Текст книги "Адвокат Демонов (СИ)"

Автор книги: Ростислав Богатых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

И мой главный враг – это даже не кровожадный отец-князь, не безразличный император, не задира Дмитрий. Главный антагонист – отчаяние, что тихо жжет меня в сердце, как семя, посаженное демоном. Оно – его главное орудие. Оно – ключ от двери, в которую он хочет войти.

Он хочет, чтобы я сдался.

Значит, я не сдамся. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Мне нужно было что-то сделать. Хоть что-то.

Я медленно, по-пластунски, подползаю к тому месту, где затаился, почти угаснув, Мстислав. Его невидимое тельце появилось целиком, но призрака обуял крепкий сон. Оказывается даже призракам нужно восстанавливать свои силы.

Я не могу его обнять, не могу даже толком дотронуться. Но я подношу ладошку к его холодному, угасающему свечению, пытаясь вобрать в себя крупицы его стойкости.

– Спасибо, друг, – шепчу я мысленно. В моем голосе появилась сталь. – Теперь я все знаю. Теперь я вижу не только карту этого дурацкого поля боя, но и истинную цель главного врага. Он хочет не просто мою душу. Он хочет этот мир. И использует меня, как отмычку. Как слабое звено.

И, от ползаю назад и беру в ручку деревянный меч – как символ силы. И

даю новый обет. Не демону из прошлого. Себе. Тому адвокату демонов, которым я был.

«Ты хотел смысл? – мысленно обращаюсь я к своему прошлому. – Ты хотел бороться за справедливость, даже в самом безнадежном мире? Ты хотел инструмент, чтобы менять систему? Что ж, поздравляю. Твое желание исполнено самым извращенным образом, на какую только хватило фантазии у вашего брата. Этот мир – твоя новая система. А мое тело, мой дух, моя воля – теперь тот самый „инструмент“. Посмотрим, как понравится нашему „другу“ демону-работодателю, когда его добыча не сломается, а оскалится в ответ. И давай его кусь-кусь своим беззубым ротиком. Когда „пустой сосуд“ наполнится не отчаянием, а холодной, безжалостной решимостью воина, который знает цену поражения и не намерен ее платить».

Да, я в теле младенца. Да, у меня в этот раз нет магии. Но я буду бороться. Не за трон. Не за право быть наследником. Я буду бороться за саму возможность своего существования. За каждую секунду. За каждый вздох. И за этот проклятый, странный, но все же прекрасный мир, который гребанный демон хочет поглотить.

Завтрашнее испытание? Для демона – оно должно стать кульминация его коварного плана, момент моего краха. Для императора – бездушная игра в селекцию. Для совета – очередное зрелище под теплый хлебушек.

А для меня? Для меня это – первая битва в войне, которую я только что осознал. И я пойду на нее, зная, что любая моя крупица отчаяния – это кирпич в стене, которую он возводит между мирами. Это гвоздь в крышку моего гроба и ворота для его легионов.

Значит, я не моргу своими глазенками. Я буду драться. Как умею. Даже если это будет выглядеть для кого-то смешно. Даже если это значит укусить Дмитрия за его холеную пятку или запустить царской погремушкой в наглую рожу членов совета.

Война есть война. А на войне все средства хороши. Особенно когда речь идет о спасении мира и собственной, внезапно ставшей такой ценной, шкурки.

И я уже придумал, как пустить им всем кровь из носа. Ну, или как громко заплакать, если что-то пойдет не так…

Имение графа Дамирова

Вернувшись в покои матери, Софья застает Ангелину Петровну в необычайном возбуждении. Та порхает по комнате, а глаза её горят огнем похожим на огонь безумия.

– Ты была права, дочка! – восклицает она, хватая Софью за холодные руки. – Я подкупила одну из служанок Настасьи… Та призналась, что видела, как та прячет в потайной ящик своего будуара какие-то склянки и травы! Говорит, от них пахнет серой и полынью!

Сердце Софьи ёкает. Колдовство. Всё было ещё хуже, чем она предполагала.

– Мама, это опасно. Если она заподозрит…

– Она ничего не заподозрит, – с хитрой, почти девичьей улыбкой говорит Ангелина Петровна. – У меня есть план. Но тебе, Софьюшка, нужен союзник не только во мне. Тебе нужен человек со связями при дворе, тот, кто сможет защитить Мирослава, если… если твой отец посмеет….

Мать боится закончить фразу, но Софья понимает её без слов и грустно улыбается.

