молодого офицера. – Ты действительно готов не только расстаться с армией и со своим новым назначением в Са-Гард, но и наплевать на свои обязанности в час, когда наша страна находится на краю войны?
Пьер стиснул зубы так, что у него побелели скулы.
– Нет, сир, я только прошу позволения жениться. Моя преданность императору и Франции останется неизменной.
– Я в этом уверен. Если ты пойдешь в этом вопросе против моей воли, это будет равноценно измене.
– Сир! – воскликнул он в яростном протесте.
Луи Наполеон пожал плечами и поднялся с кресла.
– Согласен, это слишком сильное заявление, но как еще я могу расценивать подобное несоблюдение субординации? Этим браком ты унизишь себя, семью де Ганов и – самое главное – опорочишь связь со мной и со всем, что я представляю. Подобного нельзя допустить. Я запрещаю тебе жениться на этой женщине.
Исход короткой и жесткой стычки был ясен изначально. Его крестник стоял бледный и уничтоженный, непроизвольно сжимая рукоятку своей сабли.
– Не думай, что твоя маленькая гризетка не поймет твоего положения, – сказал Луи Наполеон мягко. – Поймет. И, осмелюсь сказать, гораздо лучше, чем ты сам. Без кольца эти женщины также сговорчивы, как и с ним. В конце концов, ты ведь уже приготовил для нее любовное гнездышко, и я буду последним, кто станет ссориться с тобой по поводу столь разумного шага. – Он надеялся, что его слова возымеют нужный эффект. Ему не хотелось, чтобы его крестник считал его бесчувственным. Наверное, надо было давно дать понять Пьеру, что ему уже нашли подходящую жену в лице Стефани Казиль. Если бы не желание самой Стефани, все было бы по-другому, но, по словам Евгении, девочка безумно влюблена в Пьера и готова выйти за него хоть завтра. – Расслабься, Пьер, – сказал Луи Наполеон. – Этот трудный узел надо развязать раз и навсегда. Я больше никогда не вернусь к этому вопросу, хотя сейчас мне и хотелось бы поговорить с тобой подробнее о браке. Поверь, я прекрасно понимаю чувства мужчины, не имеющего сына, когда на горизонте маячит война, но тебе не нужно далеко ходить, чтобы найти для этой цели молодую женщину, которая, как я знаю, сильно в тебя влюблена и к которой ты можешь испытывать привязанность.
Пьер посмотрел на него с каменным выражением лица.
– Я не понимаю, о чем вы, сир.
Луи Наполеон неторопливо ходил по кабинету, покручивая кончик уса.
– Я говорю о Стефани. Я с самого начала обязан был найти ей подходящего мужа, который обеспечил бы ей полноценное существование, во всех смыслах этого слова, поэтому ничего удивительного, что мой выбор давно остановился на тебе. – Он не стал говорить, что мадам де Ган тоже считает это хорошей партией, не зная, что Пьер догадался об этом с самого начала. – Я ни в коем случае на тебя не давлю, тем более сейчас, когда тебя снедают муки разочарования. Я просто хочу, чтобы тебе было известно о моем желании. Отпрыск благородного семейства может жениться только по расчету, чтобы обеспечить здоровье и благосостояние женщины, которая будет рожать ему детей, а со Стефани ты еще и обретешь радость любви.
– Возможно, императрице не понравится, если такая молодая фрейлина из ее свиты будет замужем, – не своим голосом сказал Пьер.
Его крестный уверенно улыбнулся, и нафабренные кончики его широченных усов поднялись кверху.
– Императрица будет вне себя от радости. Ты получишь наше с ней благословение.
Пьер нисколько не поколебался в своем решении. Что бы ни случилось, он не отпустит Луизу, даже если их союз не будет скреплен словами брачного обряда. Он любит ее. Она принадлежит ему. И он предпримет все возможное, чтобы она осталась с ним.
