Текст книги "Золотой тюльпан. Книга 1"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– Да, конечно, Сибилла может вернуться к тебе в комнату.
Сибилла была очень довольна. Она была младшей и ложилась спать раньше Франчески на целый час. Алетту же ей не придется так долго ждать. Девочки спали на большой кровати с пологом, и к огромной радости Сибиллы Алетта брала ее за руку и засыпала, чего раньше никогда не было.
– Алетта! – прошептала Сибилла.
– Что? – голос Алетты заглушала мягкая пуховая подушка.
– Мы будем держаться за руки во сне, это все равно что прыгать вместе на поляне или идти по улице, или кататься на коньках.
– Наверное, так. А теперь замолчи, я очень устала. – Алетта уткнулась в подушку. Она не сказала, что ей обязательно нужно держать сестру за руку. Алетту неожиданно вырвали из детства против ее воли, и она чувствовала себя очень неуютно и одиноко в мире взрослых, куда попала гораздо раньше положенного времени. Пальчики Сибиллы были ниточкой, связывавшей Алетту с радостными и беззаботными днями детства, которым уже не суждено вернуться.
Неожиданно Анна стала замечать, что беременность протекает не так, как надо. В тот день она проснулась раньше обычного и вдруг почувствовала, что ребенок совсем не шевелится. Было еще темно, но из-за отодвинутого полога кровати были, видны тлеющий угольки в камине, слабо освещавшие комнату. Хендрик крепко спал, обняв жену. Анна некоторое время лежала неподвижно, стараясь успокоиться. Она пыталась убедить себя, что ребенок не может постоянно шевелиться. И все же инстинктивно Анна чувствовала, что произошло что-то непоправимое. Она снова вспомнила, как споткнулась на лестнице. Занятая мыслями об Алетте, Анна слишком легко поверила, что не причинила вреда своему малышу. А может быть, все было гораздо серьезнее? Боже мой! Только не это!
Анна осторожно сняла руку Хендрика, который что-то побормотал во сне, но так и не проснулся. Затем она погладила руками округлившийся живот в надежде, что ее страшная догадка не подтвердится и ребенок подаст хоть какой-нибудь признак жизни, даст ей знак, что его крошечное сердечко продолжает биться вместе с сердцем матери. В течение нескольких минут, которые показались вечностью, ничего не произошло. Анна задрожала от недоброго предчувствия, но затем едва не вскрикнула от радости, почувствовав слабое шевеление. Из глаз хлынули слезы облегчения, и Анна улыбнулась своим глупым страхам. Она вдруг почувствовала такую близость со своим не родившимся сыном, как будто уже держала его на руках. Это особое чувство испытывает каждая мать в первые дни после рождения ребенка.
Внезапно тело Анны пронзила дикая боль. Она страшно закричала и села на кровати, а потом без сил упала на подушки. Разбуженный криком, вскочил Хендрик. Анна кричала, не переставая, ее крик отозвался во всем доме эхом хлопающих дверей и топотом ног. Первой прибежала Франческа, на девочке не было лица. Через открытую дверь она увидела торопливо одевавшегося отца, который никак не мог попасть рукой в рукав куртки.
– Останься с матерью и не пускай сюда младших! Сейчас сюда придет Мария, а я бегу за доктором!
Хендрик быстро выбежал из дома и стал стучать в дверь соседнего дома. Окно на верхнем этаже открылось, и показалось заспанное лицо соседа.
– Моя Анна! У нее раньше времени начались роды! Попросил свою жену побыть с ней, только скорее! – крикнул Хендрик и побежал по улице.
Анна не чувствовала ничего, кроме боли. Вокруг нее мелькали какие-то лица, слышался тихий шепот и хруст накрахмаленных передников. Во время всех предыдущих родов рядом с ней была только повивальная бабка и несколько соседок. Все знали, что рожать детей – это обычное для женщины дело, но сейчас от Анны ни на шаг не отходил врач. Его лицо как-то странно плавало в тумане, а ледяные руки обжигали измученное лихорадкой тело. Анна не могла понять слов врача, а тем более на них ответить. Душераздирающий крик заполнил все ее существо, она знала только одно: вместе с маленьким сынишкой они сейчас ведут борьбу за свою жизнь.
