Текст книги "Джандо"

Автор книги: Роман Канушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Профессор Ким видел себя со спины, облаченным в шлем и сжимающим в электронной перчатке копье Великого Африканского Божества. Артур продолжал пятиться, вот его руки потянулись к шлему. Что будет, что произойдет, если Артур снимет с него шлем… и Робкоп, возможно, химера, продукт его сознания, станет его темницей…

НАВСЕГДА.

Профессор Ким не хотел этого знать. И он уже понял, что надо делать. Жест! Знак, известный только им троим. То, что осталось от Ордена Белых Рыцарей, детской игры. Знак. Артур очень внимательный человек, и он должен его увидеть. Знак!

Профессор Ким попытался поднять свою птичью лапу в рыцарском приветствии, и тогда тот, другой, ожил в нем. Монстр начал сопротивляться. Но Профессор Ким поднимал руку, которая сжимала копье, копье Великого Божества. Монстр внутри его ревел, он был хозяином этого облика и не собирался терпеть чужого присутствия. Он боролся, он был уже в его мыслях и понял намерения непрошеного гостя. Профессор Ким поднимал руку, сжимающую копье, монстр сопротивлялся – это был странный поединок, безумный армрестлинг, но все же ссохшаяся темная птичья лапа поднялась в рыцарском приветствии.

Артур в изумлении глядел на Робкопа. Потом повернулся к Профессору Киму. Рука в электронной перчатке взметнулась вверх. Движения не были синхронными, но если бы эта рука не сжимала сейчас копье, она бы, наверное, поднялась в рыцарском приветствии.

Артур перевел изумленный недоверчивый взгляд на монстра– птичья лапа была поднята в характерном жесте. Могущественная организация – детская игра… Не оставалось никаких сомнений. Артур не мог понять, что это значит, возможно, и западня, но перед ним было приветствие Ордена Белых Рыцарей.

Профессор Ким видел растерянность Артура, но был теперь благодарен, что тот не сорвал с него шлем. Затем изображение стало расплываться, меркнуть, но взамен начало появляться нечто совсем иное, другое видение; у него появилось новое зрение, и оно фокусировалось где-то выше…

У Робкопа пробуждался третий глаз. Совершенно живой и зрячий, и об этом глазе смог бы кое-что рассказать мальчик Денис, когда он в последний раз отправился на поиски Белой Комнаты, и даже водолаз Олежа, видевший его пробуждение в зеркале. У Робкопа открывался глаз циклопа, и Профессор Ким понял, что этот глаз вернет монстру его силу, глаз, смотрящий сквозь черный ветер, видящий во мгле Последней Запертой Комнаты, – если он успеет пробудиться…

Монстр прислушивался к его мыслям. Профессор Ким взглянул на сверкающее каким-то невиданным победным светом острие копья. И тут же внутри его раздался панический крик испуганной ночной птицы. Этот крик оглушил его, заканчиваясь безумным свистом ветра, черного ветра, прильнувшего к окнам, ветра, пришедшего из глубин Сумрачной страны. Копье Мвене-Ньяге отравлено для демона. Но когда-то оно должно было спасти Зеделлу, если бы не было так поздно. Круг действительно замкнулся.

НАВСЕГДА.

Оглушительный рев барабанов крушил реальность, ее стенки становились все тоньше. На мгновение вдруг исчезла куда-то комната. Не было больше квартиры, расположенной на пятом этаже дома в самом центре старой Москвы, и самого дома больше не было. Там, в трещинах гиперпространства, просвечивали образы совсем иных миров и тени иных времен. Совсем чужое небо поднялось из бесконечных глубин сознания Профессора Кима и нависло над Москвой.

«Интересно, это будет больно?» – успел подумать Профессор Ким.

Артур видел что-то странное. Монстр, стоящий перед ним, двинулся к Профессору Киму. Казалось, каждый шаг давался ему с превеликим трудом. А потом темная птичья лапа потянулась к копью. И рука в электронной перчатке двинулась ей навстречу. Артур боялся шелохнуться и уже больше не проронил ни звука.

Это была мучительная борьба. Монстр ревел, и у него пробуждался третий глаз. Но копье возносилось все выше. Какой-то сумасшедший ветер стучался сейчас в окно, тревожный кровавый свет луны наполнял комнату. Но острие копья горело все более ярким светом неминуемой победы, спокойное торжество вечно возрождающегося мира было в этом свете. И тогда монстр завыл, и Артур почувствовал, как холодные пальцы сжали его сердце, – этот вой был наполнен неимоверной погребальной тоской, последней песней прощания.

