Текст книги "У стен Анакопии"

Автор книги: Роман Петрозашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– О чем, ты думаешь, мой повелитель? – ластилась к Леону Амза.

– Уже год, как почил мой отец, а император все еще не дал мне архонтства.

– Но и не лишил права наследства, – сказала она. – Если бы он не хотел видеть тебя правителем Абазгии, то прислал бы сюда своих воинов. Но их нет.

– У него связаны руки войной с агарянами.

– Эгриси и Абазгия нужны императору как опора в войне с агарянами.

Леон удивился: откуда такие речи? Потом понял: не свое говорит – Дадыновы слова повторяет, но ничего не сказал. Амза же продолжала:

– Правители берут в жены дочерей картлийских эриставов^[17]и ромейских сенаторов.

– Ты будешь моей женой. Уж это-то от императора не зависит, – Леон засмеялся. – Ты дана мне богом, и только он может разлучить нас.

– А если Лев не сделает тебя правителем Абазгии?

Леон нахмурился.

– Я принял Абазгию по наследству, бог и люди тому свидетели. Если император пришлет иноплеменника, абазги не признают его. Льву от Эгриси и Абазгии помощь в войне нужна. Ссориться с нами он не станет.

– Лучше, если ты не станешь правителем, – вдруг сказала Амза.

Леон рассмеялся: – Ты сейчас говоришь, как женщина. Ты забыла, чему тебя учил твой дед.

Девушка не смутилась.

– Мое сердце жаждет тебя, – страстно заговорила она. – Ты родил во мне радость. Я хочу быть матерью твоих детей, хочу быть с тобой всегда, а архонты вечно в походах, с воинами, в битвах... Я не хочу, чтобы ты воевал. Сколько абазгской и апсильской крови пролито? Зачем? Разве мало людям места на земле? – В глазах девушки заблестели слезы. – Мы уйдем с тобой далеко в горы, построим хижину и будем жить счастливо. Анана-Гунда^[18]будет покровительствовать нам, Айергь и Ажвейпш будут милостивы к тебе...

Леон встал. Его тронула и вместе с тем озаботила вспышка чувств девушки.

– Амза, ты прекрасна. Ты могла бы украсить трон любого царя. Но знай: я не поколеблюсь отдать свою и твою жизнь за Абазгию, если по воле всевышнего это потребуется. Я правитель, воин. Плохой я буду пастырь, если отдам свою страну на растерзание ромейским или агарянским волкам. Разве твой ум не постигает этого?

– Прости меня, мой повелитель...

– Не забывай, ты абазгка.

– Да, мой повелитель, я абазгка! – Девушка гордо выпрямилась. – Забудь мою минутную слабость. Ты – воин. Я буду молиться святому Георгию и духам гор, чтобы они покровительствовали тебе. Твоя Амза всюду пойдет за тобой.

Девушка прижалась к Леону и притихла. Только глаза ее светились радостью. Леон неохотно разжал обьятия.

– Амза, скажи деду, пусть ночью тайно придет ко мне.

Он вынул из колчана стрелу и переломил ее надвое. Одну половину оставил у себя, другую отдал Амзе.

Стража не задержит его, если он покажет ей эту половину стрелы.

5

Но Дадын в эту ночь не пришел. Появился он лишь спустя три ночи, чем немало рассердил правителя. Войдя, покосился на горящую под иконами лампаду, не перекрестился, а словно от комара отмахнулся, шапку, однако, снял. Леон с раздражением подумал: «Эйрих– Аацных^[19]у него в большем почете, чем святые иконы».

– Да видеть тебе только добро, – сказал Дадын.

– Добро пожаловать, – ответил Леон традиционно. Однако не выдержал: – Ты заставил себя ждать.

– Умерь гнев в своем сердце, – спокойно ответил Дадын.

– Садись к огню, – велел Леон.

Дадын с достоинством поклонился и сел, предварительно сбросив мокрую от дождя бурку; под ней оказалась синяя шелковая рубаха, поверх которой был надет легкий кожаный панцирь. У пояса висел длинный узкий меч. Дадын отстегнул его и бросил на бурку. Старик высок, костист, жилист. Сколько ему лет, не угадаешь: шестьдесят или все восемьдесят? Не человек – корень тисовый. Дадын швырнул в очаг половину стрелы.