Когда, наконец, боль утихла, Анну охватило убаюкивающее спокойствие. Не было криков новорожденного, и она уже знала, что ее столь горячо любимое и долгожданное дитя проиграло битву за свою крохотную жизнь. И все же связь между ними не оборвалась.
– Моя любимая, – раздался изменившийся от горя голос Хендрика.
Анна открыла глаза. Муж сидел рядом с ней на краю кровати и держал за руку. На его лице было такое отчаяние, что Анне хотелось обнять его и утешить, но руки ее не слушались. Больше в комнате никого не было. Анна лежала в свежей ночной рубашке на чистых накрахмаленных простынях. Она посмотрела в угол, где раньше стояла детская кроватка. Там было пусто.
– Анна…
– Я все знаю, – тихо прошептала Анна, – наш сын ждет меня.
Хендрику пришлось наклониться совсем близко, чтобы услышать ее слова.
– Нет! – закричал он в отчаянии. – Не покидай меня! Я не смогу жить без тебя! – Он с болью смотрел на родное лицо, такое бледное от страшной потери крови, а затем прижал руку жены к губам. Слезы градом катились из его покрасневших от горя и бессонницы глаз.
Анна собрала все силы и прошептала:
– Душой я всегда буду рядом с тобой, мой любимый. Постарайся не забывать об этом.
– Ты ведь все для меня, Анна. Ты – моя любовь, весь мой мир и моя душа!
– И я люблю тебя так же, и всегда буду любить.
Ей не хотелось покидать Хендрика, но сил на борьбу больше не осталось, и сейчас Анну охватило удивительное чувство полного умиротворения. Жаль, что нельзя объяснить это Хендрику. Ведь смерть – это всего лишь дверь в иной мир. Анна закрыла глаза. Нет, она еще не может уйти.
– А где девочки?
– Я их позову.
Хендрик поднялся и открыл дверь. Девочки стояли, прижавшись друг к другу, рядом с ними были Мария и Грета. Франческа обняла сестер, Алетта уткнулась ей в плечо, а с другой стороны прильнула Сибилла.
– Улыбнитесь для мамы! – настойчиво сказала сестрам Франческа. – Сейчас ей нужно именно это.
Девочки вымученно улыбнулись и подошли поцеловать мать.
– Милые мои, – нежно прошептала Анна.
Мария и Грета стояли рядом с кроватью, они видели, что Анна доживает последние минуты, и не сможет с ними попрощаться. Девочки держали мать за руку, а Хендрик присел на край кровати и приподнял жену. Голова умирающей покоилась на его плече. Вдруг Анна чуть слышно захрипела, и через секунду ее не стало.
После смерти матери жизнь Франчески в корне изменилась. Девочке было только тринадцать лет, но беззаботное детство для нее навсегда закончилось. Франческа поняла это на следующий день после похорон, когда спустилась к завтраку и не обнаружила своего прибора на привычном месте. Теперь ее место было в конце стола, там, где всегда сидела Анна. Франческа неуверенно взглянула на Хендрика, который стоял с изможденным лицом и налитыми кровью глазами. По ночам он в одиночестве пытался залить свое горе вином. Хендрик поднял руку и указал Франческе на место матери.
Все остальные молча наблюдали, как Франческа подошла к месту Анны и стала за ее стулом. Девочке казалось, что ее сердце разорвется от горя, хотя в душе она понимала, что заставило отца принять такое решение. Хендрику было невыносимо смотреть на пустой стул жены. Кроме того, теперь Франческа стала хозяйкой дома, и все должны были это признать. Теперь она будет давать указания Марии и Грете, а сестры будут обязаны ее слушаться.