А потом это существо с силой вонзило острие копья в свой пробуждающийся глаз.

И от его рева выбило стекла и содрогнулась в ночном небе луна, чужая, грозная луна, поднявшаяся над Москвой. И вдруг множество ликов поочередно стало проступать на обезображенной морде монстра. И на миг Артуру показалось, что он увидел свое лицо… Но это только показалось, потому что в следующую секунду весь окутанный зеленым дымом монстр исчез, рухнул, провалился сквозь пол, сквозь разверзшуюся твердь Земли, плывущую через эту звездную ночь… И в это же мгновение Профессор Ким застонал, покачнулся и, выпустив из рук копье, повалился на пол.

Ты хотел знать, что такое Спиральная Башня?

Это дерево, обвитое змеей.

Человек, стоящий в центре Мира, охваченный могучими кольцами Времени.

Его ноги, подобные корням, покоятся в лоне, женском лоне, в рождающей и забирающей земле.

И где-то в бесконечной высоте этой башни находится сад, напоенный светом распустившихся цветов.

Ты хочешь дойти до Последней Запертой Комнаты?

Но ты даже не представляешь, что там тебя ждет.

Ким!.. К-и-и-м-м!

Артур уже снял с него шлем и продолжал повторять, бережно поддерживая его голову:

– Ким! К-и-и-м-м!

Он бил его по щекам и тряс за плечи.

– Ким, Ким, Ким! Очнись… Ты слышишь? Вернись… Ким… Ким.

Профессор Ким открыл глаза и непонимающе посмотрел на Артура. Не было ничего. Лишь только спокойный и ровный поток воды. Радостное движение мерцающей синивы. В котором ты плыл или летел и границы этого «ты» не были определены.

Ким! К-и-и-м-м!

– Привет, Артур, – тихим голосом проговорил он. – Я так рад тебя видеть. – А потом перевел взгляд на разбитые окна и на успокоившуюся луну, плывущую в морозном небе.

– Чертов ты сумасшедший… – выдохнул Артур.

– Судя по всему, ты здесь тоже не очень скучал, – произнес Профессор Ким, и его губы тронула тихая улыбка, но глаза смотрели куда-то сквозь склонившегося к нему Артура и все еще видели тьму за закрывающимися дверьми Сумрачной страны, но видели и свет, нежный, изумительный свет, о котором он никому никогда не расскажет. Глаза его все еще видели тех, кто остался в этом свете…

– О-о – Джандо, – прошептал Профессор Ким. – Значит, и со мной это случилось тогда… Но закончилось лишь сейчас.

– Разбитые окна, треснувшее зеркало и чашка скисшего молока– не так уж и много. – В кабинет вошла Дора, и ее еще совсем недавно такое бледное личико снова стало принимать озорное, хулиганское выражение. Дора с деловитой невозмутимостью решила подвести итоги: – Совсем немного, если учесть, что их суперкомпьютерный павильон накрылся медным тазом! Смотрите – там, по-моему, пожар… Вот такой вот блин!

А потом из-за ее плеча появился Олежа, и трое взрослых мужчин, глядя на нее, вдруг почувствовали, что кошмар этой ночи отпускает их и что все уже прошло, а потом… начали неудержимо смеяться. Они смеялись так, как это удается делать людям, когда они находятся в возрасте Доры, и этот смех изгнал последние остатки черного ветра, растворяя его в яркой морозной ночи, стоящей за окнами.

Дора какое-то время подозрительно косилась, наблюдая этот внезапный приступ веселья, а потом произнесла:

– Между прочим, там, в холле, двое ребят и какой-то дедушка, и, по-моему, им не так весело… Интересно, что вы им собираетесь рассказать?

Но это заявление вызвало лишь новый приступ смеха.

– Надо же, – пожала плечами Дора, – ржут как сумасшедшие… – Она поправила сползшую набок резиновую корону, словно вовсе не собиралась с ней расставаться, и проговорила: – Мне тоже было очень страшно, но ведь теперь они ушли? Ведь двери теперь закрыты? Ведь правда?! Ушли.