– Не понадобилась, – с усмешкой сказал он.

Леон нахмурился.

– Как прошел? Спит cтража?

– Стража твоя бодрствует, но лучше, если она меня не увидит. Рабы продажны...

– Не рабы они – воины и верны мне.

– Верю, но осторожность не лишняя. Ромеям донесут: архонт с камаритом тайную встречу имел. Нехорошо будет. Твой дом хотя из камня, как у ромеев, но для меня не преграда. Я колдун, – Дадын осклабился.

– Я не дитя! Говори, как прошел? Не дело, если в дом правителя каждый может пройти.

– Не каждый... Есть в доме тайный ход под землей. Мне его твой отец показал.

– Кто о нем еще знает?

– Только я и брат твой.

– Федор знал и молчал? – Леон почувствовал, как к его лицу прилила кровь. – Не доверяли мне?

– Воля покойного отца вашего была такова: показать тебе ход только через год.

– Покажешь сейчас, – категорически заявил Леон.

Некоторое время Дадын молча смотрел в огонь, протянув к нему длинные руки с цепкими пальцами. Леон не торопил его. Он поставил перед Дадыном кувшинчик пина, принес две серебряные чаши, сыр, холодное мясо, маслины и несколько пшеничных лепешек. Потом налил себе и Дадыну вина.

– Да не оскудеет твой дом! – сказал Дадын.

– Пусть удача не обходит тебя! – ответил Леон, поднимая чашу.

Выпили.

– На тебя ромеи опять жаловались, – сказал Леон, нe отрывая глаз от огня. – Ограбил ты их. – Леон помолчал. Дадын ждал, —Я ответил им: «Не знаю тех клмаритов, не наши люди, у апсилов ищите».

– Поверили?

– По глазам видел – нет. Пора кончать разбой. По острию меча ходишь. Поймают – несдобровать тебе, да и мне из-за тебя не ждать добра от императора.

Дадын пошевелил обгорелым концом стрелы угли в очаге.

– Что молчишь?

– Наш человек из Палатия^[20]весть подал: император дочь хазарского кагана за сына своего Константина сватает, – проговорил Дадын.

– Что нам до этого?

– Исавр хитер, да мы тоже умом не обижены. Думать надо, какую выгоду для Абазгии из этого извлечь.

– Не выгоду – беду вижу, – сказал Леон. – Император через хазарского кагана на нас давить станет, помощь в войне с агарянами требовать будет. Мы и так, как просяное зерно между жерновами: ввяжись в войну, раздавят, сотрут. Посылать же своих воинов далеко нельзя. Думаю, здесь нужны будут.

– Это так, – согласился Дадын. – Но у кагана от его двадцати пяти жен, наверное, не одна дочь...

Леон понял, куда клонит старик.

– Не быть этому, – непримиримо сказал он. – Моя нареченная – Амза.

Дадын по-отечески ласково посмотрел на Леона. Улыбнулся прямоте его, хотя против обычая она.

– Не таю, отрадно мне слышать это.

– Возвыситься хочешь родством с правителем?

– То было бы славно, – откровенно признался Дадын. – Но не о себе мыслю – мой век прожит, – об Абазгии, и не о тебе речь веду. Жени Федора на одной из кагановых дочерей. Породнишься с каганом, не тронет он Абазгию и ромеям не даст в обиду. Зачем ему детей своих и внуков ссорить?

Леон круто повернулся к Дадыну.

– Далеко замыслил... Брат молод еще, да и кагановы дочери некрещеные.

– Императору Льву то не помеха, что некрещеные. Окрестить не велика забота – нам попов тоже не занимать. А что молод Федор – так созреет.

– Подумаю об этом.

Мысль Дадына ему понравилась, и он внутренне сразу согласился с ним.

– Кто весть прислал?

– Писец из Палатия абазг Деметрий.

– Жив мой наставник, – тепло сказал Леон. – Большого ума человек, Абазгию не забывает. Он еще моему отцу помогал.