Через четыре дня после указа о формировании Са-Гард Франция и Британия объявили войну России. Все отпуска была автоматически аннулированы, было предписано находиться в состоянии боевой готовности тем полкам, которые еще не отправились в зону военных Действий. Это означало, что просьбы о помолвке, поданные офицерами, будут отложены в долгий ящик, и Пьер мог пока не рассказывать Луизе о решении Луи Наполеона. Она видела, как он подавлен, но неверно истолковала причину и пыталась приободрить его тем, что небольшая задержка в венчании не имеет большого значения, если они все равно будут вместе до конца жизни. Эти нежные уверения еще больше растравляли его душевную рану и пробуждали доходящую до отчаяния страсть и страх потерять ее.
Луиза старалась не показывать, что она живет в постоянном страхе из-за его предстоящего ухода на войну. Пока офицеры Са-Гард только привыкали к своим новым обязанностям, и Пьер, по очереди с другими, спал на пороге императорской спальни и неизменно сопровождал императора, куда бы тот ни отправлялся. А поскольку этому элитному эскадрону французской армии самой судьбой была уготована честь в первую очередь отличиться на этой войне, и Луиза, и Пьер, хоть и не говорили об этом, но оба прекрасно понимали, что уже скоро небесно-голубые мундиры Са-Гард выстроятся на поле битвы. Она не давала волю своим страхам, чтобы не испортить каждую проведенную с ним минуту, и с удвоенной готовностью отвечала на каждую его шутку радостным смехом, и с каждым их свиданием становилась ему все ближе и роднее.
Стефани подобной сдержанностью не отличалась. Как только она услышала, что часть эскадрона Са-Гард отправят на войну, она немедленно отправилась к императору. Он принял ее в кабинете императрицы, где любил сидеть, разговаривая с женой и куря сигары, к которым имел чрезмерное пристрастие. Оба радушно ее приняли, и Евгения предложила ей сесть перед ними на козетку. Поговорив немного на другие темы, она открыла им цель своего посещения.
– Я умоляю вас, сир, не отправляйте Пьера на войну, – стала она упрашивать своего крестного. – Я лучше сама поеду туда в качестве маркитантки, чем допущу, чтобы ему грозила какая-нибудь опасность.
Луи Наполеон улыбнулся.
– Как бы ты ни была очаровательна в униформе этих женщин, выхаживая раненых солдат и доставляя на фронт провизию, боюсь, что выполнить твою просьбу невозможно. Больше ни слова. Пьер не поблагодарил бы тебя за это.
Ее зрачки расширились от страха.
– Но он же – ваш крестник. Его могут убить или ранить.
Луи Наполеон был непреклонен.
– Кроме того, он – солдат. Пусть проявит свой героизм.
Вскинув руки в отчаянной мольбе, Стефани обратилась к Евгении:
– Мадам! Я вас умоляю.
Лицо Евгении было сурово.
– Будь он мой собственный сын и пожелай сражаться за Францию, я бы перевернула небо и землю, только чтобы помочь ему в этом.
Стефани медленно опустила руки на колени, сцепила пальцы и сидела, покачивая головой, стараясь прийти в себя.
– Если он умрет, я умру тоже, – хрипло прошептала она.
После ее ухода Евгения спросила мужа:
– Разве имя Пьера в списках?
Луи Наполеон кивнул, доставая очередную сигару из золотой коробки, которая стояла подле него на столе.
– Я случайно узнал, что он уже давно рвется в бой. К тому же ему не повредит уехать на время из Парижа. У праздных молодых людей сверхъестественный дар усложнять себе жизнь. Пусть немного повоюет с русскими, это поможет ему определить истинные ценности жизни.
Вслед за мартом пришел апрель, холодный и необыкновенно насыщенный. Каждый новый день Луиза принимала как подарок, как возможность снова увидеться с Пьером. Он же старался заполнить их время так, чтобы ни у него, ни у нее не было ни одной свободной минуты серьезно поговорить или задуматься о будущем. У них были ложи в «Гранд-опера» и «Опера-Комик», они ходили во все театры, от «Комеди Франсез» до «Буфф-Паризьен», танцевали ночи напролет в кафе «Англез» и заказывали себе поздний ужин, состоящий из самых необычных и экзотических блюд, в прославленном «Вефуре» или экзотическом «Мезон Доре». Его негодование пылало столь же яростно, как и его страсть к ней. Ее прекрасное лицо и фигура повсюду приковывали к себе взгляды, и он еще никогда так не гордился ею.