– Я знаю, о ком ты говоришь. Но он… он, наверное, давно забыл меня.

– Граф Толстопалов? – уточняет мать. – О, милая, мужчины такого склада не забывают таких женщин, как ты. Он был в тебя влюблён до беспамятства. До твоего замужества он осыпал тебя письмами и подарками. Помнишь?

Софья помнит. Пётр Васильевич Толстопалов – блестящий офицер, глава тайной службы, человек с безупречной репутацией и холодным сердцем, которое растаяло лишь для неё. Тогда, юной и легкомысленной, она выбрала блеск и титул князя Андрея. Теперь же она слишком поздно, но поняла, что совершила роковую ошибку.

– Он ненавидит адвокатов и всех, кто связан с судебными тяжбами, – качает головой Софья. – А я – дочь прокурора и жена князя. Он не захочет иметь со мной никаких дел.

– Ты – Софья Дамирова, – мягко, но настойчиво говорит мать. – Ты не виновата в выборе, который за тебя сделал отец. И сейчас речь идёт о жизни твоего сына. Рискни. Позвони ему.

Сомнения терзают Софью, но образ Мирослава, беспомощного и такого далёкого, ее милого любимого сыночка, придаёт ей решимости. Она подходит к стационарному аристократофону, стоящему на инкрустированном столике. Её пальцы дрожат, когда она набирает номер, который когда-то знала наизусть.

Раздаются длинные гудки. Каждый из них отдаётся в её висках тяжёлым стуком. Она уже собирается положить трубку, как вдруг на том конце провода слышится знакомый, спокойный и твёрдый голос.

– Граф Толстопалов слушает.

Софья закрывает глаза, собираясь с духом.

– Пётр Васильевич… – её голос предательски дрожит, и она делает усилие, чтобы выговорить следующую фразу. – Это Софья. Мне… мне очень нужна ваша помощь.

С той стороны провода на секунду воцаряется тишина, столь же оглушительная, как и выстрел.

– Софья? – произносит он наконец, и в его голосе столько изумления и чего-то ещё, чего она боится определить, что она чувствует, как по её щекам катятся предательские слёзы. – Где вы? Вы в безопасности?

Услышав в его голосе не осуждение, а тревогу, Софья облегчённо выдыхает и, прислонившись лбом к прохладной поверхности ореховой панели, начинает свой рассказ.

Она говорит о Мирославе, о его «сухости», о кознях Настасьи, о страшных догадках насчёт колдовства, о своём страхе за жизнь сына.

Он слушает, не перебивая. Лишь изредка раздаётся его ровное, спокойное дыхание.

– Где вы сейчас? – задаёт он единственный вопрос, когда она замолкает, исчерпав себя.

– В покоях моей матери. В западном флигеле моего папеньки, графа Дамирова.

– Не выходите. Я буду там через двадцать минут, – его голос не допускает возражений. В нём слышится уже не влюблённый юноша, а глава тайной службы, привыкший отдавать приказы. – И, Софья… – он делает едва заметную паузу. – Храни вас Бог. Всё будет хорошо.

Положив трубку, Софья медленно оборачивается к матери. Та стоит, прижав руки к груди, с вопрошением во взгляде.

– Он едет, – только и может выдохнуть Софья.

Ровно через восемнадцать минут в дверь покоев стучат – три отрывистых, чётких удара. Ангелина Петровна кидается открывать. На пороге стоит Пётр Васильевич. Он без мундира, в тёмном, строгом сюртуке, на котором сереют капли начинающегося дождя. Он кажется Софье выше и суровее, чем в её воспоминаниях. Его лицо, испещрённое сеточкой морщин у глаз, непроницаемо, но его взгляд, тёмный и пристальный, находит её в полумраке комнаты и на мгновение задерживается на её лице, выдавая всё внутреннее напряжение.

– Княгиня, – кивает он Ангелине Петровне, затем переводит взгляд на Софью. – Софья. Расскажите всё с самого начала. Не упускайте деталей.

Он слушает её второй раз, сидя в кресле, положив трость с набалдашником в виде серебряного волка на колени. Его лицо остаётся каменным, лишь пальцы правой руки слегка постукивают по головке волка. Когда Софья, голос её окончательно срываясь на шёпот, произносит «полное отсутствие магических способностей», его пальцы замирают.

– Этого я боялся больше всего, – тихо произносит он, вставая.

– Вы поможете мне вызволить его из магического ясли-терната, я заключила там кабальный договор, который….

– Полно… Он больше не в стенах ясли-терната, – чеканит Толстопалов.