– И я его должник, – сказал Дадын. – Он меня из неволи выкупил.

– Знаю. Кто весть привез?

– На том ромейском корабле, что мы взяли, один апсил из Константинополя возвращался в Цхум. По торговым делам ходил. На корабле я с ним не мог говорить. Он только сегодня ко мне пришел и весть принес. Потому я задержался.

– Верный человек?

– Зятя моего Ятмы родной брат. Императора Льва ненавидит, – ответил Дадын.

– Всем абазгам, апсилам и картлийцам император Лев – как кость в горле.

Дадын встал, порылся в своей бурке, вытащил из нее кожаный мешочек, пошлепал его снизу. Раздался мелодичный звон.

– Возьми. Не тебе – Абазгии даю. К войне готовиться надо. – Он бросил на столик звонкий мешочек. – Купи оружие.

– Откуда золото?

Дадын усмехнулся.

– У ромеев отнял.

В глазах Леона появилась лукавая смешинка.

– На ромейское золото у ромеев же мечи купим! – Потом посерьезнел: – С кем воевать?

– С агарянами, должно быть, придется. Нас не минуют они. Знаю их повадки.

– И я так мыслю, – согласился Леон. – Спасибо, Дадын. Если бы все абазгские роды так помогали, большое войско мог бы я собрать.

Некоторое время оба молча смотрели на прогоревший очаг, будто искали в нем ответ на свои нелегкие думы; отсвет пышущих жаром дубовых углей вычертил из темноты красными штрихами их угловатые силуэты.

– Бог даст, с хазарской невестой для Федора уладим, тогда в Цихе-Годжи к Мириану поедем. – Леон поймал на себе внимательный взгляд Дадына. – Давно пора волю отца исполнить, да все недосуг.

– Не люблю на поклон ездить, – вздохнул Дадын.

– Как к отцу поеду, а отцу поклониться не зазорно.

– О чем говорить будешь?

Дадын спросил для того лишь, чтобы убедиться в том, что Леон в предстоящей поездке будет руководствоваться его, Дадыновой мыслью, подсказанной ему внучкой, но правитель разгадал его и дал понять, что у него есть свои соображения.

– Отец завещал мне быть верным союзу с Картли.

Что ж, это намерение совпадало с той политикой, которую давно обдумали покойный эристав Константин с Дадыном. Зачем Леону знать о том, что следить за осуществлением этой политики молодым правителем поручено ему, Дадыну? В случае, если Леон предаст интересы Абазгии и будет слепым орудием владыки Ромейской империи, Дадыну было приказано тайно умертвить его и поставить правителем Абазгии Федора. Мудро и дальновидно замыслил Константин. Однако Дадын был pад, что ему не придется выполнять этот тайный приказ – Леон верен Абазгии и союзу с Картли.

Леон встал. Поднялся и Дадын.

– Послужил ты моему отцу, послужи и мне. Нет у меня человека вернее тебя, – Леон положил руку на плечо Дадына. – А сейчас покажи мне тайный ход.

Дадын повел Леона в сырое подземелье, прикрытое сверху тяжелыми дубовыми плахами. Одна из них была отодвинута. Старик высек огонь, раздул его, зажег сосновый смолистый корень, который подобрал тут же, возле ямы. Затем скользнул вниз и поманил за собой Леона. Они очутились в тесном каменном мешке, посредине которого зияла чернотой дыра. Заглянув в нее, Леон увидел на дне отраженное пламя факела. «Вода», – сообразил он. Чтобы проверить себя, бросил вниз камень. Послышался всплеск, пламя внизу рассыпалось огненными бликами.

– Защитникам цитадели смерть от жажды не грозит, – сказал старик.

– Это хорошо. А где ход?

– Здесь, под нами; в колодце есть щель. Она выведет наружу далеко за пределы крепости. Выход у реки Апсары. Он прикрыт скалой и зарослями самшита. Проход узок, два человека в ряд не пройдут, местами вода, но не выше колена. Идти надо по знакам углем на стенах. Знаки через каждые десять шагов. Здесь есть цепь, в щель спускайся по ней.