И только тогда тень окончательно покинула ее личико, и глаза Доры просияли.

– Ну и ладно… А все же интересно, куда мы с папой поедем в этом году кататься на лыжах?..

40. Конечные результаты

И уже ничего больше в эту самую длинную ночь не случится. Черный ветер, опалив землю пеплом, видимым лишь теми несчастными, кому суждено идти сквозь ночь, сквозь пустыни миражей, наполненные призраками несбывшихся надежд, сквозь ослепительные горные страны, возвышающиеся грудами непереносимой памяти, сквозь вздохи кипящей страсти, так близко подводящие к не существующей на Земле Любви, но потом лишь опадающие печальными лепестками тихих белых цветов, этот ветер ушел, забирая с собой кровавое золото кипящих лунных морей, ушел, и луна успокоилась. А позже северный снегопад укрыл землю, чтобы не тревожить воспоминания, и небо стало ясным. А потом солнце родилось заново – день начал удлиняться…

Да, больше ничего не случилось, хотя, конечно, итоги, подведенные Дорой, оказались неполными. Весьма неполными.

Одной из самых потрясающих новостей, взволновавших весь столичный бомонд, было кратковременное психическое расстройство главы одной из наиболее устойчивых финансово-промышленных групп Юлия Ашкенази. Президент крупнейшей корпорации – надежда возрождающейся российской экономики, молодой и энергичный бизнесмен, трудяга, работающий по шестнадцать часов в сутки, а если и появляющийся изредка в обществе, то лишь в сопровождении самых известных и вожделенных девушек Москвы, – вдруг изнасиловал свою личную секретаршу. А потом скрылся с места сколь циничного, столь и нелепого преступления. Однако был легко обнаружен на следующий день на Центральном рынке, где рекомендовал обалдевшим от его вида торговцам продавать бананы. Причем по самой низкой цене, ибо завтра за них уже не дадут ни копейки! Оказалось, что до момента задержания он посетил уже несколько рынков и пару крупных гастрономов, где срочно потребовал директоров и выступил с подобным же предложением.

Не менее странными были корреспонденции, отправленные Юликом своим деловым партнерам накануне: там он усиленно советовал избавляться от бананов, потому что– пока об этом знает только он, но вскоре очевидная истина откроется всем – бананы начали гнить. Все бананы во всем мире, а это неминуемая катастрофа… Никто из его нынешних партнеров не был связан с фруктовым бизнесом. Никогда. Но все же один из лучших российских адвокатов, умные врачи и деньги сделали свое дело, и вскоре Юлик уже смог вернуться к исполнению своих обязанностей. Так что единственным человеком, которого Юлик всерьез напугал, была любимая мама, находящаяся в Париже, куда Юлик должен был приехать на День святого Валентина. Вместо него прибыло письмо, где любящий сын писал, что наконец нашел девушку, точь-в-точь похожую на любимую маму как внешне, так и внутренне, и просил одобрить свой выбор. К письму прилагалась цветная фотография «кодак». Любимая мама была маленькой, чуть сутуловатой женщиной, пепельной брюнеткой с царственными манерами и небольшими усиками, проявившимися с возрастом. С цветной фотографии «кодак» роскошно улыбалась белокурая красавица на полголовы выше самого Юлика, нежно обнимающего ее за талию. К письму имелась приписка: «Мамуля, Блонди, как и ты, обожает мексиканцев…

Любимая мама никогда не задумывалась о своем отношении к мексиканцам – кукарача, перец-чили, вот вроде бы и все, – но сейчас, глядя на фотографию, подумала, что скорее всего она их ненавидит.

– Он сошел с ума, – пролепетала любимая мама. – Блонди… Это что такое? Какие мексиканцы? Что это значит? Он разлюбил свою мамочку или он сошел с ума!

Нет, конечно, первое предположение не могло быть верным. Юлик никогда бы не смог разлюбить свою мамочку. Так что из двух предположений, сделанных любимой мамой, верным оказывалось второе. Но, как было отмечено выше, помутнение рассудка у Юлика было довольно кратковременным. И такая несколько своеобразная первая брачная ночь вскоре обросла легендами, в которые поверила и сама Блонди, – будущий муж так долго и упорно скрывал свою страсть, что в результате она вылилась в легкое психическое расстройство и подвигла Юлика на столь неразумные действия. Наверное, подобным романтическим историям можно верить, тем более что ничего другого больше и не остается, – кто ж мог предположить, что в процедуре ухаживания за красавицей Блонди Юлик решит столь резко опустить «необязательные моменты»… Так что для этой новоиспеченной пары все закончилось хорошо, если не считать неожиданно развившейся у Юлика бананофобии и странного требования убрать из его кабинета все электронные средства коммуникации.