– А где он тогда? Где сейчас мой мальчик? – спрашивает Софья побелевшими губами.

– В своих покоях, в детском крыле во дворце императора. С ним няньки…

– Во дворце императора⁈ – ахает Ангелина Петровна. – Поздравляю, дочка, твой сын сделал стремительную карьеру…. Значит он в безопасности?

– Я бы так не сказал. Няньки, подчиненные жене императора, которая хочет продвинуть своего сына, вместо чужого отпрыска, – резко заканчивает Толстопалов. – Он не в безопасности там ни секунды.

– Какой кошмар! Мне нужно его видеть. Вызволить его! – восклицает в ужасе Софья.

– К нему запретили приближаться кому бы то ни было! Караул имеет приказ убить любого, кто приблизится к малышу хотя бы на дюйм

– И что же мне делать? —всхлипывает в отчаянии Софья. Ангелина Петровна сама ни жива ни мертва, обнимает свою дочь.

– Я знаю, что. Одевайтесь. Тёмное, неброское. Мы идём сейчас. Немедля. Каждая секунда может стать последней в жизни вашего сына…

Глава 26

Путь по бесконечным, погружённым в ночной мрак коридорам дворца напоминает сон. Толстопалов идёт уверенно, его трость отстукивает твёрдый, размеренный ритм по каменным плитам. Они не встречают ни души. Он знает все посты охраны и все пути их обхода. Наконец они оказываются у знакомой двери в покои Мирослава.

У двери – новые стражники в ливреях императорской гвардии. Их позы непоколебимы, а взгляды холодны. Увидев графа, один из них, старший, делает шаг вперед, преграждая путь.

– Я здесь, чтобы видеть ребёнка, – голос Толстопалова звучит, как сталь.

– Ребёнка здесь нет, – невозмутимо парирует стражник. – Принца Мирослава и его свиту час назад перевели в Южное крыло, в Императорские апартаменты для подготовки к завтрашнему испытанию.

– Как нам попасть туда? – не выдержав, спрашивает Софья.

И стражник смеряет ее изучающим взглядом, а затем снова переключает внимание на Петра Васильевича:

– Господин граф, доступ воспрещен. По личному распоряжению Его Величества. Никого не подпускать. Никого не выпускать.

Сердце Софьи сжимается в ледяной ком. Её сын украден у неё из-под носа. Прямо из-под защиты людей Толстопалова.

– Даже меня? – Толстопалов не повышает голос, но воздух вокруг него становится гуще.

– Даже вас, ваше сиятельство, – кивает стражник. – Охрана – личная гвардия Его Величества. Путь заказан.

Толстопалов медленно поворачивается к Софье. В его глазах проскальзывает не поражение, а яростная, холодная решимость.

– Значит, игра идет ва-банк. Он боится. Боится того, что его планам может кто-то помешать. Пойдемте. У меня есть другая зацепка.

Граф с Софьей выходят не в парадные ворота, а в узкую калитку для прислуги. Улицы города еще спят, окутанные предрассветной серой дымкой. Воздух холоден и влажен. Они идут быстрым шагом по брусчатке, миную грязные переулки и величественные, спящие фасады. Софья, закутавшись в темный плащ, не замечает ни прохлады, ни усталости. Внутри нее горит один вопрос: «Жив ли он?».

Толстопалов приводит ее в ничем не примечательный дом на окраине аристократического квартала.

Дверь им открывает немой слуга, который молча отступает в тень. В маленькой, аскетичной комнате с голыми стенами их уже ждет Марфа. Она сидит, сжимая в красных от работы руках кружевной платок, и при виде графа Толстопалова вскакивает, чуть не опрокидывая стул. Ее лицо выражает смесь вины и страха.

– Ваша светлость, я… я не знаю, зачем я здесь, я ничего плохого…

– Сядьте, Марфа, – голос графа мягок, но в нем слышится сталь. – И говорите. Говорите все, что знаете о завтрашнем дне. Каждую мелочь.

Нянька, все еще дрожа, опускается на стул.

– Так точно… Его величество… он приказал подготовить Зал Камня. Это… это старый тренировочный зал для магических поединков. Говорят, стены там заклинаниями пропитаны, чтобы никто снаружи не пострадал. В этом же зале произошло и первое испытание…

– Испытание? – с испугом спрашивает Софья. – Что за испытание?