Дадын спустился в колодец. Некоторое время Леон видел красноватый отсвет факела на стенах колодца, потом наступила полная тьма. Он наощупь вылез и положил тяжелую доску на место. Вернувшись к себе, снова сел у очага и задумался.

6

Много забот у молодого правителя, а наипервейшая – утвердиться во мнении абазгов, что он не ставленник ромейского императора, а верный сын своего народа. Без этого – шагу не ступить, не осуществить задуманного. Леона воспитывали в христианском раболепии перед могуществом Ромейской империи и наместника бога на земле – базилевса. Как знать, может быть, Льву Исавру и ромеям-наставникам удалось бы заглушить в мальчике голос горячей абазгской крови, если бы не старый палатийский писец Деметрий. Этот нелюдимый евнух, родом абазг, был настоящим учителем Леона. Он не дал ему забыть свою родину и ее язык. В его тесной каморке с узким зарешеченным окном было множество свитков старых пергаментов и папирусов с древними греческими, египетскими и римскими письменами и документами. Он переписывал их для библиотеки императора и одновременно писал историю Абазгии, по крупицам выбирая из них сведения о своей стране. Но этому бесценному труду не суждено было дойти до потомков. Как-то блюститель священной опочивальни императора, верный его пес Зенон, выходец, как и его царствующий хозяин, из Исаврии, застал Деметрия за этой работой.

– Есть одна история – история священной Ромейской империи. Кому нужна история маленькой провинции Абазгии! Занимайся лучше делом.

Надменный сановник отобрал у Деметрия рукописи н приказал их сжечь.

– Зенон отнял у меня цель моей жизни, и если бы нe ты, мне незачем было бы жить, – жаловался писец своему воспитаннику.

Особенно огорчила его гибель записок Ефрата, которые он обнаружил, разбирая документы времени царствования Юстиниана I. Ефрат был одним из доверенных лиц императора, он, как и Деметрий, был евнухом, родом абазг, жил в Палатии.

– Расскажите мне о нем, – попросил как-то Леон.

– О Ефрате упоминает юстиниановский историк Прокопий из Кесарии в связи с поездкой того по поручению императора Юстиниана в Абазгию, но скупо. В отчете же самого Ефрата об этой поездке рассказывается подробно... Проклятый исаврит, я даже не успел переписать ефратовых записок и только бегло прочитал их. – Деметрий застонал и начал бить себя кулаками по голове. Успокоившись немного, стал рассказывать: – Во времена Юстиниана Августа Абазгией правили князья из ромеев. Они были жестокосердны и алчны. Они кастрировали красивых мальчиков-абазгов, а потом продавали их во дворцы восточных владык. Так попал в Палатий и Ефрат...

– А тебя как постигла эта злая участь? – невольно спросил Леон.

– Меня мальчиком украли аланы и сделали кастратом, а потом продали ромейским купцам. А те подарили меня императору. В Палатии я был отдан в ученье писцам. Здесь прошла вся моя жизнь.

Живя в Палатии с детства, Деметрий, однако, не перестал быть абазгом. Напротив, он еще более любил свою родину и тосковал по ней. Чтобы не забыть родной язык, он часто разговаривал с воинами-абазгами, которых немало было среди охраны священного Палатия. Многим из них он помогал вернуться в Абазгию. Деметрий вел тайную переписку с Константином и по поручению того воспитывал его сына. Была у него связь и с Дадыном, которого он когда-то выкупил из плена. Писец рассказал Леону о том, как абазги восстали против своих правителей ромеев и перебили их, как избрали из своей среды правителями Опсита и Скепарну и тайно перешли на сторону персов, но ромеи снова подчинили Абазгию своей власти. Чтобы сохранить и умиротворить абазгский народ, умный Ефрат сумел тонко подсказать Юстиниану мысль послать его в Абазгию с наказом запретить делать кастратов. По совету Ефрата император повелел привезти несколько детей абазгов, обучать их грамоте и различным наукам. Из них потом состояла внутренняя стража императора. С тех пор абазги сами избирали себе правителей, а императоры утверждали их архонтами.