Хендрик прочел молитву и сел за стол. Со дня смерти Анны за столом царило неловкое молчание. Веселые семейные беседы ушли в прошлое, теперь обращались друг к другу только за тем, чтобы передать что-то с другого конца стола, или Мария делала какое-нибудь замечание по поводу погоды. Хендрик весь ушел в свое горе и не поднимал головы. Он молча съедал все подряд, что ему клали на тарелку, хотя раньше любил вкусно поесть. Домашние старались его ничем не беспокоить.
Франческа сразу же почувствовала, что ее новое положение в доме расстроило всех сидящих за столом, включая и самого Хендрика, хотя эта мысль пришла в голову именно ему. Наступило тягостное молчание, Франческа вся напряглась и ждала, что сейчас кто-нибудь разрыдается. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться первой. До сих пор это ей удавалось, и она по ночам плакала в одиночку у себя в комнате, а наутро старалась утешить сестер и Марию.
Первой не выдержала Грета. Она закрыла лицо передником и выбежала из кухни. Хендрик сидел с опущенной головой. У Сибиллы началась истерика, она схватила чашку с молоком и ударила ею о блюдце.
– Хватит! Я больше не хочу, чтобы мама была мертвой!
Это был крик отчаяния, прорвавшийся после нескольких дней оцепенения, когда девочка все еще надеялась, что все случившееся – только дурной сон. И вот теперь Сибилла почувствовала всю горечь и безвозвратность потери. Франческа подбежала к сестре, но Сибилла схватила корзинку с хлебом и швырнула ее на пол. Она пыталась привлечь внимание отца. Вместо того, чтобы рассердиться, Хендрик молча отодвинул стул и вышел из кухни. Это была первая сцена, устроенная Сибиллой, за которой последовало множество других. Из-за любого пустяка она стала бросаться на пол и бить ногами, как маленький ребенок. Нравоучения Марии больше не действовали, и старая няня была вынуждена прибегать к помощи Франчески. Алетта, которая была больше всех привязана к матери, всю свою любовь перенесла на Франческу. Они часами могли сидеть рядышком и беседовать о матери, вспоминая разные забавные мелочи, которые делали ее образ по-прежнему живым. Потом девочки стали доверять друг другу свои надежды и мечты.
Сестры часто заходили в мастерскую и подолгу смотрели на большой портрет Анны. Некоторое время в мастерской никто не работал, картина Хендрика на мифический сюжет осталась незавершенной на мольберте, как это было в день смерти Анны. Сестры стояли рядышком перед портретом, с которого на них смотрели сияющие глаза Анны. Ее лицо светилось улыбкой, по плечам струились золотистые локоны, а из-под широких юбок выглядывала розовая атласная туфелька. На портрете мать была как живая.
– Давай поставим мольберты и будем работать в этом углу, а мама будет на нас смотреть, – предложила Франческа.
Алетта радостно согласилась. Никто в жизни не вдохновлял сестер так, как Анна, и сейчас они с готовностью вновь принялись за работу, зная, что именно этого хотела бы мать.
В круг новых обязанностей Франчески входило ведение счетов. Она была прекрасно обучена вести хозяйство, и это не доставляло ей труда. Когда Франческе случалось спросить совета у Хендрика, он всегда отвечал одно и то же:
– Делай так, как сделала бы твоя мать.
Все шло хорошо, но когда настало время оплаты счетов, а в доме осталось всего несколько стиверов, Франческа решила, что пришла пора заставить Хендрика работать. Шесть недель он просидел, запершись в гостиной, где в одиночестве пил целыми днями. Иногда Хендрик уходил в какой-нибудь кабак. Франческа отважилась обсудить дела с Виллемом де Хартогом, торговцем, покупавшим у отца картины для продажи. Она отправилась к нему, прихватив папку с офортами Хендрика.
Чтобы пройти к дому де Хартога, нужно было пересечь площадь Дам, которая находилась в самом сердце города, состоящего из мостов и каналов и напоминающего по форме веер. Анна любила покупать здесь овощи и рыбу, потому что тут они всегда были свежими. Как обычно, на площади царило оживление. Франческа прошла мимо городской ратуши, украшенной пилястрами и карнизами, с фигурами морских божеств на фронтоне. Сама площадь и ведущие к ней улицы были запружены толпами народа, повозками, ручными тележками и экипажами. Франческа остановилась, чтобы посмотреть на странствующих гимнастов в ярких костюмах, выступавших под звуки флейты и барабана.