Но кому-то повезло гораздо меньше.

В тот момент, когда начали гнить бананы и Юлик Ашкенази в собственном кабинете насиловал свою будущую жену, Хотаб, раскинув руки, лежал у Дяди-Витиного подъезда. Нет, он упал не с неба, он сорвался с пожарной лестницы. Глаза Хотаба были раскрыты, словно он старался что-то увидеть в черноте накрывающего его навсегда неба. Его лицо разгладилось и как-то посветлело, и только сейчас стало ясно, что он был красивым.

– Бедный, совсем молодой… – проговорил кто-то из собравшихся.

Хотаб умер еще до прибытия «скорой помощи», санитары закрыли его глаза и накрыли белым его лицо, и Хотаб отправился в свое последнее путешествие по ночной веселящейся Москве, где оставалось столько ярких и манящих заведений и где теперь уже другие будут ставить на зеро и обкладывать со всех сторон такую счастливую (но все же не принесшую счастья!) цифру «тринадцать». А собравшиеся соседи еще долго обсуждали подробности, и кто-то уверял, что несчастный парень вроде бы сам отпустил руки, протягивая их куда-то вверх, хотя на лестнице больше никого не было.

Соседи посудачат какое-то время да и разойдутся, и все забудется. Лишь непонятно откуда взявшийся и пропитавший вокруг весь воздух запах керосина еще будет какое-то время витать над местом трагедии.

Земной путь Хотаба закончился. Не будем жалеть о нем. Он встретился со своими собственными воспоминаниями, и, наверное, никто, кроме самого Хотаба, не виноват в том, что они раздавили его. Но здесь мы замолкаем – судить Хотаба теперь предназначено совсем другим…

Наверное, стоило бы упомянуть еще об одной трагедии, случившейся в то же время и на той же долготе, где находится Москва, но только совсем с другой стороны земного шара. Именно в этот момент Лиловая Зебра нашла своего Папашу Янга и посмотрела ему в глаза. И тогда он увидел бездонную пустоту, где был лишь черный ветер, закруживший его и увлекший за собой, и он еще раз услышал смех своих дочерей и заклинания чернокожих колдунов-ндоробо, увидел свою жену в тот день, когда они познакомились, и ощутил страшную тоску от одиночества, которое, оказывается, пропитало всю его жизнь, но которое теперь заканчивалось. Все случилось, как он и предсказывал: через несколько часов, уже утром, патер Стоун заехал навестить его и нашел Папашу в окружении несчетного количества полупустых бутылок и уже окоченевшего.

Да, в этот день он встретился со своей Лиловой Зеброй, но все знающие Папашу Янга жалели беднягу и говорили, что алкоголь все-таки погубил его.

Довольно странно повел себя еще один житель Аргерс-Пост, личность широко известная, почти легендарная, прозванная газетчиками и прочими масс-медиа Мистер Фортуна. Этому человеку на протяжении последних пяти лет безумно, сногсшибательно и невероятно везло во всевозможных лотереях, и он из скромного улыбчивого бармена превратился в весьма состоятельного человека. Маккенрой выстроил новое заведение – целый комплекс для туристов, и назвал его, как и мечтал, «Пепони» – «Райское место». Но над «Райским местом» словно витало проклятие. Несмотря на постоянно наводимую чистоту, применение всевозможных репеллентов и прочих средств защиты, под подушками жильцов постоянно оказывались скорпионы и иная ядовитая живность. Бар даже на первых порах, когда «Пепони» только открылся и там было полно народу, чем-то неумолимо притягивал к себе змей, сафари заканчивались трагично, а некоторые из тех, кто решил провести здесь свой отпуск, заболевали неведомыми болезнями. И постепенно вокруг Маккенроя и его заведения образовался вакуум. «Пепони», построенный по замечательному проекту одного молодого француза, стоял как вечное произведение искусства– пустынный и холодный. Маккенроя, конечно, знали и уважали многие, но никто не испытывал к его удаче ни малейшей зависти, поговаривая: «О нет! Упаси нас от такой фортуны! Что-то с этим человеком случилось не так, какая-то порча…» – и никто больше весело не жал его руку, хлопая по плечу, называя его Мак…