Деметрий познакомил Леона с учениями греческих философов Сократа, Платона, Аристотеля, с историей завоевательных войн Александра Македонского. Однажды не без умысла дал ему жизнеописание двенадцати цезарей Гая Светония Транквилла. Оборотная сторона жизни Калигулы, Нерона, Тита и других римских императоров поколебала Леона, заставила его присмотреться к закулисному миру Палатия, полному интриг, алчности, борьбы за власть, загадочных смертей и исчезновений людей. Деметрий учил Леона видеть за блеском и мишурой шаткие подпорки империи ромеев, сотрясаемой бесконечными войнами с арабами и внутренней борьбой базилевса с почитателями икон. От Деметрия Леон узнал и о базилевсе Льве.

– «Божественный!» – при этом слове старый писец кривил тонкие губы в иронической усмешке. – Он отмечен не божественным провидением, а самим сатаной.

Знал бы император Лев III, чему учит Деметрий Леона, из которого он хотел воспитать верного слугу империи, приказал бы удавить своего лучшего писца. Лев был подозрителен и коварен. Он возвысился благодаря императору Анастасию II, который за воинские доблести дал ему титул патрикия^[21]и назначил архонтом в одну из провинций. Когда абазги восстали против ромеев и присоединились к арабам, император Юстиниан II^[22]послал Льва к аланам с поручением натравить их на абазгов. Император боялся Льва, он не без оснований подозревал его в намерениях захватить престол. Посылая его с опасным поручением, Юстиниан рассчитывал избавиться от него, но этот сатана в образе человека, как называл его Деметрий, сумел проникнуть к аланам, подкупил их, и те огнем и мечом прошли по Абазгии. Льву помог выбраться из гор правитель Апсилии Маринэ. Дорогой ценой заплатила Абазгия за попытку освободиться от ига Ромейской империи. Не принесли облегчения ей и арабы; они оказалигь еще хуже, чем ромеи. Мусульмане отняли у абазгов землю, установили непосильные харадж и джизие – поземельную и подушную подати, превращали абазгов в рабов. Попытка абазгов отложиться от Ромейской империи и перейти на сторону арабов была пагубной.

Мудрый Деметрий глядел сквозь века; он призывал юного Леона беречь народ и ждать удобного случая.

– Когда войска провозгласили императором Феодосия, Лев не признал его, – шептал писец. —С помощью верных ему военачальников он мечом проложил себе путь к трону и вынудил Феодосия уступить ему царство. Сейчас Абазгия – снова вассал Ромейской империи, но никогда не забывай: кровь абазгов на Льве. Аланы были лишь слепым орудием в его дьявольских руках. Но, видит бог, не время сейчас отплатить ему по древнему закону гор – кровью за кровь. Станешь архонтом, укрепляй страну, объединяй народ и жди.

Деметрий по-гречески и по-латыни говорил гладко, как по писаному, и своего воспитанника приучал к этому.

– Знание языков оттачивает ум, а правильность речи свидетельствует о здравости мышления, – поучал Деметрий Леона. – Все суета. Когда челсовек – раб своих страстей и облечен притом большой властью, он превращается в дьявольский сосуд пороков и жестокости. Только знания – истинная ценность. Учись. Будь умерен во всем, избегай соблазнов. В одном ты можешь не щадить себя – в заботах о родной стране. Готовься быть справедливым и разумным пастырем своего народа. В этом твое предначертание от бога. Одно помни: цандрипшские дадалы^[23]издавна ромеям служат, и нынешний дадал Мидас, и его сын в Палатий наезжают, приближенных императора дорогими подарками задабривают, заговор плетут, хотят снова Абазгией править, как их жестокосердный предок Филипп, которого наш первый правитель абазг Скепарна убил. С цандрипшских дадалов глаз не спускай.

Часто у них возникали разговоры о религии.

– Предания свидетельствуют о том, что первыми проповедниками христианства в Абазгии были апостол Андрей и его спутник Симон Кананит. По велению Юстиниана и при содействии Ефрата в Анакопии построен храм Божьей матери. Юстиниан же послал в Абазгию священников, – рассказывал Деметрий. – Но абазги в христианстве не тверды. В них много еще от язычества, они поклоняются своим старым богам. Будешь архонтом, укрепляй христианскую веру. Тем объединишь свой народ. А будут абазги почитать иконы или нет, пусть тебя мало заботит. Одно знай: именем Христа Спасителя много крови пролито невинной. Не допускай этого, будь терпим.