Наконец Франческа подошла к дому де Хартога. Ей открыла служанка и провела в зал, на стенах которого висело множество картин. Виллем де Хартог сразу же вышел к Франческе. Этот был высокий, седоволосый, худощавый человек с гордой осанкой. Он приходил на похороны Анны, и с тех пор Франческа его не видела. Де Хартог поприветствовал ее, поцеловав руку, а затем и щеку.
– Как я рад видеть тебя, Франческа! Как поживает отец? Ты справляешься с домашними делами?
Он провел девочку в другую комнату, где было также много картин и других предметов искусства. Они уселись друг против друга за узеньким столом, на который Франческа положила папку с офортами. Когда де Хартог спросил о Янетье, Франческа рассказала, что ее потрясла смерть сестры. Она с удовольствием беседовала с де Хартогом, он знал девочку с детства и был близким другом Хендрика. Он недавно женился в третий раз, хотя его дети давно выросли и имели свои семьи. Им не нужна была мать, а именно по этой причине многие вдовцы спешили вновь вступить в брак, выдержав необходимое время траура. Франческа подумала, что ее отец никогда не пойдет на такой шаг.
– Вы сами видите, – сказала Франческа после того, как они обсудили все домашние дела, – что отец должен работать в мастерской. Я заставлю его сделать это, даже если придется пойти на крайние меры. И не только потому, что нам не хватает денег. Именно сейчас ему необходимо работать очень много. Конечно, мы никогда не оправимся от потери мамы… – голос девочки дрогнул, но она собралась с силами и продолжила. – Но я знаю, маме бы очень хотелось, чтобы в доме все шло своим чередом, как если бы она была жива… А она всегда с нами, когда мы смотрим на ее чудесный портрет в мастерской.
– Согласен. Ты хочешь, чтобы я поговорил с Хендриком?
Франческа отрицательно покачала головой.
– Вы очень добры, но ведь вы знаете, какой отец вспыльчивый и обидчивый, а мне совсем не хочется, чтобы он с вами поссорился после стольких лет дружбы.
Виллем улыбнулся.
– Ну, я думаю, что смогу пережить все капризы Хендрика, но если ты хочешь, то поговори с отцом сама. Только смотри, если тебе не удастся его убедить, сразу же сообщи мне.
Франческа поблагодарила Виллема де Хартога и открыла папку с офортами. Она собрала их по всем ящикам в мастерской и надеялась, что де Хартог сможет их продать. Он просмотрел работы Хендрика, на которых были изображены виды Амстердама. Однако на нескольких офортах были сельские пейзажи с лодками и баржами, плывущими по каналам мимо ветряной мельницы. Виллем понял, что эти работы почему-то не понравились Хендрику, поэтому он их никому и не показывал. Однако, какое это имело значение. Сейчас дочерям Хендрика были нужны деньги на еду, и де Хартог решил дать Франческе деньги, которые он надеялся выручить от продажи картин. Он делал так и раньше, когда его друг испытывал затруднения, и иногда терпел убытки, но Хендрик об этом не догадывался. Де Хартог хорошо знал непомерную гордость друга и его строптивый нрав.
На обратном пути Франческа купила все необходимое. Девочка прекрасно усвоила науку экономно расходовать деньги. Придя домой, она оставила покупки на кухне и пошла к Хендрику, который сидел в гостиной со стаканом бренди в руке.
– Отец, – твердым голосом сказала Франческа, – сегодня я отнесла Виллему несколько твоих офортов.
Хендрик посмотрел на дочь пустыми глазами:
– Ну и что, он взял их? Хорошо.
– Больше ничего не осталось. Если ты снова не примешься за работу, мне придется продать что-нибудь еще. Можно начать с маленького портрета мамы, который висит в этой комнате. А потом, может быть, придется продать и большой портрет из мастерской.