Так вот, Мистер Фортуна по совершенно непонятным соображениям похитил из клиники младшую дочь Папаши Янга, красавицу Зеделлу, пять лет назад сводящую с ума любого, кто видел ее, а сейчас пребывающую в некоем подобии летаргического сна. Их выследил известный в Кении охотник, Йорген Маклавски, где-то далеко на севере, посреди Эфиопского нагорья. Маккенрой не смог сколько-нибудь внятно объяснить причину своих неразумных действий, но невероятным в этой истории было другое – странная болезнь, долгий сон отпустили Зеделлу. Девушка какое-то время была не в себе, но в тот день, когда Профессор Ким вторично послал в цель копье Великого Африканского Божества, наметились первые признаки улучшения.

На похоронах своего отца Зеделла была безутешна – пять последних лет она блуждала по темным лабиринтам, а потом в них образовался сначала слабый просвет, и кто-то позвал ее. Зеделла откликнулась на зов и нашла в себе силы выйти к свету: но покинув свою долгую темницу, она сразу же столкнулась с жестокой неумолимостью времени – да, Зеделла была безутешна, но полностью здорова. И наверное, она не обратила внимания на ветер, прошелестевший над ними, ветер, наполненный голосами прошлого, печалью утраченного настоящего и безнадежностью попыток отыскать Любовь в будущем.

Этот ветер, несущий вздохи разочарования, еще тревожил иногда Урса, растворяясь в туманах его Родины и заставляя повторять по ночам слово «Зеделла», но его мудрая и любящая жена давно уже поняла, что ее соперницы нет на этой земле, а там, где она есть, между ней и ее соперницей уже не существует никакой разницы.

Но не все так просто было в этой части мира – зеркальный осколок и перстень оставались у Маккенроя, и он по-прежнему был готов к любым самым невероятным поручениям…

Однако вернемся в Москву.

Самым везучим в этой истории оказался Дядя Витя – уже никто его не тревожил и не претендовал на его квартиру. «Норе. Операции с недвижимостью» перестал существовать. И это была еще одна странность Юлика Ашкенази – после пожара он и не подумал восстанавливать утраченное подразделение, более того, он запретил своим сотрудникам о нем даже вспоминать. Не было никакого «Норса», связанного с недвижимостью, не было и не будет. И никаких денег никто не похищал. Все – точка!

Дядя Витя знал, что с ним произошло нечто странное, но детали были смутны и размыты, и постепенно его память успокаивалась. Он несказанно удивился и обрадовался, обнаружив у себя в квартире черный кожаный рюкзак, набитый деньгами, но не мог понять их происхождения, а Стержень объяснил ему, что не нужно мучить себя ненужными вопросами, что все уже закончилось и деньги теперь по праву принадлежат ему.

Дядя Витя привел в некоторый порядок свою жизнь, но иногда любил загулять с корешами, первым из которых, конечно, был верный Андрюха. И тогда, в обществе веселых собутыльников, к Дяде Вите подступала легкая, но необъяснимая тоска. Он вспоминал, что когда-то мог понимать голоса игровых автоматов, и была у него в эту пору пара молодых друзей, которых он почему-то потерял, и была юная девушка с лучистыми глазами ночной феи. Незнакомые студенты, к которым он прикипел сердцем, и юная девушка, почувствовавшая в нем вдруг древнюю силу настоящего мужчины, исчезли из его жизни, но Дядя Витя все же надеялся, что когда-нибудь они появятся снова. И тогда он просил налить еще по одной, и этого момента ждала вся компания, потому что Дядя Витя становился еще печальнее, но начинал рассказывать удивительные истории о золотокожих великанах, о песни древних богов, о лунных морях и о спящем в холодном сиянии камня Сфинксе, чьи загадки до конца так и не будут разгаданы. А потом он засыпал и его сон берег Король. Король не умел говорить, но пес смотрел на хозяина умными глазами и знал, что к нему вернулось самое любимое существо на свете.

Денис так и не сыграл для Люси Вагнера. Его тоже покидали дурные воспоминания, и оставалось лишь ощущение интереснейшей истории, удивительного приключения, которое ему удалось пережить.