Обычно Леон приходил в келью Деметрия, но как-то писец сам тайком пришел к нему поздним вечером.

– Сегодня я читал письма императору, – зашептал Деметрий. – Было послание и от твоего отца. Вот что он пишет, – старик закрыл глаза и, пропустив пышное титулование императора, на память повторил: – Я стар и немощен, бог призывает меня к себе. Верни мне сына, благослови его архонтом Абазгии. Будет он верным твоим рабом, и страну, тобой мне вверенную, он так же, как я, положит у твоих ног... – Деметрий открыл глаза и в упор взглянул на Леона. – Так пишет твой отец Константин Абазгский, а как он думает, это он скажет тебе с глазу на глаз. Завтра ты предстанешь перед базилевсом. Не избегай его взгляда, но будь смиренным. Час твой пробил, но не забывай: базилевс хитер, он постарается устроить тебе какую-нибудь ловушку. Не погуби себя неосторожным словом, взглядом, даже мыслью. Да благословит тебя всевышний!

В ту ночь Леон не спал. С волнением и беспокойством думал он о том, как предстанет перед грозным императором. Он много раз видел его, но издали – во время молебствий, на ипподроме, среди войск. Он ни разу не удостоился быть им принятым и не жалел об этом, потому что знал: те, кто удостаивались такой милости, нередко прямо от императора отправлялись в подземелья Палатия, откуда не было выхода, кроме как в преисподнюю...

Утром двое молчаливых воинов-гигантов из личной стражи императора обыскали Леона и, не найдя при нем никакого оружия, повели бесконечными ходами и переходами в покои Льва. По тому, каким путем вели Леона, он понял, что встреча произойдет неофициальная. Возможно, базилевс тем самым хотел дать понять сыну абазгского архонта его полное ничтожество перед ним, владыкой половины мира. Но это еще можно стерпеть. Не задумал ли базилевс уничтожить первенца Kонстантина и послать в Абазгию вместо него какого-нибудь преданного ему исаврита? Но ничего уже нельзя было изменить. Слоноподобные воины зорко следили за каждым шагом Леона: не убежишь, не спрячешься, да и ни к чему, надо идти навстречу своей судьбе.

Лев на открытой веранде кормил голубей. С ним был его сын и соправитель Константин по прозвищу Копроним^[24]. Это прозвище, как рассказывал Леону Деметрий, сын императора получил за то, что во время цветения он осквернил святую купель испражнениями. Константин молод, всего лет на пять старше Леона, высок и плечист. Он с интересом поглядывал на Леона, которого не раз видел на военном плацу, где отпрыски византийской знати под руководством опытных военачальников занимались гимнастикой и изучали воинское искусство. На Льве и его сыне—соправителе вместо императорских пышных одежд, расшитых золотом и жемчугом, исаврийские тоги с красной каймой по низу, только багряные сапожки на Льве императорские, Константин же в сандалиях. Льву уже около восьмидесяти, он ссохся, смуглая от природы кожа на морщинистом лице почти коричневая. Лицом он, как святые на иконах, строг и сух, взгляд его старческих блеклых глаз холодно равнодушен. Леон только мельком заметил все это – нельзя разглядывать Божественного императора и его соправителя—сына, как статуи. Он распростерся перед императором, не доходя до него шагов десять.

– Встань и приблизься, – услышал Леон негромкий голос.

– Не смею, Божественный.

– Я повелеваю.

Леон встал и подошел шагов на пять.

– Дела империи не позволяли мне следить за твоим воспитанием, но твои наставники говорят, что в учении ты весьма преуспел.

– Этим я обязан тебе, Божественный, – смиренно ответил Леон.

– Он воинскому искусству отдавал предпочтение, нежели другим наукам, – заметил Константин.