Хендрик вскочил со стула и швырнул стакан в камин. Пламя с шумом вспыхнуло. Хендрик побагровел от ярости и замахнулся на дочь. Франческа смотрела прямо на отца и не пыталась увернуться от удара. Внезапно он остыл и бессильно опустил руку. Хендрик никогда в жизни не бил своих детей. Он вдруг с болью понял, почему Франческа была вынуждена поступить именно так. Хендрик нежно обнял дочь, прижал ее голову к груди и тихо прошептал:
– Я, пожалуй, пойду в мастерскую и немного поработаю над «Андромедой».
Франческа облегченно вздохнула и закрыла глаза. Пока еще ничего не было решено, но начало уже положено.
Хендрик так и не стал регулярно работать в мастерской, как он это делал при жизни Анны. Он по-прежнему чувствовал себя художником, и его рвение в работе нисколько не уменьшилось, но когда картина была почти закончена, Хендрик вдруг бросал все и исчезал на несколько дней. Он считал это наградой за работу, которая мешала ему думать о своей утрате. Такие выходки Хендрика приводили в бешенство Виллема де Хартога, торопившегося продать его работы, и раздражали Франческу, которая с трудом сводила концы с концами. Но Хендрик был неисправим.
Как и Анна, Франческа удивительно ловко справлялась с кредиторами. Когда у нее появлялись деньги, она выплачивала все долги одному из торговцев, и давала достаточную сумму всем остальным, чтобы не испортить с ними отношения. Торговцы ничего не имели против Франчески, так же, как в свое время и против ее матери. Они винили во всем Хендрика, так как часто бывали с ним в одних кабаках и возмущались его неразумной расточительностью, совершенно недопустимой при таком обилии долгов.
Хендрик почти совсем забросил занятия с дочерьми, и дело тут было не только в его регулярных загулах. Он утратил интерес к обучению девочек. Хендрик никогда не любил давать наставления в работе, а теперь это чувство в нем усилилось. Ведь не было рядом Анны, которая с такой радостью наблюдала за успехами дочерей и поощряла к занятиям мужа. Только сейчас девочки поняли, какую роль сыграла мать в их обучении. Сибилла была страшно довольна, что ее наконец оставили в покое и не заставляли работать в мастерской. Она перестала устраивать истерики, но вела постоянную борьбу с Марией, которая пыталась приучить Сибиллу к домашней работе и сделать из нее такую же искусную хозяйку, как и ее сестры. В двенадцать лет Сибилла оставила школу, однако ее радость по этому поводу была изрядно отравлена, так как приходилось часами заниматься нудной работой: штопать, убирать в доме и готовить.
Однажды Сибиллу заставили вычистить площадку перед домом, хотя обычно это делала Грета. Девочка мыла плиты мыльной водой и гневно бормотала:
– Никогда не стану заниматься этой гадостью, когда выйду замуж. Никогда я не буду бедной! Мне нужно найти богатого мужа, и чем скорее, тем лучше. Тогда я избавлюсь от этой Марии и буду делать все, что захочу!
В течение последующих двух лет Сибилла пристально присматривалась к дому Корверов. Из всех, кого она знала, эти люди были самыми богатыми, к ним часто приходили состоятельные господа. Когда Сибилле было пятнадцать лет, она превратилась в прелестную девушку с ямочками на лице и сияющими озорными глазами. Особым предметом ее гордости был высокий красивый бюст. Сибилла наконец нашла, как ей казалось, подходящего жениха в лице Якоба Корвера, который вернулся домой после учебы. Якоб и повзрослевшая Сибилла взглянули друг на друга совсем другими глазами. Молодой Корвер был красивым темноволосым юношей с прекрасным будущим, возможно, даже лучше, чем у его отца. Сибилла решила, что он как нельзя лучше подойдет для осуществления ее планов.
Как-то раз они спрятались в саду, и Сибилла прильнула к юноше, который ответил ей горячим поцелуем. В этот момент в ней впервые проснулась женщина.