Вовлеченная в этот бесконечный круговорот наслаждений, Луиза напрягала фантазию, чтобы хоть как-то разнообразить свой скудный гардероб; ей повезло, когда Уорт отдал ей черную шелковую сетчатую накидку и юбку, отвергнутые покупательницей, которой не понравилась их отделка. Уорту надоели одни и те же украшения, и он создал переливающуюся одежду, расшитую черными агатами. К сожалению, женщинам, привыкшим к перьям и лентам, это казалось чересчур эксцентричным, но Луиза была в восторге. Когда они с Пьером танцевали, агаты сверкали на разлетающейся материи, как поток черных бриллиантов, создавая тот самый эффект, которого добивался Уорт. Для дневных свиданий она часто меняла отделку на своих шляпках. На день рождения Пьер пришел в их квартиру со шляпной картонкой в красно-белую полоску, на которой значилось имя мадам Виро, личной шляпницы императрицы. Внутри Луиза обнаружила самую последнюю модную новинку – шляпу с широкими элегантными полями из шелка светло-кораллового оттенка, отороченную вьющимися кремовыми перьями, с развевающимися фиолетовыми лентами. Издав восхищенный крик, она тут же ее надела, разбросав во все стороны папиросную бумагу, а Пьер стоял и широко улыбался, радуясь ее восторгу. Она радостно кружилась перед зеркалом, склоняя голову то так, то эдак, чтобы рассмотреть шляпу под всеми углами, и, наконец, бросилась его целовать. Ей казалось порой, что это время останется самым счастливым в ее жизни, время, озаренное огнями ночного Парижа и светом свечей, блеском агатов и брызгами шампанского, время, насыщенное ароматом духов, которые он дарил ей в хрустальных флаконах, время страсти и нежности и самых сладостных слов любви, какие только может услышать женщина.
Однажды вечером Пьер пришел без предупреждения. Зная, что дежурства отменяют редко, она ощутила болезненный укол в сердце. Одного взгляда на его лицо было вполне достаточно, чтобы ее страхи подтвердились.
– У меня важные новости, – серьезно сказал он.
Луиза стояла неподвижно, прижав руки к сердцу. Когда он снова попытался что-то сказать, она затрясла головой и помогла ему снять шинель. Потом взяла его за руку и повела в комнату. Она осторожно подтолкнула его к стулу и опустилась на пол у его ног, на шелковые складки своей раскрывшейся юбки.
– Теперь я готова.
Пьер нежно провел по ее щеке костяшками пальцев.
– Завтра я уезжаю на фронт. Это – наша последняя встреча перед долгой разлукой.
Она зажмурилась, ощутив весь ужас сказанного. Этого она и страшилась, но все равно надеялась, что, когда эта минута настанет, она найдет хоть какое-то утешение и поддержку в том, что будет уже его женой. Время пролетело слишком быстро.
– Когда ты узнал? – спросила она дрожащим голосом.
– Приказ пришел сегодня утром.
– Сколько у нас времени?
– Очень мало. Максимум два часа.
Луиза опустила голову, пытаясь перебороть отчаяние. Она не должна испортить оставшееся у них время бессмысленными слезами.
– Я благодарна за каждый дарованный нам миг.
– Нам нужно многое обсудить. Если со мной что-нибудь случится…
Она стремительно вскинула голову, широко раскрыв глаза.
– Не говори так!
Пьер улыбнулся:
– Я скажу по-другому. Никто не знает, сколько продлится эта война. Мой банкир получил инструкции удовлетворить любую твою просьбу. В случае моей смерти ты будешь обеспечена до конца своих дней.