Леон поймал на себе ощупывающий взгляд базилевса и потупил взор. Лев с первого взгляда увидел в статном широкоплечем молодом абазге воина, и это вызвало в нем противоречивые чувства. А что если он свое воинское искусство применит против империи? В таком случае его не следует выпускать из рук. Пусть послужит в войсках поближе, чтобы не спускать с него глаз. Но не вернуть его Константину —это значит предоставить абазгам самим поставить архонта, а они захотят, конечно, такого, который будет добиваться независимости от империи. Варвары абазги не терпят над собой никакой власти. Кто-кто, а он знает абазгов и апсилов. Лучшие годы его прошли в их краях.

– Империи нужны воины, Божественный, – сказал Леон. – Я готовил себя для того, чтобы служить тебе.

Тонкие губы Льва тронула недоверчивая усмешка.

– Не хочешь ли ты послужить в моих войсках? – спросил он мягко.

– Твоя милость беспредельна, Божественный. Сражаться за тебя сочту за великую честь. Благослови!

Леон опустился на колени и склонил голову, показывая, что всецело отдает себя базилевсу. Но сердце его сжалось. По тому, как Лев медлил с ответом, Леон понял: он взвешивает его судьбу.

– Но, может быть, ты хочешь вернуться в Абазгию? – вкрадчиво спросил Лев. – Отец твой стар и немощен. Он просит вернуть тебя и благославить на архонтство.

Вот она, ловушка, против которой предостерегал Деметрий. Лакомую приманку подбросил Леону император!

– Отец мой стар, но бог милостив... Я же готов служить тебе всюду, куда бы ты меня ни повелел послать, Божественный, – ответил молодой абазг.

– А кто может поручиться, что, став архонтом, ты не отложишься от нас? – спросил Константин.

Лев с неудовольствием взглянул на сына. Разве можно выдавать свои тайные мысли, казалось, говорил егo укоряющий взгляд. Леон вопросительно посмотрел па базилевса. Тот кивнул, разрешая ему ответить.

– Потерять покровительство Божественного для aбaзгов равносильно гибели, – сказал Леон. – Абазгия уже становилась на этот гибельный путь и...

Леон смешался. Неизвестно было, как император воспримет напоминание о попытке абазгов с помощью арабов отложиться от империи.

– И что? – прищурился Константин.

– Абазгия – маленькая христолюбивая страна, – подумывая каждое слово, сказал Леон. – Она может жить только под покровительством могущества империи и благословением Божественного базилевса.

Лев высыпал из золотой чаши последние зерна пшеницы и отдал ее сыну, неторопливо потер сухие ладони, стряхивая с них невидимую пыль. Казалось, он весь поглощен созерцанием суетящихся у его ног голубей. В действительности же он думал о том, что уже стар, что судьбы будущего переходят в руки этих рвущихся к власти молодых людей, один из которых его сын и наследник престола. А знают ли они, сколь тяжко бремя власти и какой ценой она добывается? По осторожным, обдуманным ответам молодого абазга император угадал в нем человека недюжинного ума. Сумеет ли сын противостоять таким вот умным и сильным воинам? Не лучше ли сейчас, пока он жив, обезопасить, трон от таких людей, как этот абазг? Но тогда придется уничтожить многих, а кто будет защищать империю от ненавистных арабов, которые не дают ему с первого его дня царствования насладиться славой и заняться украшением столицы? Принудив Феодосия отречься от престола в свою пользу, недоверчивый Лев сам готов был в каждом заметно выделяющемся из толпы человеке видеть соперника своего сына.

– Ты рассуждаешь здраво, – наконец сказал он. – Повелеваю тебе: отправляйся к отцу. Когда придет время, мы призовем тебя с твоими воинами-абазгами и тогда узнаем, сколь ты преуспел в воинском искусстве.

Леон поцеловал край тоги базилевса и, пятясь, вышел. Он шел, шатаясь как пьяный. Воины, сопровождавшие его, сурово улыбались. Они были довольны тем, что им не приходится тащить этого славного молодого абазга в подземелье, чтобы там удавить его шелковым шнурком.

– Ты родился под счастливой звездой, – сказал один из них, оставляя Леона у порога его каморки.