– Какая ты красивая, – прошептал Якоб, с обожанием глядя на девушку. Сибилле все-таки удалось свести его с ума.
– Поцелуй меня еще раз, – отбросив всякое смущение, попросила Сибилла.
Второй поцелуй ей понравился еще больше. Руки Якоба стали гладить грудь девушки. Молодые люди были полностью поглощены своими чувствами.
– Мы должны обручиться, – опрометчиво предложил Якоб.
Но этому не суждено было произойти. Гер Корвер пригласил Хендрика на стаканчик вина, за которым оба пришли к обоюдному согласию, что еврейский юноша и девушка, воспитанная в лоне голландской реформаторской церкви, не слишком подходят друг другу. Мужчины распили бутыль вина и расстались приятелями. Якоба отослали за границу учиться искусству торговли бриллиантами, а Сибилла вернулась к домашним делам. Манящий блеск обручального кольца был по-прежнему где-то очень далеко.
Глава 3
После неудачного романа между Сибиллой и Якобом Франческе пришлось пережить множество бурных сцен. В доме никто не знал покоя. Хендрик старался держаться в стороне, а когда назревал очередной скандал, он уходил из дома или запирался в мастерской. Наконец Сибилла все же утихомирилась, а Франческа вздохнула с облегчением, так как выходки своенравной девушки не давали ей сосредоточиться на занятиях по живописи. Внезапно услышав веселый смех сестры, Франческа подошла к зеркалу и с любопытством взглянула на себя. После нескольких недель устроенного Сибиллой кошмара она думала, что постарела лет эдак на двадцать.
Франческа не осознавала удивительно притягательной и необычной красоты своего лица, которое ей самой казалось несимметричным и малопривлекательным. Она восхищалась совсем другими женщинами и не обращала внимание на комплименты в свой адрес. Хендрик давно заметил завораживающую прелесть выразительного лица старшей дочери и стремился отобразить ее в своих работах. У девушки были лучистые зеленые глаза, оттененные густыми ресницами, изящный тонкий нос и длинная лебединая шея. Ее лицу с широкими скулами и красиво очерченным крупным ртом придавала особое очарование необычно гладкая и бархатистая кожа.
Франческа любила мужское общество и, если бы захотела, могла бы обзавестись множеством поклонников. Иногда соблазн был очень велик, хотя со временем ее ровесники и друзья детства перестали за ней ухаживать, а молодые люди постарше обзавелись невестами или женились. Она так и не изменила давно принятого решения стать художницей, поэтому не думала о замужестве.
Однажды утром Франческа получила письмо от тети Янетье. Она как раз собиралась позировать отцу, который хотел ее изобразить в виде богини весны Флоры. У Франчески было минут десять в запасе, и она побежала в свою комнату, чтобы в одиночестве прочесть письмо от Янетье. Франческа уселась на мягкий стульчик у окна. В распущенных медно-рыжих волосах девушки играли лучи утреннего солнца. Франческа по-прежнему любила Янетье как мать, и связь между ними поддерживалась постоянной перепиской.
Как обычно, Янетье писала о семейных делах, об успехах своих сыновей и о торжественном приеме, который они с Джованни устроили в честь седьмой годовщины своей свадьбы. Янетье очень хотелось узнать все новости из Голландии, и Франческа надеялась, что тетушка уже получила ее письмо, отправленное с одним из купцов. Во всех письмах Янетье сквозила тоска по родному дому. Сейчас ее мысли были направлены на приближающийся любимый праздник всех голландцев, день Святого Николаса, когда и взрослые, и дети дарили друг другу подарки. Каждый год шестого декабря Янетье не забывала поздравить своих племянниц. В этом году для них были куплены великолепные кожаные перчатки, ароматизированные особым способом.