– Колдовское какое-то, – нянька с опаской смотрит на графа. – Принца Дмитрия чуть молнией не опалило, а наш-то… наш-то стоял, не дрогнув. Говорят, даже искра от него какая-то была, да уж очень слабенькая. А потом император и говорит: «Завтра финальная проверка. Готовьте его. К утру должен быть в форме».

– Финальная проверка? – переспрашивает Толстопалов, его голос звучит грозно.

– Так точно, ваше сиятельство, – кивает нянька. – Слышала я, своими ушами. К утру. Говорили, что если и это не покажет его полную силу, то… – она замолкает, с ужасом глядя на Софью.

– То что? – не выдерживает молодая женщина.

– То его объявят «окончательно сухим», – договаривает Марфа, а в её глазах появляются слёзы. – И место ему будет только в усыпальнице предков, с остальными «неудачниками» рода.

Софья невольно отшатывается, словно от удара. Она смотрит на Толстопалова. Его лицо остаётся непроницаемым, но в глубине тёмных глаз вспыхивает тот самый холодный огонь, который заставляет трепетать врагов Империи.

– До утра остаётся несколько часов, – тихо, но чётко произносит он. – Значит, именно тогда они и решат его судьбу. И, судя по всему, судьбу не только его.

Софья сжимает кулаки, но ее лицо остается спокойным.

– А Мирослав… мой сын… как он? После того испытания…

Марфа неожиданно улыбается кривой, испуганной улыбкой.

– Ваша светлость, ваш мальчик… Мирослав, он особенный. Сегодня, после ужина, он не плакал, не кричал. Он сидел в углу своей кроватки и… и смотрел на свой плюшевый меч. Смотрел так, будто… будто вел с ним тихий разговор. А потом взял и откусил ему голову. Прямо отгрыз и выплюнул. А сам сидит, и в глазах… озорство. И ярость.

Софья замирает. Образ сына, не сломленного, а яростного, готовящегося к бою по-своему, согревает ее изнутри.

– А другие? Дмитрий? Егорка? – быстро спрашивает граф.

– Младшего князя Дмитрия… сегодня почти не кормили. Говорят, его «наставник», тот жрец, что всегда рядом, сказал, что голод обостряет его… поглощающий дар. А Егорка… – Марфа опускает глаза. – Он все время плачет. И кажется, он уже все понимает. Понимает, что завтра… – она не может договорить.

Софья медленно выдыхает. Картина ясна. Ад, оформленный в виде соревнования.

– Марфа, – голос графа снова становится тихим и властным. – Завтра, когда их поведут в Зал Камня, вы найдете способ быть рядом. Вы будете моими глазами. И если… если что-то пойдет не так, вы подадите мне знак.

– Какой знак, ваша светлость? – шепчет нянька.

– Если вы увидите, что Мирослав в смертельной опасности, вы уроните свой передник. Просто уроните. Я буду смотреть.

– Но… как вы…?

– Я буду там, – говорит Толстопалов, в этих словах – непоколебимая уверенность. – Теперь идите. И помните: ваша верность мне будет вознаграждена. А предательство… – он не заканчивает, но в его взгляде читается все.

Марфа, вся бледная, кивает и, путаясь в подоле, выбегает из комнаты.

Граф поворачивается к Софье.

– Вам нужно оставаться здесь. Слуга Федотка в вашем полном распоряжении. Он будет готовить и помогать вам во всем. Я размещу недалеко от дома своих людей, они не допустят к вам никого чужого.

– Я хочу пойти с вами, – восклицает Софья. – Быть там, в этом зале во время испытания.

– Нет, – жестко отрезает граф. – Вы будете здесь, пока я не приду за вами и точка. Это в ваших же интересах, если вы хотите сохранить свою жизнь и жизнь сына.

– А что вы будете делать? – спрашивает Софья, хватая его за рукав.

– Я, – его губы трогает подобие ледяной улыбки, – иду готовить сюрприз для императора. Если он ждёт финальную битву за наследника, он её получит сполна.

Петр Васильевич стремительно выходит. Софья медленно опускается на стул.

Она остается одна, смотрит на свои руки, лежащие на коленях. Изящные, бледные. Но сейчас они не дрожат.

Она достает из складок платья тот самый маленький, отгрызенный плюшевый меч. Марфа сумела его подобрать и тайком передать. Софья сжимает в ладони это знамя её сына, который не сломался. И она, его мать, будет бороться вместе с ним.

Теперь она знает. На завтра назначена финальная битва. Битва за будущий трон. А на кону жизнь её ребёнка. Мирослав может стать наследником – названным сыном императора или умереть. Другого не дано.