С тех пор прошел год. Леон вступил в наследство, а базилевс не торопился признать его архонтом: видимо, все еще не доверяет. Трудно было вначале Леону. Абазги встретили его приезд настороженно, выжидательно присматривались к нему. Главы родов, с которыми молодой правитель пытался сблизиться, держались с ним уклончиво, больше тянулись к его младшему брату Федору: они видели в нем своего человека. Конечно, Федор вырос у них на глазах, а о Леоне многие абазги и вообще забыли, когда же он приехал, задумались: не стал ли он ромеем за пятнадцать лет жизни в Палатии? Но Дадын тайными путями, через Деметрия, знал о Леоне больше, чем кто-нибудь из абазгов, и потому смело пошел на сближение с ним. Этому способствовала любовь Леона к его внучке и тайный наказ покойного Константина. От Дадына цепочка протянулась к другим абазгским родам и в Апсилию. Молодой правитель почувствовал твердую почву под ногами и добрым словом поминал своего дорогого учителя Деметрия. Он думал о том, что пришла пора присоединить к Абазгии Апсилию^[25] обескровленную, разграбленную персами и арабами. Правитель Апсилии Маринэ стар, а у его сына, Евстафия, мало воинов. Вместе же, с помощью картлийских царей, легче противостоять врагам. Если не объединиться, – погибнут, исчезнут с лица земли апсилы. Пусть Маринэ извлечет горький урок из участи царей Лазики. С тех пор, как царь Лазики, доблестный Губаз, был предательски убит ромеями, исчезла древняя династия ее царей, а их страну, по повелению императора, присоединили к своим владениям картлийские цари и ныне ею правят сыновья покойного правителя Картли Стефаноза – Мириан и Арчил. Не хочет же Маринэ, чтобы также исчез род правителей Апсилии. Но вот о сыне его идет молва, что он неукротим и смел, он может воспрепятствовать объединению Апсилии с Абазгией... Дал бы только император Леону архонтство, как бы это развязало ему руки. Леон решил после поездки в Цихе-Годжи встретиться с Маринэ.

7 Освобожденных с ромейского корабля гребцов Дадынп оставил под надзором Ахры в его хижине. Оба были очень слабы, особенно абазг. Последние дни он жил лишь одним страстным желанием вернуться на родину; преодолев море житейских невзгод, он, как ласточка после бури, долетев до родного берега, упал без сил. Он почти ничего не ел, просил вынести его на воздух и часами лежал в забытьи или молча глядел сквозь ветви и репьев на проплывающие над ним облака. Неподалеку от того места, где он лежал, из кустов выскочила маленькая пичуга с задорно торчащим коротеньким хвостиком; она поздоровалась с ним – «цвик-цирик»– и снова шмыгнула в кусты. Он не видел ее, но услышал тонкий голосок; губы тронула едва приметная улыбка. Давно забытое название этой пичуги всплыло в памяти.

– Ачынча, – прошептал он.

Но взор его оставался все таким же неподвижным, как бы устремленным в самого себя. Однажды, проснувшись, рыжебородый окликнул товарища:

– Гуда!

Гот не ответил. Рыжебородый приложил ухо к его груди: сердце билось еле слышно.

– Гуда, Гуда, побратим, что же ты?

Подошел Ахра и тоже заглянул в глаза абазгу, потом посмотрел на славянина: оба прочитали во взорах друг друга одну и ту же горестную мысль...

– Брат мой, Богумил, – тихо позвал Гуда. – Духи гор позволили мне вернуться на родную землю и теперь зовут к себе.

– Ты неправильно понял повеление духов гор, – возразил Богумил. – Зачем ты нужен своей стране мертвый? Ты нужен ей живой, слышишь, Гуда?!

Но побратим не слышал. Богумил мог бы защитить друга от дюжины воинов, заслонить его своей могучей грудью, как щитом, но сейчас он был бессилен ему помочь, и это приводило его в отчаяние.

Три года назад префект палатийских войск патрикий Лонгин пришел в казарму, где размещалась личная охрана императора, и сказал начальнику ее Германику:

– Дай мне пять самых сильных воинов, свободных or службы.

Германик окинул взглядом тесный каменный двор.

– Ты, ты, ты и вы оба, – пальцем показал он на двух воинов, игравших в кости.