У Луизы вырвалось рыдание, и она зарылась лицом в его колени. Он гладил ее по волосам, потом встал со стула и поднял ее с пола. Придерживая любимую одной рукой, он полез и карман жилета и достал крошечную бархатную коробочку. Она со щелчком открылась, и внутри, на малиновом атласе, Луиза увидела золотое обручальное кольцо и усыпанный бриллиантами перстень. Он купил это для того дня, который так и не настал. Она произнесла еле слышным сдавленным шепотом:
– Я буду носить перстень, пока ты снова не вернешься домой.
– Пожалуйста, надень их сейчас для меня. Позволь мне надеть их тебе на палец. Я хочу запомнить их на твоем пальце. Хочу знать, что ты принадлежишь только мне.
Она не могла ему отказать. Они встали лицом друг к другу в свете лампы, и по комнате протянулись их длинные тени. Пьер надел Луизе на палец золотое кольцо с таким обожанием, что женщина ощутила, как растворяется в нем всем своим существом.
– Я люблю тебя, моя дорогая Луиза. Единственная моя навсегда.
Он нежно поцеловал ее, и они с любовью прижались друг к другу, слившись в долгом поцелуе. Потом они улеглись на ее узкую кровать и снова целовались, уже не сдерживая яростного желания. Он еще никогда не был так чуток, близость расставания добавила их страсти жару и остроты, и эти сумасшедшие смелые ласки еще долго преследовали его на войне бесконечными ночами.
Пьер накинул шинель, и они попрощались в последний раз. Он снова крепко прижал ее к себе и поцеловал с такой жадностью, как будто надеялся этим последним поцелуем утолить голод, который будет мучить его на войне. Сделав сверхчеловеческое усилие, он вышел, а она выбежала за ним на лестничную площадку, схватив лампу. Он оглянулся в последнюю секунду из темного колодца прихожей, потом вышел на улицу и снова обернулся через плечо, глядя, как она стоит, залитая светом лампы, и чувствуя, как этот образ наполняет все его сердце. Он не знал, увидятся ли они вновь.
Луиза медленно вернулась к себе в комнату. Закрыв дверь, она прислонилась к ней и постояла так несколько минут. Потом села и сняла перстень, чтобы снять золотое кольцо – его она будет носить на цепочке на шее до тех пор, пока Пьер не вернется домой. Она снова надела перстень на палец, и бриллианты засверкали при свете лампы. Она будет носить его как талисман, охраняющий любимого от всех опасностей сражения.
Луиза не видела, как он уезжал из Парижа. Она рассчитывала отпроситься у Уорта, чтобы проводить Пьера, но дел в магазине было очень много, в ателье ее ждали клиентки. Когда стрелки часов доползли до двенадцати, ее охватило чувство непреодолимого одиночества. Она знала, что эшелон увозит его от Парижа все дальше и дальше. На войну. Под русские пушки. На крымский фронт.
12
Порой Луизе казалось, что Париж позабыл о том, что идет кровопролитная война. Ничто не умаляло его веселости, его растущей роскоши и пышных придворных приемов. Кринолины становились все шире, количество рюшей и оборок удваивалось и утраивалось, не отставая от возобладавшего надо всем легкомыслия. Казалось, весь город превратился в одну яркую светящуюся карусель, которая все быстрее и быстрее набирала бешеные обороты, заданные гедонистическими настроениями парижан и тех, кто стекался в Париж.
Прошло уже больше года, как Пьер уехал в Крым, а боевым действиям по-прежнему не предвиделось конца. Вместо Парижа с его смехом, песнями и льющимся рекой вином, французские солдаты были вынуждены в своем легком обмундировании переносить все тяготы суровой русской зимы. Луиза регулярно писала Пьеру. Он получил ранение в сражении при Инкермане, но недостаточно серьезное, и его не отправили домой. Хотя Пьер уверял Луизу, что уже полностью понравился, она чувствовала по его письмам, что он не в состоянии справиться со своим угнетенным состоянием духа.