Франческа положила письмо на колени и вновь стала его перечитывать. Все ее мысли были с Янетье. Как приятно читать письмо одной в своей скромно убранной комнате с широкой кроватью под пологом и простыми голубыми занавесками на окне. Когда Франческе хотелось побыть одной, ей обычно никто не мешал. Младшие сестры по-прежнему жили в одной комнате, хотя в доме было достаточно свободных спален. Алетта не хотела оставаться одна, так как ее все еще мучили ночные кошмары, а Сибилла очень любила общество сестры.
– Франческа! – загремел на весь дом рассерженный голос Хендрика.
– Уже иду! – откликнулась девушка.
Она засунула письмо за пояс, чтобы сразу показать его отцу. Франческа уже была в костюме Флоры, извлеченном из сундуков Хендрика. Она взяла со столика гирлянду цветов и подошла к зеркалу. Ей удивительно шло темно-зеленое платье из тяжелого шелка с ниспадающими, искусно вышитыми рукавами и низким вырезом. Франческа закрепила гирлянду на голове. В ушах у нее были лазуритовые серьги, а на шее такое же ожерелье. Поправив прическу, Франческа быстро побежала вниз, не желая больше испытывать терпение отца.
Кто-то постучал в дверь. Возможно, это был один из торговцев, пришедший за деньгами. Франческа давно привыкла к таким визитам. Если бы не гневные крики Хендрика, она бы открыла дверь сама, а теперь это придется сделать Грете, которая, впрочем, научилась общаться с кредиторами ничуть не хуже.
Когда Франческа подходила ко второму пролету лестницы, ее мысли всегда неизбежно обращались к матери. Девушка не могла объяснить, в чем дело, но ей всегда казалось, что именно на этом месте мать ее предостерегает и просит не бежать, так как лестница в гостиную была очень крутой и узкой. Когда Франческа спустилась вниз, стук в дверь прекратился, и она торопливо направилась в мастерскую.
– Я здесь, можно начинать! – объявила она отцу.
У парадного входа стоял высокий молодой человек двадцати с небольшим лет. Он спустился с крыльца и задумчиво посмотрел на дом. Неужели никого нет? Он встряхнул кудрявой головой. Волосы юноши были подстрижены до плеч, по последней моде. Он носил черную широкополую шляпу, слегка сдвинутую на бок. Сшитая из добротного материала красная куртка длиной до колен прекрасно сидела на статной широкоплечей фигуре, а его башмаки на толстой подошве были сделаны из кожи самого высокого качества. Юноша держал подмышкой закрытую крышкой коробочку. Ему явно не хотелось уходить, не исполнив задуманной миссии. Он поднял голову и посмотрел, не открыл ли кто-нибудь окно, но все было тихо.
Не обнаружив в доме Виссеров никаких признаков жизни, Питер ван Дорн решил попробовать войти в дом с черного хода, дверь которого была покрашена в голубой цвет, как и ставни на окнах. Он поднял щеколду, и дверь сразу же открылась. Гул его шагов отозвался эхом по вымощенному плитами проходу. Конечно, не хотелось бы вручать через черный ход луковицы прекрасного тюльпана нового сорта, который вырастил сам Питер. Этот цветок заслуживал лучшего, но другого выбора не было. Обычно Питер не разносил заказы сам и делал это не из чувства ложной гордости, а по причине большой занятости. Он занимался разведением цветов, и теперешнее благосостояние досталось ему тяжким трудом. Чтобы добиться успеха, он не гнушался никакого дела. Работник, занимавшийся разнесением заказов, сегодня заболел, и Питер решил доставить товар сам.
Из прохода он вышел в большой внутренний двор, где росли красивые деревья и стоял навес для летних трапез, под которым находился большой стол со скамейками. Питер сразу заметил несколько клумб с прекрасными цветами. Рядом со столом лежала груда листьев и стояла метла. Питер решил, что кто-то на минуту зашел в дом и сейчас должен появиться. Дверь была чуть приоткрыта. Юноша подошел и крикнул в надежде, что кто-нибудь отзовется. Он заглянул в дом и увидел темный коридор, а по обе его стороны – двери и сводчатые проходы. Коридор был очень длинным. Питер заметил, что дверь в одну из комнат была приоткрыта. Он увидел возвышение, покрытое персидским ковром, и понял, что перед ним мастерская хозяина дома.