Люси продолжала пить пиво и наконец закончила свою грандиозную работу– иллюстрацию к какой-то неведомой легенде. В центре полотна возвышалась огромная башня… а остальное читателю известно.

Люси по-прежнему смотрела видео и после слезных «9 1/2 недель» очень сокрушалась, что Микки Рурк по возрасту не тянет на кандидатуру возможного Денискиного папы. Как-то она наткнулась на странные записи сына. Убираясь в его комнате, она увидела исписанные листки бумаги: «Я – зашифрованная тайна Космоса»; «Человек – зеркало Вселенной, в котором отражается все сущее…»

Люси прервала себя – не совсем правильно читать чужой дневник без разрешения. Она поглядела на стол – книги, видеокассеты, компьютерные игры… Толкиен, мистические романы, фантастические боевики и фильмы ужасов… «Ну что ж поделать, если такие у моего сына вкусы, – подумала Люси с улыбкой. – Но ведь и Толкиен…

Люси продолжала уборку, слушая, как на старом пианино Денис бренчит «Чижика-пыжика».

Но и в этой части мира было все не так просто.

В тот момент, когда что-то начало происходить со стенами павильона суперкомпьютерных игр, вызывая у всех находящихся там неясное тревожное чувство, быстро превращающееся во всесокрушающую панику, Студент раскрыл глаза и не увидел ничего, кроме темноты, непроницаемой и шуршащей, как листы забытых книг. Самое удивительное, что он не испугался этой темноты, а на лице его была улыбка, словно он возвращался из какого-то счастливого сна. Потом его обступили запахи и пропитавшая каменные стены сырость безморозной зимы, и он вспомнил, что находится в Алкином подъезде, в коридоре, где погасла лампочка, и отчего-то сидит на полу. Он попытался подняться и в следующую секунду чуть не рухнул, словно у него не было ног, – тогда он понял, что просидел на полу достаточно долго и у него затекли ноги. Подождав какое-то время, Студент нащупал бумажный пенал, где находилась лампочка, отыскал фонарик, оказавшийся работающим, табурет и двинулся к светильнику. Движения его были механическими, словно он выполнял нечто необходимое, но не относящееся к нему лично. А потом лампочка в 100 ватт навсегда рассеяла эту непроницаемую, шуршащую и какую-то чужую темноту, заглянувшую в Алкин подъезд.

НЕ НАДО БОЯТЬСЯ ТЕМНОТЫ.

Студент оглянулся – Дяди Вити не было. Он как-то странно улыбнулся, прекрасно понимая, что через какое-то время, наверное, довольно скоро, начнет убеждать себя, что ему все это показалось, что он, здоровый как буйвол мужик, по непонятной причине грохнулся в обморок в темноте подъезда, и Алка найдет для всего этого объяснение – много пили, мало спали и что-то в этом духе… Да, ничего этого не было, не было вовсе и не может быть. Не было горящих в темноте глаз.

ХОЧЕШЬ, Я ВОЗЬМУ ТЕБЯ В ЛЕГЕНДУ?

Не расступались тяжелые стены «сталинского» дома, и не плыла в открывшемся проеме громада неведомой башни, обдуваемая ветрами, кружащимися в глубинах ночи… Не слышал он Алкин голос, беспрестанно зовущий его, и не оборачивался к нему, увлекаемый куда-то Дядей Витей; не видел колонны золотокожих великанов, уходящих на последнюю битву, не стоял на мрачном утесе и не вглядывался в луну, чужую, созревшую, как яблоко, незнакомую луну, которой пришла пора упасть… Но Алкин голос звал его, он заглушал вой поднявшегося ветра, и тогда Дядя Витя стал удаляться, и все расплывалось, и была темнота, в которой он открыл глаза, темнота подъезда, куда он вернулся… Не было всего этого – только показалось. Но, ступая по светлому теперь коридору, возвращаясь в дом своей подруги, Студент каким-то неведомым образом знал, что Дядя Витя уже не придет, что их пути разошлись. Алка права – Дядя Витя был опасен, но где-то там, в открывшемся проломе, с другой стороны мира, он отпустил его, позволив вернуться к этому непрекращающемуся Алкиному зову.

– Чушь собачья! – выругается Студент, открывая дверь Алкиной квартиры, но тут же мысленно добавит: «Вовсе нет, ты же знаешь, что он действительно больше не придет».