«Теперь я понимаю, на что было похоже отступление Бонапарта из Москвы, – писал он, когда стояли особенно сильные морозы, – но, слава богу, причины нынешних поражений кроются не в этом. Иногда я с трудом верю, что видел что-то, кроме этой войны. Неужели я когда-то жил в Париже? Неужели вдыхал аромат цветов на Елисейских Полях? Или все это был сон, предшествовавший страшной реальности пробуждения? Но потом я вспоминаю тебя, нашу любовь, и рассудок возвращается ко мне вместе с душевной болью».
Луизе ужасно хотелось увидеться с ним, она отчаянно скучала по нему. Слава богу, в магазине Уорт не давал ей ни минуты передышки, перегружал работой, как никогда ранее.
Но не только Луиза сбивалась с ног. Уорт с Мари работали наравне со всеми, если не больше. Утром они всегда приходили в магазин первыми, несмотря на то что жили неблизко. Мари по-прежнему вставала очень рано, чтобы одеться как можно элегантнее и красиво уложить волосы, и уже в половине девятого была в ателье, почти никогда не имея возможности присесть вплоть до закрытия магазина. Многие платья Уорта демонстрировались теперь на стоявших в ателье манекенах, но ей все равно по многу раз на дню приходилось переодеваться в наряды для показа, и Луиза часто помогала ей, если не была занята чем-то другим. Мари с мужем, как правило, уходили с работы последними, потому что всегда находилось еще какое-нибудь неотложное дело. Сознавали это работодатели Уорта или нет, но он стал сердцем их торговли. Уорт знал все товары, поступавшие и распродававшиеся, и держал в своих умелых руках все бразды правления. Его известность распространилась не только в Париже, но и в коммерческих кругах других регионов Франции, где его справедливо называли проницательным и перспективным дельцом. Луиза с интересом наблюдала за тем, какие крупные масштабы приняло производство отделочного агата – и все это благодаря ему! Те клиентки, которые когда-то презрительно отвергали агат, теперь просили отделывать им свои платья. Но Уорт уже изобретал что-то другое, сейчас он просил позументщиков изготовлять ему специальную бахрому, заказывал особым образом переплетенные ленты для окантовки и сотни метров канта с золотой нитью, благодаря чему оборки на платьях смотрелись так, будто их обмакнули в жидкое золото. Изобретательность Уорта была безгранична.
Луизу всегда глубоко возмущал тот факт, что все почести за сделанное Уортом, достаются его хозяевам. «Мезон Гажелен» продолжал завоевывать репутацию своими элегантными нарядами и передовыми идеями, которые ни разу не зародились в стенах кабинета его владельцев. Луизе хотелось иметь много денег, чтобы предложить Уорту открыть совместное предприятие, ателье в хорошем районе. Иногда неожиданная, и довольно весомая, помощь в финансовых делах поступала от клиенток. Они, правда, сами об этом не догадывались, когда переговаривались в примерочных со своими родственницами или подругами, но Луиза внимательно слушала их разговоры о подъемах и падениях курсов валют в коммерции и промышленности, все запоминала. Однажды некая приятная и дружелюбная дама обронила, что у ее мужа есть своя доля в концессии, выделенной на строительство канала в Суэце, по ее словам, замысел был грандиозный. Луиза, набравшись мужества, спросила, насколько перспективны будут вложения в это предприятие, когда компания будет организована. Дама, удивленная и заинтригованная подобной осведомленностью Луизы, уверила ее, что вложения должны окупиться. На следующей примерке дама подсказала Луизе, куда можно вложить деньги на данный момент, совет показался Луизе весьма разумным. Порой ей казалось, что она похожа на белку, припасающую орешки на зиму.
Пьер никогда не интересовался ее планами. Она знала, что он не одобряет ее желания заниматься пошивом одежды, хотя успешная жена нисколько не повредила бы ему в глазах света. Луиза мечтала достичь всего сама, ей хотелось утвердиться в этом мире, чтобы исправить то, что она не знала своего отца и почти ничего не знала о своем происхождении.