Залитая солнечным светом, мастерская была похожа на театральную сцену, где через несколько минут должно начаться представление. Питер был явно заинтригован увиденным. В этот момент из другого конца мастерской появилась странная девушка в зеленом платье из струящегося шелка. Ее волосы были украшены цветами. В длинном коридоре была прекрасная акустика, и до Питера отчетливо донесся звонкий голосок девушки, которая обращалась к кому-то, так же находящемуся в мастерской.
– Я только что получила письмо от тети Янетье. Прочти его сразу же. Ну как? Ты дочитал до того места, где Янетье описывает прием во дворце Питти? Как-нибудь я обязательно съезжу к ней сама и увижу Флоренцию во всем ее великолепии!
Девушка встряхнула головкой и мечтательно посмотрела вдаль. В этот момент в ее изящной позе было столько неведомой ей самой чувственности, что у Питера ван Дорна перехватило дыхание. Ему так хотелось, чтобы девушка посмотрела в сторону коридора и заметила его. Но она только весело ответила на какое-то шутливое замечание, сделанное мастером Виссером. Смех девушки был удивительно звонким и мелодичным. Затем она повернулась спиной, легко вспрыгнула на покрытое ковром возвышение и, взяв в руки гирлянды цветов, застыла в грациозной позе.
– Я готова, отец. Можешь начинать. – Ее взгляд был устремлен в другой конец мастерской. К большому разочарованию Питера дверь захлопнулась, скрыв за собой прекрасную незнакомку.
Питер улыбнулся и стряхнул с себя оцепенение. Прелестное видение лишило его дара речи. Разумеется, эта девушка не могла подметать листья во дворе, и Питер вновь решил попытать счастья.
– Эй, – закричал он, стуча в дверь костяшками пальцев, – я принес луковицы тюльпанов! Не оставлять же их у двери!
Грета была в чулане и искала мешок для листьев. Она услышала голос незнакомца и, раздраженно поморщившись, крикнула в ответ:
– Слышу, слышу! Сейчас приду!
Однако при первом взгляде на юношу недовольство Греты как рукой сняло. Не слишком-то часто такие красавцы приходили в этот дом, да еще с черного хода. Статная широкоплечая фигура Питера заняла весь дверной проем. Грета прекрасно знала о своей привлекательности. Она поправила передник и приосанилась, собираясь пустить в ход все свои чары. Какое счастье, что ее не угораздило притащить за собой этот проклятый мешок и предстать пугалом перед красивым гостем.
– Добрый день, барышня, – улыбнулся юноша и протянул Грете коробку. – Здесь луковицы тюльпанов, которые заказывал мастер Виссер еще весной. Он просил принести их перед посадкой и обещал сразу заплатить.
Грета взяла коробку. Из своего богатого опыта она знала, как надо обращаться с такими наивными оптимистами, желавшими сразу же получить наличные за свой товар. Хотя сейчас Грете очень хотелось рассчитаться с посетителем и получить в награду его ослепительную улыбку. Она с удовольствием разглядывала мужественное, загорелое лицо юноши с крупным носом и решительным подбородком.
– Как вас звать, господин? – спросила она, скорее для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, а вовсе не за тем, чтобы доложить хозяину. Когда Питер ей ответил, Грета изобразила на лице сожаление и сказала:
– Мастер Виссер сейчас работает у себя в мастерской, ему нельзя мешать. – Эта фраза была всегда готова сорваться с уст Греты, неважно, соответствовала она действительности или нет, – я доложу ему о вас.
Именно после этих слов злосчастные кредиторы начинали возмущаться и буквально ломиться в дверь. Однако Питер только пожал плечами и улыбнулся. Его карие глаза как-то странно блеснули. Грета не могла понять поведения Питера ван Дорна. Похоже, он не настаивал на немедленной оплате, и это было странно. К тому же прелести Греты не произвели на него должного впечатления, о чем девушка в душе сильно сожалела.