– Что случилось? – спросит Алка. – Тебя так долго не было.

– Приходил Дядя Витя… Не беспокойся – он ушел, мы попрощались.

ВОЗВРАЩАЙСЯ, САШОК, Я НЕ ВОЗЬМУ ТЕБЯ В ЛЕГЕНДУ.

– Но…

– Ты знаешь, он, наверное, действительно к нам привязался… Но теперь все уже в порядке.

– И он больше не нуждается в нашей помощи? – еле слышно проговорит Алка.

– Нет… Думаю, что нет.

Луна успокоится, и они не будут больше говорить о Дяде Вите и поймут, что действительно все закончилось.

Пройдет зима, и все забудется, наступит апрель– лучший месяц в природе, – неожиданно теплый в этом году. Однажды Студент с Алкой повстречают Дядю Витю, опохмеляющегося с Андрюхой пивом в розлив. И никакие прежние страхи не вернутся – глядя на обрадованного, добродушного и любящего выпить пенсионера, Студент окончательно решит, что не было ничего и все лишь только показалось.

Прощаясь, Дядя Витя подмигнет Студенту и скажет:

– Сашок, а может, как-нибудь сгоняем в игровые автоматы?

Алка испуганно вздрогнет, глядя на них обоих, но в добродушных и уже слегка пьяных глазах Дяди Вити не будет никаких теней.

– А чего б не попробовать, – с улыбкой ответит Студент.

Но вернемся к жильцам дома, стоящего в самом центре старой Москвы, на тихом перекрестке двух знаменитых улиц. Дора оказалась права – на Новый год ей подарили большой конструктор «Лего», а Катьке – фотик, «Кодак» с автофокусом. А когда пришел март и в Москве начал таять снег, они наконец всей семьей поехали в горы, и Дора смогла покрасоваться рядом с папой в своем новом горнолыжном костюме. Курорт оказался модным, и по-прежнему все пижоны смотрелись на лыжах как коровы на льду.

Письмо с подобным содержанием Дора отправила своему новому другу. Профессор Ким был немало удивлен, получив «экспресс-почтой» открытку с видом циллертальских Альп и ледником Хинтертукс, где даже летом лежит снег, и словно рекламную фотографию самой Доры. «Надеюсь, что вы не очень скучаете, – заканчивала Дора свое послание. – Обратили внимание, как я загорела?..»

Профессор Ким действительно не очень скучал. Сразу после зимней сессии он проявил неожиданную настойчивость в вопросе перевода на дневное обучение некой студентки, даже не являющейся ему родственницей, и все было сделано очень быстро, несмотря на усиленные попытки Нины Максимовны помешать этому процессу.

– Что это он так колотится из-за этой Ирочки, вы не знаете? – спросила как-то толстушка Рита.

– Нет, не знаю, – печально вздохнула Нина Максимовна, думая о том, что маленький стервец все же отыскал своего Профессора Кима, а потом добавила: – Может, блат какой… Вы же понимаете, Рита, святых людей не бывает.

Да, Профессор Ким действительно не скучал, у него было полно работы, и он уже принял предложение Артура насчет испанских галеонов.

Постепенно все случившееся в тот самый короткий день в году забылось, пришла весна, и капель смыла следы зимы.

Да, забылось. Но так было днем, а ночью не все поддавалось контролю сознания. До сих пор участникам этой истории в пору беспокойной луны снятся разные кошмары, которые даже не хочется описывать. И лишь Профессор Ким видит в это время что-то очень важное и забытое им, на чем, пожалуй, стоит остановиться.