О жизни своей матери, лионской ткачихи, Луиза поведала Уорту еще в первые дни их знакомства, рассказала, как в течение веков развивалось их дивное мастерство, стоявшее теперь на грани вымирания. Вероятно, Уорт вспомнил эти рассказы и неожиданно проявил интерес к обедневшей лионской промышленности. Хотя, возможно, эта мысль появилась у него, когда он рассматривал костюмы на портретах в Лувре, одежду какого-нибудь персонажа прошлого, гордо щеголявшего в костюме из лионского шелка, рисунок которого напоминал те же «глаза и уши», какие он давно увидел у себя на родине.
Уорт заказал несколько полотнищ с традиционным рисунком, который уже больше ста лет не появлялся в витринах магазинов. Довольный результатом, он съездил в Лион. Ему казалось святотатством, что лионские ткачихи, некогда славившиеся тем, что ткали шелк для французских королей и королев, сидят без работы, почти не получают заказов на самые дивные материи, какие когда-либо производились. И он заказал несколько рулонов, стал шить из них платья, которые намеревался выставить на стенде Гажелена и Обиге на большой Универсальной выставке, которая должна была состояться этим летом в Париже, где посетители со всего мира смогут насладиться видом его узоров на лионском шелке.
В числе присланных из Лиона особых заказов оказался белоснежный шелк, чистый как первый снег, из которого должны были сшить нижнюю юбку под платье, которое было окутано некой таинственностью. Фасон заказала одна из молодых фрейлин императрицы, но не для себя, а для другой дамы, у которой не нашлось времени, чтобы прийти самой. Платье должно было быть простым, легким и изящным, вроде того, в какое наряжалась Мария Антуанетта, когда изображала молочницу с золотыми ведрами в Малом Трианоне. Луиза не знала, сказали ли Уорту имя этой дамы, но думала, что сказали. Но догадаться было нетрудно, хотя, пока Луиза проверяла и складывала дорогую материю, предназначенную для платья, которое будут шить личные портные этой дамы, никто ни словом, ни жестом не выдал, что знает о том, что платье предназначено для императрицы. Луиза сожалела, что подобная секретность не позволит Уорту получить публичного признания в Тюильри, что было бы равноценно получению императорского покровительства, которым не так-то просто заручиться, выполнив один-единственный заказ.
Это Стефани подала идею, чтобы фасон для платья разработал «Мезон Гажелен». Император поручил художнику Винтерхалтеру написать Евгению в окружении ее любимых фрейлин, и они до бесконечности раздумывали над тем, какое платье должно быть на ней надето, но ни одна идея, предложенная ей ее личными портнихами, ее не удовлетворила. Наконец Стефани, вспомнив изысканную простоту платья, в котором она видела мадам Уорт, предложила обратиться за помощью в «Мезон Гажелен». Евгения состроила гримасу при мысли о том, чтобы позволить какому-то магазину посягнуть на ее высокие требования, но, после того как ее окончательно разочаровала очередная партия эскизов, согласилась с предложением Стефани. Та объяснила Уорту все необходимые требования. Она очень удивилась, когда вместо целого вороха эскизов, выполненных профессиональным художником, Уорт вручили ей один-единственный.
– И это все, мсье Уорт? – холодно спросила она.
– Этот эскиз воплощает в себе все перечисленные требования, – вежливо ответил он.
«Какое несносное самомнение!» – подумала Стефани. Она нисколько не сомневалась, что Евгения будет не менее ее раздосадована, но ошиблась. Евгения была благодарна за то, что ей не пришлось просматривать кипу разнообразных рисунков, и объявила, что это именно то, что ей нужно. Этот сказочный наряд с оборками и складками из белого тюля поверх шелка, прошитый лентами бледно-сиреневого цвета, вызывал в воображении летний день. Его нужно было надевать, украсив волосы у висков букетиками настоящих фиалок. Неудивительно, что Винтерхалтер решил написать императрицу протягивающей такой же букетик крошечных цветов одной из своих фрейлин. И Стефани вновь оценила проницательность Уорта. Все знают, что фиалки – любимые цветы императрицы, она любит все оттенки их цвета, которые Уорт воплотил с таким изяществом в этом воздушном платье. Стефани решила, что, как только сможет, отправится к мсье Уорту. Ей нужна была достаточно добротная и вместе с тем элегантная одежда, которая годилась бы для дальней дороги. Она еще никому не говорила, что хочет поехать к Пьеру в Крым.