В такие ночи Профессор Ким долго не может уснуть и работает почти до утра в своем причудливом кабинете. А потом ложится в постель и мгновенно проваливается в сон, делающий его почему-то счастливым. И снится ему та страшная самая длинная ночь, когда копье вторично обрело цель и когда Робкоп, весь одевшись зеленым дымом, рухнул сквозь землю. И снится ему, что это он падает в зеленом дыму, падает с бесконечной громады Спиральной Башни, которую он так и не увидел. Страшен этот стремительный полет в одном направлении, вся его жизнь мелькает перед ним, но события лишены последовательности, словно кто-то сжал спираль времени, превратив ее в точку, и эта тяжесть одномоментного бытия, груз непереносимой памяти увлекают его вниз, туда, где мрак сгущается до непроницаемости камня. И Профессор Ким понимает, что у него нет крыльев, чтобы взлететь вверх, нет крыльев, чтобы разжать эту беспощадную спираль неодолимого и равнодушного Времени. И он просыпается всего лишь на мгновение, а потом его сон перестает быть только сном. Он становится воспоминанием, скрытым от Профессора Кима днем, но постоянно возвращающимся в сновидении, воспоминанием о том, что с ним действительно произошло в ту самую длинную ночь, когда над Москвой стояла чужая, незнакомая луна. И он переживает все заново – и страшное падение, последовавшее сразу после удара копья, и отчаяние, и глухую тоску, потому что у него не было крыльев и он мог лететь лишь в одном направлении – к разверзнувшейся под ним мгле; и странный ветер, тревожащий по ночам Урса, поднимался навстречу, ветер, несущий вздохи разочарования всех исчезнувших бесследно эпох, оставивших лишь иллюзорные следы своего пребывания на этой земле. Профессор Ким все переживает заново. Как и внезапное ощущение, что вот-вот нечто должно случиться и предчувствия не обманули его, что сейчас, именно сейчас свяжутся совершенно разные и отдаленные друг от друга события и что он когда-то уже переживал этот момент. Потому что он не рухнет вместе с Робкопом в эту открывшуюся бездну…

Пять лет назад, в свой первый визит в Африку, находясь у стойки бара…

ВОСПОМИНАНИЯ О ПРЕДСТОЯЩЕМ?

Чопорная кенийская столица Найроби, «Сафари-клаб», бар, наряженный, как рождественская елка-пальма, ироничный коктейль-оазис в широком стакане, перстень, беседа с Йоргеном и Урсом и наблюдающий за ними красивый темнокожий человек. Пять лет назад, находясь у стойки бара в «Сафари-клаб», он выпал на мгновение из действительности и видел берег, залитый солнцем детства, и громадное здание с роковой лестницей, возвышающееся над пляжем, – сталинский ампир, видел старого Ральфа и ощущал запахи больницы, видел большую хлюпающую лужу, оживающие картинки, Олю Осминкину, прозванную Осмой, но и видел что-то из этого теперешнего мгновения… Когда его окружали огни кенийской столицы и он, продолжая падать, услышал бой барабанов и заклинания чернокожих колдунов, услышал голоса буша, наполненные грозным рыком золотогривых львов и испуганным дыханием кареглазых антилоп, почувствовал, как бесчисленные стада диких животных пересекают Африку, подчиняясь зову воды, и еще раз за оставшейся теперь далеко радугой он увидел ослепившее его лицо древней Царицы, так похожее на лицо Зеделлы… И тогда падающая вместе с ним луна и огни кенийской столицы стали сгущаться, пока не превратились в одну точку. И Профессор Ким должен устремиться за этой яркой точкой света, единственной в обступившей его мгле. Теперь он уже убежден, что именно этот момент открылся ему пять лет назад, сложившись в непонятные тогда знаки, и что все эти бесконечные двери, сквозь которые он шел в самую длинную ночь, блуждая по темным лабиринтам памяти, предназначались этой действительно последней и вовсе не запертой двери, за которой лился свет… Он проходит в этот свет и оказывается на морском берегу. Он спускается по каменным ступеням, и в разные стороны расходятся балюстрады громадного здания, возвышающегося над пляжем, – сталинский ампир. Он, конечно же, узнает это место, залитое вечным солнцем детства, узнает ступени и эту роковую белую колонну, которая не смогла удержать его, но каменная громада здания почему-то больше не выглядит такой угрожающей. Тогда счастливая улыбка появляется на лице спящего Профессора Кима, и главное, чтобы никто не потревожил этот сон, этот хрупкий миг радости. Потому что Профессор Ким продолжает спускаться по лестнице и ступает на горячий песок, пахнущий морем, и навстречу ему идет седовласый, но по-мальчишески стройный человек с удивительно синими глазами, такими же, как синева раскинувшегося впереди моря и отражающегося в нем неба. Профессор Ким никогда не видел прежде этого человека, но сейчас он сразу же узнает его. Узнает по яркому крылу, раскрывшемуся за его спиной. И на мгновение нигде в этом мире уже не остается ночи, он узнает этого человека и понимает, что всегда представлял его именно таким.