Стефани часто писала Пьеру письма, сообщая новости о его знакомых, последние сплетни, которые могли бы показаться ему любопытными, подробно перечисляла всякие забавные происшествия. Судя по его ответам, хотя и нерегулярным, он ценил ее внимание, но в его письмах были только самые искренние уверения в преданности. Она полагала, что мужчина, которому грозит опасность погибнуть на войне или стать инвалидом, не будет связывать молодую женщину обещаниями, ведь они могут привести только к разочарованию и сердечным мукам.
Мысль поехать к нему созрела у нее уже давно. Ей казалось страшной несправедливостью, что только женам нескольких очень высокопоставленных офицеров разрешили навестить своих мужей, а потом ей на глаза попалась заметка в газете. Некий англичанин, мистер Томас Кук, возглавил поездку в Крым, и они со спутниками, находясь в горах, имели возможность воочию наблюдать очередную баталию, развернувшуюся внизу. Если ничего не выйдет, она воспользуется услугами этого мистера. Стефани все-таки надеялась, что ее крестный отец разрешит ей поехать в Крым. Она была уверена, что он с радостью выдаст ее замуж за Пьера. Она знала, что всю жизнь будет любить только его.
К концу июня стало известно, что Евгения ждет ребенка. После двух выкидышей ей требовалось соблюдать удвоенную осторожность, она нуждалась в особом уходе, поэтому все ее фрейлины, в том числе и Стефани, помогали ей переживать этот сложный период. Придворные шепотом передавали сплетни о том, где и как произошло зачатие. Это случилось через некоторое время после возвращения императорской четы из Англии, куда они ездили с официальным визитом, и где, как было известно, они счастливо провели время и завязали подлинно дружеские отношения с королевой Викторией и принцем Альбертом. Видимо, Евгения еще долго переживала свою радость, осознав, что муж ее по-прежнему любит, несмотря на все свои измены, и ненадолго поверила, что он исправился.
В августе британская правительница и ее супруг нанесли ответный визит, приехав в Париж. Визит имел огромный успех. Все улицы и бульвары Парижа были завешаны гирляндами в честь королевы Виктории и принца Альберта, все радостно их приветствовали. Уорт с Мари, питавшие сильнейший интерес к подобным событиям, нашли хороший наблюдательный пост, откуда видели, как чета вышла из поезда. По дороге домой Уорт вспоминал, как отвратительно была одета королева.
– Мало того что она нацепила эту соломенную шляпку, которая ей вовсе не идет, и несла этот ядовито-зеленый зонтик, – восклицал он на ходу, – так еще на этой безобразно громадной сумке у нее был вышит пудель! Пудель!
– Но ты же слышал, как она с гордостью сказала кому-то, что этого пуделя вышила ее дочь, – мягко вставила Мари. – По-моему, это так трогательно.
Уорт громко застонал. У него были свои представления о том, как должна быть одета первая леди великой нации. И вышитые пудели совершенно исключались.
На стенде «Мезон Гажелен» на Универсальной выставке, которую несколько раз посетила императорская чета, была представлена придворная накидка, создавая которую Уорт ориентировался на королев, императриц и принцесс. Из старинного белого муара, с роскошной вышивкой золотом, она должна была изящно ниспадать с плеч. Судя по количеству пришедших после этого писем с гербами, можно было не сомневаться, что он надолго установил на нее моду среди особ королевской крови. Мсье Гажелен и Обиге получили первую премию. Уорта даже не пригласили на вручение награды, а его работодатели, купаясь в лучах его славы, приняли все почести из рук самого императора.
Когда лето закончилось, а вместе с ним улеглась вся лихорадочная деятельность, Стефани смогла немного расслабиться и воспользовалась свободным временем, чтобы подготовить все необходимое для поездки в Крым. Она твердо решила, что ничто не воспрепятствует ей навестить любимого человека.
